– А у нас, Леша, ЧП, – как-то почти ласково произнес Юра Халиллов Алексею Лоторскому, являвшемуся одним из авторов осуществлявшейся здесь идеи обострения импульса тока, и ставшему год назад доктором наук.
В задумчивости они постояли в коридоре возле двери в нижнее помещение, где будут располагаться конденсаторные батареи и оборудование их новой установки «МОЛ», еще раз обсудили возникшую вдруг неприятность, и вошли в зал.
Оказалось, что диодная плата, над которой целую неделю не покладая рук трудились Андрей Иванков и Женя Хаустов, установлена неверно, и 72 сильноточных диода присоединены к шинам от ударного генератора не той полярностью. В результате, ток величиной 40 тысяч ампер от большого ударного генератора мог бы пойти не в обмотку 16-тонного магнитного накопителя, собранного недавно в верхнем отсеке установки «МОЛ», а был бы закорочен, не дойдя до накопителя.
Хотя работа простая, но велась на лестницах в тесноте и в путанице подводящих шин и проводов, и произошла ошибка. Возможно, сказалось и то, что это были последние их предотпускные дни, и Женя и Андрей торопились. Теперь их уже несколько дней нет, они в отпуске.
Это обнаружилось утром в пятницу в последний день перед моим отпуском, когда я спустился вниз и пошел к Халиллову, чтобы оставить ему черновик электросхемы, несколько защитных автоматов, бланки разрешений на сварочные работы и телефон дежурных электриков, обещавших исправить свет в наших новых помещениях.
Его я застал на раздвижной лестнице возле ввода шин от ударного генератора, рядом и внизу стояли его сотрудники, и там шло неприятное совещание. Он никогда не повышал голоса, но теперь говорил чуть громче и весьма недружелюбно:
– Ну, как так можно! И так не успеваем, а тут такая ляпа! Ведь сто раз об этом говорили! Ну, надо же хоть немного думать, что делаешь? Это еще на полдня лишней работы!
– Каждому, – добавил снизу Слава Кузнецов.
– Ну что же это такое.., – продолжал Халиллов, – и там в том же духе продолжался этот малоприятный разговор.
Раньше мы с ним виделись лишь случайно и не имели никаких дел, но за эти полгода, как мне довелось поучаствовать в их работах, я узнал его как человека принципиального, твердого и настойчивого. Хорошего руководителя коллектива.
Он плотно опекал все работы на установке, начиная с расчетов, во всех подробностях вникая во все детали сборки и даже в процессы смешивания и приготовления красок для всех перегородок, стоек и стен, которые красили его сотрудники. Большое внимание проявлял и к дизайну, требуя от всех красить и делать надписи на дверях, щитах и оборудовании так, чтобы это было на пределе их возможностей. Но мне нравилась его требовательность и стремление все делать так, чтобы все сработанное было надежно и красиво. И хотя я и не окончил ВХУТЕМАС (Высшие художественные мастерские и с отличием - как говорил о себе Остап Бендер, нанимаясь писать плакаты на пароход, - а лишь немного учился рисовать самостоятельно, я старался, и не раз переделывал уже сделанное, стремясь не уронить престиж и назначение высокого искусства.
Сейчас же я счел за лучшее удалиться и зайти чуть позже.
…И теперь, сидя в небольшой комнатке Халиллова, являвшейся раньше пультовой его небольшой установки «Эмма», я сказал, что в понедельник уезжаю в Сибирь в свой Новокузнецк, и поэтому принес ему схему и прочее. Заодно пришел попрощаться и пожелать успехов в работе.
– Ты видел, что получилось? - отложив авторучку и внимательно глядя на меня, спросил он.
– Да.
Мне не хотелось омрачать последние минуты пребывания на работе иначе, если встрять в обсуждение всех недоразумений и всех недоделанных дел, то устыжусь, что вместо того чтобы остаться и как следует поработать, думаю только о себе и уезжаю.
Мне же хотелось, чтобы мы встали, энергично пожали друг другу руки и сказали несколько бодрых слов и напутствий.
– Ну, и как ты к этому относишься? – облокотился он на спинку стула.
Часто он смотрел прямо в глаза собеседнику, и взгляд его был таким изучающим, будто он получал от такого изучения информации куда больше, чем от слов того, с кем говорил. Так было и сейчас.
– Ну.., – неуверенно начал я, теряясь под таким взглядом. – Надо, чтобы такое не повторялось.
– А как это сделать?
– Собраться, поговорить. Объяснить.
– И все? Тогда завтра будет то же самое. Ведь что? Оба – знающие люди, Хаустов – кандидат наук. Ну что за халатность? Вот деньги требовать – это они могут. А дело сделать – так тяп-ляп. За такое дело надо вообще лишать зарплаты. – Он помолчал. – Ну вот, что бы ты сделал на моем месте? Я тебя спрашиваю, как более старшего и опытного товарища?
Я знал, что его уважительные слова насчет «старшего» и «более опытного» – не более чем лукавство, поскольку каждый всегда считает, что его мнение самое правильное.
Я не сомневался, что с первых же минут этого ЧП у него уже было неколебимое решение типа лишения надбавки к зарплате, что это решение он осуществит, поскольку за те полгода, что мы соприкасались с ним на работе, я заметил его как че-ловека решительного. Иной раз это было даже слишком жестко, и даже походило на бессердечность.
И еще я знал, что, затеяв этот разговор, он, помимо возможности еще раз утвердиться в своем решении, проводил своего рода воспитательную работу и со мной, намекая, чтобы и я работал более внимательно, что я тоже могу лишиться надбавки, поскольку вопрос с надбавками был в его руках. Иначе, зачем ему тратить время на такие беседы с человеком из другой лаборатории, лишь частью времени работающего на его программу?
– Ну, и что бы ты сделал на моем месте? – продолжал допытывать он. – Дай совет, чтобы такого не было.
Надбавки к зарплате по нынешним нашим плохим "перестроечным" временам были вполне сносными и втрое превышали нашу основную нищенскую зарплату. Я быстро прикинул, на какую сумму будет уменьшена получка этим двум, вызывавшим у меня большое уважение и даже удивление своей работоспособностью халилловским сотрудникам, умевшим точить, фрезеровать, делать любую лаборантскую работу, проводить эксперименты, расчеты и выступать с научными докладами, – и получалось, что с них удержат по паре тысяч, если не больше.
Две тысячи - это три билета в плацкартном вагоне на мой поезд Москва – Новокузнецк.
Что сказать? «Не знаю» – это несерьезно. «Наказать»? Но для этого надо иметь моральное право и надо быть самому безгрешным, а я далеко не таков, и, тем не ме-нее, не помню случая, чтобы в моем отделе меня лишали премии.
Небезгрешен, если присмотреться, и сам Халиллов, да и все остальные начальники лабораторий и отделов. Если загибать пальцы рук с перечислением их ошибок – не хватит десятка рук.
Чего стоила лишь одна их ошибка в нашем отделе при оформлении заказа в цех на изготовление установки «Десна» – сложной вакуумной электроразрядной камеры. В бланке заказа не там поставили знак «Z», означающий конец текста заказа; эту закорючку поставили в графе «количество», да так плохо, что она оказалась похожа на цифру «7», и цех изготовил не одну, а целый семь штук таких камер! Ущерб большой, но никто не пострадал ни копейкой.
– Так что бы сделал? – продолжал ожидать Халиллов.
Мне хотелось избавить от вычетов слегка оплошавших Андрея и Женю, но как это сделать? Что сказать? Это большая задача. Убедить Халлилова непросто, и во внезапной и неподготовленной беседе это не получится.
- - -
Как учил меня однажды Николай Сперанский, серьезный теоретик из отдела ТОКОМАКов (в редкое и свободное от основной работы время - художник и исследователь истории язычества, черпающий материал из поездок в отпуска на Север и в Сибирь), - первое, о чем надо позаботиться перед началом любой дискуссии - это четко договориться о том, чтобы обсуждение велось в какой-то одной системе координат, или в одной системе ценностей.
Иначе люди не будут слышать и понимать друг друга и обсуждение будет пустым. Итогом будет лишь зря потраченное время.
Итак, если следовать совету Сперанского и мне удалось бы договориться с Халлиловым, что мы, например, христиане и подчиняемся их законам, то здесь видны две возможности.
