Политехническая новелла

Адвоинженер
  В далекие 70-е годы прошлого века мои родители убедили себя, и пытались вежливо убедить меня, что через какое-то время мне предстоит стать инженером, а после, научным работником. И поэтому меня перевели в физико-математическую школу.
  Друг моих родителей дядя Роба, к тому времени уже кандидат технических наук, соискатель докторской степени, поговорив со мной о будущем, сказал что  мне надо поступать в политехнический институт, а там видно будет. С его точки зрения у меня имелись способности строительного прораба, - хотя, этот диагноз не окончательный, - может быть, со временем я изменюсь, и тогда смогу стать настоящим ученым. И, чтобы я проникся серьезностью момента,  подарил  научно-популярную книжку "Почему мы не проваливаемся сквозь пол", которую  я не осилил, но понял, что речь идет о законе Ньютона, третьем по счету, - сила действия равна силе противодействия.
  Теперь я понимаю, что при выборе моей будущей, а не промежуточной профессии, содержание этой книги не сыграло никакой роли, только сам факт ее существования, как подарка с намеком. Все решил авторитет папы, - он очень хотел, чтобы я стал инженером.
  Летом 1978 года аттестат был получен, и я поступил в Челябинский политехнический институт, где меня ждала совсем нешкольная жизнь - студенты и преподаватели, семинары и лекции, колхозы и стройотряды.
  После зачисления я пришел к дедам и гордо объявил:
- Поступил!
- И куда ?  - последовал вопрос. Баба Поля сидела за столом в большой комнате и читала газету поверх  очков.
- В институт.
- Какой?
- Слушай, я же уже сто раз говорил, - политехнический.
  Баба Поля сложила газету пополам.
- Митя, ты слышишь? - крикнула она в сторону соседней комнаты, где дед натирал полы.
  Полотер выключили, - что ты сказала, Поленька? - дед застыл в дверях.
- Твой внук поступил в институт.
  Дед посмотрел на меня, - так ты уже здесь, как дела?
- Поступил!
- Очень рад, - торжественно сказал он, - надо это отпраздновать
- Митя, - строго вступила баба Поля, - ты что, забыл?
- Поля, - не менее строго откликнулся дед,  - внук поступил в институт!
- И что там преподают? -  обернула ко мне баба Поля
- Сопротивление материалов, - ответил я, - моя будущая специальность.
- И кто преподает? - не унималась она
- Еще не знаю конкретных преподов, но кафедрой заведует Гохфельд Давид Аронович.
- Хм, как ты назвал, Гинзбург, - Митя, это не из тех Гинзбургов, ну, ты помнишь, мы на Симстрое вместе жили после войны.
- Да нет, не Гинзбург, а Гохфельд.
- Аааа, - сказала баба Поля, -  я с Гинзбургами дружила, помогала Соне по русскому языку. Митя, ты помнишь Соню, ей еще Юлик нравился.
  Дед  извлек бутылку шампанского.
- Нет, ты подумай, - вскинулась баба Поля, - он помнит про шампанское, а про артрит забыл?
- Поленька, я давно приготовил шампанское на такой случай.
- А если он, - баба Поля кивнула на меня, - завтра поступит в балетный класс, достанешь коньяк?
  Дед откупорил шампанское, разлил по бокалам и произнес тост
- За успешное поступление!
- Слушай, - начала опять баба Поля, - до войны я знала одного Гохберга, мы встречались в Киеве. Митя, сколько ему сейчас?
- Кому, Гохбергу или Гохфельду?
- Не морочь голову, Митя, ты помнишь Иосифа?
- Конечно помню, пожалуйста, не начинай, -  дед  демонстративно отвернулся.
- А что такого, - не унималась та,  -  очень приличный молодой человек, из хорошей семьи, - отец раввин, и, кстати,он умел красиво ухаживать.
  Дед закашлялся, поставил бокал  и вышел из-за стола.
- Так и что твой Гохфельд? - баба Поля смотрела на меня поверх очков - он еврей?
- Алеут, - пошутил я.
- Давид Аронович, - рассмеялась баба Поля, - Митя, ты слышишь, у мальчика есть юмор,  он назвал  Додика алеутом, - умереть, не встать!
  Митя снова сел, - Поленька, сейчас конец двадцатого века и уже не спрашивают про национальность.
- А что тут спрашивать, когда называют фамилию Гохфельд, говорят, что доктор наук, зовут Давидом, а папу - Ароном, ну?
  Мы выпили по второму бокалу.
- Скажи а с Таней Штерн вы будете учиться вместе?
- Да, только она на другом факультете.
- Что так, - она хорошая девочка, и вы дружили в детстве.
- Дружили, но учиться будем на разных факультетах, - я не понимал какое отношение к моему блестящему поступлению имеет Таня.
- Странно, - баба Поля задумалась, - она наверно в отца. Кончила с медалью английскую школу, пошла учиться в политехнический. Роберт тоже много учился. Митя, ты помнишь как Роберт сдавал экзамены?
- Так Роберт и насоветовал нашему внуку идти на эту специальность, - вставил дед.
- Ему на эту, а Таню отправил на ту, странно, - баба Поля выражала серьезное недоумение, - почему?
- Они считают, что металловедение, больше подходит для девушки.
- Для девушки больше подходит выйти замуж за порядочного человека, - парировала баба Поля, - потом спохватилась и добавила - конечно после окончания института. Митя, помнишь тех гимназисток, что играли у нас в саду до революции, - тебе одна понравилась и ты умильно называл ее Софочкой?

