1. СОСЕДИ БЫЛИ ПЕРВЫМИ
После возвращения из Москвы меня ждала новость, которая оказалась отправной точкой кардинальных изменений в жизни нашей семьи. Мама сказала мне, что соседи продают свою квартиру.
Первым моим чувством было облегчение, и вовсе не потому, что мы с ними не ладили. Напротив, в отличие от Тамары Николаевны, которая прежде, чем уехать в Сумы, инструктировала меня, как досадить соседям, вынужденным ходить на свою кухню через наш коридор, и «имеющим наглость выносить свой мусор через нашу входную дверь», мы прекрасно уживались с этой интеллигентной семьёй.
Глава семейства Борис Аркадьевич – плотный, но не располневший, невысокий мужчина из категории тех, кого в народе называют «интересный шатен», и его жена Елена Семёновна – худощавая, большеглазая женщина с вьющимися волосами цвета ореховой скорлупы, как будто были созданы для портрета счастливой семейной пары. Иными словами – смотрелись гармонично. И не только смотрелись: за все годы нашего с ними соседства я ни разу не слышала, чтобы они ссорились. Их сыновья внешне были очень разными: обладатель густой чёрной шевелюры Марк пошёл в отца, а младший Лёня, как шутила их мать, был «типичным блондинистым евреем», то есть её продолжением. По характеру мальчики, что естественно, были очень разными, но хорошо воспитанными и умными что, впрочем, для такой семьи неудивительно.
Окончив школу, Марк без проблем поступил в Московский физико-технический институт, а годом позже Лёня – в наш политех.
Через пять лет Марик вернулся в Алма-Ату и вскоре женился. Свою избранницу он привёл в дом, потому что она была не местной и жила то ли в общежитии, то ли снимала угол. Это была простая, ничем (даже красотой) не примечательная русская девочка, которая работала швеёй в ателье недалеко от нашего дома.
Когда Лена, столкнувшись со мной в коридоре, сказала: «У меня такая чудная невестка! А какое у неё редкое и красивое имя – Надя. Надюша!», я поняла, что, если бы существовала Палата мер и весов человеческих отношений, то Елена Семёновна была бы в ней эталоном свекрови.
Младший брат решил от Марика не отставать и тоже женился и, как сказала бы моя бабушка, ушёл в приймаки, поскольку три семьи на две комнаты – это уже слишком.
Надюша вскоре родила мальчика, которого назвали Мишей. Лена оставила работу и полностью посвятила себя внуку. Тут я с грустью вспомнила так и невыполненное обещание моей мамы уйти на пенсию, когда я рожу ребёнка.
Мишка оказался малышом беспокойным: ревел шаляпинским басом ночами напролёт. Чтобы дать передышку своей измученной семье, Лена выносила внука на кухню – в этом случае бодрствовать приходилось нам с Алёшей.
Вынужденные ночные бдения нам с мужем, конечно, не нравились, однако у меня и в мыслях не было выражать Елене своё недовольство – стоит ли из-за этого отношения портить, тем более что месяца через три Мишка успокоился.
За Мишкой появилась Машка, которая оказалась девочкой примерной, отчего обе наши семьи вздохнули с облегчением.
И всё бы хорошо, если бы однажды Антошка, которому исполнилось двенадцать лет, не огорошил меня признанием:
- Мама, дядя Боря меня за письку трогает.
Я, конечно, не была наивной барышней из института благородных девиц, и о различных перверсиях (от фетишизма до некрофилии) знала, даже книгу Бехтерева на эту тему читала, но одно дело литература, и совсем другое, когда это касается твоего ребёнка.
***
«Перверсия (от лат. peruersio - извращение) - англ. perversion; нем. Perversion. Извращение; форма сексуального поведения, отклоняющегося от нормы, принятой в данной культуре». (Энциклопедия социологии)
Здесь главные слова: «норма, принятая в данной культуре». Биологическая норма – сексуальное поведение, направленное на продолжение рода – с социальной нормой, особенно в неолиберальных обществах, стремительно расходятся. Однако даже в них педофилия пока ещё не возведена в ранг дозволенного. (Примечание автора)
***
Антошкино признание было настолько неожиданным, что я попыталась в это не поверить:
- Может быть, дядя Боря случайно дотронулся?
- Нет, мама, не случайно. Он всегда трогает, когда мы с ним в коридоре сталкиваемся. И даже на улице при пацанах приставал.
Меня бросило в жар.
- Тошка! То, что дядя Боря делает – нехорошо. Тебе ведь не нравится?
- Не нравится.
- Ты постарайся с ним в коридоре не сталкиваться, а, если на улице его увидишь – убегай. Хорошо?
- Хорошо.
- И если дядя Боря к тебе ещё хоть раз пристанет, сразу же мне скажи, ладно?
- Ладно.
Честно скажу – я растерялась, и что делать дальше не знала. Незнакомцу я бы устроила такой скандал, что он обходил бы наш дом за километр, но я не могла себе представить, как вести разговор на эту тему с Борисом Аркадьевичем. Я всегда теряюсь, когда уличаю во лжи или ином недостойном поступке знакомого человека. Мне становится стыдно и так неловко, как будто я сама совершила что-то неблаговидное. Обычно я делаю вид, что ничего не заметила, но в этом случае «не заметить» было нельзя: вряд ли сосед прекратит свои недетские игры с моим сыном.
Я рассказала об этом Алёше. Выслушав меня, он угрюмо произнёс:
- Если Антон ещё раз пожалуется, я с этим гадом разберусь.
Было ясно, что и для Лёши такой разговор в тягость, поэтому на немедленных разборках настаивать я не стала. Когда я спрашивала сына, не пристаёт ли к нему сосед, он отвечал:
- Нет, мама, я теперь всегда в коридор выглядываю, и выхожу, только если дяди Бори нет.
Я пыталась понять, что могло послужить причиной неожиданного отклонения в поведении человека, до сих пор ни в чём таком не замеченного, и не придумала ничего умнее, как отсутствие нормальной сексуальной жизни у ещё не старого и полного сил мужчины. Надо сказать, что к тому времени Лена как-то очень сильно сдала: она стала выглядеть намного старше своих лет, и, вероятно, потеряла интерес к интимной жизни. Да и какая там жизнь в перенаселённой квартире, где молодым отдали одну комнату, а подрастающих внуков поселили у дедушки с бабушкой. По мне, так уж лучше бы сосед пошёл по традиционному, поколениями протоптанному пути – обзавёлся любовницей, но видно что-то в его организме «щёлкнуло», и он свернул на кривую дорожку.
Прошло четыре года, Антошка подрос и, возможно, перестал интересовать любителя пощупать маленьких мальчиков, но всё это время не только сын, но и я старалась избегать встречи с соседом.
Моя неприязнь никоим образом не распространялась на Лену и её детей. Уверена, что они ничего не знали о сексуальных пристрастиях главы семьи, и мне очень не хотелось, чтобы эта тайна была раскрыта, поэтому с ними я общалась так, чтобы ничем не выдать своего отношения к Борису Аркадьевичу.
Вот почему я вздохнула с облегчением, когда узнала о том, что в скором времени мне не придётся воровски выглядывать в коридор, чтобы в этом узком пространстве не столкнуться с соседом. Ничего, кроме жалости, я к нему не испытывала, но жалость эта была с оттенком гадливости.
Итак, мама сказала мне, что соседи уже присмотрели себе две квартиры. Обе двухкомнатные.
- Правда, в панельных домах, - уточнила она.
- Вот это да! – удивилась я. – А за сколько же они свою продают?
- Лена сказала, что сговорились за двадцать семь.
- Выходит, квартиры в нашем доме таких денег стоят!
- Выходит, так, - ответила мама.
«Так это мы свою можем и за сорок тысяч продать, и зажить, наконец, самостоятельно, - подумала я».
Как всё-таки свободный рынок недвижимости может кардинально изменить жизнь людей. Раньше наши соседи и мечтать не могли о том, чтобы свою двухкомнатную квартиру, пусть и в престижном «доме академиков» и с восемнадцатиметровой прихожей, но без ванной (они приспособили душ над унитазом), разменять на целых две. А как мы, чтобы разбежаться с Клочковой, вынуждены были с родителями съехаться, потому что подходящего размена не нашлось?
Вечером я спросила Алёшу:
- Слышал – наши соседи квартиру продают?
- Слышал.
- А мы чего сидим, чего ждём?!
- В каком смысле? – не понял Алёша.
- В смысле с родителями разъехаться.
- А твоя мама согласится?
