II
- Тогда, – я махнул рукой в сторону. – Мы с тобой так и не сумели поговорить, как два взрослых человека.
Время не нашли.
- Вот сейчас и поговорим.
- Погоди, Отец, - перервал его я.
Он зыркнул на меня глазами, но совладал с собой.
Я поправился: «Извини»
- Ничего – ничего. Продолжай.
- Сейчас, - начал я и как будто споткнулся. - А где оно, это «сейчас»? И почему тогда его не было? Почему, так бездарно было упущено время? Иной раз осмыслишь ушедшее время, вглядишься в него, убегающее, иссякающее и с горечью осознаешь, сколько всего утрачено. Безвозвратно.
Грустно.
- Это происходит не только с тобой. Со мной также.
- Может быть. Но я, самоуверенный пацан, нацепивший на плечи лейтенантские погоны. Очарованный барчук. Я – то, о чем думал?!
- Ты думал, как и все в твоем возрасте: «А, успею. Никуда этот«зануда» не денется».
Не огорчайся. Эх. Если бы не терятьвремя попусту, то что бы было?
Я извинительно улыбнулся.
- Если бы, да кабы. Человек, на то он и человек, что рожден не роботом, а человеком. Несобранным, необязательным, этаким «растеряшкой времени». С годами человек становиться мудрее, он пытается отладить течение жизни, упорядочить свое существование. Но у многих ли получается это?
Я отрицательно мотнул головой.
- То-то.
Он задумался.
- Знаешь?- после паузы продолжил Отец.- Никто не ведает будущего своего. Человек думает, что до будущего, путь долгий, на много - много лет и откладывает серьезные разговоры на «потом». А оно, «потом», оказывается рядом, ив одночасье становится далеким прошлым. БОльшая часть человечества страдает этим. И от этого. И мы с тобой относимся к этой части человечества.
Он обнял меня: «Не злись, лицом к лицу лица не увидать. Так кажется?»
- Так. Все понимается на расстоянии, - я послушно продолжил, как заученный урок, начатую Отцом фразу, будто исправлял что – то, некогда испорченное или неверно сделанное.
- Это и есть жизнь, вернее, естественное течение жизни. Правда, сынок?
- Правда.
- Говори искренне. Времени, как выясняется, не так много.
Мы замолчали и открыто посмотрели друг другу в глаза. Он одобрительно похлопал ладонью по моему левому плечу. Я признательно накрыл его ладонь своей ладонью.
- Что ж давай продолжим однажды прерванный разговор.
- Давай. По «специальности»? - подмигнул Отец.
Я радушно улыбнулся в ответ.
----------------------------------------
- Я вспоминаю, как, однажды, мы с тобой пытались поговорить. Вернее, этого хотел ты.
- Когда?
- Когда ты заболел. Помнишь, ты раскрыл свою «умную» большую коричневую тетрадь - конспект лекций по специальности.
- Да? - задумался Отец, затем кивнул. – Помню. Я хотел с тобой поговорить, обратить внимание на некоторые тонкости. Хотя, если, вправду, она появилась в моих руках случайно.
- А я эти «тонкости», как, я считал, уже знал. Мне б, выслушать тебя, но я отмахнулся. Или тетрадь - только зачин?
Отец не стал лукавить: «И да, и нет. Все знать, сын, нельзя. Скажи правду, не хотел показаться немного, так сказать, не подготовленным.
- Вот еще! - повысил я голос и покраснел. – Давно это было, не всё помню, - заюлил я.
- Помнишь, если помнишь один единственный, рядовой вечер. Значит он тебя чем-то задел. И еще, мы с тобой, вроде, договорились, - он внимательно посмотрел мне в глаза.
- Да, Отец.
- Смелее, моряк.
----------------------------------------
- Ладно. Помню, Батя, - сдался я. - Мне думалось тогда: «Вот сейчас задаст вопрос и срежет. Вот точно срежет, к бабке не ходи». Припомнилось мне, как мы с тобой, в курсантстве, изучали устройство дифферентовочной системы с вариантами переключениями крана – манипулятора. Потом примеры: «Рули на всплытие, дифферент на корму. Глубина постоянная. Лодка тяжелая или легкая? Куда «гнать» воду в нос или в корму? Осушать уравнительную цистерну или принимать в нее? Время пошло. Решение!»
