Уснуть мне, однако, так и не удалось – я пролежал без сна, наверное, не меньше двух часов, и мысли в моей голове безостановочно кружились, выматывая и утомляя меня. Вернее, их даже мыслями с полным правом нельзя было назвать- какая-то мешанина из обрывков чувств, предчувствий, опасений, догадок и страхов. Я не мог доверять самому себе, я не мог никому доверять. Я чувствовал, что больше всего на свете мне нужно снова увидеть Магона, посмотреть в его глаза, услышать его голос, глухой и высокий - так звучит фанерный ящик, если постукивать по нему металлическим прутом. Пусть мои иллюзии или развеются или обретут телесность, потому что так я больше не могу.
Вдруг больше жизни захотелось выпить – я вскочил и заметался по комнате, не зная , куда себя деть до сумерек, потому что отправляться в лес на виду у всего посёлка представлялось мне неосторожным. С другой стороны, в густых сумерках я, городской житель, боялся и заблудиться.
Не в силах усидеть, я выскочил из дому и пошёл просто вперёд, куда глаза глядят, пыльной деревенской улицей в сторону остальных домиков поселения, стоявших кучно в отличие от дома Идэма, притулившегося на отшибе.
И первым из них мне попалось на глаза типичное сельское питейное заведение – маленький паб, отличавшийся от других домов только вывеской «Лев и Единорог». «Ну конечно! – не удержался я от скептической ухмылки. – Как же иначе! Именно «Лев и Единорог»»
Внутри было, к моему удивлению, уютно и чисто. За столиками сидели редкие посетители – степенные, одетые, как крестьяне, и среди них мой глаз сразу зацепился за уже знакомого отчасти рыжего пасечника. Рядом с ним неспешно потягивал пиво крепкого сложения шатен в непромокаемом плаще и спал лицом на столе неряшливо одетый, но всё же одетый, как джентльмен, человек средних лет с давно нечесаной полуседой головой.
Я совсем было собрался, скользнув по ним взглядом, присесть за пустой столик и спросить пива – только пива, без излишеств, но тут собеседник что-то сказал пасечнику, и тот приветственно осклабился и замахал рукой:
- Сюда, сюда, скорее, к нам, дорогой сэр. Гости здесь бывают нечасто – не лишайте нас удовольствия познакомиться поближе со свежим человеком.
Отступать было поздно, да и из пустой болтовни, как учил меня Холмс, можно тоже кое-что извлечь, особенно если собеседники в подпитии. Я подошёл и вежливо поклонился.
- Рад знакомству, сэр. Я – Джон Уотсон, гощу у родственников.
Пасечник назвался, и я чуть не фыркнул – звали этого типа Би, а фамилия была Хайв. «Не иначе мельника зовут Бред Миллер», - подумал я. Зато шатен оказался «непонятных занятий человеком» Бернаром Готье. Он немедленно вызвал мой живейший интерес и, пользуясь методом Холмса, я попытался узнать о нём хоть что-нибудь.
Руки у него оказались ухоженные, но не чрезмерно. Не было похоже, что ему близко знаком ручной труд, однако, и на прожигающего жизнь денди похож он не было, производя, скорее, впечатление человека, долго и уверенно занимающегося каким-то своим особым важным ремеслом, приносящим ему постоянный твёрдый доход. Под плащом на нём был костюм спортивного покроя и короткие сапоги – всё добротное и качественное, из хорошего материала. Карманные часы висели на серебряной цепочке с одним-единственным брелоком – я не разобрал, как следует, но мне показалось, что на нём изображена стилизованная буква «А», перекладина которой заменена ромбом с вписанным в него кругом. Узкое лицо казалось умным, но недобрым – однако, и печати порока на нём, в отличие от лица отца Ози, я не увидел.
Третий присутствующий – впрочем, присутствующий номинально, потому что, повторюсь, он крепко спал лицом на столе – был доктор Ленц.
- Позвольте ради знакомства угостить вас местным пивом, - учтиво испросил позволения Готье. – Я не скажу, что оно восхитительное, но вполне приличное.
- Благодарю вас.
Готье махнул рукой трактирщику, скучавшему возле своего прилавка, он с готовностью и даже словно бы подобострастием нырнул под притолоку низкой двери в глубине помещения и вскоре принес нам пиво – тёмное и крепкое, в тяжёлых стеклянных кружках. Сам снял каждую кружку с подноса и, вежливо кланяясь каждому, поставил передо мной, перед Готье и перед пасечником, обойдя вниманием всё равно спящего Ленца.
- Я слышал, вы из Лондона – верно? – спросил Готье.
«Это от кого это он слышал?» - про себя озадачился я, а ответил осторожно:
- Не совсем. В Лондоне я жил какое-то время.
- Вы – врач?