  Химия тела

  Первое сентября, химия, Иткис. Золя Яковлевич.
  По-моему, он еврей, - говорила баба Поля, когда видела или слышала умного человека. Или про него. Через пару минут понял - без химичной пятерки не смогу смотреть ей в глаза.

  Лекция, следом лабораторка. И тут она. Высокая, стройная, черноглазая шатенка, с длинными ногами и роскошными волосами. Девушка Ремарка. Или Хэмингуэя. Мечта.
Переглянулись. Илья, институтский приятель.
- По твоему, он еврей, - баба Поля не промахивалась никогда.
Наблюдая за Наташей, показалось, интересуется. Видимо, Ильюше тоже.
  Остальные слушали химика. Предстоял важный опыт, результаты которого необходимо занести в таблицу, обсчитать по сложной формуле, сделать выводы, и, в конце концов, защитить .

  Через пять минут, держа в руках комплект реактивов, подошла.
- Вы столь прекрасны..., но страх перед невинностью велик. Сковал, терзает, сушит..., и буйно восторгаться не велит.
- Сто тысяч комплиментов..., восторг и восхищение безграничны..., почтения безмерна глубина..., верните только свет и цвет верните..., для вас распахнуты и сердце, и рука...
  Замерла, посерьезнела, напряглась, но внезапно широко улыбнулась.
- Мальчики, не тот вуз. Вам театральный.
- Наташа, пока вы здесь, голоса Иткиса, Ильи, мой, и вообще, звук как явление, утратили всякое значение. Поэтому, все, касаемо лабы, осталось вовне. Глухим, недоступным, непросветленным.
- Сейчас объясню, - на ухо прошептала она и быстро рассказала, что нужно делать.
  Понял.

  Надо ли говорить, Золя Яковлевич тоже понял, ибо был человеком сведущим. Во всех отношениях. Более того, остроумным, поэтому принимал отчет всерьез. Особенно у клоунов.
  Однако сдали на отлично. Собственно, как всю дальнейшую химию.

  Эх, молодость. После пронзительно многообещающего знакомства, продолжение, казавшееся столь естественным, и даже, неизбежным, так и не состоялось. Вспоминал только в момент ее появления из лаборантской.
  По странному стечению обстоятельств встретились через пару лет. В поликлинике. Несколько светлых, незабываемых дней. И врозь. Даже сейчас не могу объяснить.
 
  Несобственный интеграл

  Второго сентября семьдесят восьмого состоялась первая лекция по аналитической геометрии.
  Здравствуйте! - отчетливо произнес, стоящий за кафедрой молодой, высокий, сухощавый, темноволосый человек, - меня зовут Владимир Ильич!
  Ильич. Хорошее начало. Дальше больше. Пространство и его размерность.
- Одномерное, как оно выглядит?
  Аудитория хором:
- Прямая.
- Двумерное?
- Плоскость.
  Владимир Ильич поднимает градус, - трехмерное?
- Куб.
  Пауза.
- Четырехмерное?
  Аудитория молчит.
  Я, сидящий на задней парте, опустив глаза в стол, тихонько:
- Нет геометрической интерпретации.
- Кто сказал нет?
Молчок.
- Спрашиваю еще раз, кто сказал нет интерпретации?
  Повисает тягостное молчание. И когда решил героически сдаться, ситуация разряжается.
- Вот правильно кто-то сказал, нет геометрической интерпретации.
  В середине семестра Владимир Ильич предлагает десять сложных задач. Кто решит хоть одну, экзамен автоматом.
  На следующий день, привлеченные хитрыми первокурсниками школьные преподаватели, родители и студенты старших курсов включаются в процесс зарабатывания автоматов.
  Все безуспешно. Чужие решения терпят крах.
  Мне и девушке с потока удается решить по одной.
  Моя о нерешительном Пете, который из дома пошел в школу, но на полпути повернул к бабушке. Пройдя полпути, снова направился в школу, а еще через полпути опять повернул домой. И так до бесконечности. Куда в итоге пришел Петя?
  Получилось, Петя-Сизиф, к которому впопыхах приросла Моцартовская “Соль-минор”, обречен бродить по небольшому треугольнику до конца света.
  Владимир Ильич торжественно объявляет имена счастливчиков. И тут же предписывает решить еще парочку. Уже совсем простых. Более того, прилюдно поставив в зачетку “отлично”, требует присутствия на экзамене.
- Да, пятерки у вас есть, - говорит он, - но экзамена никто не отменял. Будете защищать последние задачки.
  На экзамене можно пользоваться хоть чем: шпорами, книгами, лекциями. Для этого на первой парте организована библиотека.
  Мало того, раз в пятнадцать минут Владимир Ильич демонстративно уходит на перекур. Шпоры, конспекты и книги не помогают. Вообще ничего не помогает.
  Чтобы сдать математику, нужно понять, решить, объяснить и ответить на вопросы.
Четверка - недостижимый результат, но никто не в обиде. Народ радостно и весело пересдает неуды.
  С самой первой лекции и на протяжении пяти лет Владимир Ильич был бессменным, а главное, всеми обожаемым, преподавателем различных математических дисциплин.
  Он дарил математику как легкую, изящную науку, в которой почти нет сложностей.
  Именно легкость, отсутствие занудства, ненужность зубрежки, но постоянная включенность в процесс математического мышления, позволили усваивать дисциплины, от которых претерпевали миллионы студентов бывшего ссср.
  Владимир Ильич легко общался, менялся марками, брал и давал читать книги, никогда не скрывал своего отношения к материалистическому мировоззрению и гуманитарно-историческим наукам.
  В начале каждого курса непременно спрашивал, какие умные книги мы прочли летом.
  Разумеется, речь шла о книгах по математике, в крайнем случае, механике.
  Поэтому летом, в жару, на пляже, скрепя всеми частями мозга, приходилось читать, а главное, усваивать веселые многообразия или сингулярные несобственные интегралы, определенные в пространстве какого-нибудь Гильберта или Банаха.
  Пару лет назад мы случайно встретились вблизи суда. Я тогда вышел "никакой" из неудачного заседания.
- Влад, вы что-то неважно выглядите!
  Замялся, замычал, попытался невнятно отшутиться, но сразу получил педагогически выверенное:
- Подумайте над этим, пожалуйста!
  Таких больше не делают, но мне (нам) повезло.
  Поэтому Владимир Ильич неотъемлемая и наиважнейшая часть вечного настоящего.
  Дай ему бог здоровья и долгих лет.
 
