Серёжкин сон
Рассказ
Серёжка - славный паренёк из счастливого детства, шести годков от роду... По обыкновению, шёл этим утром в детский садик. Рядом шагала мама; то и дело подёргивала сынишку, когда держала того за руку, и поторапливала звонким окриком, если Серёжка сильно отставал от неё - обычно в ту минуту потери маминой бдительности, когда мама бралась за телефонную трубку или начинала по каким-то своим надобностям открывать сумочку. Тут Серёжка высвобождался и бежал к придорожным лопухам. Дорожка, увенчанная сейчас цветением кустарника акации, роз и множества других цветов, коим воспитанник детского сада и названия ещё не знал - петляла; казалась Серёжке бесконечным путешествием в лето...
...В сказочную глубину зелёной листвы и пышно распустившихся роз Серёжку влекли жуки и стрекозы, а также - бабочки, которые были крупнее и ярче по раскраске, выделялись высокой парусиновой плотностью крыльев и особой нерасторопностью, пришедшейся почему -то Серёжкиной любознательности - по душе. Первые - будто соревновались друг с другом в скорости и изобретательности в совершении головокружительного манёвра, тогда как бесшабашные и беспечные бабочки ни с кем не соперничали - чего не понимал, а только чувствовал детсадовец Серёжка Кузнецов. Зелёный - майский - словно теперь звал очарованного летней сказкой Серёжку своим турбинным звуком: "Эй, Серёжка, посмотри как я летаю!.. Эй, стрекозы, а ну посторонись!.." Серёжка с радостью задерживался возле... - забывал про маму, про детский садик, про завтрак и утренник, на котором Серёжка и его друзья разучивали песни и танцы, изображали всяких зверьков и птиц из книжек и мультфильмов.
"Серёжка, ты опять посреди лопухов... а ну быстро в садик, так снова опоздаем с тобой!" - звала сыночка чуть рассерженная мама. "Ну, что ещё... зелёных листьев не видел?! Быстро!.." Мама цепко хваталась за руку паренька, так что он вновь расставался с придорожными мирами и топал озорными ножками в направлении садика.
"Мама, а почему жуки и стрекозы так быстро летают?!" - с вытаращенными на маму глазами принимался пойманный Серёжка за вопросы.
"Потому что они насекомые, а ты - маленький человечек, но когда станешь большим - тоже полетишь... " - вскоре отвечала, попавшаяся в Серёжкины сети, мама. Если получалось, мама старалась не конкретизировать свои ответы, ибо понимала, что в таком случае Серёжка сразу бы увлёкся новыми подробностями и в итоге - новыми вопросами. Впрочем, не редко Серёжка загонял маму в тупики своих вопросов сам того не желая - сама мама не знала на них правильных ответов; ну вот вроде "почему вода мокрая", например? "Хоть стой, хоть падай, а ответь!.." - время от времени гневалась себе в платочек заботливая мама. "Да, про его жуков и стрекоз можно бы высказаться пообъёмней - мол, Серёжка, у них есть крылья, а у тебя нет, зато у тебя есть ручки, с помощью которых ты можешь играть в песочнице или дёргать девочек - на этом глаголе маму охватывал счастливый трепет - за косички, но у твоих жуков и стрекоз нет ручек, у них есть только ножки, а вместо ручек - крылья..." - размышляла на досуге мама, однако здоровые мысли частенько уносились прочь, уступая место думам о будущих хлопотах в быту и на работе.
Завтрак встречал милых отпрысков переливающейся янтарём пшённой кашей, сурово и нежно заправленной взрослыми руками и сваренной на молоке - самом детском продукте, ускоряющим и силу и рост молодого организма, как на дрожжах. Молочный цвет, замешанный на солнечной охре пшённой крупы придавал этому завтраку ещё более светлый оттенок, подобный цвету восходящего солнца. В такт белым тарелкам и светло-голубому покрытию детского столика, выбеленного от ножек до основания густой масляной краской, дети весело стучали своими ложками - хулиганили, порицались воспитателями, замолкали, но не надолго.
