На Сене

Конкистадорам Америки:
Формат US Trade 6х9 in (15,24 х 22,86 см). Готовлю для издания в LULU.
Смешной, конечно, формат. Но для ещё более смешных, например: 9 х 7 in, Landscape, или Square 8,5 in, не хватает картинок, вернее, их совсем нет.
Так что будем читать обыкновенный американский стандарт.

                Пол Эктоф

                НА СЕНЕ
                (в оригинале "YF CTYT")

                Перевод и пересказ:  Tarakanus & Pol Ektof



          Кигьян Егогыч



-----------------------
1.1 Прескриптум, он же рекомендашка
------------------------
Я-то всё понял сходу: тогда ещё – на французской барже.
Ибо изучил Егогыча насквозь.
До поездки он стал корчить из себя… не меньше чем Магеллана, сухопутного, конечно, – по Европам. Так как быть убитым туземцами не желал.
А после поездки говорил: «Впереди у меня много дел, не надо спешить с кончиной».
И с головой окунался в компьютер. Чтобы переписать дорожные импрессии: пока не вышиблись из башки напрочь.
Но впечатления не вышибались. Они ветвились. Как и положено веткам: но как на вишне несчастного мюнхгаузенова оленя.
Кроме того: вишня Кигьяна Егогыча регулярно плодоносила. 1000 страниц в год.

***

Крайний этап жизни нашего чудака Кигьяна Егогыча проще пареной репы. Сейчас коротенько расскажу.

1.1.1
Кигьян Егогыч по завершению всех своих взрослых проф- и около- императивов заделался «Непоймёшь Кем».
Ибо работа его крякнула. И не только для него.
Бледная Леди: «А чо так? Она утка?»
Кигьян Егогыч: «А кризис! Нескончаем кризис, бедная, бедная моя леди!
Леди его бледня бледнёй! Ходит по пятам за Кигьян Егогычем.
Ещё эту мадаму зовут Жизнью.
Леди любит шутить:
– Приветики  за'падно=za'padlo русскому капитализму!
Сочиняет мемы:
– «Чао Америго!» Какао «Нескуччи». Табак «В дружбе навек!»
Шутит:
– Прости нас, председатель Мао: мы тебя позорно предали.
Или:
– Всем покаяться в проруби.
Завершение присяги:
–  Клянусь Блаватской.

***

Многие согласны с философией Леди Жизни.
Впереди русская бесконечность.
Русская особенность.
Русская самостоятельность.
Выход силой на мировую перекладину – слава, господи, не под неё – с петлёй над кадыком.
Последнее не смешно.
И путь Пу, равно Дао.
Равно Дэ, Ды, Ду.
– То есть новый ДУрдом,
– новые радости – старые печальки,
– neo-патриотизм взамен чёрной сотни,
– милонацизм  псевдоказакам,
– свежие непонятки с прежними газетёшками,
– те же радио, только хитрее болванят,
– те же шоу, только политичнее,
– те же разводы, только под лозунги.
Следует:
всем сомкнуться плечами и подвинуть мир: в нужную сторону.
Без помощи морковок.
А только намекнуть.

***

Кигьян Егогыч не против тихой подвижки мира. Но теперь уже в качестве наблюдателя.
Активные силы обратились в пассивный радикулит.
Одышка при ходьбе – в обмен на долгожительство.

Но вся эта ерунда терпима Кигьян Егогычу.
Глаз стал не той востроты – вот где беда! Ещё одним хоббством стало меньше! Теперь не до графики с живописью. Чем можно было бы утешить Цы: в старости, для смягчения зрелости, что не означает полово–.
Вставить себя в историю Руси картиночками красивенькими – вот бы что просто и изящно вышло бы.
Бы! Бы!
Вечное это, кругом оно – это мерзкое «Бы»! Ты кто вообще? Часть речи или полноценная тварь?

Подпёрла ПЕНЗИЯ: хватает только «на вот-вот». Хватало то есть.
Ибо Кигьян Егогыч, пока честно трудился, накопил маечек с башмаками на три жизни вперёд.
И тепегь в ус не дует.
На картофан хватает, и ему достаточно.
Хватает!
И то это бы… снова «бы»?, нет «ло», понача «лу».
А с нынешним размером – удвоимшимся-то, за восемь-то лет! Пензии! Ого-го!

Он теперь король и сам себе Обрамович. На невзгоды ему свои, и на Челси в особенности, ему теперча наплевать.
Нету их, невзгод!
Только пошатнулось здоровье, типа слегка.
Дак, оно всегда так, и ничего в его шаткости удивительного.
– А занимайся на пензии здоровьем – если желаешь!
– Это же интересно. Это же новая отрасля'! Знания, ну!
– Это тебе не чернозём в горшке выращивать!
– Это тебе интереснее, и пользу людям, глядишь… какую-никакую…
– Можешь заняться… можешь заняться…!
– Девочками!
– Если встанет у тебя.
Но Кигьян Егогыч не желает терять на него времени…
На здоровье-то, и на изучение его.
Да и знаний в медицине маловато – ну нет их поштишто: ни одного.
А если говорить о …, то есть о подъёмах кой… чего. На кой-кого…
О-о-о! То-о-о! Подниматься на кого попало… не только у него самого… но и лично… Исполняющий Его Личные Обязанности – Иело – не желает.
Заместитель Иело любит поспать.
Иело просит пощады и говорит "ну угомонись, началнык, закрой Етуб".
Или говорит Иело: "Ты не Заборов и даже не прорежина в частоколе, а сплошной прокол во весь забор". И: «Зубы где потерял?» И: «Не потому ли не ходишь в муниципалитет?»
– А как представляешь себя с девочками? С закрытым ртом?
И: "У тебя не Дуня Погоняло, а Хворостина Овечкова!".
И вот ещё: "На твой прибор ни одна балерина ногу не задерёт".
– Вот это, – думает Кигьян Егогыч, – да! Вот это высота положения! Прибора моего. Вот те и Иело, вот те и исполняющий обязанности! Неужто уникум во мне не умер ищщо? А если подкоротить прибор? А если национальностью не вышел, то как тогда? Так ничтошеньки не изменится. Если уж великоват стоячок Иело, то это надолго. А то и навсегда.
Остаётся ему заниматься собой. Индивидуально. Бум его щелбаном по кумполу! Ах так, да!? Торчишь? А чё сам токо-что говорил?
Прыг-прыг по утрам с гантелькой, чтобы утихомирить Иело.
Дрыг-дрыг его, в харю – если не угомоняется по добру.
И поглядывает на часики: в телефоне или на компутере, ибо пора мчать в ЖЭК.
Засовывает пожелалку в ухи, из уха в мозг засавывает,  как бы в карман.
На Иело надевает штанишки: чтобы покрасившее было семейных панталон, хоть они и блестят, чтобы покрепше, чтоб не высовывался.
И таким макаром собирается Кигьян Егогыч итить.
В ЖЭК, с Иело. тащится, а Иело подзуживает ему из кармашка.
А в ЖЭКе с этими делами строго. Им наплевать на Иело Кигьяна Егоговича. Они его знать не знают, на панталоны и в кармашек не смотрят, им нравятся кошельки с денюжками, а не кармашки невесть с чем.
И орут почти всегда: «Чё припёрся так поздно? Мы закрываемся! А что, снова показания не сняли? Мы наугад должны?»
Кигьян Егогыч предлагает альтернативу, мол, возьмите как в тот раз. А они не хотят как в тот раз. Они хотят, чтобы по новому счётчику. А старому они не веруют!
Вот так дела! десять лет, а то ещё и с прежнего хозяина веровали, а тут бабах, и плохим он стал! Дурдом на прогулке.
И таки велят Кигьяну Егогычу менять счётчик.
А идти покупать его куда-то, а после ещё кого-то к себе звать… Ёпэрэсэтэ!
Нет! Нет! Нет!
Этого Кигьян Егогычу не просто лень делать, а невозможно: даже почувствовать со стороны нестерпимо – как все ему эти процедуры с бытом низки и противны.
Был бы у Кигьян Егогыча шапка-невидимка – ни в жисть бы не платил в этот ЖЭК, который ужо теперь пэжэрэтэ – слово-то даже не выговорить.
А просто жил бы себе потихоньку, снимал бы шапку в магазине, иногда в сквере – чтоб на девочек поглазеть, а себя показать, и глядишь…
А вот мало ли что может случиться после «глядишь» и троеточия!
Если в нужном месте оттроеточить, то девчонки-контролёрши трамвайные могут ещё сказать Кигьян Егогычу необычное:
– Гражданин россиянин! Почему вы собираетесь проехать без билета?!
А Кигьян Егогыч им: «А потому что, милые мои леди контролёрши, что я на пензии ужо!»
А они; «Как? Что? Да не может быть. А покажите в таком случае ваше пензионное удостовереньице!»
А Кигьян Егогыч: «А не было у меня сроду его. А вам не достаточно морщин на лицемордии?
– Все смотрят: «А недостаточно морщин. Это не аргумент нам!»
Тогда: «А седая башка вам ничего не говорит?» – и снимает кепку.
А ему: «На затылке у вас прядь цыганская! Черня-чернёй!»
Он: «Неудачно постригся просто: забыл обрезать её. Она у меня вроде предательницы и вечно провоцирует». «Таких как вы», – хотелось ему добавить. Но не стал гусей пугать.
 А они: «Мы таких как вы, пачками сымаем с трамваев. Цыган, блин. Седых, мать вашу, так и этак. Вот щас и вас высадим».
И приходится Кигьяну Егогычу звонить кому-то, кто бы удостоверил по телефону, что он  тот и есть – за кого себя выдаёт. И что он полностью наделён трамвайными правами. И что он всей своей безотпускной жизнью заработал на этот трамвай. И что его благодарить должны – кто сидит тут в креслах, а он стоит и ничего, не возмущается…
А ему всё равно не верят: «паспорт хотя бы давайте!»
А нету паспорта. Дома остался паспорт. Кошка его стережёт.
Не верят! Вот же что за херь такая!
И тогда он включает телефон на громкую связь, и там – в телефонной трубке – кто-то гогочет на весь трамвай. И он, ай, кажется она – дама, предлагает всем, в том числе контролёрам, не верить Кигьяну Егогычу, и быть на стороне того, кто на обратной стороне телефона, а это его разведённая жена приехала то ли в гости, то ли не поймёшь куда. И потому что иным способом никак не заставить этого упрямого, этого ленивого, этого беспечного старикашку сходить в райотдел, и выписать себе пенсионное удостоверение, чтобы уж совсем жить по закону.
Смеётся трамвай, а Кигьян Егогычу обидно: в его заслуженную старость не верят. Дру Дом!


1.1.2
Пять лет назад Кигьян Егогыч слез со стула, распрощался с коллегами. То есть мягко, с примесью лёгкой досады, плюнул на архитектуру. А до того она была ему «матерью всех наук» и любимым делом, где получалось, по большому счёту, «нештяк».
– Но просто она, архитектура эта, до Кигьяна Егогычевой высоты ещё не добралась – оттого так херово тебе посередь нештяков. – Так ему сказали начальницы.
И попрощался с коллегами.
О! Два раза что ль попрощался?
 А хоть бы и три. Может, в первый раз плохо удалось. А вот во второй – уже с застольем, с печеньками, как полагается.
А в третий раз он уже не пошёл. Чтобы с танцульками попробовать.
И не то чтобы люди стали ему меньше родными.
Или танцульки им нелюбы.
А просто лень. Вот лень, да и всё тут!
Как настигла пензия эта, так и стало лень, и на всё стало наплевать. И лабудой.

***

Забился в конуру на Варочной-стрит Кигьян Егогыч. И принялся колошматить по клавиатуре.
Немножко от нечего делать.
Немножко по инерции.
Хотя и до того Клавку не жалел. Но эпизодически. А теперь всегда – с утра до вечера, а то и по ночам.
Любил он Клавку колошматить.
Драл её нещадно, но не изменял.
Потом надоело. Подкупил в помощь Ноут. Стал и его – пользовать энд лупить.
То Клавку лупцует, то Ноут истязает: подключит к электричеству и вперёд с оркестром!
А то подключит к Клавке Асера, и как начнут сообща вчетвером!
Полное органическое удовлетворение выходит из них!
Мы знаем: этот вариант «дао садомазы» называется «графоманом заделался». Типо.
Нравится Кигьян Егогычу это заводное дело.
Расцветают Клавки с Ноутами и Асерами под костяшками Кигьян Егогыча. Как цветы огоньки. Яркие. Бойкие. Глаза режут. Всем, кто их почитает.
А то и как поганки, но это редко, под настроение, каковое из паршивых на Кигьян Егогыча нисходит редко.
Ловит Кигьян Егогыч с Клавок преимущественно кайф, а с Ноута эйфорию, в Асера глядит как в кино: у Асера экран как Волга широк: можно три романа рядом поставить и писать их по очереди: по мере надоеда.
И никакой конопли.

1.1.3
Тут пора бы спросить – что пишет этот убелённый волосами гражданин редкой профессии, правда, бывшей.
То ли свободную литературу пишет графоман? то ли нечто вроде мемуаров? то ли бумагу истребляет? А, может, нечто в одном флаконе?
Знаю точно: графоман силён во всех жанрах. Одно объединяет его жанры: завирает: с три короба.
В этом деле он мастер. И в прозе, и в мемуарах, и в одном флаконе.
На предмет вранья в мемуарах мы его и подлавливаем.
Так и хочется воскликнуть льво-толстовски ему в нос и в лоб и в ухи: «Это же не мемуарный жанр, гиря ты пенопластовая, коллежный ты писарчук, дуболванка стоеросовая, ниспровержитель провинц-архитектур! Вот скажи, американин… оп…
Вот скажи, русский графоманин, а на самом деле кто ты будешь? Ну-у, если без маски типо?»
Это в надежде услышать о него гордое: «Я, ну это, типо, я это… хоть и с реки типа – Вонью называется, – это он в резонансе с Тараканусом – а оно и в романах у меня так и есть – Вонь-река; но всё равно река как река она, это типо для… для смеху типо. А если в том же жанре, то зовите меня Милли Мэтром. Ещё поднаддуть успехом и буду Сантимэтром.  Ещё ускорения приплюснуть - типа 3,3816 сан/сек.кв. и выйдет полноценный Мэтр! Мэтр – графоман. Полутуземский. Знаешь такого?»
Но я ничего подобного не услышал.
Потому товарищески заключаю, и ору тебе во всю свою тараканью глотку: «Все писульки твои от лукаваго!»
А в сторонке слушатели из толпы, два их в возрастке этак восемнадцать – учить их да учить ещё, звук слышат, а не поймут – откуда он идёт. Кигьян Егогыч рот не раскрывает, а звук есть. А тут ещё другой звук – то ли с неба, то ли из-под шапки этого мужика Кигьян Егогыча, а он на Осеньке стоит: «А на весь его постмодерн желается мне покропить с колокольни – жолтою водою».
Парни: «Ха-ха-ха». А сами не поймут ни черта.
– Хороший фокус, – говорят, а как это вы сделали? У вас где динамик спрятан?
Молчит Кигьян Егогыч. Не хочется ему меня выдавать.
Я – это Тараканус Графоманус. Живу у Полутуземского в башке. Но молчу как Рыбус-молчаливус.

