На дворе стоял уже две тысячи восьмой год. Время неумолимо двигалось к смене правительства Москвы. Правительство же, в свою очередь насыщалось тем, что ещё можно было разделить и продать, понимая, что в любой момент придётся сдавать город кому угодно, но, все же надеясь на чудо, на то, что дни их ещё продлятся. И уж тогда они точно натворят здесь что-то воистину неимоверное, то, что не смогут никогда забыть благодарные им потомки. Но, что бы это могло быть такое, что им можно было бы успеть? Никто не знал, а может быть, и просто боялся этого, в глубине души понимая, что не нужно ничего, такому неблагодарному, как Москва городу. В котором люди не умели помнить хорошего, что делалось для них каждый день, ценой лишений и финансовых затрат. Часть, из которых, как бы невзначай прилипала к одним и тем же карманам, по какой-то необъяснимой и неимоверно удачливой случайности.
Именно в этот момент, когда в самой атмосфере страны, уже назревали значительные перемены, в которые никто не хотел верить, именно в это время и пришла в мастерскую к Надеждину новая работа, которую он и поручил делать Саше как человеку, занимающемуся исключительно индивидуальным проектированием.
Это были опять же монолитные башни, стоящие рядом, словно братья. Старший – двадцатипятиэтажный, и младший – двадцати двух этажей от роду.
Работа свалилась на Сашину голову совершенно случайно. Дело в том, что ДСК, с которым сотрудничал институт, застраивал практически половину Солнцево своими сериями. Это были и П44т, и П44 - 25м. Но вдруг домостроительный комбинат столкнулся с проблемой. И она заключалась в том, что ни одна из его, таких востребованных на рынке капитального строительства – серий, не подходила площадями своих квартир под требуемые для переселенцев из ветхого, но очень прочного жилья.
Это решение было принято не быстро. Сначала, всеми возможными, доступными способами проводилась в жизнь попытка заполнить отведенный под строительство участок всеми существующими в распоряжении домостроительного комбината сериями П44. Но из этого ничего хорошего не получалось. Выйти на нужные площади, возможно только благодаря применению монолитного домостроения. Так как квартир на этаже должно было быть то количество, которое можно создать только какой-то новой планировкой типового этажа. И ответом на этот вопрос могли послужить только монолитные башни, имеющие на типовом этаже не менее шестнадцати, а то и двадцати квартир.
Так, постепенно, в спорах и совещаниях, рождалась истина.
Не нервные в плане, с прямоугольными лоджиями и эркерами, башни, позволяли расположить внутри себя все требуемые для переселенцев планировки. Эркеры же, имея спокойные формы, позволяли привнести в помещения огромное количество солнечного света, не урезаемого множеством импостов, в случае применения радиусных в плане эркеров.
Все вырисовывалось лаконичным, логичным и скромным, как этого требовало само время, но не люди, взявшие в свои руки управление им.
- Надо сделать так, как мы считаем нужным сами, а уж потом Артамоныч пусть уродует под нынешнюю власть, - сказал Саша Надеждину, который, молча, соглашался с ним, хотя и знал, что верить в лучшее не приходится..
Последнее время Надеждин стал меняться. Может само время, с его новыми запросами и веяниями меняло его? А может быть он и сам, многократно убеждаясь в том, что всё, что они делают нужно только руководству города, а простым людям, покупающим там квартиры, требуется совершенно другое. Понимание этого приходило к нему постепенно, какими-то частями. Но, несмотря на то, что раньше он ратовал, как и сам Пристроев, за архитектуру прошлых столетий, он никогда не зажимал молодёжь. Понимая лишь только то, что всё равно ничего современного, лаконичного, и уж тем более логичного не выйдет из стен института, будучи хорошенько отфильтровано при выходе директором, который являлся законодателем той моды, что носили в стенах его института.
Неспешно появлялись и сами фасады. Дом получался прямолинейным, спокойным и каким-то светлым, не из-за тональности его фасадов, а скорее из-за того, что имел большие окна.
Саша увлекся работой. Надеждин позволил ему делать всё, что он захочет в процессе эскизирования. Понимая, что запрещать не имеет права, но и зная, что тот, кто убьёт все эти наработки, не собирается увольняться в ближайшее время.