Вот оно! Я тут размечталась об использовании безграничных возможностей свободного рынка, а тут…
- Уговорю, - решительно заявила я, хотя вовсе не была уверена, что у меня получится.
К моему огромному удивлению и несказанной радости маму уговаривать не пришлось. На моё высказанное вкрадчивым голосом предложение последовать примеру соседей и разъехаться, она ответила:
- Только если нам с отцом вы купите такую же, как у нас была на Джамбула – двухкомнатную, в кирпичном доме и в центре.
- Нет проблем, - почему-то по-клочковски ответила я.
В этот же день во дворе я встретила соседа со второго этажа, и, поделившись с ним своей радостью, спросила:
- Мурат, ты не знаешь, где мне искать объявления о продаже квартир. Хочу прицениться, на что мы можем рассчитывать.
- Всему тебя, Милка, нужно учить, - пошутил Мурат. – Только зачем квартиру продавать?
- Объясняю для непонятливых: мы хотим с родителями разъехаться!
- Да понял я, понял. Но ведь есть вариант и получше.
- Это какой?! - удивилась я.
- Счас объясню, только дай слово, что ты им воспользуешься после того, как я окончательно документы оформлю.
- Честное пионерское – только после вас, - пообещала я, хотя недоумевала: как можно разъехаться, не продавая квартиру.
Оказалось, что можно. Мурат, как и мы, делил квартиру, правда, не с соседями, а после смерти родителей с родным братом. Они собирались сдать свои апартаменты в аренду на три года семье работника американского посольства. Им обещали заплатить пятьдесят тысяч долларов за пять лет, причём всю сумму сразу, да ещё за свой счёт ремонт сделать.
- Я уже присмотрел себе домик на Каменском плато, а потом продлю договор и детям квартиры куплю, - закончил свой рассказ Мурат.
- Ну ты и молоде-е-ец! Я о такой возможности даже и подумать не могла!
(В скобках замечу – я и о продаже квартиры только после соседей задумалась).
- Учись, Милка, пока я живой! – расплывшись в довольной улыбке, сказал Мурат. – Вам только надо с соседями договориться, а дальше я тебя с американцами сведу. Они на наш дом запали.
- Так ведь наши соседи свою квартиру уже почти продали.
- А ты с ними поговори. Продать они всегда успеют.
Радужной перспективой превратиться в рантье я для начала решила поделиться с мамой. Выслушав меня, мама сказала:
- Обманут.
- Да как обманут?! Квартиру что ли отберут? - попробовала возразить я. – Они подпишут нотариально заверенный документ. Срок аренды закончится, и мы назад вернёмся, или опять в аренду сдадим. А захотим, так и продать сможем. Представляешь, как это выгодно?
На все мои стройные, логически обоснованные выкладки мама ответила всего одним, но очень весомым аргументом:
- Я сказала – нет!
Стало ясно, что к Елене Семёновне с заманчивым предложением обращаться не придётся. Честно говоря, я тогда на маму за её упрямство сильно обиделась, и успокоила себя только тем, что она хотя бы на продажу согласилась. Кстати, американцы Мурата не обманули, но и мы в накладе не остались: выиграли, если не деньги, то время. А в том, что время – деньги, я убедилась довольно скоро.
Соседи наши оформили документы купли-продажи и съехали, а их квартиру занял новоиспеченный бизнесмен по фамилии Жуков, которому я намеревалась предложить нашу половину, не без основания полагая, что он будет рад завладеть всеми хоромами.
2. ЛОЖКА К ОБЕДУ
Если меня спросят: почему я в тот день позвонила бывшей соседке Наташе Тишецкой, отвечу – не знаю, ведь к тому времени уже восемь лет прошло, как она поменяла свою квартиру и переехала поближе к своей маме в новый дом для научных работников, квартиры в котором тоже считались престижными, хоть и были без каминов и лепнины.
С тех пор мы общались крайне редко, что, впрочем, неудивительно: отношения наши были чисто приятельскими. Когда я лишилась возможности поздними вечерами сбегать из дома к ней, чтобы покурить и поболтать, пока моя мама не отсмотрит телевизор и не уйдёт в свою спальню, Наташе быстро нашлась замена. Я сдружилась с Оксаной, которая (какая удача) жила одна в нашем доме, только в другом крыле. Её отец умер лет десять назад, а мать жила в Бресте. Однако поделиться своими планами я решила не с ней, а с Наташей.
Выслушав меня, подружка сказала:
- А зачем здесь?
- Что значит – здесь? – не поняла я.
- Здесь покупать. В Алма-Ате, - уточнила Наташа. - Вот мы собираемся в Москву перебираться.
- В Москву?!
- А что? Мы свою за семьдесят тысяч долларов продаём, плюс мамину за тридцать, а в Москве за такие деньги можно целых три купить, пусть и попроще. Я узнавала.
После разговора с Наташей мне стало ясно, насколько я не в теме: ни в долларах, ни в конъюнктуре рынка недвижимости не разбираюсь. Потом подумала: «Как вовремя подружке позвонила!». Если бы не она, я бы и не знала, что у нас есть реальная возможность перебраться в Москву. Никто не знает, какие перспективы ждут русских в независимом Казахстане.
Вроде бы после декабрьских событий восемьдесят шестого года, когда русские и другие «неместные» в Казахстане почувствовали себя неуютно, всё как-то улеглось. Никакой вражды или неприязни со стороны казахов я не ощущала. Русский язык никто не запрещал, российские программы ТВ транслировались свободно, границу не закрывали.
Правда, о том, что всё пошло по-старому, тоже сказать нельзя. Казахский язык стал единственным государственным, а русскому присудили второе место, оставив за ним статус официального. Ещё при Горбачёве началась кампания по внедрению казахского языка во все сферы жизни. Наш бывший ректор, которого сняли с должности ещё в перестройку, птицей Феникс возродился из пепла в качестве президента созданной под него Инженерной академии. Там, кроме всего прочего, занимались изобретением научно-технической терминологии на казахском языке.
Как-то ко мне в отдел заглянул Уралбек – мой бывший изобретатель с ректорской кафедры, который перешёл на работу в академию. Он пожаловался мне, что получил трудное задание.
- Какое? – поинтересовалась я.
- Да вот мучаюсь как, например, шпиндель и коленчатый вал на казахский перевести. Может, что-нибудь посоветуешь – ты же по образованию филолог, - ответил Урал и хитро улыбнулся.
Он был умным парнем, и, полагаю, прекрасно понимая всю бесперспективность своего занятия, решил над ним поприкалываться с человеком, который не обвинит его в отсутствии национального патриотизма. Я приняла правила игры и, изобразив на лице выражение задумчивой сосредоточенности, спросила:
- А в казахском есть слово «зигзаг»?
Урал задумался и ответил, впрочем, не очень уверенно:
- Вроде нет.
- Да-а-а, проблема, - протянула я. - Ну тогда «коленчатый вал» переведи как «кривая железная палка».
- А со шпинделем что делать? - с не менее серьёзным видом спросил Урал.
- Шпиндель – он и в Африке шпиндель. Придётся оставить как есть, - ответила я. – Или железным веретеном назови. Есть в казахском слово веретено?
- Есть.
- И как звучит?
- Веретено, - ответил Урал.
- Зарубил вариант на корню, - вздохнула я, и мы вместе рассмеялись.
Трудностями перевода мучился не только Уралбек. Как-то на автобусной остановке я слышала разговор двух женщин-казашек. Из их беседы я поняла, что одна из них преподавала в медицинском институте. Она сетовала:
- Представляешь, нас заставляют читать лекции на казахском. Да ещё требуют все термины перевести. Ну, скажи, как по-казахски сказать гипоплазия эмали или пульпа?!
Предпринимались попытки «национализировать» не только научные термины, но и спортивные. В двуязычной газете я видела таблицу, из которой мне запомнилось, как предлагалось называть «футбол»: «аяк доп» (ножной мяч), а вот что придумали для тенниса, бадминтона, гольфа или дзюдо – не улеглось не только в моей русскоговорящей голове, но и в головах всех носителей государственного языка.
В общем, через какое-то время изобретательский пыл прошёл, и от электронов с интегралами отстали. В том, что казахи переболели этой детской болезнью защиты родного языка от иностранного влияния, нет ничего удивительного. Не они первые, не они последние: в девятнадцатом веке российские славянофилы тоже предлагали галоши мокроступами обзывать, правда, не на государственном уровне.
Помню, я тогда ещё подумала: зачем надо было тратить время образованных людей, а также немалые деньги на это бессмысленное занятие? Права была моя подружка Соня, которая говорила: «Люди на чужих ошибках не учатся. Они предпочитают набивать свои собственные шишки».
