Наступило лето.
Первые июньские дни Россию не радовали. Впрочем, как и вся весна: долгая, холодная и мокрая.. Затяжной, мелкий дождь, едва успев сделать короткую передышку, начинал моросить снова. Итак – изо дня в день. Дождь лишил своего присутствия лишь несколько майских дней, но небо, все так же, оставалось серым и холодным.
Третий день лета, если судить по хмурому утру, не намеревался добавлять разнообразия в погоду. Дождевые тучи опустились так низко, что едва не касались крыш приземистых зданий, из которых в большинстве своем, и был выстроен небольшой городок. Пара-тройка пятиэтажных домов, в центральной части главного города района, только подчеркивала скудость средств российской глубинки.
Елизавета Петровна подошла к окну и раздвинула шторы. Несколько лет назад она вышла на пенсию, и с тех пор, каждое ее утро начиналось с непродолжительного по времени, но емкого по внутреннему содержанию, общения с Богом, за которым следовал, обязательный поход к зашторенному, на ночь, окну. Вопрос о том, зачем она делает так, а не иначе, никогда не вставал перед ней. Елизавета Петровна, не задумываясь, следовала этой последовательности действий, как некому ритуалу, раз и навсегда, установленного ею самой. Истинный смысл поступков пенсионерки был ведом только Творцу, - ибо для Него ничего нет тайного, - и Ангелу, который каждый день, в это же время, находился по другую сторону окна. Он приносил Елизавете Петровне малую толику всеобъемлющей Любви, и эта частичка являлась ответом на горячую молитву, в простоте душевной, безмолвно, возносимую ею к Всевышнему; она согревала сердце в течение дня, и не позволяла серости будней оплести душу паутиной отчаяния.
Улица была почти безлюдной, даже не смотря на соседство мужского монастыря, где, с минуты на минуту, зазвучит музыка колоколов, призывая на молитву. Но малочисленность прихожан не вызывала удивления: уж скоро тому два года, как Елизавета Петровна перестала посещать то место, где раньше находился Храм Божий. Ее усталое сердце не в состоянии было принять то новомодное учение, к верности которому, начали призывать православные архипастыри и священники.
“Бог – Судья и мне, и им” - сказала ее душа ее же разуму, и с того времени комната с иконами в углу стала, для Елизаветы Петровны, домом молитвы.
Она смотрела на улицу сквозь пыльные стекла, и не видела небесного гостя, хотя Ангел смотрел ей прямо в глаза с расстояния не более метра. Он хорошо знал Елизавету Петровну. Знал с самого рождения.
Хотя нет. Это неправильное утверждение, так как Ангел принимал участие в ее жизни еще тогда, когда она созревала в утробе матери. Поэтому, каждая черточка облика Елизаветы была знакома ему до малейших деталей. Младенчество, детство, отрочество, юность, зрелые годы, собственно, вся жизнь ее, прошла на его глазах.
Ангел знал о ней все.
И сейчас, глядя в глаза Елизаветы Петровны, он вспоминал тот юношеский задор, тот блеск, которым искрился, некогда, взор юной Лизы. Смотрел с сожалением, потому что, ныне божественный огонек таился лишь в глубине очей – все остальное раздавила печать усталости, не столько телесной, сколько духовной.
Елизавета Петровна, вновь, задернула шторы, - вид из окна не радовал ее, - и не спеша направилась в сторону небольшой кухоньки. Она сразу, по переезде сюда из квартиры, в которой жили ее, ныне отмучившиеся на этом свете родители, отгородила ее плотной занавесью, таким образом превратив, так называемую студию, в подобие однокомнатной квартиры. Покидать старую желания не было, но оплачивать коммунальные услуги, из куцей пенсии, оказалось делом невозможным.
Она шла вдоль стены, и касалась пальцами старых фотографий, дипломов и грамот, которыми любили награждать прежние правители России. Молочные реки в кисельных берегах и при них не текли, а обиды нет. Пусть худо – бедно, но красные вожди обеспечивали возможность достойно завершить земной путь. Или, если говорить иными словами, к тому же, более точно и правдиво формулируя сущность вопроса, то при власти приемников тех людей, которые упразднили трон самодержавных царей в 1917 году, сохранялась почти стопроцентная вероятность избежать, в преклонном возрасте, лишений и голодной смерти где-нибудь под забором.