Фасады были проработаны уже настолько, что их можно было вносить в буклет, комплектуя его окончательно. И Надеждин всё же дал на это команду.
Через неделю буклет был готов.
Надо было идти к Пристроеву
.
Но, Надеждин не хотел этого, откладывая всё дальше и дальше, настолько, насколько только мог ещё себе позволить.
В итоге сам директор стал охотиться за Надеждиным, пытаясь заманить к себе в кабинет с его архитектурными решениями. Ведь, кто знал, какие вопросы задают Пристроеву чиновники в своих кулуарных общениях. Ведь там, наверху он мог быть неоднократно пойман и допрошен, заказчиком.
Наконец директор вычислил Надеждина, когда тот только собирался исчезнуть на обед.
Саша не знал об этом. Поэтому беседа двух его руководителей прошла без него.
- Ну, как было дело? – спросил Саша своего начальника, когда тот вернулся от директора обратно к себе в кабинет.
- Как-как? Рисуем барокко, вот как? Говорил я тебе!
- Вот сука!
- Т-с-с, не ругайся при мне! Ничего страшного собственно не произошло. Планировки, а соответственно окна у нас есть. Поэтому сейчас быстренько радиусов подрисуем. Углы скруглим все, и порядок! – успокоил Надеждин, при этом лёгкая улыбка не сходила с его лица.
- Вы, что шутите, что ли?
- Нет, Саша, я нисколечко не шучу. Возьми себя в руки! Мужайся. Смирись! Сам же прекрасно знаешь, с кем мы работаем, - уже без улыбки произнес Надеждин.
- И, что уже можно начинать уродовать?
- Да. Начинай. Как именно, сам знаешь! Даже говорить ничего не буду.
- И, что все, прям эркера скруглил?
- Все Саш, все.
- Какой ужас!
- Ничего страшного. Иди, работай. Представь себе, будто замок Екатерине II первому проектируешь, - предложил Надеждин.
Саша ушел творить безобразие.
- Ну, что? – спросила его Ольга, когда он вернулся обратно к себе в комнату.
- Барокко.
- Понятно.
- Короче давай так, я возьму грех на себя. Поэтому фасады за мной, а ты планы уродуй. Договорились? – подытожил Саша.
- Хорошо, - согласилась Ольга.
- А Антону мы разрезы оставим и всю лабуду, там типа пересчётов технико-экономических показателей, генплана, и всё остальное. Когда придёт из своего института, я ему скажу.
Решив таким образом, им оставалось всего лишь навсего переделать всю архитектуру здания, при этом оставив планировки такими же, какими они и были, «облагородив» фасады.
Антон, в то время, переезжал в новую квартиру, которую получил после сноса пятиэтажки, в которой он жил до этого со своей сестрой и бабушкой. Так работала тогда программа по сносу ветхого жилья. Разработанная правительством Москвы, она постепенно брала свои обороты. Застройщикам было выгодно расти вверх, заодно с переселением жильцов из пятиэтажек, ещё и зарабатывая на дополнительных площадях немалые деньги. Но, тогда и в голову никому не приходило уплотнять застройку. Нет, она, конечно же, уплотнялась, примерно в два раза, но, при этом количество зелени в микрорайонах оставалось практически прежним, и строго соблюдались нормы инсоляции. Жильцы получали хорошие, большие по площадям квартиры, взамен старых, и были рады, даже не задумываясь о том, что людей на улицах становится от этого, пока ещё такого лёгкого уплотнения - больше.
- Саша, а ты не мог бы мне помочь перевести компьютер с работы домой? – попросил Антон, который, купил себе под новоселье новый, мощный компьютер в просторную квартиру.
- Конечно Антон. Когда тебе будет удобно? – спросил Саша, понимая, что самому ему будет это сделать удобно в любой день, так, как он ездил на работу на машине, что постепенно становилось непозволительной роскошью.
- А вот прямо сегодня давай?
- Давай, - с радостью ответил Саша. Ему приятно было помочь своему сотруднику.