Кстати, ничего предосудительного в самом желании сделать казахский язык полноценно функционирующим во всех сферах жизни государства, я не видела, поэтому записалась на курсы казахского языка, открытые в университете.
В то время я уже работала на физфаке. Никакой принудиловки не было (что мне очень понравилось). Вместе со мной из лабораторного корпуса на курсы пошли пять или шесть сотрудников. Со всего факультета нас набралось человек двадцать – все русские, хотя многие казахи родного языка не знали. Может быть, они стеснялись в этом признаться.
Преподавала нам совсем молоденькая девушка, и, надо сказать, неплохо. По крайней мере, я узнала принцип грамматического строя языка, а это основа, на которую уже можно «нанизывать» лексику. Мне как филологу это было интересно, но, к сожалению, учёба наша продолжалась недолго – ряды курсантов постепенно редели, пока не сошли на нет. Человек – существо ленивое (а изучение языка до определённого момента требует немалых усилий) и, если жизнь не заставляет, напрягаться не станет. Жизнь не заставляла – Алма-Ата оставалась городом русскоязычным.
Из этих курсов мне почему-то запомнился такой эпизод. Одна слушательница обратилась к преподавательнице с вопросом:
- Карлыгаш Мансуровна, вот я знаю, что по-казахски «спасибо» это «рахмет». А как будет «большое спасибо»?
- Улкен рахмет. Можно сказать «коп рахмет».
- А «пожалуйста»?
Для преподавательницы этот вопрос оказался неожиданным, потому что она ответила не сразу, а, подумав, сказала:
- Мы на «спасибо» ничего не отвечаем.
- Как это не отвечаете?! Это же невежливо!
Бедная Карлыгаш растерянно и недоумённо открыла рот.
- А вот в Японии чихать на людях невежливо. Даже неприлично, - сказала я, обернувшись к «хорошо воспитанной» слушательнице.
- А у немцев при всех пукают, - поддержал меня один из сотрудников, и все рассмеялись.
***
В чужой монастырь со своим уставом не ходят (русская поговорка). Судить других по своим законам, привычкам, тем более навязывать им свое мнение — в лучшем случае невежливо, в другом — глупость.
***
В общем, будучи воспитанной в интернациональном духе, острой необходимости в бегстве из города, в котором родилась и выросла, я не ощущала. Хотя были моменты, которые заставляли задуматься.
Помню, в одной газете я прочла статью, в которой автор заявлял, что казахи вовсе не против того, чтобы на территории их страны жили славянские народы, потому что «земля должна пахаться, а сталь вариться». Такое сугубо потребительское отношение к славянским народам, которым отводилась роль рабочей силы, меня задело.
Впрочем, автор статьи, если и был циничен, то, по сути, прав. Один казахский общественно-политический деятель того времени уподоблял титульную нацию «головастику». В руководящих органах, науке, образовании и культуре национальные кадры были представлены повсеместно, а вот рабочий класс сформирован не был: на шахтах, заводах и фабриках в основном работали «неместные». И это он считал большой проблемой, и говорил о необходимости создавать национальный рабочий класс. Однако к девяносто третьему году всё настолько развалилось, что вопрос – какие кадры и из кого ковать в повестке дня не стоял.
В общем, опросив самоё себя, я пришла к выводу, что «анамнез» не совсем благоприятный, поэтому решила, что вопрос переезда в Москву стоит рассмотреть самым серьёзным образом. Спросила Алёшу, что он думает по этому поводу. Алёша к новым перспективам отнёсся положительно, правда сказал, что сразу уволиться не сможет.
- Почему?
- Я не могу подвести институт, - сказал он.
В это время в Казахстане подняли на щит проблемы экологии, поэтому при их институте был создан Центр приёма спутниковой информации. В этом центре Алёша был заведующим лабораторией, которая занималась мониторингом ситуации вокруг Аральского моря. Задача перед ними ставилась грандиозная: получение информации, её обработка, анализ и выработка рекомендаций по спасению окончательно обмелевшего озера.
- Так нам ждать, пока вы море не спасёте?! – воскликнула я, опасаясь, что Москва нам не светит.
- Конечно, нет. Если это и случится, то не при нашей жизни, - ответил Лёша. – Я не уволюсь до тех пор, пока не получу и не запущу оборудование, которое нам по контракту поставляет фирма SUN. Я должен сдать работающую систему. Это будет в конце июня.
- Какого года?
- Не волнуйся – следующего. Ты купишь квартиры и вы все переедете, а я пока останусь.
- Ещё маму уговорить надо.
- Уговаривай.
Мама тоже не возражала – возможно, вспомнила свою молодость, когда училась в Московском авиационном институте. Об отце и говорить нечего – и не только потому, что он был среди нас единственным, кто родился в России. Он всегда мечтал жить не среди гор и степей, а там, где полноводные равнинные реки и берёзовые леса. Помню, когда я была подростком, родители обсуждали вопрос о переезде в Россию. О Москве и речи не стояло: это было нереально не только из-за невозможности поменять квартиру, а и потому, что столица нашей родины была городом, в который пускали не всех подряд, а только тех, кого ей не хватало. Папа предложил Казань, на что моя недостаточно политкорректная мама возразила:
- Здесь казахи, а там татары – какая разница?
Я на маму даже обиделась, потому что моими школьными подругами были две Ляли – обе татарки.
- Что, тебе мои подруги не нравятся?! – возмутилась я.
- Вот видишь! – сказал папа и одобрительно посмотрел на меня. – К тому же в Казани река есть. Не очень большая, правда. Да и Волга совсем недалеко.
Папа вообще часто повторял, что если город не стоит на реке – это не город.
Мама однажды ему возразила:
- А Весновка и Алма-атинка разве не реки?
- Какие это реки?! Ручьи, которые летом пересыхают, - со вздохом ответил он.
Наверное, не зря меня с рождения окрестили «папиной дочкой», потому что я, как и он, люблю размеренно текущие реки, окружённые разнотравными лугами и особенно лесом. Несмотря на то, что я родилась и выросла на юге, берёзку с клёном предпочитаю пирамидальному тополю. А ещё я люблю русскую старину, которая сохранилась в деревнях и этнографических музеях. Недаром подаренная Эдиком поездка в Пошехонье отпечаталась в моей памяти навсегда.
Однако с моей стороны будет лукавством объяснять решение перебраться в Россию исключительно непреодолимым желанием прильнуть грудью к земле исторической родины. Просто я поняла, что лучше жить там, где ты свой на сто процентов.
Итак, судьбоносное решение было принято быстро и единогласно.
Я уже собиралась пойти к новому соседу с заманчивым предложением, как он сам постучался к нам в дверь.
- Мила, - сказал он, - надо поговорить.
- Давайте поговорим, Анатолий Иванович. Проходите.
- Лучше у меня, - сказал он.
Я поняла, что разговор пойдёт о квартире. Так и вышло: Жуков осторожно поинтересовался, не собираемся ли мы её продавать. Мне показалось, что Анатолий Иванович немного волнуется, потому что в ожидании ответа сидел неподвижно, слегка наклонившись вперёд, отчего был похож на учуявшую добычу охотничью собаку, которая боится упустить потенциальный трофей. Я не стала его томить и ответила:
- Собираемся.
Жуков приподнял над столом руку, но позу не поменял.
- Я бы её купил. Сколько вы хотите?
- Семьдесят тысяч, - ответила я и, как и он, затаила дыхание.
- С гаражом?
- Да, - ляпнула я, хотя гараж в предмет торга не входил. Я вообще не знала, что Жуков осведомлён о его существовании.
- Согласен, - выдохнул Жуков и откинулся на спинку стула.
Желанный трофей оказался в его руках, да ещё с гаражом в придачу, который, можно сказать, достался ему даром. Дело в том, что наш гараж хотел купить Мурат, ведь у его будущих американских арендаторов было две машины.
Когда я рассказала Алёше о нашей сделке, он обрадовался:
- Вот здорово! Я не ожидал, что он на эту цену согласится.
- Здорово-то здорово, - вздохнула я. – Только это вместе с гаражом, а мы вроде собирались его Мурату продать.
- Так ты передумала что ли?
- Ничего я не передумала! Просто не ожидала, что этот жук про гараж знает. Побоялась, что квартиру без него не купит.
- Ясное дело - кто от гаража откажется.
Мне было досадно, что я не обладаю холодным рассудком и железной выдержкой, то есть качествами, которые так необходимы деловому человеку, ведущему серьёзные переговоры. Ну кто заставлял меня бежать впереди паровоза и сразу соглашаться? Надо было сказать, что гараж мы уже другим обещали. А теперь оставалось только вспомнить народную мудрость, что после драки кулаками не машут.