Спустя некоторое время, выпив на завтрак стакан несладкого чая, Елизавета Петровна начала долгий спуск с четвертого этажа. Цены на продукты взлетели вслед за ценами на бензин, и пришлось делать выбор: то ли пить чай с сахаром, то ли приобрести мазь для того, чтобы облегчить боль в непрестанно ноющих суставах.
Елизавета Петровна шла по лестнице, с трудом переставляя непослушные ноги, и думала о том, что ей, собственно, грех жаловаться - у Марии, что живет этажом выше, так вообще беда: муж в Афгане сгинул без вести, да и мужем, по закону, он не был, потому как ребеночка родили, а расписаться не успели; хорошо, что родители любимого приняли её, как родную вместе с сыном, помогали, как могли, да не долго – отмучились в лихие девяностые. И все правильно. Все в полном соответствии с крылатой фразой одного из современных политиков: “они не смогли вписаться в рынок”.
Как их только земля носит?! Прости Господи за недобрые мысли.
Дальше – хуже: сына, - парню только восемнадцать исполнилось, - насмерть сбил пьяный лихач. Откупился. Как же – страна победившего капитализма. С того времени и живет одна. Всю жизнь проработала на производстве, - пусть на мостовом кране, а не у доменной печи, - и налицо результат прожитых лет: родных – нет, здоровья – нет, и при нищенской пенсии, денег на лекарства, тоже, нет. Помочь бы чем, да чем тут поможешь… Вся помощь тем и ограничивается, что зайдешь к соседке, изредка, посидишь, посудачишь о своем, о бабском, за чаем, и пустишь, вместе с нею, скупую слезу (так как нет их, слез – все уж выплакали) о загубленной жизни и безрадостном существовании впереди.”
Последняя ступенька. Вот и металлическая дверь, преграждающая выход на улицу. До минимаркета совсем недалеко: перейди дорогу и упрешься в раздвижные двери на фотоэлементах. Рядом - двери вторые, которые открываются по старинке. Чаще всего заходят в магазин, используя именно их, так как вся автоматика, в российской глубинке, служит, скорее, свидетельством о повышении уровня жизни населения, нежели работает по прямому назначению.
Елизавета Петровна взглянула по сторонам и, пропустив несколько автомобилей, засеменила через дорогу. Быстро идти не получалось, так как ноги плохо слушались команд мозга. Что ни говори, но многолетний физический труд здоровья не прибавляет. Впрочем, ее участи можно позавидовать, поскольку уже в открытую говорят о том, что следующие пенсионеры - пенсионерами не будут. Вместо жалкой пенсии, жить им придется на несколько сотен рублей, которые, словно в насмешку, называют пособием по безработице.
Что за бездарное, воровское правительство.
Елизавета Петровна подумала о том, что она неправа, так как и у вора, пусть свои, но понятия о чести имеются. А у этих господ – ни чести, ни совести. Нет, не воровское правительство – людоедское. И ведут они войну с собственным народом не на жизнь, а на смерть.
Хотя опять же – какой свой народ? Недаром земля слухом полнится, что там, наверху, сплошь и рядом представители народа “избранного,”элиты, и все мы, для них – люди низкосортные. Гои, одним словом. В их табели о рангах – это ниже рабочего скота будет. За скотом ухаживать надо. Падеж сокращать, а нас слишком много – десятки миллионов.
Миллионом больше, миллионом меньше… Какая разница? Не вписались в условия рынка…
Это деньги счет любят… До алчного блеска в глазах… До готовности предать всех и вся и идти по трупам в погоне за вожделенным золотым тельцом. А люди не в счет.
Люди – так… Расходный материал.
