Гл.6
Клавдия Михайловна Иванова, мать Валерки, родилась почти в самом начале Второй Мировой, но саму войну, конечно же не помнила. Так, по рассказам матери да бабки по отцу. Были у неё ещё и старшие брат с сестрой, но те умерли от коклюша, не выдержав бесконечных приступов до рвоты и высокой температуры. Жизнь годовалой Клавдии тоже висела на волоске, уж очень плоха была девчушка. Бабка Пелагея накрыла её с головой куском старой застиранной тряпки и сказала своей невестке, матери Клавдии:
- Выживет - значит выживет. А нет, так что теперь поделаешь. - и перекрестилась, глядя на безучастную ко всему женщину, лежащую отдельно на узкой железной кровати. Та недавно получила "чёрную весточку" на мужа, то есть, отца Клавы.
Старуха немного помолчала, а когда удостоверилась, что на неё никто не обиделся за такое безразличие к малютке, на всякий случай пояснила:
- Сыновей трое у меня было да все погибли на проклятой войне, вот, вчерась и на младшенького похоронка пришла, а дочку Господь мне не дал. Вот ты, Любава, коли очухаешься, и заменишь мне дочь, опорой моей станешь, чтобы доглядывать меня в старости. Только тебя мне и надо беречь, ты для меня главнее внучки, не обессудь. - и снова кинула взгляд в тот угол, где затихла несчастная вдова, потом подняла подол ситцевого фартука, высморкалась в него и вытерла, якобы набежавшие слёзы.
Женщина никак не прореагировала на слова свекрови, даже ни один мускул не дрогнул на её лице, которое в одночасье сначала посерело, а потом сделалось жёлто-воскового оттенка, словно она уже покойница, только глаза забыли ей закрыть.
Но малышка выжила, ночью она разбудила мать и бабку пронзительным криком, и Любава, очнувшись от забытья, опрометью кинулась к колыбели.
- Клашенька, детка моя, я здесь, я уже рядом! Тише, тише, мой цветочек... - трясущимися руками женщина взяла дитёночка и нежно привлекла его к своему сердцу. - Прости меня, родная, прости, кровиночка. Я думала, что уже на том свете, но ты мне напомнила, что я ещё дышу, Клашенька, что я ещё с тобою, на этой земле. Папку твоего уже не поднять, а ты - всё, что у меня осталось от него. - Любава спешно приложила грудь к ребёнку и девочка принялась жадно сосать, вливая в себя живительные силы и саму жизнь.
Уже потом, будучи двенадцатилетним подростком, когда Клашка однажды подавала умирающей бабке кружку с водой, та внезапно схватила внучку за локоть, прижала его к своим губам и заплакала.
- Я когда-то равнодушно отнеслась к твоей болезни. - прошептала она, - Ну помрёт, так помрёт. А ты вот, теперь ухаживаешь за мной. Я на мать твою надеялась, да когда ей? Работа с зари до зари, ей нынче не до меня. Поверь, Клаша, в мою любовь к тебе, несмотря ни на что. Ты так на Мишеньку моего похожа.
- Да ничего, бабунь, всяко случается. - растерялась Клашка. - Ты пей, давай, пей! Я водичку из колодца только что достала, холодненькая. Специально для тебя.
Старушка кивнула и обхватив алюминиевую посудину дрожащими заскорузлыми пальцами, выплёскивая часть воды на постель, поднесла её ко рту и большими глотками выпила содержимое. Клашка хотела помочь бабуне, придержать её голову, но та отстранилась, давая понять, что стесняется такого чрезмерного внимания к себе, мол, недостойна этого. Но вдруг лицо старухи исказилось от боли в ужасной гримасе, она выронила кружку на пол, теряя сознание, а воющая на всю округу Клашка побежала к матери в овощеводческую бригаду с сообщением, что скончалась её дорогая бабуня.