Однако я решила помахать.
- Лёша, - сказала я, - у меня идея.
- Какая ещё идея? – насторожился муж.
- Пойди к Анатолию Иванычу и скажи ему, что ты имел в виду семьдесят тысяч только за квартиру, а жена тебя не поняла. Можешь добавить, что ты гараж соседу сверху обещал, который за него пять тысяч даёт.
- А Мурат даёт?
- Понятия не имею. Мы с ним о цене не говорили.
К Жукову Алёша пошёл с большой неохотой. Даже больше скажу – как агнец на закланье, ведь он старался избегать участия в решении любых проблем, выходящих за рамки его работы.
Вернулся Лёша с победой: Анатолий Иванович накинул пять тысяч за гараж и даже не торговался. Когда я столкнулась с ним в коридоре, он сжал мою руку выше локтя и, я бы сказала, с восхищением, произнёс:
- Ну, Милка, ты и хитрюга! Подослала своего мужа – вроде он всё решает.
- Конечно, он, - ответила я, хотя было ясно, что Жуков мне ни на йоту не верит.
Да и какая разница – поверил мне Жуков или нет. Главное, что он был крайне заинтересован в этой сделке, впрочем, как и мы, ведь так удачно продать квартиру стороннему покупателю нам вряд ли бы удалось. Вот мы и договорились.
***
«Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон». (И. Ильф и Е. Петров «Двенадцать стульев»)
***
Теперь столица нашей совсем недавно общей родины стала на шаг ближе. Осталось только: официально заключить сделку, получить деньги, поехать в Москву, купить там две квартиры, оформить Российское гражданство, собрать и отправить контейнеры с вещами, и переехать. В общем – ерунда. Я не переставала радоваться тому, что так вовремя позвонила Наташе, ведь мы могли, разъехаться с родителями в Алма-Ате, и тогда не видать нам Москвы как своих ушей.
Моя радость омрачалась только предстоящим неприятным разговором с Муратом. Несмотря на то, что мы с ним ни о чём не договаривались, мне было за себя стыдно. Популярная сегодня поговорка: «Бизнес – ничего личного» не проходила, ведь я Мурата знала давно и относилась к нему хорошо. Надо идти к нему и объясняться. Тут уж мужа не подошлёшь.
Мурат, если и расстроился, то вида не подал, а вот его жена своего раздражения не скрывала. Её мой довод, что мы от Жукова зависим, не убедил.
3. ИСХОД
Своей радостью я бы первым делом поделилась с Наташей, но она уже улетела в Москву покупать три квартиры: себе с четвёртым мужем Толиком Паком и их общим сыном, матери, а также дочери от второго брака, которая к тому времени успела выйти замуж и развестись. Я позвонила Жанне, вернее Сашке, потому что сестра в это время уже в третий раз проходила курс лечения в Израиле.
Помню, когда я впервые рассказала Сашке о наших планах перебраться в Москву, он воскликнул:
- Ну, Миля, надо пользоваться такой возможностью. Я бы на твоём месте уже сегодня жил там!
Не знаю, мог ли Сашка осуществить заветную мечту на своём месте? К тому времени Жанкина свекровь согласилась, наконец, уступить им свою трехкомнатную квартиру (наверное, рак на горе всё-таки свистнул), и перебралась в однокомнатную. Думаю, что если бы Сашка удачно продал свою недвижимость, в Москве он вполне смог бы приобрести двушку, конечно за пределами Садового кольца. Может быть, такой вариант его не устраивал, но, скорее всего, из-за Жанкиной болезни ему было не до планов на будущее.
Дело в том, что болезнь не отступала, и после второго курса лечения, которое оплачивала община Алон Швута, Сара намекнула Сашке, который был там вместе с Жанной, что им нужно принять израильское гражданство.
- Лечение стоит очень дорого, и члены общины начинают выражать недовольство, - сказала она ему. – А как гражданка Израиля Жанна будет лечиться по страховому полису.
Сашка не очень стремился на историческую родину, поэтому решил сначала сделать израильтянкой жену. Для этого нужно было доказать, что она еврейка. Процедура доказательства оказалась очень простой. На комиссии Жанна заявила, что по матери она еврейка, потому что мамина мама была еврейкой. Никаких подтверждающих документов с неё не потребовали. Комиссии было достаточно того, что наша мама в девичестве носила фамилию Мосейчук, то есть вела свой род от Моисея. Кроме этих «доказательств» требовалось подтверждение двух свидетелей. В качестве свидетелей выступили Сара с Ароном. Сара сказала:
- Я не видела Жаннину маму, но знакома с её сестрой. И тут не может быть никаких сомнений.
Так мой нос впервые в жизни сыграл положительную роль: гражданство Жанна получила.
Теперь пришло время нам получать российское гражданство. Тогда эта процедура была даже проще, чем в Израиле. Наташа перед отъездом говорила мне, что достаточно обратиться в консульский отдел посольства РФ, и там в паспорт поставят штамп о гражданстве.
- И заявление писать не надо?
- Какие заявления?! Я собрала все паспорта и мне их проштамповали.
- Значит всем ходить туда необязательно?! – удивилась я.
- Конечно, - ответила Наташа. - Ты только очередь пораньше займи, а то там народу тьма.
Когда я сказала родителям, что мне нужны их паспорта для оформления гражданства, мама неожиданно ответила:
- Мы никуда не поедем.
- Как это?!
- Мы с отцом решили остаться в Алма-Ате. Покупайте нам двухкомнатную квартиру здесь и езжайте в Москву сами.
Добиться от мамы объяснения такой резкой смены настроения я не смогла.
- Ну хорошо, - сказала я, - а ты потом не скажешь, что мы вас бросили?
- Не скажу.
Я предприняла последнюю попытку маму уговорить:
- А если мы уедем, а вы через месяц в Москву запроситесь. И что делать?
- Не запросимся, - ответила мама.
- Ну, смотри, - махнула я рукой.
До сих пор не знаю, почему мама (а то, что это решила мама, я не сомневаюсь, ведь «мы с отцом» - это просто фигура речи) отказалась переезжать с нами. Она не могла не понимать, что они уже далеко не молоды, а значит их старость – моя забота. Даже если бы Жанна не болела, всё равно родители были на мне.
В российское посольство я поехала с двумя паспортами и Антошкиным свидетельством о рождении. Очередь стояла на улице и действительно была огромной. «Да это настоящий исход» - подумала я.
В помещение консульского отдела посольства я попала часа в четыре. Это была очень большая комната, вдоль которой располагалась стойка с окошками, в каждое из которых стояло по три-четыре человека. Когда подошла моя очередь, женщина в окошке взяла наши документы, занесла данные в компьютер и отработанным движением проштемпелевала паспорта и свидетельство.
- Это всё? – поинтересовалась я.
- Всё, - ответила женщина. – Теперь вы российские граждане.
Вернувшись домой, я сказала Анатолию Ивановичу, что с договором придётся подождать.
- Почему? – насторожился он.
- Сначала я должна найти родителям подходящую квартиру здесь, переселить их, и только потом поеду в Москву покупать квартиру себе.
- Так вроде бы они с вами переезжать собирались.
- Передумали.
- Ну ладно, подожду, - сказал он, - Вы-то хоть не передумаете?
- Мы – нет.
Ждать Анатолию Ивановичу пришлось почти четыре месяца. От нескольких квартир мама отказалась не глядя, сказав, что ей достаточно моего подробного описания. Одну она согласилась посмотреть. Однако тут засомневалась я, потому что квартира была на четвёртом этаже старого дома, в котором, похоже, капитального ремонта не было с момента его постройки.
- Как вы с папой будете подниматься? - сказала я. - Да и косметическим ремонтом тут не обойтись.
Следующая квартира на шестом этаже нового дома на Гоголя совсем недалеко от нас мне показалась вполне приемлемой, но мама наотрез отказалась её смотреть.
- От четвёртого этажа меня отговорила, а теперь предлагаешь на шестой карабкаться?! - сказала мама.
- Так там же лифт есть! И дом новый, - возразила я.
- Ты норовишь сплавить меня лишь бы куда, - сказала она.
Тут уж я не выдержала:
- Мама! Это уж слишком! Как я могу тебя сплавить? Силой что ли?! Я тебе просто предлагаю варианты. Не хочешь – не смотри!
Мама ничего не ответила.
В начале августа из Москвы позвонила Наташа и сказала, что скоро её отправят в психушку.
- Что так?
