Галина Сергеевна сидела во дворе и перебирала лук-севок. Наступила весна, с каждым днём становилось теплее, и сельские жители зашевелились на своих огородах, высаживая лук, редиску, укроп и прочую съестную зелень. Василий опять, где-то шлялся, пытаясь с дружками раздобыть бутылку самогона, и распить её, закусив нехитрой снедью.
- Галька, открывай! – послышался визгливый голос с улицы. Этот голос был в станице известен всем. Он принадлежал Зинке Захаровой, жене местного торговца Ивана. Он имел две торговые точки в станице и потому Захаровы считались богачами. У них был большой двухэтажный дом и джип. Поэтому Зинка считала всех земляков, у кого такого добра не было, нищебродами и откровенно презирала. Связываться со скандальной бабой ни кто не желал, поэтому Галина Сергеевна поспешила открыть калитка.
- Что так долго? – раздражённо спросила Зинка, - целый день ждать. В ответ Галина Сергеевна только развела руками.
- Иди, там твой Васька перед нашим домом лежит, нажрался, как скотина, плохо ему, ещё помрёт, на хрен нам покойник перед домом.
- Ой, ты Господи, - засуетилась Галина, - иду, иду, - начала одевать калоши на босую ногу, обычную обувку у станичников.
Василий лежал в канаве, перед высокими воротами дома Захаровых, что то мычал, стонал, по его подбородку стекала пенистая слюна. Был он не высок, худой и костлявый, дородной Галине Сергеевне без труда удалось его поднять, поддерживая за плечи, отвести домой, благо, что идти не долго. Василий тряс головой, стараясь мутным взглядом выцветших глаз рассмотреть, кто его ведёт. Сил не хватало, он, едва перебирая ноги, брёл по пыльной, в колдобинах дороге.
Положила она его не в доме, а во времянке. Где, собственно говоря, Василий и обретался. Глядя на своего суженого, всё больше тревога охватывала Галину Сергеевну. Казалось, что точно, плохой совсем Василий. Уж как бы то не жили, а мужик в доме он и есть мужик, огород вскопать, доску отвалившуюся прибить, не женская это работа и без него будет тяжело жить.
Она достала маленький, старый телефон, подаренный внучкой телефон, и позвонила своей родственнице, Екатерине:
- Здравствуй, Кать, - упавшим голосом Галина поздоровалась с родственницей.
- Здравствуй, Галя, - удивлённая ответила родственница, - что такой голос, еле слышно, случилось что?
- Ой, не знаю, как и сказать. Васька перепил, боюсь, помрёт, приди, помоги, если что.
Через полчаса, с осознанием своей значимости, в деле оприходования покойников во двор вошла Екатерина.
-Показывай, что с ним.
- Да вот, лежит, во времянке, стонет, хрипит.
Войдя во времянку, Екатерина деловым взглядом осмотрела кандидата в покойники и авторитетно завила:
- Не жилец.
Галина ойкнула от страха, засуетилась.
- Как же вот так то?
- Да вот так вот, - Екатерина присела на стул, - мой тоже до чёртиков опился и помер, так, что я знаю, как это происходит.
Они сидели рядом, горестно глядя на умирающего Василия. Тот сопел, хрипел, что то бормотал, ворочался. Потом вдруг затих, задышал спокойно.
- Что это он, заснул что ли? – засомневалась Галина.
- Нет,- назидательно ответила Екатерина, - так бывает перед смертью. Становится человеку лучше и душа его бестрепетно на небеса отправляется, прости Господи, - и она перекрестилась.
- Долго он так будет?
- Не знаю, - Екатерина пожала плечами, - кому как выпадет.
Ждали оно долгонько. Екатерина, поднялась и собралась уходить:
- Мне там дома, курей, уток да гусей надо покормить, чай, уж хозяйство малое держу, сил едва и на это хватает. Как помрёт, позвони, приду, обмою.
И тут почти усопший Василий открыл глаза, злобно спросил:
- Вы кого там собрались обмывать, кошёлки старые? Я вам сейчас такое устрою, что вас самих обмывать придётся.
Он резко поднялся с кровати и протянул руки к женщинам. Они соскочили и обе ринулись из времянки в дом. Им повезло, Василий запутался в ковровой дорожке, упал на пол.
Женщины заскочили в дом и закрыли дверь на щеколду. Василий, ругаясь, стучал в дверь:
- Открывайте заразы, что думали, помер я? Не дождётесь, я вас ещё обоих переживу стервы чёртовы.
Стучался он не долго, быстро утомился, вернулся во времянку и опять заснул. Галина, стараясь не шуметь, выпустила Екатерину со двора, сама легла спать, сердце у неё колотилось, и она долго не могла уснуть.
На следующее утро, Василий, выпросив у Галины в качестве морального ущерба бутылку самогона, распивал её сидя на лавочке, закусывая солёным огурцом. Он с философским спокойствием рассуждал на тему быстротечности земной жизни: «Ишь, марамойки, похоронить меня хотели», и в его душе разливалась благостная теплота. Он грелся на весеннем солнышке, с умилением глядя, как по улице гуляют куры, гуси, прислушиваясь, как у соседей в сажке похрюкивает свинья.