Тайна любви или всё-таки адюльтер?

               
                Когда от женщины добьёшься тайной               
               
                горячей любви, хочется на трезвую голову
               
                подумать: что это? – une petite amoreux или               
               
                глубокое чувство
               
                В .Лихоносов
  В старом парке, где высокие липы своей кроной подпирают синеву небосвода, а густая зелёная листва с медовым ароматом в жаркую летнюю пору дарит живительную прохладу, уютно расположенном недалеко от центра города, духовой оркестр под руководством уже немолодого мужчины с проседью в волосах, раз в неделю, в выходной день устраивал танцы под скромным названием «для тех кому за…»

  Выросший на современных ритмах, я не был завсегдатаем подобных вечеров, хотя положа руку на сердце, музыка в исполнении духового оркестра всегда рождает какое- то щемящее чувство в душе, испытываешь ностальгию непонятную странную, а в тот загадочный вечер, ноги словно, получив неуловимый разумом таинственный знак судьбы, сами понесли в направлении старого парка. Я шёл подобно сомнамбуле, даже не пытаясь понять своих действий, единственно подчиняясь своему подсознанию. Кто- то, прочитав эти строки, улыбнётся скептически и покрутит пальцем у виска, кому- то же наоборот, покажется забавным и, в желании узнать  сути истории, прочтёт до конца. А история проста, как сама жизнь, в которой слишком мало места для логики, а сюжеты порой выдаёт намного хитроумнее любого автора книжных романов, коими заполнены полки книжных магазинов.

  И вот таким образом, я оказался в числе столпившихся праздных зевак, томящихся вокруг летней танцплощадки с назойливо свербящей голову мыслью: выйти или не выйти, если же выйду, какого толка пойдут пересуды с завтрашнего утра?

  В нас всё ещё крепко тоталитарное мышление, которым мы пронизаны до последней клетки своего существа, требующее от человека быть, как все и любой несанкционированный шаг налево или направо, как и прыжок на месте, расценивается как попытка к бегству, и уже не только конвой, но и рядом тяжело ступающие в кирзовых сапогах, зеки не спустят тебе этого. Вот и в обыденной жизни: каждый свой поступок пытаешься мысленно оценить, словно пропуская луч света сквозь призму, через мнение окружающих, и нисколько не задумываемся, что жизнь даётся один- единственный раз и в ней черновики не предусмотрены, всякий шаг: верен он или ошибочен, отпечатывается как шаг, а как быть, если общество не право, что тогда? Ведь в итоге, в конце жизненного пути спрашивается с каждого по отдельности, лично, а невразумительная ссылка на общественное мнение вообще не берётся в расчёт. И жизнь наша, не зависит от нашего сознания, она идёт по своему пути и длится благодаря самой себе, своему бессознательному, а не человеческому упорядочиванию. Но наша страна, редкая в своём роде, где не живут, а выживают, где власть экспериментирует над народом, страна опытов, а жизнь – это не эксперимент, жизнь это раз в жизни. И видимо в этом скрывалась цель моего похода в старый парк, но чего я ещё не осознавал.

  Не знаю, чем я привлёк её пристальное внимание, может быть густая грива длинных волос или аккуратная бородка «а ля Жак Паганель» из романа «Дети капитана Гранта», как бы там ни было, я случайно, каким- то чудом успел заметить её взгляд устремлённый на меня, перед тем, как она повернула голову в другую сторону. Через минуту, другую, её будоражащий душу взгляд опять был устремлён на меня. Не избалованному женским вниманием, мне это польстило, а учитывая, что внешне, о внутреннем я мог только гадать, она являла собою,  сошедшую с голубого экрана Мишель Мерсье, у кого угодно закружилась бы голова. Видя её нерешительность и в то же время настоящий интерес к своей персоне, желая познакомиться поближе, я направился к ней. Мысль пока ещё невесомая, поглотила меня всего, совсем рядом блазнилась она: протяни руку – и вот она, птица счастья, сама любовь или воплощение любви.

  В эту минуту я наверное был похож на бедного кролика, загипнотизированного немигающим взглядом змеи, приготовившимся заглотить добычу, чему, конечно же, я не придавал никакого значения и даже мнение окружающих  перестало для меня существовать.

  - Добрый вечер. Девушка, позвольте спросить: мы с Вами никогда ранее не встречались?

