Помнится, в детстве частенько, несколько раз в год, ездили мы всей семьёй в гости к сестре отца, тете Ане, которая жила в посёлке, на берегу залива, в полусотне вёрст от Питера. Тетин дом стоял на берегу моря и её муж, дядя Толя, держал в небольшой, поселковой, марине, катерок. Да и до леса было рукой подать, так что все деревенские удовольствия рыбалка, по грибы-ягоды были обеспечены. А ещё, на краю огорода, у тети стояла банька, которую к нашему приезду обязательно топили.
Ну а уж после бани накрывался стол и взрослые, под рюмашку, вели долгие, неспешно задушевные разговоры за жизнь, поминая родных, близких, Финскую и Отечественную.
А наутро, после завтрака под самовар, дядя Толя, иной раз, предлагал отцу:
- А что, Николаша, пойдём побреемся?
- От чего ж не пойти – соглашался отец – Пойдем зятюшка, сходим развеемся, людей посмотрим, себя покажем …
Посёлок, в котором жила тетя, только по российским, необъятным меркам посёлком считался, у в каких-нибудь там Бельгиях аль Голландиях, имел бы звание города. Двадцать тыщ, или около того, население. Да и с работой всё тип-топ – при железной дороге одноимённая с посёлком крупная станция, рыболовецкий колхоз с парой мотоботов и дюжиной шаланд, какой-то сверхсекретный завод, о продукции которого только ленивый не знал и военно-морская учебка, где готовили всевозможных специалистов срочников для ВМФ. И естественно ещё школа была, больница, кинотеатр, Дворец культуры, ресторан и большое, двухэтажное, здание Дома Быта, где находились отелье пошива, ремонт часов, обуви и бытовой техники, химчистка, фотография и парикмахерская. Вот туда отец с дядей и шли бриться, а я всегда увязывался за ними.
В парикмахерской было два мастера, средних лет миловидная женщина, которую все звали тетя Люба и мужчина, неопределённого возраста, с абсолютно лысым черепом и огромными очками, в роговой оправе, на крючковатом носу. Все обращались к мужчине только по отчеству Янович, причём всегда с уважением, ибо в парикмахерской было чёткое разделение обязанностей – тетя Люба стригла школоту и пролетариат, а Янович обслуживал только посёлковую элиту - всевозможное начальство, морских офицеров из учебки и их жён.
Дядя Толя заведовал в учебке продовольственно- вещевым складом и, вне всякого сомнения, был причислен к элите, причём к верхней прослойке, ну и мой папа, как родственник, особа приближенная, обслуживался Яновичем.
Как только входили в парикмахерскую Янович заметив своих клиентов вопрошал:
- Бриться будем?! – и услышав утвердительный ответ, смахивая несуществующую пыль с кресла, делал приглашающий жест – Прошу!
Первым, как гость, садился отец и Янович, правя бритву на кожаном ремне, кричал в глубь парикмахерской:
– Прибо-о-о-р!
Через какое-то время уборщица приносила небольшой, круглый, металлический подносик, со стаканчиком горячей воды, маленькой чашечкой с мылом и помазком. Янович, укутавал отца белоснежной, до хруста накрахмаленной, простынью, и густо взбив в чашечке мыльную пену, начинал брить. Причём делал это так виртуозно тщательно, что даже слышался скрип лезвия о кожу.
Окончив брить опять кричал в глубь парикмахерской:
-Компрес-с-с!
Та же уборщица приносила, на подносе, горячую, исходящую паром, салфетку и Янович сильно приложив её к лицу отца держал какое-то время, а затем делал массаж, разминая и похлопывая щеки. Закончив спрашивал:
-Освежить?
Отец утвердительно кивал головой и Янович беря приличных размеров бутыль с одеколоном” Шипр”, присоединёнными к ней двумя резиновыми грушами, начинал обильно опрыскивать лицо.
На этом процесс бритья заканчивался. Отец, вставая с кресла, протягивал Яновичу какую-то купюру и тот, пряча её в карман брюк, благодарив пожимая руку, приглашал приходить ещё.
Потом брился дядя и после этого мы шли к универмагу, напротив которого находилось стеклянное кафе пивная. Отец с дядей брали себе по кружке пива, а мне лимонад с коржиком. И пока мы сидели за столом, я всё время думал гадал:” А почему они дома не могли побриться?”.
Думал, а спросить стеснялся.
Хотя чего гадать-то – понты дороже денег!