Валаамское преображение

Эдуард Петренко
                От автора
 Как и любое литературное произведение, эту книгу, наверняка, встретят по-разному.  Одни – с доверчивым   пониманием, другие – с насмешливым  удивлением, третьи – с откровенным  равнодушием  или даже раздражением.  Скорее всего, это будут люди  самых  диаметрально  противоположных  взглядов: либералы и консерваторы, западники и славянофилы, коммунисты и монархисты, атеисты и клерикалы. И  такая реакция будет вполне закономерной.  Ведь над  всеми  общественными  силами  во все времена и эпохи  безраздельно властвует один  непререкаемый закон: полная объективная  правда  зачастую неприятна   всем и, как правило, вызывает отторжение. Преднамеренно или  интуитивно  человек  выбирает для себя только ту правду, которая ему  выгодна  и приятна.  Не потому ли,  глядя на звёздное небо,  мы  всегда забываем, что  видим  не  реальный  безграничный Космос,  а всего лишь созданную игрой  нашего воображения  иллюзорную картину  далёкого прошлого?  Но, несмотря  на  ошибочные ассоциации нашего сознания, мы всё равно  благоговейно замираем от ощущения вечности, жадно взирая  по ночам  сквозь Пространство и Время   на недоступные  звёзды и  галактики,  кажущиеся  нам отражением  данного  момента Бытия.  Может быть, поэтому люди, придумывая  себе  богов и кумиров,  увлекаясь  новыми идеями  и социальными  проектами, выбирают один и тот же,  труднопроходимый  и единственно оправданный путь -  путь  постижения  истины и обретения  человеческого счастья?..

                Валаамское  преображение
Почти  документальное  повествование с лирическими  отступлениями
Вместо предисловия
   Бежит время, как огонь в полыхающей от засухи степи.  Не остановить его,  не притушить жаркое, беспокойное пламя.  Так и жизнь, неудержимая и всеохватная. Но прошлое  навсегда остаётся в человеческой  памяти, и каждая эпоха, каждое событие, как затёсы на скалах, застывают на  скрижалях истории.
…Уже  более  четверти  века  прошло после описанных в этой книге событий, и возрождённый  Валаамский  монастырь вновь притягивает весь мир своим духовным  светом и нестихающей песней колоколов.  И, тем не менее, наши взоры  пристально обращены туда, в восьмидесятые годы прошлого  столетия, в то непростое  перестроечное время,  когда  Валаам становился  своеобразным  символом  порой невольного, а зачастую осмысленного, разрушения нашей великой советской державы. А значит, мы должны знать и помнить наши  достижения и  мучительные  потери того времени. Потому что только  критическое  осмысление  прошлого даёт надежду на построение  достойного будущего,  обозначенного и  выверенного пройденным  путём.

Часть  первая:  «Дорогу осилит идущий»…
1
   Остров  Валаам  показался  на  горизонте  манящей  иссиня-чёрной  полоской  в багровых  переливах  осеннего  заката, и  Вениамина  Иноземцева с новой  силой  охватило  ощущение  нетерпеливого  ожидания  встречи со  «святой  землёй». Это  романтическое  состояние  новизны не покидало его с тех пор, когда  он, решившись уехать из Железногорска, стал  прощаться  со своей  несколько  импульсивной  и  прагматичной женой.
- И зачем  мы  три  года  так  старательно  обживали  этот  Крайний Север? – раздраженно  гундела  Алёна  перед  его  отъездом, обжигая  мужа  всполохом  светло-зелёных  кошачьих  глаз. – Значит,  и северные  надбавки, заработанные  за  это время, – коту  под  хвост, и  моя  первая, такая   трудная  беременность, тебе  по  барабану?  Ты же знаешь, что  в  моём   возрасте  родить  ребёнка – это  тебе не аппендикс вырезать.
-  Не делай  из меня идиота,- нетерпеливо  перебил  жену Иноземцев, как всегда  интуитивно  сопротивляясь   упрямо-изощренной  женской логике.- Я не заставляю тебя срываться  в дорогу  сегодня, приедешь  попозже, когда я там с жильем  устроюсь.  Ведь  до твоих  родов, по  всем  подсчетам,  ещё  не менее  двух-трёх  месяцев. А разве  ты  хочешь, чтобы я загнулся  на этом Севере лет через  десять от саркомы  кости? – не сдавался  Иноземцев. –  Разве не знаешь  как  работник  заводской лаборатории,   что наш  прославленный   флагман   цветной  металлургии  на радиоактивном  сырье  работает и за сорок  лет   не одного  мужика  в гроб  загнал?  Да и резон  ли  мне за тысячу с лишним  километров  мотаться на учёбу  в  Петрозаводский  университет?  Ведь сама  была  не  против  моего  поступления   на филологический  факультет.  А  Валаам  всё-таки  находится в Карелии,  и предложенная  мне  работа в музее,  по крайней  мере,  соответствует моей   будущей   специальности  филолога.
  Сраженная  этими  «железными» доводами  Иноземцева,   жена  тогда  обескураженно  замолчала, зная  неугомонный  характер  мужа, который,  по её  мнению,  относился  к    тем  чудакам,  которые  ради  высокой  идейной   цели  могут  идти  на  любые  лишения и  бескорыстное   подвижничество.  А, скорее  всего, её  явно устраивала  возможность  возвращения  на свою малую родину  с помощью  мужа-непоседы.  Ведь от острова  Валаам  до  Петрозаводска, где она родилась и выросла,  – рукой  подать, и  трёхсот  километров  не наберётся...
...  Каюта  речного  теплохода,  курсирующего  между  Валаамским  архипелагом  и небольшим пограничным   городком  Сортавала,  была  до  отказа  набита  пассажирами. В  разгар  золотой  осени  на остров  устремляются  многочисленные туристы, чтобы  полюбоваться   архитектурными  и  природными  красотами  «ладожской жемчужины». Поэтому  Иноземцеву с  внушительной  дорожной  сумкой  пришлось  устраиваться на палубе. Он присел  на  металлическое  кресло  с  откидным   сиденьем  и  невольно  залюбовался,  как   бабье  лето в  истоме  догорающего  дня  безмятежно  играло  серебристой  озёрной  волной.
- Фью- ить, фью-ить,- со стоном   припадали  к  воде  в поиске добычи   неугомонные чайки, а , передохнув,   тут же  устремлялись  в погоню  за судном  в надежде на дармовую  подачку от пассажиров.
   Иноземцев с наслаждением  ловил  разгоряченным  лицом  встречный  поток  воздуха,  к  прохладной  свежести  которого  примешивалось  тепло  медленно  остывающей  Ладоги, задумчиво  смотрел  на закипающий  под  лопастями  гребного  винта  светлый, уходящий след  теплохода...
   ...Однажды  школьная  учительница, выдавая  ему  сочинение с очередной  «пятёркой», доверительно заметила:
- Думаю, Вениамин,  у тебя особый дар к слову. Быть тебе непременно  писателем.  Недаром в священном   Писании   говорится, что  вначале  было  слово.  В  этом  библейском   утверждении  скрыт высокий философский смысл  и уверенность в  незыблемости  божественного провидения.   Ведь только  умные,  душевные  слова  могут  вдохновлять человека на хорошие  дела…
… Может быть,  с тех  пор  и забрезжила  перед  Иноземцевым  ещё  смутная, но такая  притягательная,  перспектива  - служить  людям  проникновенным  писательским  словом? 
... Предсказания  школьной учительницы  о его  писательском  предназначении  оказались в какой-то  мере  пророческими.  Но странное дело,   по-настоящему «писательский  зуд»   Иноземцев почувствовал  только  после  армии,   когда  работая на заводе,  он после долгих  сомнений  принес в  редакцию    многотиражной  заводской  газеты  заметку о своей  бригаде  сталеплавильщиков.
   Он  с затаённым  дыханием следил  за выражением  лица  почти  лысого, скуластого  редактора  Станислава  Нарбута,  сверлившего  несколько  раздраженным  и  торопливым  взглядом   его первый,  вымученный опус.
- М-да...-  многозначительно  пошевелил  он  тонкими,  кривившимися  в язвительной,  самодовольной улыбке  губами. – Писателя  из тебя, парень, видимо, не получится. Не  иначе, как  чувством  слова  тебя  обделил  Всевышний,  да и мыслишки  скачут,  будто  необъезженные  кони,- хохотнул  он, видимо, довольный  своим  ярким  сравнением,  при  этом  обдав  собеседника  свежим  перегаром.
   Иноземцев, не ожидавший  такой   беспардонной  грубости,  возмущенно  вспыхнул.   Сердце  у него болезненно  ёкнуло, и  с усилием  преодолевая  нездоровую  реакцию  оскорбленного  самолюбия, он  процедил  сквозь  зубы:
- Ладно, Станислав  Сергеевич, не боги  горшки обжигают. Думаю, что  мы  ещё не раз  встретимся  на журналистском  поприще…
   ...Они  случайно  столкнулись  на  улице  через  несколько  лет,  когда  Иноземцева  после окончания  Высших  партийных  курсов  как активного  нештатного  корреспондента  местной газеты  пригласили  работать  инструктором  отдела  агитации  и пропаганды  горкома  партии.    Неожиданно  для  самого себя  он стал «главным  куратором»  всех  СМИ  города,  да  и по официальному  должностному  статусу  находился  несколько  выше  редактора  многотиражной  газеты.  Нарбут,  уже в качестве  подчинённого,  тогда  при  встрече  фамильярно   пригнул  голову в приветствии,   скривив  губы  в  нарочито-вежливой улыбке...
   Престижная,  партийная  работа, однако, не принесла  Иноземцеву  полного  морального  удовлетворения. Писательская  потребность  души  тянула его в гущу жизни, на её заманчивые и  широкие просторы.  Он  понимал: только бесконечные  дороги, живые потоки людей, интересные,  волнующие  встречи  помогут  написать  ему  полноценные, востребованные  временем  книги,  и  со всей  пылкостью  беспокойного, любознательного  характера  бросился  познавать «жизненные университеты». За  время  пятилетнего  скитальничества по городам и весям  Иноземцев  исколесил  почти  треть  страны, не чураясь  никакой черновой  работы. И только  попав на Крайний Север,  он  решил  всерьез  заняться  литературным  образованием.  Ведь  когда  разменяешь  четвертый  десяток, то  невольно  начинаешь  понимать, что  жизнь – это не бесконечный  и волнующий  праздник...  Осознание  этой  непреложной  истины  и привело  Иноземцева  на  заочное  отделение   филологического  факультета  ближайшего  Петрозаводского  университета...
   ...Иноземцев  достал  из сумки  небольшую  книжку в красивом  глянцевом  переплёте, купленную на причале в  сувенирной  лавке.  Ещё  раз  с нескрываемым  любопытством  скользнул  взглядом  по названию - «Письма валаамского старца», выведенному на  обложке  вычурной,  старославянской  вязью.  Почему-то  вспомнились  давно  запавшие в душу  поэтические  строчки:
- Старославянская  вязь...
В буквах причудливых этих
С нами  прошедших столетий
Неразрушимая связь...
 ...Из  короткой  аннотации  Иноземцев  узнал, что  валаамский  старец  Иоанн  был одним из тех  монахов-переселенцев,   которые  в 1940 году,  во время  советско-финской  войны  ушли в Финляндию,  создав там  Ново-Валаамский монастырь. Чем был вызван  тот  поспешный, демонстративный  исход  монастырской  братии?  Боязнью в случае поражения финской армии,  вновь попасть  в  кабалу   научно-атеистической  пропаганды  Советов,  великодушно  передавших   после  революции  Валаамский архипелаг   новоиспеченной  республике Финляндия?  Или,  всё-таки,   многовековым, незатихающим  на планете  противостоянием    религиозного  и  атеистического  миропонимания?..
   К  религиозной  вере  Иноземцев  всегда  относился  с настороженным,  неоднозначным любопытством. Ещё  в  школе, прочитав  роман Этель  Войнич  «Овод»,  он не на шутку задумался  о  причине  возникновения  национальных  культур,   в основании которых, по  утверждению учителей  Церкви,  лежит   неопровержимое   религиозное начало. Но  почему же тогда  человечество  уже сотни  лет  мечется  в  противоречивых  поисках  атеистических и  религиозных  ценностей? Или  это всё тот же, никогда не затихающий  спор  материалистов и идеалистов  о  первородстве  Бытия  и человеческого  сознания?
   Иноземцев  как  личность  был  безусловным  воплощением  советской  эпохи.  Его мировоззренческие  принципы, взлелеянные  на  незыблемой  почве  научно-познавательного  понимания   действительности,  однако,  своими  глубинными  корнями  уходили в многовековую  православную  культуру России.
   Правда, его родители  не были  религиозными  фанатами  и с некоторым  равнодушием    относились к христианскому  аскетизму, отраженному  в церковных  канонах.  Но в их доме  тоже  был «красный  угол», в котором  висела  небольшая, любовно  охраняемая  матерью  иконка с изображением  Христа.  Во время  больших православных  праздников   родители  чинно  возвращались с церковной  службы,  и тогда обеденный  стол  ломился  от  кулинарных  изысков  матери, славившейся  на  всю  округу  своими  поварскими  способностями  и хлебосольным  характером...
   ...Теплоход  напористо  рассекал  кристально  чистую  ладожскую  волну. Иноземцев  посмотрел  на часы. Судя по расписанию, до Валаама  оставалось  около  часа  езды.  Он  раскрыл  книгу и  начал  читать, мысленно  погружаясь  в ту тревожную и порой загадочную  атмосферу советско-финской войны.  Уже первые строчки  из  писем  монаха  взволновали  проникновенной, исповедальной  мыслью и напевностью  слога: « Валаам  покинул  я спокойно  и бомбардировку советской  авиации  острова  перенес  благодушно. Во время тревог не бегал  прятаться  в убежище, хотя  оно  было у нас в соборе, но сидел в своей  келье и читал Святое Евангелие. От  грома  бомб  корпус  дрожал, стекла в окнах  вдребезги  разлетались, но у меня  было  внутреннее  убеждение, что  останусь  жив. Уезжать с Валаама  пришлось  спешно, поэтому взял  только  несколько  святоотеческих  книг,   забыв  впопыхах  прихватить  даже  благословенную  родительскую  иконку...».
   ...Бурлящий, белесый  след тянулся  за теплоходом,  просветленной  мудростью  струились  слова  валаамского  старца: «...Довольство, богатство  и  лесть - большая  помеха  в духовной жизни. Святые  отцы  этих  причин  ко греху очень  боялись  и  всеми  силами  избегали  их... Не напрасно  же уходили  в  монастыри  и  пустыни... Мистики  стремятся к благодатным  ощущениям, и вместо  истинного  созерцания  впадают  в дьявольское  искушение... А благодатное  ощущение  Господь дает  человеку, если  сердце  его  очищено  от  страстей... Это  устремление  человека  к совершенству  очень  глубоко  по духовному  смыслу, ибо  тяжелее  всего  познать  самого  себя...».
   Иноземцев  под  впечатлением  прозорливого  монашеского  откровения  незаметно ушел  в глубокую  рефлексию.  « Выходит, он, как и монах  Иоанн, убегает на остров Валаам  от  излишних, земных  страстей  и начавшейся  в стране  перестройки,  сурового  быта  и материальных «соблазнов»  Крайнего  Севера ,  от беременной  жены, измученной  его постоянными  поисками  «высоких  смыслов  жизни» ? Неужели  всего  лишь  для   познания  и  успокоения  мятущейся   души?..»
   Но не даёт ответа  высоко  стоящее   над  головой,   опаленное  всполохами  заката  бирюзовое  северное  небо.  Иноземцеву  кажется,  что в его душе отзываются  не просветленные  духовной  мудростью  слова  старца  Иоанна, а будто  доносится  через  века  пророческий  голос  самого  апостола Андрея  Первозванного, прибывшего,  по преданию,  когда-то  в эти  края  из  Палестины  для  посвящения  в христианство  валаамских  язычников-идолопоклонников.
- Господь  Бог  попускает  быть скорбям  соразмерно  нашим  силам,-  лился  откуда-то сверху умудренный, проникновенный   голос. - В скорбях  мы  научаемся  смирению, но наши  усилия  по преодолению  скорбей  без  божьей  помощи  не достигают  цели. Только  через  ревностный  труд  мы  приходим  к  добродетели, а она  дается  только через  Бога...
    ...Елейно-ублажающая  сила  слов  проникает в самое сердце. Но  когда  Иноземцев  начинает  осмысливать  прочитанное, он как бы  ощущает упрямое, логическое  сопротивление  рассудка:  «Если  во  главе   мироздания   находится  высший   божественный  разум, - размышляет  Иноземцев,-  то зачем  же тогда Творцу  понадобилось разделить человеческую жизнь на добро и зло, скорби  и радости?   Почему   дьявол, нарушая  божественную волю,  чинит в  мире сатанинские  страсти  и  соблазны,  порождая  в людях  греховные  слабости?  И  зачем  Всевышнему  нужно такое тяжкое  искушение? »…
   Из  задумчивого  оцепенения  его  вывело  чьё-то  осторожное, вежливое  покашливание за спиной:
   -Умудри  нас, Господи! Не помешаю?
   Иноземцев  оглянулся и увидел  перед собой  несколько  тучноватого, средних лет  мужчину  в черной  рясе  с массивным  нагрудным крестом. Его округлое лицо  завершалось  аккуратной, тёмной  бородкой, живые  угольки  глаз  источали  пытливый  ум, а по-юношески  свежие  губы  все  время  морщились  в благодушной  улыбке.
   - Извините  ради  Бога!  Вот смотрю на ваш  вместительный  саквояж  и  грешным  умом  предполагаю:  не ради  ли трудов  праведных  собрались на благодатную Валаамскую  землю?- заговорил  незнакомец  приятным  баритоном.
   - Угадали, батюшка, работать  еду в  музей-заповедник...
   - Оно так. В трудах  посильных  мы идем  к смирению  и покаянию, а через  них к человеку и Божьей  благодати...
   - Вот-вот. Об  этом же пишет и валаамский  старец  Иоанн. -  Иноземцев  кивнул на раскрытую книгу.
   Священник оживился и заговорил с воодушевлением:
  - Это, наверное, тот, что  в Ново-Валаамском монастыре лет тридцать назад  почил?  Вот и в нашем  Псково-Печерском  монастыре  некоторые  валаамские старцы  долгое  время  были  на поселении.  Не прижились  они  на  чужбине  после  памятного   финского  исхода из  Валаамского монастыря, а в нашей  Свято- Успенской  обители   нашли  приют  и покой. Старожилы-насельники  говорят:  мудрые и праведные  были иноки, с Богом в  душе  по земле  ходили, а ведь  такая  сила духовная  даже  не каждому  исконно  верующему дается...
   Отец  Григорий  был в сане  протоиерея  и  служил  настоятелем  церковного  прихода в небольшом  районном  городке  под  Псковом, а на Валаам  приезжал  почти  каждый  год, как он выразился, «для поддержания  веры и света духовного».
   Говорил  он  степенно  и  вразумительно,  под стать  своему  духовному  сану, а после  каждой лаконичной, отточенной  фразы  делал  многозначительную  паузу,  как бы  вызывая  собеседника на углубленное  размышление:
   - Вот  говорят, что  водная  стихия, как разумное  существо, памятью обладает,- рассуждал  о. Григорий, задумчиво  глядя на пенящуюся  за бортом  волну. – Да и что такое время?  Разве не таинственный  переход  нашей  грешной  плоти   из земного  бытия в  Царствие  Небесное?..  Вот  задумываюсь иногда. Человечество, пока не изобрело  часы, находилось в состоянии  наивной умиротворённости. А после заведения  часового  механизма  стремительно   полетело  во  вселенских  просторах, отсчитывая  секунды  и   хронологические  отрезки  Бытия. Только  разве убежишь от  вечности?..   Он  немного  помолчал,  пристально   вглядываясь в необозримую озерную ширь, а потом  также степенно  продолжал: - А сколько в этих  заповедных  местах  и трагических, и благословенных  следов оставила  история!  Ведь  Валаамский  монастырь, построенный  ещё  в  четырнадцатом  веке на земле  Великого Новгорода, неоднократно  разрушали и жгли  жестокие  соседи,  скандинавские  варяги, потом  трудами  праведными  его  восстановила  монастырская  братия ещё  при Петре.  А вот при  благочинных  настоятелях Назарии и  Дамаскине и их верных  последователях,  Ионафаме  и  Григории,    обитель  была  превращена  в чудодейственную  духовную  крепость, которую в девятнадцатом  веке даже  называли «северным  Афоном»... Ну вот, уже и показалась  церковь  Никольского  скита, а рядом с ней  и островной  маяк обозначился.  Значит,  слава  Богу,  находимся  на  святой  Валаамской  земле...
   Теплоход  сбавил  ход  и  плавно   вошел в живописную  бухту, которая  после  ладожских необозримых  просторов  поражала   уютной  тишиной  и умиротворенностью. Её скалистые, покрытые  девственным  лесом, берега зеркально  отражались на глади  залива, будто  бы  на холсте  художника, и, казалось, что природа  щедро  выплёскивает  на него  золотисто-багряные  краски  ранней  осени.
   Когда сошли на берег,  о. Григорий  степенно  перекрестился  возле  красивой  каменной  часовни, стоявшей  у самого  причала, и  радостно  оглядываясь  по  сторонам, начал  охотно  пояснять:
-Не забывайте, что  Валаамская   обитель  была  задумана  как  имитация  земной  жизни  Христа,  и многие  географические  названия  при  возведении  монастыря   перенесены  прямо из  Библии.  Например,  вот  эта гранитная  лестница,  ведущая   к  Спасо-Преображенскому  храму,   как бы  напоминает  подъём на  палестинскую  гору Фавор,  куда  для  божественного  преображения   явился  со своими  учениками   Христос. 
   Многоступенчатая  каменная  лестница была  ограждена  по бокам  легкими, трубчатыми   перилами, закрепленными  на фигурных  столбиках  из серого  гранита.
   О. Григорий  взошел на гладкую,  отполированную  временем, нижнюю  ступеньку лестницы  и многозначительно  поднял  указательный  палец:
- Отсюда  начинается  тяжкий  и  праведный  путь  человека  к Богу...