Только между ними, в их детском кругу, ходила священная "игра в случай" - каждому хотелось заполучить к трапезе... хлебную горбушку или единственную по своей форме среди других ложек ложку. Если выпадала и ложка и горбушка - это считалось невероятной победой, вроде срыва джек-пота в современной лотерее. По четверо ребёнка за столиком, группа человек тридцать - шансов почти ноль? Ложки и хлеб раскладывали по местам на столиках как правило раньше тарелок с едой... и вот кому достанется необычная ложка или хлебная горбушка, - тот как бы становился героем в глазах окружающих. Возможно, персонал садика - повара, воспитатели, врачи - знали об этой детской тайне, правда, виду не подавали, - мол, игра есть игра: всё "по-чесноку"; главное, ешьте с аппетитом... и на здоровье, детки! Ложки и горбушки должны были самым случайным образом лечь на столы, напротив счастливчиков - героев дня... И дети верили в полное невмешательство взрослых в их нехитрую забаву.
Солнечное весеннее утро в детском садике - это что-то особенное: Серёжка кушал добренную кашу и смотрел в окно. Волшебная ложка досталась Витьке с соседнего столика, а чёрная ржаная горбушка - Ирке, которая как-то даже вдруг подросла: выпрямилась, будто учительница пения Эльвира Константиновна, и смотрела сейчас на сотрапезников под острым углом и лёгким поворотом головы... в сторону Витьки. Да, не всегда рассаживания по местам гарантированно обеспечивало Серёжке выгодный ракурс, чтобы вот линия обзора - без кривляний - падала на оконный свет, зато сегодня Серёжка... видел в оба, с самого утра, как жучки-паучки, бабочки и стрекозы носятся по округе, как ему представлялось, - без усталости и сна, строго предписанного им, детям, в любом детском садике. Солнце светило прямо в лоб, Серёжка грезил, словно это он сам летал с листа на лист, с дерева на стекло и обратно...
К слову, этот принцип рассаживаний также выглядел как игра - уже с момента мытья рук, со спортивного пробега к столикам - как? куда? и зачем смотреть? Вряд ли юное Серёжкино сознание раздумывало над такими казусами в восприятии окружающего мира, скорее уж - бессознательно: интерес подталкивался доминантой игры, и не Серёжка или какой другой мальчик или девочка из его группы что-либо искали и находили - нет; именно это "что-либо" - детский бог, волшебник из сказки, случай, погода, природа - искало и находило отзыв самих детей; и так они подхватывали и не отпускали "детских богов" - покуда зажигала игра...
"Кузнецов... Серёжка..." - вдруг раздалось над ухом. - "Хватит ворон считать, доедай кашу и марш в зал!"
Нравилось ли Серёжке бывать в детском садике? Пожалуй, что да: там были Витька и Ирка, с которыми Серёжка, как говорится, вольно держался накоротке; общался он и с другими друзьями по счастливому детству, но... на равноудалённом друг от друга расстоянии - как только мог понимать это положение вещей сам юный друг Серёжка. И вообще, если бы не всегда притерпевшийся распорядок дня, садик можно бы назвать продолжением Серёжкиного дома - места родного и любимого; с играми, утренниками... и новогодними праздниками.
Частенько, за вечерним чаем, на эту и другую темы мама устраивала Серёжке лёгкие допросы с пристрастием, которые заставляли сына заново пережить разные моменты его пребывания в детском саду - чего Серёжке иногда, конечно, от души хотелось очень и хотелось не очень, в зависимости от настроения и масштаба события. Садик был реальностью со всеми её плюсами и минусами при активном участии каждого ребёнка в жизни детского коллектива, причём с частью взрослых - наставников-воспитателей, которые порой и привносили в детские размышления разного рода противоречия.
"Что новенького, сыночек?.. как прошёл день?, как самочувствие?.." - начинала мама крутить свою шарманку.
"Всё по-старенькому..." - шутя отвечал папиной поговоркой Серёжка. Серёжка, как подсказывала ему интуиция, старался давать маме лаконичные ответы по всякому поводу... чтобы с ходу, двумя-тремя словами, прижать маму к стенке... Чтобы чай пился быстрее, и затем снова приступать к любимым играм, которых в Серёжкиной комнате было с полный воз и тележку.