1.1.4
Ну и вот.
Ему пишут ответы: отовсюду: где его не ждут.
Приноравливаясь под его шутовство. Но кто же сможет переплюнуть нашего нонпоп-гопстоп-мемуариста?
Вот, например, из одного такого соревнования цитата:

 «Уважаемый, всё в вашей прозе вроде «нормалёк», читабельно и местами забавно.
Цветасто даже.
А сюжет-то куда подевался?
Тиражировать посему не можем.
Не прибыльно и гурманов с Вашим диагнозом мало.
Извините, но: не отнимайте у нас больше времени.
Мы – в отличие от Вас - занимаемся делом.
Сходите в Клинику Мозга.
Там Вам и Вас пропечатают точно. Ещё и поддадут перед выпиской: на орехи.
Но сначала просверлят в голове дыру.»

Ха-ха-ха. Оченно смешно.

1.1.5
Один только я смог бы навести на него честный манифест.
И по поводу сюжетности бы подсказал, и всё такое.
Но: мой Егогыч по старости обидчив стал.
Так что я решил обойтись без критики.
Посему публикую свой пересказ его Перфекций с участием  «Жаннет с весёлой фамилией» в интернетном электровиде.
Ибо, достигнув чемпионского титула в самиздате, он стесняется публиковаться вообще.
Того и гляди - почит гринго, равно потопнет в безызвестности, тут-то я и пособлю.
подпись: Тараканус Графоманус
--------------------------------
1.2 Как бы сегодня
--------------------------------
Сидят в переулке. Название переулка – большой секрет. Даже для Гугла всемогущего и родного.
Гугл его тупо видит, но подписывать не желает.
Но он существует.
Ибо в перпендикуляре наши люди видят всамделишную Руэ Маргарет.
Ежели пустить развед-дрона вдоль фасадов на север, а через полверсты скомандовать ему «поворот вправо», то, ежели расчёты Бима верны, через тридцать сек он врежется в Гараж-Ду-Норд.
По мнению Кигьян Егогыча потребуется минута, ибо ветер гуляет меж фасадов, а его шляпенция зачётной фактуры со значками покорённых стран, и с ремешком для васильков, бежит ровно на юг. То есть ветер встречный. Понятно?
– О, я несусь, о, я как причёска сфинкса, о, я ищу своего хозяина, своего великого Дэ. О, Дэ! Я же твоя? Скажи же этим балбесам, что я твоя.
И послушный Дэ кричит прохожим: «Эй, балбесы, это мою вещичку укатил ваш грёбаный ветер! Несите же её сюда. Пока её не унесло в Центр Помпиду на выставку символов русской литературы о Париже».
Дао бестелесно, дао туманно и неопределённо, цзы пусто, Янцзы - река. И только я один, я – не я, на авторство не претендующий - похож на глупого и низкого русского Дэ.
Вывод китайчат такой: русские проверяют парижскую географию на пропорцию между виртуальностью китайского дао, и реальностью дао на русский манер.
Пока идут разборки с головным убором Кигьян Егогыча, Бим жмёт кнопку. Поднимает и разворачивает дрон. Направление – север. Пошёл чех! Марки «сессна».
– Егогыч, засекай время!
– Ага!
Ждут.
Слышат: «бум!».
Кигьян Егогыч прав: ровно шестьдесят секунд. Обалдеть! А то! Ракетчик же! Обыкновенный расчёт.
И народ туда.
Хлынул чего-то.
Любители поглазеть ерунду. Делов-то: кто-то угол вокзала обломал.
Жаль нашим ни вокзала, ни дрона – каких-то полкило камней и пластмассы: а в прокат он – коптер – был взят.
Ответственность, кажется, вышла. Материальная.
И дрон-гад не желает возвращаться,. Погасла лампочка на пульте.
Сообразили:
- Бим!
- Чё?
- Жужжим отсюда, юлей щас полу… - и не договорил, как Бим всё понял. И будто гонконгским тайфуном «Чао-Какао» сдуло обоих!

***

Тут как тут хозяйка. Но опоздала малёхо. Застряла в дверях – среди любопытных лиц, столпившихся.
Видит такой реализм:
- бокалы ополовинены,
- дроньий пульт на столе,
- диктофон - поставлено на запись,
- и ложка в рюмке. Пиво с мороженым - зашибись сочетаньице.
А ruso cliento и след простыл. – Туда помчали, - тычут ей.
Фига с два найдёшь их – бо опыт есть. И не от таких удирали. Годами прятались: одни в тайге, другие в толпе. В московской.
Век живёшь – век учись.
Вывод: вот и давай заграничным идиотам в квадракоптеров поиграться.
Вот и верь русским иностранцам - без паспорта и залога.
Вот те и французская толерантность: «утром стулья, вечером деньги»!
--------------------------------
1.3 Начали не с того
--------------------------------
Но мы начали не с того. Мы начали с конца.
А начинать надо было по-другому.

***

Итак, – нежные читательши отвернитесь, – герои наши бухают. Смягчаю удар: слегка бухают. Не все русские как приезжают в Париж, так становятся ужасными поросятами.
Некоторые существа домена патриотов могут сосать нежно. Вставьте гавиалу распорку в пасть и он не без кайфа будет запивать рыбу раствором Ганга.

***

Залп. Ещё залп.
Дамочки! Теперь можете повернуться. Видите: у русских эукариотов ни в одном глазу!
--------------------------------
1.4 Меньше говорить. Следовать естественности
--------------------------------
Рассуждают наши друганы о пользе русских и о вреде джихадских дронов.
Дроны, надо сказать, только-только стали входить в моду. Так что наши герои весьма подозрительно в курсе дела.
Оговариваемся для упрежденья домыслов: Башни-Близнецы свалены, кажется, без участия - как дронов, так и без советов разных Кигьян Егогычей с Бимами.
Рассудительней и миролюбивей упомянутых архитектурных винтиков человечества нет в списках ни знаменитостей, ни по линии Притцкера, ни в каких-либо списках ещё.
Если вы случайно обнаружите их в ведомостях на оплату услуг вытрезвителя гэ Угадайки, так то было давно, а потому и неправда.
Зато их профессия не вымысел, но в данной истории она не играет никакой роли.
Сообщаем это просто по факту. Ибо, таки скользим вдоль мемуарного направления. Как на коньках по чистому льду Байкала.
Оно – разметка наша - хоть пунктиром, но толстым слоем покрашена.
Читатель спотыкается о такой жирный пунктир. Бо с Байкал-озера давно съехали, а может и не были там никогда, а только лишь служили, а может и не там служили, но в тех же секретных напрочь РВСН, и теперь все ракетчики живут в Угадайках. Их тыщи. Мирно. Ерунды не вспоминают. Куда были нацелены боеголовки их – тоже. А и так понятно: в соседскую деревню: она в полтыщи вёрст всего - там лучшие девки, в сержантши годятся, в прапорщицевы жёны! Да и нелучшие тоже хороши – они в ефрейторши пойдут.
Воля божья, что оный мемурьял пропечатан не в вашем дворе, а в россамиздате Мошкова Максима и ещё кое-где. Лулу – мимо кассы.
И не подпускайте наших мастеров лапши и монстров пунктирных линий к коттеджу, что на рублёвках: ведь там могут находиться дети ваши, а у них чистые ушки, невороватые до поры, – розового колера.
И жёнки ваши – те цветом ушей посурьёзней, так всё равно наивные.
К таким ушам запросто пристаёт всё липкое вроде вранья; и развешивается забавное - в виде будто бы правды скоморошкиной. А на самом деле оно – разлагающая мозги взрывчатка черепашьего скородействия.
Как подрастёт девочка - олигаршья дочь, так и не до ЕГЭ ей. В Лондоне нет ЕГЭ.
Как забрюхатит в четырнадцать, так то матерь недоглядела.
К каждому метисику-душке не приставишь контролёра со свечкой.
--------------------------------
1.5 Nuove Senowaal Comedie
--------------------------------
Гуси-гуси нет-нет-нет: голуби над Нотр-Дамом, а чайки  вокруг Бима делают круги. И те и другие желают отметиться: оставив свеженькие следы, так сказать: на камне и на голове у Бима. И то и другое в разной степени благоприятствуют раскладу: Нотр-Дам благоприятствует молча – коршунов на птичек не заведено – это вам не Аэрофлот.
А Бим возмущается шумно: рыбы не даёт, но привлекает птичкино внимание как бы за всех присутствующих на барже. Что-то в его тональности явно  резонирует с чайкиными криками.
– А может это любовь? – думает Кигьян Егогыч, – а, может, Бим до реинкарнации был крылатой самочкой, или вкусной рыбкой?
Бим говорит одним «кыш», другим кричит «этомоёпиводура». Третьим показывает средний палец – он наглее всех торчит из кулака. А также страшно скрежещет по перилу, если его употребить для извлечения металлического звука.
О прочих его пальцах (о некоторых, о некоторых – не бойтесь) расскажу, может быть, где-нить ниже.

***

Егогыч пытается раскурить трубчонку. Зовут её Толстой Маргаритой – как башню, как пушку, как ****ь-при*****, но любимую иногда, в особенности по трезвянке.
Выходит плёхо. Фас на неё всех Егогычевых собак! Фас! Фуд! Пасфудно раскуривается, паршиво, скверно зажигается, ни в жилу кольца. «Зарупь-ёжно», вот как плёхо донскому табаку в Париже.
Гаснет и гаснет, тухнет и меркнет Маргарет – толстая как пушка-плохишка свенско-дерьманьская – раз за разом! вот же блЪ такая!
Выбросит Маргарет нахрен Кигьян Егогыч:  с парома – то ли сразу по отплытию с Ростока, то ли швырнул в остров, принятый за Готланд – забыл он уже. Но точно швырнёт её: через недельку после Парижа: при свидетелях.
Свидетели хохотали, а буховатому Кигьян Егогычу не жалко её было сначала – так Маргарет его достала!
А после пригорюнился. И даже, кажется, ночью рыдал.
Но не признался никому: нюнил себе втихушку в углу иллюминатора – он во всю стену был, и с грустью взирал на северный горизонт.
А поздно уже было! Товарищей, а пусть и тёток, пусть толстых, как Маргарет, не выбрасывают сгоряча. Тем более для дешёвого пиара.
Умерла Маргарет достойно. Исчезла в волнах, ни секундочки не мучаясь. Вот те и деревяшка!
Если кто обнаружит лет через ЭДАК, то знайте: эта трубчонка непростая. Эта трубчонка прописана в романе! В ТОЛСТОМ! Как сама Маргарет!

***

Щелочка у другой трубчонки по имени Пицка, что пришла толстушке Маргарет на смену, была совсем махонькой.
Через каждые три продувки Егогыч шпындил Пицку: специальной такой железячкой, родственной иностранному предмету dildou: с той же скоростью, и с той же нецензурщиной.
Любименький Егогычу  Pipe-Spray Savinelli не помог.

***

Во сне к Егогычу подвалил бизнес. Ему предложили купить гарем: здание: вместе со всем его движимым и недвижимым имуществом. Егогыч чуть не купил. Но заинтересовался пунктиком одним. А в нём – в условиях сделки (иначе успех бизнеса не гарантируется) – написано, что если, мол, в купленном гареме появится новенькая сотрудница (невинная типа: специализация такая, зовут будто Пицкой)… То ей – прежде чем использовать по назначению – вменяется: Не только пройти курс у Продавца (ага, вот так купил, называется!), но также прибегнуть к помощи Продавца в роли первопроходца.
Вот так бизнес!
Послал Егогыч этого Сулей Мэна Продавца на толстый русский фак.
А Пицку пожалел и забрал с собой в путешествие. На вторую роль.
И сдал Пицку в аренду Биму, но с условием возврата.
А поскольку Толстую Маргарет он выкинул в Балтию, то Пицку пришлось у Бима отобрать.
И это правильно: путешественникам по миру (по Европам тож) нужно своих девочек иметь, а не попрошайничать у друзей.

***

Причём тут сон, бизнес и новая трубчонка? И как это вяжется с мамзель Жаннеткой, о которой столько растрезвонено, но всё мимо читательских ушей?
А то, что Егогыч Джойсов с Улиссами начитался. В частности Семнадцатый эпизод, который заодно как бы ещё и «Итака» по Гомерову плану.
А то, что траты в весёлом доме парома «Ээсти» не входили в расписанный Егогычев бюджет. От сотрудниц «Ээсти» Егогыч не только не отказался, но он даже не удосужился оповестить о такой замечательной услуге господина Бима… заметим – лучшего его друга… на тот, конечно, момент.
То, что Егогычу удалось – как только зашло солнце – помочиться через борт в Балтийское море. То, что и Бим, не зная планов Егогыча оставить лично свой импровиз равно «мокрый след». В «море, которое почти океан», ибо сосуды сообщающиеся, произвёл аналогичное сакральство.
У Бима был разработанный план – «омочить всё в Европе, что только можно омочить». Кигьян Егогыч же каждый раз импровизировал.
Выходит, что Бим – это коварный составитель планов, насильник над евроэтикой и позёр. А Кигьян Егогыч – настоящий русский импрессионист, который – как правильное живое создание марки хомосапиенс – может снасильничать над собратьями, то есть над творениями рук их и мозга – парками, стенами, газонами, мостами, подворотнями, но только когда нужда заставит.

То, что от таких сотрудниц, как во сне и в новой трубчонке Пицке,  Егогычу толку-кайфа никакого.

И вообще пусть философы идут все нафиг.

***

Бим плюнул в самую нахальную птицу.
Ну и тварь!
– Во-о какая была! – Это через три года Бим распростёр длани, показывая дочам – а одна из Америки приехала, другая с Питера: приехали к папке на какой-то дешёвенький юбилей… – совместили типа.
– Вот  такие они из себя ростиком, сядут на поручень и смотрят и смотрят, хохочут и регочут… по ихнему, по-чаечьи», вот догадайтесь: у них лапы или ласты? Ну перепонки есть – меж пальцев? А что, в Питере есть чайки? А ласты у них? Не задумывались? А чего бы в Питере и не быть чайкам? Море-то на носу почитай…Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…
– Пап! Это не из Горького, если ты о революции хочешь сказать! Там «над седой равниной моря ветер тучи собирает»…
– А кака разница? – сказал Бим. – По мне так хоть море, хоть вихри. Природа она одна… у неё «у природы нет плохой погоды…», – и Бим пропел эту фразу…, всхлипнув в конце. От жалости к себе, и к чайкам, и к революции… – А ты мне «не в Питере», – и каплю с уса смахнул.
– Я и не говорила, что их там нет, – сказала младшенькая. – Они и на Грибоедове, и на Мойке. И на Адмиралтействе сидят…  некоторые дуры.
– А буревестник это не чайка, – сказала дочка американская. Примирительно. Здравомыслящая там стала – в долине-то Силикона ихнего.