 2

«... Бог один, а пути к нему  разные. Быть на Фаворе со Спасителем очень весело, но когда  придется быть и на Голгофе, то  терпи...»
( Из писем схимонаха  Иоанна)
  ...Администрация  музея-заповедника находилась  в  трехэтажном  каменном  здании, постройке девятнадцатого  века, издалека  привлекающей  оригинальными  архитектурными  формами. Иноземцев  сидел в приемной  директора  и,  прижав  телефонную трубку, слушал, как  на  противоположном  конце  провода  происходила  настоящая  истерика  его жены.  Алёна   даже не жаловалась, она  надрывно  причитала:
- Если  есть на свете  этот  всесильный  и любвеобильный  Бог, то за что он  так  безбожно и немилосердно  карает  людей?- сквозь слёзы  выговаривала  жена -  Ты знаешь, ребенок у нас... не состоялся.  Как только ты уехал, у меня  начались  преждевременные  схватки.  Пришлось  ложиться  в больницу на сохранение  плода.  Однако   ребенка  спасти  не удалось -   врачи определили  какую-то  сложную  предродовую  патологию. Видимо, сказались  суровые  условия   Севера... Ты  должен... ненавидеть  меня...
  От неожиданности  Иноземцев на мгновение  замер, а потом, приходя  в себя,   глухим   срывающимся  голосом  возразил  жене, пытаясь  любимой  шуткой  смягчить  её удручённое состояние:
 –Не будь тем, чем суп  наливают.  Бросай  там  всё к чертовой  матери... К Новому  году жду на Валааме...
     Молоденькая, симпатичная  секретарша, уловив  во взгляде Иноземцева  какую-то отрешенную растерянность  после  разговора  с женой,  деликатно  отодвинула  служебный  телефон  и неуверенно  спросила:
- Так вы  идёте  к директору?  Владимир Александрович  ждет  вас...
   С Михайловым  он  познакомился  ещё в  Петрозаводске,   во время   летней  сессии. Предварительно созвонившись,  Иноземцев  принес  руководителю  музея  прямо  на  квартиру  рекомендательное письмо  от коллеги  по факультету Вадика  Ильинского, которого  на Валаам судьба  когда-то забросила  в  качестве  волонтера. В принципе, это, наверное, он своими красочными  рассказами  и  подогрел  интерес  Иноземцева  к  «ладожскому чуду».
   Уже  при  первой  встрече  Иноземцев  отметил  статную фигуру директора  музея,  его  интеллигентное, симпатичное  лицо с  внимательным  взглядом  небольших, серых  глаз, мягкую и неназойливую  манеру общения.
- Как  добрались, Вениамин  Петрович?  Какие  первые  впечатления  о  нашем  острове  дивном? – вежливо  поинтересовался  Михайлов, - внимательно  сверля  взглядом  будущего  работника.  И не дожидаясь ответа,  деловито  продолжал:
- Для  начала   хочу  вас попробовать в качестве   сотрудника  реставрационного  отдела. К сожалению, других  вакантных  мест  пока  нет. И заранее  предупреждаю: оклады у музейных работников  сегодня  - чисто  символические. Люди  работают, так сказать, на полном  энтузиазме. Однако Валаам  интересен  и притягателен  во  всех отношениях.  Изучайте  его  историю.  Думаю, что как филолог вы найдете  в ней   немало  познавательных  моментов.   Ваша  главная должностная  обязанность –  следить  за состоянием  культовых  зданий и  сооружений  бывшего монастыря. А это практически  весь  перечень  объектов  недвижимости,  входящих в структуру  музея-заповедника. В вашем  подчинении  будет небольшой штат  работников-смотрителей, и пусть  вас  не смущает несколько  хозяйственно-бытовой  характер  вашей  деятельности.  Ведь  главная  задача  музея,- в голосе  Михайлова  появились  патетические  нотки, - сохранить и донести  в  массы  самобытность  и  художественно-эстетическую  значимость  памятников  культурного  наследия... Хочу сразу  же  предупредить о некоторых  особенностях  режима  работы  музея-заповедника...
 Эта  специфика   работы  музея  почему-то  сразу же вызвала у  Иноземцева  любопытную настороженность,  когда   директор музея   без  всякого  лукавства   попытался   раскрыть  особенности  нынешней  островной жизни,  где  причудливо  переплелись  удивительная  северная  экзотика, многочисленные  социально-бытовые и   музейно-реставрационные  проблемы.
    Михайлов   говорил  неторопливо, как бы наслаждаясь  своим  литературно  отточенным   языком  бывалого  экскурсовода. И удивительная  история  этой «священной земли» вставала перед  глазами  как будто  яркие, незабываемые  кинокадры...
    ...Сразу же после  войны,  когда  Валаамский  архипелаг  уже входил  в состав  советской  Карелии, здесь  начались  несколько  странные,  и не всегда  оправданные  эксперименты. Сначала  полуразрушенные   монастырские  постройки   хотели  приспособить  под  совхозное  производство, видимо, рассчитывая  на своеобразный  микроклимат  архипелага  и богатые  природные  сенокосы. Однако   изолированность  острова  от материка  постепенно  свела  на нет  всю экономическую  целесообразность  сельхозпроизводства, и, в конце концов, совхоз  приказал долго  жить.
    Тогда на острове  решили  создать  интернат  для  инвалидов  войны  и труда. А среди  них, естественно, хватало  людей, обозлённых  на свою  судьбу и образ  жизни  которых  никак не увязывался  со  «светоносным» духом  бывшей  монастырской  обители. И началось  бездумное  осквернение «святой земли»,  невольное  разрушение лучезарной, духовной   ауры,     кропотливо   создававшейся  монахами  в течение   многовекового   религиозного  подвижничества.  С одной стороны,   суровый  и неприхотливый  климат невольно  порождал   противоречивые, как  высокие, так и  низменные  стороны  человеческой жизни. С другой  же, -  как всегда,  сказывались  особенности  русского  характера,  поставленного  в экстремальные островные  условия.  Русский  человек,  оказываясь  в  непривычном  замкнутом  пространстве,  невольно  ожесточался  и  сопротивлялся  ограничению  простора,  а его душа, как бы измельчаясь  на корню,   шла  на излом.
   Только к семидесятым  годам  на Валаам  был  вновь  обращен  пристальный  взор  государства,  однако,  не лишенный  прагматического  интереса.  Почему-то в  одночасье  советские  чиновники от культуры  вспомнили   об уникальных  природно-ландшафтных  и духовно-религиозных  особенностях  архипелага,  решив сделать  культурно-историческое   достояние  Валаама  предметом  туристического  показа.  Монастырский  комплекс   начали ни  шатко ни  валко  восстанавливать  как природный и  архитектурный  памятник.  Однако  массовый  и бесконтрольный  туризм  наносил  непоправимый  ущерб    природе  архипелага и его  культурно-историческому наследию.  Поэтому   на острове в восьмидесятых  годах   и  возник   историко-архитектурный и природный  музей-заповедник. На  него  были  возложены  природоохранные  и  ремонтно-восстановительные  обязанности,  которые  музей  как  структурное  подразделение Министерства  культуры  Карелии   должен  был осуществлять совместно  с субподрядными  организациями – лесничеством, реставрационно-строительным, дорожным и  жилищно-коммунальным  участками. Причем, каждое из этих  подразделений  имело  и  свою  структурную  соподчиненность с   различными  министерствами  и  ведомствами  автономной  республики.  Одним  словом,  хозяев на сравнительно небольшой  островной территории, площадью  около тридцати  квадратных  километров,  появилось  более, чем  предостаточно.
   Незаметно  вырос и  поселок  Валаам  с почти   полутысячным  населением  и собственной  административно-производственной  инфраструктурой: больницей, столовой,  школой, библиотекой, детским  садом  и клубом, магазинами и пожарной частью. И  на острове  началась  настоящая  хозяйственная  чересполосица,  иногда откровенная  борьба  административно-ведомственных  интересов, которые  всегда  порождаются  пресловутым  принципом «разделяй и властвуй». Но, самое  главное, духовный свет, взлелеянный  русским  монашеством  на острове  в течение многих  столетий,   как-то  стал  постепенно  меркнуть  под  давлением  ежедневных  житейских   проблем, решение  которых было  иногда  лишено  элементарного  здравого  смысла...
   - Так что с понедельника  приступайте к работе и погружайтесь в наши  непростые  музейные  проблемы, - лаконично  завершил  свой  «исторический экскурс»  Михайлов.- А пока  будет  решаться  ваш  квартирный  вопрос, поживёте  в летней  гостинице. Ключи от комнаты  получите у секретаря. Желаю  успехов! – директор  встал, и как-то  чересчур  демонстративно  пожал  руку Иноземцеву...
   ... Иноземцев  делал  первые неуверенные шаги  по  бывшей  монастырской  усадьбе,   и почему-то  его не покидало  назойливое, непроходящее  ощущение  изолированности от мира. Он  невольно  начинал  понимать,  почему человека в таких условиях одновременно так  гнетёт и радует обыкновенная  бытовая сторона  жизни. Наверное,  такое  чувство он   испытывал  ещё в  юности, когда,  прочитав  роман Даниеля  Дефо «Робинзон  Крузо»,  Иноземцев  пытался  понять, почему  человек,  по искушению судьбы  попавший  на необитаемый остров,  с таким  ожесточённым упоением борется за своё  выживание? Неужели  только  в   суровых   природно-климатических и экстремальных  жизненных   условиях,  в  человеческом   характере   одновременно  вырабатываются обывательский  прагматизм  и житейская  мудрость?
    Летняя  гостиница  находилась в одноэтажном  старинном   особняке  под  металлической  крышей, окрашенной  в светло-зелёный цвет.  Оштукатуренный  белоснежный фасад  здания  казался  особенно  нарядным в последних  лучах  заходящего  солнца, едва  пробивающихся сквозь  густую крону старых ясеней, клёнов  и тополей,  высаженных  возле  гостиницы    еще  монахами.
   Войдя  в  гостиницу, Иноземцев  понял, что  она уже  давно  утратила  прямое  функциональное назначение. Как выяснилось позже, её, далекие от комфорта, номера  служили  всего  лишь  сезонным   прибежищем  для  работников  музея, уезжающих на зиму в Петрозаводск, где находился  главный офис учреждения.  Но иногда здесь поселяли и так называемых  «почетных гостей» острова, число  которых  во время  довольно  продолжительного  туристического  сезона  на  Валааме  порой зашкаливает  за всякие  разумные пределы.
   Иноземцев  вошел в отведенную для него  комнату и с  наслаждением окунулся  в неприхотливую  обстановку своего  нового  жилища. Деревянная односпальная  кровать, старый двухстворчатый шкаф, тумбочка и два стула с потертой  обивкой, газовая  плита с приставным газовым баллоном – вся  эта нехитрая  бытовая  обстановка  никак не располагала к привычному городскому  комфорту, но всё-таки  и не вызывала  чувства окончательной  безысходности. К тому же на кухне он  нашел  кое-что  из посуды и даже алюминиевый, в  белесых подтёках, чайник.
« Ну что ж, Робинзон   мог бы мне  позавидовать»,- снисходительно  подумал  Иноземцев,   ища в  слабо освещённом  коридоре   туалет.  И тут неожиданно  столкнулся с о. Григорием.
- Да мы, кажется, с вами  гостиничные  поселенцы! – с радостным удивлением  воскликнул священник.- О, Господи,  просвети  наш  разум и этот   полутёмный  коридор!- И почему я, грешный, свечку с собой не прихватил?- добродушно  балагурил  о. Григорий, снисходительно  сетуя  на бытовой  дискомфорт.  -  А я  вот  решил  прогуляться  к  игуменскому  кладбищу, где покоятся бывшие  монастырские  настоятели.  Компанию не составите?
   Золотисто-огненная  полоса  заката осталась  позади, когда они  вступили  на хорошо укатанную  красноватой  гранитной  крошкой  грунтовую дорогу, ведущую к  игуменскому кладбищу. Справа  раскинулась  обширная  луговина, уже  тронутая  ржавчиной  осени. От пожухлых  трав  исходил  горьковато-пряный  аромат  осеннего  увядания.
  Дорога к кладбищу -  километровая,  довольно широкая,  аллея, обсаженная  по сторонам  старыми  разлапистыми   пихтами и лиственницами.  И только у самого  кладбища  она  переходила  в небольшую дубовую рощу, где каплями  янтаря   неслышно  опадала  легкая,  узорчатая  листва.
   Всю  дорогу о. Григорий  задумчиво  молчал,  но   возле  кладбищенских  ворот, опирающихся на массивные фигурные  столбы  из серого  гранита, степенно  заговорил:
- Наверное, только на месте последнего  упокоения  человека  понимаешь суетность  нашей   жизни.  Разве она – не  всего лишь  короткий  миг прекрасного сновидения, неизбывно  тающего в тысячелетиях?  Вот  живут на острове  люди, веками  стараются создать  и сохранить гармонию красоты  земной и небесной. А если  глубоко  задумаешься, то  разве все  эти  усилия  ума и сердца – не  тщетные  потуги  человека  перед   бесплодными  поисками   бессмертия?..
- И всё-таки чувствуешь, что  вся  эта рукотворная  красота  создавалась  людьми  хотя и   в строгих  монашеских  рясах, но под   которыми  бились горячие человеческие сердца, -  попытался возразить  Иноземцев. – Только  иногда  невдомек,  зачем  люди  добровольно  загоняют себя в одинокие  монастырские  кельи, обрекая  на многолетнее  аскетическое  затворничество? Неужели по-другому  нельзя  сохранять чистоту  веры  в Бога?
- Непростые  вопросы задаёте,- после  напряженной  паузы,  с какой-то потаённой болью   отозвался   о. Григорий. – Я сам до прихода  к Богу  часто  об  этом  думал. Ведь  моя  гражданская  специальность по институтскому диплому – учитель истории и обществоведения. Почти  десять лет в школе преподавал. Но после духовной семинарии, став на стезю богослужения,  я понял:  вера и сомнение  всегда  ходят  рядом. И до сих пор не  уверен,  что к Богу  люди  приходят   в одночасье. Но, видимо, в монастырской  тиши,  глубоком  одиночестве, когда человек остаётся  один на  один со своею совестью, ощущение божественной  благодати  приходит более  явственно.  И  тогда человек  начинает  понимать: Бог – это  добро и любовь.  Бог – это  благо...
   Иноземцев  невольно  вздрогнул  от этих  проникновенных  слов  священника, вспомнив  о телефонной  истерике жены, лишившейся  по чьему-то  злому  провидению  долгожданного первенца,  её  горьких упрёках к Всевышнему. 
- Может быть, Бог и благо, - Иноземцев  не скрывал сарказма.- Но зачем  он допускает на нашей планете  столько  горя, крови и насилия? Или  это  всё воздаётся  человеку  на протяжении   тысячелетий  за его первородное  грехопадение и непокорность  божьей воле? Не слишком  ли жестокая  и долгая  кара,  и не противоречит ли  себе Творец,  когда в своих  нетленных скрижалях   провозглашает любовь к ближнему  и всепрощение  за содеянное  зло?
   О. Григорий  ничего не ответил, только  бросил  на Иноземцева  пытливый,  полный  умудренной укоризны взгляд.
    Сравнительно  небольшая территория  кладбища  походила на рукотворный  ботанический  сад.  Чего здесь только не было! Могучие вязы и липы, березы и клёны, тополя и кедры, кусты  жимолости и сирени – все это пылало и переливалось  многоцветьем  ранней осени, источало тонкий, горьковатый  аромат  увядания. А где-то в уже поредевших  кронах деревьев шла неустанная, но уже  явно затихающая  возня  птиц, укладывающихся на ночлег.
   Аккуратная  кладбищенская дорожка  плавно поднималась на небольшой  холм, на котором возвышалась красивая церковь из красного кирпича. В её утонченной архитектуре  угадывался какой-то необычный, русско-византийский стиль, и в багровых  отсветах заката, на тёмно- зелёном фоне хвойных  деревьев она казалась светящимся драгоценным  камнем.  К ней примыкала одноярусная  звонница, выдержанная в том же причудливо-эклектическом  стиле.
- Сколько ни бываю здесь, а каждый раз захватывает дух от  этой  торжественной  красоты,- несколько волнуясь, признался о.Григорий. – А ведь церковь, заметьте, построена  из местного кирпича, который выжигался на острове из огнеупорной глины. Говорят, качество  кирпича проверялось по звуку:   хорошее изделие  обязательно должно было  звенеть  при  ударе. Присмотритесь внимательно к церковной  кладке: она как будто  источает  изнутри трепетный малиновый свет.  А вообще  монахи были  мастерами на все  руки -  кузнецы и плотники, садоводы  и  огородники.  И скиты  в дремучем  лесу  воздвигали, и дороги  в  скалистом  грунте  прокладывали.  А сколько  ценной рыбы   во  внутренних  озерах  разводилось! Уже к середине девятнадцатого  века, при  игумене Дамаскине, Валаамская  обитель славилась  не только строгостью  монастырских  нравов, но практически находилась на полном  материальном  самообеспечении. Иоанн  Дамаскин  слыл  умудренным  настоятелем  и рачительным  хозяйственником. По его велению и было заложено это кладбище,  а его могила находится за северной, алтарной частью  кладбищенского  храма.
    Захоронения  Дамаскина и нескольких его преемников  поражали  своим строгим , величественным  видом.  А на его могиле, за узорчатой, чугунной  оградой на постаменте  из розового  камня  возвышался  черный  гранитный  крест.
   Перекрестившись, о. Григорий на минуту затих в благостной задумчивости, а потом  степенно заговорил:
- Дух православного подвижничества на Валааме  проявляется с  особой силой.  Божественная красота острова притягивала сюда царственных особ, великих ученых, талантливых художников, писателей  и композиторов. Кого здесь только не было!  Александр I,  Рерих, Лесков , Куинджи,  Шишкин, Чайковский... Да разве упомнишь  всех, кто оставил  на этой благословенной земле свой след? А вот  эти  величественные  кресты  на могилах  настоятелей,  как знамение  божие, как символ  любви к Богу и человеку, победы  жизни над смертью...
    На обратном  пути о. Григорий  казался  каким-то  просветленно-задумчивым и  почти не реагировал на редкие  замечания  Иноземцева.  Кладбищенская  аллея была уже наполнена  плотным  вечерним сумраком, и только через  несколько  минут ходьбы  в  конце её  появился  просвет.  На его  фоне  четко  выделялся  величественный  силуэт   Спасо-Преображенского собора с пятью  куполами  и  массивным  крестом  колокольни, переливающимся позолотой  в  последних  отблесках  осеннего  заката…
   О. Григорий  уезжал  на следующий  день.  Иноземцев  вызвался  проводить его  до причала. Возле каменной часовни  священник опять остановился и, перекрестившись, сказал:
- А знаете ли, любезный, что  эта часовня  заложена в честь одной из самых  почитаемых православной церковью  святынь - иконы  Всех  Скорбящих  Радость?  А духовный  смысл она несет величайший. Она как бы  напоминает нам: да, много ещё в мире  горя и скорбей. И все они  исходят от испорченной, греховной натуры  нашей: излишней  гордыни и тщеславия, чревоугодия и похотливых  мыслей. И только  очистившись от всего  этого с Богом  нашим, мы испытываем  несказанную благодать  и великую  радость.
   Он  многозначительно   вздохнул, и переполненный  какой-то  глубокой  внутренней  силой , неожиданно  перешел  на молитвенный  речитатив:
   -Всех скорбящих радосте и обидимых заступнице, и алчущих  питательнице, странных утешение, обуреваемых  присытнище, больных  посещение, немощных покрове и заступнице, жезле старости, Мати  Бога Всевышнего еси, Пречистая: потщимся, молимся, спастися Рабом Твоим… Аминь!..
   Иноземцев  вежливо  выслушал  несколько замысловатый  текст  молитвы,  однако  полемический  склад его  ума тут же  вызвал  беспокойное, внутреннее  сопротивление.
- А, может быть,  все скорби и радости   исходят от социальных  и политических  изменений в обществе,  находящемся в постоянном  движении  противоборствующих сил? – осторожно  попытался  возразить  он  священнику. – Наверное, как  историк вы это понимаете не хуже меня. Разве  случайно  в стране объявлена  перестройка?  Значит, не всё  отлажено  до совершенства в доктрине коммунистического  преобразования  мира, если  государство  решилось  на  искоренение  этих пробелов.
-  Скажу вам честно, -с нарастающим возбуждением  заговорил о.Григорий. – Тем более, объявленная  перестройкой  гласность  вроде бы  позволяет  нам  говорить  сегодня  без  всякого лицемерного  лукавства. От ваших  рассуждений  попахивает  пресловутым  научным  коммунизмом. Я вот, грешный, тоже  когда-то в  педагогическом  институте  зачеты  по диамату сдавал,  штудировал  труды Маркса и Ленина. Ведь по советским   учебникам  выходит, что  религия  как одна из форм  человеческого сознания  уже  якобы  исчерпала  себя. А так ли  это? Может ли  научное  объяснение  мира  полностью  заменить  скрытые  метафизические  силы  в  Природе, её божественное  предопределение? Хотя, скажу, как на духу: и в христианской   вере,  и коммунистической  идее  много  общих,  морально-нравственных   совпадений.  А, может быть,  придет время, когда  атеисты и верующие  всего  мира уйдут  от  противостояния и сольются  в единой обоюдополезной  гармонии? Думаю, что, время всё  расставит на свои  места.  Прощайте, и да умудрит  вас  Господь. Может  быть, с божьей  помощью  и пересекутся  когда-нибудь наши  пути-дороги…
   Теплоход  плавно  отшвартовался, и,  провожая  его  взглядом, Иноземцев  представил, как о. Григорий  стоит у борта, глядя на уходящий   белесый  след  теплохода,  думает о скорбях и радостях  мира,  о  непреходящем  движении  жизни   в  извечном  круговороте  времени…


