Весна выдалась ранняя. Озимые зазеленели, лишь только сошёл снег, ещё в апреле. Для севера снег – настоящая катастрофа. Не только утренники морозные, возвратные холода впереди. Конечно, не на зерно, и не на хлеб растят зерновые, для подкормки сельскохозяйственных животных в зелёном виде, но зима была лютая, трескучие морозы, порывистые ледяные ветра. Порой крыши с домов сносило.
Плохо это, померзнет отава – хана телятам, которых половину зимы кормили соломой да еловыми ветками. Предыдущее лето выдалось сеногнойным, много кормов подмокло, пришло в негодность.
К маю районное начальство забеспокоилось о своих креслах, в газетах появились лозунги “закончим посевную на две недели раньше срока”, “посеем в пору – соберём зерна гору”, “сегодня работать лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня”, “хвала рукам, что пахнут хлебом”.
Хозяева руководящих кресел там, в городе, знают, что делать нужно, чтобы на должности усидеть, план давать любыми средствами.
Где их взять, возможности, обеспечение, средства, не их дело. Руководитель возглавлять должен, а не думать. Думают там, наверху.
Целую неделю телефон в совхозной конторе, где главным зоотехником был Антон, раскалялся добела. Руководство требовало срочно, желательно вчера, начинать посевную. Владимир Семёнович, директор, пытался отбиваться от необоснованных требований, объяснять, что не время, подождать бы надо. Конечно, он знал, что плетью обуха не перешибёшь, но все же... хоть время потянуть.
Каждый начальник норовил напугать, мол, партбилет на стол положишь, с должности снимем.
Ну, снимут, а поставят-то кого? Давно в деревне остаются лишь те, кому ничего в городе не светит. Земля на ладонь ещё не прогрелась, стылая, мёртвая, а водой пропиталась, превратилась в трясину.
Недельки бы две, чтобы почва просохнуть успела, созреть, чтобы отогрелась, тогда можно и за посевную приниматься. А так чего – сплошная бесхозяйственность.
Всё одно заставят, лешаки.
– Пора, начинать, мать их ети, командиров грёбаных! Не сеяли, не пахали, только приказы раздают, а отвечать мне, – орал Владимир Семёнович насовещании, – а Егорка Весёлкин опять срамить будет, шутковать, мол, если Макаров посевную начал, значит скоро весна.
Знает директор, что справедливо тот каждый год ёрничает, а сделать поперёк начальства районного ничего не может, потому что прав тот, у кого больше прав.
Посовещались, решили начинать пахоту как обычно, часиков в десять, поставив поутру на разводе задачу каждому, особенно механизаторам. Объявить приказ о социалистическом соревновании, о премиях, тем, кто выполнит и перевыполнит.
Отзвонился Макаров в район, выслушал похвалу, что первый он, потому передовой, значит лучший.
Теперь директора и председатели начнут ему голову помалу откручивать, что вперёд всех напоказ в передовики вылез, значит, всех подставил.
Чего им теперь объяснять? Куда ни кинь – везде клин. Каждому угоди. Но ведь всем не выходит. О себе, прежде всего, подумать нужно, до пенсии пять годков дотянуть. Пересевать всё равно придётся, погниет семя в топкой землице, без воздуха, не успеет росток дать. Зато, район отчитается, в передовых сводках по области будет значиться, в газетах прогремит.
Начальству приварок, может и совхозу что обломится. У них ведь, в верхах-то, как – прокукарекал, а там хоть не рассветай.
Ровно на тот час, что посевную начали в поле, собрал Владимир Семенович совещание с главными специалистами, чтобы расставить ориентиры, разграничить полномочия и ответственность, которая, хоть и коллегиальная, всё одно целиком на нём, поскольку под любым документом его подпись стоит.
Уладили скорым порядком вопросы с техникой, с топливом, порядок обработки полей определили, кое что по мелочи.
Неожиданно дверь в кабинет с грохотом отворилась, вламывается мужичонка подросткового роста, несущий впереди себя, на пузе, пластиковый ящик с бутылками. Посетитель, а это был перевозчик, лодочник на переправе через реку, Степан Карп. Карп, это фамилия, бывают и такие. На нём выцветшая телогрейка, застегнутая на одну пуговицу, сапоги бродни до самого пояса, вымазанные, словно тестом, жидкой грязью.
При каждом шаге от сапог отваливаются на пол ошмётки глины, что ничуть не смущало Степана. На голове у него шапка-ушанка с растопыренными ушами, из-под которой свисал свалявшийся пегий чуб. Во рту у него зажата зажжённая цигарка, залихватски загнутая зигзагом.
Посетитель уверенно шествовал по надраенному, застеленному дорожками полу, с кряканьем, шумно выдохнув, хлопнул ящик на стол для совещаний, от чего тот заскрипел и подпрыгнул.
– Кто пустил, – зарычал Макаров, – Светка, ты чего там мух не ловишь, у меня здесь не цирк с конями, совещание. Уволю, к чёртовой матери, если не справляешься с обязанностями!
– Не шуми, Семеныч, чего зря воздух сотрясать. Нет её там, Светки твоей, до ветру пошла, во дворе встретил.
– Это что, что, я тебя спрашиваю, – показывает пальцем на ящик Макаров, – вон отсюда, живо, пока не уволил!
Владимир Семёнович подскочил, начал размахивать руками, кричать.
В это время кот Дикий, пушистый северный красавец с острыми как у рыси ушами и пронзительным взглядом, устроился на директорское кресло, где имел привычку в отсутствии хозяина отдыхать.