Или
- Лодка с креном на правый борт уходит в глубину.
- «Пошел» ГОН
- Куда он пошел? Какой ГОН. Номер? Дифферент нарастает.
- Пузырь в нос!
- Поздно! Все! «Хрясь!» Лодка - пополам. Поздравляю, ты – покойник.
Я выскакивал из-за стола и уходил: «Все! Хватит, надоело!»
А ты, не сильно напрягая, в который раз: «А все, потому что ты неправильно рассчитал нагрузку корабля. Давай, дружок, покури и возвращайся. Посмотрим, где, в «дифжурнале», ошибка».
- Ты злился, я злился. Но знал, что это нужно, знал, что рано или поздно ты скажешь мне: «Спасибо». Кстати, как сейчас твои расчеты дифферентовки?
- Да, нормально. Чего там считать?
- Что бы так ответить, надо знать расчет, как «Отче наш», вот для этого «нормально» я тебя и натаскивал.
-----------------------------------
- Согласен. Потом в жизни случались всякие поломки, неисправности, аварийные ситуации, но благодаря твоему тренингу, решения принимались быстро, правильно, психика не подводила, команды были четкими, без паники. Ты не зря «гонял» меня тогда по схемам, заставлял разбирать и заучивать рисунки с векторами сил. Я многое почерпнул из твоего опыта, из твоих конспектов.
Но тогда, увидев твою тетрадь, я решил «уйти на крыло».
С годами, мысленно, возвращаясь в тот вечер, я понял, что тебе было нужно не поучение, а простое общения со мной. Ты хотел узнать, о службе, о том, что нового появилось в нашем деле с тех пор, как ты покинул Подплав. А я, балбес, молодое дарование, скрывал, да, нет, не скрывал, я не придавал этому никакого значения. Глупо как-то. Да? Бездарно.
- Перестань, я ведь понимал тебя. Чему я мог тебя научить? Старый мичман на пенсии.
- Не скажи. Ты знал глубже. Комплексней. Твой опыт, твои советы были весьма кстати, и во многом облегчили путь становления меня, как подводника. И дальше, по службе твой взгляд со стороны был бы крайне полезен
Вот смотри, я еще учился в Училище, а ты, комментируя первичные мероприятия по борьбе за живучесть при пожаре, предостерегал меня, что в дыму ничего не видно, а в противогазах – команды неразборчивы. «Как ты будешь давать команды?». Думай, соображай».
- Было такое дело.
- И я, памятуя это, ко всему прочему, ввел в своей аварийной партии третьего отсека специальную систему жестов. А потом, вначале, «на спор», затем, потихоньку, со страховкой, чтоб не побились, тренировал моряков. Наощупь, с завязанными глазами, находить, по месту, нужное оборудование.
- Да ты что? «Бились», небось.
- «Бились». Доброхоты Замполиту стучали, (нет, не мои), мол «Ярый издевается над матросами». Их так и называли «слепые Ярова»
Механик сверлил меня глазами, Замполит пытал «что да как», а потом в отсеке, все хором, проверять отработку аварийной партии.
- Ну и как?
- Ха. Я завязал себе глаза и сам обошел, все контрольные точки. Не скажу, что герметизация отсека, прошла быстро, но ведь и при реальном пожаре, не все сразу заволочёт дымом. Если найдет «слепой», значит, и зрячий отыщет.
- Отец пожал плечами: «Смотря, какая скоротечность пожара». Но любая подготовка приносит свои плоды.
- Ну, а потом мои бойцы показали «класс»: и в «слепую» и «на время». В общем и целом, от меня отстали, не преминув добавить: «Матроса - беречь!»
- «Так точно, Вашество!».
- А то ты делал это для себя!
- Вот и я о том же. Но мысль–то была твоя, Батя.
А, знаешь? Твоя тетрадь прошла со мной всю службу. Не скажу, что я, часто, в нее заглядывал. Врать не буду. Но бывали ситуации, когда я читал твои конспекты,когда заглядывал в тетрадь в поисках ответов. По ней, что греха таить, я, иногда, проводил занятия по специальности с любимым личным составом.