1. Там сказано: – «Не судите, да несудимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы». Более развернуто это звучало бы примерно так:
– Человек слаб, и каждому свойственно ошибаться. Это даже нормально, ибо человек не машина и не робот. Да и те из-за всяких неисправностей совершают ошибки, однако, их чинят, исправляют, и ни на грамм не лишают смазки. Сегодня ошибся Андрей или Женя, завтра ошибешься ты, а в среднем за год вы совершите примерно равное число ошибок.
Разница лишь в том, что их ошибки заметны сразу, твои же ошибки – неверно сделан расчет или неверно выбрано направление поисков, плохо организована работа или оказался неспособен обеспечить нужной и интересной работой, за которую платили бы достойные деньги, а не как теперь менее прожиточного минимума, – твои ошибки носят растянутый во времени характер, не столь заметны и очевидны. Но от этого не перестают быть ошибками.
Ошибки твоих работников можно исправить за день. Твои ошибки не исправить за год. Поэтому с тебя, как с организатора, как и с любого бригадира на стройке, от которого зависит благополучие членов бригады, спрос должен быть больше.
И если с тебя спросить в полной мере – как ты этого хочешь с Андрея, – то ты, допустивший до такого позора, что ты и твои сотрудники в позапрошлом году получали вдвое ниже прожиточного минимума и были вынуждены вместе с тобой подрабатывать на стройке – вообще останешься без зарплаты.
2. Там сказано: – «Что Бог не сделает – все к лучшему». Одним из вариантов этого является - «Нет худа без добра». В расшифровке для Халиллова это могло бы звучать так:
– Теперь оставшиеся пять человек потратят на переделку лишние полдня. Сегодня они задержатся на работе, и все дальнейшее пойдет уже не так, как было бы, не случись ошибки Андрея. Дальнейший сценарий жизни будет другим. И, возможно, благодаря этому завтра кто-то из вас уже не попадет под машину с пьяным водителем, которая задавила бы вас, не случись той задержки.
Не встретитесь бандитом, который вчера ходил на вашем пути с наганом, а сегодня он спит. Либо кто-то из родственников не утонет, либо избавитесь от пожара или иной беды.
У тебя нет никаких доказательств отвергнуть такие сценарии, и надо спокойно относиться ко всему, что бы ни случилось. И если даже завтра или послезавтра произойдет какая-то беда, то ты не сможешь опровергнуть, что та задержка избавила от беды много большей.
Наши возможности малы, мы не можем знать все наперед, и поэтому церковь учит, что надо быть мудрее, меньше браниться, и все надо принимать со смирением и благодарностью.
3. Полезно знать, а еще лучше следовать известной молитве Оптинских Старцев:
«Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день.
Господи, какие бы я не получил известия в течение этого дня, научи принять их со спокойною душою и с твердым убеждением, что на все есть Твоя святая воля.
Господи, во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой.
Господи, научи правильно, просто и разумно обращаться со всеми домашними и окружающими меня, старшими, равно и младшими, чтобы мне никого не огорчать, но всем содействовать ко благу».
2
Но едва ли рационалист Халиллов позволил бы вовлечь себя в такие рассуждения. Это маловероятно. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и его внимательный и чуть насмешливый взгляд был подобен гипнотическому, заставлявшему принять его волю.
Однажды давно я испытал такой взгляд, то был культработник в подмосковном доме отдыха «Дворики». Никто не знал его способностей, и лишь в конце нашего пребывания он построил человек 20 в кружок и делал с ними фокусы: у кого-то не разжимаются руки, кто-то стоит как изваяние, кто-то смеется, но не может сдвинуться с места. Только у того, в отличие от светло-серых халилловских, цвет глаз был жгуче-коричневым.
Опять я не смог сдержать халилловского взгляда и посмотрел в сторону. Небольшая комната тесно заставлена оборудованием. За его спиной устаревшей модели компьютер. Чуть дальше – стойка управления, автоматы и рубильники, включавшие расположенную за коридором его небольшую установку «Эмма» с рельсотронным электродинамическим ускорителем, на котором он сделал кандидатскую диссертацию.
На крючке стойки висит десяток плакатов с формулами и осциллограммами для выступления перед аудиторией, а также цветные фотографии и раскрашенные рисунки установки для приезжего начальства, призванные убедить их в важности решаемой задачи и добротности исследований.
В двух шагах от двери – маленький столик с заварным чайником, полиэтиленовым пакетом с мятой и пучками сухого зверобоя, а так же литровая емкость с кипятильником, который почему-то не замечали пожарники, приходившие сюда каждый день подписывать бланки разрешений на производство сварочных работ на установке «МОЛ».
***
Я будто забыл, чего от меня ждут, и вдруг под его пристальным взглядом как охотника, холодно и оценивающе смотрящего на не знающую куда бежать жертву, – я за несколько секунд молчания увидал все это в ином свете, и мои мысли потекли в другом направлении.
Все предметы в этой комнате вдруг дрогнули, стали будто в клубах дыма расплываться, трансформироваться или исчезать, – и всё окружающее нас в этой тесной комнатке магическим образом превратилось в солидный мраморный зал суда, заполненный публикой, представителями общественности, радио и телевидения, прессой и стражами порядка.
За столиком внизу с адвокатами справа и слева с ясным взором сидел Халиллов, за столиком обвинения чуть повыше располагался я, еще выше – массивный стол судей.
Тяжелые чуть приспущенные шторы, толстые оконные рамы и дубовые панели, старинные в золоченых рамах портреты основателей мировой юриспруденции, темных цветов мебель и все остальное создавали обстановку серьезности момента. Здесь шло строгое и беспристрастное разбирательство.
– Господин Халиллов, вы знаете, за что в 1937 году посадили авиаконструктора Туполева? – спросил судья.
Господин Халиллов этого не знал.
– Прошу сторону обвинения дать справку! – распорядился судья.
Адвокаты Халиллова недоуменно пожали плечами и переглянулись.
Я встал, выпил немного воды, и четко поставленным голосом проинформировал:
– Туполеву дали деньги на разработку нового типа самолета. А именно – самого перспективного на тот момент цельнометаллического самолета. В те предгрозовые годы перед войной, – я переждал щелканье затворов и вспышки фотокамер, – страна была еще очень бедна, но для него, руководствуясь высшим интересами государства, экономили на всем, и деньги предоставили. Верили, что с честью справится с
заданием.
Я выждал паузу.
– И когда работа начала давать результаты, – чертежи со всеми документами взяли и… украли! И оказались они в Германии, сослужив их армиям немалую пользу. Знает ли Халиллов и его адвокаты, сколько наших солдат поплатилось жизнью за такую халатность? Кто должен за это отвечать? За загубленную жизнь – своей жизнью?
Зал замер.
Так пускай Халиллов знает, что в отличие от нынешних лет, когда начальники не отвечают ни за что, – и такое безобразие и безответственность начались с Хрущева, – тогда время было принципиальное, и с начальников строго спрашивали.
Адвокаты Халиллова все уже поняли и незаметно переглянулись.
– С начальников спрос должен быть больше! – ударил я ладонью по столу. – Им дано больше прав, льгот и власти. Больше возможностей санаторного лечения. У них более высокие зарплаты, премии и награды. Тысячи настоящих и хороших руководителей были щедро награждены советским государством за их безупречный труд Звездами Героев.
И только самые безответственные люди стараются делать вид, будто не знают простой и великой истины: – «Кому много дано – с того много и спросится». Найдется ли хоть один в нашем зале, в нашем городе, от Вислы и до Амура, на Севере и на Юге, – кто против этого высшего принципа справедливости?
В зале не было ни звука.
– До Никиты Хрущева к суду привлекались не только прямые виновники злоупотреблений, хищений, воровства и растрат, но и плохие управленцы и начальники, из-за халатности которых государство несло большой ущерб. Им много давали, но с них строго и спрашивали.
В хрущевские годы класс чиновников и начальников переломил ситуацию, и добился безответственности снизу и доверху. Их число возросло втрое. Взять стройку. Много ценных материалов стали воровать, половина стекол, кирпича и бетонных плит из-за беспечности и халатности начальства поломаны – и ни один начальник за эти безобразия уже не шел ни в тюрьму, ни под увольнение, и ничем не отвечал.
На самом верху стало то же самое. Горбачев и Ельцин развалили страну и сбросили ее по уровню жизни с 6-го на 90-е место. Их посадили? Нет. Шофер за свою ошибку – сбил пешехода – идет в тюрьму или оплачивает ущерб. А эти предатели и преступники, вместо того, чтобы быть на нарах, лесоповале и до конца дней писать покаяния о своих преступлениях или стоять под виселицей, – они стали жить лучше всех, и как короли.
