1
Было очень холодно и тихо. Снег не кружил надо мной – просто лежал внизу.
Небо было светло-голубым, а солнце – бело-жёлтым. Рассвело очень давно, но я знал, что заката в скором времени не последует: полярный день, что с него взять.
Я сидел на Северном полюсе и любовался небом, солнцем, а также тающими льдами Арктики. Площадь ледового покрова, в центре которого я находился, из-за глобального потепления сократилась до ста тысяч квадратных километров, но на полюсе всё равно было холодно. Пока что.
Зачем я убежал так далеко от цивилизации? Всё просто: люди в очередной раз опротивели мне. Я не мог спокойно смотреть на прохожих, ждать, пока рассосётся затор перед светофором; мне была ненавистна сама мысль пойти в магазин и купить что-нибудь: меня раздражала очередь перед кассой и лица кассиров, воспринимающих людей прежде всего в качестве ходячих кошельков. Я ненавидел людей и радовался только этому факту.
Как я убежал на полюс? Ну, сначала пришлось на некоторое время превозмочь мизантропию – купить лодку и билет на самолёт до Дудинки, разумеется, втайне от всех, кого я знал: для них я просто исчез – не опять, так снова. Доехал до моря, сел в лодку и – на север! Конечно, я запасся продуктами, причём своими любимыми: шоколадом, конфетами, йогуртами, лимонадом в термосах (чтобы не замёрз) и лапшой быстрого приготовления. Я построил себе ледяной дом, такой, как у эскимосов, с помощью своего молекулярного ножа, затачивающегося при вынимании или вкладывании в ножны, и зажил спокойной жизнью одиночки.
У меня было всё, включая и туалет в виде поляны антарктических лишайников, вмёрзших в питательный раствор. Их я добыл во время своей предыдущей «командировки в никуда». И, кстати, они отлично справлялись с поставленной задачей. Надо было только изредка возвращать раствор в жидкое состояние, что при температуре ниже сорока градусов требовало солидных энергозатрат.
Но и на этот случай у меня было кое-что – складные солнечные батареи, над созданием которых я трудился последние полгода перед поездкой на полюс. Я был обеспечен электроэнергией надолго, – во всяком случае, до наступления полярной ночи. Но я надеялся, что мне не придётся отшельничать так долго.
Я жил на самой границе российских полярных владений, но не был уверен, что меня задержат пограничники, если я сделаю шаг за условную черту. Арктика была ничья.
И меня это радовало.
2
Я сидел на льду в нескольких метрах от своего иглу и размышлял, что «кинул в краю родном». И всё сильнее убеждался в том, что был прав, оставив весь мир «за бортом». Он того заслуживал.
Вдруг я увидел чью-то спину. Человек в чёрной полярной куртке сидел в сотне метров от меня и смотрел куда-то, может быть, внутрь себя. Одно было ясно: он находился со своей стороны невидимой границы. И его присутствие почему-то меня не бесило. Может, недели вдали от дома было для меня достаточно?..
– Эй! – окликнул я его. Голос мой за дни молчания стал слабым и хриплым, но «незваный гость» меня услышал и повернул голову.
– Кто Вы? – спросил он по-английски. Хм, а его голос звучал громче, чем у любого оперного певца.
– Одно могу сказать: я не враг. – Я перешёл на английский, который знал относительно неплохо. Но хватит ли моих знаний для полноценного разговора?..
– Я уж понял. Можно мне подойти?
Мой собеседник явно отличался вежливостью. Надо было его поддержать.
– Почему бы и нет? Садитесь рядом, – сказал я и для пущей убедительности хлопнул рукой в толстой перчатке по льду около себя.
– Благодарю. – Гость уселся рядом со мной. Мы помолчали.
– С кем имею честь?.. – спросил я.
– Мартин Хейворд, Канада, – ответил гость и протянул руку. Я с удовольствием пожал её. – А Вы?..
– Данил Кузнецов, Россия, – в той же манере сказал я, и последовала обязательная для любого знакомства фраза:
– Очень приятно.
Мы вновь умолкли.
Я получил прекрасную возможность рассмотреть своего собеседника. На вид ему было лет тридцать пять, и мне вдруг стало неуютно сидеть рядом с человеком, который был старше меня более чем на десятилетие.
Я сравнил Мартина с собой. Стандартная зимняя одежда, редкая щетина на лице: у меня – в силу возраста, у него, – похоже, из-за вчерашнего или позавчерашнего бритья. Что ещё? А всё, вроде бы…
– А Вы молоды, Данил, – заметил Мартин.