"Новенькая... учительница по пению и танцам - Наталья Валентиновна..." - нашёл в себе желание продолжить мамин разговор Серёжка. "Она сказала, что студентка... учится в театральном училище... временно заменит Эльвиру Константиновну..."
"Мама, что значит театральное училище? Это как садик?.." - не по-детски заинтересовался маленький Серёжка.
"Да, почти... там учат стать артистами... играть роли в спектаклях и кино... петь, танцевать... ведь ты любишь артистов, Серёжка?.." - как нараспев пропела мама.
"Деда Мороза... Снегурочку... они тоже артисты?" - улыбнулся маме сынок.
"Ещё какие!.." - тут мама зорко всмотрелась в оконную даль, будто увидела в ней близко летящую в небе диковинную птицу или самолёт. А когда вернулась... на кухне Серёжкин и след простыл; на столе стоял наполовину пустой бокал чая, а на краешке блюдца сиротствовал зажёванный бутерброд.
Утро. Весеннее. Майское... Город местами спит, только утренние птахи - дети - вместе с теми иными птахами, что живут на деревьях - уже поют свои сладкие песни... как бы для тех, кто стоит в этот ранний час у станков или трудится в поте лица за столами офисов, вонзив свой пытливый взгляд в жидкокристаллический монитор компьютера или ноутбука, или служит у крепких штурвалов кораблей и самолётов и прочих современных технических агрегатов? Или даже торгует морковкой и редиской на базаре, или кусками сочного мяса и нежной рыбы... и песня, понимаешь, не поётся - вот за них и в честь их труда героического - всех; взрослых, пап и мам, бабушек и дедушек, братьев и сестёр это счастливо делают... дети: поют и пляшут с утра пораньше, чтобы впрок...
В одном из таких гнёзд детства - детском садике №119 - только что лилась и звенела волшебная музыка. Она разлеталась из больших деревянных форток в другое пространство города; поднимало настроение и дух всяк проходящего и проезжающего мимо с открытым окном автомобиля и свободных от наушников ушей. Это жарила на аккордеоне студентка, в миру Наталья Валентиновна Дымова, а для детей, наших весёлых птах, - по меньшей мере фея из весеннего леса. Сама играла, сама и пела; внимательные дети сидели на маленьких стульчиках вокруг неё и подпевали: "Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам..."
До Натальи Валентиновны, как бойко заметил не один Серёжка, песни пелись Эльвирой Константиновной... под пианино, а вот аккордеон - ему и многим его друзьям по садику был в новинку. По сути, тоже пианино, как фантазировал ошеломлённый новенькой Серёжка, также с чёрными и белыми клавишами... да только ужат до смешных размеров и форм, будто давилось пианино с разных сторон могучими руками великанов - троллями - в бесформенный ком; без ножек, но с мехами, которые Наталья Валентиновна виртуозно и смело раздувала, не боясь порвать аккордеон на две половинки. Серёжка глядел в оба: она была черноволосой, с большими глазами и зубами, как у волка из сказки про семерых козлят, - иронично отметил её юный зритель. С мягким голосом - как у Эльвиры Константиновны; высокой ростом, с плоским животом... - эти подробности в беглой характеристике новенькой лишь угадывались ещё спящим сознанием ребёнка - и сразу, единым обхватом всего внимания; маловероятно, чтобы Серёжка обдумывал их всерьёз, через запятую?
"Дети... молодцы! Слова знаете... на сегодня достаточно... а на днях - мы разучим под некоторые песни... танцы... будет ещё веселей!.." - говорила в зал запыхавшаяся Наталья Валентиновна.
"Мама, мама, посмотри какой жук!.." - с криком атакующего индейца вбегал в прихожую Серёжка. Мигом, не сняв уличную обувь, Серёжка врывался на кухню, где мама в этот трогательный для сына момент что-то такое стряпала. Была, мало сказать, удивлена - ошарашена сей вестью уже тем, что сын принёс в дом - жука, и, по всей видимости, самого настоящего, если так возбуждён сим, что прямо к ней, родной, прибежал?
"Где жук?!.. Ну... показывай, Серёжка, не верю!.." - язвила отлучённая от дел мама.
