Георгий Гречко, космонавт:
«Я взял с собой в космос «Трудно быть Богом»
Георгий Михайлович говорит, что всегда был верующим – и до полетов в космос, и после.
Работа никак не повлияла на его отношение к религии. Хотя он – один из немногих
людей, которые имеют право утверждать, что пожили не только земной жизнью, но и
небесной, во всяком случае, космической…
- Это правда, что в детстве вы до дыр зачитали Евангелие и Библию?
- Правда. Я ведь войну пережил, оккупацию. А во время войны, думаю, все верили.
Потому как другой защиты во время войны нет, только на Бога можно надеяться.
Мне 10 лет было, когда война началась. А поскольку в июне 41-го власти официально
заявили, что слухи о войне – провокация, никакой войны не будет, мама отправила меня
из Ленинграда к бабушке, папиной маме, в Чернигов. А через неделю началась война. И
вскоре Чернигов оказался захвачен... Папа ушел воевать. Маму перевели на казарменное
положение, забрать, меня она уже не смогла. И я оказался в оккупации, почти три года
провел на оккупированной территории. В родной Ленинград вернулся только в 44-м.
Так вот, у бабушки были Библия, Евангелие. Я всегда много читал, а здесь книг-то почти
не было – поэтому до дыр зачитал и Евангелие, и Библию. И поверил в Бога! Жить-то
хотелось! Папы нет. Мамы нет. Плохо, страшно. Однажды сидели у костра с пацанами –
вдруг немец выскакивает с автоматом: «Партизаны!» Едва не расстрелял нас! Просто
случай спас… Да, на Бога надеялись, молились Богу. Думаю, и отец мой молился, когда
воевал. Он выжил, вернулся, хоть и с ранениями...
- Родители были атеистами?
- Да. Но меня крестили. Причем, как позже выяснилось, дважды. Одна бабушка втайне от
всех покрестила – и другая, ничего не зная, тоже покрестила. Некоторые говорят, что
поэтому у меня два ангела-хранителя. Ну, такому неосмотрительному, горячему человеку,
как я, и правда нужны два ангела-хранителя!
- Значит, война закончилась – а вера осталась?
- Не совсем так. В моей жизни всегда большую роль играли книги. И вот однажды, в
старших классах мне попалась в руки «Библия для верующих и неверующих», где весьма
убедительно доказывалось, что Бога нет. И поскольку у меня логический ум, я поверил
этой книге, и стал относиться к Богу уже несколько скептически. А второй раз вернулся к
вере на пике моей жизни – лет в пятьдесят. Говорю – ум-то у меня математический.
Прикинул, что много раз по горячности, по наивности подвергал свою жизнь опасности,
но каждый раз это сходило мне с рук. Скажем, рядом взрывался снаряд – но ребят,
которые стояли дальше, ранило, а у меня ни царапины. Пять раз тонул – но ведь не
утонул! По теории вероятности, число положительных и отрицательных случаев должно
быть примерно равно. А у меня – сплошь положительные исходы! Значит, кривая
1вероятности сдвинута. Сдвигают ее внешние силы. Кто может сдвинуть линию жизни?
Только Бог… И я опять вернулся к вере.
- Как вы умудрились целых пять раз тонуть?
- Впервые это случилось, когда мне было всего несколько лет. Родители поехали вместе
со мной на Финский залив, а берег там пологий, глубина начинается постепенно. Утонуть
сложно. Только я был совсем маленький. Ножки устали, сел – водой и накрыло. Булькнул.
К счастью, это увидел какой-то мужчина и вытащил меня… Второй раз – едва не утонул
уже во время войны: был в лодке и держался за корень дерева, торчавший из кручи –
чтобы лодка не уплыла. Вдруг корень оторвался– и я вместе с ним ушел под воду. Но
тоже вылез. А однажды, уже студентом, принимал участие в «движении агрогородов».
Строили агрогорода. Лозунг: город помогает деревне! Работали мы в Выборгском районе,
поплыли как-то раз через озеро. Я думал, что переплыву, но постепенно стал терять силы.