Имеют иммунитет, да еще и метят на пожизненное право быть почетными членами Госсовета. За рубежом наши враги наградили этих предателей несчетным числом премий и наград. Что может ждать от таких порядков наш простой и честный трудовой человек? Ничего хорошего.
Я подождал.
– Не кто-то другой: не рулевой и не кок, не вахтенный или матрос, не кочегар и не сигнальщик, – а в час беды сам капитан по старой и мудрой, проверенной и оправданной веками традиции, остается один на своем посту и вместе с кораблем идет на дно.
Он принял на себя ответственность, и теперь на нем одном сконцентрированы все ошибки, которые погубили корабль. Любая ошибка – это его недосмотр.
А кто не знает, что в прежние старые добрые времена конструктор железнодорожного моста сам при всем стечении публики становился под мост, по которому шел первый полновесный состав? Этим он доказывал, что лично проверил все - от чертежей - и до последней заклепки и кирпича.
По залу прокатился понятливый шумок, и в сторону Халиллова сверкнули две вспышки фотокамер.
– В Америке у одного хозяина много украли. И он застрелился, ни словом не упрекнув сторожей. Ибо знал, что виновен, не все сделал, не предусмотрел, не научил, не проверял.
Туполев. – Я вышел из-за стола, прошел пару шагов вдоль возвышения и вернулся.
Как бы в недоумении слегка развел руками и спросил: – Мы что, хотим слушать его оправдания, что в этот день его не было на работе и в краже документов виновата девочка, которая выдала их кому-то не так, как положено? Или виновата уборщица, что не закрыла дверь? А, может быть, сторож? Или строители, что не сделали забор чуть повыше?
Два служителя забрали у стенографисток исписанные листы и заменили их новыми
– Нет! Начальники, – мой голос окреп, – нужны не для того, как на это надеется Халиллов, чтобы иметь государственные дачи, первыми подставлять грудь для орденов, премий и наград. Это вторично. Они должны отвечать за все. За дело. За подбор кадров и обучение. За четкий и эффективный контроль.
Эта важнейшая обязанность Халилловым забыта, преступно проигнорирована, все брошено на самотек и на «авось». «Авось, пронесет», «Авось, у них получится», «Авось, они знают», и так далее.
Вернемся к той нечаянной ошибке, которую в условиях навязанной начальством спешки, в условиях низкой зарплаты, недостаточной даже для слабого восполнения сил, невольно совершили сотрудники Халиллова. – Я раскрыл папку и нашел листок с планировкой помещений нашего здания, где строили установку «МОЛ». Этот листок я начертил полтора месяца назад, и лишь недавно с немалым трудом утвердил у пожарников.
Посмотрев листок и подумав, я указал в пространство за окном:
– Можно понять крупного руководителя, как, например, Королева, у которого были сотни тысяч работников, десятки объектов, космодромов и заводов по всей стране. Можем понять какой-то его небольшой недосмотр, ибо, к сожалению, в сутках всего 24 часа, и по этой причине он физически не в состоянии был контролировать всех своих сотрудников и охватить все объекты.
У Халиллова же… ; всего девять человек. Я вижу ваши недоуменные взгляды. Да-да, не удивляйтесь! Вы не ослышались. Не девяносто тысяч, и даже не девять тысяч, и даже не девятьсот, а всего девять человек! Де-вять! От его комнаты до самого дальнего помещения, где токарный станок – двадцать шагов, а до помещения за вот этой стеной, где случайно ошиблись Женя и Андрей, - я поднял листок с чертежами помещений, – всего три шага!
Не надо было в лютую стужу или пургу идти пешком, ехать на машине, поезде или самолете за сто или тысячу километров на космодром или Дальний Восток, как надо было Королеву. Надо было лишь встать с этого стула, ; показывал я карандашом на бумаге, - сделать один шаг к этой двери, и еще два шага по коридору в это помещение. Чтобы проверить, а если надо – то и помочь людям добрым словом или делом.
Но нет. Поступить разумно, правильно и по государственному – такого не слу-чилось. «Авось, обойдется» – таков, как мы видим, зачастую стиль работы Халиллова и многих других начальников, забывших свои обязанности, и теперь они свои недоработки стараются покрыть за счет подчиненных, лишая их копейки, столь нужной их семьям!
В волнении я прошел вдоль возвышения и вернулся к столу.
- Теперь мы знаем, к чему привели эти "авось". Не прояви бдительность и внимание простой, скромный и беззаветный труженик его коллектива Вячеслав Кузнецов, не проверь он правильность сборки схемы – и многотонный ударный генератор выдал бы энергию не в нагрузку, а был бы закорочен и оказался на грани аварии, последствия которой трудно вообразить.
Это случилось потому, что с приходом Хрущева начальство стало считать свою безответственность нормальным явлением, а раз так – значит, жди всяких ЧП. Укажу примеры.
Все представители прессы задвигались, готовя блокноты и диктофоны.
– В нашей организации, – показал я за окно. – В одном из зданий на одной из ртутных установок в легкодоступном месте конструкторы поставили вентиль. На-чальство на такой промах не обратило внимания. "Авось, мол, сойдет".
Пришел посторонний, для любопытства открыл краник, и оттуда на пол потекла ртуть. Немного, с полнаперстка, но этого хватило, чтобы три месяца чистили здание.
Начальство в стороне, душу отвели на стрелочнике. Честно скажу, что им стал я.
Поскольку начальство ничему не научилось, пришло новое ЧП. В районе реки Пахры надо было бурить ямы и ставить опоры линии электропередач для реконструкции нашего энергоснабжения. Правила производства земляных работ начальство решило не соблюдать: – "Авось, обойдется!", – и так далее.
Выбрали место, и подумав: ; "Авось, тут ничего нет!", ; решили сверлить дыру здесь. Приехала буровая машина – и точно по центру трубы просверлила стратегический керосинопровод.
Во всех инстанциях – шум и переполох. Загадили реку, прислали солдат и пожарные части, сожгли много керосина, потравили рыбу, испортили лес. Хоть кто-то из начальников ответил хотя бы одной копейкой из своей зарплаты, надбавок, или премиальных? Нет.
Наша городская котельная. Где-то была дыра, и дождевая вода могла попадать в емкости с мазутом. Начальство опять: – "Авось, дыра небольшая"; "Авось, дождей не будет", – и дождались. Ливень вытеснил из емкости несколько тонн мазута в овраг, и тот потек в реку Десну.
Перегораживали овраг, на все лето загадили реку.
На улице послышался приглушенный толстыми двойными стеклами тяжелых оконных рам распорядительный звук мегафона, и вскоре оттуда послышались поначалу отдельные выкрики, а затем и слитные скандирования: – «Ха–лил–ло–ву– да!», «Ха–лил–лов! «Сво–бо–ду! Сво–бо–ду!». «Ю–ра ты прав!». «Хал–лил–ло–ву; да! Обви–не–ни–ю – нет!», «Руки прочь от Хал–ли–лло–ва!», «Не поз–во–лим! Не поз– во–лим!»
Это не явилось неожиданностью. Уже за неделю было известно, что всё безответственное всех уровней городское, районное и областное начальство, их прислужники и клерки, все многочисленные, расплодившиеся как саранча безответственные и насквозь коррумпированные чиновники и начальники всевозможных отделов, подотделов, бюро, секторов, управлений, отделений и подразделений, согласующих, контролирующих, представительских, полномочных, согласительных, совещательных и наблюдательных комитетов и инстанций, и всякого рода постоянных и временных комиссий, префектур, столоначальников, их заместителей и массы других пустопорожних инстанций многочисленных областных, местных и прочих администраций, решили провести акцию протеста.
Вся эта всемеро разбухшая при Горбачеве, Ельцине и Путине прожорливая чиновничья рать, посаженная на "кормление" на шею обнищавшего за годы их правления трудового народа, все они явились сюда на эту площадь.
Движимые стадным чувством и круговой порукой, чуя, что прецедент с Халилловым может вывести на чистую воду и их, они пришли отстаивать свое главное, завоеванное еще при Хрущеве право на безответственность.
Переведя внимание снова в зал, я завершил:
– Туполев пустил на ветер и обесценил большие государственные деньги, добытые трудом и потом рабочих и крестьян, и хотя и невольно, но своей халатностью позволил врагу убить на полях сражений дополнительно многие тысячи наших солдат.
