Катюша, наша полковая радистка, привыкла голышом купаться. Присмотрит на речке укромный закуток среди кустов и травы некошеной, такой, где никого не бывает, и плещется себе беззаботно. Форму заодно простирнёт и на солнце высушит. В порядок себя приведёт: вид примет опрятный и красоту наведёт, согласно женскому этикету.
Вот и в тот летний день, о котором пойдёт рассказ, всё было именно так. Она так думала, что уголок, который она для купания присмотрела, укромный и нелюдимый, но как бы не так. Не знала Катюша, что неподалёку в кустах располагался наш дозорный пост.
– Не пялься, Сидоров, не хорошо это! – стыдил я Сидорова, а сам в это время пялился вместе с ним.
– Да-ааа! – мечтательно промычал Сидоров. – Хороша дивчина!
– Хороша Маша, да не ваша! – сказал я авторитетно, отбирая у Сидорова бинокль. И сам на Катюшу во все глаза уставился.
А та действительно была хороша! Всё при ней: и лицо, и фигура. Грудь красивая, ножки стройные, волосы русые – длинные-длинные. Не так чтобы в теле девушка, но и худенькой её не назвать. "Самое то!" – как сказал однажды старшина Панасюк.
Но оказалось, что за Катюшей подсматривали не мы одни. На берегу нежданно-негаданно бойцы какие-то нарисовались, в плащевиках не советского кроя, и я догадался:
– Фрицы!
– Где?! – воскликнул Сидоров.
– На берегу! Катюшу схватили! – выпалил я. – Немецкие разведчики, за языком пришли. Трое их там.
В общем, схватили мы автоматы и бегом – в направлении берега. Катюшу спасать! Она у нас фронтовая принцесса, одна такая на целый полк!
Фрицы тем временем Катюшу связали и кляп ей в рот сунули. Здоровый самый взвалил её, хрупкую, на плечо и потащил.
Мы за фрицами скрытно последовали, не отстали и не теряли из вида, чтобы не упустить, не дай бог. Шли крадучись по пятам и выгадывали момент, чтобы с ними, иродами, разделаться. Они нас не видели и о том, что преследуем их, ясное дело, понятия не имели.
И вскорости удобный момент настал – фрицы решили передохнуть и привал устроили на лесной поляне. Катюшу на траву опустили, а сами кто где разлеглись.
Она красивая, в чём мать родила, глаз не отвести, такая вся ненаглядная. Ясное дело, ведь солдаты мы, четыре года как на войне, а значит столько же времени голых баб не видели. Я бы тоже, как этот немец, Катюшу нашу на руках поносил, в охотку и с удовольствием. При условии, конечно, что жена не узнает.
Но красотой Катюшиной любоваться нам в тот момент было некогда. Выскочили мы на закуток в лесу, где фрицы разомлевшие разлеглись, и с двух автоматов очереди по ним дали. Они понять ничего не успели, так быстро на тот свет отошли. Изрешетили мы их так, что мама не горюй! Из ненависти изрешетили, за то что они, фашистские сволочи, принцессу нашу фронтовую руками грязными лапали. На самое святое для нас покусились нелюди!
Катюша плачет, а мы её успокаиваем. По волосам гладим и слова ласковые приговариваем. Она на фрицев расстрелянных глянула и чуть в обморок не свалилась от такого зрелища. Впечатлительная, к суровым фронтовым неприглядностям не привыкшая. Оно и понятно, всякой порядочной девушке с соответствующим воспитанием такой положено быть.
Отдал я ей свои штаны и китель, чтобы до расположения полка Катюша без позора дошла. Она "спасибо" сказала, наскоро переоделась и потопали мы обратно, к своим, через линию фронта. В общем, спасли мы её от фрицев в тот раз, нашу фронтовую принцессу!