  - Не стану категорично утверждать, что нет, вполне возможно, - наигранно ответила она, улыбкой осветив лицо, и милые ямочки на щёках ещё больше подчеркнули её сходство со знаменитой француженкой. Ещё не зная и даже не подозревая, всей подоплёки её интереса ко мне, но уже втайне желая её, я продолжил:

  - А Вам никогда не говорили, что Вы похожи на Анжелику?

  - Вообще- то говорили. Многие. Спасибо за комплимент, Вы так учтивы, что приятно видеть и слышать.

  - А как Вас позвольте полюбопытствовать, именовать? Если это естественно не представляет государственную тайну…

  - А Вы как думаете?

  - Алёна? Угадал?

  - Ничуть. Анна. Можно просто – Аня.

  - Аня, может быть покружимся в танце?

  - Согласна. А Вас, собственно, как зовут?

  - Простите великодушно, что не представился сразу. Витольд.

  - Ну вот и познакомились, - она ничуть не смущаясь, рассматривала меня, как рассматривают понравившуюся вещь, и казалось, осталась довольна своим выбором.

  Я повёл её в танце. Мы закружились в вихре вальса, что проникая в каждую клетку нашего сознания, раскрепощали его, заставляя сверкать новыми гранями, о существовании которых мы подчас и не подозревали, раскрывали нас навстречу безумному миру. Вокруг нас мелькали такие же пары, кружащие в танце. И каждый в эту минуту мечтал о своём, существенном или не совсем, важном или пустом, мир нёсся к нам через звуки вальса, что так старательно выдували из труб духовики.

  Мы, мне так думалось, как- то странно сблизились, и как позже окажется, так же странно разойдёмся, словно были знакомы, Бог весть сколько лет и только и жили в ожидании этой встречи. Глаза, опасно близкие глаза, давно уже сказали друг другу, что встреча наша была неминуемо предрешена, но приятная болтовня знакомства так увлекла нас, что мы несли всякую чушь. Белиберда красивых порою ничего не значащих слов, будто захватила нас в плен, её чарующий аромат духов пьянил голову, глаза под длинными загнутыми ресницами манили своей таинственностью, обещая бесстыдное неземное блаженство в укромном уединённом месте.

  Не знаю, сколько это продолжалось, беспечное время всесторонне окружающее, обволакивающее нас, превращающее настоящее в прошлое, и угрожая будущее через минуту унести в прошлое, так и не успевшее стать настоящим, оно меня перестало интересовать, как перестала существовать окружающая нас действительность, где люди живут и умирают, радуются и плачут, всё это стало таким далёким, как если происходило на чужой планете, в чужой галактике и под другими звёздами, незначительным и такой малой величины, на что не обращают никакого внимания.

  Для меня в этот миг существовали только она и моё помутнённное – от чувства влюблённости к ней – сознание в эту минуту было поглощено мыслями об Анне, как она соизволила представиться и было совсем безразлично, как не имеющее значения, звучание настоящего её имени.

  Как мало нужно нам в жизни для счастья: слова, красиво  и многообещающе звучащие из уст женщины, которую будучи даже знакомы, не знаем;сладостное ощущение её близкого, благоухающего ароматом духов тела, её чувственных губ, влекущих к страстному поцелую, тонких и изящных пальцев, невесомо касающихся нас. Когда- нибудь, через много лет мы об этом, может быть, и не вспомним, ни когда видели, ни что были знакомы, но сейчас… Сейчас… хотелось быть рядом с ней, касаться её послушных, тщательно уложенных волос, и верить, что это не мимолётное видение и попытайся коснуться – растворится в воздухе, нет, она была реальна, я чувствовал её упругое тело в руках, ощущал дыхание, слышал её голос и молил, чтобы чудо этого мгновения никогда не завершалось.

  От всего этого: мыслей, сознания и прочего, меня отвлекли её слова, обращённые ко мне:

  - Витольд, вы не могли бы проводить меня?
 
  В суматохе танца, где вальс звучал за вальсом в режиме нон- стоп, лишь изредка прерываясь на передышку музыкантов, я совсем упустил из виду, что время – наш друг и наш враг, независимо от нашего желания и даже приятия или неприятия, имеет своё обыкновение двигаться вперёд: утро превращая в день, а день в ночь На тёмно – фиолетовом ночном небе замерцали звёзды и ночь пульсировала в моих глазах в такт ударам сердца.

  - Ну, это даже не обсуждается. Как бы я потом себе в глаза смотрел? – ответил я воодушевлённо, ещё не до конца понимая, отведённую мне ею роль, и, продумывая фразу.