Из дневника Иноземцева
  …Всё  время нахожусь под  впечатлением  встречи с о. Григорием. Очевидно, он прав: нельзя  воспринимать  наш  сложный  многомерный  мир только с  точки зрения  одностороннего  позитивизма. Безусловно, сегодня  человечество  накопило  огромную  сумму знаний – естественно-научных, социально-политических, психологических и художественно-эстетических. Но  на какой стадии  интеллектуального и нравственного  развития  находится человек? Может ли он понять  истинные механизмы  движения  Вселенной? Почему через тысячи лет существования  земной  цивилизации люди не могут достигнуть общественной и индивидуальной гармонии, о которой мечтали ещё древние  греки? Неужели  этому мешают «пороки» человеческой натуры - постоянное устремление к обогащению и власти?  А отсюда – зло и  насилие, зависть  и бесконечные войны.
  Кажется, только на острове, оторванном от большой цивилизации, начинаешь острее задумываться над этими сакраментальными  философскими  вопросами  и осознавать, что у высшей общественной  морали зачастую бывает один источник – могущественная  и непререкаемая  власть. Кто приходит к власти, тот и диктует  моральный  кодекс  общественного  развития...
3
   Да, удивительна  эта Валаамская  земля! Вон на материке уже давно занудные  сентябрьские  ливни  хлещут, а на острове   природа  ещё  чарует  остатками  летней  красоты. Старожилы  говорят, что особенность  здешнему микроклимату придает  древняя скалистая  порода. Она   в летние месяцы, как губка, впитывает  солнечное  тепло,  превращая  Валаамский архипелаг в холодные  месяцы осени в своеобразную систему водяного  отопления. Может быть, аккумулируемая  гранитными скалами энергия и является  здесь  незаменимым источником «божественной, духовной  благодати»? Не случайно   на острове   почти до ноября  природа    млеет в волнах  живительного  тепла, настраивая человека   на трепетное, просветлённое состояние души. По  девственному  лесу ещё гуляет «бабье лето»,  идет забористый  грибной дух и  горько-полынный запах увядающего багульника, а  разжиревший от дождей, уже несколько пожухший травостой и  мшистые болотные  кочки  притягивают человеческий   взгляд   тёмно-красными  зарослями брусники и ажурными  гирляндами  поспевающей   клюквы.  И кругом - упоительная, завораживающая тишина, которая, кажется, пробуждает в человеке  сокровенный  внутренний  голос и помогает  остаться  наедине с целым миром. Наверное, не случайно пришли сюда когда-то  монахи, уловив в особенностях валаамского климата благословенный «божеский глас».
   Но, как  говорится, чему быть, того не миновать. Приходит  конец и этой  «золотой  симфонии» валаамской  природы.  В конце  октября  замолкают  шаги на многочисленных  туристических  тропах.  И вдруг  раздаётся долгий, пронзительный  гудок последнего  теплохода, отправляющегося в  Ленинград  из большой Никоновской бухты, тем самым давая знать о завершении экскурсионного  сезона.
   А затем приходит  пора яростных, осенних   штормов, когда  остывающую Ладогу взбесившиеся   ветры  раскачивают  иногда до шестиметровой  волны.  Тогда  на преодоление сорокакилометрового  водного  пути  от острова  до  ближайшего карельского города Сортавала  решаются лишь бывалые и отчаянные  капитаны.
    В это время  на острове и начинается  основательная, хлопотливая  пора  подготовки  к длительному отопительно-зимнему  сезону. На  причал  Монастырской бухты с материка прибывают баржи с  добротным  запашистым  кругляком, И тогда  въедливая  островная тишина разрывается от  визга  бензопил и рокота  тракторов, развозящих дровяной  распил  по хозяйственным  сараям, застывших  неприглядным  нагромождением в центре посёлка.
   К началу   штормов островитяне  стараются создать максимальный  запас дизельного топлива для небольшой местной электростанции.  Ведь она является «плотью и кровью» островной жизни, и как бы  лишний раз доказывая  неопровержимую  истину о полной энергетической зависимости  человека в этом мире: если он обеспечен теплом и светом,  значит,  тогда и оправдан  смысл человеческой  жизни.
  Такой осенний ажиотаж на Валааме не случаен:  ведь  в январе Ладогу затянет мощным ледяным панцирем, и попасть на остров можно будет только по зимнику или вертолетом. Да и районная  потребкооперация  в этот предштормовой  период  не дремлет. Ежедневно небольшой музейный теплоход  доставляет на остров всевозможные  грузы, и с причала  к магазинным  складам уходит трактор с прицепом, переполненным  продовольственными и промышленными товарами.
   В этот сложный  период  в жизни  островитян  происходит   важная  корректировка: большинство  музейных  сотрудников  отправляются  на «зимовку» в столицу Карелии,  в благоустроенные  кабинеты  городского  офиса. Наверное, в этом и заключается «особенность режима»  музейной  работы, о которой Иноземцева  предупредил    Михайлов   при  первой же встрече.
   Но все  эти внутриведомственные   подвижки  начнутся  месяца через два. А пока  с заведующей  отделом  реставрации  музея Татьяной Раскиной, невысокой, миниатюрной брюнеткой бальзаковского возраста, Иноземцев шёл  по центральной  усадьбе поселка, и  его спутница  в очень живой, экспрессивной манере  рассказывала о валаамском житье-бытье.  Её моложавое  лицо ещё очень привлекательно, а жгучие,  агатовые  глаза  наполнены  неподдельным  воодушевлением.   Как  человек, досконально знающий специфику  музейного дела  и островных  проблем,  она всё  время пыталась  заинтриговать собеседника то какой-то необычайной информацией, то откровенно   наводящими  вопросами.
   Через сквозные  арочные ворота  внутреннего  каре, которое белоснежным прямоугольником  окружило  территорию  собора, они подошли  к главному  входу Спасо-Преображенского  храма.  Он был закрыт на реставрацию, и. его пять шлемовидных  куполов, покрытых свежей  медью, едва просматривались  через деревянные  переплёты строительных лесов, которыми доверху  был  зарешечен фасад здания. И только остроконечная  главка  семидесятиметровой, трёхъярусной колокольни с  позолоченным  крестом четко выделялась на безоблачной синеве  неба.
   Паперть  собора напоминала  крыльцо  добротной крестьянской избы. Оштукатуренный арочный  козырек опирался на массивные, фигурные  столбы из тёмно-красного, полированного гранита.
- Так какая, по-вашему, главная  проблема на острове? – несколько лукаво спросила Раскина,  приоткрывая  еще не лишенные  свежести, красиво очерченные губы в белозубой улыбке. И тут же, тряхнув короткой, модной стрижкой, бесхитростно ответила:
- Ладно, не напрягайтесь, все равно не угадаете…
И она популярно,  не спеша  стала  объяснять главную интригу островной жизни.
   - Не секрет, что многие  бытовые проблемы островитян возникают из-за недостаточного энергоснабжения. Сами понимаете,  мощности небольшой дизельной электростанции для решения  всех хозяйственных вопросов явно не хватает. Поэтому на острове преобладает примитивное  печное отопление с использованием дров. Но в  природном заказнике  запрещена  рубка  лесов для хозяйственных целей, а использование других видов топлива, скажем, того же угля – это  очень не дешевое удовольствие,  да и противоречит всем экологическим  нормативам.  Вот и получается замкнутый круг. Вроде бы  сама природоохранная  деятельность музея-заповедника становится  для аборигенов  настоящей  обузой.   Как должен относиться  местный житель,  например,   к музейным  знакам, запрещающим в валаамских лесах сбор грибов, ягод и любительскую охоту? Хотя все эти запреты, как мы понимаем, адресуются, прежде всего,  нерадивым  туристам, а для  островитян  всё  равно, что мертвому припарки. Людям как-то жить надо, а сбор ягод,  грибов или тот  же рыбный промысел  для коренного люда  во все времена являлись неплохим  подспорьем в решении продовольственной проблемы, особенно сегодня, когда дефицитные продукты  без талонов  не  приобретёшь.
   Раскина   достала пачку сигарет «Мальборо»,  чиркнула  миниатюрной зажигалкой  и с наслаждением затянулась.  Изящно выпустив струйку дыма,  она с тем же воодушевлением  продолжала:
   - Думаю, что разработчики музейного  проекта   продумали не  все точки соприкосновения  двух  абсолютно разнородных  объектов жизнедеятельности.  Ведь по сложившейся традиции островитяне  используют  для бытовых нужд  келейные  корпуса и хозяйственные  монашеские  постройки.  Ведь они  вместе с другими культовыми зданиями входят в архитектурно-исторический  ансамбль  монастыря. А значит,  являются памятниками  культурного наследия, которые,  как известно,  требуют особого режима  хранения  и ухода, определяемого  всевозможными  инструкциями.  И, самое главное, кто должен сегодня  финансировать  расходы на содержание и ремонт  жилого фонда  – Министерство  культуры Карелии или местные Советы?
   В своей откровенной запальчивости  Раскина   то и дело  переходила  на скороговорку. Но это нисколько не умаляло  впечатления от её эрудированной убедительности и логики рассуждений  настоящего «профи» музейного дела. Да и по всему чувствовалось, что она -  человек прямой, не любящий кривить  душой.
   Через  филёнчатую  входную  дверь они прошли  в  двухэтажный  собор.  В  прохладном  полумраке  нижнего храма с массивными колоннами, разделяющими его на несколько нефов, через замутненные  стекла  высоких  прямоугольных  окон пробивался  жидкий свет,  но  его явно  хватало, чтобы определить  плачевное состояние настенной живописи.  Когда-то яркая краска уже пожухла или осыпалась, и казалось, что своими строгими,  размытыми  временем   ликами,  святые как бы  пытались  выразить  немой протест человеческому равнодушию и бесхозяйственности.
   Видимо, почувствовав  мое удрученное состояние,  Раскина  как будто несколько ожесточилась,  и в её голосе то и дело проскальзывали  оправдательные нотки:
   - Не секрет, что сегодня  всевозможные  дельцы из Министерства культуры   все беды по реставрации монастырского комплекса валят  на музей.  Дескать, в стране объявлена перестройка, а здесь на острове, где музей является главным  координатором  всех ремонтно-восстановительных  работ,- тишь,  гладь да божья благодать.  А  местные  дилетанты злословят,   за глаза  «дачниками» нас  называют: неплохо, говорят, устроились  работнички  культуры. Летом островной экзотикой наслаждаются, а зимой  сбегают в столицу Карелии, подальше от  валаамских бытовых проблем. А как объяснить этим   зубоскалам, что современная  музейная реставрация – это целая научно-производственная  отрасль?  Для того, чтобы восстановить  какую-нибудь  архитектурную деталь собора или фрагмент  настенной  росписи,  нужно,  прежде всего, досконально изучить оригинал  или его фотокопию, разобраться в истории «заболевания»  объекта и обосновать  методику его восстановления. Ведь проще всего соскоблить со стены старую краску  и намалевать новую картинку. А будет ли  она  отвечать требованиям  историчности, научности и художественно-эстетической ценности? Вот и хватает работы на материке в осенне-зимний период,   постоянно, высунув язык,  мотаешься с документами  по всяким  худсоветам и кафедрам научно-реставрационных  институтов.
   Возле  облезлых стен нижнего  храма почти до сводчатого  потолка, который своими рёбрами-дугами стягивал  верхнюю часть прямоугольного здания,  были  возведены леса.
- Второй год с помощью московских и  ленинградских реставраторов производим консервацию настенной живописи,- продолжала  Раскина. –  То есть, пытаемся  предотвратить  дальнейшее разрушение и  закрепить  остатки  той красоты, которая была создана здесь живописцами-монахами.  Да вот беда. Почти все  бесценные  образцы настенной живописи нижнего храма   утеряны  безвозвратно. Пока идут суды-пересуды по выработке  методического решения, время безжалостно работает против нас. Да что  сетовать на время! Иногда и сам человек показывает  удивительные  образцы своей  безрассудной деятельности. Говорят, что в 60-е годы   райпо  использовало нижний храм под  продовольственный  склад, а для его обогрева шла в ход  уникальная  церковная  утварь. Не знаю, можно, конечно, объявить «перестройку»  в любой сфере жизнедеятельности.   Но  возможно ли  в одночасье  переформатировать  сознание  человека и его отношение к своей истории и культуре?..
    - Но разве  храмостроительство  не является издревле  надежным способом манипулирования  человеческим  сознанием?
   - Спорить не буду, но мне  как  инженеру-строителю  кажется, что храмовое  зодчество  -  это  одна из форм отражения действительности. Она  является, если хотите, своеобразной  летописью  человечества, а один церковный собор может заменить сотни теологических  доказательств существования  Бога. Ведь что такое православный храм с точки зрения  христианских канонов? Прежде всего – это  символ  божественного предопределения   всего сущего во Вселенной, устремленность к непогрешимому  христианскому идеалу – Царствию Небесному, в котором отражаются жертвенность и раскаяние за муки Христа и  наше  грешное земное существование. Отсюда и обязательные архитектурные элементы  храмостроительства: золотые кресты на тянущихся  ввысь колокольнях,  монументальность, торжественность  и величие  церковного  интерьера.   А вот небесные полусферы куполов,  опирающихся на мощные колонны, -  это  как бы  свидетельство  нерушимой   христианской  веры. Заметили над входом  в собор изображения  двух святых?  Это преподобные  Сергий и Герман, греческие  монахи, которые, по преданию, ещё в десятом веке посетили  Валаам и основали  здесь христианское сообщество. Во имя этих  миссионеров-первопроходцев и освящён нижний храм собора,  под  фундаментом которого, по преданию, захоронены их мощи.
   По широкой, гранитной лестнице они  поднялись  в верхнюю церковь, которая  была освящена во имя Преображения  Господня. Здесь намного светлее, хотя настенная роспись тоже едва просматривалась  через деревянные  нагромождения  лесов. Но  свет, пробивающийся через узкие  мозаичные  окна  главного барабана,  создавал  удивительный эффект «парения» центрального купола, необыкновенное ощущение устремленности  к Богу.
   Как опытный экскурсовод  Раскина  всё время подкрепляла свой рассказ «аргументами и фактами», стараясь тут же подвести  собеседника к тому или иному выводу:
   - В верхнем  храме  мы тоже видим признаки русско-византийского стиля, который заметно преобладал в православном  зодчестве конца девятнадцатого века. Прежде всего - это гармоничное, классическое  распределение  всего архитектурного пространства  застройки.  С одной стороны, величие форм,  пышность декоративного оформления с элементами  народного зодчества, с другой же,- строгое  утилитарное  предназначение  каждой  архитектурной детали. Ведь по православному канону Церковь  - это Дом Божий,  который как бы объединяет два царства - земное и небесное.  Полутемный нижний храм как символ  грешной земной юдоли, и наполненная  «божьим» светом верхняя церковь, как олицетворение  возвращенного  рая. А для связки  этих архитектурных символов в единое  целое понадобилось на стенах, колоннах и сводах  собора нарисовать  около  двухсот  изображений  святых, икон и картин из библейской жизни. И тут монастырская  братия  из иконописной мастерской обители  во главе с  иеромонахом  Алипием  при возведении храма совершили  настоящее чудо. Ведь недаром этого  художника-самородка   называли валаамским  Рафаэлем…
   Готовясь к поездке на Валаам,  Иноземцев со свойственной ему въедливостью в любое незнакомое дело проштудировал  несколько популярных книг по истории  православного храмостроительства  и имел  некоторые  представления  об архитектурных стилях. Поэтому с интересом слушая Раскину,  он  с присущей ему логической прозорливостью   фиксировал  пробелы в её  рассуждениях,  стараясь найти   достойные контраргументы в своих редких полемических выпадах.  Он всегда недоверчиво и скептически относился  к  громогласным, популистским утверждениям, претендующим на непререкаемую истину,  и поэтому  сдержанно, но решительно возразил своей  несколько эмоциональной собеседнице:
   - Однако разве русско-византийский стиль  не  был в какой-то мере искусной стилизацией,  неся в себе  признаки  причудливого смешения  архитектурного  романтизма  первой  половины девятнадцатого века  и  стиля  модерн двадцатого столетия?  К тому же,  в нём,  как я понимаю,  нашли отражение все противоречия,   а также социально-экономические и идеологические  тенденции  дореволюционной  России. Ведь они,  так или иначе,  были  воплощены  в пресловутом  лозунге  царского  министра просвещения  Уварова  - «самодержавие, православие, народность».  С одной стороны, церкви  и государству нужно было  с помощью православной византийской  культуры   закрепить  и  показать  незыблемость церковно-монархической власти.  С другой же, -  архитектурные  веяния того времени в той или иной степени являлись отражением  самобытности  национального  самосознания. А оно, как известно, начинало в то время  просыпаться  для  решительного социально-политического  противостояния    антинародному монархическому режиму...
- Да, трудновато спорить со студентом последнего курса университета, - тут же парировала  Раскина  со сдержанной иронией.-  Хотя  ваши рассуждения бесспорно достойны всяческого уважения,  -  но поймите:  любой стиль в искусстве – это, прежде всего,  историческое  явление, несущее в себе через образную систему признаки идейно-эстетического  понимания той или  иной проблемы эпохи. А Валаам, если хотите, это яркое отражение той драматической борьбы религиозной и атеистической мысли, которой всегда была наполнена наша  многострадальная история.
   По крутой, винтовой  лестнице  они поднялись  на  колокольню, где висел позеленевший от времени большой монастырский колокол,  видимо,  оставленный монахами при поспешном финском  исходе.  С высоты  птичьего полёта, осенний Валаам  казался экзотическим  зверем  с   ярко-рыжей  окраской, золотистым   пятном  отражавшемся  на   зеркально-зеленоватой  глади  Монастырской бухты.  Отсюда, как на ладони, была видна  вся  центральная  усадьба с келейными  корпусами внутреннего и внешнего каре,  тремя фруктовыми садами, старым монашеским кладбищем,  белоснежным  водопроводным  домом с насосной станцией, а чуть поодаль –  виднелся  красно-кирпичный  работный  дом, который  всегда являлся  для  островитян надежным  средоточием жилых и складских помещений.
   Высота  всегда  настраивает человека на размышления. Может быть, поэтому здесь, на колокольне,  в голосе Раскиной зазвучали  философски-обобщающие  интонации:
- Ходит популярное мнение, что на Валааме, как в капле воды, просматриваются   проблемы  России. Безусловно, в возрождении и укреплении  монастыря  сыграли в своё время  научно-технические  достижения  эпохи  капитализма и незыблемые  религиозные догматы  православия.  Однако  победившая социалистическая  революция  в корне  изменила  идеологические ориентиры общества,  сделала приоритетным  научно-познавательное мышление, тем самым как бы продолжая извечную дискуссию с метафизическими  постулатами христианской церкви. И все-таки, мне кажется, что нельзя и сегодня  напрочь отбрасывать  православную  составляющую  нашей  истории. Особенно ту,  которая навечно сохранена в  церковном  зодчестве, в незабвенных  памятниках  культуры. Ведь по христианскому канону церковь – это икона преображенного Космоса и храм божий,  начало всего светоносного и  нового, что должно господствовать в мире. И примером этому может служить Валаамский монастырь девятнадцатого века  как образец гармоничной, ансамблевой застройки окружающего пространства. Понимаете?  Гармоничной  и ансамблевой!   А почему бы в таком ракурсе не  решать сегодня  все накопившиеся  государственные проблемы?..