Они поехали дворами, чтобы избежать пробки, и что удивительно – дворы не были сильно загружены припаркованными машинами, и даже имелись свободные парковочные места.
- Вот этот? – спросил Саша.
- Да, но с другой стороны будет подъезд, - ответил Антон.
- Хорошо, - сказал Саша, и припарковался на свободное место.
Это была двадцатипятиэтажная монолитная башня, запроектированная, и потом привязываемая во всевозможных местах, второй мастерской их института. Саша и не думал тогда, что когда-нибудь ему придется рисовать на эти башни фасады. Сейчас для него это была страшная, средневековая архитектура, но с хорошими планировками, и качественной отделкой.
Саша взял сам процессор, а Антон коробку с монитором и с клавиатурой.
- Пошли?
- Да, - ответил Антон, и пошёл первым, чтобы открыть дверь в подъезде.
Они вошли.
- Все мебель возят. Четыре лифта, на двенадцать квартир на этаже, и те не справляются. У меня второй этаж. Может пешком? – спросил Антон.
- Давай, - согласился Саша, которому тогда еще не было и сорока лет.
- Вот это наша, - сказал Антон, остановившись перед дверью квартиры.
Свободной рукой он открыл дверь, и перед Сашей открылась просторная, двухкомнатная квартира, в ней была и кладовка, и раздельный санузел, и лоджия.
- Ну, что Антон, я тебя поздравляю, - сказал Саша, и, поставив коробку на пол, добавил:
- Все, я побежал. Квартира, просто конфетка. Не то, что в пятиэтажке. Тебе-то нравится?
- А как же? Еще бы! – улыбался Антон.
Саша сел в свою машину, и завел мотор.
- Вверх полезли, значит. Но это не совсем правильный выход из ситуации – строить башни. Но, как иначе? Подумал он, глядя на растворяющиеся высоко, в облаке из снежинок, начинающегося, вечернего снегопада, – светящиеся окна верхних этажей жилого дома–башни.
Прошла неделя, и у них был уже совершенно иной буклет, с другим домом. Настолько неузнаваемо удалось его изменить, применив все эти давно отжившие приёмы, взятые из мертвой архитектуры прошлых веков.
- Пора нести директору, показывать, - сказал Надеждин, полистав буклет.
- Вы думаете? А может он уже остановится и на этом? Ведь тут ещё не так все плохо, несмотря на эти ужасные эркера и решёткообразные окна, из-за такого количества импостов на них.
- Даже и не надейся! Сам понимаешь, что совершенству предела нет!
Пристроев, как назло заболел, а заказчик наседал с новой силой. Надо было идти дальше. Но проектирование стояло на месте. Требовалось его как-то расшевелить. И только поэтому Надеждин решился на вылазку, прямо в санаторий, где и хранился директор института. Упустив момент, когда директор был ещё рядом, под боком, всего лишь одним этажом ниже, Надеждин был вынужден ехать к нему на Чингачгуке в Барвиху.
- Поедем вместе, - сказал он Саше, и это уже прозвучало не как просьба, а скорее, как приказ.
Наверно Надеждин боялся один? Да, и любой на его месте испугался бы такого извращённо-строгого руководителя, который понимал от кого исходит это «вольнодумство» в архитектуре. Он знал, кто мутит воду за спиной у руководителя мастерской. И проще ему бороться с этими происками было через самого Анатолича, нежели напрямую, с Сашей.
Надеждин ещё верил в то, что присутствие Саши, несколько заморочит голову Пристроева, и тот не будет так сильно ругать, унижая при его же подчиненном.
Они приехали в санаторий, где находился директор, и пробрались к нему, узнав снизу, на рецепшене, номер его индивидуальной палаты, которая находилась на третьем этаже.
Показав свои паспорта и оформив пропуска, прошли внутрь, как гости.
- Постой тут, а я зайду. Подожди меня, - сказал нерешительно Саше Надеждин.
Он постучал в закрытую дверь. Но ответа не последовало. Тогда из приличия подождав полминуты, постучал снова. И только после этого из-за двери послышалось:
- Кто там?