– Знаю, – усмехнулся я. – Этого у меня не отнять.
Мартин вежливо усмехнулся в ответ.
Снова пауза.
– Слушайте, Мартин, – заговорил я, – а как Вы здесь оказались? Можете, конечно, не отвечать, но…
– Я просто убежал от людей, Данил, – с горькой улыбкой ответил он.
Меня будто обдул ледяной ветер.
– Мы похожи, Мартин, – прошептал я. – Вы даже не представляете – насколько.
– Э, нет, – ответил он. – Это я как раз себе представляю.
Новая волна холода.
– Вы здесь давно, Мартин? – спросил я.
– Пару часов, не больше. Данил, давай перейдём на «ты», а? Так будет проще…
– Хорошо.
– А ты сам здесь – долго?
– Неделю, – беззвучно выговорил я. И в окрестной тишине мой почти неслышный шёпот прозвучал громче двигателей стартующей ракеты.
На лице Мартина проявились удивление и интерес.
– В самом деле? Неплохо…
– Не о том говорим.
– Ну…
Новая пауза.
– И что теперь? – спросил я.
– Надо жить дальше, – сказал Мартин.
– Вдвоём? – уточнил я.
Ответом мне была смущённая улыбка.
3
Мы сидели в моём ледяном доме у костра и смотрели на лениво взлетающие вверх волны огня.
Мне показалось, что тащить на полюс обогреватель было бы слишком проблемно, поэтому я запасся топливом: как раз изобрели твёрдое вещество, которое при горении почти не дымило и в сжатом виде давало столько энергии, сколько выделяют, скажем, уголь или торф. А мне только того и надо.
Шёл десятый день моего пребывания на полюсе и четвёртый – с тех пор, как я встретил Мартина. Он ел не больше, чем я, так что на трату продуктов мне было грех жаловаться; места он тоже занимал немного, хотя сам был ростом чуть ли не метр девяносто, в отличие от меня, еле-еле перешагнувшего стосемидесятисантиметровый рубеж. Так что совместное житьё мне было не в тягость, а в радость; я даже стал забывать о своей ненависти к людям. Что обо всём этом думал сам Мартин, можно было только догадываться.
– Мартин, а почему ты убежал от людей? – спросил я. – Тебя, как и меня, бесило, что их миллиарды, а ты один?..
– Нет, не из-за этого, – ответил Хейворд с видом уставшего от жизни человека. – От меня жена ушла. Просыпаюсь, а её нет, и на кровати записка: «Извини, так было нужно. Не ищи меня. Пока». – Его лицо исказила горькая усмешка. – Плюс ещё родители умерли – в один день, прямо как в сказке.
– Какой кошмар.
Больше сказать было нечего.
Вдруг Мартин кашлянул, резко так, громко и неприятно для слуха:
– Кхм!
Потом, очевидно, подумал, что этого недостаточно, и добавил:
– Кхм! Кхм!!
И после паузы ещё раз кашлянул, наверное, для закрепления:
– Кхм!!!
– Простудился? – поинтересовался я и, не дожидаясь ответа, полез в рюкзак. – У меня тут таблетки есть… от кашля…
– Спасибо, не стоит, – преодолевая новый приступ, сказал Мартин. – Как-нибудь само пройдёт.
Я хмыкнул.
– Ну, как знаешь…
И мы уставились друг на друга сквозь языки пламени.
4
Меня разбудило какое-то движение.
Я открыл глаза и, двигая только ими, проследил за тем, как Мартин выходит из иглу. Выждав, пока его фигура не исчезнет из поля зрения, я бесшумно поднялся и тенью подкрался к выходу из ледяного домика. Выглянул наружу.
Зрелище, открывшееся мне в свете бесконечного полярного дня, было одновременно и смешным, и невыносимо печальным.
Мартин, используя липучки на своей куртке, которых я до этого момента не замечал, забрался по скользкой стене на крышу здания полусферической формы, где я расстелил для просушки коврик из лишайников, оторвал от него кусочек (при виде этого я чуть было не хлопнулся в обморок), скатился вниз, сел, прислонившись спиной к стене дома, скрутил редкий чёрный лишайник в трубочку, сунул в рот и щёлкнул зажигалкой. Затянулся, закашлялся, снова затянулся, раскурил и выдохнул сизый дым. Потом ещё раз. И ещё.
