Прощание

Владимир Тунгусов
  Я тогда ещё не знал, что такое, - любовь, мне было всего 16 лет, я бросил школу и пошёл работать на завод токарем. У меня неплохо получалось, но люди, окружавшие меня, мне не нравились. Они пили, курили и матерились и меня тоже учили этому. Ко мне они относились по-разному, когда им, выгодно относились хорошо, а когда не выгодно, либо никак, либо враждебно. Лучше всех ко мне относилась молодая женщина, по кличке, - Солоха. Она была рыжая, но красивая, и наверное полностью оправдывала своё прозвище.


    Кроме Солохи, которая была старше меня на добрый десяток лет, в цехе почти не было представителей женского пола. В инструментальной кладовой работала молодая женщина с очень хрупкой фигурой, мои товарищи, - токари, дали ей прозвище, - Суповой набор. Даже, Суповой набор, в скорости вышла замуж, за человека который так её не называл, чем привёл в изумление всех токарей. Некоторые предлагали ему, лучше класть с собой на ночь, мешок костей, но он никого не слушал, и правильно делал.


    Потом в контору пришла работать молодая девушка, с большим носом, красивыми чёрными глазами, тонкой фигурой и ногами напоминавшие мне толстенькие столбики. Короткие чёрные волосы  причёски, очень шли к её белой коже лица. Она мне понравилась, потому, что она была умненькой,  много читала, и мы стали общаться с ней на работе. После работы она готовилась к поступлению в университет.


   Больше всех девушек на свете мне нравилась моя двоюродная сестра, живущая в соседнем городе, но нас разделяло не только расстояние, но и довольно близкое родство. Моя сестра тоже очень любила меня, и всё время хотела найти мне другой предмет обожания, так она познакомила меня со своей подругой.


   Они приехали в наш старинный город всем классом, на несколько дней в зимние каникулы. Было довольно холодно, весь класс ночевал в спортивном зале школы на другом конце города. Моя сестра приехали к нам домой, а я вернулся с работы, так я впервые увидел её подругу Светлану.


    Я спускался по крутой  и тёмной лестнице, на нашу большую кухню, где моя мать угощала сестру и её подругу. Подруга не была такой стройной, как моя сестра, она была меньше меня ростом не худая и не толстая, я называю таких женщин мягкотелые особы. В моём определении, нет ничего оскорбительного, обычно таких женщин можно узнать по лицу, а не по другим частям их тела. Как правило, лицо их без морщин, но не одутловатое, кожа лица светлая, но не бледная, ровная и бархатистая, иногда украшается приятным румянцем.


    Светлана была девушкой очень строгих правил, умненькая и очень хотела стать журналистом, ей нравился запах типографской краски и суета редакций. Мне казалось, что это не самое главное в творчестве пишущего человека, тогда я не понимал разницу между журналистом и писателем, только сейчас я, начинаю улавливать это тонкое различие. После того как начитался журналистских статей, репортажей,  которые в подмётки не годятся хорошим коротким рассказам.


    В эти свои каникулы они прихватили один выходной, который я провёл вместе с ними, даже ходил на экскурсию в ботанический сад. Там в этом саду я несколько приотстал от группы экскурсантов и отломил веточку цветущей белой магнолии. Я не обратил внимания на её колючки, когда прятал веточку под рубашку, не смотря на то, что в ту пору маек не носил.


    Подумаешь, грудь расцарапал, мне нравилась эта девушка Светлана, поэтому я хотел подарить ей цветок, это был 1964 год. Наверное, в ту пору зимой цветы не продавали, по крайней мере, я не знал где. Вообще, это были первые цветы, подаренные мной девушке, да ещё и украденные, сейчас мне стыдно, а тогда не было стыдно.   


     Аромат цветов магнолии сладковатый с примесью ванильных и лимонных оттенков. Запах, который наполняет сердце радостью, благотворно влияет на нервную систему, обостряет чувственные восприятия и одновременно создаёт гармонию сердца, ума и души. А ещё, ароматерапия утверждает, что аромат магнолии устраняет заниженную самооценку и скованность.


   Вот что я отыскал в интернете сегодня, всё так и было, - с сердцем, умом и душой. Наверное, и самооценкой у нас обоих, Светлана, всё - таки поступила на журналистский факультет, но ни журналистом, ни писателем она не стала, а скорей всего учительствовала в сельской школе.


    Я, узнав об этом из её писем, ко мне в армию, сделал глупость, напророчил ей замужество с физруком или местным милиционером. После этого наша переписка прекратилась, в настоящее время я живу в её городе, на расстоянии трёх кварталов от дома её родителей.


   Тогда было всё иначе, я малолетний рабочий, она мечтательная девушка, мы смотрели друг на друга другими глазами. В прощальный вечер я принёс магнитофонную катушку с понравившейся мне музыкой, мы её  гоняли не переставая, до сих пор она звучит в моей памяти.


    Школа, где они ночевали, находилась рядом с вокзалом, было удобно приезжать и уезжать, но нам не хотелось расставаться. Я, пошёл провожать Светлану, больше я никого не хотел замечать, даже свою любимую сестру, не говоря о её одноклассниках.


     Мы стояли друг против друга, морозец стал сдавать позиции, дул небольшой ветерок, кружа мелкие снежинки позёмкой, то роняя их наземь, то снова поднимая их вверх. Снежинки, попадая на ресницы Светланы, таяли, а мне казалось, что она плачет, или мёрзнет от продувающего насквозь ветерка.


   У нас в Сибири, когда одному человеку холодно, его начинают слегка поколачивать по предплечьям с двух сторон по очереди, что я и стал делать с понравившейся мне Светланой. Я тогда, ещё не знал, что мягкотелых людей, нельзя  лишний раз даже трогать руками, у них от этого, остаются синяки.


   Она уехала, наверное, с синими руками и долго не могла меня забыть. Мы с ней часто переговаривались по междугороднему телефону, потому, что мне безграмотному человеку, стыдно было писать с ошибками.


    Я, почему то думаю, что наша встреча по жизни, и особенно прощание на перроне вокзала не было случайностью, потому, что они были прекрасны. Обратной дорогой с вокзала я шёл пешком, по проезжей части, пустынной широкой улицы, а ветер кружил снежинки и залеплял мне глаза под музыку танго, - «Часапайя». Стараясь увернуться от колючих снежных завихрений, я кружился как в танце, вовсе не похожем на танго.