- Мила! Я на грани нервного срыва: уже больше двух месяцев здесь и всё впустую! Ленке купила, а себе и маме никак не получается. Все сталинки обсмотрела – ничего подходящего! Ведь мама требует, чтобы квартиры были чуть ли не в одном доме.
- Вот как! А у меня наоборот. Мама отказалась с нами ехать.
- Да ты что?! Тебе легче. Знаешь, я уже склоняюсь к тому, чтобы плюнуть на эти сталинки. Здесь есть новый микрорайон Митино. Света – это моя риэлторша - предложила два варианта. Завтра поеду смотреть.
- Ну удачи тебе. Как только найдёшь – позвони.
Когда я рассказала Алёше про Наташин звонок, он предложил:
- Бери общую тетрадь и езжай в Москву.
- Зачем? – удивилась я.
- Будешь смотреть квартиры и все параметры записывать в эту тетрадь, а потом выберешь лучший вариант.
Ехать в Москву без денег я посчитала бессмысленным: ну найду вариант, а дальше что? Кто меня ждать будет? Но спорить с Лёшей я не стала, сделала вид, что согласилась, а на самом деле нагло саботировала его указание. Да и сам Лёша к этому вопросу больше не возвращался: либо забыл, либо понял, что этого делать не надо.
Наташа позвонила меньше, чем через неделю. Она купила в Митино две квартиры (трёх- и двухкомнатную) не только в одном доме, но и в одном подъезде и дверь в дверь.
- Приезжай скорее, - сказала она. – Тебе тут Светлана уже квартиру присмотрела. Будем жить рядом.
Однако наступил учебный год, Антошка пошёл в школу, а я всё никак не могла найти подходящую квартиру для родителей.
- Слушай, - сказал Алёша, - а что, если мы снимем квартиру здесь до июня? Я доработаю, Антошка доучится. Зачем его в середине учебного года дёргать? И у тебя будет время спокойно купить квартиру в Москве.
Вот эта идея мужа мне показалась вполне здравой – особенно в отношении Антошки. Я почему-то была уверена, что в Москве столкнусь с проблемой прописки, из-за чего сына могут не принять в школу.
- Может быть, ты и прав. Надо подумать, - ответила я.
Через два или три дня я, наконец, нашла то, что удовлетворило маму: двухкомнатную квартиру в кирпичном доме улучшенной планировки. Правда, была она далеко от центра – на улице Каблукова рядом с достопамятной психбольницей, да ещё на третьем этаже. Но на этот раз я проявила благоразумие, и отговаривать маму не стала, а пошла к Жукову.
- Анатолий Иванович, мне срочно нужно одиннадцать тысяч. Мама согласна. Я вам расписку напишу.
- Не надо мне никакой расписки. Я тебе верю, - сказал обрадованный Анатолий Иванович, вынимая из стола пачки новеньких зелёных купюр.
Оформив договор купли-продажи на родительскую квартиру, я в тот же день пошла к Оксанке – у меня созрел план как одним выстрелом убить двух зайцев.
4. ОКСАНА
- Оксана, ты к матери не собираешься? - спросила я.
- Нет, а что?
- Нам с Лёшей надо снять квартиру до июня, вот я и подумала, что если бы ты уехала к маме, мы бы могли у тебя пожить, пока Алёша не завершит свою тему, а Тошка не уйдёт на каникулы. И нам переезжать недалеко, и тебе деньги.
Я очень надеялась на то, что Оксана согласится – в деньгах она нуждалась всегда.
Помню, когда я с ней познакомилась, у неё не было ни работы, ни близких родственников, которые могли бы ей помочь. Мать жила в Белоруссии, а младшая сестра – в Ленинграде. Оксана пребывала в полной растерянности, я бы даже сказала в ступоре: сидела целыми днями на кухне и курила одну сигарету за другой.
Мне стало её так жалко, что я решила ей помочь. Тогда я ещё работала в патентном отделе, поэтому попросила начальницу взять Оксану на любую, пусть самую низкую ставку. Несмотря на то, что у моей подружки не было патентного образования, Татьяна Владимировна согласилась:
- Отправим её на курсы. Она ведь физик закончила – тебя разгрузит.
Когда мама узнала про мой благородный порыв – выразила крайнюю озабоченность и, я бы сказала, недовольство.
- Напрасно ты для неё стараешься, - сказала она.
- Почему? - удивилась я.
- Потому что Оксана работать не будет.
- Откуда ты знаешь?!
- Я знаю, - ответила мама и рассказала мне Оксанкину историю.
Оказалось, что когда-то давно мама работала в лаборатории под началом Оксаниного отца Абдуллина Камиля Газизовича, и хорошо знала его семью.
- Странно, что у Оксаны не татарское имя, - заметила я.
- Так её мать русская, и Оксана с сестрой носят её, а не отцовскую фамилию, - ответила мама, и продолжила свой рассказ.
По её словам Абдуллин был талантливым учёным, которого в университет пригласил академик Такежанов – мамин научный руководитель.
- Мой шеф даже своей квартирой поделился. Две комнаты, в которых сейчас Оксана живёт, он её отцу отдал – так ценил! Уверена, что Камиль тоже мог академиком стать, если бы неожиданно не умер. Представляешь, пошёл зуб лечить, да так с кресла и не встал! Бедные девочки! Сиротами остались.
- Ну почему сиротами – у них мама есть.
- Хороша мама! Завела роман, а потом, когда об этом Камиль узнал, бросила и любовника и мужа с детьми и укатила в Белоруссию! - ответила мама и поджала губы, что в её случае могло означать только одно: безоговорочное осуждение.
Да, жалко Оксану. Однако в оценке поступка её матери я бы не была столь категорична. Помню, я тогда ещё подумала: «Неужели моя мама забыла, как Жанна сбегала из дома и была готова от сына отказаться?! Легко чужих осуждать».
***
«Не судите, да не судимы будете» Матф. 7.1
***
Вполне возможно, что Оксанина мама не бросила детей, а татарин Абдуллин, воспитанный в более строгих мусульманских традициях, мог свою неверную русскую жену выгнать из дома и дочерей ей не отдать. Впрочем, так ли это было, или нет – не знаю: вопросов на эту тему я Оксане не задавала. Наверное, как это обычно бывает, в этой семье всё было не так просто, как казалось со стороны.
После окончания физфака Оксана работала в лаборатории своего отца, где у неё были все возможности сделать успешную научную карьеру, однако, по словам мамы, она не очень старалась, а после смерти отца вообще работать перестала. Замуж выскочила, через полгода развелась. Её терпели два года, а потом уволили «по сокращению штатов». Она устроилась на химфак, где тоже надолго не задержалась. Там ей просто предложили уволиться по «собственному желанию».
- Так что и у вас Оксана работать не будет, - вынесла мама свой вердикт.
И ведь она оказалась права: Оксана проработала у нас около года. Правда, проработала – громко сказано: она ничего не делала. Парвина, которую ТВ обязала Оксанку курировать и обучить её делопроизводству, как-то зашла ко мне и сказала:
- Милка, я так больше не могу! Три дня прошу твою подружку карточки напечатать, а она либо в коридоре курит, либо чай пьёт, либо сидит столбом!
- Столбом, вообще-то стоят, - попыталась отшутиться я.
Парвинка моей шутки не приняла.
- Да какая разница! Если она работать не начнёт, пойду к шефе.
- Пока не ходи. Я с ней поговорю.
На мой вопрос: в чём дело, Оксана ответила:
- Я не знаю. Подхожу к машинке, а руки поднять не могу. Они меня не слушаются. У меня шизофрения, наверное.
- Не наговаривай на себя!
Дома я полистала книгу по психиатрии, которую приобрела, когда Антошку в больнице на Каблукова признали «своим ребёнком». Будучи «большим специалистом» в области душевных недугов, симптомов шизофрении у Оксанки я не обнаружила, а вот в разделе неврозов наткнулась на интересную информацию.
Оказывается, бывает так, что некоторые люди действительно «уходят» от проблем в невроз и не могут заставить себя работать. Это случается, например, если к ним предъявляются завышенные требования, с которыми они не справляются; либо они сами поставили себе завышенную планку; или жизнь предоставила им не те возможности, которых они от неё ожидали.
Может быть (не знаю точно), с Оксанкой как раз случился тот самый невроз, только в глазах окружающих она выглядела бездельницей или симулянткой.
Случилось то, что и должно было случиться: ТВ вызвала меня в свой кабинет, и извиняющимся тоном сказала:
- Мила, ты только не обижайся – Оксана твоя подруга, но сама же видишь. Я её больше держать не могу.
