Мы бежали, то и дело спотыкаясь и чуть не падая.
В потемках немудрено споткнуться: под ногами чавкала грязь, не так давно прошел дождь. Доски, камни, разный хлам – все это путалось под ногами. Больше всего я боялся наступить на острие гвоздя, торчащее из какой-нибудь полусгнившей доски – на мне были ботинки с тонкой подошвой. Впрочем, больше я боялся за Дженни – она бежала босиком, наверняка морщась от боли. Будь у нас больше времени, я понес бы ее на руках, обходя самые опасные участки.
Но времени у нас не было.
Я буквально ощущал затылком взгляд человека, от которого мы убегали, петляя между силуэтами заброшенных строений.
Взгляд человека, сначала показавшегося мне толстым усатым добряком. У него я купил совсем недавно пачку папирос.
Он не спешил, хорошо зная окрестности. Мы же, напуганные до полусмерти, этих мест знать не могли, и просто бежали в направлении, где, по моим расчетам, была река и – спасение.
Вокруг нас тянулись бараки: давно заброшенные, сырые, потемневшие от непогоды. Окна, лишенные стекол, прищуривались, разглядывая нас – две жалкие фигуры, бегущие среди захолустья, где царил холодный и ехидный страх.
У меня мелькнула мысль: не свернуть ли в ближайший барак, чтобы спрятаться на чердаке, отдышаться и дождаться наступления рассвета. Но мысль эту я отогнал: тот, кто преследовал меня и Дженни, рано или поздно найдет нас. В другой ситуации я мог бы за нас постоять – но не сейчас. Оставалось спешить к реке, делая секундные остановки, чтобы оглядеться по сторонам.
Вокруг никого не было, тишина стояла абсолютная. Но я знал, что мы здесь не одни – он следовал за нами, и в каждом темном дверном проеме мне мерещился его силуэт.
В этом поселении, стоящем недалеко от берега реки, пасмурной и величественной, мы оказались весенним днем. Было солнечно. Дженни, завидев цветущие вдоль дороги одуванчики, попросила меня остановиться ненадолго. Пока она плела венок, я присел на камень – большой, нагретый солнцем – и вытащил портсигар. Открыв его, я с огорчением отметил, что папирос осталось всего две.
– Дженни!
– Ммм? – она примеряла венок из одуванчиков, разглядывая зелень деревьев и синее небо. Она просто лучилась от счастья, и я не мог налюбоваться на нее.
– У меня почти кончились папиросы. Придется зайти в поселок и поискать табачную лавку.
– Я всегда говорила тебе, что ты слишком много куришь…
Я уныло кивнул.
– Вот доберемся до города, и я брошу. Честно.
– Ты обещал мне это сто раз.
– Дженни, это всего лишь пачка папирос… Просто зайдем в поселок, я найду табачную лавку, потом дойдем до реки – и считай, что мы уже в городе…
Она кивнула и улыбнулась мне.
– Конечно… Я просто шучу… Обязательно зайдем… И вообще – мне здесь нравится. Я выросла в похожем месте…
Я затушил окурок об камень и поднялся на ноги.
– Вот и хорошо… Много времени это не займет. Вечером мы уже будем в городе и как следует поедим… Поужинаем в каком-нибудь маленьком ресторанчике…
Чтобы попасть в поселок, нам пришлось пересечь поле и довольно долго идти через лес. Прогулка не заняла бы так много времени, но мы слишком увлеклись ей, изучая вековые дубы и заросли папоротника. Дженни действительно выросла в похожей местности – ее отец был лесником. Она то и дело останавливалась и что-то мне рассказывала о своем детстве. Я же, проведя все свои двадцать пять лет в городах, слушал ее с улыбкой. Радуясь, что Дженни счастлива, вернувшись в мир своих воспоминаний, воспоминаний легких и светлых.
Правда, примерно через час я начал беспокоиться: мы уже давно должны были миновать лес и выйти к поселку, но лесная тропинка, змеясь среди деревьев, вела нас все дальше через лес, который и не думал расступаться.
Поразмыслив, я решил все списать на неточную карту.
Так мы шли еще некоторое время. Не раз у меня появлялось желание извиниться перед Дженни и вернуться назад к полю, откуда к реке вел вполне ясный маршрут. Но возвращаться назад означало потерять ровно столько же времени, и я, сжав губы, решил выйти к поселку во что бы то ни стало. Заблудиться мы не могли – эта возможность исключалась.
Значит, была неточно составлена карта.
– Я устала… – сказала Дженни. – Где же твой поселок?
Мы уже долго шли молча. Но я с облегчением отметил, что лес стал не таким густым, мы явно должны были скоро выйти на дорогу.
– Скоро, милая… Уже скоро…
– Все в порядке. Только хотелось бы дойти до реки, пока не стемнело… – она смотрела на пока еще ясное небо, просвечивающее сквозь макушки деревьев.