Долго терпел, не звал на помощь, стыдно как-то было, гордость не позволяла. Но потом
все же позвал. Товарищ по институту подплыл, подставил плечо – вместе добрались до
берега. Когда уже вышли из воды, я сказал, стараясь сохранить лицо: «Вот видишь,
другой на моем месте кричал бы, как резаный, а я позвал тихонько!» На что он ответил:
«Да ты и кричал, как резаный!..» А в другой раз, отправившись на подводное плавание в
Карибском море, я не учел высокие волны, чуть переутяжелил груз для ныряния и начал
захлебываться. Причем там был человек, который организовал это плавание, но, увидев,
что я тону, он убрался от меня подальше – испугался, что я его утоплю. Хорошо, другой
парень, англичанин, подплыл – я спокойно, без истерики взялся за ремешок его костюма –
и выбрались потихоньку. А пятый раз – на подлодке чуть не сгинул.
- Как это?! Вы и на подлодке плавали?
- А это специальная была подлодка, туристическая. В Египте. Ее еще официально не
сдали, но ребята, видимо, решили подзаработать – продали билеты желающим, и мы
поплыли. В конце концов, какой-то клапан отказал, и мы легли на дно. Капитан подошел
ко мне: «Всплыть не можем. Лодку ремонтируем. Надо отвлечь людей». Как известно, при
пожаре страшен не сам пожар, страшна паника. Ну, я стал рассказывать какие-то
интересные случаи из космических полетов, анекдоты… Часа полтора говорил, а команда
тем временем чинила неисправность. Потом капитан выглянул, дал знак – все в порядке!
И тогда я решил рассказать своим попутчикам последнюю историю – случай в оперном
театре. Приходит однажды директор театра к гардеробщику и говорит: «Сейчас же на
сцену, артист заболел, будешь петь вместо него!» Тот отвечает: «Ни за что! Я петь не
умею!» Но директор настаивает, требует, грозится уволить. «Ладно! - плюнул
гардеробщик. – Пусть вам же хуже будет!» Переоделся, вышел на сцену, запел… Зрители
в недоумении. Начали свистеть. Затем друг за другом стали подниматься – и уходить из
зала. «Ну что я вам говорил!» - в отчаянии закричал гардеробщик директору, когда все
ушли. «Спасибо, дорогой! Театр горит. Хорошо, что все ушли без паники», - ответил
директор. А почему я вам это рассказываю? Да потому что второй час играю роль
гардеробщика!..
- Георгий Михайлович, вы трижды летали в космос. Наверное, страшно было перед
стартами, особенно в первый раз, в 1975 году?
- Нет, не было. Про страхи надо думать, когда подаешь заявление в отряд космонавтов. Я
специально занимался подводным плаванием, горными лыжами, прыжками с парашютом,
полетами на планерах, самолетах. Готовил себя к высоте, скорости, опасности. Поэтому
ничего такого перед стартами не испытывал.
- А уже на орбите, в космосе?
- Поймите, это работа. Там, в космосе, нельзя надеяться на Бога, там нужно надеяться
только на себя, на друзей, на Центр управления полетами. А на Бога надо уповать, когда
происходит нечто, не зависящее от тебя, – война, бомба, обстрел… Впрочем, пару раз мне
действительно было страшно в космосе – когда пожар на станции начался и когда
парашют при посадке не раскрывался… Умирать не хотелось, конечно.
- Когда это было?
- В 1975-м, на «Салюте-4». Я сидел на первом посту, там отсек переходной – а сзади,
собственно говоря, вся станция. Оглянулся, а станции не видно, все в дыму. Пожар. Было
очень не по себе. Но мы с Алексеем Губаревым смогли потушить пожар. И в тот же самый
полет, при спуске, мне как бортинженеру из Центра управления дали время – когда
раскроется парашют. Время прошло, а парашют не раскрылся. В такой ситуации через
несколько секунд автоматика открывает запасной парашют. И запасной не открылся!
Значит – смерть. Вот это было очень страшно.
- Но вы же как-то вышли из этой ситуации! Ведь все закончилось нормально!