Были у него и другие административные грехи. Его посадили. Можно сказать, условно. Он сидел не в тюрьме, а работал в КБ на авиационном заводе, занимался тем, чем и раньше.
Имел все нужное для творческой работы и все иное, без чего не может жить настоящий ученый. Имел подчиненных. Но, как заключенный, был лишен права выхода с территории. Имел пропуск в библиотеку, солдатскую койку с солдатским одеялом в отделанной дубом большой спальне, где были такие же проштрафившиеся и забывшие о нуждах народа и о своей высокой ответственности.
Обязан был аккуратно, как в армии, заправлять под линейку постель, имел рядом тумбочку, на которую ему клали пачку сигарет «Дукат». В коридорах - мягкие ковровые дорожки и тишина. В столовой – крахмальные скатерти и почти ресторан-ное обслуживание с официантками. Но как ЗЕК, он по тюремным правилам имел обязательный номер, и здание находилось под охраной.
Туполев тогда еще не был тем Туполевым, каким стал позже, но здесь многое понял и стал по настоящему серьезным и ответственным. Отлично работал, и еще при товарище Сталине стал Героем Соцтруда и получил целых четыре Сталинские премии! Если бы таким образом хотя бы на неделю посадили Халиллова…
Не закончив фразы, я прислушался. На площади начался митинг. Мегафон разносил брань в адрес свергнутого Горбачевым и Ельциным Советского строя, посылал самые искренние холуйские слова лести и благодарности нынешним коррумпированным властям, хвалил их за "свободу", имея в виду свою свободу от ответственности и свободу взятками и поборами обирать народ.
Ругали Маркса, Ленина и Сталина, пугали и призывали к бдительности и невозврату в прошлое.
И более всего на свете боялись, что вернется время Сталина, их разгонят, сократят в сорок раз и оставят лишь тех, кто еще годен для перевоспитания и может научиться хотя бы одному полезному делу. Для остальных же наступит почти смерть: их паразитированию, взяткам, безделью и воровству придет конец, и их заставят честно трудиться на общество.
К микрофону выстроилась целая очередь, и почти каждое выступление сопровождалось громовым многократным скандированием: «Пока мы едины – мы непобедимы!».
Именно этот лозунг был входу у "демократов" в 1987-90 годах, когда они небольшими еще кучками собирались в Москве у памятника Пушкину, перед гостиницей «Москва», у Парка Горького или в Лужниках.
Они победили, и тут же принялись за воровство. Всех надули ваучерами, лишили сбережений и присвоили землю, финансы, недра, заводы и фабрики. Месяцами и годами не платили людям зарплату, прокручивая эти деньги в банках и вывозя за рубеж.
Народ обнищал, стал вымирать по миллиону в год – а они озолотились. Понастроили себе дворцов, борделей, ресторанов и казино, обзавелись свитами слуг, бронированными «Мерседесами» и вооруженной охраной, захватили все средства массовой информации.
Даже самый ярый враг Советской власти Солженицын, которого Ельцин и все "демократы" использовали как таран для своих целей, а потом (как похитители автомобилей поступают с хозяином авто – выбросили его на обочину), – чуть одумался. В мае 2000 года в программе Киселева «Итоги» он запоздало сокрушался в выборе "попутчиков":
«В результате ельцинской эры разгромлены все основные направления нашей государственной, народно-хозяйственной, культурной и нравственной жизни. Ничего не осталось такого, что не было бы разгромлено или разворовано».
3
Некоторое время суд заслушивал адвокатов Халиллова и занимался процедурными вопросами. Весьма удачно выступил свидетель в защиту Халиллова – представитель администрации области, дородный господин в тройке и пенсне. Иногда снимая его, отставляя в сторону и заглядывая в бумажку, он довел до сведения суда назначение и содержание должностных инструкций:
– Там четко прописаны обязанности персонала, и каждый работник обязан обеспечить их точное исполнение. В противном случае – брак в работе и ущерб производству. В отношении таких нерадивых работников начальник – в данном случае наш Юрий Николаевич Халиллов, – обязан принять меры административного воздействия. – И он привел ряд убедительных примеров, когда строгие меры административного и материального наказания подчиненных приводили к повышению труддисциплины и эффективности труда.
Адвокаты что-то записывали, а сам Халиллов и до этого невозмутимый, совершенно ободрился и насмешливо посмотрел в мою сторону и в сторону суда. Сложив руки на груди, он откинулся на спинку стула и, казалось, потерял интерес к обсуждению.
Председатель спросил – есть ли должностная инструкция на самого Халиллова, но представитель администрации, наторевший в искусстве отшить посетителя, мастер отфутболить или положить под сукно любое дело и замариновать любой вопрос, умело ушел от ответа. Причем так, что вторично подымать этот вопрос было уже неловко.
Адвокаты были вполне удовлетворены, на их лицах было написано полное торжество и они готовились к своему сокрушительному финальному выступлению, призванному поставить точку в этом процессе.
А митинг не умолкал. С целью выгородить Халиллова, там был сделан упор на бичевание подчиненных и на показ их в самом невыгодном, в отличие от начальников, свете. Слышались гневные речи о нерадивости подчиненных, незнании ими инструкций и служебных обязанностей, об их халатности и многих других грехах.
Выносились резолюции об усилении административного и материального наказании подчиненным, о недопустимости послаблений для подчиненных, об усилении спроса с подчиненных, о неотвратимости их наказания и т. д., и, казалось, невозможно было придумать еще какое-то новое наказание, – а очередь к микрофону не уменьшалась. Все новые грозы и брань в адрес подчиненных – и ни одного слова об ответственности начальников.
***
Вдруг на улице произошло возбуждение. Часть толпы придвинулась к зданию, и до середины окон стали долетать цветы и записки, бросаемые экзальтированными дамочками, которые гоняют посетителей их контор за бесконечными справками и бумажками, каждая из которых стала стоить при новой власти немалых денег.
Для этих ненужных справок и бумажек нужны новые начальники – и так далее, пока не останутся одни начальники.
Под окнами затрещали кусты, где-то внизу выдавили стекло, и за одно из окон зала суда стало цепляться чье-то плотное тело. Подталкиваемое снизу десятками рук, оно пыталось влезть на гранитный подоконник, и от возмущения и натуги его потное лицо было покрыто красными и белыми пятнами. Слетела шляпа, смятая в трубку газета мешала как следует уцепиться, – и тело соскользнуло обратно вниз на руки и головы толпы.
В зал стали проникать какие-то люди, они выискивали Халиллова а и знаками показывали о своей поддержке.
Поразмыслив, я написал Председателю записку. Готовясь к сегодняшнему мероприятию, я на всякий случай взял еще один документ о непреложной ответственности высокого начальства, вплоть до уголовной, и теперь хотел предложить его вниманию чиновников на улице. Может быть это, хотя бы немного, позволит их образумить и заставит уйти?
Председатель хотел было навести порядок и вызвать охранное отделение, чтобы призвать площадь к спокойствию, но я передал ему записку, и пока он читал, передал секретарю суда принесенные мною дополнительные материалы.
Председатель прочел записку, подумал, посоветовался с заседателями, те кивнули, и мне предоставили слово для заявления.
– Люди на площади не знают, о чем мы говорим. Велите установить там громкоговоритель, и он им все объяснит.
Вскоре это было сделано и Председатель, еще раз посмотрев мою записку, спросил:
– Обвиняемый Халиллов, известно ли вам, за что в августе 1941 года был расстрелян командующий Западным особым военным округом генерал Павлов?
Вопрос был не по адресу, поскольку Халиллова мало интересовали такие вопросы. Он мог многое рассказать о науке и своих исследованиях, имел 1-й разряд по лыжам и мог дать самую квалифицированную информацию о подготовке лыжного инвентаря, об особенностях лыжных трасс и участии в соревнованиях, особенно в марафонских на 50, 60, и даже 90 километров в Швеции, но в вопросах предвоенной и военной истории был не силен. Ибо не жил по завету: – «Каждый должен стремиться к истине, аки умирающий от жажды к источнику».
Потупили взор и сделали вид, будто они заняты, его адвокаты.
Не дождавшись ответа, Председатель обратился ко мне. Я встал.
– Это, пожалуй, самый тяжкий случай халатности, имевший место в нашей стране. Но следствием этой, казалось бы, небольшой поначалу халатности, могла стать гибель государства.