– Так и будет. Прости, нам, похоже, не стоило забираться в эту глушь…
Я не боялся грабителей – со мной был револьвер, а в кармане куртки лежал охотничий нож – подарок деда. Деда я не знал, но, по рассказам, он был опытным охотником, а нож завещал именно внуку, то есть мне, а не моему отцу. В конце концов нож перешел в мое владение и последние годы путешествовал со мной, вселяя некое чувство уверенности в трудные минуты. В драках в ход его пускать не доводилось, но я тщательно следил за лезвием, не позволяя ему затупиться. Дед, как рассказывал мой отец, любил говаривать: «Этот нож разрежет все на свете… Уж поверь мне, Мартин, на слово…»
– Ну, наконец-то…
Лес расступился: перед нами оказалась поросшая редкой травой дорога, вдали виднелись сельские домишки – там начинался поселок.
– Сейчас зайдем в табачную лавку, потом купим что-нибудь поесть и пойдем к реке… – сказал я.
– Я думала, мы никогда не выйдем из этого леса… – устало сказала Дженни. – Только поторопись, пожалуйста…
– Конечно, любимая… Мы и так потеряли слишком много времени… – и мы устремились к поселку.
Я ожидал встретить по дороге пастуха или местную ребятню и расспросить у них про табачную лавку, а также про кратчайший путь к реке. Но по пути нам никто не попался. Было еще совсем не поздно, хотя солнце уже начинало садиться, и немного тянуло вечерней свежестью. Позади нас остался лес, и у меня, когда мы с Дженни вошли в поселок, появилось странное ощущение, что молчаливые деревья смотрят, не отрываясь, нам вслед, будто пытаются о чем-то предупредить. Но я никогда не доверял подобным фантазиям. К тому же, повторюсь, у меня был револьвер, и я не боялся за нас – стрелял я неплохо.
Мы сразу же попали на главную улицу – здесь дома тянулись по обе стороны. Выглядели они вполне пристойно, гораздо лучше полуобвалившихся домишек с тусклыми окнами, мимо которых мы прошли, когда заходили в поселок. Унылый вид тех строений навел меня на мысль, что в них уже давно никто не живет.
Даже собаки здесь не лаяли. Главная улица была пустынна, странно сочетаясь с теплым и солнечным весенним днем.
– Интересно, где все? – вполголоса спросила Дженни, – теперь мы шли медленнее, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь.
– Может быть, в церкви? – предположил я.
– Нет, это вряд ли. В таких маленьких поселках церкви встречаются редко, прихожане обычно ездят молиться в более крупные поселения… – задумчиво ответила Дженни. Венок из одуванчиков она не выбросила по дороге, но теперь сняла его и несла в руках.
– Тогда не знаю… И, в общем, мне все равно… Я сейчас куплю папиросы и мы уйдем отсюда поскорее…
– Ты прав… Как здесь тихо… и мрачно. А ведь сейчас день…
– Да, я не хотел бы забрести сюда ночью…– кивнул я.
Мы сворачивали несколько раз в переулки, затем снова возвращались на главную улицу. Это было удивительно: поселок, изначально показавшийся мне не больше спичечного коробка, словно разросся на глазах. Я то и дело оборачивался и с облегчением видел вдали верхушки лесных деревьев – лес был совсем близко. Вероятно, мы просто устали от долгой прогулки и любое расстояние угнетало.
Ни души. Никого.
Я вглядывался в окна, надеясь увидеть чье-нибудь лицо. Но окна – и плотно занавешенные, и лишенные занавесей – оставались пустыми. Если окошки старых развалин, которые мы встретили на подходе к поселку, хитро прищуривались на нас, то эти окна излучали равнодушие и какую-то безысходность.
Несколько раз, осмелев, я принимался барабанить в крепко сбитые ворота, стучал в двери, все, как одна, запертые, надеясь, что хоть кто-нибудь выйдет – тщетно. Поселок словно вымер. Причем полностью: и жители, и обязательная для такой местности живность. Даже птицы не пели, создавая контраст с лесом, где птичий гомон не умолкал.
Не знаю, сколько мы с Дженни петляли по узким переулкам – мне показалось, что прошло несколько часов. Но, бросив взгляд на солнце, я понял, что ошибаюсь. Вынув из кармана часы и посмотрев на стрелки, я поразился: мы находились здесь не больше пятнадцати минут. Тогда почему мы так устали? Почему я не чувствовал под собой ног и то же самое испытывала Дженни? Поселок мгновенно утомил нас физически, а на душе скребли кошки.
– Я больше не могу… – сказала мне Дженни, когда я, постучав в очередную дверь, пожал плечами и отошел. – Идем к реке. Наверное, здесь просто никто не живет.