  Мы неспешно вышли из наполненного музыкой, ароматом духов парка, остановились в ожидании такси, подойдя к самой кромке проезжей части. Через каких- то десять минут, а может быть и больше, разве мы обращаем в такие минуты на время своё внимание, нам удалось остановить частного извозчика, любезно подрулившего к нам, и, согласившегося подвезти нас куда угодно, но за две цены. Что поделать, так устроен наш несовершенный мир, что мы все в обществе женщины любим разыгрывать из себя чуть ли не миллионера, даже если то, что есть в кармане, нужно растянуть на месяц. Мы готовы заплатить не только два, но и пять, лишь бы удержать её рядом с собой, лишь бы «the show most go on», поистине гениальная строка, и лучше чем это было пропето солистом группы «куин» Фредди Меркьюри, не скажешь, будь ты хоть семижды семи пядей во лбу. Открыв переднюю дверцу, я пропустил её на правое сиденье, захлопнул дверцу, а сам разместился на заднем. Аня назвала адрес, но названия улицы я не разобрал из- за музыки, доносящейся из акустической системы, расположенной прямо за моей головой, но в памяти остался голос, призывно выводящий:
               
                … I can lose my hearth? tonight…
  Да, это была Си Си Кэтч, с пронизывающим душу голосом, призывающим к любви.
Мы выехали на дорогу и помчались по ночным улицам города. Весь погружённый в предчувствие чего- то блаженного, что желают оба и нужен только миг, чтобы тайна стала безвозвратной и всё же я не верил этому до конца. Мимо нас проносились машины, по обеим сторонам улицы сияли неоновые вывески магазинов, кафе, баров, огибая высотные дома башенки, останавливаясь на перекрёстках у светофоров на красный свет, пока наконец, завернув за угол такой башенки, водитель не притормозил.

  - Ну всё, командир, приехали, - обернулся он ко мне.
Из заблаговременно вытянутых купюр, я отсчитал нужную сумму и протянул ему.

  - Отдыхайте, - многозначительно подмигнул он на прощание.
Подходя к дверям подъезда, я обратился к ней, полуобернувшись:

  - Аня, а чайком угостите?

  - Может быть, если хотите, - в словах прозвучал не просто намёк, а откровенное предложение.

  - Спасибо.
Кругом мгла, видимо из- за пасмурной погоды, небо заволокло тучами и тишина, изредка прерываемая проезжающими машинами. Ночная тишина стояла и в доме. Мы торопливо, с уже бешено колотящимися сердцами, пошли по лестнице наверх.

  Поднявшись на второй этаж, и, пройдя в квартиру, я оказался в просторной прихожей, скромно, если можно назвать ту царствующую роскошь предо мной, но со вкусом обставленной, напротив меня на стене висело огромное зеркало в массивной позолоченой оправе с нимфами и купидонами и всем тем, что так присуще историческому стилю барокко, намекая на склонность хозяев к антикварным вещам. А что оправа массивная, не пластиковая имитация, коими заполнены нынче магазины, в том не было сомнений, и всё же желая убедиться в правоте своей догадки, я проверил её на стук. Оправа ответила глухим звуком, свойственным буку.

  - Вы раздевайтесь, - она обратилась ко мне, видя мою растерянность, и нерешительность, с какой я застыл в прихожей, после невольно возникшего молчания,- чувствуйте себя свободно.

  Как можно отказаться от столь милого приглашения, произнесённого к тому же томным голосом. Я разулся, снял свой костюм от «Версаче», и по её приглашению прошёл в комнату, судя по всему гостиную. В тусклом свете бра, рассеивающих полумрак, золотым блеском, выставляя себя напоказ сверкали обрезы книг, размещённых на полках на всю длину комнаты, напротив портреты и пейзажи в золочёных оправах, на каминной полке одиноко взирал на всё это великолепие бюст греческой богини, или мне так хотелось, чтобы это была греческая богиней.

   Портал камина, облицованный мрамором цвета слоновой кости, отсвечивал белизной, светящейся изнутри. И казалось, что вся комната дышит чувством, глубоким чувством сопричастности к старине, к давно утраченному уюту дворянских салонов, с шелестом шёлка платьев, шорохом откидываемых карт, модных каких- то пару веков назад, но оттеснённых появлением синематографа, а потом и телевидения.  Я, повидавший в этой жизни немало, в первую минуту и то растерялся, если не милое приглашение на чай:

  - Витольд, составите компанию? Тем паче, Вы недавно лишь интересовались относительно чая.