Я понял причину его кашля: он потихоньку покуривал мои много раз использованные «по назначению» лишайники! Так вот почему, наверное, от него ушла жена! Оказывается, я жил вот уже четыре дня с законченным наркоманом!
Я на ватных ногах вернулся на своё место. Перед глазами у меня был Мартин Хейворд, покуривающий «травку» из Антарктиды.
5
Мартин сидел на снегу, представлявшем собой ледяной порошок, и смотрел в безоблачное небо, представлявшее собой непонятно что. Я стоял у выхода из иглу и глядел на него, собираясь с духом. Медлить с разговором было нельзя.
Я набрался смелости и подошёл к нему. Загородил ему вид на небо и сказал, глядя в его глаза цвета дыма, который он выдыхал несколько часов назад:
– Мартин, я всё знаю.
Он не стал отнекиваться или оправдываться, а просто опустил взгляд и виновато вздохнул.
– Так из-за этого ты потерял семью? – спросил я.
– Нет, – ответил он. – Родители умерли сами… от старости… А жена… клянусь, я ничего не знаю! – Голос его сорвался на крик, а в глазах заблестели слёзы, сразу же начавшие медленно замерзать. Но продолжил он так же тихо, как и начал: – Я вообще-то… в нормальной жизни… не того… не курил совсем… Только здесь… так, чтобы развеяться… убежать от мыслей.
– Нет, Мартин, – сказал я. – От людей убежать можно, чему примером мы двое, но от мыслей – нет, не получится.
– Теперь я это понял, – проговорил он. – Твои лишайники неэффективны, только во рту мерзкий привкус да кашель от них… Кхм! Кхм!!!
Он зашёлся в приступе кашля, брызгая во все стороны прозрачными и не очень каплями, и мне захотелось пожалеть его, ободрить… но я понимал, что в данный момент это было бы неуместно.
Вместо утешительных слов я достал из кармана предусмотрительно положенный туда блистер бромгексина, бросил на снег рядом с Мартином и пошёл к иглу, не оборачиваясь.
6
Принимая мои таблетки, Хейворд быстро выздоровел. Но теперь мы уже не были приятелями, как в первые дни. Между нами будто бы вырос барьер, преодолеть который нам обоим было не под силу.
Мы часами сидели на пятидесятиградусном морозе, вперив взгляды в небо и словно ожидая ответа на невысказанные вопросы, но – как бы отдельно друг от друга, погрузившись в самих себя. С тех пор, как я уличил Мартина в курении лишайников, мы не разговаривали. Мы не находили слов для вдумчивого разговора.
Продукты стали понемногу кончаться. Я ещё не чувствовал себя готовым к возвращению в людское стадо и по понятным причинам не спрашивал об этом Мартина. А время шло.
Я находился на полюсе уже шестнадцать дней, Мартин – девять. Еда почти совсем закончилась, и нам на двоих её хватило бы разве что на обратную дорогу. Горючее кончилось совершенно: я взял немного, полагая, что этого хватил. Ан нет: не хватило.
Мы сидели у входа в иглу и молчали, смотря вверх и мысленно беседуя с небом. Вдруг Мартин сказал:
– Может, теперь нам стоит поехать обратно?
И произнесено это было с таким чувством, что у меня перехватило дыхание. Несколько секунд я приходил в себя, затем ответил:
– Наверное…
– Если мы не разъедемся прямо сейчас, то мы умрём от голода здесь или же по дороге домой. – Мартин не убеждал меня уехать; он просто констатировал факт.
– Да… Да, пожалуй, я так и сделаю, – сказал я, обдумав его слова. Встал и побежал к дому, сложенному из ледяных глыб. Потом спохватился и спросил: – А ты?
– Я… ещё побуду здесь. Недолго, честное слово, – не поворачиваясь ко мне лицом, ответил Мартин.
Я только вздохнул и вошёл в иглу.
Через несколько секунд я вновь появился снаружи и, временами оглядываясь, зашагал на юг. Коврик из лишайников с оторванными краями покоился в отдельном пакете на дне моего рюкзака.
Мартин всё сидел, не меняя позы, не двигая головой. Через некоторое время я потерял его из виду.
Я надеялся, что он благополучно вернётся к себе в Канаду, а там уже… Но – всё. Меня это уже не касалось.
4 – 6 декабря 2017,
Красноярск.