– Да, пойдем… – согласился я. – Никогда не бывал в таких странных местах. Сейчас минуем этот переулок и свернем влево – там должна быть дорога к реке.
Мы прошли вдоль высокого забора.
Внезапно налетел порыв ветра, хотя день был безветренный. В воздухе закружилась пыль, ветер швырял ее нам в лицо. Дженни чихнула, я в сердцах сплюнул – в рот попал песок. Протерев глаза, я посмотрел на небо – ни одного облака.
Ветер стих так же внезапно, как и набросился на нас.
Сжав ладонь Дженни в своей руке, я шагнул вперед. Свернув налево, я понял, что пришел в тупик. Глазам моим предстало невысокое кирпичное здание, над приоткрытой дверью которого висела табличка «Табачная лавка».
– Верно говорят: «Кто ищет, тот найдет…» – я усмехнулся одновременно с облегчением и разочарованием: сейчас мне очень хотелось найти дорогу к реке.
– Давай зайдем. Купим папиросы и заодно узнаем, почему здесь так тихо.
Будто в ответ на мою реплику дверь лавки скрипнула.
Дженни вздрогнула.
– Милый, давай уйдем… Я не хочу идти туда… Что, если там грабители?
Я дотронулся до рукоятки револьвера.
– Тогда я просто их пристрелю…
– Боже!
– Не волнуйся, все будет хорошо… – и я шагнул к входной двери.
Я не сразу привык к полумраку лавки, с минуту постояв на месте. Ступив за порог, я одной рукой продолжал держать ладонь Дженни, а другую не убирал с рукоятки револьвера. Но глаза постепенно привыкли к полумраку, и вот, что я рассмотрел.
Мы находились в комнате, небольшой и почти лишенной мебели, лишь кресло у стены. Окон здесь не было. Прилавок, полки вдоль стен, заставленные банками с табаком, сигарными коробками, несколько рекламных проспектов, пришпиленных к стене. На прилавке одиноко светила керосиновая лампа – значит, в лавке наверняка кто-то был.
Здесь пахло табаком, сушеными листьями, сыростью. Глубоко вдохнув, я ощутил все эти запахи разом, так и не распознав среди них еще какой-то. Это был даже не запах, а, скорее, привкус воспоминаний. Разве можно описать запах шкуры чудовища, которое вы встретили в детстве в одном из сновидений? Как можно обрисовать запах страха? Это невозможно сделать. Но именно подобный запах почудился мне в этом месте. Но, повторяю, я никогда не верил в фантазии и предчувствия, не имеющие ничего общего с реальным миром.
Поэтому я шагнул вперед, потянув за собой Дженни, и подошел к прилавку, разглядев по другую сторону его небольшую дверь.
Наши шаги гулко прозвучали в пустой темноте.
– Эй… – произнес я. – Есть здесь кто-нибудь?
Мне никто не ответил. Равнодушно и тускло светила керосиновая лампа.
– Уйдем… – тихо сказала Дженни.
– Подожди секунду… Черт, что за дрянное место…
Стоило мне чертыхнуться, как за дверцей, расположенной в стене за прилавком, послышался кашель и возглас: «Ну, что еще…»
Я усмехнулся – владелец лавки, похоже, спал, и его разбудил наш визит.
Через секунду дверца скрипнула, и пожилой мужчина, полный и усатый, с уже изрядно поседевшей шевелюрой, протиснулся сквозь дверной проем и подошел к прилавку. Одет он был старомодно и строго: потертый, но еще хорошо выглядящий костюм, черный, в тонкую полоску, желтая от возраста рубашка с галстуком. С морщинистого, но румяного лица на меня смотрели карие глаза, с веселой хитринкой. Взгляд портило лишь то, что белки глаз были налиты кровью, что указывало либо на плохой сон, либо – что скорее всего – на каждодневное пьянство. Седые усы, пышные, ухоженные, придавали хозяину лавки необъяснимой солидности – он был похож на отставного адмирала или полковника кавалерии в отставке.
Примечательную внешность дополнил внушительный и глубокий голос: подойдя к прилавку, он еще раз прочистил горло и осведомился, разглядывая нас:
– Чем могу помочь, молодые люди?
– Пачку папирос, сэр… – вежливо ответил я.
– Сию минуту…
Расплатившись и засунув папиросную коробку в карман, я спросил, улыбнувшись как можно дружелюбнее:
– Очень милый поселок, сэр… Но на улицах пустынно… Что случилось? По пути мы не встретили ни одной живой души…
– Ничего странного… – упокоил меня толстяк. – Сегодня праздник – их здесь придумали немало… По мне все эти празднества – лишь раздолье для бездельников… Все ушли в поле, вернутся часа через три, не раньше… В поселке остались лишь старики, которых не выманишь из дома на улицу ничем…
Мы переглянулись с Дженни и улыбнулись.
И стоило нам так пугаться?
