Мастер ТАНГО
С этого года я уже могу говорить: мне больше семидесяти… Все нормальные люди в моём возрасте считаются обогащёнными жизненным опытом и мудрыми, не случайно же мне в автобусе уважительно уступают место не только мужчины, но и женщины. Впрочем, женщины делают это чаще, видимо, из сострадания к моей отягощённости жизненным опытом.
У меня есть любимая работа. Это гораздо больше, чем даже семья, потому что любимая работа не изменит тебе, не заболеет и не умрёт. Она в тебе, как твоя жизнь.
А вот семьи, если не считать семьёй моих собак, что очень несправедливо… -- Собаки мои с этим не согласились бы. И я – если судить по-настоящему – не соглашусь. …Семьи, в общепринятом смысле, не создала, детей не нарожала. Видимо, я так это себе объясняла всегда, не встретила мужчину, которого хотела бы порадовать собой и детьми, забыв при этом обо всём, что сейчас делает мою жизнь наполненной.
Так я всё это себе объясняла прежде. Но сегодня отчего-то снова задумалась о своей жизни и вдруг сказала себе то, что сказала: я не стала женой и матерью только потому, что просто не была женщиной в полном смысле этого слова.
Конечно, я тут же обвинила во всём этом эпоху (прости меня, эпоха!). Я сказала себе, что наша жизнь слишком долго держит нас в абитуриентской стадии развития, заставляя экзаменоваться, обосновывать что-то, оправдываться в чём-то; где уж тут до взрослых самостоятельных решений и поступков.
А потом, уже в следующей стадии, мы вступаем в непрерывающуюся борьбу за существование. Мы воюем с собственными близкими людьми, надежды которых нам не суждено было оправдать, с соседями и коллегами, ревностно наблюдающими за тем, как мы взрослеем и готовимся к тому, чтобы приняться за расчистку пространства вокруг нас и вытеснить его обитателей куда-нибудь на периферию нашего бытия и сознания. Жизнь формирует из нежных маленьких девочек амазонок, умеющих скрывать свою боль, неуверенность в себе, страх и даже естественную потребность любить и быть любимыми. Всё это происходило со мной. И всё-таки, вопреки всему этому, я в жизни женщиной была… Правда, всего один раз и только десять минут… Десять минут или сколько-то, не знаю, столько, сколько может звучать танго.
Это произошло на свадьбе моего доброго знакомого, в те годы – коллеги моего по работе на телецентре в Индустриальном институте.
В огромном зале были накрыты столы, а часть пространства отводилась для желающих потанцевать.
Как я любила танцевать! Наши танцы в ту пору были сплошными импровизациями одиночек, свободно перемещавшихся в любом направлении, выдумывающих по ходу музыки самые необычные движения, чем необычнее, тем интересней. И вот где-то уже в середине празднования к столу, где я отдыхала после очередной танц-импровизации, подошёл один… и протянул руку ко мне.
Его я видела несколько раз у нас в телеценте, когда он приходил по каким-то своим делам. Знала о нём только то, что он преподавал, но не знала его имени и даже, что именно он преподаёт… Как тогда не знала, так и сейчас (тем более!) не знаю.
Я стала женщиной в тот момент, когда он вывел меня на середину танцпола и положил ладонь на мою спину. Я стала продолжением его рук, продолжением его воли, его дыхания. Я перестала существовать в том смысле, в каком всегда ощущала себя до этой минуты, растворившись в чужой воле и музыке. Не помню, какие па он со мной совершал. Мне казалось, танго длилось долго, и я была как сомнамбула, пока музыка не прекратилась.
Видимо, кроме нас с ним, никто не танцевал или танцующих пар было немного, но сидевшие за столом благодарно поаплодировали нам.
Он отвёл меня на место, поправил стул, на который я уселась, и навсегда исчез из моей жизни.
Иногда мои коллеги упоминали при мне наше танго, но я почему-то, видимо опасаясь насмешек в свой адрес, не расспрашивала их о нём. Было и было, подумаешь, танго…
Единственное, что озадачивало и огорчало меня, это то, что, встретившись со мной случайно на лестнице или в коридоре, он не только не отвечал на мои вежливые приветствия, но и делал вид, что незнаком со мной.
Проявлять назойливость было бы стыдно, и я тоже научилась, встретившись случайно, его не узнавать.
Вот, собственно, и всё, и весь мой женский век, и все мои белые ночи…
И, представьте себе, я не сказала бы, что этого мало…