   Танковых войск лейтенант.

   Тридцать тысяч назад учился политехническом, занимался атлетическом, а Леонид Ильич Брежнев, будучи в добром здравии, претендовал на государственную по литературе. И хотя магазины выглядели пустыми, деревья все-еще казались большими.
Жизнь улыбалась. Первый курс на отлично, чемпион по троеборью, коллекция джазового винила, а итальянская тетка - джинсы и кожан. И эта райская картина могла продолжаться, если бы ...

   Со второго пошла военка. Раз в неделю, будь любезен. В форме и на целый день. Огневая, строевая, матчасть, ремонт. Из нас пытались сделать надлежащих защитников отечества - зампотехов, лейтенантов танковых войск. И для решения этой задачи, не жалели ни средств, ни сил.
   И правда, всякие танки стояли в помещениях военной кафедры - целые, разрезанные, с вычлененными агрегатами.
   На экзамене по огневой получил заслуженный неуд, при том, по остальным, невоенным дисциплинам - сплошные "отл.". Бдительные органы сразу заподозрили. Уж не провокация ли, не анти-ли советская выходка...

   Заведующий выпускающей кафедрой, участник войны, гроссмейстер сопромата, бесконечно авторитетный Гохфельд Давид Аронович, пригласив в кабинет, печально спросил про неуд. Сказал, не в состоянии - ахинея плюс шагать ногу.
- Прошу вас. Как угодно, но исправить.
   Тут отказывать не подобало. Пообещал. Правдами-неправдами, шпаргалками-подсказками, еле-еле справился. Пересдал. Скорее, принимавший огневую военный, сжалился. Или устал. На этом трудности не закончились. Пролезал, больше упирая на снисхождение, чем на собственные силы.
   Так, на одном из зачетов майор, выслушав ответ, попросил найти танк, стоящий прямо в аудитории. Нашел. Он покачал головой, глянул на пятерки по другим, и со вздохом поставил зчт.
   Короче, все предрекало неприятности, так как к началу сборов за мной прочно закрепилась репутация самого отстающего в деле изучения военного дела студента. В воздухе пахло грозой, ибо призрак несданного госа частенько навещал по ночам.
   Ситуация изменилась в одночасье, и с точностью до наоборот.

   Прибыв на сборы стали тащить. Мотать портянки, подшивать воротнички, изображать танковое наступление, мыть руки хлоркой и прочее. Повезло, и старшиной сделали Витька, - соседа по двору, напарника по гитаре.
   В первый-же вечер ушли наподальше, чтобы костром отметить начало, и занялись ровно тем, чем обычно развлекались длинными летними . Гитара, водочка, анекдоты. Постепенно на огонек подтянулись, в том числе, офицеры. Выпили, спели задушевные, познакомились поближе. Один майор-афганец предложил самодеятельность, как средство, исключающее муштру. После очередного тоста на том и порешили.
   Следующим утром включили в состав, и велели готовиться к конкурсу. В результате, родились частушки на офицеров, и даже лагерные блюзы, ставшие популярными, как в среде студентов, так и комсостава.
   Мало того, одержали творческий верх над соседней дивизией, тем самым подтвердив свою состоятельность. После этого освободили от всех и всяческих, пообещав содействие на госэкзамене. Мало, прикрепили к особому довольствию, повелев готовить выпускной. А по вечерам просили в офицерское собрание. На задушевное.
   Кончилось тем, что не только сдал на отлично, но единственный с курса получил от военных ценный подарок - танк из пластмассы с выгравированной на нем благодарственной надписью.