***

– Вот же умничка у меня доча! В Париже не была, а чайку знает, – говорил товарищам Бим. То есть после уже. Ксаньке. Когда тот в гости приезжал.
– А-а-а, – соглашался Ксан Иваныч.
Бим подтвердил также, что Егогыч не приврал ни разу, когда назвал их «вот же жиртрестками и вертижирками психожопными» в книжонке своей. Дурацкой. Про ПарЫж которая.
Я же – как знаток КигьянЕгогычевой литературы – заявляю, что в «про парыжской» книжонке о чайках ни слова!
Тем более таких обидных слов против живой природы там нет. Можете удостовериться сами. Если не верите. Зайдите в Прозу и удостоверяйтесь себе на здоровье.
Можете диссертацию защитить – на почве беспросветной лжи Кигьян Егогыча и его вреда для русской, а ля мировой, литературы.

***

Бим нацепил пенсне.
В промежутках между войнами – дроньими, птичьими, пивными,  и риторическими схватками без правил – Бим просматривает периодику.
Он мастер по цветным картинкам, умеет клёво (на расстоянии) слюнявить правильный палец: при перелистывании страниц, и знает десять французских слов: типа «бонжур» и «эскьюзми».
Обстановка на столе – в преимуществе парная: два бокала - два футляра: от очков и пенсне, самописец Самсунг + навигаторша Кэт, пепелки: хрустального стекла (Киге) и архпластик чёрный (Биму), кепки тряпошные… нет, они на стульях, но две, пачки цыгарэтт – 2 штуки, линер чёрный, может Паркер златопёрый писательский, и упаковка табака: Донского.
– Бим! Всё перечислил?
– Типа того.
Только в стопке газетёшек фигурирует цифро «пять их».
Егогыч схватил цифру «2» - верхнюю. Нумер «один» у Бима на руках.
Попался «Nuove Senowaal Comedie».
 
Через десять сек голос. Егогыча:
- Вау! Слухай, Бим, вот ни черта себе…
- Чё тако?
- Вот: «Вчера в один час пополудни у посудины с романтическим названием «01-46-34-53-ХХ» плесканул кто-то. Хвостом типо, и сим вызвал неизвестный столице звук…»

***

Не успел Бим что-нибудь толковое сказать, как кто-то сверху – Бог, наверно - «ОБАНЬКИ!» – кричит.

И поясняет. (Тоже мне - критик нашёлся!) Но послушаем на всякий случай.
А он и говорит:
«Всё, что написано выше – всё враньё! Ибо: обстановка-то нарисована вчерашняя!
И только лишь газетёшки – правда, ибо они воистину сегодняшние».
Блин! как Бог прав! Поймал, выходит, на Слове.
(Со Словом Бог больше всех во Вселенной знаком. Он и Библию подсказал Моисею.)
А я предупреждал, между прочим: поменьше верьте сказкам Кигьяна Егогыча.
Ведь в голове у него отсутствует хронометр.
В голове у него цельномакондовая вечность и полутуземская путаница.
Его флэшбэки – буквально корреспондентами со спринтерскими способностями – могут нестись впереди рассказчика и мутить читателям бошки дурацкими вспышками ностальгического сознания.
Кигьян Егогыч – как сказочник средневековья. Если потребуется снести голову герцогу Мальборо дважды – в тюрьме и в бою с врагами, то и ради бога: оживит герцога, голову приставит, и снесёт в бою. И зачтутся варианты. Оба! За милую душу.
Так и пишутся истории: на заказ. И плевать писцам что о них подумают потомки. Главное, чтобы история стало яркой, чтобы заказчики оборотились героями как бы по-правдашными, а не чё-попалошными, ещё и легендой обзовут. И писцам польза - понюшка табаку да плошка гороха с чесноком. Каждый день! Представляете затраты? А вот! А княжью щедрость оценили?
И не станут выкалывать глаза им: до поры, конечно, а пока в башне ожидания поживите: вдруг ещё потребуются: для поправок:
- ордена там приписать себе с алмазами (не стекло);
- войска побитые вражеские увеличить (тем победа будет значительней);
- приуменьшить количество развешанных вдоль дорог – ибо за излишнюю жестокость сочтут;
- и границы перерисовать в свою пользу, ибо в спешке приобщить забыли, а Земля не безразмерная и вообще может квадрат. Мало было тогда круглых карт. Про глобусы вообще молчу.

***

Всё мне нравится, как тут было описано. Кигьян Егогыч молодец. Да только в самом начале было приврано.
Поправляю:
Сел на перила и стал просить кушать вовсе не буревестник, и не чайка, и даже не голубь.
Сел на перила обыкновенный воробей.
С перил он перепрыгнул на стол и стал искать крошки. Но не нашёл. Нашёл только бычки в пепельнице, и горстку рассыпанного табаку – от неаккуратности кигьян егогычевой.
Бим предложил воробью покурить. Воробей не стал.
Тогда Бим сказал: «Ну ты даёшь орёл! Нерусь ты! Наши воробьи (даже) бычки курят. Пшёл, бля, отсюдова!»
Вот и всё.
--------------------------------
1.6 Рыбо
--------------------------------
- Так ето! Кигюхаха! Это ж про нас с тобой! - крикнул Бим.
И пенсне его повисло на ухе: «Это же НАШЕ РЫБО!»
На РЫБЕ заоборачивались французские тёлочки: чего шумим, зачем дрочим, друзья старички?
- Это который ХЕРР за нами по миру носится что ли? – лицо Кигьяна Егогыча при этом ничуть не поменяло выражения.
Зато тёлочкам очень даже интересны херры.
А хоть бы и у пенсионеров. Дело в размере. Кошельков, конечно, а не то, что вы подумали.

--------------------------------
1.7 Рыбо как шпионы
--------------------------------
Существам вида «нунефигос» подвида «рыбо», похоже, с некоторых пор вменили в обязанность таскаться за всякими русскими путешественниками и записывать их пагубы на разные шпионские девайсы.
А мы ничуть и не удивляемся: цивилизация идёт полным ходом.
И вот уже не только Гуглы, но и всякие непонятные Рыбо с Тараканусами, вшитые в кепки, установленные на козырьках, выбравшиеся из Мозго-Санаториумов - равно как со стен, исцарапанных в дурдомах, шпионят за нами.
И не известно когда их записанная херь саранчой полезет на свет.
Хорошо, если на божий. Тогда мы их дустом порадуем.
А если попадёт в ЦРУ?
А если в ФСБ?
А если в список Ватиканских ревизионеров? И станут исподволь точить Библию? Или претендовать на главных персонажей? А то и Дьявола провозгласят, и впишут туда, где этого имени досель благоразумно не было обозначено.
Плохи дела продавших души! Ещё хуже у открывшихся миру.
Одно хорошо: у вас, друзья, есть выбор!
--------------------------------
1.8 Плеснуло
--------------------------------
- Ну да: баржа наша, вчерашняя, я запомнил. «Плесканул» - пишут, «неизвестный звук», «хвостом». Всё сходится! Особенно «звук». Так таймени нерестуют! И наш смог! И Жанетка видела. Зверюгу нашего. Поехали, спросим у неё!
- А чё спросим-то? – засопротивлялся Егогыч, - фотку что ли? Для доказательства типа. А если нету у неё? А если б фотка у неё была, то, может, это б не заметкой было, а сенсейшеном! И на первой полосе. А тут выходит вроде утки. Хромой утки. Понял-нет?
Бим почесал за ухом. Не в тайменях и утках даже дело. Хотя случай забавный, конечно. А просто Жанетка ему железно-прижелезно понравилась. – Ножки тонковаты? Так ну и что?
--------------------------------
1.9 Буравчиково вращение
--------------------------------
Так откелева ж парижанам-то знать… таки тонки детальки?
Так и сидели тупарями в тот раз: плещут,  да и нехай. В Сене – а нам-то что? Лишь бы не трогали. И нечего на нас глазеть!
Это они ещё с Мистер-Пу толком не познакомились. Он уж проявился, не скажу что обрадовал заблудших в капитализме, но зазвенит позже. Многие догадывались. У нас. А в Европеюшке ни-ни.
А Твистер-Мак-Рон, раз уж речь о франсиях, тэсэзэть защитничек нации, в то время замотан был в пелёнки неописуемой красоты. Особливо неописуемой в юности, как и в младенчестве. Будущие президенты, как и принцессы в младенчествах не какают. Их с детства специальным средством опрыскивают, и вот они уже как конфетки «дюшес».
Но как обойти момент, когда фигура будущая столь значительна, что и Трампа может по плечику, и жёнку Мистеру-Пу может рекомендовать как родственницу. Дяди Пу.
А что? Мы не понимаем такой тонкий английский юмор!
А это дело потому такое  не особо понятное быдлу, потому как оно visokoy britanskoy veroyatnosti – трындят англичане, вот что. Можно даже не искать в архивах.
Концы вообще любой гадости находятся в России. Дёрните за ниточку и в России зазвенит. 
Царствие Франкское, правда, закатное, если уж закатывать его в асфальт…
Но как знать, как знать, сэры…
А кто знает наверняка, то он тогда Нострадамус и Ванга века XXI-вого. Эхо: ого-ого.
Но не забудем Чека Хука в самом начале. Хоть нам он и не особо нужен, а нужна нам токмо женчина Жанна – лёгкая, как смерч, округлая как спираль, целенаправленная как маятник и ось спирали, которая в спирали обозначит пендикулярный… даже не момент, а реальную силу буравчикового направления.
--------------------------------
1.10 Тина и водоросли
--------------------------------
Чудище противное – в Аленьком цветочке позавидовали бы – а наше в тине и водорослях - показалося в воде.
Ну и морда! То есть ТРИ МОРДЫ!
Подпрыгнуло тело тримордое.
Зависло на канатах.
Звать компенсаторными.
Как знаток говорю, а от чьёго лица и не понять.
Может, от авторского?
Кем я тут щас?
Пишу, читаю, полирую.
Может порчу.
А наплевать мне. Мимо бабки грузовичок!
Не дневник правлю! А то, что было и поросло небылью.
Мусорная трава такая. Ух и пах его NET!
Забурчало матерное.
А мы знатоки, знаем поднаготную: ревнивое оно – вот как сусально завурчало.
Застрекотало: в адрес пассажиров баржи,  стоячей на приколе баржи, всё равно баржи: в адрес двух (2-х) бухих, в полный рост, в полсиськи адрес, обросших, с сизыми бородами, парижко спешеходивши себя, и пребывающе в этаком состояньи парнокопытного роздыха уж третий день.
Кряду.
Автобродяжки, миссионеры глупости своей, так-то и то-то оно этак-разэтак их, комолых тёлок ищущих.
Запятые нам не западло расставлять, в школе как училка обозналась, обзовя, - профессор, мол, запятых, мол, - так оно и понеслось.
И тирушки, и прочая ерунда – фиг их различишь! Это не в мэры своих людей сувать, это не И.О., а обыкновенские закорючечки такие.
После них – запятых этих - нужно просто замедляться, а не смысл в них искать.
«Правила путешествий» читывали? А «Похороны Лулу»?
Так там их в три раза больше.
А здесь цветочки одни. Нюхай и дивись без опаски.
--------------------------------
1.11 О языках
--------------------------------
Матерные высказывания - вразнобой, типа подстрочного перевода – произнесены на трёх языках.
Один из таковых, если изъять маты, был бы чистым литературным  русским. Ослиф не мешал б хохло-оттенок евоный. Гуглявому ищи тезаурус.
Другой был, куда тут без "былов-кабылов" этих - почитай что девственным глаголом - если б не чёртова мериканосия, ох и въедлива ж ца пеструшка! - в общем, сленгом оно'было' - два ударения, ха и ха.
От батюшки Чосера, однокож, языкъ.
Автохонный, для граждан их – не для попов и не для пиндосов.
Пиндосы тогда даже и не мыслились.
Вместо Пиндостана в тех краях числились Индии. Две!
Матерь божья! Две Индии! Как такое можно сочинить? Как?
Объясняю.
Обойди человека с двух сторон, и будет два человека: левый человек, и правый человек.
Этот гад, а этот чересчур сволочь.
Что не есть грех само по себе – ни то и не сё, и не третье, о чём вы сейчас подумали.
Этто я ввашы мюсли пробовать читтать по финно-угорски.
А сам я в строках зарылся, как в траве, нет-нет, да выгляну, и посмотрю на вас: тот, не тот, чел? чи зверужка с дубиною, и нет ли книг в пещере – это такие штучки со страницами, они ещё переворачиваются – как бы листаются, и читает ли зверужка меня?
Если читает, или делает вид, то значит, что Третья Морковная была, но не все от неё вымерли. Слабовата оказалась Морковная.
Половина морковок сгнили, и не взлетели даже. А после их грядки затопило океаном. И теперь там рыбы морские. Живут, жуют что осталось от морковок, пухнут на глазах, превращаются в гадов водяных, огромных-приогромных, как звери динозавры что были давно, а теперь есть в натуре – мир по спирали так и вертится, так и мчит… Проморены все радияцьей – напасть такая подводная. Теперь многие рыбы с глазом посередь лба, а в ус всё равно не дуют. Потому как сначала сомы, а потом и все остальные полюбили постморковкину радиацью, но от этого усы у них отпали.
Китового уса тоже ни в одной торговой пещере не найти: кончились киты: не оценили потребности жить, людского спросу не стало, да и спаривалки у них после морковной стрельбы поотпадывали.
Не вымерли окончательно люди в Тибете и на Алтае.
Остальных всех смело волной, а те, кто в пещерах жил, те остались и знакомы, выходитъ, с русскими буковками.
Думает цверёныж, что сказки это – в книжках-то!
А это не сказки.
А быль.
С лёгким приукрасом, потому как принято было у предков  украшать всё. Ну, почти что всё, что смахивает на искусство. И всё, что рядом не лежало, тоже украшали. Постмодерном и поп-артом, протчими завиттужками, что тоже есть кич: а нам-то какое дело – до стилей? Стиль да и стиль. Не бог придумал, а сами с усами.
Это дьявола интрижки, а мы и клюнули.
Идиотов дети скорей всего дауны / ***** /.
А то и никто, ибо спермь их умирает в грехе онона.
А и ничего там нет – никакого ни дао, ни дэ, – жижица токмо.
Люди-то зато описываются – как живые! Называются прототипами, и как две капли похожи на героев.
Чуть чумазые некоторые из них, а другие напротив богатые, а всё равно похоже получаются.
Через сто лет! Читаютъ! Одинокие!
Ну вы меня, конечно, удивляете, потомки мои разлюбезные. С Алтаев и Тибетов.