- Да. Открыть парашют вручную я не мог, там нет ручного открытия. Понял – жить нам
осталось минут пять. Можно кричать: «Мама!» Можно: «Прощай, родина!» Можно:
«Господи, помилуй!» Но я же испытатель. Я должен до конца работать, исполнять свой
долг. Поэтому я стал вызывать параметры корабля на контрольно-сигнальное устройство,
чтобы успеть сообщить, какие отклонения в системах. Вдруг – удар! Подумал – конец. А
это был удар от открытия парашюта… Две минуты я считал себя мертвецом… А потом
выяснилось, что мне попросту дали неправильное время раскрытия парашюта, кто-то
перепутал цифры.
После полета мы обычно ходим ко всем, кто делает корабль, станцию. Благодарим. Я
поблагодарил ЦУП – и сказал: «В следующий раз, когда составляете сообщения на борт,
проверяйте, как говорил Жванецкий, потщательнЕЕ. Потому как для вас две минуты –
пустяк, а у меня – седые волосы…»
Я верю, что ангелы вмешивались в мою жизнь, и не раз, помогали выйти из ситуаций
совершенно невозможных, из которых я сам никогда бы не вышел. Я даже поверил, в
конце концов, что есть судьба, Божий промысел. Моя судьба была стать космонавтом.
Каждый раз, когда я делал что-то, что могло меня из космонавтов исключить, ангел-
хранитель сначала сильно меня наказывал, доводил до отчаяния, а потом самым
невероятным образом ставил опять на линию судьбы. Сам бы я этого никогда не смог.
Сойти с линии судьбы – это мог. А вот восстановиться – нет, сам не сумел бы.
- Каким же образом вы отступали от судьбы?
3- Ну вот, например, сидел я перед полетом в Центре подготовки космонавтов. Чудесный
день. Осенний, солнечный. А у меня – режим обсервации, ни с кем нельзя контачить.
Опасно заразиться от кого-нибудь – болезнь ведь может открыться в полете. Сидел в
одиночестве, занимался день, два. А потом смотрю в окно – все, не могу, душа рвется! Сел
в машину – поехал в лес. Поехал специально по тем дорогам, где наши начальники не
появляются. Однако на следующий день вызывает меня Леонов – он был тогда, по-моему,
заместителем начальника Центра и говорит: «Ты не нарушал обсервацию?» - «Нет». - «И
никуда вчера не уезжал?» - «Нет». – «А чья машина стояла в таком-то лесу, в таком-то
месте?» - «Моя»… Он имел полное право дать этому делу официальный ход. Был же ведь
космонавт, еще в первом отряде – после работы с какими-то приятелями зашел в пивной
ларек выпить пива. А туда нагрянул патруль. Стали спрашивать – почему они там? Им бы
по-хорошему извиниться, тоже ведь мужики в патруле, поняли бы. Но этот космонавт
начал выступать: «Какое вы право имеете? Да вы знаете, кто я такой?!» Это стало
известно. Его выгнали из Звездного городка, из космонавтов. Он поработал где-то в
Сибири пару лет – и бросился под поезд. Вот к чему приводит нарушение дисциплины…
А Леонов меня отчитал, очень строго отчитал, но дальше него этот случай не пошел. То
есть, он вполне мог бы поломать мою жизнь, имел право, а может, по своей должности и
обязан был это сделать – но не сделал. И остался я на линии судьбы.
Потом – прыгал с парашютом, сломал ногу. После госпиталя меня хотели отправить
домой, чтобы я полностью вылечился, а потом – через год, два снова подал бы заявку в
отряд космонавтов. Но это был фактически конец. Дважды попасть в отряд космонавтов
не реально. Дважды в одну и ту же реку не входят. И тут Бог послал мне космонавта
Комарова, который, вопреки мнению руководства, вопреки мнению врачей, вытащил меня
из госпиталя и привез в Звездный, чтобы я продолжал подготовку. Там много
теоретических предметов, есть чем заняться и без физической нагрузки… К счастью,
перелом быстро сросся.
- Это было еще до первого полета?