   После триумфа, скромно потупив, нанес визит. Гохфельд, увидя в зачетке отлично, недоверчиво покачал головой.
- Поздравляю, и что случилось?
- Наладились отношения.
Еще раз внимательно глянул зачетку.
- Не сомневался, хотя выучить не могли, что?
- Самодеятельность.
- Поете?
- Играю на гитаре.
- Бедные родители, как они?
- Стойко.
- Ну-ну. Впрочем, поздравляю, и надеюсь, остальное будете сдавать на общих основаниях.
   
   Так и вышло. Остальные дисциплины сдал как положено, за исключением научного коммунизма, где мадам Заикина поперек комиссии поставила отлично из любви, и окончил красным, за что следует благодарить исключительно Давида Ароновича.
   Если-б не, сдавал-бы до сих пор.

    Устойчивость

  С третьего курса нам ввели новую дисциплину - "теория устойчивости", которую читал довольно мрачный доцент Хищенко, но, надо отдать ему должное, читал внятно.
  Что такое устойчивость?
  Очень просто. Есть положение равновесия. Например, шарик на ниточке. Если его не дергать, он висит себе спокойно. Так и со стержнем. Если к торцам длинного стержня приложить силы, направленные друг к другу вдоль продольной оси, то есть, сжать, сперва ничего, а потом, при достижении критической величины усилия, он вдруг круто изогнется. Это называется потерей устойчивости. И такую потерю вызывает хитрая поперечная сила Q(x), "ку от икс". Весь год нас мытарили этой поперечиной, - еще фильма "Кин-дза-дза" не сняли, а мы, стоя в правильной позиции, эти "ку" уже вовсю делали.
  Короче, сдав устойчивость на отлично, купили две бутылки Сибирской, три плавленных сырка, хлеба и банку кильки в томате. Да, еще пачку "Космоса".
  Славка снимал тогда квартиру на пару с одним качком. Классика жанра - три мужика, две водки, три сырка, сигареты и килька. Включили Pink Floud, сперва Enimals, потом 1975, 1973, и, наконец, Deep Purple.
  Выпили, покурили, закусили, потрепались за экзамен. Потихоньку, где-то в районе Штормбрингера, Вадик напился.
  Потащили в ванную,- он лыка не вяжет, мычит, оперся на край и чакры чистит. Мы рядом курим, следим, иногда из душа поливаем, но морально Вадика поддерживаем. На третьем заходе труп принял вертикальное положение, поднял вверх указательный палец, и внятным голосом произнес, - главное, вычислить "ку от икс", и после этого рухнул окончательно, - видать, поперечная нагрузка его доконала.
  Но каков подлец, - по пьянке головы не потерял, и продолжил сдавать экзамен.   Теперь уже на практике, потеряв равновесие, принялся вычислять величину той самой "Ку", которая смогла бы его туда вернуть, но, похоже, ошибся в расчетах. Ну, так не каждый эксперимент заканчивается положительно.
  И да, телом управляет душа, а не наука. Если мы с вами каждый раз будем вычислять всякое свое движение, так и помрем не сдвинувшись с места

  В пути октября

  Надо сказать ,что в конце семидесятых лихой зигзаг судьбы приписал нашу специальность к автотракторному факультету. Этого оказалось достаточно для  установления причинно-следственной связи между сопротивлением материалов и сельским хозяйством: специальность - факультет - трактор - комбайн - поле - жатва - совхоз.
  Весной студентов обучили искусству управления комбайном и, после сдачи экзамена, выдали корочки. В результате, следующее лето предстояло провести в совхозе "Путь Октября".
  Замирая от восторга, мы направились к месту дислокации - сначала в плацкартном, потом в кузове грузовика по фронтовым дорожкам, а далее пешком - через поля прямо в искомое поднебесье.
  Столовская еда осложнялась обилием мух, но постепенно к этому все привыкли, как привыкли к палате на тридцать  коек, общему и единственному  умывальнику и дощатому туалету с незакрывающейся дверью. В конце концов, отсутствие условий для  личной гигиены  легко исправляется плодово-ягодным или розовым крепким.
  Из сверхъестественного обнаружился только деревенский книжный, где я приобрел М. Бахтина "Проблемы поэтики Достоевского" и Х. Кортасара "Игра в классики".
Удивительным было и то, что находясь за рулем комбайна мне не удалось создать приличной мегакатастрофы, за исключением сбитого столба электропередач.
  Вот напарник, тот самый Вадик, - другое дело. Управляя комбайном он намотал на жатку колючую проволоку, защищавшую аэродром от коров. Последние, увидя путь к вожделенной траве, проникли на летное поле и создали серьезные проблемы пассажирским авиаперевозкам.
  В деревне познакомился с трактористом, героем социалистического труда. Он когда-то  много сжал, еще больше намолотил, а тут на район спустили разнарядку по  героям. Его приодели в остатки костюма и отправили туда, где присваивают звания и навешивают  ордена. Мало того, с чьей-то легкой руки, вдобавок премировали путевкой в Югославию.
  Уехал нормальным мужиком, вернулся - яростным, непьющим антисоветчиком. Рассказывая о поездке в страну  оппортуниста Тито, деревенский герой признался, что до диссидентства его довела красота. Сельский тракторист оказался чувствительным эстетом и в Югославии  увидел то, чего не видел, но к чему стремился подсознательно - Дубровник, старые стены, летние кафе, нормальных людей, ясное небо, солнце, море и чистоту.
  Показывая курортные фотографии из проспекта, он спрашивал:
- Видишь замок там на горе?
- Вижу.
- Красиво?
- Да!
- А это та-же гора, только снятая из замка. Красиво?
- Очень!
- Ну вот, оттуда смотришь красиво, отсюда - красиво, а главное - везде чисто.
Неделю герой наслаждался великолепием. Потом обратный самолет доставил его в Москву, поезд - в Челябинск, и наконец, грузовичок - в родной совхоз.
Этого хватило, чтобы впасть в полное и окончательное отрицание отрицания.