Из дневника Иноземцева
   … Вопрос, как бы исподволь  заданный  напоследок  Раскиной   во время нашего посещения  Спасо-Преображенского  собора,  болезненной занозой  застрял где-то на подсознательном уровне.  В стране  четыре года назад была затеяна эта помпезная  реставрация  всей  общественно-политической системы,  а после всех  громогласных заявлений  в  Чернобыле  рванул  атомный  реактор, посеяв в обществе  своим смертоносным, радиоактивным  выбросом  зачатки  нездорового скепсиса  и недоверия.  Говорят, что именно  попытка  власти  исказить  истинные  причины  трагедии,  а также стремление  занизить  число людей, зараженных радиацией,   привели к массовым протестам и выступлениям  ликвидаторов  аварии, а также  появлению  в обществе  явных  диссидентских  настроений. Думаю, что  святая  вера общества в гуманность и справедливость   «горбачевских  реформ»  в то время значительно пошатнулась, и сегодня  в Советском  Союзе  наступает, хотя  и  с трудом,  эпоха  демократических перемен…
… Но почему за четыре года в жизни страны  не произошло коренных изменений, а в народе всё чаще  поговаривают  о «перестройке»,  как  об очередной  попытке  партийной верхушки сохранить свою власть, всего лишь несколько отреставрировав  пошатнувшееся здание общественно-политического строя?  Одним словом,  произвести  косметический ремонт  тоталитарной системы, преобразовав её в социализм с «человеческим лицом».
   …И всё-таки, когда задумываешься о сущности и природе человека, зачастую не  можешь найти  ответа, поставленного ещё на заре человечества   философией  и литературой.  Что такое, в конце  концов, человеческая  личность?  Оригинальный,  закономерный  продукт  социальных  отношений  или  всего лишь – порождение  самобытных физико-биологических  свойств окружающей нас материи  и спонтанных, не зависящих от нашей воли, космогонических   явлений?..
4
      Иноземцев в  последнее время  с некоторой подозрительностью относился к женской откровенности. Как  говорится,  возраст и жизненный опыт  обязывали.  Поэтому в  прищуре его  глаз, обращенных к  молодой  симпатичной собеседнице,  то и дело можно было уловить  искры снисходительно-сдержанной  иронии. А сидящая напротив пышнотелая, кареглазая сотрудница  отдела реставрации   Наташа Панина, уходящая в декретный отпуск,  без умолку  говорила, сразу же перейдя на беспардонное «ты»:
-  В общем так. Экскурсионный сезон на Валааме закончился,  и многие  работники музея через неделю-другую  начнут  переезжать на зиму  в Петрозаводск.  А переезд этот, сам понимаешь,  нужно осуществить до начала  занудных  ладожских штормов. Из начальства на острове  зимовать останутся  как всегда  наш бессменный  «зам по АХЧ»    Кузнецов и  старший научный сотрудник отдела  фондов  Новицкая.  Кстати, умная, эрудированная  и очень  привлекательная  женщина, и, самое главное, одинокая и не равнодушная  к особям мужского пола. – В  голосе  Паниной появились откровенно  насмешливые, провокационные  нотки. -  Или на Валаам прибыл  морально-устойчивый  представитель  мускулинной  породы,  равнодушный   к изощренным  женским  соблазнам? Учти, на  нашем «святом» острове очень  свободные нравы. Да ладно, скоро всё сам поймешь.
   Украдкой поглядывая на трогательно  округлившийся животик Паниной, Иноземцев невольно испытывал  потаённую зависть, переходящую в тихую ноющую боль,  вспоминая  недавний разговор с  женой  по телефону. А истинный смысл  рассуждений  Паниной о  «свободных валаамских  нравах»    раскрылся для него несколько позже, когда Иноземцев узнал  о затянувшемся «служебном романе»  Наташи  с заведующим отделом  по природе и экологии  Владимиром  Паниным. Рослый и  стройный, несколько  флегматичный  красавец, Панин  был  ко  времени их,  далекого от платонизма,  знакомства  уже  закоренелым «женатиком» и имел семью на  материке.   Отсюда, как понял  Иноземцев, и сложилось у этой молодой  и своенравной,  женщины,  насмешливо-скептическое  мнение о моральной неустойчивости  мужчин.  И думая  об этой типичной  любовной  истории,  Иноземцев не без легкой иронии    вспоминал  библейскую  притчу  о святом, непорочном зачатии и заповедь  о греховности прелюбодеяния. 
   Глядя на Панину, окрашенную в  яркий, рыжий цвет, ловя  хитровато-маслянистый блеск  её глаз, Иноземцев почему-то думал о кознях природы, сумевшей дать ум  женщине для  тщательной маскировки  своих  помыслов. Хотя  Панина  вовсе  не  производила впечатления  беззаботной, легкомысленной  простушки,  а за её вполне  резонными  рассуждениями угадывался  здоровый,  прагматичный  ум.  Да и в профессиональном  отношении  она не выглядела  беспомощным дилетантом. Не зря же закончила инженерно-строительный  институт.  Где-то за полчаса она сумела разложить  по полочкам довольно-таки  непростой и запутанный  узел межведомственных  отношений, сложившихся  на острове в это нелегкое,  перестроечное время.
- Слышал, что говорят в народе о  перестройке? – с лукавой  усмешкой спросила  Панина.- Прежде чем метать молот,  надо было сначала  серп  отцепить.
   С юмором у Иноземцева было  всё в порядке, поэтому он незамедлительно отреагировал на выпад  коллеги:
   - Есть и другая, не менее интересная,  притча.  Пошли  в лес за хворостом, а сколько дров наломали. Несколько лет только и делаем, что пилим.
   Панина откровенно и заразительно  рассмеялась.
   - Да, в мудрости нашему народу не откажешь. Не в бровь, а в глаз.  Нам бы эти дрова да на Валаам. Сразу же половина социальных проблем была бы снята. Ну а если серьезно, то объявленное  нашей властью «ускорение»  на острове  почти не ощущается. Как говорится, не до жиру, быть бы живу. Особенно всё это несоответствие  видишь, когда читаешь  постановление  правительства по  развитию поселка Валаам и музея-заповедника. На бумаге как всегда всё красиво выглядит,  планов громадьё  захватывает!  Посуди сам. – Панина  порылась в ящике стола, и, достав  какой-то документ, с нескрываемым  сарказмом  начала цитировать целые фрагменты текста, делая при этом многозначительные  паузы:
...Совет Министров РСФСР постановляет...  Обеспечить силами  института «Ленгипрогор» разработку Генерального плана  развития  Валаамского историко-архитектурного и природного музея-заповедника  на 1985-1990 годы с предоставлением  проектно-сметной документации на строительство сооружений и приспособления  памятников  истории и культуры  под жилищные и культурно-бытовые цели... Министерству жилищно-коммунального хозяйства и Совету  Министров Карельской АССР разработать проектно-сметную  документацию на строительство водопроводных, канализационных сетей и объектов коммунальной энергетики на острове... Министерству  культуры  РСФСР и Совету Министров Карельской АССР разработать перспективный план реставрации и использования  памятников истории на Валаамском архипелаге...
    Панина остановилась и с тем же ироничным  апломбом  переспросила:
   - Ну что, впечатляет?  А если  все эти грозные циркуляры сравнить с жизненными реалиями, то получается, что уже несколько лет музей и подрядные организации на Валааме  работают  вполсилы, а проект  Генерального  плана всё ещё находится  в стадии согласования и корректировок. А догадываешься почему?
    - Наверное,  как всегда денег не хватает. Ведь сапожник всегда без сапог ходит.  Кому не  известно наше финансирование  культуры  по остаточному принципу?
  - Твоими устами да мёд пить! Хочу тебе откровенно признаться, что  сегодня только туризм спасает музей от полуголодного  финансового положения. Ведь на каждом  сотруднике  висит обязательная экскурсионная нагрузка, и это несмотря на то, что  каждый сезон на маршрутах работает около ста нештатных экскурсоводов, в основном из Москвы и Ленинграда. А в  год  музей  принимает  более ста тысяч туристов. Так-то! Вот и выходит, что летом на Валааме экскурсии  водим, а зимой  по петрозаводским  квартирам  отсиживаемся. А монастырская реставрация  пока на честном слове держится.
   - Зачем же администрацией музея  установлен такой непроизводительный, сезонный график  работы?
  - А ты попробуй поработать на Валааме зимой в промерзших, сырых кабинетах, когда весь  остров  сидит на печном  отоплении да на электрообогревателях.  Министерские начальники иронизируют: дескать, до  централизованной  системы  теплоснабжения  остров Валаам ещё не дорос.  Вот перезимуешь разок, тогда на собственной шкуре всё и узнаешь. Хотя, честно говоря,  партия и правительство  островитян вроде бы в обиду и не дают. Вот недавно Валаам приравняли к районам  Крайнего Севера. А отсюда, значит, появились и небольшие надбавки к зарплатам  да по две банки тушенки и сгущенки в месяц  на каждого брата.  Кстати,  тебе о капитальной зимней квартире уже сейчас думать  нужно. В летней гостинице долго не протянешь. Ведь, наверное,  и  семья  на материке осталась? Ну-ка позвоню я  в ЖЭК, нашему  главному домоуправу Красниковой. Как говорится, куй железо, пока горячо.
   Она  набрала номер телефона, и в её голосе  появились начальственные нотки вперемешку с вкрадчиво-льстивыми  обертонами:
   - Привет, Татьяна Александровна. Узнала?.. Да вот в декретный отпуск на материк  собираюсь... А к нам тут симпатичный мужичок на работу приехал. Пока вместо меня рулить будет.  Да ты, моя красота, всё правильно поняла  -  позарез приличная  комната нужна. Ну, хотя бы та, что на втором этаже Зимней гостиницы пустует.  А как же! Вся музейная  недвижимость у меня на строгом учете.  Ладно, думай.  Завтра  он  подойдёт с заявлением...
... Как всегда  новая  работа начинается для человека с каких-то неожиданностей или   приятных треволнений. Иноземцев  за долгие годы скитаний по стране  хорошо изучил  этот долгожданный, незабываемый трепет первых впечатлений и знакомств. А заместителя  директора музея по административно-хозяйственной работе  Кузнецова  можно было  без всякого сомнения  причислить  к разряду незаурядных людей.  Впрочем, как понял  Иноземцев, вплотную  познакомившись с Кузнецовым, директор  музея окружал себя нужными ему людьми продуманно и осторожно, используя при этом накатанные в обществе методы и  принципы корпоративно-служебных и личных связей. А они, как выяснилось, на  отдаленном, глухом острове  проявлялись  не менее  пышным цветом, чем на материке.
    В принципе, Иноземцев с Кузнецовым  были почти  ровесниками. Да и по внешности во многом  схожие – оба низкорослые и светлоглазые. Только вот  Кузнецов, по сравнению с коренастым  темным  шатеном Иноземцевым, был предельно черняв, жилист и худощав.  Его скуластое лицо обрамляла  аккуратная  бородка-шотландка, а из-под слегка опухших век на собеседника то и дело устремлялся тяжеловато-мутный   взгляд.  «Наверное, попивает мужик»,- снисходительно решил про себя Иноземцев, потому что и сам, чего греха таить,  совсем недавно  принадлежал к разряду  «закладывающих» людей,   невольно втянутых   в многочисленное  алкогольное  содружество  советской страны. Да и  по жизненному  опыту Иноземцев уже давно усвоил одну непреложную истину: выпивающие  люди, как правило,  всегда предельно разговорчивы.. А Кузнецова, кажется , никто и за язык не тянул:
-  Понимаешь? Я на  Красном скиту живу, что в семи  километрах отсюда,- напряженным, осипшим после выпивки голосом откровенничал  он.-  А рядом - большая Никоновская  бухта, куда  ежедневно причаливают  туристические теплоходы. Вот вчера один знакомый капитан, в рот ему шпрот, и накачал  казённым  спиртом...
   « Видимо,  нужно  начальника  выручать»,- великодушно  решил Иноземцев, вспомнив, что собираясь на Валаам, он прихватил с собой  две  бутылки марочного портвейна, за которыми   доблестно выстоял в длиннющей очереди  в одном из гастрономов Железногорска. Алёна,  пряча вино в дорожную сумку, деловито рассуждала:
 - Сам понимаешь, во время сухого закона спиртное становится  на вес золота. Авось, пригодится  на дело.
     Поэтому на свой страх и риск Иноземцев  предложил:
- Ладно, у меня кое-что имеется в запасе. Пошли в  гостиницу. Только вот..., - замялся Иноземцев, - удобно ли?  Вроде бы рабочий день  только начинается.
   Кузнецов  понятливо просветлел  лицом, уловив тонким чутьём опытного  выпивохи неожиданную опохмелку.
   - Моральные переживания можешь отбросить в сторону,- Кузнецов  запанибратски хлопнул по плечу   Иноземцева.- Валаам тем и хорош, что здесь над человеком не довлеют занудные законы трудового кодекса.  За аморальное поведение и  нарушение производственной дисциплины здесь практически не увольняют. Потому что каждый трудящийся человек на острове, как дар божий. Понял?
  На крыльце  летней  гостиницы они столкнулись с  коренастым, усатым крепышом в кожаной куртке и фирменной  флотской  фуражке.  Как понял из разговора Иноземцев, это был  капитан  музейного судна  Фролов – почти  легендарная личность речного судоходства на Ладоге. Трезвым он бывал, как и многие сподвижники  по его романтической профессии, только в исключительных случаях. На его одутловатом,  с сероватым  оттенком  лице  Иноземцев опытным  взглядом уловил  явные следы бурной вчерашней попойки.
   - Ну что, Борис Никифорович, в рейс  собрался?  Как говорится, семь футов  под килем, а попутного ветра  в парусах сегодня  и так хватает,- обратился к капитану  Кузнецов, и в его голосе послышались небрежно-командирские нотки. – Не  забудь передать документы в сортавальское райпо. Скажи, что товары заберем следующим рейсом. А, вообще, чувствуется, что Ладога уже  начинает  показывать  свой  норов.
   - Да,  штормит приватно,- озабоченно отозвался Фролов. – До четырех метров волну синоптики обещают. Думаю, что через недельку-другую будем сворачивать навигацию. Уже сейчас швартуемся на пределе.  Не стоит ожидать, когда   ударят морозы  и  по Монастырской  бухте начнет  гулять  шуга. Ведь  речное  судёнышко – это вам не атомный ледокол...
   Иноземцев распечатал бутылку.
 - Ну что ж, давай выпьем за наш всесильный сухой закон, самый гуманный закон в мире! – Кузнецов  смачно крякнул и с наслаждением опрокинул  в рот  полстакана золотисто-пахучей  влаги. – А себя почто обделяешь?
   - Да так. Принципиально. Я на Севере вдоволь попил её, родимой.  Там до перестройки даже питьевой спирт был  в свободной  продаже. Я, грешным делом, чуть было  до беляка не  дошел. Хорошо, что  вовремя  сухой закон объявили. А  перед  поездкой на Валаам решил напрочь со спиртным завязать. Как-никак, а на святом острове всё-таки  решил жизнь  начать...
   - Да, задачку ты себе поставил архиважную,- злорадно хмыкнул  Кузнецов.- Желание начать новую жизнь, как  правило, приходит не  от хорошей жизни. Решил, значит,  таким образом, духовно  возродиться на Валааме? Но учти: и на  святого  духа бывает проруха. А Валаам сегодня – это тебе не пансионат для  благородных девиц и не духовная богодельня. Монастырской добродетелью  здесь уже давно не  пахнет. Сегодня  на острове  верующему человеку и помолиться негде – ни одной действующей церквушки, хотя  кругом одни монастырские святыни. А вот браги и самогона – хоть залейся. Не спасает даже самоотверженная борьба с «зеленым змием» доблестного  участкового милиционера  Ивана Александровича Исправникова. Да и  разве один в поле  воин?  И скажу тебе, как секретарь парткома, не кривя  душой:  оголтелая борьба с пьянством  завела  нашу страну  в очередной экономический  и морально-нравственный тупик.  Нашей  власти нужно не с пьянством  бороться, а от нищеты  избавляться,  о производстве товаров массового  потребления думать да культурный уровень  народа поднимать.  Будет, чем народу на досуге заняться, он и о  водке  перестанет  заботиться.  А то в отчетных  докладах на партийных съездах вроде бы  всё в ажуре, а в жизни зачастую – сплошной бардак.  Жаль, что покойный Андропов не сумел в стране порядок навести. И не смотри на меня, как на врага народа. Сегодня уже многие  рядовые коммунисты прозревать стали. Да ладно, как я понимаю, нам с тобой  в одной упряжке придется  работать. Михайлов   решил в музее небольшую структурную перестройку учинить и тебя моим  помощником сделать, Будешь  теперь числиться  главным специалистом  по эксплуатации и ремонту памятников культуры. Разумеется, под  моим чутким  руководством. Не забудь только сходить  к секретарю и в приказе расписаться. Сам понимаешь, должность важная и незаменимая в нашем музейном деле. А твои смотрители  автоматически, значит, переходят  под  мое управленческое  крыло. Так что пошли  производственную планерку проводить, народ   уже, наверняка,  заждался. А винишко до лучших  времён прибереги. Я тебе еще много  интересного  о  жизни  расскажу...