– Да, праздник…– продолжал толстяк (он, должно быть, был не прочь поговорить), – Я не любитель ходить по полям и благодарить небо за урожай, я занимаюсь своим делом… Не желаете ли купить сигары, молодой человек? Также есть замечательный нюхательный табак, отличные индийские папиросы, а они – моя гордость и большая редкость для такого захолустья, как наше…
– Нет, благодарю… – несмотря на добродушный тон усатого владельца лавки, мне почему-то совсем не нравился взгляд его налитых кровью глаз. Не удержавшись, я спросил:
– Мы, верно, разбудили вас? Прошу нас извинить…
– О, что вы, какие извинения… Я, и вправду, прилег на часок, клиентов сегодня почти и нет, а в такие дни клонит ко сну, как ни крути… Вы путешественники?
– Да, мы проездом здесь… Хотим попасть к реке…– сказала Дженни, робко глядя в пол. Она явно продолжала чувствовать себя не в своей тарелке.
– До реки совсем недалеко… – сообщил хозяин лавки, почесывая подбородок. – Выходите снова на главную улицу, немного пройдите вперед, затем сверните налево, там будет овраг. Минуете его – и вы почти что у реки…
– Благодарю вас… – я взял Дженни за руку. Через секунду мы снова стояли на свежем воздухе.
– Теперь мы знаем дорогу наверняка… – сказала Дженни. – Идем же.
Закоулок с табачной лавкой остались позади, мы вышли на главную улицу. Пройдя несколько минут, мы действительно увидели поворот налево. Дорога вела вниз с пригорка. Овраг, про который говорил владелец табачной лавки, лежал перед нами. Неглубокий, но тянущийся достаточно далеко, он весь порос травой и одуванчиками – из таких же Дженни недавно сплела себе венок.
Дорога заканчивалась у оврага, вниз вела отчетливая тропинка.
– Ну, что, спускаемся? Сразу за оврагом – река, за рекой – ужин и сон… – рассмеялся я. Дженни тоже засмеялась, и мы начали спускаться по тропинке.
Едва ступив на дно оврага, я снова почувствовал страх. Он нахлынул волной и почти что свалил меня с ног. Во рту пересохло, сердце бешено забилось в груди – будто я целую милю бежал во весь дух. Не в силах сдержаться, я закрыл глаза и услышал, как застонала Дженни – она почувствовала то же самое, что и я.
Мы упали на поросшую травой землю.
Повторяю – все происходило днем.
Когда я открыл глаза, все последующее превратилось в самый жуткий кошмар, который способен воспринять и передать на бумаге человек.
Во-первых, была глубокая ночь.
Я обвел взглядом овраг – он утопал в непроглядной тьме, глаза еще не привыкли к темноте. Я нащупал руку Дженни – она ответила мне пожатием похолодевших пальцев.
По крайней мере, мы оба были живы.
– Что случилось? – прошептала Дженни.
Я облизнул пересохшие губы.
– Я не знаю. Почему сейчас ночь?
– Она словно упала с неба… Так не бывает…
– Нужно уходить отсюда. Ты можешь встать?
– Да, могу. Только помоги мне.
Мы осторожно, стараясь даже не дышать, поднялись на ноги. Темнота шокировала.
Я запрокинул голову и оглядел небосвод – он был соткан из той же тьмы, которая залила овраг. Мы сделали несколько шагов по дну оврага. Сейчас было нужно во что бы то ни стало подняться наверх.
Дженни вдруг вскрикнула, и я вздрогнул.
– Боже, что случилось?
– Я потеряла туфли… А сейчас наступила на что-то… Кажется, это ветка…
Я привлек Дженни к себе и крепко обнял.
– Все хорошо, не волнуйся… Через минуту мы будем наверху. Пойдем друг за другом, только не отпускай мою руку.
– Может быть, ты хотя бы зажжешь спичку?
Черт побери, почему мне это сразу не пришло в голову?
– Господи, конечно… - я торопливо порылся в кармане куртки, нащупал пачку папирос, а под ней – спасительный коробок. Вытащив сразу несколько спичек, я зажег их. Огонь на секунду осветил то, что было у нас под ногами, но и этой секунды было вполне достаточно…
Дженни наступила босой ногой не на ветку. Дно оврага было усеяно едва присыпанными землей костями. Человеческими костями. Сам я сейчас едва не наступил на беззубый череп – он лежал на земле в двух дюймах от моего ботинка. Никакой травы и одуванчиков не было – голая земля.
Спички, догорая, обожгли мне пальца, но я почти не ощутил этого.
Дженни не устояла бы на ногах, если бы я не успел подхватить ее. Она с силой впилась мне в плечи пальцами, вся дрожа.
– Что это? Что это за место?