Эта халатность началась в мае 1941 года, и эта вопиющая халатность была ликвидирована лишь через полгода у стен Москвы, благодаря сверхусилиям всего советского народа и руководства нашей страны. У секретаря суда имеются на этот счет ряд материалов. Прошу дать ему возможность ознакомить с ними зал, поскольку все это имеет прямое отношение к нашему делу.
Председатель посовещался с заседателями, те кивнули, и он объявил:
– Прошу секретаря ознакомить суд с имеющимися материалами!
За эти несколько минут секретарь профессионально цепко и быстро просмотрел предложенные мною документы и так, будто изучал и работал с ними целый год, доложил:
– Павлов Дмитрий Григорьевич, Герой Советского Союза, участник пяти войн и боев в Испании, перед войной - командующий Западным Особым Военным округом. Зона ответственности с севера на юг: Гродно – Белосток – Брест протяженностью около 300 км.
В составе округа три армии. На севере в районе Гродно 3-я армия, командующий Кузнецов, на Белостокском выступе – 10-я армия, командующий Голубев. И на юге в районе Бреста – 4-я армия, командующий Коробков.
После смерти Сталина Г.К. Жуков по личной просьбе Хрущева написал к пленуму ЦК доклад, – секретарь поднял и показал бумаги, – где утверждал следующее:
«Вследствие игнорирования со стороны Сталина явной угрозы нападения фашистской Германии на Советский Союз, наши Вооруженные Силы не были своевременно приведены в боевую готовность, к моменту удара противника не были развернуты, и им не ставилась задача быть готовыми отразить готовящийся удар противника».
- Это утверждение Г.К. Жукова, - сказал секретарь, - неверно. Вот недавно поднятый из архива приказ Павлову от 14 мая 1941 г. за № 503859/СС/ОВ за пять недель до войны, изданный на основе решения правительства. Шифр СС/ОВ означает «Совершенно секретно, особой важности». Приказ подписан Наркомом обороны маршалом С.Тимошенко и самим начальником Генерального штаба Г.Жуковым.
Подобные приказы были направлены и в другие пограничные военные округа и Военно-Морской флот. Эти приказы, утаенные после смерти Сталина Хрущевым, обнародованы лишь сейчас. Читаю отдельные выдержки приказа Павлову:
«С целью прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск округа к 20 мая 1941 г. лично Вам, начальнику штаба и начальнику оперативного отдела штаба округа разработать:
а) детальный план обороны государственной границы от Капчямиестис до иск. озера Свитязь;
б) детальный план противовоздушной обороны. Задачи обороны: не допустить вторжения… …действиями авиации обеспечить нормальную работу железных дорог и сосредоточения войск… …всеми видами разведки определить группировку войск противника… …действиями авиации завоевать господство в воздухе и мощными ударами по основным железнодорожным узлам, мостам, перегонам и группировкам войск нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника…
Особое внимание уделить противотанковой обороне… …предусмотреть нанесение контрударов механизированными корпусами,… отрекогносцировать и подготовить тыловые рубежи на всю глубину обороны вкл. р. Березина.
На случай вынужденного отхода разработать план… …разработать план подъема войск по тревоге… план эвакуации фабрик, заводов, банков…»
- Этим приказом, - продолжал секретарь, - ставилась задача удержания немцев у границ в течение 15 дней, – срока, необходимого для проведения мобилизации.
Требуемый план Павловым был подготовлен. Он большой, предлагаю суду отдельные выдержки. Павлов доложил, что готов:
«…нанести одновременный удар по установленным аэродромам и базам противника, расположенным в первой зоне, до рубежа Инстербург, Алленштайн, Млава, Варшава, Демблин, прикрыв действия бомбардировочной авиации истребительной авиацией. Для выполнения этой задачи потребуется 138 звеньев, мы имеем 142 звена, т.е. используя всю наличную бомбардировочную авиация, можем решить эту задачу одновременно…
…для удара по железнодорожным мостам могут быть использованы только самолеты ПЕ-2 и АР-2, которые могут производить бомбометание с пикирования. Бомбометание по мостам с горизонтального полета малоэффективно и требует большого расхода самолетов.
Ввиду того, что у нас мало пикирующих бомбардировщиков, необходимо взять для разрушения только главнейшие мосты, как-то: в Мариенбурге, Торне, Варшаве и Демблине…
…в целях сокращения сроков готовности части должны иметь носильный запас винтовочных патронов (90 штук на винтовку) в опечатанных ящиках под охраной дежурного и дневального в подразделениях; на каждый станковый пулемет иметь набитыми и уложенными в коробки по 4 ленты; на ручной пулемет и автомат – по 4 диска…»
Сзади судейского стола появился служитель и, наклонившись, он что-то шепнул членам суда. Председатель знаком руки остановил секретаря суда и спросил:
- Прошу повторить для стенографии дату издания приказа Наркома обороны Павлову о подготовке вверенных ему войск к обороне, и о подготовке контрударов по немецкой территории!
- Дата издания приказа ; 14 мая 1941 года, ; заглянув в бумагу, повторил сек-ретарь.
- Чем объяснить столь быстрый последующий разгром его войск? Какие имеются на этот счет материалы?
- Вот стенограмма допроса Павлова, отданного под суд за развал его фронта. Получив в час ночи 22 июня предупреждение наркома обороны о возможных провокациях на границе или внезапном нападении, он сообщает суду:
«Согласно указанию наркома я немедленно вызвал к аппарату ВЧ всех командующих армий, приказав им явиться в штаб армии вместе с начальниками штабов и оперативных отделов. Мною также было предложено командующим привести войска в боевое состояние и занять все сооружения боевого типа, и даже недоделанные железобетонные.
На это мое распоряжение Кузнецов ответил, что согласно ранее мною данных указаний, патроны войскам он раздал и в настоящее время приступает к занятиям сооружений.
Командующий 10-й армией Голубев доложил, что у него штабы корпусов после военной игры оставлены для руководства войсками на том месте, где им положено быть по плану. Я предупредил Голубева, чтобы он войска держал в полной боевой готовности и ждал моих дальнейших распоряжений.
Коробков – командующий 4-й армией, доложил, что у него войска готовы к бою. Боеготовность Брестского гарнизона он обещал проверить. На это я Коробкову указал, что гарнизон должен быть на том месте, где ему положено по плану, и предложил приступить к выполнению моего приказания немедленно.
Явившись ко мне в штаб округа, командующий ВВС округа Копец и его заместитель Таюрский доложили мне, что авиация приведена в боевую готовность полностью и рассредоточена на аэродромах в соответствии с приказом НКО.
Этот разговор с командующими армий происходил примерно около двух часов ночи.
В зале суда слышался легкий шум. Корреспонденты строчили что-то в блокнотах и срочно перезаряжали записывающую аппаратуру, некоторые, пригибаясь и на ходу роняя и собирая бумажки, спешили к выходу, чтобы первыми сообщить своим редакциям о потрясающей новости.
Что истинным оказывается то, войска на границе в ночь нападения вовсе не были в отпусках и не спали в своих постелях, ; как беспрерывно все послевоенные годы обманывала хрущевская пропаганда, - а всю ночь не сомкнули глаз и были на посту.
…В 3 часа 30 минут народный комиссар обороны позвонил мне по телефону и снова спросил ; что нового? Я ему ответил, что сейчас нового ничего нет… В течение дальнейших 15 минут я получил от командующих следующую информацию:
От командующего 10-й армией: «Все спокойно».
От 4-й армии: «Всюду и все спокойно, войска выполняют поставленную вами задачу».
На мой вопрос – выходит ли 22-я танковая дивизия из Бреста, получил ответ: «Да, выходит, как и другие части».
Командующий 3-й армией ответил мне, что у него ничего нового не произошло. Войска Иванова – начальника укрепрайона – находятся в укреплениях. 56-я стрелковая дивизия выведена на положенное ей место по плану; 27-я стрелковая дивизия тоже на своем месте, она примерно за месяц до начала военных действий мною была переведена из Сопоцкин – Гродно на Августов – Граево, Сухового. Эти места утверждены Генеральным штабом.
С началом нападения и боевых действий Павлов доложил ситуацию наркому обороны, и последний приказал: «Действуйте так, как подсказывает обстановка».
Около пяти часов Кузнецов сообщил, что войска противника им сдерживаются, но что Сопоцкин весь горит.
В 7 часов Голубев сообщил, что все попытки противника углубиться на нашу территорию им отбиты.