«Да ты, голубчик, похоже, прямо досье на меня собирал», - снова отметил я про себя и ответил опять уклончиво:
- Был когда-то. Больше не практикую.
- Достопочтенный господин Ленц, - насмешливо указал Хайв подбородком на спящего товарища, - ваш коллега. И тоже стал меньше практиковать, особенно по хирургической части – руки трясутся. Алкоголь – яд для ума и рук, вы же со мной согласны, доктор?
Вот теперь я попросту испугался, однако, виду постарался не подавать.
- Ничего, во времена Гиппократа хирурги не считались за врачей - так, ремесленники, вроде брадобреев, - сказал Готье. – Главное в медицине – наука, а не ремесло, не так ли, доктор?
Я согласился с ним, чувствуя всё большую и большую настороженность. Пиво пришлось пить – отказываться значило бы сразу насторожить против себя, но, глотнув, я сразу почувствовал в нём постороннюю примесь – в напиток явно щедро плеснули спирт, а может, и ещё чего похуже.
- Здесь вам, должно быть, смертельно скучно, – заметил между тем мистер Хайв, расслабленно откидываясь на спинку стула. – Идэм только и знает своих овец, да кур, а жена его стряпает да возится с бельём. Что вам, городскому столичному жителю. в нашей глуши? Скука смертная!
- Да нет, - пробормотал я, про себя, соображая, как бы половчее отделаться от подозрительного пива. – Тут у вас не заскучаешь. Я уже слышал, как по лесам чуть ли ни вооружённая охрана какого то местного землевладельца ловит чуть ли ни дьявола во плоти. Думал, сказки, но вот отправились мы с моей двоюродной сестрицей в порт кое-чего прикупить, так сами наткнулись на – страшное дело – мёртвого человека. Разве это подходящее зрелище для юной девушки, скажите вы мне?
- А-а, так это и впрямь вы его нашли, - протянул Готье, и я порадовался, что упомянул о мертвеце. Похоже, ничего нового от меня всё равно не узнали, а умолчи я о таком знаменательном событии, было бы трудно выдавать себя за бесхитростного обывателя, решившего спроста попутешествовать по медвежьим углам, да откормиться овечьим молоком и сыром.
- Не хотел бы я ещё раз найти что-то подобное, - сказал я. – Поневоле поверишь в здешние сказки о всякой чертовщине. На нём ведь ни нитки не было. И ран никаких. Как будто, и правда от заклятья умер.
- Или от ужаса, - предложил свой вариант Хайв. – Здесь говорят, что Магон может оборачиваться волком, и если кто видит этот процесс воочию – тот так и падает замертво.
- Чушь! – фыркнул Готье. – В это я никогда не поверю. Да вы пейте, доктор, пиво, пейте – отчего же вы не пьёте? Уж не думаете ли, будто мой друг трактирщик подлил туда нарочно отравы?
Я не нашёлся с ответом. Потому что, по правде сказать, именно так и думал. Но пришлось всё равно отпить ещё немного.
- Если в это не верить, - сказал Хайв, - то придётся поверить во что-то другое. А вы знаете ли, доктор, что найденный вами труп – не первый труп, и даже не второй?
- Да, я слышал об этом, - кивнул я.
- От кого? – тут же остро спросил Готье.
- Да я уже и не помню, - с деланным безразличием пожал я плечами. - Может, от констебля, которому сообщил об этой жуткой находке. А может, мой домохозяин что-то мне говорил, или на станции слышал… Право же, я не помню. Да и какая разница, от кого – разве он наврал?
- Ничуть не наврал. Трупы в лесу и прежде находили. И слышали дикий хохот без тени веселья.
- Дьявольский смех я тоже слышал, - кивнул я. Но Готье покачал головой:
- Не дьявольский. Человеческий. Дикий – да, и без тени веселья, но вот наш пьяный друг говорит, что исторгала его человеческая глотка, и я ему верю, потому что верить в человеческий умысел – пусть и ужасно злой – мне куда проще, чем в дьявольские козни. А вам?
- Я верю в бога, - сказал я. – В тех пределах, в которых может себе позволить эту веру адепт естественных наук.
-То есть, нет? – рассмеялся Готье.
- То есть, не то, чтобы нет, но… нет, в дьявольские козни – нет.
-Тогда за науку! – он поднял свою кружку. И мне пришлось сделать ещё глоток, после которого в теле появилась некая ненастоящая лёгкость, и я почувствовал приятное головокружение. Это было плохо. Это означало, что в пиво определённо подмешан не только спирт, а это, в свою очередь, означало, что мне или собираются насильно развязать язык или, ещё хуже, причинить вред. Ни то, ни другое меня не устраивало. Я вспомнил своих преследователей, в моей голове снова плелась паутина – от Афганских событий к таинственному воскресителю с не менее таинственного корабля, скрытно стоящего на приколе в Инвернессе, от странных смертей в лесу – к егерям Клуни и отцу Ози, и от всего этого – к Магону.
