"И что же? Мне теперь молча сидеть сложа руки и с тупым, недоумевающим лицом наблюдать за вашим ядом? Мне и своего хватает. Яда.
Свет, от одной единственной работающей лампочки в гримерке, неровно падал на его лицо, отбрасывая пугающую тень на декорации. Спектакль формировался здесь и сейчас, пока актер еще только наносил первые мазки грима. Два четких движения пальцами и вот под большими, карими глазами вырисовываются угольно-черные тени. Щеки приобретают неестественную красноту. Контур губ выравнивается и становится более четким. Короткие каштановые волосы скрывает белая шляпа. Он вытягивает руки вперед и комично шевелит пальцами, пытаясь не обращать внимание на неунимаемую дрожь. Он зажмуривается. Руками прикрывает рот, так аккуратно, чтоб не смазать грим. Тихо-тихо шепчет.
"Ты клоун".
Заливистый смех разносится по широким коридорам театра и взрывается в зале, осыпаясь конфети на пустые сидения.
Он подрисовывает одну каплю под левым глазом и две под правым. Он готов.
Перед тем как встать, Он еще раз глянул в зеркало. Кто ты есть? Ты - это я? Отражение глядит на него так же безучастно, как он глядит в это заляпанное жирными отпечатками пальцев зеркало.
Он резко придвинулся к зеркалу, оперевшись руками о стол, и глядя себя в глаза, прокричал.
"Кто ты такой?".
Крик нашел тупик в его же собственном горле.
Он опустил голову и засмеялся.
Засмеялся смехом столь ядовитым, что небольшая трещинка появилась в углу зеркала. Слюни стекали по белой коже и капали на столик, где в истинно актерском хаосе валялись десятки флаконов, баночек и бутылей.
Зимой. Забитый, злобный пес,
Скулил. А человек, со смехом
Проходящий, воротил свой нос,
Не променять же вечерний променад
Ужасным, альтруистическим потехам.
Да восцарится на Земле библейский ад.
Он подскочил со стула и, схватив старое престарое желтое пальто, помчался в сторону сцены.
Нам муки тех, кто мукам тянет свои руки,
Ни в коем разе и ни капли не важны.
Нам дверь закрытая, не отвечавшая на стуки,
Теперь не дверь, а лишь подобие стены.
Руки фонтанами взлетали в воздух, прогоняя пыль по запустевшему залу. Эхо громом разлеталось вокруг, билось о стены, проносилось сквозь хрусталь. Лицо, кричавшее изо всех сил и находившее тот самый крик чуть глубже, чем глубина кончается, сияло. И сияние его не находило предмета освещения. Зачем же сиять, когда твой свет проглатывает эта черная тьма? Зачем?
И мир затих пред новой бурей,
Качнулась лодка на воде,
Я выстрелю, но вовсе и не пулей,
А мышцей дрогнувшей в лице."