- Да? – удивился он, хитря глазами.
- Да! – парировал я. Каково номинальное удлинение стяжного болта, скрепляющий два колена коленвала электрокомпрессора «эка тридцать аз», а?
- Два миллиметра, - улыбаясь, ответил Отец.
- Два миллиметра, - грустно, повторил я. – Два миллиметра. А ты говоришь: «Чему я мог тебя научить?». Это техника. А темы службы, а жизни? Э-эх! Не успели мы с тобой поговорить, по–мужски. Не успели. Вот, что меня гложет все это время.
-------------------------------------
- Мне сильно не хватает тебя. Я думал: с годами и опытом это пройдет. Но нет. Не утихает досада за упущенное время. Знаешь, ведь тогда остался всего лишь один шаг, даже, не шаг, а «всего ничего». Я уже созрел, я был готов для серьезных мужских разговоров по душам.
Отец прищурил глаза и вдруг тихо сказал: «И я разговаривал с тобой». Он улыбнулся как-то по-другому, но очень знакомо.
Где же я видел эту улыбку? Разговаривал со мной...,- я открыл рот и пораженный догадкой, замер на полуслове: «Тетрадь. Точно, твоя тетрадь»
Я задумчиво погрозил сам себе указательным пальцем.
- Ты передал мне свою тетрадь, как талисман. Нет! Как Оберег! Отец. Ну, ты и глыба.
Он улыбнулся и кивнул, как кивает учитель, услышавший правильный ответ ученика.
- Отец. Спасибо тебе за науку, спасибо, что был рядом.
Дождавшись, когда утихло мое возбуждение, он уже серьезно продолжил.
- Я тоже хорош, не мог выйти на взрослый разговор, оттягивая срок твоего взросления. Как будто это зависело от меня.
Отец посмотрел в сторону, его глаза повлажнели.
Тогда я не хотел, чтобы ты взрослел, - неожиданно признался Он. – Конечно, умом я понимал, что это неизбежно, этого не остановить. Да и глупо останавливать время. Я знал, что ты уже не мальчик, но муж. Офицер.
- Почему?
- Мне казалось, - продолжал он, - что ушедшее время было каким-то, действительно, хорошим, добрым. Простым. И оно, каким - то образом, ассоциировалось с тобой, с тем, маленьким, и мне не хотелось терять его. Я не хотел стареть.
Можно назвать другую, объективную причину. Извечное недопонимание между отцами и детьми. Хотя, что нам делить? Вы были не более раскрепощённей нас…
- Я тоже над этим думал. Мне кажется, в чувствах, питаемых к отцу: уважении, почитании, вере в его мудрость и справедливость, страхе перед патриархом, любви к нему, почти всегда отсутствует доверительность.
Доверительность. Ты властвовал везде, но мой духовный мир был неподвластен тебе. И он был иной, нежели, у вашего поколения. А посему не было доверительности. Доверие было, а доверительности - нет.
- Внутренний мир у каждого свой. Это порой, единственная отдушина, где человек может отдышаться.
- Уйти в себя и не вернуться?
- Да, ради Бога! Я не лез к тебе в душу. Я хотел тебя понять, подсказать, предостеречь, объяснить. Но твой кораблик уплывал все дальше и дальше, и у меня уже не было сил и возможности угнаться за тобой.
- Пиит.
- О чем ты?- серьезно спросил Отец и, подмигнув, представился, - «Пушкин!»
Мы засмеялись. Как легко было разговаривать с ним.
- Тогда чего ж ты злишься? - после паузы спросил Отец.
- Сейчас, я такой же, как и ты. Я – самостоятельный, а тогда, мне, как воздух, нужна была твоя поддержка и совет. Разговор по душам, единокровным душам. Ты понимаешь? Да и ты сердился и ворчал. Обо мне разговора нет, я тогда весьма прохладно относился к этой теме. Особенно, когда я исчезал из дому, бросив: «Пока, Батя». Я спешил, а ты не мог меня остановить.
- Да. Попробуй, останови тебя, у тебя ж «свиданка». Не мог. Оттого и сердился.
Он поднял апельсин и, задумчиво, не торопясь, стал срезать ноздреватую кожуру. Обычно, он делал так: срежет на макушке фрукта кругляшек, прочертит острием порезы по меридианам и чистит плод, отрывая «лепестки».