Счастливый Серёжка крепко держал в руке спичечный коробок и кричал - "Там!" Затем выдвинул коробочку и выставил её перед самым маминым носом. "Носорог... видишь?!" Тут мама ахнула, чтоб маленький Серёжка... - "как смог он поймать такого огромного жука?!"
"Серёжка, признавайся, плут, где ты его взял? Майский - ещё тот жук, везде летает, а этот... прям с выставки ботаников, какой красавец... черт бы их побрал!.." - высказалась сердечно мама. Серёжка заулыбался пуще прежнего, когда только забегал в мамино пространство, уже был горд, видя маму удивлённой и сражённой - его копьё индейца попало в цель. Потом, однако, минуту или две спустя, он сказал... прямо противоположное первой мысли: "Нет, мам, Витька жука подарил... его старший брат, школьник, на Льнозаводе жука нашёл, жуки под снопами с сеном живут... тепло им там и душисто..."
Жук, выставленный Серёжкой на свет и как будто слышавший странный диалог мамы и сына, не подавал никаких признаков жизни. "Может, обиделся?" - подумал с печалью Серёжка. "Даже ножками не дрыгает, спит, наверно?.. Вот соня, а ещё носорог, ломал бы спичечный коробок изнутри на пути к свободе... другой бы давно улетел, благо и форточка на кухне распахнута дальше некуда, а он..."
"Серёжка..." - здесь снова отвлеклась от стряпни мама. "Укладывай своего жука спать и... звонила подруга - мама Игоря Дружинина... сказала, что завтра к вам в сад придёт фотограф и будет вас снимать в морской форме. Она видела образцы - всё натуральное: бескозырка, ленточка, гюйс, маечка... одна фланка пошита из другой ткани... говорит, что очень красиво, так что, после ужина, моем тебе голову..." - отчиталась, словно отрапортовала, как перед строем, воодушевившаяся мама. "Всё, дуй!.."
Мама - с упорством скульптора - втирала мыльную пену в бесшабашную Серёжкину голову, а Серёжка - жмурился; боялся попадания мыла в глаза и в нос; так, за этим мероприятием, в потёмках, и не без удовольствия, Серёжка пытался представить будущую встречу с дядей-фотографом. С чего бы вдруг? - размышлял Серёжка, - ведь только вчера их группа вместе с Натальей Валентиновной разучивала новый танец, который сопровождался под музыку из матросской песни про яблочко на тарелочке, и уже завтра... к ним в садик с неба фотограф упадёт? Ясный ум паренька, как паук, видел здесь общую нить, однако за маминой процедурой не смог развить мысль дальше; раскрыл и снова закрыл глаза.
Задумка Натальи Валентиновны касательно танца была такой: участвует вся группа; парами - мальчики с девочками, а кто оставался без пары - задействовался на подтанцовке. Весьма по-детски участливая студентка показывала нужные движения и рассказывала, что в итоге они будут означать в глазах зрителей. "Если достигнем чёткого исполнения танца..." - обнадёживала она детей грандиозностью идеи. - "то выступим с ним на конкурсе художественной самодеятельности, проводимом среди детских садов города." Танец внешне немногим походил на польку, достаточно известную для детей, но в "Яблочке" активность рук была полагающей, ибо с их помощью изображались морские волны... и волноподобное течение человеческой жизни. Витька танцевал с Иркой, а Серёжке выпала не менее яркая пассия - девочка Лиля из соседнего района. В отличии от Ирки, Лилька была брюнеткой... с белым бантом, замысловато вплетённым в длинные косы волос; в сиреневом платьице и белых туфельках. "Как невеста..." - с юмором восклицал себе самому Серёжка. Правда, Лильке нравился Витька - она не забывала поглазеть на их танцующую рядом пару с Иркой, так что влюблённому Ромео - Серёжке - только и оставалось как рассматривать пышные наряды Лильки и нежно улыбающийся Лилькин рот. Как тонко заметил Серёжка, волшебные горбушка с ложкой больше чем сдружили его друзей - играли Витька с Иркой вместе, хотя при мальчиках Витька бывало трепал Ирку за косы - мол, это моя пленница из вражеского лагеря... Но в минуты тихого часа, когда большинство детей, наигравшись и наобедавшись, спали крепким сном - Витька и Ирка тайно показывали друг другу письки и тихо смеялись. То же самое они проделывали в кабине деревянного грузовика, сколоченного заботливыми руками родителей и установленного в центре детской площадки; как рассказывал Витька, уединившись с Иркой, они только показывали, но не разрешали друг другу трогать свои письки. В такие моменты Витькиного откровения Серёжка не злобно гнал Витьку прочь: типа дурак он и всё тут, на что Витька шутливо отвечал, как это Серёжка ещё не пробил это с Лилькой?