- Да. Это было в 1966-ом. А первый полет состоялся девять лет спустя, в 1975-м. Как раз
из-за того, что сломал ногу, я оказался в списке гражданских космонавтов последним. Из-
за этого девять лет ждал, только в 43 года первый раз полетел.
- Космос не изменил вашего отношения к вере?
- Нет. Абсолютно. Космос космосом, вера - верой.
- А детей своих вы крестили?
- Конечно. В 1958-м родился первый сын, четыре года спустя – второй. Тогда уже из
партии не выгоняли, если кто крестил…
- И дома иконы есть?
- Да. Жена тоже верующая. Так что иконы дома есть. И в жилой комнате, и в спальне.
Причем, был такой случай: жена поставила свечку в спальне перед иконами – и забыла.
Начался пожар. Тумбочка сгорела, бумаги какие-то загорелись – вовсю полыхать стало,
комната вся черная была от копоти, но иконы не сгорели! Такое вот чудо.
4И еще об одном чуде расскажу. Из детства. Довоенного. Мне лет 5-7 тогда было. Помню,
отмечали Пасху. Бабушка сделала кутью. Сидели, дедушка читал Библию. И вдруг мы
услышали, как дверь, которая ведет снаружи в сенцы, открылась. Подумали – гости к нам
идут. Но дверь в ту комнату, где мы сидели, открылась, потом закрылась, а никто в
комнату не вошел. Через некоторое время – опять дверь открылась, закрылась. Дедушка с
бабушкой не испугались. Сказали – кто-то к нам приходил. Может, кто-то из тех
родственников, которые умерли. Праздник все-таки. Я маленький был. Но запомнил…
Я убежден – не все в нашем мире так просто. Что-то происходит вокруг нас. И не по воле
случая. А по воле Бога. Мы просто пока не можем этого объяснить – и называем чудом.
Может быть, существует другое пространство, может, существует другое время, может,
существует нечто могущественное, что влияет на нашу жизнь… Я ведь доктор физмат
наук. Но я не согласен с теми учеными, которые противопоставляют науку и религию.
Наука, она может быть моральной, а может – аморальной. К примеру, атомная энергия. С
одной стороны, атомные станции дают электричество, с другой – кошмар Хиросимы и
Нагасаки! Чтобы не было аморальной науки, нужен Бог, нужна вера. Нужны десять
заповедей. Чтобы хотя бы их люди исполняли.
- Знаю, что вы всю жизнь увлечены фантастикой…
- Да, именно с этого и начался мой интерес к космосу. Сначала читал фантастику о
полетах на Марс, мечтал быть, как герои этих книг – таким же смелым, умным,
решительным. Повзрослел – стал собирать популярную литературу о ракетах. Но когда
заканчивал школу, космонавтом быть еще не хотел, не думал об этом, ведь Циолковский
говорил, что человек полетит в космос только через 100 лет. При этом Циолковского еще
называли мечтателем! Поэтому я хотел строить ракеты, думал – может, мой сын или внук
полетят на этих ракетах. Но прогресс ускорился. И я слетал сам. Трижды. Вот куда
привела фантастика.
- Но фантастика с религией вовсе не идут рука об руку.
- Я увлекался научной фантастикой, она с религией не сильно пересекается. Хорошая
фантастика только на пользу. Кстати, в один из полетов я взял с собой Стругацких –
«Трудно быть Богом».
- Так вы эту книгу в космосе прочитали!
- Нет. Прочитал раньше. В космосе – перечитал. Взял из уважения к авторам.
- Вам доводилось встречать людей, о которых вы могли бы сказать – вот человек
высокодуховный!
- Конечно. Тот же Комаров Владимир Михайлович… Я из второго отряда космонавтов.
Он – из первого. Первый – это были военные летчики. А наш, второй – ребята с
«гражданки», инженеры, которые создавали ракеты, корабли. Когда техника стала
усложняться, Королев решил: «Не надо в трехместных кораблях отправлять трех
летчиков. Среди членов экипажа должен быть один бортинженер». Провели медицинские
испытания. Человек 200 с лишним нас было желающих. Но испытания оказались очень
сложными, жесткими – выдержали их только 13 человек. Я в том числе, к своему
5собственному удивлению… И вот когда мы пришли в космический проект, места
будущих полетов были уже распределены между военными. Им пришлось потесниться,
отдать часть мест нам. То есть, мы были для них конкурентами. Для того же Комарова.