  Памятник для героя
 
  С Мишей мы познакомились в восемьдесят четвертом, будучи в гостях у Сашки, и обсуждая три бутылки коньяка, Сальвадора Дали, теорию функций комплексного переменного и преобразования Фурье.
  После очередной рюмки Мишка рассказал, как служил в армии,  работал на железке и от нечего делать закончил  заочный железнодорожный институт, после чего присел паять схемы. В конце концов, паяльник привел его на кафедру физики, где он тихонечко исполнял младшего инженера, а по вечерам пил спирт и читал поэта
Н.Рубцова.
  Случайно выяснилось, что этот младший дворник может делать ровно все то, чем занималась кафедра физики и еще с десяток  соседних, -  высказать гипотезу, теоретически ее  обосновать, поставить подтверждающий эксперимент, придумать и изготовить необходимые приборы и собственноручно сдать результаты научных работ заказчику.
  Удивительным было и то, что отраслевая принадлежность проблемы не имела значения. Если обращались по проблемам  порошковой металлургии, -  решал, электро-магнитно-акустического преобразования, - пожалуйста, ультразвуковой дефектоскопии, - ради бога, лазерной интерферометрии, - с удовольствием!
  И тут у всех дела пошли в гору, а его наградили должностью целого инженера за десять кандидатских и одну докторскую диссертацию.
  Правдами и неправдами я устроился в аспирантуру на ту самую кафедру физики и два года существовал рядом с Мишкой. Странная была компания.
  Один, в будущем дважды защитник Белого Дома и спонсор фильма "Танк Клим Ворошилов", а в том настоящем, - друг  поэта Е. Евтушенко и завсегдатай закулисья театра Современник. Он и познакомил нас с поэмой "Москва - Петушки".
  Второй,  - чемпион мира по радиоспорту. В конце восьмидесятых, прихватив три бутылки коньяка, поехал на соревнования в Штаты, где попав на вечеринку, напоил присутствующих, в результате, наутро обнаружил себя в постели долларовой миллионерши. Через неделю, выпив весь бар и прокатившись на хозяйском Порше со скоростью 300 км./час, по-тихому, то есть, по-английски, свалил домой.
  Третий, - Сашка, о котором расскажу чуть ниже.
  Этот народ  вечерами решал  курсовые за коньяк, совместительствовал за шестьдесят, преподавал за сто двадцать, репетиторствовал по выходным, шабашил в отпусках, читал самиздат, дружил с актерами, бомжами, слесарями, спортсменами, рок-музыкантами и фарцой.
  В один из трезвых сезонов Мишка раздухарился и написал работу для себя -  "Теория термоупругого удара" -  законченное научное творение, классический труд, в котором идея развивалась от гипотезы к теории с  экспериментальным подтверждением и практическим применением. И получив высочайшее добро, стал соискателем степени "кандидат физико-математических наук".
  Его термоупругость мигом вызвала серьезные споры между основными школами - Московской, Ленинградской, Грузинской и Американской.
  Там, в академических кругах, никому и в голову не могло прийти, что автор мегауравнений, - типичный бомж-ханыга, который носит полосатый клеш из семьдесят второго, рубашку с воротом поверх пиджака и закусывает спирт елочными иголочками. 
- В небе есть оболочка, где все слова записываются, - так Миша объяснял  Ляле Ибрагимовне теорию ноосферы.
- В глубине океана спрятан такой слой, что кричи-не кричи, а звук оттуда не вылезет, - пытался вразумить он  доцента, пожелавшего наскоро защититься по акустике.
  Мишка был абсолютно доступен в общении, не амбициозен, доброжелателен, легок на подъем, а из мысли сразу выпадал в поступок. “Появилась идея!” - весело восклицал он и начинал носиться по лаборатории в поисках необходимых для проверки компонентов.
- Ты знаешь, ведь все происходящее вокруг, - суть конструкция твоего мозга?
- Миша, я работаю!
- Напрасно отмахиваешься, тому  доказательство имеется.
- Какое еще доказательство?
- Закроешь глаза и ничего не видно, - и счастливо смеялся.
  Он любил по утрам пить чай, трепаться в курилке за всякую физику, играть блиц, а вечерком пойти с друзьями в лесок, где в окружении берез и сосен неторопливо пригубить и почитать вслух стихи любимого поэта.
- Ты только послушай - говорил он, держа стакан на вытянутой руке:" Светлый покой опустился с небес и посетил мою душу!  Светлый покой, простираясь окрест, воды объемлет и сушу. О, этот светлый  покой-чародей! Очарованием смелым сделай меж белых своих лебедей черного лебедя — белым!"
  Связавшись с защитой, Мишка попал в бесконечные  диссертационные дрязги - научные советы, рецензии, справки, внедрения, предзащиты, то есть, в процесс, изматывающий  соискателя сверх всякой меры. 
  Летом восемьдесят шестого я уехал отдыхать, а приехал ровно на похороны.  Внеочередной запой привел гения к мысли о прерывании жизненного процесса - он запутался в лабиринте и вышел прямиком на минотавра.
  В конце концов, развивая одну из многочисленных Мишкиных идей, я научился пользоваться термоупругостью, - сверлить лазером камешки и получать из них бусы, остродефицитные тогда дамские украшения.