5

   В  конторе  музея  Кузнецов  мгновенно  преобразился. Его крупные, мясистые губы то и дело кривились в строгой, самодовольной улыбке, а  на  измятом, похмельном  лице  появилось  небрежно-начальственное выражение.  Он едва заметным кивком  ответил на заискивающее  приветствие  сидящего у входа неизменного  музейного  стража   Прохорова, шестидесятилетнего, с болезненным  видом  мужика, который чудесным образом зацепился на Валааме после скоропалительной эвакуации  Дома инвалидов на материк.  Почти целый день, опираясь на самодельный   деревянный костыль,  ветеран войны  неподвижно сидел у входной двери  на старом, обшарпанном стуле,  а рядом на тумбочке  можно было заметить  нехитрые атрибуты  его служебной деятельности – небольшой кипятильник, белую эмалированную кружку  и стеклянную банку с крутой  чайной заваркой. Прохоров  каждого посетителя встречал тоскливо-безразличным взглядом, но иногда его  сморщенное, покрытое  седой щетиной лицо,  светлело  какой-то вымученной улыбкой,  и    усохший  старческий  рот обнажался  редкими, пожелтевшими  зубами.
   Возле кабинета  Кузнецова  негромко переговаривались  музейные работники, видимо, ознакомленные с приказом директора о структурной  реорганизации. Одни женщины  хмуро и молчаливо  курили, другие лениво  пощелкивали семечками. В этой разношерстной  компании, как заметил  Иноземцев, преобладали сравнительно  молодые, женские лица.
   Кузнецов  открыл кабинет, и в его голосе послышались снисходительно-командирские  нотки:
   - Милости прошу к нашему шалашу, – небрежным жестом пригласил  он в кабинет рабочих. -  Только порядок и чистоту соблюдать неукоснительно, а, значит,  на полчаса забываем  о семечках и сигаретах. А ты, Петрович,-  обратился он к  Иноземцеву,- можешь занимать место за столом напротив.  А почему, девоньки, сегодня в кабинете тепла не чувствуется? Или думаете, что с работников АХЧ  меньший спрос будет? Давайте сразу договоримся: печи в конторе музея будем начинать топить с семи утра. Понятно?
   Рабочие угрюмо промолчали, зная строптивый, несговорчивый характер зама. И только одна худощавая, черноглазая молодуха, не скрывая ехидного задора и заметно храбрясь, попыталась возразить:
   - А откуда  теплу взяться, если дровяной склад за триста метров от конторы находится.  Сколько вязанок  на своем горбу за день может  принести наша бригада из   пяти  баб,  чтобы  все музейные топки обеспечить?  Да и не дрова это  - одна  сырость. Только с причала привезут – и сразу в печь. Даже элементарный сухой  запас не успеваем сделать, всё  с колес идет. Пока  печи  натопишь, вся  на мыло изведёшься. А мы ведь ещё женщины  в самом соку, нам бы рожать да рожать... Да и за свой каторжный  труд копейки получаем...
Кузнецов  недовольно зыркнул  на  Качанову, пытаясь оборвать её  на полуслове:
   - Тебя бы, девонька, да ко мне в партийные агитаторы. Ты  лучше скажи, где вчера своего  муженька, нашего незаменимого тракториста, потеряла? Или опять он после очередной халтуры  дрыхнет?
   -Хоть и муж, да в семье уже давно  не дюж,- опять огрызнулась Качанова, сверкая цыганскими  глазами.-  Все на  Валааме знают, что мы с Вовкой  два года назад  по разным кустам  разбежались, не успев даже детишек нарожать. Так,  только по документам в супругах числимся. Я уже грешным делом и забывать стала, какой он  в постели. Да  и какое ему дело до моего тела?  Чего-чего, а незамужних, аппетитных  баб на острове, как деревьев  в  лесу.  И чего вопросы  глупые задаете. Бывший муженёк о своих побегушках мне не докладывает...
   Неожиданно дверь распахнулась – и на пороге появился  сам  Качанов, детина лет под тридцать, что говорится,  – косая сажень в плечах. Он  безразличным, похмельным взглядом с почти двухметровой  высоты своего  роста обвел окружающих, и бесцеремонно уселся на свободный стул.
   - А мы-то грешным делом подумали,  что ты  в очередной загул ушел,- не удержался Кузнецов  от злорадной реплики. - Ну как, заведующий магазином  Свиридов  хорошо  за вчерашнюю халтуру расплатился?
   По  грубоватому, с многочисленными  шрамами, лицу Качанова  пошли  выразительные красные  пятна.  Со своим  вспыльчивым  характером и огромными кулачищами он никому не давал спуску на острове.   В  немногочисленном, приблатнённом окружении острова его уважали и побаивались, тем более, что полгода назад он возвратился из колонии, отмотав по хулиганке три года. А сейчас он даже  слегка  заскрежетал зубами от незаслуженного оскорбления,  и, видимо, сдерживаясь из последних сил, сквозь зубы прошипел: 
   - За такие шутки да полхрена тебе в желудке. Благодари  Бога, Олег Григорьевич, что ты в моих  начальниках  числишься. Кого-нибудь  другого за такой базар  давно бы по стене размазал. Да и, вообще, самое  похабное дело  чужие  добытки   считать.
    Кузнецов  несколько стушевался от такого напора подчиненного, но тут же взял себя в руки и попытался перевести разговор в официально-деловое  русло:
   - Ладно, парень, проехали.  Сегодня  поступаешь в распоряжение  поселкового Совета,  Подойдешь к председателю  Зайцевой, она тебе объяснит, по каким точкам  нужно  дрова развозить.  А свои страшилки можешь оставить  для  таких, как Сашка Попков, -кивнул  Кузнецов  в сторону тщедушного, патлатого паренька, который сидел возле  круглой печки и откровенно подремывал. – Я как бывший армейский офицер  и не таких   ухарей на своем пути  встречал. Понял? А для всех напоминаю нашу  главную стратегическую  задачу. Максимум  усилий  - на отопление собора, потом отдел фондов, ну, и, конечно же, контору музея... Да, вот хочу представить вам своего нового помощника Вениамина Петровича,- кивнул  Кузнецов  в сторону Иноземцева. - К нему можно обращаться по всем текущим вопросам.  Прошу  любить и жаловать.
   Иноземцев поймал на себе несколько осторожных, любопытных  взглядов. И  только Нинка  Качанова,  как бы подчеркивая  свой  особый статус «незамужней жены», скосила на него откровенно  блудливый,  вороний  глаз. От этого,   едва уловимого женского внимания  где-то внутри  Иноземцева  шевельнулось блаженно-потаенное  смятение, и он с каким-то вымученным  осознанием  греховности этого мимолетного ощущения подумал  о  жене, оставленной на материке. Невольно промелькнула коварная мысль: «Да, мирских  соблазнов на святом острове, видимо, хоть отбавляй. Попробуй-ка уйти  от этого похотливого, бесовского  искушения...».
   Иноземцев даже  не заметил, как в производственных  хлопотах пролетел рабочий день. Прежде  всего,  он посетил  дровяной склад, который находился во внутреннем дворике Зимней гостиницы. Под   дровяник  была приспособлена  ветхая  монастырская постройка из  красного валаамского кирпича. По всей вероятности, она имела когда-то крышу, а сейчас сиротливо стояла под  открытым небом,  сохранившая,  только  ветхие деревянные ворота, возле  которых  лежала свежая куча дровяного распила, источая  духмяный  смолистый  запах. А на объёмистой чурке сидел в поношенной брезентовой куртке  Попков, и, смачно  потягивая сигарету, опирался  на рукоять  массивного колуна.  Заметив начальника, он сразу угодливо заулыбался и охотливо заговорил, как бы пытаясь излить наболевшие, сокровенные мысли:
- Дрова у нас  на вес  золота. А если бы  кто знал,  как дается это тепло и обогрев музейных помещений! Печей-то вон сколько, поди,  в день не менее полкуба дровишек требуют. А заготовители - я да Вовка  Качан,  Вот и вся  мужская рабсила.  Музейным  работникам,  самое главное,  тепловой режим подавай, особенно в соборе и отделе фондов.  Иначе всё это хозяйство без надлежащего  ухода за зиму  отсыреет и плесенью покроется.  Приедут летом  реставраторы в тот же собор, будто  к разбитому корыту. А мы практически  вдвоём  пашем. Сначала на причале  распускаем бензопилами бревна  на чурки, потом  грузим  их в тракторную тележку,  увозим на склад и колем. Вот так всю зиму и маешься.  А зарплата  за все наши подвиги известно  какая  - одни слёзы. Посмотрите, как наши девки  корячатся...
   К куче  поленьев то и дело подходили  музейные  работницы, которые присутствовали на утренней планерке в кабинете Кузнецова.  Они  бросали наземь толстые пеньковые верёвки, изгибая  их полудугой.  Сложив объёмистую вязанку, они  стягивали её верёвкой  и, взвалив  на плечо,  пригибаясь  под  тяжестью ноши, разносили дрова  по музейным  помещениям. Как  выяснилось, этот «горбовой» метод был самым распространенным  способом  заготовки  дров  на Валааме.  «Только в трудах посильных мы идём к смирению и покаянию, а через них к Божьей благодати»,- вспомнил  Иноземцев  слова о. Григория, сказанные им на теплоходе, и горько усмехнулся: богословское «словомудрие» звучало явной насмешкой над сутью человеческих отношений, веками  складывающихся  в размеренной  островной жизни. И особенно после объявленной в стране перестройки и принятия  очередного курса  на ускорение технического процесса.
  Неожиданно  возле склада появился  поджарый, белобрысый мужик, лет сорока. Он был в  кирзовых сапогах,  в которые были заправлены темно-синие брюки с узкой, красной  окантовкой, а  из-под  небрежно застегнутого   армейского бушлата виднелась синевато-серого цвета  рубашка, видимо,  из того же форменного,  милицейского набора.  В его округлых, иссиня-голубых  глазах можно было  то и дело уловить цепкий, настороженный  взгляд  бывшего опера.
- Здорово, начальник, - хитровато осклабился навстречу белобрысому  мужику Попков. – Давненько тебя поджидаю. Вот вконец  колун  затупился. Точило в твоей мастерской ещё крутится?   Поправиться бы маленько надо...
- Вам, алкашам, только бы поправляться, - в том же фамильярно-насмешливом тоне откликнулся  белобрысый. – Не волнуйся, парниша, у  Анатолия  Шевчука  всегда всё крутится.- Уже и коровку подоил, и ребятню накормил, и малого пацана  в детсад спровадил. А ты, гляжу, вчера опять бражкой баловался?  Эх, маловато я когда-то вас, салаг, гонял.  Вконец   молодежь распустилась.
- Да ладно, Михалыч, хватит воспитывать, кончилась твоя милицейская  власть. Как будто сам не такой.  Разве не за пьянку из участковых  попёрли? А всю зиму рыбку зачем впрок  ловишь  да в рассоле отмачиваешь? Не для того ли, чтобы  летом её  туристам за водочку  впаривать ?   Всё знаем, на Валааме каждый человек,  как на ладони.
   Шевчук, кажется, даже задохнулся от такой откровенной наглости,  и  его худощавое, скуластое  лицо порозовело от скрытой досады. Но,  видимо, привыкший за долгие годы работы в милиции  к самообладанию  и знающий злой язычок  Попкова   бывший опер   небрежно махнул рукой и только процедил сквозь зубы:
- Да что мне, пустобрёх, с тобой распотякивать, - Сам знаешь, что запил я после смерти Надюхи, жены моей горемычной. Разве не помнишь, что  не смогли  её  спасти  местные лекари  от  заражения крови  при  родах третьего ребёнка, не успели  вовремя  доставить в районную больницу?  Видите ли, у них тогда санитарный вертолет обломался. Да и что для них  молодая человеческая жизнь?  Ведь все огрехи в работе привыкли списывать  на особые  островные условия.  А сам что, разве от хорошей жизни закладываешь?  Наверное, не можешь забыть, как твоего отца, безногого  инвалида  войны  на острове Валаам в доме-интернате позорно от советской общественности  да интуристов  прятали?.. Только на могильной  тумбочке красной  звездой и отметили.  Да, ладно, пошли, наточу твой  инструмент. А то музей без дров останется.  Ведь  природа-матушка не ждет, потихоньку на зиму поворачивает. Смотри, какая   тёмная  тучища с севера заходит. Наверняка, к первому снегу...
   Плотницкая  мастерская, в которой работал Анатолий  Шевчук, находилась рядом, на первом  этаже  Зимней гостиницы. Музею это довольно обширное и светлое помещение со всем  техническим  оснащением досталось в наследство от Дома-интерната.
   Шевчук надел защитные очки, включил точильный станок – и от наждачного круга брызнули  снопы  искр. Иноземцев с интересом наблюдал, как в ловких, жилистых  руках  бывшего милиционера  поворачивается  головка  колуна. А Шевчук, выключив станок, осторожно чиркнул  по лезвию инструмента   большим пальцем, и удовлетворенно заметил:
   - Ну вот, теперь полный  порядок. Работай, парень, на благо  советской культуры...
   Когда  Попков ушел, Шевчук присел на табурет возле столярного верстака, закурил, и, видимо, задетый за живое ехидной  репликой, брошенной в его адрес Попковым возле склада, с несколько раздраженной обидой заговорил:
- Тоже мне, яйца курицу учат. Молодежь дюже прыткая пошла. Как же,  гласность и демократию объявили!  Только  от этого  демократизма  чаще всего словоблудием да элементарным  беззаконием  попахивает.  Понятно, что сегодня  сухой закон всех мужиков за горло хватает, бутылку спиртного  можно только по талону  в магазине приобрести. А кто эти талоны  штампует? Известное дело – местная власть. Да только почему-то эти дефицитные  фишки  все время  свободно по рукам  гуляют  и  зачастую служат  расчетной валютой  за многие  островные  услуги. Вот отсюда и  идет поголовная  пьянка. Когда ещё при  погонах  ходил,  хотел  было в этом деле порядок навести.  Да куда там! На словах поселковое начальство вроде бы соглашается, а на деле излишки  талонов каким-то чудесным образом в народ просачиваются. Вот с тех пор узелок  в памяти и  завязал: с начальством бодаться начнешь, только шишки на лбу набьёшь.  В  этом  угодливом  преклонении перед  властью,  наверное, и  особенность нашей островной жизни. До настоящей демократии ещё не один годок будем созревать. Да ты  не волнуйся, Петрович, и сам потихоньку втянешься в это хроническое заболевание...