Прежде чем я успел обдумать ответ, вдруг что-то словно изменилось в воздухе, как будто неожиданно подул ветер. Темнота будто задвигалась, в ней начали проступать очертания оврага. Я увидел перед собой лицо Дженни, бледное с остановившимся взглядом. Она словно смотрела сквозь меня.
То, что начало разгонять мрак вокруг нас, имело тот же привкус страха, который совсем недавно мы ощутили, спустившись на дно этого проклятого оврага.
Хотя – недавно ли? Куда исчезла трава? Как день мог превратиться в ночь? Что случилось с нами?
– Бежим отсюда… – я сказал это шепотом. Я вдруг понял, что за нами следят, причем со всех сторон.
Я вытащил из внутреннего кармана револьвер и взвел курок.
– Тише… Просто иди за мной…
Держа в одной руке револьвер, а в другой ладонь Дженни, я медленно начал идти в сторону склона оврага.
Темнота, действительно спадала, превращаясь в сумерки.
Под ногами то и дело хрустели и ломались человеческие кости. Я старался не думать про могильник, в котором мы находились, и даже не пытался объяснить себе причину нашего нахождения здесь – это свело бы меня с ума. Нужно было просто покинуть это место.
Вдруг тишину прорезал звук – нечто похожее на кашель. Я резко остановился и прижал Дженни к себе. Обернувшись на звук, я увидел это.
По склону оврага со стороны поселка быстро бежала в нашу сторону отвратительная тварь.
Я бы назвал ее пауком, если бы не голова этой мерзости – она была похожа на собачью или волчью. Вытянутая морда, вздутое туловище, восемь изогнутых лап. Тварь была покрыта шерстью, и, пока спускалась вниз, несколько раз издала вопль, похожий на кашель, – тот самый звук, который я только что услышал.
Чудовище было величиной с крупную собаку. Быстро перебирая конечностями, оно бежало к нам.
Я был в состоянии шока и среагировал автоматически. Подняв револьвер, я три раза выстрелил, почти не целясь.
Голова твари разлетелась на куски.
Паук был футах в пятнадцати от нас, и я видел, как дергалось на земле отвратительное туловище, шевелились суставы на лапах убитой твари, а из остатков того, что было ее головой, текла жидкость фиолетового оттенка. Она растекалась по земле, и от нее шел пар.
Дженни потеряла сознание. Странно, что меня самого не хватил удар – ничего подобного я не смог бы вообразить.
– Дженни, только не сейчас… – я подхватил ее и постепенно начал взбираться вверх по склону оврага.
Уже через секунду я ощутил невероятное давление, будто я боролся с невидимой стеной. Как я ни старался, что-то не давало мне подняться вверх хотя бы на пару шагов, ноги почти по щиколотку ушли в рыхлую почву. Тщетно – я не мог взобраться вверх. Из последних сил я сделал еще один рывок и упал на колени, продолжая удерживать одной рукой потерявшую сознание Дженни.
– Будь все проклято… – и будто бы в ответ за моей спиной, с той стороны оврага, прозвучал уже знакомый паучий кашель. Один, потом другой. Через мгновение это уже были не отдельные звуки, а целая какофония разлилась по сумраку.
Я обернулся, до боли сжимая рукоять револьвера.
Пауки – не меньше сотни – медленно спускались по склону.
Первый паук, которого я пристрелил, был, вероятно, разведчиком, посланным разузнать, была ли легкой добыча – то есть мы. Теперь к нам приближалась целая армия отвратительных тварей. Кашляя, они словно переговаривались между собой.
Патронов у меня было не много, да и перезарядить револьвер я бы вряд ли успел – пауки добрались бы до нас значительно раньше.
Я огляделся… Овраг теперь предстал передо мной во всем своем чудовищном великолепии: насколько хватало взгляда, дно его покрывали белые человеческие кости. Глаза мои успели привыкнуть к полумраку, и я разглядел обрывки одежды, обувь и, в том числе, успел заметить полусгнившую тряпичную куклу. Значит, в эту ловушку попадались и дети…
Один из пауков вдруг вырвался вперед, пробежал несколько метров и прыгнул, в воздух взметнулись его конечности.
Моя пуля попала ему в брюхо, тварь завизжала, тяжело рухнула на землю, но не умерла сразу, а поползла в нашем направлении. Остальные твари настороженно остановились на склоне.
Как и первому ублюдку, я прострелил ему голову, стоило ему подползти поближе. Со всей возможной скоростью я высвободил руку из-под головы Дженни и начал перезаряжать револьвер. Один патрон выскользнул из моих трясущихся пальцев и упал. Но у меня не было времени его искать. Я взвел курок и направил дуло револьвера в направлении паучьей стаи.
– Прежде чем вы сожрете нас, еще нескольких я заберу с собой! – голос мой сорвался, когда я прокричал это.
Пауки не двигались, видимо, озадаченные.