Я, заворожено, следил за его пальцами.
- Однажды, в марте восемьдесят второго, когда ты болел,- начал я, не отрывая глаз от душистого плода, - на «Балтухе», Балтийском вокзале, продавали апельсины. Египетские, большие такие, оранжевые. Красивые. Яркие на фоне серого дня, забрызганных серых стен, грязной серой хляби.
Собралась толпа. Решив купить фрукты, я встал и отстоял половину очереди. Очередь двигалась медленно. Поддувал холодный ветер и я, чертовски, замерз. Время отправления электрички, неумолимо, приближалось. В конце концов, я бросил очередь и поспешил на поезд. Когда приехал домой, то обмолвился матери об апельсинах и получил от нее «втык» за то, что приехал пустой.
Ох, и выговорила она мне, за отсутствие внимания. Думаю: «А, ладно, потом куплю и не авоську, а ящик. Потом, в следующий раз, ведь времени впереди – уйма».
А время - то уже иссякало. И внимания как бы и не было. Чего об этом говорить? Бестолково.
- Стыдно?
Я кивнул головой. Потом добавил: «Да и не хрена я тогда не замерз!» и отвернулся.
- Ты прости меня, Батя. Я хотел их купить, но... лень.....
Лезвие ножа глубоко вошло в апельсин и по пальцам потек густой сок. Отец встрепенулся, посмотрел в глаза, улыбнулся, обрезал дольку и протянул мне.
- Бог с ним. Ты мне и так достаточно подарков надарил. Сейчас ты у меня в гостях. И я рад тебе.
- Прости. Черт! Я же не знал, что ты ТАК болеешь. Я думал: «А стариковские болячки, поскрипит да сдюжит». Прости мою глупость. Мою сердечную слепоту.
- Будет – будет. Я не сержусь.
- Отец ты мне многое прощаешь. Раньше ты был, по-строже.
- На то я и отец. Что бы отличать искренность от фальши, отличать и учить, как отличить одно от другого. И прощать.
- А как?
- Ну, ты и хитер. Всему свое время.
- Вот – вот, Батя, опять «всему свое время». Как и тогда.
- Этому нельзя научить. Этому можно только научиться. И учитель здесь жизнь. Тут навык нужен. Иные, а таких много, до конца жизни не могут и этого постичь. Но не нам судить,- промолвил Отец и внимательно посмотрел в меня.
- Правильно. Правильно, у меня вроде есть, что сказать своим детям, а я не говорю. Либо не слушают, либо слов нет. А время течет, счетчик щелкает. Так и до конца не далеко. А я им, толком, ничего так и не сказал. Может, не умею?!
- Кстати, про апельсины, - как бы невзначай, не в тему, сказал Отец. – Ты ведь принес потом три килограмма.
- Чего? – не сориентировался я.
- Апэлсинов.
- Не помню, - ответил я. – Как не купил – помню. Как по ушам получил - помню. А как купил? - Я пожал плечами. - Не помню. Старею, наверно.
Я порывисто встал, вышел на берег, повернулся в сторону озера. Отец стоял за спиной, я ясно слышал его дыхание. «Что посеешь, то и пожнешь, - крутилось в голове. - Что посеешь... Батя!.»
- Ау? - откликнулся он.
- Как ты живешь?
- Как живу? Избушка - чернушка да табаку понюшка, так и живу. Существую. Но это не важно. Тебе стало полегче?
- Да, будто исповедовался.
- Нет. Покаялся.
Ну и хорошо. Не печалься, дружок. Осадок недомолвки присутствует всегда. Как не крути. Что-то забыл, что-то из головы вылетело, что–то не захотел сказать. Но таков мир. Такова жизнь. Так было всегда и везде. И будет всегда. Немой укор и горечь досады, за не доведенный до конца, разговор. Может, для этого и существуют такие встречи? Как сейчас. Что бы досказать, договорить, повиниться и простить. Давай, покончим c недомолвками.
Нам есть о чем поговорить?
- Нам нечего скрывать, - согласился я.
Версия 1984 г.
http://www.proza.ru/2018/07/23/745