  Несмотря на наше знакомство и общение, пусть и не столь долгое, Аня всё ещё продолжала обращаться на вы, и это не обременяло её, а вовсе наоборот, как- то удивительным образом раскрепощало.

  На кухне, куда я прошёл вслед за нею, царила всё та же эпоха, но не это привлекло меня, а другое: белая шёлковая скатерть, расшитая в стиле « ришелье». Почему именно ришелье, я не знал, просто в ту пору увлечения историей художественных костюмов, я перечитал, пересмотрел столько эскизов, этюдов и прочего, что для меня оно не являло загадку. Чай она разлила в старинные, фамильные чашки и скорее нарушить затянувшееся молчание, я спросил:

  - Дулевский фарфор?
 
  - Да, - она изумлённо посмотрела на меня, как если на моём месте сидел историк, округлив глаза, - а как вы узнали?

  - Просто угадал. Когда- то приобрести чайный сервиз этого товарищества было пределом моих мечтаний, но впоследствии благополучно похороненное рутиной быта и суматохой жизни.

  - Как странно, но в нас оказывается много общего, о чём я и подозревать не могла, глядя на вас. Я тоже обожаю старинные вещи, несущие на себе отпечаток времени, - она поставила наполненные чашки на стол, и присела на стул с резной спинкой.

  - Витольд, отчего у вас такое странное не русское имя, отдающее западничеством.

  - Дело не в угодничестве западу, напротив имя русское, исконное, происходит от скандинавов, обосновавшихся изначально на территории нынешней России, дело в генах. Кстати, вам ни о чём не говорит фамилия фон Бризе?

  - Нет. А кем он был: полководец, историк или человек науки?

  - Ну, - я замялся, не зная как приступить к повествованию и что говорить дальше, - мне доподлинно неизвестно: ни кем он был, ни его национальная принадлежность, насколько могу судить по приставке «фон», саксонец. Достоверно могу сказать одно – мне он приходится прапрапрадедом по материнской линии, и вот сохраняя семейную традицию, я получил имя своё.

  - Как интересно, - она не скрывала своего восхищения и видимо не считала нужным скрывать, хотя допускаю, что это была её игра, с её правилами, но в любом случае в душе её ещё больше закрепилось убеждение, что остановив свой выбор на мне, а не на ком другом, она оказалась в выигрыше. Всё это так явно читалось в её открытых глазах: не способных таить ничего –и любовь, и страсть, и флирт.

  - А может быть вина? – спросила она.

  - Да нет, пожалуй, - мой уклончивый ответ, Аня восприняла как согласие и, пройдя в соседнюю комнату, она на несколько минут оставила меня одного в полном неведении.

  Вскоре из комнаты донеслись звуки музыки pour amants и на кухню вошла она, совсем другая, неизвестная Анна. В шифонов платье, достающем пола с глубоким вырезом, обещающим очень многое, в руке она держала коллекционную бутылку вина « Петер Мертез».

  Её свободно ниспадающие волнами волосы, обрамляли прекрасные черты. Я обомлел, плюс ко всему указав на дверь напротив, она без тени смущения, произнесла:

  - А может?

  Я встал из- за стола и подойдя к ней вплотную, приобнял её за плечи. Её полные чувственные губы с привкусом муската, зовуще влекли к себе, и было бы глупо с моей стороны не запечатлеть на них свой поцелуй. И мне уже не важно стало: замужем она или нет , по любви со мной или чистая мимолётная страсть, сгорающая к утру с первыми признаками рассвета, в данный миг она принадлежала мне, была в моих объятиях, также как и я в её. Мы были вдвоём и нам глубоко наплевать на весь мир с её условностями, с её запретами, ложным стыдом и неприкрытым распутством, достаточно нас двоих. Её тонкие изящные пальцы коснулись ворота моей рубашки и умело расстегнули верхнюю пуговицу. Я всем телом ощущал жар её распалённого тела.

  Бретельки платья соскользнули с плеч и оно мягко спало к её стройным, словно выточенным ногам, оставив в одной кружевной сорочке.
Наши губы слились в страстном поцелуе, пальцы исследовали каждую впадину и каждый холмик дюйм за дюймом скользя по телу, даря не земное блаженство и одними своими касаниями одаривали тысячью оттенками наслаждения. И уже внутренне чувствуя её неспособность, -почему только в моменты любовного подъёма мы способны воспринимать другого, словно погружаясь в его сознание, -  держаться на ногах от избытка переполняющих чувств,  я подхватил её на руки.

