"Я слушаю его, зажав виски.
От этой песни никуда не деться.
Зачем, зачем так много в ней тоски?
За что она терзает мое сердце?"
"Слушая Муножот", А. Арипов, перевод А. Файнберга.
Протяжное, исходящее из таинственных глубин восточной души, пение проникло в мое детское сознание по, кажется, бесконечным струнам гиджака и дутара. Встряхиваемая тысячью колечек дойры мелодия много лет назад без остатка вылилась на меня из динамиков автобуса, который возил нас с мамой из Мубарека в Самарканд и обратно.
...В душном "икарусе" всегда пахло резиной, прелыми носками и самсой, но это не мешало радоваться шестилетней девочке трехчасовому путешествию. Ведь впереди ждали уютный двор с розами, ночными красавицами и виноградником любимых бабушки с дедушкой, летние или зимние забавы с соседскими девчонками и мальчишками, походы в парк на карусели или в клуб на мультики. Позже я предвкушала и возвращение в одуряюще жаркий Мубарек, где в барханах с друзьями ловила ящериц, сусликов и тарантулов, играла в казаков-разбойников на вездесущих стройках.
Дорожные путешествия не отличались большим разнообразием, если не считать поездок весной, когда привычная уныло-желтая степь вдруг надевала яркий наряд узбекской невесты. Десятки оттенков зеленого вперемешку с алым, белым, розовым, голубым и лимонно-желтым врывались в детское восприятие праздничным вихрем. Тогда и автобус уже пах не резиной, а терпким разнотравьем, и тягучая музыка из репродуктора звучала веселее чем обычно.
Мы ехали, изредка взлетая и опускаясь на холмах, в эти мгновения что-то ухало внутри меня, и это было здорово. За окном проносились то бескрайние хлопковые поля в окружении узловатых тутовников, то вырастали разрытые земляные стены, сквозь которые пролегал наш асфальтированный путь.
Мама, вместе со мной глядя в окно, рассказывала, что много-много лет назад люди по земле передвигались на ослах, лошадях и верблюдах. Долгие дни шли караваны, груженные сухофруктами, дорогими тканями и украшениями из одного города в другой. Иногда на них нападали разбойники, а иногда караваны попадали в бурю, и их заносило песком, главной ценностью для них была вода.
На тот момент я думала, что мама пересказывает мне эту длинную-предлинную песню, ведь только ее в моем воображении и можно было исполнять на привале у костра под огромным звездным небом в пустыне. И водитель нашего автобуса был уже не просто человеком в потертых брюках, поседевших от пыли башмаках и носовым платком с узелками на концах, который он носил на голове, а становился настоящим караванщиком. Красный бархатный тумор, обвязанный пайетками и бисером, и нитка со стручковым красным перцем, что висели в его кабине, мне представлялись тайным знаком караванщиков, по которым они узнавали друг друга. Фантазии подогревали забавные ослики с хвостами в репьях, пасущиеся в степи, и невозмутимые верблюды, которых в мои детские времена было так много в Кашкадарье.
Любил слушать Шашмаком папа. Славянин по крови, но воспитанный в узбекской семье, он до кончиков ногтей впитал в себя быт и нравы местного населения. Детство его было тяжелым: рано умершая мать, суровый отчим, раннее взросление с пятью братишками, младшему из которых было всего девять месяцев. Но перенесшие им страдания только укрепили связь с Востоком. Он прекрасно говорил на узбекском, правда, с родным хорезмским акцентом, знал все традиции и обычаи, любил смотреть узбекский телеканал, в особенности транслируемые по нему фильмы и концерты классической национальной музыки.
Отцу нравилось лежать на полу, на курпаче, которую он стелил в двух шагах от дивана, и в полудреме слушать Шашмаком. Рядом с ним всегда стояли чайник с горячим зеленым чаем и маленькая пиалка.
Тогда, с экрана телевизора, я воочию могла видеть те диковинные музыкальные инструменты, которые издавали столь протяжные звуки. Лица музыкантов были серьезными, сосредоточенными на игре, но больше всего в память западали лица певцов и певиц. Они выражали боль, возникало стойкое ощущение, что это их последняя песня. Затем общие планы концерта, записанного в телестудии, сменяли картинки с древними памятниками Самарканда, Бухары и Хивы, старинными миниатюрами, а я брала в руки книгу с узбекскими или персидскими народными сказками. Под заунывное рондо я погружалась в мир героев-палванов, дэвов, охраняющих несметные сокровища, и луноликих пэри, которые обитали в прекрасных дворцах глубоко под землей либо высоко в горах.
...Давно нет тенистого в цветах нашего самаркандского дворика, нет бабушки с дедушкой, десять лет как нет с нами папы, но по-прежнему звучит Шашмаком, который на своей бесконечной мелодии уносит меня в прошлое к родным людям, образам из детства и мечтам.