Мелькнула мысль: «Неужели все, кто попадали в эту ловушку, не были вооружены или даже не пытались бороться, оцепенев от страха?» – Должно быть так, иначе пауки уже бежали бы сюда, чтобы разорвать нас в клочья.
За склоном оврага мелькнула фиолетовая молния.
Дженни тяжело вздохнула – она пришла в себя.
Я сжал ее руку, не отводя взгляда от склона, облепленного замершими тушами паукообразных волков. В том месте, откуда ударила молния, пауки начали медленно расходиться в стороны, словно открывая кому-то путь.
– Боже мой… Сколько их… Что…
– Дженни, я рядом… – я прижал ее к себе. – Я убил еще одну тварь… Кажется, они не хотят лезть под пули…
– Что будет дальше? Что они делают?
– Пока ничего… Мне кажется, они кого-то дожидаются…
Я вспомнил про свой нож, вытащил его и положил рядом. Не знаю, зачем я сделал это. Возможно, меня грела мысль, что под рукой есть еще оружие, кроме револьвера, заряженного пятью патронами.
На противоположном склоне было тихо, как в могиле. Не слышался жуткий кашель, пауки ждали чего-то, вытянув волчьи морды в нашем направлении.
Я предпринял еще одну попытку подняться вверх по склону. Осторожно, не делая резких движений и не опуская револьвер, я подвинулся спиной на пару футов назад. Спина моя почти сразу уперлась в невидимую преграду, будто в стену. Я буквально вжался в нее, отталкиваясь пятками, – безрезультатно. Рискуя потерять из виду пауков, я резко обернулся – и ударился лицом о невидимую стену, но успел заметить, что склон невысок, и на его краю растет дерево.
Мы с Дженни находились будто под стеклянным колпаком, как пара бабочек, накрытых стеклянной банкой. Парой бабочек в банке, полной пауков.
– Смотри…– прошептала Дженни. Она успела взять мой нож в руки и теперь сидела на корточках, бледная, собранная. Она, как и я, не была готова умирать без боя.
По склону, проходя мимо паучьего стада, спустился человек. Он шел не торопясь, вразвалку. Поверх грузной фигуры был надет черный плащ.
Это был владелец табачной лавки.
– Так вот кого они ждали… – хрипло сказал я. – Они ждали хозяина.
Тот, кто продал мне папиросы, сошел вниз по склону и остановился. Его голос отчетливо донесся до меня, несмотря на расстояние и на то, что говорил он негромко и как-то лениво.
– Теперь, молодой человек, вместо праздника наш поселок будет справлять двойные похороны, и все благодаря вам, – он хмыкнул и задумчиво посмотрел на тела тварей, которых я застрелил. – Вы умеете за себя постоять.
– Вас мне тоже пристрелить? – вырвалось у меня.
Усатый толстяк во главе паукообразных уродов вызывал отвращение и ужас. Пожалуй, даже больший ужас, чем вид чудовищ у него за спиной.
– Только зря потратите патроны, чем никак не поможете ни себе, ни молодой леди… – толстяк не приближался к нам, но и ничем не выдавал страха, стоя под дулом моего револьвера.
– Отгоните этих тварей и дайте нам уйти! – закричала Дженни, вставая с земли, - у нее сдали нервы.
– Ничего не выйдет, молодая леди… – спокойно и даже дружелюбно ответил толстяк. Он не спеша вытащил из кармана плаща сигару, прикурил и бросил спичку на землю, туда, где белели человеческие кости. – В последние месяцы в наших краях гости бывают слишком редко, и селяне изголодались. Вы не уйдете отсюда…
– Тогда и ты никуда не уйдешь… – я выстрелил.
Толстяк вздрогнул и выронил сигару. Затем согнулся пополам и упал на землю.
Пауки захрипели, их вопли резанули сердце, как нож.
Как нож…
– Дженни! – уже не сдерживаясь, закричал я. – Дай мне нож!
– Что?
– Господи, дай мне нож, скорее!
Не знаю, что на меня нашло. Просто вспышка в голове. Обернувшись к невидимой стене, я изо всех сил полоснул ее лезвием.
Сумрак вокруг нас застонал. Раздался звук разрезаемой материи. Я ударил ножом еще раз. И еще.
Мне в лицо ударил порыв ветра, смешанного с дождевыми каплями.
Мой нож разрезал сумрак, как лист бумаги.
Я сделал шаг вперед, вверх по склону, схватив Дженни за руку.
Была ночь. Моросил мелкий дождь. Ветер бил порывами. Но это была реальность. Наша реальность.
Не в силах в это поверить, я обернулся.
Пауков не было.
На склоне оврага стояли люди – мужчина и женщина.
Стояли неподвижно и смотрели нам вслед.
Простая одежда, непокрытые головы и… светящиеся фиолетовым светом глаза.
– Быстрее! – услышал я крик Дженни. Она уже была наверху.