  Борис Яковлевич

  1986 год. Мрак и тягость. Умер Миша Бойко.  Я ушел в лазерную тему с головой, - отвоевал помещение на четвертом этаже, обставился аппаратурой, стреляю по железкам, вышибаю и принимаю ультразвук. Стреляю, принимаю, записываю, стреляю, принимаю, записываю. И так каждый день. Для разнообразия ходим в бассейн и катаемся на великах.
  Вдруг по институту пробегает слух, что к нам едет Борис Яковлевич Зельдович, член-корреспондент АН СССР, сын  того самого Якова Борисовича Зельдовича, соратника Андрея Дмитриевича Сахарова.
  Проходит немного времени, и друзья из лаборатории голографии сообщают, что Борис Яковлевич посещал их лично, интересовался лазерной тематикой.
  Я прошу, чтобы меня представили, и нас знакомят. Мне жмет руку очень живой, искрящийся человек, лет сорока, и представляется как физик-теоретик в области  нелинейной оптики. 
  Показываю свою лазерную комнату, объясняю, что и зачем.  Борис Яковлевич, в свою очередь, делится планами. Оказывается, он и его группа хотят создать на базе нашего института лабораторию нелинейной оптики.
  Я тут-же предлагаю свои услуги, и он соглашается. Ура, теперь буду работать рядом с живой легендой.
  Через какое-то время подтягиваются из Москвы нелинейщики. Мы носимся круглые сутки, делаем заказы, монтируем столы, перемещаем оборудование и, наконец, сдаем первый вариант лаборатории нелинейной оптики.   Теперь можно работать.
  Борис Яковлевич организует семинар по вопросам прикладной и теоретической физики. Я знакомлю его с Владимиром Ильичом, и  начинается интенсивная наукотерапия, -  весь день работаем, а по вечерам нам читают теорию функций комплексного переменного, нелинейные дифференциальные уравнения и солитоны.  Со всей страны на семинар стекается разный ученый люд.
  Время пошло вперед. Благодаря  году, проведенному рядом с Борисом Яковлевичем, я сильно подтянулся по теоретическим дисциплинам, научился  практике лазерного эксперимента, познакомился с московскими специалистами. Короче, расширил  сферу научных и практических контактов.
  Но самое главное, Борис Яковлевич помог преодолеть застой и неверие, что было совершенно необходимо.
  Мы думали, что увидели зарю нового времени, но теперь я полагаю, что это был блестящий и неповторимый закат старого.