Оно прозвучало, как-то по-старчески - надрывно, с усталостью в голосе. Саша даже сначала и не узнал в этом голосе, своего директора, настолько он был измучен болезнью. Но, может это была гениально сыгранная Пристроевым болезнь? Ведь больному человеку, куда проще вести просветительскую работу в массы.
- Это я Надеждин. Как и договаривался с вами вчера по телефону, вот приехал сегодня с Сашей, подписывать буклет, - робко, словно серый волк под дверью дома, где жила коза со своими козлятами, пропел он свою песню, подкованным у кузнеца, тонким голоском.
За дверью явно кто-то неспеша встал со скрипучей, казенной койки, а затем, сделав пару шагов к двери, явно увидев в приоткрытую щель Сашу - произнес:
- Ты зачем этого взял с собой?! Я тебя буду сейчас убивать, а ты свидетелей привозишь! – болезненно, но очень жёстко, произнёс свой приговор директор.
Надеждин, набрал воздуха, словно собирался нырять на большую глубину, и нырнул в приоткрытую дверь палаты, к больному, но свирепому морскому зверю.
Таким образом, Саша остался на поверхности моря, а его руководитель скрылся в пучине морской на долгое время. И того, набранного им перед нырком кислорода, могло не хватить на столь длительное погружение. Саша начал переживать за своего руководителя. К тому же постоянно, словно с большой глубины, доносились приглушённые толщью воды, звуки воспитательных речей Пристроева.
Саша посмотрел на часы. Уже прошло сорок минут с момента погружения.
Даже киты не могут так долго сдерживать свое дыхание. Подумал Саша.
И буквально через пять после этого дверь открылась, и из палаты вынырнул еле живой Надеждин. Лицо его было бледным. Он, как-то конвульсивно вздохнул и проплыл мимо Саши, в сторону лестницы, ведущей вниз. И только подле неё, он, вспомнив о том, что пришёл сюда не один, показал Саше жестом руки, чтобы тот следовал за ним.
В машину они садились молча.
- Обратно? – спросил Чингачгук.
Но, ему никто не ответил. Тогда он повторил свой вопрос несколько по-иному.
- На Родину?
- А?!... Что?... А!... Да-да. На Родину, в институт, - вдруг вернувшись к жизни, определился со своим местоположением Надеждин.
Машина медленно тронулась с места и понесла своих пассажиров в сторону института.
Первые полчаса, не меньше, ехали молча. Надеждин смотрел куда-то вперед, в точку, думая о чём-то своем. Саша же не хотел его трогать, понимая, что всё пропало. И лучше не лезть с вопросами под горячую руку.
Но под горячую ли? Возникал у него вопрос.
Ведь этот человек, ещё совсем недавно полный жизненной энергии, теперь сидел рядом с Сашей, полностью остывший и мёртвый. Ни один мускул его лица не выдавал в нём той, так недавно кипящей жизни.
- Вот… Смотри… - наконец произнес он и разжал кисть правой руки, в которой он сжимал кальку, от самой двери директорской палаты.
- Что это? – начал постепенно догадываться о происшедшем Саша.
- Это то, что он хочет…
Саша принял из его рук кальку, так аккуратно и бережно, словно это были обгоревшие остатки полкового знамени, спасенного командиром, несмотря на все его полученные ранения в неравном бою.
Саша, не спеша, боясь увидеть что-то страшное, с хрустом, свойственным селёдочной кальке, развернул её.
Там был эскиз дома.
Дело в том, что директор никогда и ничего не рисовал сам. Всегда ему удавалось добиться желаемого эффекта таким образом, что достаточно было только запугиваний, и угроз с его стороны. Архитектуру же ловили на лету подчиненные.
Сегодня произошло что-то из ряда вон выходящее. Пристроев сам взял ручку и нарисовал то, что хотел. Да-да, именно ручку, а не карандаш, как делают все архитекторы.
Наверно всё же потому, что в санатории не было у него с собой простого карандаша, а Надеждин не взял его умышленно, понимая, что директор, увидев его, сразу начнет подчеркивать и обводить.
На кальке, ручкой был нарисован эскиз, посредством наложения её на принесенный вариант распечатанного заранее и привезённого с собой Надеждиным фасада.