В это время внезапно очнулся до сих пор не подававший признаков жизни Ленц. Он поднял голову, повёл мутным взором и, отчётливо выговорив: «проблеваться», - шатаясь, вышел.
- Куда он? – насторожился Хайв.
Готье махнул рукой:
- Неважно. Подберём на обратном пути. Совсем спился, пропащий человек - сына его только жалко. Вы, может, видели, Хайв, как я подкармливаю иногда мальца или даю монетку-другую? Я вообще-то, если вы заметили, не склонен к благотворительности, да ведь сердце кровью обливается – мало того, что убогий из-за горба, мало того, что ещё и мать потерял, так теперь и отец спивается.
- А ведь он умненький, - вздохнул сердобольно Хайв. – И рассудительный, и серьёзный не по годам. Ему бы в хорошие руки…
- Нет, тут одна прямая дорога - в монастырь. И, как он ни мал, заметьте, он это уже понимает. Так и вертится вокруг этого отца Ози.
- Верно-верно, - кивнул пасечник. – Сколько раз замечал.
- Надеюсь, отцу Ози это льстит.
- Отцу Ози жаловаться не приходится, - хмыкнул пасечник. – Благодатная нива для его трудов: магон в лесу, трупы в лесу, профессор, превращающий трупы в магонов – в лесу, егеря, готовые смотерть врот и ловить каждое слово, опять же, в лесу.
- Вы ещё не слышали эту байку, доктор? О происхождении Магона?
- Слышал, - сказал я. – Прямо история Франкенштейна.
- А вам самому никогда с ожившими трупами встречаться не приходилось? – спросил Готье. – Вы в индийской кампании не участвовали? Нет?
- В афганской, - поправил я. – И очень недолгое время…
Мне вдруг до боли захотелось поделиться своими воспоминаниями и подозрениями с этими почти незнакомыми мне людьми. Как с Мэртоном или Роной. В конце концов, всё вокруг было мне здесь чужим и враждебным, а эти двое, по крайней мере, отличались умом. Да и об отце Ози они отзывались насмешливо, без приязни, что мне импонировало. Вдруг я мог бы узнать у них что-то о таинственном профессоре и о «Кольце Сатурна», к которому, как оказалось, имеют отношение мои преследователи?
- В Афганистане бытует немало таинственных легенд, - сказал я. – И о зомби тоже, хотя гораздо больше такого рода историй в религиозных верованиях вуду. Во всяком случае, истории об оживших мертвецах, я слышал, имеют вполне себе научное обоснование. Несколько лет назад в Лондоне некий профессор Крамоль…
Но тут я вынужден был прерваться, потому что в бар зашёл собственной персоной Кларк Вернер. Выглядел он встрёпанным и запыхавшимся, как будто всю дорогу бежал.
- Доктор, как хорошо, что вы здесь! – воскликнул он, хватая меня за рукав. – Идёмте скорее, у отца сердечный приступ – я сделал всё, что умел, но ему не лучше, а доктор Ленц, как на грех, в стельку пьян и даже подсказать ничего не может. Я его встретил тут неподалёку - спит прямо на траве. Пойдёмте немедленно!
Разумеется , я тут же вскочил – и чуть не упал: так меня шатнуло. Вернер подхватил меня под локоть и вытащил вон из бара.
- Кларк, - пробормотал я, - боюсь, я и сам не в том состоянии, чтобы… ваш отец…
- В порядке мой отец, - сердито сказал он. – Про приступ я наврал. С ума вы сошли, что ли, дорогой доктор, выпивать с этими прохиндеями? Во-первых, вам и совсем выпивать нельзя, сами знаете, а во-вторых, здешний трактирщик нечист на руку и в сговоре с этим Готье запросто мог опоить вас некоей штукой, развязывающей язык не хуже, чем лучшие военные разработки секретных лабораторий ведомства моего двоюродного братца Майкрофта. Да он, похоже, что-то в этом роде и сделал – вон вас как шатает, и зрачки расширены. Ничего не успели рассказать такого, о чём жалеть бы пришлось?
- Чуть было не успел… - покаянно признался я. – Но…как же вы узнали?
- Меня позвал Ленц.
- Ленц? Этот пьяница?
- Сами вы пьяница, доктор, а Ленц – разумный человек, и неглупый. Да, он выпивает, иной раз крепко, но в здравомыслии ему, уж точно, не откажешь, в отличие от…
И вот тут, сыграло ли роль снадобье, подмешанное мне в питьё, или просто я перешёл определённый предел, но я посмотрел в глаза Вернеру и сказал то, что сам себе не мог сказать и мучился всё это время:
- Мне кажется, что Магон – это на самом деле мой покойный друг Шерлок Холмс.