Розовощёкая Любава, красавица всей деревни, сникла вся после того, как узнала, что любимый муж уже никогда не вернётся к ней и их дочурке, перестала следить за собой и своим здоровьем, жила лишь для дочери, чтобы поднять последнюю на ноги. Она ещё надеялась, будто похоронку просто перепутали и её Миша когда-либо постучится в окошко. Даже речь к нему заготовила, мол, не кори строго, любый, что двоих деток не уберегла. Но где в войну и разруху найдёшь докторов и лекарства, а народные средства не помогали, вот и пришлось похоронить наших сыночка с доченькой.
А Михаил навеки остался в чужих краях, но даже туда, через огромные расстояния, он сумел забрать к себе и её сердце. Любава никогда больше не вышла замуж да и не за кого было. Всем не пришедшим с фронта, эта страшная война стала и женой, и матерью, и сестрой. Но всё равно, находились кавалеры, заигрывали с Любавой, дарили комплименты, но женщина всех отвергала, иногда даже слишком грубо.
Она дотянула до тех времён, когда Клашка собралась замуж за Иванова Володьку, благословила их, но вот внука своего, ей уже не пришлось увидеть.
Недолгая судьба Клашки с Володей была средняя: не очень счастливая, но и не такая, чтоб совсем уже плохо. Тихий он уродился какой-то, неразговорчивый, всё сам себе на уме. А когда выпьет стакан водки, то тогда не переслушаешь. Но употреблял редко, только по праздникам или же, если в деревне веселье какое шумное намечается.
Он никогда не раздаривал ей ласковых слов, не обнимал при людях, ведь жена же законная, но зато не обижал. Боже упаси, чтобы руку когда на неё поднял.
Получку, всю до копеечки, ей отдавал, с мужиками в бригаде не складывался на попойку в честь зарплаты, шёл домой, чтобы заняться делом, а дела эти всегда находились. То забор починить, то порог расшатался, надо срочно его отремонтировать.
Хозяйства они почти не держали, только кур и уток немного. Некогда их растить, совхозные проблемы превышали семейные. Тогда время было такое.
Пробовали завести поросёнка, но потом поняли свою ошибку, что поспешили быть похожими на других. Если некому справиться на хоз-дворе, то над худобой не стоит издеваться. У других родители постаревшие помогали, а кто им поможет? У Володьки один отец и тот больной, никуда негожий, он сам в догляде нуждается, так куда ему ещё и к сыну идти, заниматься его хозяйством?
Хоть и прошло уже много лет, а Клавдия до сих пор винит себя в смерти мужа. Не уберегла. Наоборот, радовалась, когда он приличные деньги ей приносил, ведь они старательно копили на стройку, чтобы поставить новый просторный дом. Не такой огромный, как некоторые могли себе позволить, но чтобы был посвободнее, ведь сын растёт и когда-то приведёт во двор невесту. Но мечтам не суждено было сбыться, Володя ушёл от неё навсегда, а самой ей, ни за что не потянуть эту лямку.
А надо бы настоять, отговорить мужа от тяжёлой и опасной рыбалки, но она тогда не думала и не помышляла об этом. А всё молодость неразумная, когда силушка есть, а вот ума, увы, недостаточно на ту пору.
На её глазах многие тонули, а некоторые превращались в калек, из-за неизлечимых хронических заболеваний, но ей казалось, что все эти невзгоды обойдут стороной её Володьку, высокого и сильного мужчину. Не обошли, смерть не выбирает, исключительно, немощных и хилых, ей всё равно на ком поставить свой крест.
Кашлял Володька постоянно, потому она и не придала этому значения. Курил же папиросы одну за другой, вот и думала, будто в них и кроется вся причина. А потом, как-то обмолвился, вроде он сильно замерзает и перейдёт спать поближе к печке, если Клаша не против. Да пожалуйста, она не возражала, но глубоко в душе шевельнулась ревность. Уж не нашёл ли себе Володька кого-то на стороне?
