Моя старшая племянница Ася в раннем детстве была существом хрупким, большеглазым и звонкоголосым. Очень смешливая и очень смышленая, она отличалась еще и крайней доверчивостью.
В качестве первого представителя нового поколения в семье она пользовалась особой любовью всex дедушек, бабушек и даже соседей. Поэтому ее вопрос к вновь входящему: «А что ты мне принес?» — был вполне законным. Однажды на этот вопрос папа, не успевший зайти в магазин, ответил ей: «Ничего». — «А еще что?» — доверчивое Аськино сердце не могло смириться с очевидным.
В нашем дворе Асюта слыла вундеркиндом. Еще бы! Сидя в коляске, она шпарила наизусть «Муху-цокотуху»: «А тёпель дуса-девиця, на тибу хоцу зеница...» А в пять-шесть лет покоряла соседей уморительной сосредоточенностью, с которой, сидя на скамейке, читала толстые книжки. «Ученость» не мешала ей быть особой шустрой, чрезвычайно пронырливой и очень озорной.
И еще она очень любила слушать сказки. Ее доброе сердечко не могло мириться с несправедливостью и горем, и потому, когда рассказчик доходил до момента, после которого следовало чье-то съедение, обман и прочие неприятности, поспешно перебивала звенящим от волнения голоском: «Но тут пришел зайчик!»
Пресловутый зайчик был для Асюты олицетворением добра и справедливости, всеобщим заступником, а его добродушный большеухий облик, видимо, обязан был, по ее мнению, настроить всех на мирный лад. Смотрит Ася передачу по телевизору — на экране назревает драка... «Но тут пришел зайчик!» Мама читает сказку: «И говорит волк человеческим голосом…» — «Но тут пришел зайчик!»
Среди Асиных любимых игрушек больше всего было зайчиков — пластмассовых, тряпичных, больших и маленьких. Зайчики были на открытках, переводках и в рисунках.
...Зайчики, зайчики, зайчики... А разве у каждого из нас до самой старости нет своих «зайчиков», стариков Хоттабычей, «троих из ларца», волшебных палочек и ламп Алладина? И если бы только в детстве. Прятать голову под крыло, не желать видеть очевидного, верить в чудеса, сотворенные кем-то или чем-то, и вечно уповать на всемогущего «зайчика» — у нас это в крови.
«Вот приедет барин...» И все изменится в нашей бестолковой, убогой жизни. Вот придет «зайчик» — и решит за нас все проблемы.
С какой страстью мы вдруг разом поверили в колдунов и экстрасенсов. Нам уже ни к чему громкие имена. Пусть не Джуна и не Кашпировский, и даже не Тарасов и не Серафима. Волшебники теперь дают объявления в газете рядом с «меняю серые югославские туфли 39-го размера на такие же, черные, 37-го». Как много развелось волшебников и добрых фей!
А мы только сетуем, злимся, но, даже отчаившись, не мобилизуем все силы на спасение себя, близких, я уже не говорю страны, а проклинаем запоздавшего зайчика.
Вот придет зайчик — и станут полными прилавки магазинов, в наших речках вновь можно будет купаться в июльскую жару, в школу придут люди, которые могут терпеть детей, в учительских будут говорить о вчерашней премьере, а не о том, чем кормить вечером
мужа, дети узнают вкус шоколада, а коровы снова станут давать молоко.
Ну, где же ты, Зайчик?
("Курская правда", 1992 год)