Подружку мою в очередной раз уволили «по собственному».
Не знаю, что бы с ней было дальше, но к её счастью наступило время поощрения кооперативного движения и частной инициативы.
Однажды я пришла к Оксане и увидела на табуретке какой-то металлический ящик с дверцей, похожий на электрическую духовку.
- Что это? – спросила я.
- Муфельная печь, - ответила подружка. – Я её с химфака стащила. Буду в ней бижутерию выпекать.
Оказалось, что Оксанке кто-то прислал из Москвы особый пластик, из которого можно лепить всё, что хочешь: бусы, сувенирные фигурки или значки, а потом обжигать их при высокой температуре до затвердения. Этот необычный материал по консистенции напоминал белый пластилин, и его, смешивая с гуашью, можно было сделать любого цвета.
Технологию Оксана освоила быстро. Стала лепить бусы, колье, гривны, серьги и броши. Продавала их прямо напротив нашего дома, где была организована, или, вернее, стихийно возникла барахолка. Я ей помогала тем, что носила её продукцию на работу и предлагала не только сотрудницам, но и всем женщинам, которые заглядывали в главный корпус. Торговать этой бижутерией было не стыдно, потому что Оксана оказалась женщиной талантливой и делала вещи на достаточно высоком художественном уровне. Мне самой нравились гривны и белые розы на овальной подложке, которые можно было принять за фарфоровые броши очень тонкой работы восемнадцатого века. Я даже купила у неё одну в качестве подарка Раисе на день рождения.
Со временем Оксана поняла, что на таких сложных авторских изделиях много не заработаешь, и перешла на серийное производство миниатюрных значков к Новому году. В год Мыши, например, она наклепала чуть ли не триста забавных Микки Маусов. Я на роботе продавала их по три рубля и принесла ей немалый доход.
На деньги, заработанные таким образом, Оксана не только жила безбедно около трёх лет, но и купила себе две стенки «Казачка» белорусского производства.
К сожалению, наступили тяжёлые времена, и озабоченные житейскими проблемами люди перестали интересоваться бирюльками. Оксана лишилась заработка, и к ней вернулся невроз. Она опять безвылазно засела дома, курила всё, что тогда можно было достать, и выдёргивала с корнем волосы на макушке. В результате на голове у неё образовалась круглая лысина в виде тонзуры. При этом глаза у неё неестественно блестели и казались стеклянными. Теперь Оксана сама себе поставила диагноз – маниакально-депрессивный психоз.
Не знаю, что это было – МДП, невроз или ещё какое-то расстройство, только думаю, что её хрупкая психика не выдержала навалившихся проблем. Лучшим лекарством для неё был бы надёжный источник доходов, или хоть какое-то пособие по безработице, но ни того, ни другого в эти кризисные времена не предвиделось.
Я таскала Оксанке продукты из дома, причём так, чтобы мама не заметила. Она бы точно не поверила, что у моей подружки серьёзные проблемы с психикой. Сказала бы что-нибудь типа: «Это она притворяется, чтобы не работать».
Конечно, взять Оксанку на полное содержание я не могла, но в этом и необходимости не было. Её поддерживали давние подруги, особенно Надя и Куаныш – такие же одинокие, но более устойчивые к ударам судьбы. Было у неё и много приятелей мужчин – в основном бывшие сотрудники с физфака. Они иногда заглядывали к ней со своей выпивкой, закуской и сигаретами.
Однажды она встретила меня хорошей новостью:
- Представляешь, Милка, в моей квартире будут снимать фильм с Цоем в главной роли. Обещали заплатить, правда, не очень много, зато сказали, что после съёмок сделают косметический ремонт и оставят реквизитную мебель.
Возможность заработать таким образом ей устроил первый муж её сестры Бахыт Килибаев – один из сценаристов фильма «Игла». Вряд ли это имя всплывёт в головах большинства бывших советских граждан, даже поклонников культового фильма с Виктором Цоем в главной роли. Но, люди, наверняка, испытают целый спектр разнообразных эмоций, если я скажу, что Килибаев был режиссёром незабываемых рекламных роликов АО МММ. Всё-таки Бахыт талантливый режиссёр!
***
«Куплю жене сапоги!». Лёня Голубков
***
В общем, Оксанка как-то выкручивалась.
Когда ей стукнуло сорок, она решила, что нужно родить ребёнка.
- Биологические часики тикают, - сказала она мне.
Оно, конечно, тикают, но на какие шиши она собирается ребёнка растить?! Честно скажу – я даже испугалась, однако отговаривать её не стала. Не мне решать.
- А от кого рожать собираешься? – спросила я, потому что знала – у Оксанки мужчины тогда не было.
- Пока не знаю, - ответила она. – Да ты не волнуйся, Надя с Куанышкой сказали мне, что помогут.
- Ребёнка зачать? – пошутила я.
- Да нет, - засмеялась Оксанка, - тут я как-нибудь без них справлюсь. Растить помогут.
«Да, - подумала я, - против материнского инстинкта не попрёшь – мечтают хотя бы об одном ребёнке на троих».
Свою мечту Оксана осуществила. Забеременела от зубного врача, которого, по её собственным словам, затащила в постель чуть ли не против его воли. Врач был женат, жил неподалёку и очень испугался последствий своей непредусмотрительности. Оксана заверила его, что претензий предъявлять не будет, и уехала рожать к маме. Появившуюся на свет девочку она назвала Евой и крестила в Бресте. Домой вернулась, когда дочери исполнился год. Однажды, гуляя с Евой возле дома, она встретила своего врача. Он не сбежал, даже поговорил с ней, но на дочку, которая была в коляске, даже не взглянул.
- Представляешь, он всё время отворачивал голову в сторону, - рассказывала мне Оксана. – Я его спросила, не хочет ли он на дочку взглянуть, а он ответил: «Не хочу привыкать».
Меня не столько удивила реакция отца ребёнка, сколько то, с каким спокойствием Оксанка рассказывала о ней.
- Тебе было обидно? - спросила я.
- Да нет, - ответила Оксана, - он же мне ничего не обещал. По большому счёту я его использовала – чего обижаться. Но я надеялась, что он увидит дочку и всё-таки захочет помочь.
В общем, дочку он не увидел.
Вот почему я надеялась, что Оксана на моё заманчивое предложение согласится. Она и согласилась – даже думать не стала, сказала только:
- Ну мне нужно время, чтобы собраться.
- Мне тоже, - ответила я, – ведь прежде чем родителей перевезти, мне в их квартире нужно обои поклеить.
О цене мы договорились быстро. Оксана сказала, что её устроит двести долларов в месяц.
5. И ВСЁ-ТАКИ Я ВЕЗУЧАЯ
Родители переехали в свою новую квартиру, договор с Жуковым мы заключили, и он отдал мне сорок девять тысяч.
- Остальные пятнадцать через две недели, - сказал он. – Я тебе расписку напишу.
Я ответила ему той же фразой, которую он произнёс неделю назад:
- Не надо расписки – я вам верю.
Жуков довольно рассмеялся и опять сжал мою руку повыше локтя.
Получив деньги, я сказала Алёше:
- Надо ехать.
- Да уж давно пора, - ответил он. – Лети, а я перетащу вещи, когда Оксана освободит квартиру.
Я взяла билет на первое октября, и Лёша позвонил Шурику, чтобы тот меня встретил, потому что кроме большой суммы денег я собиралась везти москвичам традиционные плоды щедрого алма-атинского лета. Мама сшила патронташ, в кармашки которого мы засунули пачки долларов, и я обвязала его вокруг талии – светить валюту было опасно, к тому же мы не знали, можно ли провозить её через границу.
- Слушай, Лёша, а доллары не зазвенят, когда я через рамку буду проходить? – спросила я.
- Я узнавал, - ответил он, - народ говорит, что вроде не должны звенеть – в них же нет металла.
В аэропорту к Алёше подошла незнакомая женщина и поздоровалась с ним.
- Ты тоже летишь? – спросила она.
- О, Мадина, привет! Летит моя жена, а я провожаю, - ответил Лёша. – Познакомься, Мила, это супруга моего сотрудника Серика.
Мы подошли к стойке регистрации, и Лёша поставил на весы рюкзак, под завязку набитый яблоками, грушами и сухофруктами.
- За перевес придётся заплатить, - заявила женщина за стойкой.
- Какой перевес?! – возмутилась я.
- Два килограмма.
- Вот ещё – платить! Лёша, отсыпь в пакет лишнее, - обратилась я к мужу, изображая крайнюю степень раздражения.
- У меня нет пакета!