/Размножайтесь быстрее – восстановите цивилизацию. Не забывайте наставников своих. Они из простых людей. Звать их графоманами. Только их читайте. Науку забудьте на время. Ибо завистью укутаетесь к предкам. Сожгите все умные книжки. Оставьте самые простые: в них меньше помещается глупостей./

…Всё мог предположить, но чтобы читать… Меня…
Непостижимо, вау, вай=вай и о+кей.
Переведён аж на эnn янzзы koоff.
А уж как сам себе удивляюсь: надо же! В люди выбился!
- Ого-го! – ржу, - читаютъ! Не зря корпел!
Нехай в голографии ихней пещерной читаютъ, всё равно я рад.
А жараааа!
--------------------------------
1.12 Ашипки и описьки
--------------------------------
А смотрите, пещерные люди, как я люблю ошибаться. Специально как бы. А сам знаю… Знаю! Заметили, да?
Ну извините, еслиф чо!
Интересно бы изведать как изменились правила, и не стал ли русский язык в вашем пещерном веке навроде эксперимента. Эсперанто исдох, а русский – вот он: жив-живёхонек! Ещё и оброс волосами мудрости. Как зубы – вместо того чтобы выпадать по возрасту, в могилах крепчают.
Силициум в них чёли образуеца?
А полюби'те «яти» как и я. Ну эти: «ъ»!
Вставляйте их без всякой умеренности.
Как захотите, как почудится, что пора, так и вставляйте!
Бумаги нет? А глина на что? Глина – самый долговечный матерьял для писанины. Научились писанину обжигать?
Вот и молодцы!
--------------------------------
1.13 Мимикрия обныкновенная
--------------------------------
Возвращаемся в начало века.
- А это "болезня такая - мимикрия обныкновенная". - Так выразился о данном языке мистер Бим - чудо-юдо сибирское, с реки Вонь.
Самым употребительным в спиче Чек Унд Хука – парижской Юды, не путать с Бимом! - междометие «Е», с воскл. знаком, ефст.
Третий язык кучеряв и бестолков. И слишком длинен, пожалуй, чтобы из текста можно было б извлечь смысл. Какой-либо. Вообще! «Книжное гурманство как красная икра – есть её ложками - грех» – вот такой диссертейшен.
- Это "набоковщина в наивульгарном виде", - говорил о таком стиле г-н товарищ Бим с добавкой Ленин Ильич.
На то, что это был именно тот самый, описанный ранее (двух–трёхголовый по настроению, двутрё-язычный по ссути, и при этом однохвостатый гражданин Чек Энд Хук, преследующий русских путешественников: от границ той части Тартарской землицы, что навязчиво и назло простиралась до неистёру Тугайских топей вправо и влево, до океанов и в обратку) а не какой-то там… э-эх, как длинно.
- Дык точку поставь, да и всё тут, - кто-то подсказал сверху. Может бог. Может редактор Озона. Астрель это не читает, а люди с Озона запросто. Ибо халявно.
Итак: …офисно офранцузевший, планктонно нильский, к примеру,  онаполеоневший напрочь крокодайл… э-эх,  – автор романа, и он же - солянки повар кудесный - толком не сре… нет, сри… нет. Таки не сре, а тупо гировал.
И никому из очевидцев не раз и не рас толковал. Редкий толмач. Непроходимец. Прям, упёрднут краб, утопленника оживил – так куснул в самые жабры его! Отыскал же синоним. Зол краб! Мама мыла. Раму с мылом.
А надо бы. Было б. Кабы'лоб – зверьё-моё! Ибо, и так далее, никто б не смог. Никтоб – снова зверьё. Подружка Кабылобова. Арамейская она. Там глазищща, уфф! Ждёт мальчонку Тихо. Съедобного, вкусного мальчонку Тихо, ибо Кабылоб ей надоел хуже Редьки Пашинского.
Ибо - есть Ибе замена? Или это о разном?
--------------------------------
1.14 Невольники
--------------------------------
- Эй, читателю не понятно. То бишь, непонятно им напрочь - вот какая степень распоняток их.
Что уж говорить о живых статистах - они же подневольники!
Ониж невольники-прототипы. Совсем уж без спросу загремевшие. В роман. В роман-западню. В роман-насмешку, усмешку, вперемешку, неумёху, но ловкую. Как модерн пархатый.
Многозначно и бестолково, к тому же ибэ всех и вся на небеся, кто вокруг, энд иже кто рядом, и ниже облак, и кто сроду не рядом, а выше и классик, а хоть и в Эксмо работник, но, прочитав энто, хотелку-то и включит.
И получит удовлетворения кусочек. Бы!
Фигу!
С дрыгой!
Полный библейский набор. Если бы «ил» вместо «ит».
Щас узнаю судьбу.
Открываю наугад.
Вышла страница 425, глава 24 Паралипоменон. Вот нашёл! Не фонтан, но судьба. Не дай бог такой! Читаем.
«…И когда они ушли от него, оставив его в тяжёлой болезни, то составили против него заговор рабы его, за кровь… туды-сюды… и убили его на постели его, и он умер…»
Блин! Так убили, или умер? Вот так знамение вышло! Вот так судьба. И не злодейка, и никак.
И не литература, а суповой набор. И в это верят веками? Матушки мои! Я лучше проституткам буду верить, чем этой библио-гадалке. Простите верующие. Это я от неудачи. Не тот попался ка'ртошный расклад.
- Нет, - говорю я вам, а верующие отвернулись в тот момент - Библия это не Нострадамус. Тем более не Центурии. Это фейк! Голимый фейк-мейк.
Вот и посмотрите как оно выйдет на самом деле, а пока жив Я, жив и Тараканус Мой, вместе со мной.
А умру – Тараканус будет один жить. И слегка молиться на Меня, ибо я ему Бог, так как создал по своему подобию.
Он вечен мой Тараканус. Как любое Слово, сказанное впопыхав, пойманное, как рыба, зазевавшаяся в море, в море мозгов и мыслей, оттудова вынутых. Ну ты и ну ты!
Вот какая у меня Библия.
Личная. Своя.
--------------------------------
1.15 На первый и второй рассчитайсь
--------------------------------
Не пора ли ближе к Жаннетке? Зритель устал ждать.
Давайте попробуем аплодисментами! На счёт раз, два! Слышите?
- Ни хрена не слышим, батько! Видим токо: ляхов видимо-невидимо. И ту же песню поют. Но мы не боимся, батько. Потерпим ищщо, а там будет видно. Да же, батько?
А батько Тараканус им говорит – сынам своим тараканевидным, притом не кафкиным братья, а добрым ваще по существу:
- Воистину говорят люди, испытавшие Кигьян Егогыча.
Воочию! Не вру! Советую. Как бы изнутри. Из Мозгиуса своего, из Графоманус Санаториума, во как – гоголем коленькой извернулся!
Ну дак и толкаю речь. Она будет недлинной. Беру в двойные палки, наискосяк которые. Чтобы не спутаться с прямой речью, которой тут полно натыкано:

//…Увидишь Кигьян Егогыча, мол, - голого или одетого, на улице, в метро, в самолёте, без разницы - беги на другую сторону.
Меняй рейс.
Ткни пальцем в Кигьяна Егогыча.
Бортпроводнице.
Подскажи ей шопотом: "остановите самолёт".
Иначе будешь не просто обнародованной стюардессой - это  тебе ерунда: не впервой, мол, скажешь, с сумасшедшими летать, отстаньте, мол, гражданин, у меня тачка с напитками, а не интервью с Эрофлотом...
- Ах так, да?! Тогда ловите:
Самолёт упадёт, - вот в чём дело! В самый джунгль.
Самого необитаемого острова. В мире!
С тремя поросями.
Слышали такое?
Нет?
Так услышите.
И будете там пожирать друг друга. И обгладывать. До рёбрышек. Ибо камни и кору джунглевы не едят, а бананов не достать.
Бо высоко болтаются.
Как поросят будете своих дитяток есть, не дожидаясь, когда вырастут.
Бо желудок зовёт.
Желудок из людей зверей делает.
А детишков ещё народим! – кричат оставшиеся бабы.
По очереди, ага.
Жареных и в свином скляре, Игоре. Княжеского роду, коего конь послал на смерть. Умер тот в мучениях. Кобра тут бы лучше сгодилась. А тут гадюка. Среднеполосая. А Рассея!
Вот какой силы слог Кигьян Егогыча.
Он любую гусеницу не просто подаст - на блюдечке типо.
А он может вставить - за ним не застоится: и ей, и вместо закладки.
Ага.
Между страниц.
Хоть закричись.
Хоть и не Оскар он насильник, и не Уайлд пидор что ли, но трижды вреднее Киплинга: и самого и сказок их, вместе с Оскаром, взятых.
Кислецы - считай муравьиной, с душком, хватит на всё человечество, ага.
Он графоман, а не писатель.
Этим всё сказано. Сам сказал, не застеснялся. Да так оно и пошло. А ему и ничево. Оно и в усо не дует.
Маска зашибательская. Как бронь от армии.
Или вам ничего, ну ты и ду'а, хоть и стю'ад, дама при том. Клавиша в действии.
- Ки'ьян Его'ыч нихрена не боится, - вот что я гово'ю.
– Клавиша, клавиша, почините клавишу, Клавдию, клавку, чёрную или в ноутбуке.
- Кигьян Егогычу все ваши пгавила по'фигус! – сказал Тагхаканус.
- Он и на литературу клал, - сказали в Санаториуме. Такие же как он. Добрые желатели славы, чтобы помимо, и не замараться, а тайком пронырнуть в дамки. Или в Королевы. Или в коня, если по Нострадамусу мат грозит от коня.
- И под язык засовывал, и всяко её, - говорили враги. Ой, врачи!
- Ау, где вы врачугги? Чего попрятались? – это орал Тараканус. Ну и весельчак. Фокусник и в буквы игрок.
- Во все дыры, поняла что я сказал? Он графоман без правил. Он расплодил тараканусов, слышь, дама! С Амстердама, простите, - это прошипело изнутри Кигьяна Егогыча. Шутники шипят под змеиный шип.
- Он состряпал им энциклопедию, - так сказал адвокат. - Потолще, чем у людей! //
--------------------------------
1.16 На барже
--------------------------------
Бродяжки упомянутые - а без сомнений это они, а если кто-то засомневался, то какого ляда? И так-то читают из любопытства: чисто из жалости. А бродяжки наши нынче культурно отдыхают, вот чего!
Сегодня они – клиенты. Радость ключом. Плавучего кабака. Ну. Вольготно расположились. На верхней палубе.
Каких ещё добавить обстоятельств ради понятности?
- Может, наркоты добавить? - спрашивает одна читательница, фамилии не называем, ибо неумная она безусловно, - чисто для веселья?
Но! дамы всякие нужны. В романах. И отдельно. Вживую то есть. Чтоб сами знаете зачем они. Книгописателям и простому люду. Ну.
Свисток и огни на палубе. Мчат. Мчит! Жаннетка! О, Жаннет! Появилась. Обогатилась сцена. Прекрасным видосом. – Бим! Смотри! Вот это да! – И речь вовсе не о сиськах.
Что Вы! У Бима глаза и уши заполнены: обычнейшим алкоголем. Четыре градуса всего. Но выше нуля. Надо же какой молодец. С утра молодец!
- Как ему не стыдно! – вскрикнул Тараканус. Безымянный.
Он в кепке сидел. В кепке Кигьян Егогыча.
- Ростику какого?
- А какого-никакого, - спрашиваю прищурясь. - Похоже на сон. - А не важно, говорю, - гадайте, всё вам размусолить! Книжки правильные читайте, в них расписано росписями как по стеклу жиромаркером Стилусом или вроде того.
Тараканус – а поскольку он в кепке Кигьян Егогыча, а кепка на столе, а не на Тараканусе, у Таракануса, может, и головы-то нету. Кто из вас видел живого Таракануса от Кигьяна Егогыча? Никто! Так что только за Кигьян Егогыча Тараканус в ответе. Может это он книжку-то и написал. Ха-ха-ха! А вы думаете, что Кигьян Егогыч! Вот така балдёжна штуковина получилася!
Но Бима Тараканусу тоже жалко. Тараканус Биму – снова адвокат, вот шустряк, на секундочку.
А тому не стыдно. Биму то есть.
Тот отнёс дивные  видения, ну с животным, с Крокодайлусом, то бишь, с Чеком-Хуком, - на счёт его пивных галлюцинаций.
Аналогично пережитой траве.
Приключение с травой описано в дугой истории Кигьян Егогыча. Клавиша "р" западает - вот почему западает "дугой". Не РА-Дугой, а просто ду-гой.
Бим ознакомлен с нею. С травою, а не с дугою. Лучше б с Клотильдою. По ходу дела, так сказать. Ибо Кигьян Егогыч - скоострел (****ь, ***** и *****! доколе!): одна ночь - одна глава. Хоть и не полигхованная. Слава богу, хоть тут не «полиована» и то хлеб.
Бим, в общем, не вполне согласен.
- Ты меня там опорочил, - сказал он. Ага! Не "опоочил" - боится цуко! - Мне теперча перед доченьками стыдно.
По крайней мере, он так объяснял товарищу - и крокодайла нынешнего, и траву коноплю. Прошлого, тэсэзэть.
- Ты, дорогой мой дружбан, притормозил бы с алхуглем, – посоветовал Кигьян Егогыч. – Не ровён час... Аннушка подгребёт и каааак даст по шапке!
– "Не ровён»? Ха! Крив он, – сманерничал Порфирий. Мог бы и "овёном" встгять: истогия с "р" - клавишей им осилена и намотана на уши.
Тут явился-не запылился запечатанный скрепками пакет - целлофановый пакет. Мокрый. От слёз товарищей.
В пакете бабки. Прежде заначенные.
А теперь их Бим попросту швырял. То направо, то...
Нет, налево не стал швырять, ибо Кигьян Егогыч - автор солянок, недолжным образом бы распорядился с левым оборотом дела...
Кигьян Егогыча надо опасаться, когда касается прототипщины… деталей и физических тел в оболочке.
Отчего-то люди видят тела, особенно ночью, по запаху и осязательно: кое-чем и снизу бантик. Но не видят в упор – в телах оболочки.
А это ж две разницы.
В телах молекулярные связи, а в оболочке их вдвое меньше, ибо поверхность тела и его абрис – это разное, блинъ! Ну господа  профессора, ну признайте же! Не пресловутое поверхностное натяжение, а метода борьбы тела со средой. А как же вы хотели?
Яйцо вон, неграмотное, и то с оболочкой. А вы видите скорлупу. А она оболочка! А вы профессора кислых сжъчей.
Эй! Физику долой! Жаннетку хочу. В штанах кол. Размером с два оригинала.
--------------------------------
1.17 Съели или сьели
--------------------------------
Съели Таракануса? С раскусом, или угадали?
Так и кто автор? Сам Тараканус и признал, что он и не он. Что и гол, и одет. Между строк потому что он.
Так ему - Кигьян Егогычу – физтела, пустышки, сонмище, сборище молекул – всё равно, что люди.
Потому как люди тоже из молекул.
Он астрономию с физикой спарил, и доказал, что гравитации нет. Поняли да? Силушку Кигьян Егогыча?
--------------------------------
1.18 Наоми и Ноэми
--------------------------------
Просто, до изящества: ширилась и до вечера не сходила, накладывалась на речи - для пущей риторики украшением - гордая улыбка миллионщика, халифа на час, такова реальность.
- Сколько жю в пакете francua-рублей?
Был бы тут Малёха этот, вот же чудовище настоящее - не то, что в реке... а не было его, и слава богу... То Этот, потупившись, не произнёс бы ни слова. На предмет евро.
Но Этот пребывал в Амстердаме. Отпущенный папой. На волю вольную – ага: Клотильдой за травой, а вы откеля знаете? «ПарЫж» чоль читали? Чем косят там? Думаете косой? А вот и нет. В Париже косы не носят. И волос в медальонах. И образчики так себе. И ножиков не носят.
Только некоторые, из типо умных.
Террористы там живут как у себя дома… неспалившиеся, но под надзором – на всякий такой случай, и толерантностью прикрываются. Прекрасная зашита!
Они в Париже будто дома и есть, даже лучше дома! Без всяких «как» и «почти что как» – чего уж тут стесняться!
Кроме террористов в Парижике Француженка живёт.
Повторяю: фра-нцу жёнка. Наоми и так. Ой, ошибочка вышла. «Наоми» это парикмахерская в гэ Угадайке. А Ноэми – девушка настоящая. По фамилии М.
Кигьян Егогыч её ещё в девочках обнаружил! И это чистая правда. Потому и «мемуары», а не дерьмо собачье, называемое «поп-арт».
Все они, француженки эти (настоящие, типа Ноэми), от баб и хохло-дев отделяются косами – отсутствием их, чтоб только не напоминали им, как их гусары энд козаки топтали в двенадцатом годе, тринадцатом ли, нам без разницы.
Но о том казусе-мортале после, коли не забудем.
--------------------------------
1.19 Евробаксы
--------------------------------
Несчастный отец Малёхин, задавленный "гипотезами воспитания", папан и не догадывался сроду, и размусолок-то Кигьян Егогыча, впоследствии и принципиально, не читал: что сыновьи-то, карманы-то, битком же набиты! Евробаксами!
Откудова?! – рыком орём!
Евробаксы Этого Плинтуса вдесятеро превышали отцовы подачки.
Вот где взял?
Кое-кто знает. А кое-кто только догадывается. Конспирологи хреновы! Вариантов не так уж много. Зависит от фантазии конспиролога.
Малёхи на Барже нету, а то бы спросили по горячке!
Эх, папаня, папаня! Ещё и Клинов! В бок бы тебе. Такой клин. Вместо ребра.
Да мы уж и так с Тараканусом раззадорили читателя, что тот уж и сам кое-что заподозрил, если начитался «ПарЫжей». А теперь он сопоставляет и ищет ляпсусы с несоответствиями.
А их выше крыши, и всё равно не докопается. Спросите у Ксан Иваныча. Только он может приоткрыть… нет, не сундучок, – хотя бы показать половину ключа. Из потайного кармашка. И это уже что-то. Целоваться никто не заставляет. А вы не догадаетесь это сделать. А без этого ключика вам тайны не достать. Тайны, тайны, тайны чайны. «Чочочо» это и есть сплошная тайна.
Почему Клинова нет на барже? А! Съели!?
Короче, Улисс на Чочочо отдыхает.
Джойс майку рвёт на грудях.
Старушки своей. Из последней главы. Которая и есть Поток Сознания пресловутый. ****ство одно. Притом сплошняком – наговор на бедную. Да ты сказала ты ты ты хочешь сказала ты в конце.
Вот так-то Вирджиния, хоть и не Вульф, и воще не Вирджиния, и не поймёшь откуда сыплет в голову. Песок, однако. В нём дело. В маразме на старте. Рядом уже.

***

А «ПарЫж» это, скажем мы с Тараканусом, типа бомбы!
Держись, Всемирная Литература! Ты кто? Кто имял тебя? Имя, грю, кто дал?
А кто приложил ко фамилие ещё кой-чего? Типа колбасы, но живой как Ленин - наш вождь, вождь а всё равно уважаемый больше всех. И даже любимый некоторыми, но таких всё меньше. А всё равно уважаемый. Как история матушка – во чего!
Это не для обиды сказано, а для метафоры.
И понимай как хошь, вошь тожъ ложъ; её в руку не возьмёшь, понимаш; перстом тычь: дыщ-дыщ; палец не правда, а перст; перст не ферзь, бо в небо глядитъ.
Как гром гремитъ.

coda



          Жаннет


 
--------------------------------
2.1 Знакомимся с Жаннеткой
--------------------------------
Наличествующая на барже 01-46-34-53-ХХ милая, если не признать честно – обалденная, настоящая красотка: официантка по ведомости а по имени Жаннет юбка до пупа на лисапеде когда панталон ниточкой между булочек чулочки в отпуске а так с причёской каре скромняшка если в фас а по поведению пока не знаем.
Она со смешной фамилией. Фамилия от первого мужа.
Тут стоит засунуть любопытный ваш нос в подробности: и это не мусорная свалка, а нечто вроде биографии.
Писатели всегда так делают.
А графоманы лишь попытаются, так им – шмяк под дых: не повторяйсь, не получится, говорят, лучше стишок напиши, можно без рифмы, всё равно лучше, а все биографии твои пальцем вытащены понятно откуда.
Спроси у проктолога – нужно ли пропоноситься перед тем как к нему, или достаточно ваткой протереть.
Плевали мы на советы!
Мы обожаем мемуарную ветошь!
Мы такую нюхаем взапой.
Да? вау! Ну и что?
Мы же говорили: «сначала научись подбирать  метафоры. Типо тогда и пиши.
А так всё равно мимо так и передадим всем кого видим так и знай счастья тебе не только не будет но и в обозримой перспективе не туманится ни че го шень ки!»
--------------------------------
2.2 Скубентская каста
--------------------------------
Вопчем, судя по названию отрывка, первый муж Жанкин – скубентской касты. Название и есть доказательство, ибо названия чему-либо с бухты-барахты не даются.
Ничего, червя, не закончил, только время убил и тятькины башли пропил.
Притом он иранец. Не ирландец.
Если б Джойс, то и ничего бы, простили бы.
А теперь… О-о-о!
Теперь не так.
Потому с фамилией Жаннеткиной – заранее предупреждаем – могут приключиться огрехи перевода.
Фамилия мамзели, извините за множество звёздочек внутри, и которая каждая  что-то да значит, звучит так:

НЕ******ДИ.

Это не то, чтобы то, что первое в голову приходит. Нет там никаких «пис» и «биз», там другое.
Но пока что не до реальной озвучки фамилии её.
Ибо цензура не то чтобы нынче зла как никогда, но и не та, что в девяностых. Попёр ура-патриотизм и в нём всё больше весу, оттого, глядишь, и не пустят в эфир этакую фамилию.
А рассказать-то хочется, трубы-то, вот потрогайте, как горят!
В таком случае сократим Жаннеткину фамилию.
Чисто для благозвучия.
До фри Неди.
И сразу в бой!

***

В реинкарнелле нашей – не сейчас, а в прежней редакции, ну когда она главой ещё была в Чочоче, пишут дословно так: «Фря Неди (а там она – вы не поверите! – проскочила по старинке «Не******дей!»)… Это нехорошо и неправда. Так как мамзелька любит и так и этак. Хотя с фамилией это никак не связано. Фамилия её несколько пошленькая, если уж заняться лингвистикой и в угоду произношению ничего не менять. 
И, пощитай что насильно – с её стороны, а не по принуждению, Жаннет познакомилась с приставучим, если не сказать хлеще: с липким и сладким –  как старинные ленты для мух – из столичного града Ёкск, развешанные в каждой пельменной, уважающей, разумеется, сангигиену… С Порфирием Сергеичем Бимом Нетотовым (тире Нисётовым).
А также пишутъ, что Жаннетка, мол, не обошла стороной другого героя - скромного внешне, но магнитного изнутри, господина воло-сатиришки, арчитектунга первой категогии ;-я, блин, Туземского Кигьян Егогыча.
Уж кто инициировал знакомство – доподлинно одному Тараканусу известно.
А уж как обойдётся с этим фагтом Кигьян Егогыч, это мы посмотгим ниже.
Ибо мы его цитируем по большей части, а если что «мимо кассы», так то ж его враги специально карты путают.
Типо разъясняют неграмотным, типо а ля Дмитрий Быков, только из глубины сибирских руд: и по наитию, а не по квалификации.
А и то польза бывает.
Ибо: не все у нас Белинских читывали, с Бахтиными, которые их бин гуру, хоть и не фор ю с Тибетов.
А без чтения этих натасканных гуруждан – можно наворотить столько закавыченных шедевров, по которым, вполне может быть, будут ценить предков. Что не только любая цивилизация рухнет, но и наипрочнейшая из всех.
Которую, как известно, до сих пор скрывают – под слоями словесных наветов, мол, быть такого не могло – читай не читай Орбини, Топперов и Фоменков, а на самом деле оттуда волосатые ноги человечества, может, всего, однако, растут.
О которой, канешно, только русские знают наверняка. И то не все, а только которые знают наверняка. Невзирая!
А прочие сомневаются. А то и опровергают, так как не хотят, чтобы разные степняки числились их предками. Боятся в Европах степняков и орд хуже проказы с чумой.
--------------------------------
2.3 Всезнающий автор
--------------------------------
Есть такая должность «всезнающий автор».
Так Кигьян Егогыч точно НЕ «всезнающий.
Отсюда делаем вывод, что Жаннеткину биографию рассказывает кто-то третий. Может, это Тараканус и есть.
А пока что мы особенно голову не ломаем, так как она нам ещё пригодится для чёса её.
А если точнее, то для читки «ЧоЧоЧо». Целиком. Еслиф, конечно, кто осмелится посягнуть: на дешифровку данного артефакта кунсткамерного назначения при его динозавровой величине. Что поделаешь: такой динозавр может не поместиться в кунсткамеру. Не от того, что плохо пахнет или слишком велик, а от того, что живее всех живых, и любит бродить по миру. И рычать на всех с мирной улыбкой до ушей.
А если кого и поглощать, то только вредных критиков. Если уж совсем вреднее некуда.
А пока что никто не попадается. Потому что не родился ещё тот Критик Давид, кому  под силу станет голиаф наш ЧоЧоЧо!
А те, что есть, мелки и невкусны.
Вроде травы осоки, в которой прока вообще нет.
Разве что хижины крыть и ловить ею рыбу: методом плетения рыболовных кувшином: с горлом-клапаном.
--------------------------------
2.4 Ля-ля-ля
--------------------------------
Мамзель Жаннет - по фамилии Неди - по причине культурного  французского кризиса не так давно уволена была: из театра-кабаре «Роби-Боби».
Без средств на достойное существование, соответственно не имела под рукой необходимого оборудования, раздел Фото-девайсы, чтобы запечатлеть данный кратковременный, но живой феномен, с участием многоязычно говорящего. Животного, так сказать.
Мы-то знаем: то Чек энд Хук был. А девушке невдомёк.
Шокированная увиденным Ж.Н., не откладывая в долгий ящик, обратилась с запросом в «Кой-Куда».
«Кой-Куда» - а мы знаем, знаем, нас не обманешь: расшифровывается как «Парижский филиал Ордена Спасения Национальной Французской Лягушки».
Весёленькая конторка - знамо дело.
Даже знаем где находится. Рядом с музей-воокзалом «Д'Орси», вот где.
Кигьян Егогыч там проходил, когда встречался с красоткой Фаби, но не обмолвился об этом ни словом – ни в одном из своих метафизических мемуарах, ибо ситуация в мире была в то время такой. Такой, что требовала повышенной секретности. Ибо путешественники чего-то недопонимали и не знали как себя вести. Ибо был Медведка, а это зверушко мягкохарактерный, а вовсе не Пу, который бы всех настроил бы правильно – под подпись, или в уме имели бы правило: достаточно пальчиком погрозить и мило улыбнуться.
Кто читал Стига Ларсена, тот знает что к чему, и не надо нам разных ля-ля.
Нынче ситуэйшен другая – режим открытости и похлопываний по предплечьям. Поэтому всё переписываем, перфекционируем – кто не уверен. А кто уверен, тот своё жмёт.
Теперь Д'Орси - абсолютный музей, нежели второе, функциклирующее хронологически раньше и дольше. Все вокзалы как маятники качаются, под страхом стать музеями допотопийной техники. Не припомню что-то, чтобы, наоборот: из музеев чтобы делали вокзал.
Но мы отклонились.
Там, в «Кой-Куде», на полном основании, по мнению койкудчан, и обидно для соискательницы правды, мадемуазельку Жаннет Неди подняли на смех.
И выставили за клубную дверь:
– Вам, мадамзеля, в другой дом надо.
– На что максимально вежливая Жаннет реагировала изящно и просто.
«Осёл!» - сказала она клерку, отвечающему за связи с общественностью.
И то верно: бывшая актриса трахала ослов с козлами редко, да метко.
Ещё не всякий удостоится. Нужно, чтоб на лицах ослов с козлами светила беспросветная радость. Тогда мамзель находила ласковые выражения, пользовала творческую выдумку и превращала радость луноликую даунову в печальку загробную лорда Байрона, ага.
Мы в полном одобрямсе. Мы-то точно знаем как надо с такими чучелами.
--------------------------------
2.5 Не пущаютъ
--------------------------------
– Это даже не пилот НЛО: обычная мутация пресмыкающегося. Двухголовых ящериц, что ли, не видели, правда, Бантик? – продолжила тему Жаннет, придя на баржу следующим днём ровно в положенное время.
Наспех чмокнув молодого человека, она принялась сервировать столы.
На берегу формировалась и роптала кучка  ранних клиентов, не желавших завтракать в гостиницах.
На баржу не пускали.
Бантик показывал клиентам часики и расположение стрелок в них. Потом тыкал на собор, расположившийся левее того участка горизонта, откуда обычно вздымалось нежаркое утреннее солнце.
Хозяева старательно улыбались: «Сейчас, сейчас, господа (как же вы все надоели!)».
--------------------------------
2.6 Капитан и матросы
--------------------------------
Банти старался быть рядом с подружкой, хотя, чаще всего, просто ассистировал Жаннет в её вечно парадоксальных приключениях, возникающих на пустом месте.
– Таковы, наверняка, все актриски мира, – думал он. – Но моя-то (наполовину моя, ну и что) Жаннет – особенная птичка. Все её беды идут от красоты, от тщательно завуалированной беспорочности.
Красавчег! Храни тебя твой Господь от перевода на русский фамилии твоей благоверной. Ну не фонтан она, чесслово!
Чёрный Банти, а уменьшительно – Бантик, – второй официант в смене и одновременно бармен, надёжный, как четырежды напромиленный штурман несущегося по ночным кочкам авто.
Он  всегда соглашается с Жаннет. Это важно.
Банти добр, что не мешает (при необходимости включать)  и пользовать африканский приём, называемый «хитростью континентального негритоса».
Жаннет наивно верит в презумпцию невиновности каждого француза и в честность правительства.
Банти - наоборот: он её (презумпцию) гнобит.
Жаннет считает, что только пятая часть женщин готова обнажиться для съёмок в стиле ню.
Бантик же считает, что все сто процентов. И даже его тёмнокожая бабушка не раз трясла тощими кошёлками на виду всего пляжа во Флориде, куда Бог её заслал как-то.
– Что, скажешь не так? Сама-то небось...
– Я – другое дело, – говорит Жаннет, – сравнил. Мне и тридцати нет (ей 29), – и я не любовница президента.
– Любовница президента шире всех расставляет ноги, - сказал Бантик, - особенно когда знает, что на яхте она не одна, а иллюминатор не из фанеры слеплен.
– Пах тоже должен загорать. А кто ещё должен быть, по твоему, на яхте? – спрашивает Жаннет.
– Как кто? А капитан, а матросы…
– Они разве не сидят в трюмах? – удивилась Жаннет.
– Ты же не любишь в трюме...
– Сидеть не люблю. – А постоять (расставив ноги: в перевёрнутую «V») почему бы нет!
И Жаннет вспоминает: сколько раз она не сидела в трюме и сколько раз не изображала хотелую болонку, заменяя её латынью.
И то и другое, и третье приятно.
Бантик в этой мирной баталии настоящий отличник.
Он и стайер при необходимости, и марафонец:  «Как скажете, мадемуазель Мимижанна».
Он готов поддержать её зеркальную «V» всегда.
Гармония проистекает не из принципа, а по стратегии.
Симпатичный и порядочный Бантик слаживается с Жаннет. И не только  потому, что давно уже подбивает  выравнивающие клинья:  под шаткий домик их эпизодических сношений.
Бантик на три года младше красавицы Жаннет – настоящей эталонной француженки:  со славянскими корнями зубов: знающей двести стандартных русских слов, и таких же общих, не напудренных какой-либо особенной гениальностью предложений.
Она танцевала в «Вишнёвом саду», интегрированном в когда-то родной и близкий «Роби-Боби».
Танцевала удачно.
Дело тут в генеалогическом древе, напустившим азиатской пыльцы на несколько поколений дедушек и бабушек впредь. Поколения - паутина, изящная только на вид. На деле же запущенная донельзя. Тысячи мучениц и насильников побывали в её родословных сетях – заманках и между делом. 
Среди предков по женской линии водились балерины. Жаннет пошла в клёвых балерин.
Про эскадроны русских – то ли красавцев-гусар, то ли казаков, проследовавших ровно до Парижа: вдогонку за побитым Наполеоном, даже не будем тут поминать.
Русь с Францией связаны гораздо глубже и приятнее: во всех отношениях.
Особенно, если сравнить действия вышеупомянутых гордых, честных и любвеобильных русских казаков с бескровной, но и, увы, бесславной сдачей Парижа германским танковым войскам во Второй Мировой, и со всем последующим за нею франко-немецким блЪдством.
Вскользь можно упомянуть, – больше для смеха, нежели для справедливости, – что солдаты Наполеона ввезли с собой в Россию массу фальшивых бумажных денег.
Ввезённый дефолт их не спас.
Русский император скупил у крестьян все их фальшивки за настоящие рубли.
Не избавил от бесславного, торопкого бегства - на виду русских вил и кос - специально отциркуляренный в арьергард маршал Ней.
Казаки и гусары же фальшивых денег не готовили. Они довольствовались солдатским заработком, а ещё более рады были обходительным отношением к ним француженок.
Казаки перед боем не брились. Гусары завивали усы, сидя на лошадях.
Порфирий Бим с Кигьян Егогычем бородами походили на казаков, а стопроцентной обходительностью на гусар.
Такая преемственность вышла.
--------------------------------
2.7 О левиафанах
--------------------------------
Банти-Бантик  говорящих ни крокодилов, ни левиафанов, ни даже рыбоядных гавиалов ганга, которые роднее людям, поскольку взаимно несъедаемы, никогда не видел. Он  с удовольствием попробовал бы пообщаться с этими сознательными тварями, если бы реально довелось.
Особенно, если б плюсом приплатили.
В момент выныривания фантастического полуживотного он спускался в трюм по естественной надобности, присовокупив к необходимости некоторую приятность.
О таких приятностях не принято говорить в высоком обществе. Потому и я промолчу.
А в оригинале было сказано так: «… а именно интимные операции с некоею частью тела, которые так свойственны молодому и тёмнокожему, вечно неудовлетворённому поколению».
По возвращению на палубу крупные круги на воде уже ушли по течению. Они растворились, даже не достигнув подпорной стены потемневшего от скуки веков Нотр-Дама.
Собор высится надменной громадой на противоположной стороне речушки Сены. Там без удочек хаживал Хемингуэй.
Там метал блёсны и кидал блёв в волну насупленный, оглушённый колоколами богоматери, многоядный воздыхатель, собиратель древностей и сам неробкого десятка Виктор Гюго. Да и роман-фельетонист, авантюрный описатель утопического пенит-социализма, поножовщик и гуманный бунтарь Эжен Сю там хаживал.
--------------------------------
2.8 Не доказано
--------------------------------
...Жаннет находилась в тот момент на носу  баржи. Даже перевесившись через перила, она видела единственно чётко только хвост неизвестного животного. Она слышала несущиеся от канатов странные завывания, похожие на человеческие голоса. Узрела миг ныряния.
Баржа от нырка заметно колыхнулась. По силе болтанки судачили о величине и весе. Феномену определили полтора центнера весу, почти попав в точку.
Несмотря на запальчивые увещевания Жаннет,  слабые волнушки, тающие в удалении, пусть даже эпицентр их находился у баржи, не являлись для Банти доказательством существования феномена, так горячо  и живо описываемого его бедной, с причудами и фантазиями, девочкой.
Бантик едва сдерживал слёзы.
--------------------------------
2.9 Чучельник
--------------------------------
– Если Жаннет не будет по-настоящему моей, она окончательно рехнётся, – писал он отцу.  – Хотя, чёрт знает, может опять  куражится девушка.
– Избавься от неё как можно быстрее, – советовал папа, прижимая телефон к плечу, отрезая льву голову. Руки его заняты.
Он замечательный мастер-чучельник. Жизнь его прекрасна и прозрачна. С момента посвящения в мужчины его имя (Эйб) окружено легендами. Отцом Эйба, говорят, был был известный  актёр чёрно-белого кино. Играл чёрных героев – повстанцев и бунтарей. Актёром он стал, пройдя от начала до конца войну на Гаити. Далее увлёкся охотой и выделыванием шкур. Сейчас он пополняет материалом природоведческие музеи с Диснейлендами, забивая их натуральными с искусственным страхами. Дед, в свою очередь, в начале прошлого века возглавлял одно из наиболее сопротивляющихся подразделений беглых каторжных. Мать Бантика, Леся Фибер, белая наследница отлученного от губернаторства Йозефа П. служила моделью в швейном агентстве, поднялась, стала руководить отделом кройки и вошла в долю. Работала до тех пор, пока не завела темнокожего ухажёра в конкурирующей фирме. И дело её успешное в момент и с журнальным скандалом лопнуло. Друзья отвернулись от неё. Тогда она вышла замуж за Эйба. Родила двойню: тёмного и светлого. Добиваться правды отцовства Эйб не стал, и так всё ясно, удовлетворившись тем, как есть.
– Моя беда и кайф в том, что я верю всем на слово, – поговаривал он.
История эта не была секретом. В жилах Бантика текла не одна кровь, а, возможно, целых три. В пику лоху-отцу Бантик стал исповедовать презумпцию женской виновности.

– Смешные они, эти бывшие актрисы, – удивлялся он. При этом  нервничал, ревновал по пустякам – подумаешь трахнулась, с кем не бывает –  и продолжал нежно любить Бантик.
--------------------------------
2.10 Немного истории
--------------------------------
Последний случай появления на Сене крупных, лупоглазых двух– или трёхголовых пресмыкающихся  «нелягушек», по сообщению Ордена Спасения,  был зарегистрирован местным фотокорреспондентом А.Ш. во время оккупации Парижа немецкими войсками.
Дело давнее.
В тысяча девятьсот сороковом году некие подвыпившие, высшие штабные чины из Сен-Жермена во главе с действующим фельдмаршалом танковой армии, может и фронта,  фон Рунштедтом после небольшого Schwelgerein   решили прогуляться инкогнито по набережной под ручку с двумя француженками сиамского происхождения – бывшими  сотрудницами Главной Вольеры Люксембургского зоосада. Из подъюбок выглядывал общий на двоих изящный крокодилий хвостик. Факт был подкреплён фотографиями, мелькнувшими было в цензурном отделе объединенной француско-немецкой печати. Номер в свет не вышел. Фотографа поймали, попросили честно сознаться в фальсификации. Под подписанное признание отправили на отдых в  бесплатный санаторий, где и трудиться-то особо не надо было. Что-то где-то под О. вроде. Извините за пикантную подробность.

coda




          Порфирьич  Бим



--------------------------------
3.1 Что пьют русские во Франсиях
--------------------------------
Русские путешественники по Европам, озабоченные внутрикутёжными проблемами,  никакого криминала в случае со славяноголовым пресмыкающимся не обнаружили.
Особенно не возмущались, не ругались, не бунтовали, не подражали левым голосам.
И даже не сделали попытки подать на руководство баржи заявления. Тем вызвали немалые подозрения у прочих посетителей, знающих повадки новых русских не понаслышке. Наши русские походили на новых, но совсем на свежих, на совсем необычно новых русских.
(Мы же на правах писателей серийных заголовков сказали бы так: «чокнутые провинциальные русские»)
Немногочисленные гости замершего у причала нелепого судна, до того мирно уминавшие под пиво продукты вчерашнего ланча, ничего этакого не видели, но зато что-то смутно слышали. Это был точно не обычный всплеск: с таким звуком новорусские бутылки и даже сами новорусские не входят в воду. Они слегка удивлены. Они  выдвинули-было некоторые претензии. Сначала к своим весёлым подводникам, эпизодически и в соответствии с распоряжением парижской мэрии очищающим дно Сены. Потом к русским клиентам, поскольку именно на них было обращено возмущение большинства.
– Видно, русские сбросили в воду ящик с песком, или упустили инвентарный багор. Чего бы им шариться по отсекам и щупать всё подряд? И балдея, или случайно, или специально попали по шлёму водолаза.
На что получили исчерпывающие объяснения русских. На пальцах, конечно же.
– На подводников нам наплевать, – пытался пояснить один из новорусских. И он на вид стар, как памятник Гюго. – Матюгнулся какой-то местный крокодил-выродок, а нам-то что? Мы его прощаем. Матюгнулся по-русски? А вам то что? Раз по-нашему вы всё равно  ничего не понимаете, значит, ничей слух не оскорблён. Докажите, что он наш, докажите, что русский. Ваша река – ваши проблемы. В вашей реке – ваши крокодилы, в нашей реке – наши. Наша Вонь в пяти тыщах вёрст отсюда. Ваше Сено – вот оно под нами.
Это обидно и даже неумно.
– Согласны, но лишь частично.
– Пусть ваши подводники одеваются в яркокрасное, а не в чумазое и, тем более, не в зелёное. Ибо зелёного в ваших сточных водах не видать. – Отвалите, словом. – И пейте  своё паршивистое пивцо.
– Гарсон! Нам ещё по литрошке! – бодро вскрикнул  Порфирий после небольших и приятных воспитанному слуху перепирательств.
– А ловенброй у вас имеется? Как же так? А что у вас вкусненького и лучшего из своего, из местного как бы? – интересовался Кигьян Егогыч.
– Типа винца попроси для разнобоя. Надоело их пиво, – расширял требования Бим.
– Я только «за». Во, Порфирий,   – вспомнил что-то своё затаённое Кигьян Егогыч (а как же – он же начинающий писатель): «Давай попробуем то, что папа Хэм тут пил!»
– А что папа Хэм тут пил?
– А чёрт его знает. Ром, пиво, поди,  хлестал, а скорей всего  аперитивы. Давай у этого ослёнка спросим.
Ослёнок Бантик не знал, что пил Хэм. И вообще, похоже, не был знаком с папой Хэмом. Если бы его спросили что-нибудь попроще, например, почём сегодня голова тигра, то он бы позвонил кой-куда и ответил бы.
– Возьмите, господа хорошие, ламбик, – советовал ослёнок Бантик, – это вкусно. Есть марки гез, фаро, крик, фрамбуаз. А меня зовут Банти, если что.
– Ну да? Знаем, знаем банти. Это же туземский напиток Гвинеи. Где это в меню?
Банти ткнул в стол пальцем и провёл по списку вертикальную линию. Кигьян Егогыч нацепил очки и вперил взгляд в колонку цифр: «Не вижу Банти. Что это такое  «Банти»? Вино? Пиво? Остров?»
– Я есть Банти. – Мулатик понял недоразумение и рассмеялся точно так же, как смеются третьестепенные герои Хэма и главные у Верна.
– Бим, это слишком дорого, – повернулся к другу Кигьян Егогыч, – в пять раз дороже краснухи и пива.  Выдержка в годах. Нахрен нам такие технологии. Пусть в Бельгиях с такой драгоценной, их бин, выдержкой пьют.
– Нихт, сэр. Найн, зэр ист дорого . Наhер! – Перевёл на франко-немецкий Порфирий.  – Кигюхаха, как по-ихнему «дорого»? А «наhер» – это слово они знают? Я что им сейчас сказал?
– Откуда ж мне знать – я французский не учил. Что сказал, то и вымолвил.
– Сэр, это дорого, нам и вам – облом. Что ist у вас ещё?
Облом Бим изобразил в  виде фака, состроенного из безымяного, как положено, пальца, и присовокупив кривую мину  лица.
Бантик на такую форму  облома оскорбился. Он повернул голову в сторону и сжал кулаки, не желая продолжать болтовню в обидном жанре. Будь эти лица французиками – уж получили бы оба по заслугам. Бантик с расчётами не задерживался. Кроме того, он на службе, а не в поэтическом сортире. И фамилия его не Рабле и не Граблё-Туфлё! И эти далеко не Достоевские.
Мимо, толкая скачущую по палубным доскам тележку с кружками и креветками, дефилировала его L'Amure reguliare Жаннет Н-и.
Девушка в тот день принарядилась в обтягивающую маечку, одела чёрную юбку с отвисшим кожаным пояском, на котором болталась служебная  сумка с евровой мелочью и чековыми делами, с хвостом.  Напоминало средневековые билеты на конный парижский трамвай.
Тележка остановилась. Жаннет, не отпуская наисвежайшей улыбки, втянулась в смысл беседы: «О, да-да, ес, я поняла. Эрнест пил по полкружки светлого. А если  хватало, то дополнительно брал по полкружки une demi–blonde. Он сидел обычно вон там».
Жаннет махнула в дальнюю, заострённую бетоном сторону острова.
– Мы там сегодня были, но..., – затеял-было долгий разговор Кигьян Егогыч.
– Стоять! –  крикнул неожиданно и невпопад Бим-Нетотов. Команда прозвучала по-армейски  грозно. Причём  с туркменским акцентом, когда за поясом бараний нож, а в брюхе глоток ослиной водки, и хочется ещё мясца.
Публика вздрогнула, начиная от кормы. Баржа качнулась. Старшему поколению в лице самого дальнего старичка и старушки из Бельгии вспомнились покрики фашистских захватчиков. У фашистских захватчиков страшные каски! Живым ветеранам оккупации запомнилось навсегда и передалось потомкам.
– Я Вам не верю. – Это  Бим объяснил официантке на пальцах.
Жаннет застыла в изумлении.
– Я старый русский мэн. Я пью по кружке... нах по кружке...
Бим обиделся на явную ложь и вскочил в запале из-за стола. Ещё так удобней изображать объяснительные фигуры. 
– Я, а это я, – тут он показал на на свою майку со значками русских телекомпаний, – ...я – это Сибирь, я – это настоящий мэн. Я пью минимум восемь кружек в дён.
Он загнул пять пальцев на левой руке, потом задрал ногу в дырявых сандалиях и установил её на стул. Затем отсчитал три дополнительных корявых пальца на ноге. – Видите! Сосчитали? Восемь! Поняли – нет?
--------------------------------
3.2 О мытье ног
--------------------------------
– ???
– Порфирий, ты ноги с утра мыл? – спросил, застыдившись непонятного, Кигьян Егогыч.
– Я метро топтал полдня. А ноги, конечно, мыл.  Вместе мыли. Сам-то, Сампо, мыл ноги?
– Мыл, – серьёзно и не ожидая подвоха ответил Кигьян Егогыч.
– А писю?
А вот это уже подстава.
– Писю в первую очередь. Ещё и поссал в душе, - колкостью на колкость!
Официантка перевела тексты коллеге.
Бантик отбежал, чуть не перевернув тележку. Он ткнулся головой в стойку. Его трясло, он практически рыдал. Он простил русских паяцев. Это вышак международных клоунад!
Баржа автоматическим скопом испускала гогот.
Жаннетка, заражённая общим настроением, согнулась в поясе, готовая блевнуть завтраком.
В сторону русских повёрнуты головы  клиентов.
Ободряющие и глупые улыбки на лицах: эти русские опять что-то вытворили.
Бим, гордясь произведённому эффекту, между тем продолжал: «У меня на правой руке пальцы не сгибаются. И я горжусь этим!»
Продемонстрировал, как у него не сгибаются пальцы. Он всегда так делает в первые минуты знакомств при условии пяти предварительных кружек. Это одна из главных и расчудесных его фишек. Про остальные до поры молчим.
Предложил удостовериться официантке.
Жаннетка побрезговала: несгибание пальцев проверять отказалась.
– Tic doloriux! – взамен крикнула она Бантику. – Зови амбуланцу! Этому скоро копец. Пиво проверь. Что ты ему налил?!
--------------------------------
3.3 Заграбастают в больничку
--------------------------------
– Щас тебя в больницу заграбастают,  – радостно перевёл Кигьян Егогыч.
Он ассоциативно правильно осмыслил слова: «тик» и «амбуланце».
И его уже ждала с любовью Фаби. Они сегодня собирались в театр Бастилию, на концерт.
– Не суетитесь, люди! – успокаивал Бим французское сообщество. – Это давно случилось. Пиво не причём. Байконур, понимаете? Ракеты. Пфу! Пфу. В небо стреляйт. Космос! Кигюхаха, переведи как у них ракеты… – ну, у французов, у американов этих... в жопу им палец.
У Кигюхахи, как назло, имена выпали из памяти: «Союз, нет, Аполлон, Гагарин! Во, Поларис!»
– А-а-а. Поларис. Ледовитый океан. Путешественник. Пальцы отморозил. 
Поняли примерно правильно. Успокоились. Снова расселись по местам. – Фу, пронесло.
Бим глазами походит на спившегося в отставке космонавта. Не на Гагарина, конечно, а на другого, попроще статусом.
– Это последствия службы,  – продолжал Порфирий, тыча в лямблии. – Я ветеран русских ракетных войск. Я пью пиво по человеческим законам! Как положено мэну. Да же, Кигюхаха?
– Поддержу, – дёрнул бровью Кигьян Егогыч.
– А Хэм, этот мировой писатель,  и он пил по полкружки? Да быть не может. Найн, ноу, нет! БлЪю буду!
Крест из рук.
– Гаварытэ, наконэц, по-русски, – с сильным акцентом, с некоторой досадой и  совершенно неожиданно  для Кигьяна Егогыча с Бимом выродила Жаннет.
Трёхсекундный антракт.
--------------------------------
3.4 Жанны бывают разными
--------------------------------
– Вау! – вскричал Бим, оглашая начало следующего действия, – а мы тут паримся, понимаешь! Ты наша что ли? Ты русская, что ли, баба? Ты их бинь русская миссис?
– Ма-де-му-азель!  – по слогам и с большой досадой культурного гражданина поправил Кигьян Егогыч.
– А как Вас зовут, прекрасная мадемуазель? (Мадемуазель натурально ловила ворон). Никак? Понимаю. А мы есть Порфирий энд Кигьян.
Девушка внимательно рассматривала бороды русских. Стоит ли продолжать... с такими бородами?
– А я это... Жаннет...
– Жаннет! Ба! Какое историческое имя! – радостно воскликнул Бим, – Жанну де Арк знаю, да. Неплохая бабёнка. Народный герой Франции. Ей дали орден освобождения? Чего она там отбила у англичан? Лилль, Кронштадт, Лувр?
– Может Бреду? – предположил К.Е. и тут же прикусил то, что выплёскивает ерунду. – А у нас Жанна Фриске есть. Не знаете Фриске?
Нет, не знала и не пила Жаннет никакой фриски. И виски не особенно жаловала.
Странное дело, весь мир должен бы знать Жанну Фриске и её натренированные сиськи! – думал Кигьян Егогыч. Он любил Жанну Фриске с начала её карьеры и даже желал ей детей от себя. И даже мог поцеловать телевизор. Он стоял как-то раз в основании палубной сцены, на которой колбасилась Жанна, демонстрируя лучшие части  фигуры... Ну да ладно. Пела и зажигала отменно.
Лицо Кигьяна Егогыча сейчас выражало восхищение, настоенное вытяжкой шимпанзинной любви. И французская Жаннетка растаяла:
– А у вас на самом деле красивые русские имена. Я читала Достоевского. Там... да...  был там один детектифф по имени Пор-фир-рий.
Господи помилуй! Кигьян Егогыч запамятовал фамилию и отчество детектиффа. Выручил Бим. Порфирий Сергеевич Достоевского  с одноимёнцем помнил досконально прекрасно.
– Мадам! У Вас прекрасный русский выговор, – завёлся он. –  Кигюхаха поддержи. Плесни пивка своего. Я вот думаю так... Думаю, думаю, думаю. Придумал, – рявкнул он. И продекламировал:
– За Достоевского, за Порфирия Петровича, от всего лица Союза Писателей, от России и лично от меня, а я есть Порфирий – и чего Вы не изволите знать – по батюшке Сергеевич, по фамилии Нетотов, а также от Фриски – мы ей передадим – о, Господи, свят, свят, выражаю Вам большое,  большое, просто огромадное благодарственное спасибочко.
??? – отвечала Жаннет.
– Говори проще и не выёживайся в изысках, – попросил Кигьян Егогыч, – а то тут  наши классики похоже изволят купаться.
– Что за классики? – притворился незнающим Бим. И плюнул в реку. – Нету там никаких классиков.
Кигьян Егогыч вскочил второй раз. Подбежал и перевесился через перила. И снова глянул в Сену, на этот раз уже прицельно.
Да! что-то шевелилось и булькало тёмным в воде.
Заинтересовалась Жаннет и подбежала к Кигьяну Егогычу, прижалась к заднице Кигьяна Егогыча. Кигьян Егогыч почувствовал тепло живота её.
– Вот, вот оно! – восклицала Жаннет. – Я же говорила!
Там голова Пушкина изнова стыдливо ныркнула в волну. Любопытный Гоголь только слегка притоп, сволочь такая! И продолжил наблюдение из-под воды. Шон болел перепоем, и фальшивым градусником прятался под общей мышкой.
Жаннет нащучилась совсем:
– Вон, видите, видите, там что-то есть! – кричала она (по французски) и тыкала пальцем в конкретную точку. Баржа накренилась, ибо та часть публики, что разобрала панический возглас, кинулась к борту.
Нет, ничего не видно: опять их провели! Да что ж такое творится сегодня на барже. Кто сглазил их любимое место?
Кигьян Егогыч припух тоже: он надул губы и потряс чудищу головой. Видение подмигнуло из-под воды:  давайте, мол, братья, начало положено правильное, вешайте лапшу дальше. Всплеск – и ушло в глубину. И снова волны, и снова кругами. На этот раз беззвучно.
Кигьяновой башке от качки и такого количества видений неприятно.
– К крану бочки пора прилаживать замок, – думал Кигьян Егогыч, а ключ выбросить наhер. (Бим бы тут сказал так: «выикнуть ключа»)
Вернулись к беседе.
– Нет-нет, – скромно говорила Жаннет, проигнорировав и миссис, и мамзель, и мадам, и какую-то неведомую ей Фриску, – я немноххо учила русский. А ещё во мне тчут-тчёт русская кровь.
– Чуть-чуть, – уточнил Кигьян Егогыч.
– Течёт? – недоверчиво осведомился Бим.
– Спасибо. Ттечот. Чтуть-чтуть ттечот. Ой, ваш язык такой сложный! Ему никогда не научишься.
– Бросьте, будто французский проще, – хмыкнул Порфирий и высунул язык. Насквозь обыкновенный и шершавый русский язык.
Язык Бима точь в точь как язык Эйнштейна. Бим – башкир. А Эйнштейн – еврей. Теперь все могли убедиться, насколько все языки одинаковы.
– Вот так не фига себе встречка. Как я рад, как я рад, – запоздало лепетал Кигьян Егогыч.
– Как мне нужно в Ленинград, – добавил Бим и снова засуетился: «Плесни. Я верну. И так, прошу пане и панове, (месье и мадамы, – поправлял К.Е.)...и  мадамы..., не откажите нам в нижайшей просьбе... и приглашаю вас... за наш... и за ваш скромный столик... и ваших коллег тоже... Тут есть ещё кто... Что, кто был за штурвалом? – поозирался Бим.
– Нет, мы же на как это... на...
– На приколе, – помог Бим. – На приколе баржи. То есть наоборот.
– Да-да, именно, на при-ко-ле на-о-бо-рот. Рот это, рот, да, наоба рот? Вот так, да? – смеётся  Жаннет, вертя губами.
– Да-да, именно. И вот, пока мы на приколе, – продолжал коверкать для понятности язык Кигьян Егогыч, – мы можно прекрасно поболтать о наша совместная родина. (Кому-то бывшая, кому-то навсегда, кому как).
– Кому как... какое интересное выражение! – радуется Жаннет.
– «То-да-сё» обсудим, – добавил Порфирий Сергеевич и встрепенулся. Поправил несуществующий галстук-бабочку и стал декламировать.
– Люблю. Париж, – стал декламировать Бим. – А ты, Кигюхаха, продолжай. И вы Жаннет, продолжайте. – Я ранним утром... Давай, Кигюхаха!
– Когда весенний первый гром...
– Грохочет в небе...
– Голубом.
– А если без пидорасни? – Бим сам испортил начатое им же. – Ну что, барышня, может, уже созрела для «будешь по пивку»?
– Нет, нет, – отбивалась Жаннет, – я... мы на работе. Нам некогда.  Нам нельзя. Будет выговор, увольнение. Мы бы с удовольствий...
– Жаль. – Кигьян с Бимом расстроились. – А... мы... а вы... а ты.
– Но, если желает... ну, если сильно хотеть, могу с вами фотографировать...са. Так кажется правильно говорит-ть. Да? Ес! На память. Буду рада...
Жаннетка в минуты расставания с любовниками могла быть противоестественно доброй. Так же решила обойтись с русскими.
– Мы хотеть, мы да...
Бим в мгновение ока организовал съёмку. Привлёк негритёнка-мулатёнка, расставил соседей.
--------------------------------
3.5 Шустренькая тю-тю-тю
--------------------------------
Потом принялся вручать аппарат соседней девочке годков четырёх, сидящей на маминых коленках. Ребёнку-девочке фотоаппарат не понравился (у неё дома лучше) и она вознамерилась спустить его в Сену.
– Оп, так нельзя!
Бим успел поймать предмет за верёвочку:
– Какая шустренькая! Надо же!  Би-би-би! Какая хорошенькая девочка. Поехали с нами в Амстердам. Травку покурим. Пе-пе-пе. Пых-пых-пых. Трубочкой хочешь поиграть? Тю-тю-тю.
Девочка отказалась курить траву в Нидерландах, и держать дымящую трубку. Она ткнулась в маму лицом и пустила в цветочный подол её слезу - водопадом.
- Иди отседова! - услышали. Папа там сбоку нарисовался.

***

Сфотались кое-как. Сохранились те незабываемые видосы с улыбками героев.
– А Вы хоть когда-нибудь  отдыхаете? – спросил Кигьян Егогыч Жаннетку. Жаннет ему однозначно нравилась. Если не сказать большего. Он её просто хотел. Хотел тут же, не отходя от  бортовой кассы. Пусть на виду у Бантика. Ему наплевать. Он сегодня фашистский танк и арабский стрекозёл редкой агрессивности.
И не дождавшись:
– А я – русский писатель и я пишу романы. И про Париж напишу. И про Вас… может быть. Ещё я волосатый. И он волосатый... Мы тут будемо толкаться... пребывать... ещё три дня. Грешить хотим, понимаете, изучать ваши смешные парижские нравы. Мы у Мулен-Ружа  видели...
– Смогтём встретиться на Пигали доне... – добавил Бим, уловив некую развиваемую писательскую стилистику, – А на Пигали мы... Пиво там есть? До'лжно, до'лжно бы быть. Какое там... бля? Бля! Где бли, там и пиво...
– Жабры промыть... – с писательской скрупулёзностью подправил бимовский слоган дядя Кигьян.
«В роман вас вставим, ...то есть Егогыч вставит. Вставишь, Егогыч?»
Бим раз за разом повышал статус обычной туристической группы. Теперь они были и волосатые, и писатели, и искатели приключений.
– Ещё как вставлю!
Кигьян Егогыч заинтригован неплохим поворотом Бимовской фантазии. 
– У нас так положено, – сказал Бим, – брать у девочек автографы и вставлять им...
– Их! Твою мать!
– ...Их в романы... Мы в Чехии и в Швейцарии дак...
– Ещё Америку присри, – рассердился Кигьян Егогыч. – Не брали мы никаких автографов в Швейцарии. Там звёзд нету.
– А Кинотавр!?
– Кинотавр не там, – злится К.Е..
На Боденском озере разве-что всемирно известная водная сцена. Да проезжали мимо. Пофестивалили. Да побултыхали ногами. Но не вставляли никому ничего путнего... – Бим, вспомнил! – заорал вдруг Кигьян Егогыч, – там в Регенце этом сраном… ну в Регенсбурге… один странный чувак на велосипеде… В тот раз забыл сказать, ты же в гору полез, когда я…
– Полез да и полез, гору, значит, хотел посмотреть… ну посцать, ты же понимаешь, мы же от Мюниха без остановок шпарили… двести кило;метров!
– Да я в общем-то ничё, – пожал плечами Кигьян Егогыч, я не против. Я вообще про кинотавр… Чувак тот… ну, на лисапеде…
– Ну и что!
– В зелёном пальто был.
– А мне какая разница!
– На Шона Пена слегка был похож. И запыхавшийся какой-то. Вес что-ли сбрасывал. Так мимо и проехал.
– А не наше дело! И не мешай, – отрезал Бим, – я сам знаю, что и как мне говорить.
Ах, если бы, да кабы увидеться бы с Жаннкой в другой обстановке! – мечтал Кигьян Егогыч, оставив Шона в покое.
А Шон-то был там неспроста.
--------------------------------
3.6 Что не русский, то очередной Достоевский
--------------------------------
Жаннет мастерила интригованный вид.
– Врут наверняка,  – думала она, – как русский, так обязательно Достоевский. Американцы – те проще. А эти нажрались и клепают, будто оригинальней нечего сочинить. Матерятся вдобавок. Мат это некрасиво. А русский мат вдесятеро безобразней нашего. Хотя в этом что-то такое русское есть. Часть души, наверное.
Дак это… приезжай в гости! Фольклор запишем.
--------------------------------
3.7 Все мы волосатые
--------------------------------
– Мы все волосатые. Архитекторы. Правда, правда, – пояснял Бим. И для убедительности честных намерений стучал себя в грудь торцом авторучки. Музыка лягушек. Он не поощрает техноколор и ненавидит металлические фестивали.
Волосатость, по мнению Бима, была синонимом настоящего аристократа: «Нас четверо, мы путешествуем на автомобиле по Европе... понимаете, да?» Фаби умолчал. Она не его девушка, а Кигьяна Егогыча. И ему обидно за себя. Этот козлик опередил! Ещё и пользуется бесплатно...
– Я всё поняла уже. Спасибо... Но... давайте в другой раз... – сказала Жаннет.
Это нейтральные отмазки.
Кигьян от амурного закурения взволно... то есть от волнения задымил. Он влюбился в девушку всем сердцем, как только увидел. Даже, пожалуй, больше чем в Фаби. И не только сердцем. Плоть тоже зацепило: по-старчески мелко подтрясывало телом, мокло под майкой, что-то неприличное, оголяющее до розовости творилось и чесалось в штанах.
Бантик мигом уволок  чугунную пепельницу с выпуклыми якорями по бортам. Притащил взамен полегче – из тонкого стекла. – Скоро кидаться начнут, – определил он почти наверняка. Бантик видел фильм про русскую эмиграцию в Париже и поил пивом с водкой живого русо олигархо Рому.
«Нельзя столько много курить». Девушка играла веками. Она показала на пачку и погрозила пальчиком. Все русские террористы отчаянные, а курят говно.
– Тут написано так: «коурени мюже забийжет». Вы же понимаете чешский? А что тут написано прочли? Вы были в Чехии? Вы же там эти сигареты купили?
– Да, да, это чешский Винстон, – объяснил Кигьян Егогыч. – Мы вообще-то  только что из Швейцарии, а были ещё в Праге и в Мюнхене. А теперь едем в Голландию. Курим давно и помногу. Пока ещё не померли. Нажили всего-то лишь легкий кашель. Молочко от яблоньки. Мы никогда не считались беспомощными: кончим когда захотим.
Произнося эти слова, он хлопнул себя в грудь, где были навешаны значки осёдланных им государств. Громоподобно закашлялся, проиллюстрировав вышесказанное.
– Чудесное  грандпутешествие! – выдохнули общее мнение  Жаннет  и Бантик, – теперь накуритесь на всю оставшуюся жизнь.
Пора бы отдохнуть. Но не разделись.
– Мы по России пилили четверо суток. И всё время курили! – Это геройствует Порфирий.
– Что есть пилить время?
– Ехали, то есть. Это есть наш жаргон, – поправился Бим. – В Париже мы первый день. Приехали вчерайт вечерсом. Это наши последние новости. А у вас какие тут новости?
– О-о-о! – всполошилась Жаннет, – а у нас тут такие, знаете ли,  новости! Такие новости. Меня совсем недавно просто  колотило от страха. Мы же с вами не далее как четверь часа назад видели в Сене такое... что...
– Я не видел, – соврал Кигьян Егогыч, – просто почудилось.
– И мне почудилось, – сказал сосед. Он – сволочь противный. И у него есть финансово полезная тайна.
Бантик будто случайно дернул Жаннет за руку.
Но Жанетта отдернулась. И продолжила:
– Ну как же, как же... Разве... мы же вместе... Такое... такого...  крокодила? Да-да, что смеётесь и зачем делаете вид... настоящий, большой, зелёный... Это был крокодил, точно! Ну что же вы так. Вы видели и отказываетесь. Это есть неправильно.
– Вы глумитесь над нами, – ухмыльнулся Кигьян Егогыч после двойного перевода, – а у нас есть великий журнал «Крокодил». На французский его переводят? – спросил он Бима, подмигнув. Хитрость Бима в пять раз больше, чем домыслы  Кигьяна Егогыча вкупе с подозрениями.
– Это ваши французские сомы, или ряженые анималы... реклама... для привлечения клиентов, вот, – придумал новый сюжетный ход Кигьян Егогыч.
– Да-а-а, французы на выдумки хитры, – добавил Бим, – ой, как хитры. Мы видели по телевизору вашу зимнюю Олимпиаду, ну в Абервиле. Там такие клёвые  выкрутасы: ходули, турники, на батутах зайцы скочут, жирафы бродют, слоны и верблюды.
Жаннет обиделась. Ведь она-то точно видела в Сене пресмыкающего, а вовсе не бродячего жирафа, тем более бродячего по Абервилю. Где такой Абервиль? В галерее «500 шедевров?»
–  Альбертвилль знаю, Альбервиль можно – со скидкой, а Абервиль?  Нет такого в природе, –  сказала Жаннет, - и слонов что-то я там не помню. Вы, господин Порфирий, не с Ганнибалом ли попутали Олимпиаду?
Бим расстелил карту Парижа и вновь вытащил из кармана блескучий, эмалированный, златопёрый Паркер. 
– Это мой Паркер! – охнул Кигьян Егогыч.
Плевать Биму на крики нервных друзей. Он быстренько нашёл Нотр-Дам и то место, где в режиме онлайна восседали путешественники. Обвёл место овалом. И чинно:
– Прошу оставить Ваш автограф. Пожалуйста. Вот здесь, – обратился он к Жаннет и Бантику, – у меня так принято: с заграничных  знакомых автографы брать. Это для моего частного музея.
Жаннет быстенько что-то написала, воззавидовав частному сибирскому музею. Бантик в центре Сите пририсовал чертёнка с латинским крестиком во лбу.
Международная встреча была закрыта именно таким торжественнейшим образом.
– Каждому по бокалу! Всем этим, кто на барже, – кричал Бим, расстроганный милою беседой с полигамно-русской девушкой.  Он расхорохорился и распетушил перья. Он чувствовал себя гораздо сильнее и благороднее всех этих жалобно восседающих на корабельных полочках воробушков, пьющих мочеобразное ситро и воду, разбавленную дешевым Delasy .
– От сибирских бомжей! За наши  колёса! Пейте! Ура, ребята!
– Ура-а! Хей! Гип! – лепетали нестройные голоса. Они поддались насилию. Они же французы. Они же нежней шерегешцев.
Два бокала пива взлетают выше прочих голов. Звонят стеклом. Пена сегодня пышнее обычного.
Бантик с Жаннет разносят русскую халяву по столам. Спасибо, спасибо, благодарствуем. Оказывается и среди русских бывают добые люди. Причём весельчаки и балагуры. – Вы ещё к нам приедете. – Приезжайте почаще. – Как ваша книжка будет называться. – Пока не знаю. – «Бим в Париже» будет она называться, – буркнул Бим. – Ах, Бим в Париже. А кто это, кто это Бим?  – Это я – гордо протыкал себя правдой Бим. – А он вот писатель. – Да хватит тебе. – В кои-то веки хвалят, а ты отказываешься. Может и не напишешь вовсе, а тут тебя авансом величают, и хвалят, и завидуют. – И не верят ни черта, – заметил Кигьян Егогыч. – Им важнее наше пиво, чем моя книжка. Но мы ещё всем покажем... – И про них напишем, даже Кигюхаха! – Даже, даже. Вот, и тост созрел сам собой...
Пьет вся верхняя палуба, кроме детей и их мамаш – трезвенниц по необходимости.
Не по-будничному красиво блестят грани бокалов, отражая Сену и Нотр-Дам с Квазимодой, спрятавшимся где-то среди лома контрофорсов.
Аллергическая реакция.
Анафилактический шок.
Ожог речной медузы.
Сенная лихорадка.

***

Удивляется Жаннет. Посмеивается Бантик.
Понравились красотке Жаннет по самое-самое немогу (где это место, может, где бывает грыжа?)... понравился красавчик-старичок Кигьян Егогыч, и ещё выше самого-самого немогу забавный и ветхий,  лямблевидный космонавт Порфирий Сергеевич Бим-Нетотов.
--------------------------------
3.8 Это у них такой паркур
--------------------------------
– Это, – ты не думай, – это самые настоящие богатые русские, те самые, что с яхтами, – сказала Жаннетка Бантику огулом, спустившись в трюм и очутившись с ним на мгновение наедине, – они просто красятся под бомжей. Дурачатся, понимаешь! Так сейчас модно. Паркур! Высший пилотаж, – это имея в виду старца Порфирия.
Кигьян Егогыч, хоть и с аналогично красной мордой, на фоне первого старца выглядел как аккуратный, хоть и пёстрый в одежке, современенный бродячий игумен.
Бантик в ответ запустил руку под юбку подруги и колыхнул там пальчиком.
– Нет, нет, – отбивалась Жаннет.
Брызнуло пареным.
– Нам уже срочно нужно наверх.
--------------------------------
3.9 В какое дерьмо втрескалась мамзель
--------------------------------
Не понимает Кигьян Егогыч по-французски ни черта. А Жаннет не слишком хорошо понимает и говорит по-русски.
Не понимает также Жаннет,  куда она влипла,  втрескавшись в русских мэнов с детективным хвостом, пошло тянущимся за ними аж из самой Сибири. А, если смотреть  во времени, то хвост рос с самой кровавой гражданской войны в мире (если не считать эпизодических военно-китайских междоусобиц, подобных экзотическим и притом лекарственным развлечениям), то есть с февральской революции в России от одна тысяча девятьсот семнадцатого года.
– Бим, а ты фамилию Жаннеткину прочёл?
– Нет, а что?
– НЕИБИСЗАДИ, вот что! Звучит так, понял!
Бим не поверил.
Он снова водрузил на нос пенсне-очки, прочёл по слогам и захохотал бесовским, а он (у пьяных бесов) глупее некуда смехом. Чуть не подавился насмерть.
– Любопытная мусульманская фамилия. А всё равно она девка классная. Я б такую...
– Своей фамилией бы поделился? Наследства бы сложили и стали бы оба богатыми?
– Ха-ха-ха. Да, у меня много наследства. Два кругленьких наследства, и донжон посерёдке.

***

Непростительно кушать немытые яблочки.
Его мозг совершенно иссох.
Его мозг уплывает на необитаемый остров.
Какое наказание ему подобрать?
Дома у него никого нет. 
Он не похож на квадрат.
Пожалуй, оба излишне грубы, но веселы как никогда.

--------------------------------
3.10 Померещилось и слава богу
--------------------------------
Французы по поводу крокодилов от меткой адвокатуры Порфирия Сергеевича – великого сибирского путешественника всех времён и волосатого архитектунга в перерывах, ошалели начисто, навсегда отлипли.
Вот и выходит, что всего лишь на секундочку занудному романисту Туземскому – Чену Джу приспичило отстранить Бима, двинуться  прямиком к фэнтези (вот наивный! Всё б ему фантики лизать)  и покрошить в роман-солянку героического-крокодила… Чек энд Хука… и тут, ё-моё, такое началось!
Лучше бы ему просто померещилось. 
А ещё лучше, если бы твёрже задружил с Тараканусом, а не избегал бы его, и не стеснялся бы.
--------------------------------
3.11 Тараканус
--------------------------------
Тараканус терпеливее и умней Чек энд Хука.
Тараканус не шпионит, а честно наблюдает. Имеет лицензию на это.
Пишет своё. Воспоминания и так.
Он живёт в Санаториуме, но часто выползает на козырёк. Чтобы посмотреть на мир своими глазами, а не через микроскопные бинокли графомануса.
Он ничего не требует с Кигьян Егогыча, а просто честно служит… ему и… да неужто России?
Во дела! Кто бы мог подумать!
При этом Тараканус имеет своё мнение, не желает на пенсию, и не брыкается, если в хозяине что-то не по нему.
Он легко переносит все Кигьяновы торнадусы с Егогычевыми тайфунусами.
Он, как пиявка дуремарская – полезная и болтливая, любит молодящееся тело Кигьян Егогыча.
И почитывает на ночь его книжки – как снотворное.
А днём – как чтиво будоражащее.
И любит высасывать по каплям дурную кровь Кигьян Егогыча: особенно в области черепной коробки. Уменьшая там давление, и удлиняя жизнь Кигьяна Егогыча.
Он обожает Кигьян Егогыча. Не меньше, чем Бим Жаннетку.
Хотя он и сам бы не прочь присоединиться. Единственно – для эксперимента: чтобы испытать то, что чувствуют при этом люди.
И чтобы сравнить это с собственной теорией любви.
Которая ещё не родилась, но зреет в зародыше, и как только так сразу.
Пусть же живёт Тараканус сам, и его источник жизни подольше.
Может, ещё какой глупости насочиняют сообща: могут и врозь.
А нам от всего этого делается многообещающе: радостно и светло.
И после таких утешительных слов, глядишь, читатель перестанет искать в Жаннетке нефриты, а ублажится грядой эльборусской.

coda