Генерал Семенов доложил, что Ломжа противником взята, но контрударом 6-й кавдивизии противник из Ломжи выбит.
- Но! - поднял палец секретарь, - противник наращивал удар, наши войска вступили в тяжелые бои, ; и тут всплыли все упущения, допущенные командующим Западным округом. Вот показания Павлова на суде:
«…Основное зло я нанес своей беспечностью и неповоротливостью, я слишком много доверял своим подчиненным и не проверял их. Эта беспечность передавалась моим подчиненным.
Так, например, мною был дан приказ о выводе частей из Бреста в лагерь еще в начале июня текущего года, и было приказано к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста.
Я этого приказа не проверял, а командующий 4-й армией Коробков не выполнил его, и в результате 22-я танковая дивизия, 6-я и 42-я стрелковые дивизии были застигнуты огнем противника при выходе из города, понесли большие потери и более, по сути дела, как соединения, не существовали.
Я доверил Оборину – командир мехкорпуса – приведение в порядок мехкорпуса, сам лично не проверил его, в результате даже патроны заранее в машины не были заложены».
- Упущений и недосмотров у Павлова оказалось много, - сказал секретарь. - Вот некоторые из них:
«…Также одним из вредных моментов является недостаток солярового масла для танковых дизелей, в результате чего 6-й мехкорпус бездействует. При проверке мною в 5-м отделе генштаба и УСГ (Управление снабжением горючим) начальник Ермолин и в УСГ – начальник Котов мне доложили, что горючего для ЗАПОВО отпущено потребное количество и хранится в Майкопе, тогда как на самом деле оно должно было храниться в Белостоке.
Практически получилось, что на 29 июня в ЗАПОВО недополучено 1000 тонн горючего. Надо полагать, что Котов и Ермолин доложили правительству, что ЗАПОВО обеспечено полностью горючим, не указав места его нахождения, тем самым ввели правительство в заблуждение.
…В отношении строительства УРов я допустил со своей стороны также преступное бездействие. В 1940 году строились только отдельные узлы, а не сплошная линия укреплений, и я поставил об этом вопрос только в 1941 году, перед событиями.
Вопросы эти хотя и были разрешены положительно, но было уже поздно. В результате моей бездеятельности УРы к бою готовы не были. Из 590 сооружений было вооружено только 180-190 и то очень редкими узлами.
Остальные бетонные точки пришлось использовать как временные пулеметные гнезда и убежища. Такое положение с УРами дало возможность противнику безнаказанно их обходить и форсировать.
…По связи. Я передоверил этот важнейший вопрос Григорьеву – нач. связи, в результате чего он не подготовил связь, а я не проверил ее. Радиостанций в округе не было в достаточном количестве, последние были выбиты из строя, в то время как при моем настоятельном обращении в центральный склад НКО мою просьбу могли бы удовлетворить, так как радиостанции там были.
…Командир мехкорпуса Оборин больше занимался административными делами и ни в коей мере не боевой готовностью своего корпуса, в то время как корпус имел более 450 танков. Оборин с началом военных действии потерял управление и был бит по частям.
Предательской деятельностью считаю действия начальника штаба Сандалова и командующего 4-й армией Коробкова. На их участке совершила прорыв и дошла до Рогачева основная мехгруппа противника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста, чем подвергло эти части разгрому. Штаб потерял с первого дня боя управление частями и доносил только о своем местонахождении…»
…УЛЬРИХ (Председатель суда). 9 июля 1941 года на лд. 59, том 1, вы дали такие показания: «В отношении авиации. Я целиком доверил на слово рассредоточение авиации по полевым аэродромам, а на аэродромах по отдельным самолетам, не проверил правильность доклада командующего ВВС Копца и его заместителя Таюрского. Допустил преступную ошибку, что авиацию разместили на полевых аэродромах ближе к границе, на аэродромах, предназначенных для занятий на случаи нашего наступления, но никак не обороны». Эти показания вы подтверждаете?
ПАВЛОВ. Это совершенно правильно. В начале военных действий Копец и Таюрский доложили мне, что приказ народного комиссара обороны СССР о сосредоточенном расположении авиации ими выполнен. Но я физически не мог проверить правильность их доклада. После первой бомбежки авиадивизия была разгромлена. Конец застрелился потому, что он трус.
…УЛЬРИХ (Коробкову): Подсудимый Павлов на предварительном следствии дал о вас такие показания: «Предательской деятельностью считаю действия начальника штаба Сандалова и командующего 4-й армией Коробкова. На их участке совершила прорыв и дошла до Рогачева основная мехгруппа противника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста» (лд. 62, том 1).
КОРОБКОВ. Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел.
ПАВЛОВ. В июне месяце по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря.
КОРОБКОВ. Я об этом не знал. Значит, Попова надо привлекать к уголовной ответственности за то, что он не выполнил приказа командующего.
- И так далее, - подвел итог секретарь, и положил бумаги на стол.
***
Пока зал приходил в себя от этих новостей, Председатель спросил у членов суда ; имеются ли у них вопросы, и один из них обратился к секретарю:
- Нет ли данных по материальному ущербу, понесенному в результате потери указанного района?
На что секретарь ответил, что по гражданской части таких данных у него на руках нет, а по военной части есть:
- «…К 26.06 на территории, занятой противником, осталось более 60 окружных складов, в том числе 10 артиллерийских, 25 горючего, 14 продовольственных, 3 автобронетанковых. Общие потери к этому времени составили:
боеприпасы – свыше 2000 вагонов (36% запасов фронта);
горючего – более 50 тыс. тонн (50% запасов);
автобронетанкового имущества – около 500 выгонов;
продфуража – около 40 тыс. тонн (50% запасов);
вещевого имущества – 400 тыс. комплектов (90% запасов).
Потери инженерного, обозно-хозяйственного, медико-санитарного имущества и средств противохимической защиты (85 - 90% запасов).
Немецкий генерал фон Бутлар в сборнике статей германских генералов «2-я мировая война» – секретарь раскрыл объемистый коричневого цвета фолиант, – собщает:
«Уже 27 июня, то есть в тот момент, когда бои в районе Белостока были еще в полном разгаре, передовые части танковых групп встретились под Минском и замкнули в огромном кольце окружения крупные силы противника. Бои в этом районе закончились 9 июля. …В ходе этого большого двойного сражения было захвачено свыше 300 тысяч пленных, более 3 тыс. танков и около 2 тыс. орудий».
В зале повисло тяжелое молчание. Слишком велики были потери, и залу надо было прийти в себя.
- А как было на других фронтах? - спросил, наконец, Председатель.
- Цитирую того же фон Бутлара:
«…Критически оценивая сегодня пограничные сражения в России, можно прийти к выводу, что только группа армий «Центр» смогла добиться таких успехов, которые даже с оперативной точки зрения представляются большими. Лишь на этом направлении немцам удалось разгромить действительно крупные силы противника и выйти на оперативный простор.
На других участках фронта русские повсюду терпели поражения, но ни окружить крупных сил противника, ни обеспечить для моторизованных соединений достаточной свободы маневра немцы не сумели».
«…Группы армий «Север» и «Юг» продвигались, как правило, тесня искусно применявшего маневренную оборону противника, и на их фронтах даже не наметилось никаких возможностей для нанесения решающих ударов».
- Членами Военных советов на Южном направлении был Буденный, на Северном – Ворошилов, - пояснил секретарь. – В этих округах и на Черноморском флоте выполнили майский приказ о приведении войск в состояние повышенной боевой готовности и подготовились к обороне много лучше, чем на Западном, что и отмечено немецким командованием.
Более поздние заявления командования нашего флота хрущевских времен о том, что, будто, они сами по своей инициативе, и даже "на свой страх и риск" привели флот в состояние готовности» – это их фантазии, самовосхваление, и не соответствуют истине. Флот был подготовлен согласно приказу.
- Как звучит приговор по делу Павлова? - задал вопрос один из членов суда.
- Зачитаю констатирующую часть, - ответил секретарь:
«…Предварительным и судебным следствием установлено, что подсудимые Павлов и Климовских, будучи первый – командующим войсками Западною фронта, а второй – начальником штаба того же фронта, в период начала военных действии германских войск против Союза Советских Социалистических Республик проявили трусость, бездействие власти, нераспорядительность, допустили развал управления войсками, сдачу противнику оружия без боя и самовольное оставление боевых позиции частями Красной Армии, тем самым дезорганизовали оборону страны и создали возможность противнику прорвать фронт Красной Армии.