6
   Иноземцев, вспомнив о своём квартирном  вопросе, заспешил в ЖЭК, который находился на другом  конце центральной усадьбы в двухэтажном Водопроводном  доме, напоминающем  издали  своим  белоснежным, изящным фасадом, скорее всего, добротный столичный особняк. Ведь не случайно к его строительству  приложил  руку   знаменитый зодчий  Алексей  Горностаев, которого по праву  считают одним из зачинателей «народного стиля» в русской архитектуре девятнадцатого века.
    Водопроводный дом  на острове - это  сплошное  средоточие  инженерно-бытовых сооружений. Его строительство  началось ещё  в прошлом веке при настоятеле монастыря Дамаскине. Уже тогда монахами в крутой скале был пробит  тоннель, через который из Ладоги при  помощи паровой машины шла закачка воды на  водонапорную башню, а оттуда она  самотёком расходилась по монастырской системе водоснабжения.  А сейчас здесь  находились  машинный зал дизельной подстанции, механическая  мастерская, а также производственно- бытовые помещения  ремстройучастка,  контора ЖЭКа  и поселковая  баня, которую топили традиционным, «дровяным» способом.
   Начальник ЖЭКа   Красникова  оказалась довольно-таки  миловидной, курносой  девицей.  Напротив неё сидел  молодой человек лет тридцати, в   очках, спортивной шапочке и замасленном бушлате. Он вел себя довольно-таки  непринужденно, как бы подчеркивая  свое законное право  на такое фамильярно-дружеское  поведение. Заметив Иноземцева, хозяйка кабинета сразу же посерьезнела, осадив насмешливо-строгим взглядом лучистых серых глаз  своего  говорливого  собеседника:
   - Ладно, муженек дорогой, шутки дома после работы  будем шутить, А  сейчас  заводи бульдозер и своими дорогами занимайся. Разве не видишь, что белые мухи уже срываться начинают?. Вот-вот завьюжит.  Да заодно не забудь и мусорные ящики освободить. Я же тебе не за красивые глаза полставки  рабочего  плачу...
   - Да ладно, женуля, угомонись,  - не переставал  балагурить парень.  – Куда убежишь от влипчивой островной  работы? Я, может быть, хочу с новым  музейным  начальством познакомиться, -  протянул он  крепкую, мозолистую руку Иноземцеву:
   - Сергей Красников, начальник и рабочий  в одном лице, вот привожу в порядок  дорожные  магистрали  посёлка  Валаам,-  шутливо-фамильярно отрапортовал он.-  Надолго к нам пожаловал, а то, знаешь, здесь  и своих курортников   хватает? Уже и присказка  сложилась: хорошие люди на острове не приживаются, а вот всякая нечисть задарма прилипает.
   -Вот от таких балагуров и трепачей хорошие люди и сбегают на материк,- уже с  некоторым  раздражением попыталась урезонить   мужа  хозяйка кабинета, Но муженек, был, видимо,  из разряда настырных:
 - Ладно, мать, не влазь в мужские разговоры. Вижу, у парня шея по- борцовски  накачана.  Если не секрет, каким видом  борьбы  занимался?
   - Да так, когда-то  борьбой  самбо  баловался, - нехотя отмахнулся  Иноземцев.
   - Вот и приходи  вечером  в наш  импровизированный  спортзал, пока последние  маты не утянули.  Покажем этим местным  петухам  настоящее  туше-фурше.  А то вечерами по поселку  вроде бы и страшновато стало ходить. Кинут  местные блатняки  стакашку за воротник, и начинают над  простым народом права качать.
   Когда  говорливый  муж удалился, Красникова  сразу же перешла на деловой тон:
   - Заявление на квартиру принесли? Скажу честно, вам повезло. Отдаю под квартиру одно из лучших  помещений  бывшего  интерната –  на целых пятьдесят квадратных метров потянет.  Голландскую печку поставите, перегородки сделаете – и получится шикарная двухкомнатная  квартира. Правда, с частичным благоустройством.  Монахи когда-то позаботились  и о водопроводе, и туалетах с канализацией. Только вот  о централизованном  теплоснабжении  в те времена даже и не думали.  Да и нашими соседями по этажу будете. Семья-то имеется?
   - Жена должна к Новому году приехать, а вот дети... пока в перспективе. Крайний Север не всегда способствует деторождению.
    -Да, понимаю вас...
   Красникова, уловив в  голосе Иноземцева  грустные нотки, видимо, решила его подбодрить:
   – А здесь с божьей помощью пойдут детки. Климат  на острове сравнительно здоровый  и мягкий:  по количеству солнечных дней в году Валаам нашим субтропикам не уступает. Выращивай  хоть овощи, хоть фрукты, только не ленись.
Она подписала  заявление, при этом добавив:
  -Его  нужно отнести  в поселковый  Совет председателю Веронике Александровне. На ближайшем заседании исполкома  мы  его рассмотрим  и примем решение. К сожалению, формализма  на острове, как и по всей стране, хватает. Не знаю, сумеет ли что-то изменить наша хваленая  перестройка?
  Она отдала ему заявление, и на прощание  как-то умудренно-грустно улыбнулась...
    ...Председатель исполкома  Зайцева, она же по совместительству и директор местной, малокомплектной школы,  показалась Иноземцеву несколько суховатой и фамильярной. Модная  стрижка уже с трудом скрывала её предпенсионный возраст, а проницательный  взгляд черных глаз из-под широких бровей  выдавал в ней  строгого и опытного  администратора. Она небрежным  взглядом скользнула по заявлению Иноземцева:
-  Если не секрет, почему вдруг потянуло на  островную  экзотику? Ведь длинных рублей, как на Севере, вы здесь не увидите, да и сама морально-нравственная  обстановка сегодня  на острове уже не та, что была во времена монастырского правления. При кажущейся  внешней благопристойности  здесь,  как и везде, хватает элементарной житейской грязи.
    Иноземцев чувствовал, что Зайцева  явно лукавит. Он был наслышан о её эрудированности,  принципиальности и профессионализме,  К этому, кажется,  обязывало и высшее педагогическое образование.
   - А знаете, я как-то погоню за длинными рублями и не ставлю своей жизненной целью, - с едва заметным вызовом отреагировал Иноземцев на эту, претившую ему обывательскую логику.- Есть жизненные мотивации и более существенные. Например,  как будущий  педагог,  я  решил проверить  идею  Даниеля Дефо, заложенную  в  его романе  «Робинзон Крузо»: человека как личность  формирует среда обитания,  или  выжить на земле ему помогает всё-таки дух божий?
   В умных глазах собеседницы  пробежала едва заметная насмешливая искорка. Ей,  видимо, нравилась  принципиально  выдержанная  позиция  немного странного чужака, прибывшего на остров.
    - Да, проблема не менее важная,  чем вопрос о  разрушении  берлинской стены, поднятый  Горбачёвым, -  не сдерживая едкого сарказма, ухмыльнулась Зайцева.  - Только приведет ли решение этих проблем к возникновению Царствия  божественной благодати на нашей планете, или будем вечно уповать на счастливые перемены только на небесах?  Как историк я способна понять  причины этих человеческих заблуждений.  Ведь  люди, даже  срываясь  в пропасть, до последней минуты  верят в своё спасение. Как говорится,  безотказно работает  его инстинкт самосохранения.
   -Выходит,  перестройка  в СССР – тоже общественный  инстинкт на  самосохранение  советской власти?
   - Избавьте меня, пожалуйста,   от пышных  метафор,- нетерпеливо поморщилась Зайцева.- Я очень  много думала и анализировала  нынешнюю  ситуацию в мире и стране. И если  коммунизм как социально-экономический  проект  развития  человечества всё-таки имеет какие-то  научно-практические  обоснования,  то нынешняя перестройка, как мне кажется, - блеф чистой воды. Из некоторых информационных источников, а не забывайте, что на Валаам приезжает немало умных и грамотных людей,  я получаю  некоторые, так сказать, не конфиденциальные  сведения. Их  сопоставление  приводит меня  к неутешительным  выводам,  и мне кажется, что  перестраиваемся мы не в ту сторону. Нам, островитянам, это особенно заметно. Вроде бы хорошее дело  задумали: навести порядок во всех сферах жизни.   Да только опять  старая болезнь верховодит,  политическая  демагогия  и партийное  очковтирательство  не дают покоя.  Например, что конкретного сделано за годы перестройки на острове по укреплению материально-технической базы?  Разве улучшено транспортное снабжение между островом и материком,   решены вопросы энергетического и коммунально-бытового обеспечения?. Дизельная станция и вся  водопроводно-канализационная система  по-прежнему на ладан дышат, очистные сооружения практически не работают.  И это на территории с особым экологическим и природоохранным  режимом!  Но, самое главное, на Валааме не даёт нормально работать застарелая  межведомственная чехарда. Каждый руководитель подрядной организации пытается тянуть на себя одеяло, заботясь только о своих ведомственных интересах. Директор музея Михайлов  вообще считает себя полновластным  хозяином острова. Как же!  В его в руках фактически сосредоточены вся недвижимость и транспортные средства!  Сколько раз просила его посодействовать ремонту жилого фонда в келейных корпусах. Ответ один: у музея самого  едва  хватает средств на реставрационные работы.  А ведь в  аварийных  помещениях проживают  ветераны  войны и инвалиды, которым  по закону первоочередной ремонт  жилья  полагается.
   Зайцева  сделала паузу  и с какой-то хитровато-заискивающей улыбкой проговорила:
- Слышала,  что вас сейчас вроде бы  назначили главным начальником   по  содержанию  и эксплуатации памятников архитектуры. Да и по всему видно, что вы  человек без бюрократических замашек. Может быть, договоримся насчет ремонта жилья в  келейных корпусах? Заодно и свою квартирку обустроите. Да и Кузнецов, думаю, не  будет возражать. Всё-таки партийный секретарь острова.  Кто же, как не он, должен в первую очередь  заботиться о благосостоянии  местного населения?
   Иноземцев прекрасно  понимал, что председатель поселкового Совета своей просьбой, больше похожей  на административное  распоряжение,  загоняет его в тупик. Ведь в любом случае финансовые  затраты  на ремонт жилья понесёт  музей, а вся ответственность за непредвиденные   расходы ляжет на него, Иноземцева.  Но он также понимал, что в случае его несговорчивости с главой  поселковой  власти   вопрос о выделении ему квартиры, скорее всего,  может отодвинуться на  неопределенную перспективу.  А  жена  во вчерашнем телефонном  разговоре  в своей категорично- ироничной  манере предупредила:
- Иноземцев, честное слово,  мне надоели  все эти  взлёты-перелёты. Если не решишь вопрос с квартирой до Нового года, то  я могу обойтись  и без твоего романтического  острова…
    Иноземцев еле сдержался, чтобы не наговорить жене  пошлостей. Но после телефонного разговора   им  овладела непонятная, смутная тревога. За три  года супружества  он хорошо изучил  непредсказуемый характер супруги   и  её способность  принимать  неожиданные, иногда неподдающиеся  элементарной   логике,  решения.
   А Зайцева  выжидающе  и  упорно ждала ответа.  Преодолевая внутреннее сопротивление, Иноземцев  после  тягостной паузы сказал:
 - Ладно, передайте список  аварийных квартир  мастеру  ремонтно-строительного  участка Свинцову. Но, честно говоря,  наш  «сговор»  может  повлечь  серьезные осложнения  в отношениях  с администрацией музея и Министерством культуры  Карелии.
- За последствия, Вениамин  Петрович, не волнуйтесь. Ведь как я понимаю,   по своим  должностным обязанностям вы   тоже несете административную ответственность за сохранность  исторических памятников, к которым, в принципе,  относится  весь комплекс  монастырских зданий. А значит, соглашаясь на ремонт,  в какой-то мере выполняете свои прямые должностные обязанности. И в моральном отношении, получается,  вы останетесь чисты…
 ...Вечером  Иноземцев всё же решил сходить в спортивный зал, для которого была  когда-то переоборудована одна из внутренних церквей  внешнего каре. Такое явление, когда культовое сооружение превращалось  в объект культурно-массового назначения, было типичным для  страны Советов и знаменовало усиленную борьбу советской власти с религиозными предрассудками населения.  Спортивный зал не отличался изобилием инвентаря – несколько старых гимнастических  снарядов, две  гири, штанга да металлические  «блины»  к ней.
  Красников  уже поджидал  Иноземцева, вытащив  на середину зала  несколько старых тряпичных  матов.   Неожиданно в зале  появились  ухмыляющиеся, явно нетрезвые зеваки,  и, остановившись у  прохода, издевательски  наблюдали за происходящим в зале. Среди  них  Иноземцев заметил и  Качанова.
- Ну что, покажем этим  пьянчугам, чем должны заниматься настоящие мужики после  работы,-   предложил  Красников,  демонстративно выходя в центр зала  и начиная разминку.
    После активных, разогревающих упражнений  они взошли на импровизированный ковёр.
- Ну что, самбист, -  нарочито громко и задиристо  выкрикнул  Красников.- Поломать твои косточки?
  После  несколько  показушного  вызова противника   Иноземцев  сразу же  «завёлся», почувствовав, как его охватывает уже давно не испытываемый спортивный азарт. Они сцепились, и начали «бодаться», в пылу борьбы  даже забыв о своих  злорадных  наблюдателях. Иноземцеву приходилось  нелегко.  Красников  на целую голову был выше его, да и явно   в другой  весовой категории, а его  четкие, натренированные приёмы  то и дело приводили  Иноземцева в замешательство.  И тут сказалась его природная  ловкость, которая  помогала ему с детства выходить победителем во многих мальчишеских потасовках.  Когда  Красников бросился  в очередную атаку, Иноземцев на контрдвижении   сумел увернуться  от  соперника.  Сделав  резкую  подсечку,  он тут же провёл  бросок через  бедро  и прижал  Красникова  к мату. Амбициозный,  петушиный запал  Красникова  почему-то сразу пропал, и, подымаясь  с ковра,  он несколько  сконфуженно  и  каким-то потухшим  голосом  заявил:
-  Ладно, первая схватка за тобой, но на сегодня, думаю, хватит   этого  цирка.  А то у  валаамских  блатняков отобьём насовсем  хулиганскую  прыть. Видишь,  не выдержали  они такого зрелища и трусливо сбежали. Уверен, что завтра  по острову пойдёт трёп  о наших борцовских  подвигах...
  ...Возле  летней  гостиницы, в  прозрачном сумраке аллеи с уже почти оголенными  деревьями,  Иноземцев  неожиданно заметил  стройный, медленно  приближающийся  женский силуэт. Женщина  подошла  вплотную, и  он  вспомнил, что  это  красивое,  тонко  заостренное  лицо промелькнуло  сегодня днем  возле одного из кабинетов  музея.  С  замиранием  сердца он  тогда  прошел мимо, уловив  тонкий запах её духов и закипающее  где-то  внутри  знакомое, пьянящее  волнение.  Но тут же оно перешло, как и тогда в кабинете  Кузнецова  при дерзком взгляде на него музейной работницы, в смутное  ощущение  «греховности», напоминающее об  оставшейся  за Полярным  кругом и  страдающей  в  разлуке жене.
  Приблизившись,  женщина  открыто и дерзко  взглянула  на  него из-за стекол  полукруглых  очков в красивой  роговой оправе.
- А вы, оказывается,  мой сосед по  гостинице, - проговорила она  низким, бархатистым  голосом.- Представляться,  Вениамин  Петрович,  не нужно.  На острове все новости  распространяются со скоростью  лесного пожара.  Я - научный сотрудник  музея  Надежда  Плотникова   и  знаю, что вы – наш новый  работник  АХЧ.  А я вот несколько  отстала  от нашей  ученой  братии  и собираюсь выбраться  на материк только последним  рейсом  непотопляемого  музейного  судна  под названием «Волна».  В музее  я  работаю уже  три  года,  закончив  филологический факультет Петрозаводского университета.
 Плотникова  всё  так  же  непринуждённо  смотрела на него, но в её голосе слышалось  скрытое волнение, которое невольно передалось и ему.
- Значит, коллеги, - с каким-то  непонятным чувством  радостного  удивления   отозвался Иноземцев. -  Вот в следующем  году тоже  буду диплом защищать.  А вообще,   вы  издалека  почему-то показались мне  одинокой, загадочной женщиной с картины Левитана «Осенний день в Сокольниках».
- Вы, кажется,  неравнодушны к  одиноким, загадочным  незнакомкам? –   кокетливо улыбнулась она, и в её голосе  послышался едва скрытый  вызов.
- Женщина без загадки всё равно, что солнечный день без тени.  Просто  иногда одиночество  приводит  особей  слабого  пола   к самонадеянной  вседозволенности. И  тогда  появляются «дамы с собачками» и начинаются  многочисленные  человеческие  драмы.
-  Если  верить литературному  классику,  то дамы с собачками  появляются,  скорее всего,  после  разочарования  в  трусливых  и ничтожных  особях   сильного  пола...
   Иноземцеву  определенно  нравились  дерзкая  решительность и независимый,  утонченный ум Плотниковой.  Он с затаённой жадностью  смотрел на её яркие, чувственные губы, видел, как модная спортивная  куртка  красиво  и плотно облегает  её стройную фигуру,  и ему вдруг захотелось пригласить эту молодую  одинокую женщину в гостиницу на стакан чая, и, забыв о жизни, окунуться в трепетную чашу  волшебного света...
   Но  Иноземцев тут же мучительно  осознал, что играет в  прятки с самим  собой,  и  перед  глазами, будто    видение, возник  образ  жены  с умудрённо-язвительной улыбкой на лице.   Он  пробормотал что-то невразумительное  на прощание, и медленно побрел в гостиницу. И уходя,   досадливо ощущал  за спиной  насмешливый   женский  взгляд,  полный  укоризны и непонимания…

Из дневника Иноземцева

...Все время ловлю себя на мысли, что обучение в университете дает громадное моральное удовлетворение. Думаю, что познание не  имеет границ. Оно, как и материя, в своем движении беспредельно: чем больше узнаешь, тем больше хочется знать. Кто-то из мудрых сказал, что сокровенные знания  теряют ценность  перед вечностью. Но их осознание в определённый момент времени сложно переоценить. Ведь усвоенная  вовремя мудрость может повернуть  время вспять, не позволит случиться трагедии. Может быть, поэтому Господь и запретил  нашим прародителям в Эдемском саду вкушать плоды  от дерева познания добра и зла?  Видимо, очень боялся Творец  покушения на абсолютную истину и свою всемогущую и безраздельную власть.  Но разве истина – это не сравнительная  категория, определяемая опытом человеческих  взаимоотношений и прежде всего нашими  делами?   Поэтому в природе не существует абсолютного добра и зла. Они как нравственные  категории появляются  только с возникновением и развитием человеческих отношений...
... Разве истина не в том, что мы, ровесники Великой Победы над фашизмом, оказались  сегодня как бы между двух огней? С одной стороны, в нас прочно живет неиссякаемый дух тысячелетней православной культуры. С другой же, - как  дети двадцатого века,  мы стали носителями  новых, гуманистических  идей и познавательного отношения   к  жизни, далекого от  религиозно-мистических догматов  церкви. Как определиться и выжить  в таком состоянии противоречивого  дуализма?
   ...Говорят, что истинную веру в Бога порождают  те или  иные чудеса. А такие  «чудеса»  изредка  являлись мне  ещё в далёком детстве.
... Однажды в субботу, накануне Пасхи, мать  взяла меня с собой в церковь для освящения  кулича и яиц. Перед этим она зашла на колхозный рынок и купила живую курицу. Любила мать по старой деревенской привычке побаловаться на праздник куриной лапшой.  А к  магазинной  синюшной курятине она всегда  относилась со стоическим  недоверием.  Помню, что в  приходе церкви в то предпасхальное  утро   было уже  довольно  тесновато.  Я с любопытством  осматривался  вокруг, и какое-то смутное волнение охватило  меня от этой торжественной красоты: от икон и настенных росписей, мерцающих лампад  и горящих свечей  в золотых и серебряных подсвечниках. Из  храма  доносилось  ладное пение,  и рокотал  голос  священника в пасхальной молитве. Над  входом в храм я заметил изображение  головы мужчины  с длинными, прямыми  волосами, усами,  заостренной бородкой  и золотистым  полукругом  над  головой,   Его большие  округленные  глаза  излучали строгость и какую-то неземную мудрость и  проницательность.
- Мам, это кто?- тихо спросил я, указывая  на это странное изображение, полное  загадочной   притягательности..
   Мать испуганно  одернула мою руку:
- На боженьку грешно показывать пальцем. Он всемогущий и самый главный на всем белом свете. Ему можно только молиться и просить о прощении и милосердии. Понял?
   В это  время к нам   подошел  священник в  праздничном  церковном  облачении  и большой кистью в руке. А рядом  молоденький  церковный служитель нес на позолоченном подносе чашу со святой  водой. Священник взмахнул  кистью, окропляя  драгоценной влагой  пасхальную  снедь, выставленную  матерью на белоснежном  полотенце, а также хозяйственную сумку, в которой сидела купленная на рынке  курица. От  холодных, водяных  брызг она  высунула  голову и беспокойно закудахтала. Батюшка строго  взглянул на обмершую от страха мать, но видимо, понимая её состояние,  он с непроницаемым  выражением лица  прошел  мимо.
   А на следующее пасхальное утро  мать подошла ко мне и, трижды  поцеловав, торжественно сказала:
- Христос  воскрес, сынок. Посмотри, какие  пасхальные  подарки  принесла  наша «святая»  курочка.
И она достала из кармана домашнего   халата  несколько  крашеных яиц. Я  тогда  со всей  детской наивностью безоговорочно поверил в силу божественного  провидения и в то, что куры на Пасху  несут  разноцветные яйца..
   Однако  «святую»  курочку ничего не уберегло  от кастрюли с  кипящей водой.  И я, вспоминая её дотошный  предсмертный крик, начал задумываться, почему так несправедливо устроен мир, и одни  живые существа  должны  погибать ради сытого существования других.  Но боженька  не давал ответа на этот вопрос и, невидимый  для человеческого  глаза,  равнодушно и таинственно  взирал со своих небес на всё  несовершенство земной  жизни...
   ... На этом, кажется, божественные проявления чудес  для меня и закончились.   Я не понимал, почему Господь Бог всё время  не слышал   постоянных  молитвенных стенаний  моей родной   тётки  Насти, которая  жила в нашем доме с тех пор, как  в 37-ом  году  репрессировали  её мужа. Однажды  она  пришла  из управления  НКВД с какой-то бумажкой в руках и бессильно зарыдала, повиснув на шее  матери:
- Всё, сестрёнка, нет у меня больше никакой надежды. Загнулся  мой Шурик от воспаления легких  в 42-ом году на магаданском  таёжном  лесоповале... О,  Господи! За что ты так сурово  караешь людей? За что?..
   Но Спаситель так и не услышал  мою тётку. Чуда не произошло. Ожесточённая такой несправедливостью,  тётка  осталась вдовой на всю жизнь и умерла, так и не дождавшись реабилитации  мужа...
... Потом образ  Всевышнего с трудом  стал  вписываться и в мою школьную жизнь, которая уводила  в  тревожный и увлекательный мир знаний.  Среди кипучих  пионерских, а затем и комсомольских дел, мы совсем не думали  никому  каяться за свои «земные прегрешения», и, тем более,  не стремились  попасть в невидимый   загробный мир ... Нам было так хорошо в этой земной  юдоли, наполненной  радостью  познания  жизни. И, честное слово, моё детство ни  в каких чудесах не нуждалось. Оно было  наполнено просто счастливым ощущением жизни...
... Образ  всесильного, чудодейственного Бога  окончательно  померк  перед силой  научного  атеизма, который  был «альфой и омегой» системы  советского образования и закреплялся  в литературных  бестселлерах, написанных  методом  соцреализма.  И  настоящим «чудом» для меня  стал  роман  Николая  Островского «Как закалялась сталь». Скорее всего,  под  впечатлением этого произведения  я после окончания семи классов и поступил  в металлургический техникум, а может быть, и написал свои первые неуклюжие стихи…
... А потом  были   многочисленные  пути-дороги -  Всесоюзные  комсомольские   стройки  Братска, Тюмени, Волгодонска  и  Мончегорска, где  я видел  не  магические  результаты   «божественного провидения», а рукотворные  «чудеса»  реальных,  живых людей, овеянных  романтикой  созидания и гордостью за свою великую страну...