  Голубчик

  На самом деле, никто не знает насколько простая вещь лазер: насос охлаждает активный элемент, силовая установка подает напряжение на лампу накачки, свет от которой попадает на неодимовый или рубиновый стержень, нарастает поток фотонов, после чего наступает пробой, в результате, из резонатора появляется когерентный пучок света - это и есть лазерное излучение.
  Когда с завода в лабораторию поступал новый лазер, первым делом мы отключали  все блокировки.
  И вот, в ту страшную субботу, один непуганный руководитель тайком проник в лабораторию, и там пострелял из новенького лазера, забыв включить водяной насос, тем самым оставив активный элемент без охлаждения. 
  Лазер накрылся мгновенно, причем в самой дефицитной части - начисто сгорел рубиновый стержень. А стоило это украшение, - не приведи господь сколько.
  Но дело даже не в стоимости, - надо было срочно сдать военным  установку контроля качества ряда ракетных элементов, центральным звеном которой являлся пресловутый лазер, с теперь уже сгоревшим стержнем.
  Мне, как ответственному исполнителю, разбор полета был противопоказан -  кому какое дело, что пламенность начальства сжигает все на пути к истине. Даже рядового исполнителя могли турнуть так, что  мало не покажется, - шутка-ли, лазерный щит родины. Но если бы узнали, кто на самом деле блокировку откусил, - пиши пропало.
  Пришлось принимать меры или, как сейчас говорят, действовать креативно.
  Во-первых, из секретного запаса выделили пять литров спирта. На втором шаге, выписали  премию и командировали в столицу нашей родины. И все под честное слово исправить поломку за три дня.
  Прибыв в мать городов русских, первым делом позвонил Голубцу.
  Голубец, - фигура легендарная, - слесарь контрольно-измерительной аппаратуры в страшно закрытом научно-исследовательском институте, человек надежный  и разумеющий и, что самое главное, большой друг моего большого друга. И в этой дружбе мы пару раз выпивали вместе.
  Тот думал секунд десять, потом вник, и попросил перезвонить попозже. Через два часа у нас состоялся предварительный разговор.
- Влад, спирт есть?
- Есть!
- Одним спиртом тут не обойтись.
- Говори!
- Рублей сто.
- Не вопрос!
- Рубинов пока нет, но пара хороших неодимчиков найдется.
- Отец родной, спасай!
- Не суетись. Есть классный активный элемент в сборе с легированным неодимом, отражатель - закачаешься.
- Беру в темную!
- Договорились.
  На следующий день, тайными тропами, через подвалы и полуподвалы, пожарные лестницы, каптерки и бойлерные, мы проникли внутрь  особо охраняемого объекта.  За пять литров спирта и восемьдесят рублей я приобрел активный элемент в сборе, два активированных неодима, два простых неодима, электрооптический затвор, пару килограммов полупрозрачных зеркал, три координатных столика, три отражателя, рулон пассивной пленки и пяток килограмм всякой мелочи.
  После завершения торговой сессии, уже через другие дыры и канализационные люки,  мы выползли на свет около станции метро "Проспект Вернадского".
- Ну, бывай, Голубчик, спасибо тебе, спас.
- Влад, так не пойдет!
- Что еще?
- Обмыть надо.
  Зашли в пивную неподалеку, где Голубец  быстренько добил спиртом пиво, и  через час завил, что возвращает тридцадку, а полтос не может, так как уже пообещал пацанам.Я горячо отказывался, объяснял, что деньги выписали именно на это. Но Голубчик был тверд, стоял на своем, ибо он не падла и не крыса, никогда с друзей не берет, особенно, если тем нужна помощь.
  Еще говорил, что если бы я попросил, он мигом примчался хоть в Копейск, хоть в Тьмутараканск и сам привез это говно, лишь бы помочь хорошему человеку.
  Мало того, хотел тотчас лететь в Челябинск, чтобы лихо заявиться к непуганному начальнику и бросить тому в лицо страшное слово.
- Понимаешь, Влад, он "мудак на букву че", - чувствуешь, игру слов, а?
- Голубчик, какая, нахрен, игра, - наливай.
- Не, ты погоди, по-твоему, мы - алкаши, запомни, мы  - это трудовая, сечешь, - тру-до-вая интеллигентщина, если угодно, - культурные пролетарии. А "Че", -  это  Челябинск, чувак, - это город, в котором никогда не будет трамвая.
- С дуба рухнул, у нас этих трамваев, хоть жопой ешь.
- Ты не врубаешься. Мой трамвай, - не телега на рельсах, а символ красоты и свободы, точнее, - доказательство неотвратимости прогресса.
- Больше неотвратимым прогрессорам не наливаем, - несешь уже полную чешую.
- А что, разве не красоты?!
- Ты бы еще паровоз приплел.
- У которого в коммуне остановка?
- Ага, у которого другого нет пути, ибо винтовка у нас.
- О чем с тобой говорить, - технократ,- в тебе нет поэзии, чувак, - и знаешь почему, потому что тебе лазером душу пожгло, и всю поэзию сдуло.
  Дальше решили срочно пропить сэкономленную тридцадку, но пропить красиво, - пойти в соседний бар и законьячить, нахрен. Потребовать, чтоб сделали кровавую Мэри, раз. Чтоб включили наконец Высоцкого, по-полной, - коней чтоб включили, падлы. И ... чтоб ... пошли ... все ...
  Как я выжил, как добрался до гостиницы, как расплатился за доставку, и, самое главное, как не потерял груз, до сих пор остается загадкой.  Знаю, что очнувшись, обнаружил на столике бутылку пива и пару сигарет.
  Золотой ты человек, Голубчик, спасибо тебе, родной, -  дважды герой!
  В конце концов, тема была спасена, лазер стал выдавать мощность  в полтора раза больше проектной, а заказчики сходу подписали акт приемки, за что потребовали законный банкет.
  После первых трех здравиц народ потеплел, сбросил официоз и стал горячо объясняться в любви науке, прогрессу и вообще, - за женщин стоя!
  Ребят, - закинул удочку изрядно подвыпивший председатель комиссии, - как вам удалось такую мощу создать, колитесь.
  Что я мог сказать господам оборонщикам, - правду, только правду и ничего кроме правды.