В несколько прыжков я оказался рядом с ней.
Перед нами раскинулась дорога вниз с холма.
И тогда началась погоня.
– Мой отец видел одного из них… – закричала Дженни, и тут же ее слова унес порыв ветра.
– Что? – прокричал я в ответ.
Мы бежали долго, наверное, с полчаса. Дождь прекратился, но мы изрядно промокли. Минут десять назад я упал, поскользнувшись на шлепке глины, и ушиб колено.
Дженни бежала босая – ее туфли остались на дне паучьего оврага. Я поминутно оглядывался – но погони не видел.
А погоня была. И скоро я в этом убедился.
– Я больше не могу… Давай передохнем… – Дженни без сил опустилась на раскисшую дорогу.
Мы были оба перемазаны грязью. Я, чертыхаясь, потер ушибленную ногу.
– Ты что-то сказала… Про твоего отца…
– Я думала, это просто страшная сказка… Из тех, что непослушным детям рассказывают на ночь…
– Что он рассказывал тебе? – я утер тыльной стороной ладони лоб.
– Однажды он зашел глубоко в лес… Это была самая глушь, едва можно было пройти. Смеркалось, отец уже собирался уходить… и вдруг увидел…
– Что увидел?
– Увидел мужчину… Тот сидел на поваленном стволе сосны… Отец окликнул его… Он подумал, что этот человек, возможно, заблудился…
– Что было дальше?
– Отец был пьян, когда рассказывал это мне… А я была еще ребенком… Он сказал, что, когда он окликнул мужчину, тот превратился… в паука… Только голова у него была…
– Волчья…
– Да… Или собачья… Он вдруг преобразился, стал карабкаться вверх по дереву и исчез… Отец оцепенел, сделал шаг вперед… и не смог пройти… Как мы сегодня…
– Значит, и мой дед что-то знал об этом… – я с трудом поднялся на ноги… – Его нож сегодня спас нам жизнь… Идем, Дженни… Я не могу дождаться той минуты, когда мы увидим реку…
Мы снова бежали.
– Почему они не преследовали нас?
– Я не знаю…– мы увидели перед собой строения – старые заброшенные бараки. – Мне это тоже кажется странным…
Я машинально опустил руку в карман.
– Черт возьми…
– Что случилось?
– Я потерял револьвер…
– Как?
– Наверное, когда упал… Не останавливаемся больше…
Издали донесся паучий кашель – и этого было достаточно, чтобы мы понеслись в сторону бараков, затравленные, безоружные.
Он шел за нами. Шел все это время, наблюдал, ждал удобного момента. И теперь дождался его.
У меня остался только нож. И страх, пожирающий внутренности.
Мы бежали, и вдруг я увидел его… В человеческом обличье… Он стоял прямо на нашем пути.
Мы остановились, скользя по сильной грязи.
Владелец табачной лавки, живой и невредимый, стоял на нашем пути и курил сигару.
– Жаль сигару… – сказал он таким тоном, будто мы дружески расстались пять минут назад. – Я берег ее для особого случая, а теперь она лежит в грязи. Хорошо, что у меня их целая коробка. Вы любите сигары?
– Нет, не люблю… Предпочитаю папиросы… – я ответил, ощущая себя жуком, приколотым к поверхности картонного листа.
– Жаль, я мог бы вам много рассказать про сигары… Но сейчас не время говорить о них… Вы убили двух моих соплеменников… Такого раньше не случалось… И вам придется за это ответить…
– Вы – твари, пожирающие людей…
– Мы просто едим… В ваших городах гораздо больше людей просто умирают от голода на улицах… Мы так созданы… Я единственный, кто не боится ваших пуль, и я защищаю свой народ… Не наш выбор, что мы не едим обычную пищу…
– Ты, жирный ублюдок! Вы сжирали даже детей!
Толстяк никак не прореагировал на оскорбление.
– Мы всего лишь ели… Как я съем ваши тела через пару минут… мы не атакуем большие поселения – нас слишком мало, но имеем право на ту добычу, которая сама забредает в наши края… У нас не было проблем до вас… откуда у вас этот нож, молодой человек?
– От моего деда… – я огляделся по сторонам, ища взглядом других пауков. Но нас здесь было только трое.
Толстяк отбросил окурок сигары.
– Я знал его… И знаю этот нож… Никогда не думал, что снова увижу его… вам сегодня очень повезло, юноша, – вы разрезали паутину и сумели выбраться. Но я, в отличие от моего народа, умею передвигаться и за пределами гнезда. И нож вас не спасет…
– Это мы еще посмотрим…– я перевел взгляд с толстяка на лезвие ножа.