  Наше дыхание смешалось и стало единым, как если дышал один человек. Она опустила ресницы, смежив веки, губы снова и снова коснулись моих. Казалось мы не в городе, а где- то далеко в неспокойном бушующем море, захлёстываемые волнами, то погружались в бездонную пучину чувств, то поднимались вверх к ослепительному свету, хотя откуда лился свет – ослепительно сияющий, я не знал, да и не имел желания знать. Лишь изредка мы могли прошептать имена друг друга, пока волны страсти не зашвыривали нас в странные провалы безумия любви…

  Мы расстались под утро без каких- либо обещаний новой встречи. В порыве откровения, под пологом темноты, всёпрощающей ночи, она мне призналась, что едва ли было возможно при ярком свете, что замужем, но я так и не понял, с какой целью она мне в этом призналась. Может быть, она преследовала свою цель, неясную мне или хотела дать понять, что нам не стоит встречаться и эта, единственная в нашей жизни встреча, так и останется единственной и не повторимой. Женщину, её внутренний мир невозможно постичь, она подобна неизвестно откуда берущемуся ветру, приносящему радость прохлады в знойную пору или дождю, что разрывается ливнем посреди чистого неба, хотя поэты во все времена сравнивали её с вечной спутницей Земли – таинственной Луной. Луноликая, переменчивая, каких только эпитетов не приводили они в своих произведениях в зависимости от сиюминутных настроений своих спутниц. И всё равно, нас так и тянет к прекрасному полу, как пчёл заманивает своим благоуханием цветок на лугу или огонь, привлекающий мотыльков, и если даже порой мы сгораем в пламени любви, как те же мотыльки, и в этом случае наше стремление ничуть не становится меньше.

  И наверное поэтому, даже доподлинно зная её адрес, я пытался найти утешение в других, старательно избегая встреч с нею, стремился вычеркнуть из своей памяти её образ, её лицо, голос, её призывно зовущие глаза, и я немало преуспел в этом неблагодарном деле, но всё же… всё же я жаждал, безумно жаждал провести с нею ещё одну ночь, незабываемую ночь, что разрушила мою размеренную жизнь. И совсем невдомёк было мне, что я для неё был лишь, пусть даже и не совсем уж лучшим, но орудием мести, для её хорошо продуманной мести, обставленной всеми теми нехитрыми правилами поведения, манерами, обхождением, не упустив из внимания даже мельчайшую деталь, из- за чего порою рушатся и более величественные планы.
Нет, она не была коварной обольстительницей, не пыталась изображать из себя жертву, она  как умеет только женщина, падая вниз, возносилась в небеса – продумала всё.

  Когда мне, всего лишь раз, случайно в толпе удалось встретиться с ней лицом к лицу, я окликнул её по имени, на что в ответ изумлённо и в благородном смущении взметнулись долгие и пушистые ресницы, словно видела впервые и не было тех незабываемых минут, часов, той волшебной ночи, полной дикой страсти. Я не стал ворошить её память прошлым, которое возможно и богато подобными встречами, - не зря же говорят: женщина интересна прошлым, мужчина – будущим, но всё же это её прошлое и нет у меня такого права тревожить его.

  С этой встречи, с новой силой начались мои душевные терзания, я вспоминал её губы, слившиеся в поцелуе, и даже видел нас со стороны, на роскошной кровати с высоким резным изголовьем объятых пламенем любви, в котором сгореть желали бы многие, но многим ли раскрывается в полном совершенстве фея любви? Может быть в этом была причина моих терзаний, переживаний, что побывав в объятьях многих женщин, меня тянула неодолимая сила к ней, и я не знал: как преодолеть её, пытался найти…

  Иногда я ночи напролёт проводил лишённый сна, мысленно возвращая ту ночь, вспоминая её. Выходил на улицу, направлялся к стоянке такс и смотрел на отъезжающие «шашечные Волги» и уже собирался подойти, назвать адрес, когда внутренний голос, удерживал меня: «а ты разве забыл, что она замужем? И забыл её слова, что больше мы встречаться не должны?”

  И уже совсем случайно мне удалось узнать, что они переехали в другой район города  и напрасно я слонялся  по улицам пятимиллионного города в тщетной суете и самому не до конца понятного поиска. Со стороны, кто решился бы наблюдать за мной, я был подобен охотничьей собаке, стремящейся напасть на след, да беда, след остался только во времени, где- то в далёком прошлом…