Я стала рыться в своей сумочке в поисках пакета.
- Женщина, проходите, не задерживайтесь! – в свою очередь возмутилась работница аэропорта. – А вы, мужчина, снимите рюкзак с весов! Люди ждут!
Я вытащила пакет и, проходя через рамку, протянула его мужу со словами:
- Говорила тебе – не суй столько! А ты – своим не жалко!
Базарную бабу, которая за копейку удавится, я изобразила для того, чтобы не выдать своего волнения и отвлечь внимание таможенников, ведь, по сути, я была настоящей контрабандисткой. Экспромт сработал, а рамка, кстати, не зазвенела.
Успокоившись, что всё обошлось, я помахала Алёше рукой – иди, мол.
- Я подожду, пока самолёт взлетит, - крикнул мне он. – Из дома Шурику позвоню, что ты вылетела по расписанию.
Такая предусмотрительность меня ничуть не удивила: Лёша всегда на сто рядов закладывался.
В самолёте мы с Мадиной попросили стюардессу посадить нас рядом. Мадина рассказала мне, что она летит к мужу, который в Москве занимается бизнесом; сказала, что дела у него идут хорошо, и он купил трёхкомнатную квартиру, в которой сделал шикарный ремонт.
- Значит, ты насовсем летишь? – спросила я.
- Насовсем, - ответила она.
Я сказала Мадине, что мы тоже перебираемся в Москву, и что я как раз лечу, чтобы купить квартиру в Митино.
- Почему именно в Митино? – спросила Мадина.
- Моя подружка там купила и нам в том же доме присмотрела, - ответила я.
Перед посадкой Мадина вырвала из блокнота листочек и записала на нём номер телефона.
- Звони, если какие-нибудь проблемы возникнут, - сказала она. - Серик будет рад помочь. Он твоего мужа очень уважает.
Я дала Мадине номер телефона тёти Нади, у которой собиралась остановиться, и мы расстались. Шурик меня не встретил. Постепенно злея, я простояла в зале прилёта полчаса, потом водрузила на спину рюкзак и вышла на привокзальную площадь. Ко мне подошёл неказистый мужичонка в потрёпанном полупальто и спросил:
- Куда едем?
Тащиться свои ходом до тёти Нади с тяжёлым грузом я не хотела, поэтому ответила:
- На Семёновскую.
Мы договорились о цене, которая показалась мне вполне приемлемой, и мужичок повёл меня за угол аэровокзала.
- Куда мы идём? – поинтересовалась я.
- К машине, - ответил мужичок. – Здесь недалеко.
Транспортное средство моего извозчика оказалось ему под стать: это был видавший виды "москвичонок" с трещиной на лобовом стекле, заклеенной скотчем. Впрочем, в старой куртке и с рюкзаком за спиной я выглядела ненамного лучше. Наверное, именно поэтому мужик ко мне и подошёл – признал во мне социально близкий элемент, в том смысле, что я не побрезгую сесть в его колымагу. Интересно, если бы он узнал, что у его пассажирки на поясе сорок шесть тысяч баксов, доехала бы она до Семёновской? Но он не узнал, и я доехала.
Дверь тёти Надиной квартиры мне открыл Шурик, который, прочитав в моём взгляде недоумение вкупе с упрёком, виновато сказал:
- Я позвонил в справочное и мне сказали, что рейс задерживается на два часа, а когда через час позвонил ещё раз, оказалось, что самолёт прибыл вовремя. Ехать было бессмысленно.
- А Лёша разве тебе не сказал, что я вылетела?
- Сказал, - ответил Шурик. – Но я решил уточнить.
Как и старший брат, Шурик любил заложиться на все сто. Вот такая математика получилась: плюс на плюс дало минус.
Не успели мы сесть за гостеприимный стол тёти Нади, как зазвонил телефон.
- Это тебя, - сказал Шурик, протягивая мне трубку.
- Алёша? – спросила я.
- Нет, какой-то другой мужчина, - ответил он и лукаво мне подмигнул.
В трубке я услышала незнакомый голос:
- Мила?
- Да.
- Я Серик. Сегодня вы летели с моей женой.
- А-а-а. Добрый вечер, Серик.
- Мне Мадина сказала, что вы собираетесь покупать квартиру в Митино.
- Да.
- Так это же спальный район! Как оттуда Алексей будет ко мне на работу ездить?
- А он уже у вас работает?
- Конечно! Не вздумайте там покупать – это новый совершенно необустроенный район, причём у чёрта на рогах! Вот передо мной газета. Я могу навскидку прочитать несколько адресов трёхкомнатных квартир, которые гораздо ближе к центру. Вот, например, квартира улучшенной планировки в кирпичном доме на Петровско-Разумовской, сорок пять тысяч…
- Подождите, Серик, я ручку возьму, - прервала его я.
После третьего адреса я сказала:
- Спасибо. Мне для начала хватит.
Рано утром следующего дня я поехала смотреть квартиру на Петровско-Разумовской. Мне понравилось, что она была в пяти минутах ходьбы от метро, хотя дом я нашла не сразу. Дело в том, что он располагался не вдоль улицы, названной в объявлении о продаже, а торцом к ней, да ещё внутри заросшего деревьями участка, застроенного пятиэтажками.
Дверь мне открыл мужчина лет тридцати. Меня поразило то, что на обеих руках у него не было ни одного пальца. Я отвела взгляд и представилась в качестве потенциального покупателя.
- Проходите, - сказал беспалый мужчина, указывая на открытую дверь напротив входа в квартиру.
Я зашла в комнату, где он предложил мне стул, а сам развалился в низком кресле, закинув ногу на ногу по-мужски, то есть уложил голень одной ноги на колено другой. (У женщин так не получается – я пробовала).
- Это ещё вопрос – съеду ли я отсюда, - огорошил меня хозяин. – Так и можете им передать.
- Кому?! – удивилась я.
Оказалось, что, во-первых, эта квартира коммунальная на три хозяина, и, во-вторых, на продажу её выставили не они, а какие-то ушлые ребята, решившие заняться расселением и продажей квартир.
- Так вам предложили что-то лучшее? – спросила я.
- Ну типа да, - ответил мне мужчина. – Чумакову из маленькой комнаты они просто денег дали, и он к своей бабе ушёл, а Масловы в Химки переезжают. Там квартира всего на двух хозяев.
- А вы?
- А я ещё подумаю. Так что поторопились они объявление давать.
- Раз уж я здесь, можно мне квартиру посмотреть? – спросила я.
- Смотрите, - пожал плечами хозяин комнаты. – Только Чумаков ключа не оставил.
Я прошла на кухню, посмотрела ванную и туалет и постучала в дверь комнаты, которая располагалась рядом с кухней. Дверь мне открыла худая женщина средних лет, и когда я объяснила, что мне надо, она посторонилась и сказала:
- Только у меня там муж.
Я заглянула в комнату и увидела, что на диване под одеялом кто-то лежит, укрывшись с головой.
- Болеет? – спросила я.
- Болеет, - ответила женщина и усмехнулась.
«Похмелье, - подумала я».
Вернувшись в комнату первого хозяина, я сказала:
- Жалко, что мне не удалось третью комнату посмотреть.
- А чё там смотреть? Комната как комната – четырнадцать метров, квадратная. В общем хорошая, холодная только. Кстати, Чумакова они ещё не выписали.
Перед уходом я не выдержала и спросила:
- А где вы пальцы потеряли?
- На заводе, - ответил мужчина. – Теперь на инвалидности.
- Сочувствую.
- Да ничё, я привык, - сказал мужчина и довольно ловко открыл английский замок входной двери.
Решение купить именно эту квартиру (если получится, конечно) я приняла, ещё не выйдя на улицу. Почти все жилые дома в Советском Союзе строились по типовым проектам, поэтому не было никакого смысла искать что-то особенное за углом, если ты уже нашёл приемлемый вариант.
Вернувшись к тёте Наде, я позвонила по номеру телефона, указанному в объявлении.
Трубку снял, судя по голосу, молодой парень, представившийся Игорем.
- Игорь, - сказала я, - это вы продаёте квартиру на Петровско-Разумовской?
- Ну не лично я, а наша фирма, - ответил Игорь. – Я просто ответственный исполнитель по этой квартире. Вы хотите её посмотреть?
- Я её уже видела, и она мне понравилась.
- Так вы хотите её купить?! - с нескрываемой радостью в голосе воскликнул Игорь.
- Да, - ответила я. - Только один из жильцов сказал мне, что съезжать не собирается.
- Это Колька что ли? - спросил меня ответственный исполнитель.