7
   Предзимье на Валааме – суровая  и унылая пора. Солнышко  всё  реже  балует  ясными,  погожими деньками.  Хотя  прогретые  за лето  скалы  и  нехотя  отдают благодатное  тепло, а краски золотой  осени медленно теряют свой яркий накал. Но вот уже с  с печальным  курлыканьем  скрылись  в холодной дымке  горизонта  последние  косяки журавлей. Ведь  Валаамский  архипелаг  является  традиционной  пересадочной базой для перелетных птиц  на их  долгом, изнурительном  излёте в южные края.  Раздраконенная  порывистыми  ветрами, шумит и беснуется  Ладога в штормовой лихорадке, накатывается тяжелой  белопенной волной  на  изрезанные живописными  фьордами скалистые берега. Всё  чаще ноябрьское  небо затягивает серо-свинцовыми, снеговыми тучами, и  первые, редкие снежинки   кружатся  в воздухе и тут же бессильно  тают  в опавшей,  уже местами  почерневшей, листве.  В это время  остров  насквозь  продувается занудными,  пронзительными  норд-остами, а металлические  крыши   монастырских  строений  начинают вибрировать и стонать в свирепых порывах ветра...
   Мастера   ремстройучастка  Анатолия  Свинцова, худощавого,  невысокого блондина, Иноземцев  нашел на производственной  базе  петрозаводских   реставраторов,  которую никак не минуешь, идя на Никольский скит. Отсюда  хорошо видны  ажурные  деревянные  мостки, перекинутые  через острова  - Валаам и  Никольский.  А чуть  поодаль,  на поросшей  вековыми  соснами  скале, возвышается   живописно-причудливой шатровой  главкой Никольская церковь.  Вместе с белоснежным келейным корпусом, массивным  поклонным  крестом из  черного  гранита,  который стоит на берегу озера,  фруктовым садом  и хозяйственными  постройками  Никольский  скит   является  неотъемлемой частью  удивительного  природно-ландшафтного  ансамбля, созданного  людьми. Рядом с церковью  находится   и островной   маяк,  который  служит верным  ориентиром  при  вхождении  речных судов  в Монастырскую бухту.
    В столярной   мастерской  стоит  привычный  духмяный запах древесины, но рабочих практически  не видно. Зачем  держать  квалифицированную  рабсилу в осенне-зимнее  межсезонье, когда практически  невозможно  выполнять сложные  архитектурно-реставрационные  работы на монастырском  комплексе?  Всё равно  финансирование на  восстановление памятников культурного  наследия  в нашей стране идет  как всегда  через пень колода.  И, кажется, даже пресловутая перестройка  не может изменить  эту печальную традицию. Поэтому    руководитель  Валаамского  реставрационного  участка  в зимний период  пытается избавиться от «лишних ртов» и отправляет их на республиканскую базу: там всегда  дел  невпроворот. А  каждый   высокооплачиваемый  специалист на острове в межсезонье – это лишняя  головная боль для  любой  бухгалтерии. Но  от  такого «режима экономии» на местном уровне,  в целом по  стране,  естественно, никакого «ускорения  темпов  экономики»,  не просматривается.. И получается годами  накатанный «порочный круг»:  все неурядицы и задержки  реставрационно-восстановительных  работ  на  Валааме, как всегда  списываются   на дефицит денежных средств в Министерстве культуры , а также особые  климатические  и островные  условия. 
   У поджарого,  жилистого  Свинцова  крепкое, рабочее  рукопожатие, а  насмешливыми  светлыми   глазами  он  всё время  сверлит собеседника, практически не задавая  пустопорожних  вопросов.  Да и чувствуется, что о наболевших  проблемах  острова  он говорит с откровенной  и неподдельной озабоченностью.
- Мне  Зайцева  передала список  на ремонт аварийного жилья, - говорит Свинцов, морща при этом небольшие изящные  усики в доброй, слегка  иронической  улыбке. – А давай сразу на «ты». Знаешь,  всеми фибрами  души  ненавижу бюрократизм и чинопочитание во всех их проявлениях. Так вот, Вениамин, спасибо тебе за смелое и деловое решение. Не каждый музейный начальник решился бы на такой рискованный шаг. Тем самым ты спас наш  строительный участок от  явной зимней  безработицы. Скажу честно,  мои архаровцы  сразу зауважали тебя. Говорят: новый человек  в музее, а не побоялся  пойти наперекор  чинушам  из Министерства  культуры.  Вот я и пришел  просить взаймы  у  нашего  главного  реставратора кое-какие строительные материалы. Позарез нужны  брус и доски, оконные и дверные блоки. Не забывай, что и на  ремонт твоей  квартиры уйдет немалая доля этого строительного добра. Я уже смотрел  твою комнату. Квадратных  метров  до полусотни  насчитал.  Одним словом, есть, где разгуляться. Но для того, чтобы привести  помещение в божеский вид, нужно серьезную  планировку  сделать. Уже завтра начнем  ставить  перегородки и  голландские  печи. А за качество  не переживай: валаамский народ  к халтуре  не привыкший.
   Свинцов подошёл  к штабелю с брусьями и начал  делать  замеры  рулеткой, что-то напряженно высчитывая в уме, и тут же на ходу продолжая  свои  рассуждения:
- Я  ведь  валаамский старожил до самых корней. Кем только не был за свою сорокалетнюю  жизнь! И экскурсии  водил, и заведующим клубом  поработал, даже на историческом факультете университета  три  курса  отбухал. Как-то  стыдно было неучем ходить рядом с женой-педагогом. А потом всё-таки не выдержал, в строители  переметнулся. Просто, сердцем  почувствовал, что на острове – это самая  главная и необходимая  профессия. Ведь,  Валаам  - это мой  дом родной. А в своём доме гадить не положено. Отсюда  - и особая хозяйственная  ответственность у людей  появляется..  О строителях  участка до моего  прихода  разное  болтали. Дескать,  и выпивохи, и схалтурить за бутылку  могут.  Тогда  я такой порядок  в бригаде  установил: самое главное – работа. И только  качественная,  на полную совесть.  Если  лень-матушку  и   хмельную прыть не можешь сдержать, сиди дома, помогай  бабе  щи  варить.  А на участке за этот день «баранку» получай. Только  вот какую зарплату  к концу месяца  в  семью  принесешь?  И, знаешь, такая  методика  воспитания  принесла  свои  плоды. Отчаянных выпивох и лодырей  из бригады,  как ветром, сдуло.  Меня-то и самого батя  с детства в крепкой  узде держал.  Говорят,  и на фронте солдатам  своего  артвзвода  спуску не давал... Да только не спасли его от вражеской пули любовь к дисциплине  и порядку: похоронку на младшего лейтенанта Свинцова  мать получила с Ленинградского фронта...
  Свинцов остановился  возле  сложенной  стопки  оконных блоков, внимательно,  зорким прищуром осматривал, пробовал на ощупь рамы, не сдерживая  одобрительных  интонаций в голосе:
- Ладно работают мужики. Как говорится, без сучка  и задоринки. Сразу видно – спецы, мастера своего дела.  У нас на участке так пока  не получается... Понимаешь, в любом  деле нужны мастерство и сноровка. А мои  мужики пока только в подмастерья  годятся. А чем  ученик от   мастера  отличается?  Первый  табурет сколотит, а  второй  сладит. Как будто  тонкая  грань между этими  понятиями.  А при  реставрации  памятников культуры  уже мастерство требуется.   На этом уровне  чувствуется  твоя  профессиональная  ответственность  перед  самой  историей и временем. Только так!
  Свинцов посмотрел на часы и неожиданно предложил:
-А пойдём-ка , Петрович,  в кабинет начальника. Дело к обеду клонится. Вот-вот должна подойти хозяйка участка  Вакулина. Нам с ней нужно кое-какие производственные вопросы  порешать.  А, может быть, и чайком  угостит. Татьяна Ивановна - женщина приветливая  и хлебосольная.  К тому же и относительно  одинокая.
 – Как это относительно? – удивился  Иноземцев.
- А вот так.  Муж, дурачок, три года назад  в тюрягу  залетел. Здесь, на реставрационном  участке, бригадиром  был. Да  как-то неожиданно  проворовался. Поверь, в строительном  деле  всегда соблазну  хватает. Особенно, в реставрации: мрамор, гранит, кровельное железо, сусальное золото и другие дефицитные материалы.  К нечистым  рукам  при  желании  много чего  может прилипнуть. Но есть и другая версия  того темного  дела: якобы  кто-то  из высшего начальства  на его жену-красавицу похотливый  глаз положил.  Вот и организовали  «растратное дело», упрятали муженька, как ненужную помеху, на несколько годков  в места, не столь отдаленные.  А Татьяну Ивановну жалко. Ей ещё и сорока нет, как говорится, женщина в полном  соку, только и подавай  мужика.  Слышал, что и твоя женуля тоже  где-то на Севере  в одиночестве  мается?. – Светлые, с налётом  синевы,  глаза  Свинцова  лукаво  сузились.
- Со своей женой,  Анатолий Михайлович, я как-нибудь и сам разберусь, - резко отреагировал Иноземцев на слишком   фамильярный тон собеседника.
  Установилась тяжеловатая, неловкая  пауза, но в это время дверь распахнулась,  и в кабинет  вошла  средних лет, но ещё моложавая женщина в коричневой  замшевой куртке и синих  джинсах,  плотно обтягивающих   её стройные,  крутые  бёдра. А из-под полурастёгнутой  курточки  легко и трепетно вздымалась небольшая,  хорошо сложенная  грудь.  Начальника участка сопровождал  пожилой, но ещё статный, со здоровым румянцем на лице,  мужик явно пенсионного возраста, в рабочей поношенной  телогрейке и шерстяной спортивной  шапочке и что-то упрямо на ходу доказывал.
-А я говорю, Татьяна Ивановна, что  на новой пилораме нужно устанавливать финское оборудование.. И разрез доски получается более чистым и тонким, а значит  и отходов поменьше .
- Но зато, Андрей  Афанасьевич,  и удовольствие  дороже получается  почти в два раза, - настойчиво сопротивлялась Вакулина.- Я уже прикидывала: одна  импортная  оснастка станка  обойдётся  в копеечку.
- Конечно, вольному воля, но не забывайте, уважаемая, что скупой  платит дважды.
   Иноземцев невольно залюбовался  хозяйкой кабинета.  Вакулина  небрежно  сбросила на вешалку  меховую  кепку с большим, заломленным по центру  козырьком и ажурный   светло-синий  шарф. Золотисто-карминовый окрас  волос   с модной,   короткой прической, крутой  излом тонко  подведенных бровей,  выразительные, в меру подкрашенные  губы  – вся эта ухоженность и элегантность, как-то  не вписывалась в суровую прозу островной жизни. 
«Да у  Свинцова  - губа не дура, в красивых женщинах  разбирается»,-  подумал  Иноземцев, и тут же поймал себя на мысли, что  невольно поддался   на новое, предательское, хотя и мысленное,  искушение.
   Взглянув на часы,  Вакулина  засуетилась:
- А не ударить ли нам, мужики, по бутербродам?  Время-то уже обеденное. Давай, Афанасьич, включай  чайник, доставай  из холодильника съестные припасы. Сам же вчера леща закоптил, угостим  гостей  валаамским  деликатесом. А, может быть, по пятьдесят  капель  за знакомство?- она повернулась к Иноземцеву, и  обожгла   пронзительным,  будто  раздевающим  взглядом  чёрно-огненных  глаз.
Тот  смущенно потупился и начал как-то неловко извиняться:
-Да я... знаете...
- Всё ясно, можете не продолжать, – насмешливо оборвала его  Вакулина.- Значит, спиртному бой объявил очередной русский  мачо и  к  женщинам напрочь  интерес  потерял.  И что к нам  всё какие-то  «замороженные»  мужики с Крайнего Севера  прибывают? А мы с Анатолием Михайловичем  не гордые. Выпьем  моей фирменной  брусничной наливочки, а? Какой деловой разговор на пустую голову? Небось, опять пришел  стройматериалы  взаймы клянчить?
- Как в воду смотрите, Татьяна Ивановна. Вот музей объёмную работенку по ремонту жилья подкидывает. А своих  материальных запасов на участке – в обрез. Нам только бы  до начала навигации  продержаться. Как по весне  пойдет  музейный  теплоход – враз с долгами  расквитаемся. Ведь знаете, моё  слово –железо.
-  Знаю, знаю, Анатолий Михайлович. Не первый год  одну лямку тянем. А с Михайловым-то хоть согласовали  ремонт?  Ведь келейные корпуса вроде  бы к памятникам культуры  относятся, а, значит, собственником этих строений является музей-заповедник, который несет все расходы  на ремонт и реставрацию этих объектов.  Да и не секрет, что   Владимир Александрович – руководитель авторитарный, слишком инициативных подчинённых не любит. – Она опять многозначительно стрельнула взглядом по Иноземцеву, -  А  с Зайцевой   они  живут, как кошка с собакой. Всё  не могут островную  власть  поделить. Как бы чего не вышло  из вашей ремонтной  затеи?
-Да ладно, авось обойдется, – отмахнулся Свинцов. –  Ведь,  наверное, помните, что  в  последнем  постановлении  правительства по Валааму сказано?  Ускорить приспособление  памятников архитектуры, то бишь, зданий внутреннего и внешнего  каре  монастыря,  к жилищным и бытовым  условиям. Тем более, в следующем  году обещают провести в организациях  и учреждениях  выборы  руководителей  по  новому, альтернативному принципу. А  Михайлов  что, особым  авторитетом в  музее  пользуется?  Могут прокатить, как пить дать...
   Перешли  в смежную, бытовую комнату. Здесь уже суетился  Терентьев, выставив на стол большую керамическую  миску   с нарезанными, лоснящимися от жира кусками  копченого леща, банки с грибами и золотистой сиговой икрой. Под терпкую наливочку  и  духмяную  рыбку, как водится, завязался задушевный,  приватный  разговор.
- А хотите свежий анекдот  про перестройку?- лукаво  усмехнулась Вакулина... Значит, встречаются  на улице две собаки. Одна спрашивает другую:  «Ну как жизнь  перестроечная?»  А  другая в ответ: « Цепь вроде бы укоротили и тарелки с кормом подальше отодвинули. Зато лаять можно сколько хочешь...»
   Свинцов   громко и откровенно  рассмеялся:
- Да, народ  не обманешь, он всегда зрит   в корень. Да чего там лукавить? На острове как раз и видишь все эти «темпы ускорения». Ведь  больше  трех  лет обещало Министерство культуры   остеклить  барабан купола собора.  Так дело и не сдвинулось  бы с «мёртвой точки»,  если бы  сами не взялись за дело. Глядим, сквозняки, сырость могут вконец собор сгубить.    Роспись со стен  храма, как картофельная шелуха,  отваливается, штукатурка с фасадов сыплется. Хорошо ещё, что ленинградские  реставраторы  инициативу проявили. Приехали, начали консервацию собора делать. Уговорили нас  привести в порядок рамы  купола, внешние и внутренние  леса построить.  У меня участочек – полтора  десятка  мужиков. Толковых  подъёмных механизмов – нуль. А высота собора  более тридцати  метров, Вот и попробуй, покрутись.
- Да, Анатолий Михайлович, твоими устами да мёд  пить,– поддержала его  Вакулина. - Наша власть умеет хорошо в обещалки играть. По тому же правительственному  постановлению  производственная  база   реставрационного участка на Валааме  должна  была  действовать ещё  три года назад. А мы на сегодня  кроме  плотницкой мастерской да примитивной бетономешалки ничего не имеем. Нужны  складские помещения, стационарные леса, автокран, самосвал, мощный вездеход, для перевозки материалов по скалистой и заболоченной местности. А где запланированный  грузовой причал, где обещанный аэропорт  местного значения? И, самое главное, специалистов-реставраторов по всей Карелии  всё время сшибаем. Хорошо, что летом  на Валаам  едет со всех концов мастеровой  люд и работает за честное  слово...  Вот и выезжаем пока на волонтерском  энтузиазме...
- Да что там валаамские проблемы, - вмешался в разговор  Терентьев и его интеллигентное,  моложавое  лицо  мгновенно оживилось . – Я  ведь коренной ленинградец. Хотя до пенсии  на Валаам  в качестве туриста частые наезды делал. Как говорится, прикипел к его красоте всей душой. А после выхода на пенсию  на острове почти безвыездно живу. А в нашей северной столице, как шутят остряки, перестройка  началась в  производственных  курилках.  По количеству ученых и инженерно-технических работников, не говоря о  служащих и работниках  культуры, Ленинград  идёт  впереди  планеты  всей.   Но вот парадокс. Рабочие места  все вроде бы заняты, а производительность труда стоит на  нуле...  А почему?  Да потому что в цехах предприятий  по  два часа в день чаёвничали  да болтовней о политике и житье-бытье  занимались.  Не секрет, что одиннадцатую  пятилетку по этому главнейшему показателю начисто провалили. Я ведь  тридцать лет на знаменитом  Кировском  заводе  отбухал.  И в рабочих походил немало, а потом  после института  механосборочным  участком  руководил. Одним словом, все  профессии освоил: и слесарь-металлист высшего разряда, и наладчик точного оборудования, и в экономике не один пуд соли съел.
- Да, Андрей Афанасьевич, побольше бы таких совестливых и думающих  людей, как ты, то  и перестройки никакой   не нужно, – со свойственной ему искренностью и прямотой заметил Свинцов. – И рукам твоим  цены нет, вон  какую механическую мастерскую почти без посторонней помощи  отгрохал.  А на  досуге  сохранением и разведением пеляди занимаешься. Ведь эта ценная  рыба в Ладоге уже почти выживает. Как заядлый рыбак скажу:  тебе за это памятник на Валааме  нужно  поставить.
   Терентьев  слегка покраснел, видимо, до  глубины  души задетый  комплиментом  Свинцова, но тут же,  как бы отмахиваясь от незаслуженной  похвалы, горячо и деловито продолжал:
-А почему гибнет рыба в озере? Вон  по  берегам  Ладоги сколько промышленных предприятий понастроили,  а об очистных сооружениях, об  экологии  кто  подумал? .  Один  Валаам  сколько в год  канализационной  грязи в чистейшую ладожскую воду спускает.  Потому что вся водопроводно-канализационная система, построенная  ещё  монахами, местами уже  на ладан дышит. Сколько лет разговор о капитальном ремонте  ведём...
   Свинцов  подлил в рюмки, и Терентьев, распаляясь изнутри, продолжал с тем же воодушевлением:
- Я почему о ленинградских  курилках заговорил? Может быть, смешным  покажется, а гласность и демократия  в Ленинграде именно  оттуда  пошли.  Потому что в этих   производственных  посиделках   прослушивалась народная  боль  о порушенных основах социализма, о многочисленных  проблемах и перекосах во всех сферах экономической и социальной жизни. И  она, эта боль, из тесных и душных курилок начала потихоньку выливаться в парки, на улицы  и площади, не давала начальникам в кабинетах засиживаться. Потом эта боль  начала оформляться  в протестное  движение,  оппозиционные  политические партии,  разные неформальные объединения. Образовался  даже так называемый культурный  андеграунд,  то бишь,   та  часть населения, которая  уже  подпольно  выражала  свой  протест  против надоевшего всем партийного бюрократизма и планового  очковтирательства,  Так и появился  вездесущий  «самиздат» со своими журналами и газетами,  не подконтрольными  государственной  цензуре.  И что интересно:   многие проблемы, по которым шла ожесточенная дискуссия в   северной столице,  почти один к одному совпадали с валаамскими. Та же борьба за реставрацию и сохранение культурно-исторических зданий, против засилья  центра  города  иностранной, модернистской архитектурой,  повышение  благоустройства и чистоты  города и Невской губы. Да  и  в политическом  плане  город к тому времени  уже  подвергся  резкой  демократизации. На свет божий вылезли  с новым,  либеральным  мышлением – Собчаки  да Чубайсы. А ведь  они  были выдвиженцами  самого  Андропова, который,  как  говорят, хотел  безболезненно реставрировать пошатнувшийся социализм, придать ему, так сказать , форму общественного строя  с «человеческим  лицом».
-Легко сказать, - иронично усмехнулась Вакулина. -  Как ни стараемся  прихорашиваться, да только  одно бюрократическое  многоличье получается. К примеру, проблемы  Валаама  сегодня  решают десятки министерств и  ведомств. А  почему бы все  координационные  вопросы не передать в одни  руки, тому же  Министерству культуры Карелии?  Вот и пусть наводит  на острове   порядок «с человеческим лицом»   со всеми заинтересованными подрядчиками. Однако же у нас чёткое  государственное  планирование  и специализация, министерства и ведомства, как сети  опутали всю страну.  Попробуй без вышестоящего начальника, извините, пукнуть …
   Образовалась долгая пауза, во время  которой   каждый присутствующий за столом, наверное, думал о своем сокровенном и наболевшем.
Молчание прервала Вакулина:
- И что-то, мужики, мы с вами  совсем  нюни  распустили. Негоже строителям в жилетку плакаться.  Зачем же мы  с вами  тогда приехали на эту  суровую землю? А не для того ли, чтобы восстановить порушенную красоту, созданную нашими  предками?  Восстановить и оставить её на века нашим  детям и внукам.  Как ни тяжело, а из девяти   важнейших культурных  объектов  на Валааме  уже  почти  половина приведена в надлежащий порядок, остановлено их дальнейшее разрушение.   Когда я первый раз приехала на остров  в 80-м году, страшно было смотреть на грязь и запустение.  Осенняя Ладога кипела, как котел. Сердце, казалось, разрывалось от этой островной  одичалости  и неуюта. Но начали поднимать  общими  усилиями  реставрационный участок.   А как только немного обжилась, сразу же влюбилась в  колдовскую красоту этой  благословленной земли, почувствовала её какое-то   неземное притяжение... Вот  работаешь на ней, и где-то внутри не покидает  ощущение, что живёшь с каким-то  особым смыслом.
- Да, сегодня жизнь прожить со смыслом  неимоверных усилий  требует,- рассудительно проговорил Терентьев. – Ведь  вроде бы семьдесят лет жизнь со смыслом  строили.  Жили по святым заветам  отцов и дедов. Землю пахали, пшеницу сеяли, фабрики и  заводы  возводили, дома и города строили, любили  женщин  и детей  растили. А через семьдесят лет нам говорят: не туда пришли, не то построили. Дескать, зациклились  на командно-административной системе,  во главу угла поставили  плановые цифры, а не живой  труд  людей, не даёте  размахнуться частной инициативе  в торговле и коммунально-бытовой сфере. Не видите разве, что  весь мир по другим  меркам кроится? Вон,  даже  китайцы и те перешли  на смешанную экономику, резко сократив   в ней долю государственного  сектора...
- А , может быть, во всех этих социально-экономических  нестыковках другой корень зла просматривается? Может быть, опять внешние и внутренние  «доброхоты» пытаются свалить и уничтожить СССР?- осторожно вмешался в разговор Иноземцев. – Меня удивляет, прежде всего,  наивное заблуждение, с которым мы   поверили  в распространяемый  западной  пропагандой  миф  об исключительности  и непогрешимости марксизма-ленинизма.  А ведь и Маркс, и Ленин всегда напоминали, что научный коммунизм – это не закоснелая догма, а живое, творческое  учение, требующее постоянной  корректировки в зависимости от исторических  и социально-экономических условий. И это  научно обоснованное  мировоззрение  несет огромный  взрывоопасный   заряд  для  либерально-буржуазной  модели  развития   мира.  Ведь  Россия  для Запада была всегда, как кость в горле...
- И то правда, - опять горячо вмешался в разговор Терентьев. – У меня дружок  в ленинградском горкоме партии  работает.  Он человек  политически  подкованный,  частенько уму-разуму меня наставляет.  Оказывается, не все  так просто  в нашем  мире. И перестройка наша вылезла не от хорошей жизни. Европа всегда  бдительно следила за славянским  миром. Вожделенно посматривала  на  огромные территории  и  несметные природные богатства России.  Ведь богатый сосед  всегда хуже  заклятого  врага…
    …Их посиделка несколько затянулась.  А когда Иноземцев со Свинцовым  покидали территорию промбазы,  небо неожиданно очистилось от серо-дождливой хмари, и ярко-малиновое солнце  уже клонилось  к западному  краю неба,  превращаясь у  самой дымчатой  кромки горизонта  в причудливые золотисто-багряные  разливы  вечернего заката.
 - Эх! Люблю валаамские вечерние   зарницы.  Таких, наверное, нигде больше не сыщешь, - невольно вырвалось у Свинцова.- Давай, Петрович, на мосток взойдём  да полюбуемся валаамской   красотой.
   Они поднялись на деревянный мостик, ведущий на Никольский скит. Свинцов, облокотившись на перила,  задумчиво глядя в озёрную воду, вдруг без утайки,  исповедально  заговорил:
- Знаешь, я,  видимо, для  водной стихии  родился. Могу часами, как зачарованный, на  Ладогу  смотреть . И душа в это  время как бы вбирает всю эту озёрную  глубину и чистоту, и  жизнь начинаешь как-то по-другому воспринимать,  без  всяких там  бытовых  передряг и неурядиц.
-Да, говорят, что  люди  всегда получают умиротворение, глядя на огонь, воду и звездное небо,- так же задумчиво ответил Иноземцев. – Видимо, генетическая память человека хранит и помнит  свои первородные космические начала... А  вот островная  жизнь, как мне кажется,  похожа  на  замкнутый круг: куда ни пойди,  все равно к воде выйдешь.
-Вот здесь, Петрович,  ты  и ошибаешься. Хотя, конечно, вся наша жизнь, от рождения и до смерти - сплошной  замкнутый  круг. И тут никуда не денешься. Но  жизнь превращается  в занудную тягомотину,   когда  тебя начинают одолевать  мелкие,  обывательские   интересы.  А  по большому счёту  жизнь, даже в отрыве от материка  на самом деле полна  глубинных и разнообразных  впечатлений. Только внимательно присмотрись к ней.  То вместе со всеми  какой-нибудь сложный штукатурный откос на архитектурном памятнике  мастеришь, то в лесную прохладу потянет за грибами  или  ягодами, то нетерпеливо  выжидаешь, когда дернется  поплавок удочки и клюнет твоя заветная рыбка. А то за  интересной книжкой всю ночь просидишь. Я вот  в нашей поселковой библиотеке, наверное, уже всю классику перечитал. Очень люблю Пушкина, Мандельштама,  Есенина.  Лескова  и Паустовского,  Понимаешь, сама  валаамская  природа  тянет людей к литературе и творчеству. Когда живёшь среди такой первобытной  красоты, то  невольно начинаешь более  утонченно понимать природу. Может быть, Николай Лесков и написал свою знаменитую повесть «Очарованный странник» после посещения валаамской земли? Вот слышал, что ты тоже вроде бы творческий человек и на филолога учишься. Тогда, честно скажу, что попал ты в свою стихию. У нас на Валааме  этих творческих , «очарованных» чудаков  и зимой, и летом - хоть отбавляй.  Взять, к примеру, художника Петю Анисимова.  Ведь  он почти безвыездно живет на острове. Даже точной его прописки не знаю- то  ли  московская, то ли ленинградская.  Он  знаменитое Суриковское  заведение по живописи   закончил. А туда, как известно, бездарей не берут. Только с мольбертом и видишь его. А рисует так, как будто всю душу наизнанку выворачивает.  А ты мне – замкнутый круг...
  Они  расстались  возле  летней  гостиницы.
На прощание Свинцов ещё  раз напомнил:
- Так завтра и начнем  ремонт твоей квартиры, Ты  иногда приходи, присматривайся к нашей работе, чтоб нам обойтись без  всяких там излишних  переделок.
И  опять,  взглянув на багровую кромку горизонта, Свинцов деловито  определил:
- Да, дело к морозам  идет. Ещё немного - и шуга начнет  гулять  по Монастырской  бухте,  ледком  её затягивать, а где-то в  декабре и сижок наш заветный  к берегу  подойдёт. Будет тогда,  где разгуляться  привольной  рыбацкой душе!..