Директор с размаху на него и уселся.
Котяра испугался, вцепился стальными когтищами в начальственный зад и деранул как следует. Семёныч подпрыгнул, грохнув по крышке стола коленом, перевернул графин с водой прямо на документы, поскользнулся, шмякнулся со всей дури на пол.
– Светка, секретутка хренова, быстро всё прибрала! Что за беда, вон отсюда этого придурка. И расчёт ему, прямо сейчас, чтобы я видел. Бардак. И приказ там заготовь, на весь посевной цикл сухой закон. Пусть в магазине горячительное спрячут до лучших времён. Продадут кому – уволю.
– Экий ты шустрый, Семёныч. Уволит, он. А народ по реке ты переправлять будешь, хлеб торговать тоже сам? Ты свои, начальственные заботы справляй. За делом пришёл. Краску давай, смолу, лодку чинить нужно.
– Ещё раз спрашиваю, что… это… такое, – показывает на ящик.
– Само, знамо, Семёныч, напитки транспортирую передовикам полевых работ. Всё как заказали, по списку, согласно вверенных лично мне денежных средств. Вино, водка. Но водки больше. От вина у механизаторов голова болит, целкость пропадает. Некоторые совсем дуреют. Потому, с вином осторожно надыть. Главное, не переборщить. Сейчас вот Пашку Шпякина из трясины вытащат, и почнут пахать.
– Как, до сих пор не начали, из какой трясины!
– На Катькиной плеши. Пашкин трактор по самую кабину увяз. Мужики за трелёвочником к лесорубам поехали. По-другому никак не достать. Болотина кругом, сам знаешь.
– Блин, там же только что мелиораторы осушение закончили.
– Вот и Пашка так сказал, но благополучно утоп, на крыше сидит. Шибко ругается.
– Агроном, твою мать, ты куда смотрел!
– Предупреждал же тебя, Семёныч, две недели ждать надо. С природой не поспоришь. Давай за Шуреньгой начнем. Там берег высокий, наверняка просохло, и липаки большие, дня на три работы для всех хватит.
– Предупреждал он! Ладно. Под твою личную ответственность. Ежели чего не так, голову откручу. Тихо! Звонят. Вот, нелёгкая их задери. Всё одно к одному. Наверняка, начальство районное.
– Да, Виктор Павлович. А как же. К вечеру гектаров тридцать подготовим, завтра сеять начнём. Корреспонденты… а не рано? Да, да... понимаю, с вас требуют. Пусть приезжают. Встретим, покажем, в лучшем виде. Это мы могём. Да хоть телевидение. Нам один… короче, да, всё будет как на выставке. Понял. Не подведу.
– Суровцев, бычка освежуй. Срочно, говорю, немедля. Мясо в столовку сдай. Пресса завтра приедет. Нужно принять по высшему разряду. Сейчас в столовку, девкам позвоню. Пусть готовятся, нечего прохлаждаться.
– Зоя Павловна, моё почтение. Владимир Семёнович. Да. Завтра приготовить нужно, пресса пожалует. Чтобы как себе. Мясо привезут. Водку тоже. К двенадцати, чтобы на передвижной кухне, на большом поле, за Шуреньгой. Ну, не девица, расклад знаешь.
Полевой стан подготовим. Прямо сейчас распоряжусь. Навесы, столы, да, на всех. Да, да... Специалисты, механизаторы, газетчики. Трое, может четверо. Как всегда. Водки? Не, много не надо. По бутылке на брата. За глаза. И с собой журналюгам заверни чего ни то. Не жалей. Всё спишем. Старайся, подруга, старайся, я на тебя надеюсь, солнце моё. Кхм-кхм, все бы так работали, вот.
– Так, здесь порядок. А этот лешак ещё здесь? Живо выметайся. Выпиши ему, Алевтина, пять литров краски, бидон олифы, брикет смолы. Это оставь! Напитки, говорю, не трожь. Сухой закон. Сам слышал.
– Так ты же ещё не подписал. Меня мужики убьют.
– Сначала я убивать буду. Пусть очередь занимают.
– Ну, Семёныч. Хоть одну... а...
– Гоните его отсюда взашей. Светка, прибери тут за ним. У, живоглот, напитки транспортирую!
– Пётр Ефимович, распорядись, чтобы полевой стан оборудовали. Сегодня же. Танцплощадку не нужно строить. Скромно, но солидно. Электростанцию передвижную отгоните. Мало ли, у газетчиков дел много накопится, вопросы там всякие, обсудить, как следует, под хорошую закуску. Как вечером без света? Короче, сам знаешь, не мальчик. Работай.
– Завтра, к десяти, чтобы картинка была как в кино. На переднем плане четыре сеялки… на заднем трактора с плугами и культиваторами. Наглядная агитация, трибуна.
Отмашку получат и пусть шустрят. В бункеры сеялок удобрение насыпьте, и песок, чтобы красиво и реалистично. Нечего зерно в грязь закапывать.
И пыли, шуму побольше. Солярки не жалейте, пусть тарахтят как следует. Броня крепка, и танки наши быстры… не подведите родной совхоз.
Завклубу скажите, чтобы музычка была. Патриотическая, задорная. Все всё поняли, надеюсь?
Как же я сегодня устал.
Светка, у нас закусь есть? И стаканы неси.
Себе, тоже наливай. День выдался тяжелый. По стакану можно, не больше. И завтра, чтобы все у меня как огурцы.
Ну, с почином! Бабоньки, вы домой, а мы поедем Пашкин трактор из пашни выручать. Как на посевной без трактора?