- Не знаю, - ответила я. – Он без пальцев.
- Ко-о-олька. Алкаш чёртов! Большой любитель повыё… повыпендриваться. Никуда он не денется. Мы его уже выписали.
- Так я могу квартиру купить?
- Конечно! Хоть завтра! - воскликнул Игорь.
Мы договорились, где и в котором часу встречаемся завтра, и я положила трубку. Тётя Надя была счастлива. Единственное, о чём она жалела, было то, что дядя Миша не дожил до этого момента.
- Помнишь, Милочка, как он вас агитировал сюда перебраться? – сказала она, и её глаза повлажнели.
В этот же день позвонил племянник Илюшка, который, окончив журфак, поступил в аспирантуру и жил с Машей в семейном крыле общежития МГУ. Я сказала ему, что завтра иду к нотариусу оформлять покупку квартиры, и предложила встретиться где-нибудь в центре города и погулять.
Мы прогулялись по Арбату, и вышли к метро Смоленская.
- Что это?! – спросила Маша.
- Где? – хором вопросом на вопрос ответили мы с Илюшкой.
- Да вон! – Маша махнула рукой в сторону Садового кольца.
Проезжая часть была перегорожена автомобильными шинами вперемешку с деревянной тарой из-под овощей и фруктов, непонятно откуда взявшимися досками, блестящими турникетами, ржавыми металлическими листами и другим хламом. Какие-то люди тащили к этой баррикаде всё, что попадалось под руку, не обращая никакого внимания на зевак, негромко переговаривающихся между собой.
- Ой, как интересно! Давайте посмотрим, - предложила Маша.
По дороге в направлении баррикады двигалась колонна мужчин с красным знаменем впереди. Судя по строевому шагу, настроены ребята были решительно.
***
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
(А. Блок «Двенадцать»)
***
За себя я не испугалась, но у меня мелькнула мысль, что пострадать могут мои еврейские родственники. А вдруг это баркашовцы (национал-радикалы) шагают!
- Пойдём отсюда! – сказала я.
- Почему-у-у? Я хочу посмотреть, - закапризничала Маша.
- Потому что бьют не по паспорту, - ответила я, потянув её за руку.
Маша больше не возражала, и мы покинули Смоленскую площадь. Это было третье октября тысяча девятьсот девяносто третьего года.
На следующий день стреляли. Позвонил Игорь, и сказал:
- Людмила Андреевна, сегодня все нотариальные конторы закрыты, так что нашу сделку придётся отложить.
- Надолго? - задала я глупый вопрос.
- Не знаю, - ответил Игорь. – Как только конторы откроют, я вам позвоню.
Я положила трубку, и телефон снова зазвонил. Это была Сонька, которая жила в Балашихе. Она буквально рыдала.
- Мила, ты или переезжай сюда насовсем, или вообще никогда не приезжай!
- Почему? – удивилась я.
- Потому что, как только ты приезжаешь в Москву, у нас обязательно что-нибудь случается! В прошлый раз – ГКЧП, сейчас опять переворот!
События этого тревожного дня вошли в историю под названием: «Расстрел Белого дома». Ничего подобного у нас в Казахстане не происходило. Назарбаев со своей оппозицией расправился по-восточному быстро. Когда его не устроили решения Конституционного суда, он его просто распустил.
Конституционный кризис в России 1993 года оказался более кровавым, чем при ГКЧП. Разрешился он в пользу Ельцина, и страна пошла по начертанному им пути.
Пятого октября нотариальные конторы открылись. Позвонил Игорь и назначил встречу. Я попросила Шурика сопровождать меня с деньгами, которые переложила из патронташа в сумку.
Игорь подъехал к нашему дому на стареньких Жигулях и отвёз нас к своему нотариусу. На совершение сделки ушло не более получаса, после чего мы поехали на Зелёный проспект, где я зарегистрировала договор, а в это время Шурик в машине передавал деньги Игорю. Пересчитав новенькие стодолларовые купюры, Игорь отдал мне ключи от квартиры.
- Ну вот, Людмила Андреевна, можете вселяться. Колю и Масловых мы вчера перевезли, а Чумаков сегодня вечером обещал отдать вам ключ от своей комнаты, - сказал он.
- А если он не придёт? Я ведь завтра улетаю.
- Квартира ваша. Имеете право дверь взламывать.
- Да, - спохватилась я, - Николай мне сказал, что Чумакова вы ещё не выписали.
Игорь явно растерялся: он, наверное, думал, что я об этом не знаю.
- Понимаете, его поймать трудно. Он ведь в этой квартире давно не живёт. Я ему сто раз звонил, а он всё обещает…
Я поняла, что совершила ошибку, купив квартиру с нагрузкой в виде Чумакова, который для Игоря, уже обеспечившего себе комиссионные, вполне может превратиться в неуловимого Джо. Вряд ли теперь ответственный исполнитель будет сильно стараться его поймать.
***
- Кто это там скачет? – спрашивает один ковбой другого.
- Это неуловимый Джо, - отвечает другой.
- Что, его так трудно поймать?
- Да кому он нафиг нужен?! (Старый анекдот)
***
Ошибку надо было исправлять, и решение, как это сделать, пришло быстро.
- Игорь, я оставлю племяннику тысячу долларов, которые он вам отдаст, когда убедится, что вы Чумакова выписали, - сказала я.
По глазам ответственного исполнителя я поняла, что он был готов землю носом рыть и за половину предложенной суммы. Скорее всего, его комиссионные были не такими щедрыми.
Вечером мы с Машей выносили бутылки, оставленные прежними жильцами на кухне. Бутылок оказалось много. Очень много. Но в целом квартира была в приличном для советской коммуналки состоянии. Если не считать разбитого (скорее всего, топором) косяка двери, ведущей в комнату Масловых.
Вынося очередную порцию стеклотары, я в коридоре столкнулась с худощавым мужчиной в очках и макинтоше песочного цвета.
- Вы новая хозяйка? – спросил он.
- Да, - ответила я. – А вы – Чумаков?
- Да, - ответил он.
Чумаков открыл дверь в свою комнату. Она стояла почти пустой, только на стене висела полка с несколькими книгами, да на подоконнике валялась какая-то мелочь.
Хозяин взял с полки пару книг и порылся в вещичках на подоконнике.
- Вроде ничего не забыл, - сказал он. – Остальное можете выбросить.
- Хорошо. Спасибо, что принесли ключ, - поблагодарила я.
- Ну я же человек обязательный, - ответил Чумаков.
- А-а-а, - сказала я.
Поднимать вопрос о выписке я посчитала бесполезным – пусть этим Игорь занимается.
Уходя, Чумаков задал мне вопрос, который, думаю, очень его интересовал:
- Скажите, если не секрет, – сколько вы за квартиру заплатили?
- Сорок пять.
- Да ну! Это вам повезло! Сейчас за такие квартиры уже шестьдесят просят, - воскликнул он, а потом с явным удовольствием в голосе добавил: - Прогадали наши расселители.
Он ушёл, а мы с Машей завершили первичную уборку квартиры, после чего я отдала ей тысячу долларов, предназначенную для стимулирования активности Игоря. Осталось решить последний вопрос: кто будет жить в квартире девять месяцев до нашего приезда.
- Маша, - сказала я, - надо подумать, для кого квартирный вопрос стоит острее: для вас с Илюшкой или для Шурика с его девушкой.
- А где Шурик живёт? - спросила Маша.
- Он мне говорил, что они с Настей в Зеленограде комнату снимают.
- Ну тогда для них острее. Мы-то за свою копейки платим, - сказала Маша. – Да и привыкли мы с Люшкой к общежитию.
Я вздохнула с облегчением: щекотливый вопрос, кому из родственников помочь, решился без обид.
Вечером позвонил Шурик, и я ему сказала, что они с Настей могут вселяться в квартиру.
- Я ключи и адрес квартиры у тёти Нади оставлю. А как только домой вернусь, мы отправим контейнер с вещами на твоё имя. Встретишь?
- Конечно, встречу, - обрадовался Шурик.
- Да, и ещё: оплачивайте коммунальные услуги. Ладно?
- Ладно.
Положив трубку, я поняла, что дико устала. Тётя Надя пригласила меня к столу.
- Выпьем по рюмочке? – спросила она. – Такую покупку надо обмыть.
- Выпьем, а потом я сразу лягу. Завтра рано вставать, - ответила я.
- Всё-таки, Милочка, ты везучая!
- Это точно. За это мы тяпнем по второй.
- Непременно, - рассмеялась тётя Надя.
На следующий день я улетела в Алма-Ату.
(Продолжение следует)