Помню, был случай, когда ребята-летчики окружили нас во время пробежки, в лесочке и
говорят: «А вы чего сюда пришли? Делали ракеты – и продолжайте делать! А мы –
летчики, мы должны летать, мы и будем летать. Зачем пришли – места у нас отнимать?!»
В общем, непростая была ситуация. Когда я сломал ногу, некоторые даже из моих,
«гражданских» космонавтов, восприняли это с плохо скрываемой радостью. Но вмешался
Комаров. Я – его конкурент, я - его противник. Но он вмешался и вытащил меня!
Авторитет у него был велик. У него тогда уже был полет на счету. А тогда к летавшим
космонавтам относились с большим уважением, пиететом. Комарова послушали. Казалось
бы, зачем ему это было надо? Но Комаров помог. Вот, представьте, каким надо быть
высокоморальным человеком, чтобы помочь не другу – другу-то каждый поможет – а
конкуренту!
- В 1967-ом Комаров погиб. При возвращении на Землю с орбиты…
- Да, это был второй его полет. Страшное горе было для всех нас…
- А из людей церковных доводилось встречать кого-то, о ком вы могли бы отозваться
столь же высоко, как о Владимире Михайловиче Комарове?
- А как же, разумеется! Например, владыка Агафангел, митрополит Одесский и
Измаильский. Прежде он служил в Виннице, был епископом Винницким и Брацлавским, а
моя жена родом из Винницы… И в один прекрасный момент, лет десять назад, когда мы с
женой решили обвенчаться, обратились именно к владыке Агафангелу. Обвенчались в
Одессе… Конечно, общение с владыкой оставило глубокое впечатление. И с патриархом
Алексием доводилось встречаться – кое-что интересное мне удалось даже предложить
ему. Он оценил. Идею мою реализовали. После чего патриарх наградил меня орденом
Даниила Московского II степени.
- Что за идея?
- Не могу сказать. Патриарх на это не благословил. Журналисты стали пытать еще до того,
как мы встретились. Я, естественно, промолчал. А когда мы уже поговорили – я спросил
Его Святейшество: «Что сейчас ответить журналистам?». «Ответьте, что встреча
состоялась», - сказал патриарх. Все. Значит, подробности неуместны.
- Когда ваш день ангела, знаете, Георгий Михайлович?
- В православном календаре упомянуты несколько Георгиев, несколько дней. 6 мая – день
Георгия Победоносца. Я тоже родился в мае. Так что он – святой Георгий Победоносец, а
я - грешный Георгий Победоносец.
- В вашем окружении много людей верующих?
- Мало. Да мне вообще кажется, их мало – настоящих верующих, не просто говорящих о
своей вере, не просто крещеных, а истинно верующих, свято соблюдающих 10 заповедей.
6Это трудно, особенно в условиях рыночной, а точнее, базарной экономики. Все хотят
жить хорошо, но жить хорошо и вместе с тем правильно, трудно...
При коммунизме был моральный кодекс строителя коммунизма. Фактически – те же 10
заповедей. А сейчас – никакой морали. Хотя, может, я не в курсе, может, есть кодекс
строителя капитализма?.. Едва ли. А общество без морали – это путь к самоуничтожению.
Если ученые, разрабатывающие оружие, если бизнесмены, которые ворочают
миллиардами, не имеют своего морального кодекса, пусть бы верили в Бога. Слова
«Побойся Бога!» должны все-таки существовать.
Как правило, люди обращаются к Богу, когда хотят чего-то попросить, или когда уж очень
прижимает. А мы с женой не забываем благодарить Бога за то, что имеем. Прошел день –
благодарим за день прошедший. Встаем – за то, что еще один день подарен. Надо помнить
о Боге всегда – и когда тебе плохо, и когда тебе хорошо.