  Сашка

  И тут я вспомнил Сашку.
  У него все складывалось поначалу неплохо - окончил физмат школу, выполнил кандидата по шахматам, поступил на физфак в МГУ, отучился, нашел жену, родили сына. Далее - аспирантура, защита, лаборатория, репетиторство. Молодой, образованный, успешный - семья, квартира, машина, дача, костюм.
  Но под костюмом жил все тот-же маленький Саша, которого гоняли во дворе за то, что толстый, жадный и рева. А он боялся пожаловаться отцу, - боялся, что отец наорет, накажет и пошлет драться.
  Лучше к маме, - она такая умная, красивая, пожалеет, поцелует и только потом займется главным делом всей жизни, - собой, своими охами, ахами, слезами, восторгами, болезнями и отношениями.
  Сашка из кожи вон лез,- хотел, чтобы хвалили, восхищались, завидовали - отсюда  шахматы, хорошая учеба, умные книжки, талантливые однокашники.
  Лез, но боялся, что его мужская несостоятельность, а на самом деле инфантильная девичья душа, заметны окружающим.
  И со здоровьем нелады были с детства - гипертония, одышка, лишний вес, плюс полная неспортивность, - ничего кроме шахмат.
  Поэтому, оставаясь внутри себя  маленьким, запуганным и болезненным существом, которому постоянно нужна мама, завидовал тем, чья состоятельность представлялась очевидной.
  Мать - это святое, - говорил "взрослый" Саша сидя с рюмкой в руке, - за мать!
  Столы он любил. Любил, когда гости, когда он хозяин, когда можно повыступать. После нескольких рюмок страх ослабевал, приходило желанное довольство, по мере опьянения переходившее в довольство собой, - как ни крути, а он все-таки молодца, - кандидат наук, хороший муж, замечательный отец, отличный менеджер, верный друг, повеса и просто состоятельный человек.
  Вот бабы, те Сашку не любили, хотя он вовсю старался, - лихачил, бросался деньгами, хвастался.  Жалели, но не любили, в том числе, его законная.
  Он опять завидовал, особенно тем, кого привечали дамы - наговаривал, наушничал, подставлял под неприятности или хамил, если обстановка позволяла.
  Настали новые времена, вся кафедральная деятельность скукожилась, а потом и вовсе пошла псу под хвост, кооператив накрылся. Сашка стал торговать квартирами, и поначалу даже получалось - недвижимость покупали, маржа капала, столы накрывались, а сделки отмечались. Дабы окончательно разбогатеть и  всем все навсегда доказать, полез в авантюры - риски, нервы, провалы - он кидал, его кидали. И наступил момент, когда деньги кончились, а собутыльники разбежались.  Он начал лихорадочно занимать, в том числе, у родителей, знакомых, знакомых знакомых. При этом продолжал пить - утром, днем, вечером, ночью и снова утром. И будучи в подпитии названивал всем подряд - предъявлял претензии, угрожал, предрекал, пророчествовал.
  Умер отец, слегла мать. Однажды, когда Саша пришел ее навестить, расчувствовалась и проговорилась про заначку, - мол, если она умрет, сынок, ты знай, папа припрятал немного, нам на похороны, там наверху...   Саша не дослушал, залез на антресоли, выгреб подчистую. Потом, еще мать жива была, продал родительский гараж, сад, машину.
  Мать умерла со слезами стыда, боли и любви к своему единственному, -   Саша, Сашенька, родной, ты самый лучший, самый, самый, самый.
  Сашка ревел как в детстве - пил, ревел и снова пил.  Созвал на поминки всех кого смог, напился, наговорил гостям гадостей, кричал, что мать испортила ему жизнь, а вы ничего не знаете, а она всегда все только для себя. Короче, остался один на один с собой.
  Как-то ночью закончился коньяк. Он пошел в ларек, где познакомился с кем-то,  дальше они пили вместе, а наутро новый друг обнаружил тело, - испугался, сбежал.
  На похоронах почти никого не было, - холодными слезами, без горя и скорби  помянули, вяло произнесли положенное, наскоро разошлись
... мама, ты где, укрой меня, я положу голову тебе на колени, помнишь, как раньше, мы посидим вдвоем, подождем отца, только ты и я, да, мамуля...

  Вспоминая сладкое прошлое, не все целиком, а институтские лекции по теоретической механике, наткнулся на раздел "Винтовое движение". Математические выкладки оставим любознательным, а суть такова, - в каждый момент времени, винтовое движение есть два независимых движения, - по кругу и вперед, в сумме винт.
  Человек, как существо двойственной природы, - биологическое, но разумное, развивается по правилам пространственного винта в направлении неба (душа).
  Но при этом еще совершает движения по двум кругам, находящихся во взаимно перпендикулярных плоскостях, - от нездоровья к здоровью и обратно, а также  от безмыслия к пониманию.  И делает это одновременно.
  Анализ его мгновенных состояний или векторная диаграмма, имеет обратный знак, - от достигнутой высоты(совершенства) вниз по всем ступеням.
  Хорошо, что люди, в принципе, загружены житием, а сознание выступает лишь инструментом проживания на доступной части суши.
  То есть, второй круг, назовем его интеллектуальным, имеет довольно малый радиус, - таблица умножения, скажи-ка дядя, диалектика, нигилизм, а также сумма бездоказательных, но общеупотребимых выражений типа "тише едешь, дальше будешь".
  Вот в круге первом, там все важное, - процессы пищеварения, перистальтика, абстиненция, коитус вульгарис, обрезание ногтей, лишний вес, пиво, баня, - короче, почти вся жизнь без остатка.
  А что по вертикали?
  Душа, мысль, любовь, вера, нравственный закон, и вытекающие оттуда поступки.