Но хорошенько обдумав всю ситуацию, отогнала от себя эти ненужные подозрения.
Где и когда? Их домик на самом берегу, она каждый день могла наблюдать за ним, как он уходит в лодке на середину реки и как приплывает обратно. Если допустить, что присмотрел себе зазнобу на том берегу, там есть небольшие поселения, то это уже получается полный абсурд. А кто работать за него будет, если он, в это время, с любовницей кувыркается в камышах? Деньги-то на всех поровну в конце месяца выдавали.
А кашель становился всё сильней и сильней. Как-то Клавдия, услышав, как Володька надрывается в коридоре, вышла к нему, чтобы заставить его, наконец, посетить врача. Но тогда она считала, будто это обыкновенная простуда, только запущенная. Заметив жену, мужчина быстро что-то спрятал в карман брезентового плаща и именно это её сильно насторожило. Чуть позже женщина вытащила оттуда окровавленную салфетку и только тогда всё поняла, но было слишком поздно. Врачи не спасли ей мужа, Володьке Иванову отводилось всего несколько месяцев жизни.
Иногда она не зло ругала супруга, уже после того, как похоронила последнего. Ну как он мог, чего помалкивал до последнего, а если бы сына заразил?
Скорее всего, он и сам толком не знал, что у него за хворь такая приключилась, на всякий случай отделился от жены на другую постель, а ел с отдельной посуды, громогласно предупреждая, чтобы никто не трогал его тарелку, ложку и пластмассовую чайную чашку. Клавдия сердилась, мол, в семье так не должно быть, ну разве уследишь за маленьким Валериком, который тащит со стола всё, что под руки подвернётся. Тогда Володька старался лично мыть свою кухонную утварь и ставил всё на самую высокую полку, дабы туда не добрался любопытный малец.
А попробуй заставить молодого мужика пойти в поликлинику и провериться! Да ни за что бы он не послушался.
Клавдия смотрела на взрослого сына грустными глазами, лишь в уголках её губ застыла лёгкая улыбка. Женщина готова была всё на свете отдать, только бы он никогда не страдал и на его долю не выпали те несчастья, которые ей самой пришлось испытать, подвергая себя непосильному труду и воспитанию единственного ребёнка.
- Этого и следовало ожидать, сынок. - тихо промолвила она.
- Чего, мам?
- Вашей размолвки с другом. Ну что ж, по крайней мере мне всё понятно, откуда ветер дует. А из-за чего хоть поругались? Вернее, из-за кого?
- Из-за девушки. Ты же сама это говорила.
- Говорила. Но кто она? Девушек у нас в деревне много, а я не волшебница.
- Из-за Кати Малаховой.
Внезапно Клавдия Михайловна засмеялась, она была довольна выбором сына.
- О, из-за неё стоит всех своих друзей послать куда подальше. Молодец, Валерик! Не вздумай уступить Сашке, нечего ему над тобой верховодить.
- Мам, каких ещё друзей, он у меня один?
- И тот ломаного гроша не стоит.
- Ма, к чему ты клонишь?
- А к тому, что яблочко от яблоньки не далеко укатится.
Валерка удивлённо уставился на неё. Он никак не мог сообразить, чего мать добивается, что она этим хочет сказать?
- Ну что ты, сынок, такой невнимательный, ну ничего вокруг не видишь? - по-своему расценила она его молчание. - Да у Сашки весь род такой: ни до людей, ни до Бога. Вспомни бабку его, Лукерью... От уже змеюка была, так змеюка, упокой Господь её душу. О покойниках нельзя дурно отзываться, но кое-что я всё равно скажу. Она по рукам Сашку била, если тот тебя когда конфеткой угостит. Мол, нечего поважать этого голодранца.