Из дневника Иноземцева
Всё не  выходят из головы  слова Свинцова о единении  природы и художественного творчества. Сразу видно:  неравнодушный человек, правильно мыслит по многим жизненным вопросам. Вот только знаний у него, конечно,   маловато. И зачем ушел с четвертого курса университета? И по взглядам своим он – убеждённый «почвенник»,  корнями  уходящий  в трудовые и бытовые традиции  исконно русского мира. Его модернистскими новациями  Запада не прошибёшь. Вон как убедительно о герое Лескова  говорил.  И действительно,  сколько ещё бродит по русской земле таких чудаков, «очарованных странников»  в поисках истинной красоты и  высшей правды!..
...  Уже стало притчей во языцех мнение  о писательском таланте, как о «божеском  даре». Но, думаю,  талантливый писатель  создает художественное произведение  не только при помощи «божественного  провидения». Хотя, наверное,  интуитивное,  обостренное проникновение  в смысл и звучание каждого  слова иногда имеет для писателя  первостепенное  значение. Ведь  первые стихи и песни, как правило, слагаются  «на слух».  А черпаем мы «музыку слов» из фольклора и народного эпоса, из тех стихов и сказок, которые мы слышим в детстве, из той проникновенной  классики Самуила Маршака и Сергея Михалкова,  Агнии  Барто и Корнея Чуковского, которые приходят к нам из детских книжек,  оставаясь нашими добрыми  спутниками и единомышленниками  на всю жизнь...
 ... Потом уже в школе и институте ( особенно гуманитарном), изучая  родной  язык, мы начинаем  понимать ту «колдовскую» силу, при  помощи которой звуки и буквы  сливаются  в слова и предложения, отражая те или иные предметы и жизненные  явления,  Так и начинаем  осознавать   сложный механизм человеческого мышления и общения в этом мире...
... Чем больше я проникаю в филологические  науки и языковедческие предметы, тем  яснее начинаю понимать, что для писателя мало обладать только  элементарными, «академическими» знаниями о языке и литературе. Думаю, что писатель в человеке может пробудиться,   лишь  почувствовав лесковскую  «очарованность» словом,  только услышав проникновенным слухом  волшебную мелодию  родной  речи.  И ещё тогда,  когда человек готов к неимоверной, «ломовой» работе над словом. Вот все восхищенно говорят о «легкости» пушкинского стиха. А посмотрите в черновики поэта, на эти вымученные «этажи» неоднократно перечеркнутых слов и строк. Поэтому  и воскликнешь невольно:
- Измозолишь  всю  душу в словах
Через боль, ликованье и страх...
... Безусловно, эта  «очарованность» словом  никогда не возникнет,  если с самого детства мы остаемся равнодушными  к  художественной литературе, которая  иносказательно, в образной форме рассказывает нам о самых обыкновенных явлениях жизни,  её красоте и драматизме.
 ... Моя детская память остро и ярко зафиксировала долгие книжные посиделки, которые  устраивала тётка Настя, принося откуда-то, как она говорила, «умные» книги в толстых обшарпанных  переплётах. Домовое  освещение  после войны  было ещё проводным и сильно уязвимым от капризов погоды. В ветреные дни часто случались аварийные обрывы проводов на линиях электропередач, и тогда  вечернее чтение  проходило, как правило, при свечах или каганце,  а попросту,  фитиле,  погруженном  в  блюдце  с растительным  маслом.
   До войны тетка успела закончить четыре класса  сельской школы, поэтому можно  только представить, на каком уровне была её «культура речи». Перед чтением она тщательно протирала очки, торжественно открывала книгу на заложенной странице, и медленно начинала читать  «по слогам»,  при этом  усиленно  «окая».
   В холодные зимние вечера во время чтения мы укладывались с матерью на кровать, укрывшись толстым  ватным одеялом, а тетка усаживалась поближе к печке.  В причудливых отсветах огня, пробивавшихся  через печную дверку, тётка мне казалась  доброй феей, пришедшей из другого фантастического мира.  Однажды она принесла толстую, в старом переплете книгу и начала читать о жизни американских негров, которые жили  где-то в тридевятом  государстве, в какой-то таинственной  «хижине дяди Тома». Страсти на страницах книги кипели  нешуточные, так как мать то восхищенно охала, то страдальчески замолкала. А я сквозь дрёму пытался понять: почему жизнь устроена так несправедливо, если  человеческое счастье может зависеть, всего лишь,  от цвета кожи людей.
   ...В третьем классе, как  и многие  мои сверстники,  я по-настоящему «заболел небом», записался в авиамодельный кружок и всё свободное время посвящал «строительству самолётов». А когда прочитал книгу Петрония  Аматуни «Маленький летчик Пирр»,  то придумал в своём воображении «звездолёт» необыкновенной конструкции, на котором я  мысленно уносился в далекие и таинственные  космические  миры...
... В  девятнадцать лет я каким-то чудом вышел на книгу Джека Лондона «Мартин Иден»,   самозабвенно  влюбившись в  «почётное  писательское дело». А  через некоторое время с замиранием сердца  я отнес в городскую  газету  свою первую заметку. К моему восторженному удивлению,  её  напечатали на первой странице и предложили стать нештатным  корреспондентом  редакции.
  Так и формировались   мои представления  об окружающем мире  в трёх    измерениях: «справедливость», «звёздная высота» и «писательство»...

 8
   Зима на Валааме вступала в свои права медленно и напряжённо. Иногда задувал  порывистый ветер, разогнав над Ладогой клубы плотного тумана, а   с севера  начинало тянуть  морозной свежестью.  Всё чаще небо, очистившись от многодневной  серо-свинцовой  мути, к ночи  покрывалось  кристально чистыми звездными узорами, а утром на прибрежном мелководье  Ладоги можно было заметить  первые  ледяные закраины...
   « А у нас, в Заполярье, зима  в полном разгаре, - писала Алёна. - Морозы уже за двадцать, наступила  полярная ночь, а на горизонте  нередко  полыхает  северное сияние.  Уже и не верится, что мы с тобой когда-нибудь  встретимся на твоем «зачарованном» острове. Потихоньку готовлюсь к отъезду. Отправила  контейнером  крупногабаритные  вещи. А остальные  решила оставить соседям по «коммуналке». Ведь почти три  года  ютились  в одной  квартире, жили душа в душу. Им вроде бы обещают новое благоустроенное жилье. Наверное, выручает пятилетняя дочь  Надюшка. А у меня  при воспоминании  о несостоявшемся  ребёнке слезы наворачиваются на глаза. Не дождусь, когда опять почувствую твое тепло и услышу ласково-насмешливый голос...  Люблю, целую…»
... Ремонт  квартиры  близился к концу. Уже были установлены  голландские печи и стенные перегородки,  Через неделю строители обещали завершить штукатурно-малярные работы. На предварительные  « смотрины» к нему навязался Сергей  Красников. И с присущей ему занудной деловитостью сразу же полез с оригинальными советами:
- А знаешь, чего здесь не хватает?  Современного  внутреннего интерьера. Зайди ко мне, посмотри, вся квартирка под дерево отделана. А для этого элементарная вагонка нужна. Даже могу подсказать, где её можно задарма  приобрести. – Он хитровато прищурился.- Ведь она у тебя прямо под носом пылится. Подымись только на мансарду летней гостиницы. Там раньше жилые комнаты  были. Но, как оказалось, эксплуатировались  они с нарушением  каких-то там пожарных  нормативов. Поэтому  два года назад комиссия из  техпожнадзора   их опечатала.  Нашлись, конечно, умные люди и начали потихоньку разбирать пустующее жилье да стройматериал на дело пускать. Ведь  зачем  добру зазря пропадать?
- Но ведь получается, что  на глазах у всего острова  музейный  объект разворовывается?
- Да ты, оказывается,  у нас святой  праведник.  Конечно, по закону этот строительный материал  принадлежит  музею. Да его, наверняка, уже давно списали и документы в архив сдали. А если говорить честно, то знаешь, сколько такого бесхозного барахла на острове  гниёт? Да я при желании  могу дом из него  построить!  Вот этой  «бесхозностью» и славен  наш  остров дивный. И, думаю, что перестройка сюда ещё не скоро нагрянет... Наверняка,  меня за шкурника  и хапугу принимаешь. А знаешь, кто меня сделал таким? - За стеклами очков Красникова  вспыхнули  насмешливые, хитрые  огоньки. – Наша родная советская власть. Может быть, я  и сбежал на этот остров  от постоянного дефицита, который царит на материке. А  здесь я себя чувствую, как рыба в воде, понял?
    Иноземцева до глубины души  покоробили  эти «меркантильные»  рассуждения. 
- Не обижайся,  Сергей, но ты – всего лишь мелкая рыбёшка. А крупная  хищная  рыба в других, более обширных водах обитает.
- А чего мне обижаться?  На  обиженных воду возят. Но  я, как и все, стараюсь брать жизнь с пользой и удовольствием.
- Но не забывай: на любую хитрую рыбку всегда мудрый  рыбак   найдется.  Я   половину России проехал .Думаешь, народ не понимает и не чувствует,  на кого наша кремлёвская  рыбацкая артель сегодня  сети закидывает, зачем воду в стране мутит?
- И откуда же ты такой  прозорливый взялся? Ну-ка, объясни  несмышлёнышу, зачем это вдруг в стране перестроечный бум устроили?  Что об этом рассказывают ваши университетские  профессора и преподаватели?
- Чтобы  чувствовать пульс времени,  одними  лекциями в институте не обойтись. Нужно понимать элементарные  социально-экономические процессы, происходящие в обществе и мире.  Пораскинь мозгами. Почти семьдесят лет строили в СССР  социализм.   А наши успехи и плановая  экономика всегда кому-то мешали.
Красников, видимо, задетый менторским  тоном,  нетерпеливо перебил Иноземцева:
- Да брось ты, студент, страх на людей наводить. Выходит, все мы находимся в каком-то вражеском  окружении и наш дорожный участок на хозрасчёт перевели зазря?
-А ты, повелитель дорог,  не ерепенься, а лучше смекай. Да, предприятия в одночасье
перевели на  «экономическую независимость», в обществе  стали усиленно внедрять «частную инициативу». А что получили в результате? Полинявших «красных директоров», нацеленных  уже не на общественный интерес, а на пополнение личного кармана. А разве не доказано, что любая власть любит есть и пить всласть?  Ведь  рыбка гниёт с головы, и ещё не совсем понятно, к чему приведут страну эти «гласность и демократия».  Мнимая  свобода  слова очень легко переходит в пустую демагогию, а ложное законотворчество -  к социально-экономическому раздраю в обществе.
- То есть, раньше думай о Родине, а потом о себе,- Красников  не скрывал ехидного злорадства.- Знаешь, я уже сыт по горло этими  патриотическими  песнями.  Чувствую, что ты упрямый пропагандист. Недаром же с нашим островным парторгом  одну упряжку  тянете. Да ладно, некогда мне тут с тобой политучебой заниматься. Нужно деньги зарабатывать. Вон как дороги замело. А российские дороги, сам знаешь, - это  для  рабочего  человека всегда хлеб да ещё с маслом. Метр проедешь - два запишешь. Это как пить дать. Поэтому дураков  в нашей стране становится  всё  меньше, а плохих дорог всё больше. А о благоустройстве своей квартирки подумай, пока всю вагонку из летней гостиницы до конца  не  растащили.  Сделай приятное  своей жёнке. Ведь русской бабе, что нужно?  Работящий, непьющий мужик да уютная квартира. А любовь и верность – это уже как бесплатное приложение  ко  всем  семейно-бытовым  атрибутам. Понял, праведник?- гоготнул  Красников, небрежно хлопнув Иноземцева по плечу...
   Весь день Иноземцев ходил под впечатлением  разговора с  Красниковым. А вечером не выдержал, взял фонарик, и,  поднявшись на мансарду гостиницы,  стал  внимательно осматривать полуразобранные жилые помещения.  Даже по приблизительным прикидкам здесь можно было заготовить  около куба добротной, рифлёной вагонки. И пустить её, скажем, на обделку прихожей и кухни новой квартиры.
     Иноземцев  тут же мысленно представил, как  вводит в новую, обустроенную  квартиру приехавшую Алёну и видит в её глазах счастливые слезы.  И как это Красников  точно сказал о женской слабости к бытовому комфорту. