Каждое утро, в шесть часов, перед прозрачной, стеклянной стеною, ведущей на задний двор возникал этот силуэт… Гармоничная, женская стать. Она являла собой образ собранности, надёжности, мудрости, и в то же время лёгкости. Той лёгкости, о которой мужчины часто говорят между собой, обсуждая какую-либо особу: «С ней очень легко, с ней так просто. Она мудра. Она невероятно мудра!! Ты не представляешь, она чувствует мои слова!!! Она настолько тонко меня чувствует!! Это фантастика!! Я тебя уверяю! Стоит мне придти домой после тяжелейшего дня с проваленными переговорами, в настроении «уничтожить весь мир», как она подойдёт ко мне в парадной, прильнёт головой к моему плечу, обнимет руками за плечи, и молчит.Но ведь как много в этом молчании. А я стою с портфелем в правой руке, и медленно, прижимая его ногой к комоду, опускаю на пол, «чтобы не разрушить хрустальное мгновение», когда все звуки кажутся звонкими, словно отталкиваются от стекла( хрусталя)». После, автор часто вспоминал эти моменты в парадной: её волосы. Они были так ровно, коротко пострижены, свисавшие чуть ниже подбородка спереди, и подрезанные, с уменьшением длины к верхней части головы в середине. Он чувствовал её пряди, контуры каждого волоска, касающегося его шеи в этот момент. И этот запах!! Ни с чем его не спутать. Её запах.
Глава 1. «Вечерний занавес».
Дороти и Майк очень любили вечерниее чаепитие на открытой веранде 2 этажа, огороженного красивым забором, состоящим из метровых колонн изящной формы, копирующей архитектуру царской эпохи. Они вдвоём накрывали скатерть, аккуратно выглаженную за несколько дней до этого. Распределяли на столе красивые, серебряные приборы. Посреди стола располагался небольшой, почти круглый заварник для чая. Дороти всегда готовила свой любимый пирог. С вишней и шоколадом. Майк был «большой любитель шоколада»)))) Она готовила ровно две порции. Всегда подписывала половинки пирога: на одной половине было сокращённо «Dor», чтобы осталось место для шуточного «sweet tooth» в отношении Майка. Она часто так подписывала его кусок. По двум краям стола располагались два изящных канделябра на 3 свечи. Майк часто готовил мясо( запекал по-особому, как он выражался). Чайные чашки стояли подле канделябров, с каждой стороны. Начиная трапезу, разрезая лёгкими движениями мясо, они то и дело, поглядывали друг на друга. Дороти тонула в бирюзовом отблеске глаз Майка- мужчины, в котором каждую секунду, каждом мгновение проявлял себя дух благородства, дух манерности и интеллигентности, но не той напыщенности, которая свысока смотрит на людей, а той, которая « каждый день ныряет в себя, и старательно душит отыскавшихся там демонов невежества», той, которая отдаёт свои дорогие брендовые туфли прямо на улице бездомному со словами: «Держи, дружище, тебе они нужнее!»,- хлопая одобрительно при этом по плечу, и доходя до дома босиком через весь квартал, не обходя ни одной лужи, попавшейся на пути.
После гарнира, но до чаепития они любили выйти в сад. В их апельсиновый сад. Невысокие деревья-кусты под переливами света от луны создавали крайне необычную, сказочную атмосферу. Свет стелился между четырёх рядов деревьев, нежно поглаживая листья своими таинственными, чарующими «пальцами». Плоды висели на деревьях уже почти зрелые, так что некоторые ветви наклонялись, но не так низко, а с долей осторожности. Проходя по саду, Дороти как всегда, любила обнимать Майка за плечо, аккуратно, нежно на нём повиснув. Майку очень нравилось, как она одевалась! Деловой стиль, заключавшийся в брюках как правило в очень маленкую клетку, или просто серого цвета, но никогда не чёрного, короткий пиждак с то ли закасанными, то ли укороченными рукавами (Майку было интересно это, но он так и не стал узнавать у неё о рукавах, так как посчитал это лишним. «Это её мир, и эта крупица её мира там должна остаться»). Под пиджаком располагалась блузка. Лёгкая. Часто прозрачная. Настолько, что был виден бюстгальтер. Порой, она не надевала бюстгальтер, и Майк узнавал об этом до того, как она успевала расстегнуть пиджак. Её искрящиеся глаза выдавали её сходу. Её щёки румянились, порой, от умиления и неповторимой атмосферы её уголки глаз становились влажными без видимой на то причины. В эти моменты Майк понимал, что грудь нагая. Дороти не была худа . Это была та форма тела, когда брюки заполняли почти всё свободное место до уровня колен. На попе они сидели красиво, облегая её, но так тихо, так безмолвно, что при взгляде никому и в голову не пришла бы никакая пошлость.
Отдельным фрагментом их времяпровождения в саду были театральные импровизации. Они прогуливались под руку,её голова была наклонена в его сторону, или даже лежала на плече Майка, так как она порой признавалась, от него исходила какая-то безумная, непознанная, неизведанная ранее энергетика. И вот, в какой нибудь момент, но аккуратно, без резких движений, Майк с тёплыми словами освобождался из «сладкого плена», проходил вперёд, становился перед нею, и начинал яркую, театральную игру- то размахивая руками, то почти приникая к земле, выказывая то боль, то восхищение, то сладостную истому…В это раз это был монолог юного Вертера…(ах!, великий Иоганн- примечание автора). Дороти улыбалась. Смущённая улыбка, розовеющие щёчки- всё это заставляло сердце рассказчика биться сильнее, и более эмоционально вживаться в роли… Потом, после окончания «спектакля» актёр кланялся, при чём в три стороны)) и они под руку шли наверх, пить чай и улыбаться от прочтения надписей на пироге.Дороти каждый день выдумывала интересные, шуточные, но нежные и тёплые прозвища для Майка.
Глава2. «скрип паркета, трости стук… «Здравствуй, милый, нежный друг».
Именно эти слова по заверению рассказчика( со слов самой Дороти) были тем искомым «граалем», той сутью, обозначавшей сие действо.
Любили наши герои устраивать следующего рода вечера: они находились на втором этаже дома, в разных(первой и последней) друг от друга комнате, и в назначенное заранее в записке время начинали одеваться, приводить себя в особый, соответствующий определённой эпохе вид.
Как вспоминала Дороти: «Я помню один из этих вечеров…Тишина. Мерцание свечей в моей комнате. Я надеваю пышное платье, рядом со мной располагался подготовленный веер и пара белых перчаток…отчётливо слышался проникающий в комнату запах апельсина и непонятно откуда взявшийся запах шоколада. И, я слышу тихий, аккуратный стук каблуков и точечный «голос» трости, соприкасавшейся то и дело с паркетным полом.»
Дороти поспешно вышла в коридор, на ходу поправляя своё одеяние, при чём делала это так, чтобы показать всем видом Майку, насколько для неё это важно. Майк был в длинном белом фраке, с бабочкой. Волосы аккуратно уложены, блестели. И тот самый, его любимый парфюм. Майк остановился перед ней, поклонился, но не низко, взял её руку, своей рукою, которая была в перчатке белой, как впрочем и рука Дороти, снял с её руки перчатку и поцеловал. Она долго помнила это касание. Его губы, ставшие для неё не просто родными, а казалось, они и за десять, и за двадцать жизней после этой, останутся в её памяти. Они далее, под руку спустились вниз, в большую залу, к которой вели две массивные гранитные лестницы. Вокруг были зажжены два-три десятка канделябров, отражённые языки пламени которых игриво суетились по стенам. Они танцевали. И Все исчезло вокруг. Только Он и Она. Он угадывал каждое её желание. Он касалась его в танце, зная, уверенно зная, какого рода прикосновения ему симпатичны. Она не забудет его глаза!!!! Как они искрились, когда он подходил, и даже, с настоящей робостью, присущей юношам, опасающимся отказов, приглашал её на танец…Глаза блестели, они были полны. Полны силы, энергии. Это та, шальная энергия, которая бурлит фонтаном в безумцах, в первооткрывателях, в фанатиках своего дела. Про людей, имеющих этот взгляд, говорят: «Чёрт подери, он на пять, а то и на десять шагов впереди нас», «Он опять нас обставил»!!! «Как , как ему это удаётся!». Это были глаза игрока.
Рассказав про эту, сладостную, красивую, доведённую до « тихого эмоционального апогея» встречу, Дороти невероятно расчувствовалась, заплакала, потом закричала, потом завыла, заскулила очень жалобным стоном…Признаться, в этот момент ваш покорнейший слуга- рассказчик почувствовал страх, его передёрнуло, даже «мурашки» пробежали по телу, но пересилив себя, он спросил, что же её так мучает??
Еле говоря, с хрипотой, мокрая от слёз, она прошептала с огромной болью:
«Его(слёзы текли ручейком из её глаз)...его, его больше нет, - прошептала она, не имея сил даже крикнуть.