А какие мы голодранцы? Покушать у нас всегда было что, одеться-обуться тоже. Только дворец не построили, как у них, так мне одной, куда справиться с такой задачей? Конечно, чего ж у них хоромам царским не получиться, если отец Сашки, Лёнька, купил своей Марии инвалидность, вот Манька и выращивала птицу и скот да огород гектарный всегда засаживали. А потом всё в копейку превращали.
Туда и Лукерья на помощь бежала, как скаженная, вот и скопили денежки, на которые и домину поставили, и машину купили.
- Мам, но они же не воровали, а всё своим горбом. - Валерка до сих пор ещё не поймал суть материнского разговора.
- Ну да! Как в совхоз идти работать, так Манька больная, а у себя на участке сутками на коленках ползать, то ничего, угу, куда и болячки все деваются.
А отец его тоже, бесстыжая кулацкая рожа! Претензии предъявил Ларионовичу, чтобы всем трактористам одинаково платили, даже тем, кто опрыскивал поля химикатами. Ишь, чего захотел, чего удумал! Ларионович правильно тогда ему ответил, мол, если есть желание заработать кучу денег, так иди тоже на яды и будет тебе огроменная получка. Так воспротивился, чертяка хитрющий! Своё здоровье он бережёт.
Вот и хорошо, что он рассчитался отсюда и в город умотал, без него никто не пропал в бригаде, а деревня, так и дальше будет стоять.
Предатели они, сынок. Односельчан они предали и родную землю.
Я всё осознаю, Валерочка, и батька твой живот надрывал, и я уже сколько лет пашу не покладая рук, а ничего у нас особенного не нажито. А я и не жалею. Вот ты у меня есть, а именно в этом и заключается весь смысл моей сознательной жизни. Но согласись, свысока смотреть на тех людей, среди которых те же Муравьёвы родились, это называется самым настоящим преступлением. Прям, гордые, как баре. Вроде, они особой крови, а мы холопы для них, с которыми и здороваться им стыдно.
Сашку я терпела только из-за тебя. Ведь он тогда относился к тебе хорошо, по-дружески. Но я была уверена, что зов крови сделает своё дело и когда-то Сашка превратится в такого же нелюдя, как и его ненаглядные родственнички. Потому, Валерик, ещё раз повторяю: ты ничего не потеряешь, если вас с Сашкой никогда больше не сведут ваши пути-дорожки. От таких товарищей следует держаться подальше. Поверь слову матери. И Катьку тоже ему не отдавай, слышишь? Но тут не только от тебя зависит и от неё тоже. - Клавдия сделала паузу, чтобы перевести дух. Но тут же вновь заговорила:
- Как она к тебе относится, сынок?
Валерка был ошеломлён тирадой матери о семье Муравьёвых. Он ни о чём подобном и не догадывался. Ну да, кое-что припоминалось из детства, как Лукерья ревниво опекала Сашку, как тётя Маруся делала недовольное лицо, когда Сашка приводил Валерку к себе домой, потому они больше пропадали на речке, или во дворе у Ивановых. Да и дядька Лёнька всегда был суровый, не очень приветливый, но поскольку никто из них никогда не нападал на Валерку, не ругал его, не гнали взашей, вот он и не задумывался всерьёз о том, что из себя представляют родные и близкие его товарища.
- Валерик, ты поди оглох? - Клавдия теребила его рукой по плечу.
- Да нет... Просто ты удивила меня своими новостями, вот, немного отвлёкся. Ты что-то спрашивала?
- Это никакие не новости, это чистая правда, сынок. А спросила я о Кате. Как думаешь, до сердца ты ей?
Валерка пожал плечами.
- Да как такое определишь заранее? Мы толком и не общались. Я ей грушу дал один раз, а она скраснелася вся... - и он улыбнулся, вспоминая тот случай.
- Это хорошо, что скраснелася. - радовалась Клавдия. - Чего бы ей краснеть при том парне, к которому она равнодушна? Значит, нравишься ей! Попомни моё слово, сынок.