Обвиняемый Григорьев, являясь начальником связи Западного фронта и располагая возможностями к налаживанию боеспособной связи штаба фронта с действующими воинскими соединениями, проявил паникерство, преступное бездействие в части обеспечения организации работы связи фронта, в результате чего с первых дней военных действий было нарушено управление войсками и нормальное взаимодействие воинских соединений, а связь фактически была выведена из строя...»
Аналогично по А.Коробкову, ; сказал секретарь. Все четверо были обвинены в преступлениях, предусмотренных статьями 193-17/б и 193-20/б УК РСФСР, и, руководствуясь статьями 319 и 320 УПК РСФСР, их лишили орденов и медалей и прису-дили к высшей мере наказания ; расстрелу.
***
В зале висела гнетущая тишина.
Обратившись к адвокатам Халиллова и ко мне, Председатель спросил: ; имеются ли у нас вопросы или заявления. С их стороны ответа не последовало, а я помедлил, и встал.
- Только что перед нами… развернулась тяжкая картина. - Я помолчал. - Да, на тот момент мы были слабее. И потому отступали.
Это наше счастье, что командующие других фронтов оказались не столь беспечны и халатны, как Павлов, или как наш Халиллов. Которые, отдав приказ или распоряжение, считают свою миссию выполненной. А как выполняется распоряжение, или не так выполняется, или совсем не выполняется - это, вроде бы, получается, уже не их дело.
Весь тот ужас, который мы только что слышали о начале войны - это результат безответственности начальников. Разница между Халилловым и Павловым лишь в том, что один чуть не угробил 200-тонный ударный генератор, а другой погубил несколько армий. Переставь их местами - и результат был бы тот же. У Халиллова была бы потеря всего военного имущества, окружение сотен тысяч безоружных и полный разгром, а Павлов сжег бы ударный генератор.
Но! – Я выждал паузу. – Осветив бесстрастным лучом нашего разбирательства безответственность Павлова, мы высветили не всю цепочку халатности, произошедшей на Западном фронте.
Ко мне неслышно подошел служитель и положил на стол материалы, которые вернул мне секретарь суда.
- Павлов получал приказы. От кого? От своего начальника. А скажите, что должен и строго обязан был делать этот начальник Павлова, который за месяц до войны отдал ему вот этот, - я поднял бумагу, - вот этот приказ о подготовке войск к обороне?
О необходимости быть готовым к нанесению всей авиацией Западного округа ответного удара по немецкой территории, по железнодорожным мостам и скоплениям его войск? Что должен был делать этот начальник Павлова? Ничего? Уехать в отпуск? Забыть о таком важнейшем для безопасности страны приказе? Оставить все на "Авось"?
- Следить!… Контролировать!… Проверять!… - средь общего шума раздавались выкрики из зала.
- Верно. А кто был тогда начальником Павлова? Кто по долгу службы был обязан постоянно «следить» и «проверять»?
Я ждал ответа.
- На кого законом возложены обязанности по обороне страны? Персонально? На Наркома обороны С. Тимошенко и тогдашнего начальника Генштаба Г. Жукова.
Они отдали приказ, и за почти полтора месяца! - не удосужились убедиться в его выполнении, хотя у них под рукой масса инспекций по всем родам войск и уйма разных комиссий! Результат налицо. Ничего из требуемого в приказе Западному военному округу не было выполнено.
Умудрились даже потерять бумагу с распоряжением о выводе войск из Бреста. С момента основания там крепости и с царских времен войска ежегодно в мае выводились из города в летние лагеря для боевой учебы, артиллерийской стрельбы и так далее. А в этот год почему-то впервые за сто лет остались в городе. Почему? Может быть, намеренно?
Ведь любой приказ заканчивается - "Об исполнении донести"?
Потому при выходе из города их полностью разгромили. Где был начальник Генштаба Жуков? Почему не проверил выполнение своего приказа – выводятся ли танковые дивизии и механизированные корпуса из города, или оставлены на разгром?
Назовите мне, что может быть хуже такой беспечности, или даже намеренного предательства?
Я переждал шум в зале.
- Вернемся к фразе Жукова «…не ставилась задача быть готовыми отразить готовящийся удар противника». Очень странно. Можно ли в это поверить? Ведь это главная его работа и обязанность – блюсти оборону страны? И он не проявил беспокойства, - что перед ним нет задач?
Послушаем других очевидцев событий.
По воспоминаниям видных военных и видных деятелей государства, в последние два предвоенных года не было ни одного заседания Политбюро, где бы со всей остротой не обсуждались вопросы подготовки к войне, которая уже бушевала в Европе и грозила перекинуться к нам.
В связи с этим наши военные расходы с 5,5% в первой пятилетке были подняты до 25% в 1939 году, и затем до 40% в 1940 году!
То есть, расходы на оборону увеличились в семь раз, и были на пределе возможного, хотя даже 35 процентов, по мнению всех зарубежных экономистов, грозят полным развалом любой экономики.
А мы пошли на такие меры, и выдержали.
Самым срочным образом форсировалось создание индустрии и оборонной промышленности, ставились крупные задачи быстрейшей организации производства новых видов боевой техники.
Напомню, что задачами первых пятилеток являлось:
– Задача 1-й пятилетки – (1927-1932) ; создание военного потенциала, обеспечивающего превосходство над самым крупным тогда в военном отношении капиталистическим государством мира – Францией.
– Задача 2-й пятилетки – (1933-1937) – создание военного потенциала, обеспечивающего превосходство над коалицией 2-3 крупных в военном отношении капиталистических государств.
– Задача 3-й пятилетки (1938-1942) – создание военного потенциала, обеспе-чивающего превосходство над любой комбинацией крупных в военном отношении государств капиталистического мира, при любых вариантах борьбы на всех театрах военных действий.
В 1939-41 годах были дополнительно открыты 6 военных академий, 180 военных училищ и школ.
Без изменения железнодорожного расписания с востока на запад скрытно были переправлены несколько армий и 800 тысяч резервистов. На строительстве укрепленных районов вместе со строительными батальонами ежедневно трудились:
в Прибалтийском округе 57 тысяч человек;
в Западном округе 34 тысячи человек;
в Киевском округе 43 тысячи человек.
Ввиду нарастающей опасности войны и с целью увеличения выпуска военной продукции в 1940 году был даже издан Указ о переходе всех предприятий с 7-часового рабочего дня, установленного в 1929 году, – опять на 8-часовой рабочий день.
И все трудящиеся страны отнеслись к этому с пониманием, ибо знали, что их труд необходим для отпора врагу.
Разве Жуков не знал о таких огромных мероприятиях в области обороны? Он что, не читал даже газет?
Я взял со стола старую патефонную пластинку в порыжелом от времени конверте Апрелевского завода:
; Предъявляю суду доказательство, что задачу готовности к чужеземному нашествию никто не скрывал, и, наоборот, вопреки заявлению Жукова, эта задача самым широким образом была озвучена перед всей страной. Уважаемый суд, примите, пожалуйста, этот бесценный исторический документ, и дайте указание воспроизвести его!
Судья отдал распоряжение, вскоре в зал вкатили на столике последней модели проигрыватель, и в зале мощно раздалась мелодия «Если завтра война»:
Если завтра война, если враг нападет,
Если темная сила нагрянет,
Как один человек, весь советский народ
За свободную Родину встанет.
Припев:
На земле, в небесах и на море,
Наш завет и могуч, и суров:
«Если завтра война, если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов!».
Полетит самолет, застрочит пулемет,
Загрохочут могучие танки,
И линкоры пойдут, и пехота пойдет,
И помчатся лихие тачанки.
(Припев)
Мы войны не хотим, но себя защитим,
Оборону крепим мы недаром,
И на вражьей земле мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом.
(Припев)
Подымайся народ, собирайся в поход,
Барабаны сильней барабаньте,
Музыканты вперед, запевалы вперед,
Нашу песню победную гряньте!
Припев:
На земле, в небесах и на море,
Наш завет и могуч, и суров:
«Если завтра война, если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов!».
Зал прочувственно выслушал эту мелодию, и глаза многих в эти торжественные минуты осветились радостью и гордостью за свою великую страну, которая именовалась СССР.