– Та история произошла задолго до вашего рождения… – словно не услышав моей последней реплики, продолжал владелец табачной лавки. – Ваш дед был еще совсем мальчишкой, даже младше, чем вы сейчас. Он попал в одну из наших ловушек к северу отсюда – тогда мы еще не построили свой поселок. Мой сородич загнал его вплотную к паутине, а из оружия у вашего деда был лишь этот нож. Как и вы сегодня, он случайно ударил лезвием по паутине, и ему удалось сбежать. Я и не думал, что однажды встречусь с его внуком. Но судьба плетет свою паутину…
В этот момент я накинулся на него, целясь ножом в сердце. Я рассчитывал на неожиданность, но это было глупо.
Он бросил сигару мне в лицо, и я, на секунду ослепленный, промахнулся, и, вместо того, чтобы ударить прямо в сердце ножом, лишь слегка задел его лезвием.
От мощного удара в скулу я отлетел на несколько шагов и упал. С трудом перевернувшись на спину, я ожидал ответной атаки, но ее не последовало.
Толстяк не спешил.
Скрипели его кости – он превращался в паука. Плащ рвался в клочья, толстое усатое лицо теряло свои очертания, превращаясь в волчью морду. Впились в грязь изогнутые конечности.
И мы снова бежали, спотыкаясь и чуть не падая.
Река была совсем близко. Мрачные и сырые бараки преграждали нам путь, мы огибали их, с трудом переводя дыхание.
– Подожди секунду…
Я бросил взгляд назад – паука нигде не было видно.
– Смотри, река! – закричала Дженни.
Река была совсем рядом, я даже слышал плеск волн.
– Быстрее, бежим…
Я не поверил глазам – у самой воды лежала перевернутая лодка, рядом – воткнутые в мокрый песок весла.
– Дженни, помоги мне…
Вдвоем мы перевернули лодку на днище и потащили к воде. Я выдернул весла из песка и бросил взгляд на барак, что стоял ближе всех к реке.
И в этот момент он прыгнул.
Паук преследовал нас, прыгая с крыши на крышу, поэтому я и не увидел его.
Оскалившаяся волчья морда неслась прямо на меня.
Я успел лишь отклониться, бросив весла.
Паук, развернувшись на мокром песке, низко пригнул морду и захрипел.
– Дженни, скорей в лодку! – я бросил одно весло ей, а второе крепко сжал в руках, – Греби! Греби, что есть сил!
– А ты?
– Греби, я сказал!
Мне в лицо смотрели два фиолетовых, с красными прожилками, глаза. Паук обходил меня сбоку, щелкая желтыми клыками.
Я медленно отступал к воде, пока не почувствовал, как волны лижут мои ступни. Доносились рыдания Дженни – она уже почти отплыла – а я понимал, что еще секунда – и смерть.
– Если мне удастся спастись – я вернусь и сожгу дотла твой паучатник! – крикнул я в ощерившуюся морду.
Паук взревел.
– Скорее, беги сюда! – Дженни стояла в лодке во весь рост. Волосы ее развивались на ветру.
Вдалеке полыхнула молния – начиналась гроза.
Мысленно взмолившись Богу, я побежал к лодке.
Все случилось так быстро, что я не успел ничего сделать.
Очнулся я лишь через два дня. Их я провел в тяжелой горячке – меня нашли на дне лодки рыбаки. Они же и доставили меня в больницу. Оттуда я сбежал, как только понял, что могу нормально передвигаться. Еще через сутки я вернулся (и не один) в те места, где случилось все, о чем я вам рассказал.
Мы никого не нашли.
Поселок, на первый взгляд, был пуст уже целую вечность.
Мы осмотрели каждый дом – запах затхлости дал нам понять, что здесь давно никто не жил.
Вот, что я помню и по сей день.
Я запрыгнул в лодку и оттолкнулся веслом от дна. Дженни в этот момент стояла прямо передо мной, я видел ее лицо, развевающиеся волосы, расширенные зрачки. Вдруг она побледнела, схватилась за шею, а затем ее буквально выдернула из лодки некая сила, будто веревка. А ведь мы были достаточно далеко от берега, где ревел и расшвыривал вокруг себя песок паук.
Я увидел, как Дженни упала на берег, и паук набросился на нее. Обезумев, я рванулся было обратно в воду, но в лицо мне ударил порыв – порыв страха. Он был такой силы, что я упал на дно лодки, сильно ударившись затылком. Лодку завертело и понесло по волнам прочь от берега к середине реки, где ее подхватило течение.
Дженни погибла, я знаю это. Но надежда не желает умирать. Мы обошли весь поселок и никого не нашли. По моей просьбе власти обследовали овраг и нашли останки: не меньше полусотни людей лишились там жизни.
Табачная лавка также была пуста: слой пыли на полу, пустые стеллажи. Ветер хлопал входной дверью.
Лишь на прилавке лежала пачка папирос: таких же, какие я купил совсем недавно у толстого усатого владельца табачной лавки.
Василий Евдокимов
март 2012 г.