Как не гадал милый друг Серёжка на досуге, вспоминая вчерашний фото-сеанс в садике, а в фотографе он не нашёл ничего необычного. Два-три раза в году фотографы наезжали с визитами в гости - и у каждого было одно на уме: поскорее прицепить к детской груди какой-нибудь бутафорский и картонный наряд, сказать "сыр" и с лёгкостью спустить затвор новомодной фотокамеры. А этот... заявился с самого утра: долго разбирал свои фотоприбамбасы; крепил фонари к спинкам их детских стульчиков и... сам гладил в бытовке "настоящую морскую форму" - как радостно отмечала мама. Затем устанавливал треножную рогатину, на которую складно привинчивал свой фотоаппарат. В пику маме, уже ясно видевшей во сне и наяву в сыне будущего капитана белого парохода с собой на его борту, Серёжка ощутил истинное неудовольствие, когда дядя-фотограф наставил включенные лампы прямо на его глаза - они бурно заслезились, словно он находился в кабинете зубного врача, и слегка напуганному Серёжке даже показалось, что фотограф вот достанет вдруг какой-нибудь медицинский инструмент и будет пугать, а там и бегать за Серёжкой по просторному залу - точно бармалей... Правда, до начала самой съёмки паренька всё же как будто удивил сам процесс одевания: чтобы надеть на себя форму, нужно было сперва по пояс раздеться; Серёжка поднимал ручки кверху, а фотограф протягивал через них тельняшку, выравнивал её на плечах и груди... будто готовил моряка к бою? Что тут было интересного: тельняшки моряки носят тыльной стороной наперёд, под самое горло... чтобы, понимаешь, ветром морским моряка не задуло и красота формы контрастом чёрно-белых полосок укреплялась... Дальше, таким же макаром, фотограф напяливал на Серёжкины ручки рубашку - "фланку", после - "гюйс", это такой впечатляющий своей оригинальной простотой воротничок синего цвета с тремя белыми полосками, и только в конце - венчал строгую детскую головушку - Серёжке приходилось аж замирать - чёрной бескозыркой с длинными ленточками. На лентах сверкали морские флаги и якоря, а на бескозырке - кокарда с красной звездой по центру: "краб" - как называл её фотограф.
Вот в этом тщательном приготовлении Серёжка и увидел саму морскую красоту... прочувствовал, так сказать, и закрепил в памяти на долгие лета... ну а фото... на фотографиях он всегда выглядел весьма красиво, ибо был юн и романтичен. Вместе с Серёжкой, само собой, фотографировались почти все дети их группы и из других групп, если позволял возраст, и даже девочки - такие славные "морячки"...
Серёжка думал про Лильку, про её мнение о новом образе, занесённым в их маленький мир странным дядей-фотографом.
Нельзя человеку без дома. Ни зверьку какому, ни насекомому... Ни кораблю без матросов, ни танкистам без танков, ни воздушным шарам без мирного неба...
Серёжка сидел в своей детской комнатке и думал думу грустную: мячи, лошадки, машинки, и прочие Серёжкины игрушки по-прежнему занимали его детское воображение, однако новый друг - жук-носорог - почему-то продолжал покойно лежать в узком пространстве спичечного коробка; не просил у Серёжки ни еды, ни свободы...
Упала, к примеру, бомба на крышу дома - не стало ни дома, ни человека, который в это время находился дома - печально, но - увы и ах - судьба-с... Ибо погибнуть вместе со своим домом - это почти как подвиг? Но вот ежели нет уже дома, а человек ещё жив... - вот где рождается настоящая трагедия и катастрофа; разрыв вещей и истины, потому что человек есть часть дома, а дом - часть человека. Пусть дома сложно и неуютно - всё равно он любим, поскольку нет другого дома. Так и у зверьков, и у насекомых разных устроено - нужен им дом и только своя среда...
