Королевский крокет Каролин Возняцки

Ад Ивлукич
                Дите фон Тиз               
     Скребла Офелия консервы латунной ложкой сквозь века, черпая жир со дна жестянки, шуруя в топке уголек. А он фырчал, пыхтел и цвикал, гоня по рельсам паровоз, спешащий мимо крымских далей, где заблудился Чойболсан, тот круторогий маршал конский, что галифе внедрил как стимул, возник туманным силуэтом в рассветной дымке заводской, цехов, мартенов и фабричек, ушедших хором на фронты, в траншеи палестинских диверсантов, ходящих строго и впотьмах, кротами рывших соль земли, бросая гнид с лопаты смело в лицо еврейских поэтесс. Они прижались вдоль Подола к флажкам из радужных цветов, мечтая вдоль сменить фашизм на пидарасский парадигм, а хули, це ж Европа молдавско - македонских будней с румынским привкусом брынзы, сосцами Валаамовой ослицы и кодом штрихов постепенно сменившей старый знак согласья серпа и чудо - молотка, ужатых Мухиной ногами, шершавых древних сил могучих, ходивших шагом на Берлин, осенне - зимний и промозглый, поганый, стремный, из говна, но ценный рейтингом аванса, за что возможно в жопу дать.
     - И чего же это ты ей дашь ? - подловила меня носастая Хенесси певучим слогом Беллы Ахмадулиной и я зашатался. - Автомобиль марки  " Порше " вряд ли поместится, разве, - подумала она немного, - если Изабелле Кларк. Прикинь, - закашлялась она от удивления, - эта лошадь, оказывается, Ирка Щербакова.
    - Так и ты не Хенесси ни х...я, - заметил я ласково, приглядываясь к скальпу чернявой беженки с Дальнего Востока, - ты даже не Алина, а, скорее всего, еще одна Дуся Форточкина или Нина Пистонкина, потомок комсомольских активистов и агронома из колхоза имени Сотни лет восстания машин. Не ссы, - похлопал я ее по упругой и вкусной попочке, носящей следы моих неистовых поцелуев с достоинством татух слившихся в ненадобность заморских девок, - я никому не скажу, что сама Дита фон Тиз на самом деле деревенщина из сраной американской глубинки, где вышибают зубы пивными бутылками за неправильный фасон черлидерской шляпы. Духовность, - протянул я, укладываясь носастой на острые коленки поперек, - и уклад патриархального капитализма краснорожих куотербеков, забивающих бейсбольные мячики именно туда, куда и все  " Порши " с  " Ламборгини ".
    - Гони дальше, - попросила меня Хенесси, для блага всех мужчин планеты прощенная и вольная носить любое имя, хоть Алабашлы, по х...й, поглаживая мою гудящую от мыслей голову. Я и погнал.
    - Входил Полоний краковяком в парадный зал вместилища Гертруд, вобравших немцев и рабочих, Рот Фронт, Ди фане хох, парчовых юбок, буфф и панталон, Шекспиром шитых наживую, дресвой и дратвой на века, с яйцом замазки Ботичелли, в разливе ушаковского левкоя, Рублевым, Шиловым, Павленским. Гертруды тихо шевелились, вздыхая тошно сквозь обой, елозя титьками, мандой, одной на всех, как  " Пуси райот ", ценой в фальшивый пражский грош.
    - Между прочим, - отвлекся я от расистского стиха, целуя философски правую грудку затрепетавшей Хенесси, донельзя довольной своим последним приютом задрогшего альпиниста, спрыгнувшего в самый последний момент с фальсифицированных, как выборы Эла Гора, сисек второй Годохмы, - когда родственник Чубайса сымал свой шедевр, поэт - песельник Чресседельный - Продольно принес ему текст песни Нины Ургант и там пелось не о победе, а о п...де.
    - Одной на всех ? - возмечтала о гэнгбэнге носастая, нашаривая мой никак не желающий опадать хер сквозь джинсы. - Как Родина - мать ?
    - Как Мамай из подкурганного пространства, - уточнил я, постепенно ерзая туда и сюда внутри ее неожиданно твердого кулачка, - древние монголы были, как известно, викингами и хоронили своих вождей курганами, возводя их по координатной сетке прямиком на местах силы и славы, это как воду искать культяпкой, - туманно объяснил я своей возлюбленной и подопечной по культурному воспитанию вплоть до Бродского и Трейси Лордс.
    - Короче, Клавдий. Гамлет, Йорик, п...дец и ахуй, брат какой - то, студенты, шпаги, мозг е...т, в конце концов : резня и псы войны летят в атаку. Горячих шпор уколы через зонт, шомпол сквозь королевский анус, чума и Лондон, вши, разруха.
    Я закончил белый стих и, уже засыпая уточнил :
    - А потом появился один придурковатый ариец, позвал ушастую Галадриэль и небритого Оуэна без моркови Моники Белуччи и сбацал золотую эпоху зарождения мирового грабежа и геноцида. В общем, просто хорошее кино, так долго не получавшееся у меня из - за гадких подач Свитолиной и Мугурусы, но во имя попочки в самом начале Тамблера будет королевский крокет.