Её испугала старенькая «Лада», которая выскочила из-за крутого поворота. Нельзя сказать, чтобы она двигалась с большой скоростью, но Елизавета Петровна, мыслями находилась так далеко от дороги, что внезапно появившийся в поле зрения автомобиль, заставил ее сердце учащенно забиться в груди. Причин бояться не было, так как молодой человек, который управлял автомобилем, не только притормозил, увидев ее замешательство, но остановил «Ладу», вышел на проезжую часть и помог дойти до дверей магазина.
-- Спасибо.
-- Не за что. – ответил молодой человек и, с улыбкой, добавил. – Надеюсь, что тогда, когда доживу до ваших лет, и мне не откажут в помощи.
-- И все равно, спасибо. Знаете ли, уже стала забывать, о том, что было время, когда мы все были одной большой семьей.
Молодой человек, почему-то слегка смутился, затем взглянул на пожилую женщину и ответил:
-- Мне думается, что по отношению к пожилым людям нужно судить о здоровье общества.
Потом повернулся, сел в машину и уехал, а Елизавета Петровна еще долго смотрела ему вслед, прикрыв рукой глаза, чтобы прохожие не видели маленьких капелек слез, которыми наполнились, уже чуть подслеповатые, глаза женщины.
Фотоэлементы не сработали. Тогда она толкнула вторую дверь и вошла внутрь. В этот ранний час небольшой магазинчик, который почему-то обозвали минимаркетом, не мог похвастать обилием посетителей. Было тихо. На одной из стен, прямо напротив кассового аппарата, висел телевизор. Там, в очередной “прямой линии,” что-то бодро вещал “гарант конституции,” но телевизор работал в качестве фона (чтобы не было скучно кассиру в отсутствие покупателей), и поэтому сейчас, когда несколько человек совершали покупки, было сложно понять, какую сказку “гарант” рассказывает на этот раз.
Елизавета Петровна прошлась вдоль полок с товаром, скоренько сложила покупки в корзину и подошла к кассе. Впереди стояли мужчина, в рабочей одежде, и женщина средних лет.
-- Молодым у нас везде дорога, старикам – везде почет. – улыбнувшись сказал мужчина. – Проходи, мать.
Женщина, средних лет, согласно кивнула головой.
--Да что вы, зачем. Я постою. – стала отнекиваться Елизавета Петровна, но ее не слушали.
-- Проходи, проходи.
Елизавета Петровна выложила покупки перед кассиром, и стало тихо. Перед кассой лежали две картофелины, маленькая луковица и полбуханки хлеба в полиэтиленовой упаковке.
-- Скоро пенсию дадут, - словно оправдываясь сказала она, - я следующий раз возьму больше.
“Прямая линия” подошла к концу, но следующий телевизионный сюжет словно продолжал предыдущий: патриарх Кирилл с умилением рассказывал президенту о том, как выросло благосостояние россиян, ярким свидетельством чему является массовая скупка ими недвижимости в такой богатой стране, как Испания.
Мужчина чертыхнулся сквозь зубы и, кивнув в сторону телевизионного экрана негромко произнес:
-- Слов нет, остались только матерные мысли.
Затем бросился к полкам с товаром.
Вскоре он вернулся, держа в руках сетку с картофелем, замороженную курицу и пакет молока. Положил все на покупки пенсионерки.
-- Считай все вместе. – сказал он девушке, которая сидела за кассой.
--Нет. Что вы… Не надо. – заламывая руки запричитала Елизавета Петровна. – У меня все есть… Пенсия у меня…
И заплакала.
Женщина, средних лет, держала пакет; мужчина, в рабочей одежде, аккуратно укладывал продукты, а девушка, которая сидела за кассой, набросала в него разных сладостей. Пакет подали Елизавете Петровне.
-- Иди, мать, иди. – сказали ей.
У дверей она остановилась. Затем повернулась и поклонилась так низко, сколько позволил остеохондроз, поразивший позвоночник от шеи до поясницы.
-- Спасибо вам, добрые люди. Да хранит вас Бог.
Елизавета Петровна повернулась и вышла из магазина прямо в хмурый день, начинавшийся над Россией.
Последним покинул место действия Ангел Божий. Он не взглянул в сторону телевизора, а просто благословил троих людей, в раздумье застывших близ кассового аппарата, и без следа растаял в воздухе.
19 июня 2018 года.