Однажды из вечеров Серёжка собрался на улицу гулять - попутно прихватил больших размеров коробку из под обуви; папа на днях купил себе летние ботинки, а коробку Серёжке подарил для разных детских нужд. Неподалёку от дома цвела живописная лужайка: молодая трава довольно набралась соку и силы; благоухала запахами новой жизни и надежд, была Серёжке по колено. Серёжка нарвал этой травы мелкими кусочками и нежно уложил в коробку: "То-то будет жуку-молчуну праздник!" На лужку в тот час кипела весна, бахвалился красками май... Серёжка так и плюхнулся в траву и одуванчики, долго смотрел в облачное небо и неровные полёты птиц; чуть-чуть задремал, пока забота о жуке не напомнила ему о подъёме и возвращении домой.
...Серёжкин папа тоже был доволен, когда увидел какое применение нашёл его коробке добрый мальчик Серёжка - сынок его любимый. Засыпая ночью и готовясь к просмотру нового сна, Серёжка вдруг услышал... шорох. Мышей в их чистом доме не водилось, тогда - что? Шуршание распространялось из дальнего угла, где Серёжка хранил коробку с жуком. "Ожил..." - кратко и весело объяснил тот шорох Серёжка. "Утро вечера мудренее. Спим..."
Ночью Серёжке приснился странный сон. Серёжка лежал на кроватке и смотрел в темноту своей комнатки. Из угла справа выступала огромная тень, в которой зоркий взгляд Серёжки распознал корпус огромного жука - жук вставал как бы с четверенек на две задние ножки; был ростом с папу; грозный рог жука касался люстры, совпадал с ней длиной её основания. Жук двигался в сторону Серёжкиной кроватки и говорил мягким голосом крокодила Гены: "Серёжка, где мой дом?!"
Из угла слева Серёжка различил девичью фигуру - то ли Лильки - его "невесты" из садика, то ли Натальи Валентиновны - их новой певички; картины с ними менялись местами, прыгали перед очумевшими Серёжкиными глазами, как на киноэкране. Выпуклые и, похоже, упругие соски её груди светились ало-розовым светом, словно подсвечивались изнутри маленькими лампочками от карманного фонарика... Внизу живота Лильки тире Натальи Валентиновны Серёжка отчётливо разглядел треугольник коротких волосиков чёрного цвета, со слегка рельефной формой поверхности. Захотел дотянуться до них указательным пальчиком. Лилька медленно шла к Серёжке и говорила сладким голосом Мальвины из сказки про Буратино: "Серёжка, покажи свою письку!.." Серёжка, потирал глаза, но картины прыгали как в калейдоскопической мозаичной трубе; не твёрдый пальчик его упёрся в её волосики, затем соскользнул с влажной губки вниз и стал будто проваливаться в тёплую глубину её письки, увлекая за собой руку и всего Серёжку - так, что он остро почувствовал... падение с высоты: с неба на землю; кружился, как на ветру, пером от птичьего крыла... "Мама!.." - закричал Серёжка, и проснулся.
В комнате было тихо и светло - солнце поднималось и звало Серёжку к новым подвигам. Мама торопила сына мыться и приступать к чаю... За чаем Серёжка рассказал маме, что летел во сне с высоты, на что мама звонко восклицала: "Растёшь... растёшь, дружочек!"
Мудрость... она приходит с утра, с первой росой... по весне, с первым снегом - по зиме, до которой ещё далеко. Серёжка привычно топал по тропке к родному садику. Стена белых и лилово-розовых роз свисала прямо к траве возле одного из домов по знакомой улице. Мальчик подбежал к цветам в тот самый миг, когда мама болтала по телефону с дотошной подругой. Серёжка достал заветный коробочек со своим жуком-другом... жук спал; может, опять затаил обиду за лишение его травы и пространства? Серёжка усадил крылатого друга на розу; жук бодро задвигал ногами, выпустил крылья... уставился на Серёжку прощальным взглядом, а когда мама с сыном продолжили путь, сделал три круга над их головами, после чего - стремительно рванул в небо.
2018