На нём был уже какой-то другой дом, с коронами, на крышах, каждой из башен, надетыми на их «лысины», в виде перевернутых вёдер по их центрам и огромными, царскими лоджиями по середине фасадов каждой из башен, примерно после двенадцатого этажа, в виде портика, покоящегося на двух колоннах ионического ордера, с чугунной оградой по периметру. Кроме этого виднелись ещё и какие-то мелкие завиточки по разным этажам. И если присмотреться внимательнее, то можно было разглядеть в них французские балкончики с витиеватыми, коваными решетками.
Зачем? За что награждались какие-то из квартир этим непозволительно роскошным убранством? Саша не понимал. Но ему стало в этот момент как-то плохо, не по себе, закружилась голова. И состояние это напомнило день, когда он слёг после потерянной им халявной квартиры в десятом корпусе по улице Толбухина.
Но, надо как-то жить. Надо взять себя в руки.
- Извини, Саш. Но я не смог ничего сделать, - сухо и спокойно произнес Надеждин.
- Как же мы это всё запроектируем?
Надеждин ничего не сказал. Тогда Саша продолжил:
- А, что это за золотые мозги на крыше? Это же невоплотимо?! И, о Боже! Эти вёдра! Зачем всё это!?
В ответ было слышно только шуршание шипов по сухому, зимнему асфальту.
* * *
- Ну, как? – спросила Раиса, Сашу, когда он тихо открыл дверь, и пытался подкрасться сзади к Ирине, чтобы напугать её.
В комнате были только она и Ирина.
- Двойня. Мальчик и девочка, - на ходу придумал Саша, даже и не обидевшись на своё разоблачение, прямо в глаза резко повернувшейся к нему Ирине.
- Да ты что!? Ой, как здорово! – сказала она.
- Ира! Кого ты слушаешь!? Ну, говори правду сейчас же! – прикрикнула на него Раиса.
- Мальчик. Четыре килограмма пятьсот грамм, - с гордостью произнес Саша.
- Какой же молодец ты у нас, - похвалила Ирина.
- Только жить вот нам негде, - пожаловался на свою хроническую проблему.
- Ничего, главное, чтобы семья была, а остальное наживётся, - сказала Ирина.
- Я всю жизнь живу у кого-то. То у первой тёщи, то у второй, то квартиру снимаю. Это не жизнь. Ну, ладно, это всё мои проблемы, - вздохнул Саша.
- Ничего, всё у тебя наладится. Купишь себе квартиру. Не спеши жить, - успокоила Ирина.
- А я и не спешу. Просто боюсь, что всё повторяется у меня.
- Если повторяется, то ищи ошибку в себе. Не в других, - встала на защиту женщин Раиса.
В комнату неожиданно вошёл Надеждин.
- Привет Саша. Тебя можно поздравить?
- Да, Алексей Анатольевич. А откуда вы знаете?
- А женщины на что?
- А. Ну, да. Тогда понятно.
- Название придумал? – спросил Надеждин.
- Какое название?
- Тьфу ты! Имя, я хотел сказать. Что-то совсем меня из колеи этот вчерашний разговор выбил, - покраснев, поправился Надеждин.
Время летело вперед. День за днём, месяц за месяцем. Годы падали в копилку один за другим и образовывали тем самым хранилище побед и неудач прошедших дней. Но ему хотелось роста по служебной лестнице. Да и Валентина показывала ему, что не собирается жить в таких условиях постоянно. Он чувствовал, что как только она выйдет из декрета, ему сразу же придётся искать другую работу. Ведь здесь, в институте у него не было никаких перспектив. Кадры сидели на своих местах очень прочно, и никто не собирался увольняться, впрочем, как и увольнять Пристроев никого не хотел.
Саша не желал бороться за место. Он просто жил и работал. И ему нравился такой образ жизни. Но всё, когда-то кончается. И то, что этот период в его судьбе завершался, он скорее чувствовал, чем понимал. С какого-то недавнего времени, он видел, что обладает определенным чутьём в отношении будущего, которое его всё меньше и меньше стало обманывать.