Ничего уже не требовалось пояснять, зал все отлично понимал, и лишь для формальности и протокола я сделал последнее замечание:
; В этой замечательной и широко известной песне перед каждым пионером и школьником, рабочим и колхозником, новатором и конструктором, солдатом и генералом, перед каждым юношей и девушкой, перед всеми ; кратко и четко сформули-рована программа защиты первого в мире государства рабочих и крестьян. И наша Красная Армия и советский народ с честью выполнили все, что говорилось в каждой строке этой песни.
И то, что мы «войны не хотим, но себя защитим», и «оборону крепим мы недаром», и то, что врага «разгромим мы могучим ударом». И разгромили нашествие всей Европы вместе с Гитлером, освободив от фашизма весь мир!
Разве к Жукову и его генштабу не относилось «Будь сегодня к походу готов!»? Ко всем относилось, даже к октябрятам и пионерам, которые стремились получить значок БГТО ; «Будь готов к труду и обороне!», а к Жукову нет?
Как еще более ясно сказать о необходимости готовности к отпору?
В первую очередь и без всяких подсказок это должна знать сама армия, от солдата до генерала. Ведь Жуков противоречит себе, когда в своих мемуарах говорит, что по всем нормативам и Уставам боеготовность армии в любой ситуации - подчеркиваю: в любой! - не более нескольких часов, а в авиации - один час.
Это первейшая забота военного начальства и закон любой армии. Это их основная работа. Сколько им надо собираться по тревоге: взять оружие, построиться, сесть в танк, самолет? День? Два? Три? Неделю? Да за это время их всех прикончат. Генштаб такой готовности не обеспечил.
- Тимошенко, - подошел я к завершению, - виноват как и Жуков, но чуть меньше. Да, вина его огромна. Но на грамм, на миллиграмм, на неизмеримо малую долю меньше. Ибо после войны хотя бы помалкивал о своем упущении, а Жуков сразу после смерти Сталина принялся сваливать всю вину с себя за свою вопиющую халатность и разгром Западного фронта путем чудовищной клеветы на Сталина.
Будто им, - читаю еще раз, - «не ставилась задача быть готовыми отразить готовящийся удар противника».
Это же надо придумать такую клевету! Стал сваливать на того, кто больше всех сделал для создания могучей индустрии и оборонной промышленности, которая сокрушила фашизм!
Кто после этого может поверить, что перед всем народом ставилась задача «Будь сегодня к походу готов!», а перед Жуковым «…не ставилась задача быть готовыми отразить…»???
Как можно так врать и не провалиться сквозь землю?!
Жуков под указкой Хрущева все перепутал. Да, от него требовали соблюдать выдержку и не поддаваться на провокации немцев, желавших представить нас агрессорами и тем лишить сочувствия и поддержки всего мира, чтобы мы, к удовольствию наших врагов, остались одни и воевали со всех сторон ; и на западе, и на востоке, и на юге.
Пока мы были слабее, но наша индустрия развивалась семимильными шагами и армия стремительно переоснащалась. От нее требовали лишь не поддаваться на провокации, но вовсе не того, чтобы «…не быть готовой». Это абсурд. Такой задачи в принципе не могло существовать.
Тот факт, что впоследствии Павлов и другие были реабилитированы - вовсе не говорит о их невиновности. Кампания хрущевской "реабилитации" носит чисто заказной, клеветнический, закрытый и огульный характер, поэтому общественности и не предоставлены все материалы как тогдашнего обвинения, так и нынешней поспешной и незаконной "реабилитации" списками.
По закону реабилитация должна проходить персонально по каждому делу. И только через новый и суд. Этого не было.
- Итак, - завершил я, - перед каждым рабочим и тружеником стояла задача крепить оборону страны, они прилагали все силы и даже пошли на беспрецедентную в мирное время меру – удлинили свой рабочий день, чтобы спасти страну.
В дополнение еще в 1927 году в каждом городе и в селе были созданы массовые организации ОСОАВИАХИМ – добровольные общества содействия обороне, авиации и химическому строительству.
Их основной задачей было, – я показал бумагу с Уставом общества, – содействовать укреплению обороноспособности страны, распространять военные знания среди населения, воспитывать его в духе советского патриотизма и постоянной готовности к защите Социалистической Родины.
Содействовать развитию различных видов спорта – лыжного, водного, стрелкового, парашютного, авиационного, мотоциклетного, конного и других.
Там советские школьники и молодежь готовились стать защитниками Родины, учились оказывать первую медицинскую помощь, занимались спортом и физкультурой, устраивали соревнования, учились строить модели кораблей и самолетов, изучали радио, азбуку Морзе, детекторный и ламповый приемник, винтовку, самолет, мотор и автомобиль.
К войне эта работа значительно активизировалась, и государство не жалело на это средств. Для начинающих и пионеров были созданы красивые значки «БГТО» – «Будь готов к труду и обороне!», а для более старших товарищей и комсомольцев, освоивших какое-то дело – почетные значки «ГТО» – «Готов к труду и обороне!».
Значки были нескольких ступеней.
Стране предстоял суровый экзамен. У всех были важные задачи. А у Жукова, по его словам, задач не было? А зачем тогда нужен генштаб и его начальник Жуков, если перед ними «нет задач»? Зачем кормить их зря?
Неужто ему было не стыдно когда писал такой вздор, хотя и под диктовку Хрущева?
Уверен, что подобных масштабов обмана нигде в истории более не найти.
Все сказанное - пояснил я – вовсе не для того, чтобы дискредитировать Жукова или Тимошенко. Они недосмотрели, прозевали, их и обязали исправлять свои ошибки, поручив защиту от прорыва немцев на Москву. Они должны еще благодарить судьбу, что, загубив столько людей и отдав столько территории, не пошли под трибунал.
---
(Из статьи О.Ю. Козинкина «Боевая готовность», «Дуэль» № 47, 2007):
– «Как минимум, Г.К. Жуков должен был попасть под суд за то, что, отдав распоряжение о приведении войск Западных округов в рамках «скрытой мобилизации» (а фактически в полную боевую готовность) к отражению очень вероятного нападения немцев – не проверил его исполнение.
И именно в том округе, против которого и оказались сосредоточены наиболее мощные силы немцев.
Вот за это его и сняли с начальника ГШ. А выкрутился Г.К. по армейскому принципу – кто первый доложит, тот и орел. Проявил "принципиальность" в наказании Д.Г. Павлова и отделался Резервным фронтом, через неделю после расстрела Павлова. А Тимошенко поехал воевать вместо Павлова».
- - -
Не все, к нашему счастью, вводят в заблуждение общественность, как Жуков, - завершил я. - Вот слова Маршала Советского Союза И.Х. Баграмяна:
«…Советское государство готовилось к отпору. Именно так мы в штабе округа расценивали назначение И.В. Сталина Председателем Совета Народных Комиссаров. Впервые за годы существования Советской власти руководство Центральным Комитетом партии и Совета Народных Комиссаров было сосредоточено в одних руках. Нужно сказать, что все с удовольствием встретили это сообщение. В начале мая мы получили оперативную директиву народного комиссара обороны, которая определяла задачи войск округа на случай внезапного нападения гитлеровцев на нашу страну»...
- - -
Я сел за свое место.
Радио разносило повсюду весть о нашем суде. После моего заявления последовали выступления представителей общественных организаций, зачитывались заявления и телеграммы трудовых коллективов многих заводов и фабрик, высших учебных заведений и тружеников полей.
- Суд удаляется на совещание - донесся до меня звук колокола.
– – –
-…Так что бы ты сделал на моем месте? - повторил Халиллов, - и я очнулся.
За его спиной в тесно уставленной комнатке светился устаревшей модели компьютер, на стойке висели плакаты, и он смотрел на меня чуть насмешливым выжидательным взглядом.
Мне надо было уже торопиться, у меня еще оставались свои дела, и я сказал, что раз уж ошибки случаются, их надо исправлять. А как иначе?
Мы поднялись. Он протянул мне руку, пожелал доброго пути, и уже по дружески добавил, что через две-три недельки, после того, как закончат испытания магнитного накопителя, поедет в Крым в Симеиз.
Их едет три семьи. Жить будут у давних знакомых, недалеко от моря. Мужчины берут с собой велосипеды, и там запланирован двухдневный горный велосипедный маршрут на Ай-Петри.
Минуту мы поговорили о море, о его несравненных красотах, и что море для нас - самое великое чудо природы. Мы еще раз пожали руки, я пожелал ему успехов в работе, - и поспешил к своим делам, чтобы успеть всё сделать и через два дня ехать в отпуск на свою любимую родину в Сибирь, в Новокузнецк.
2002 г.
*****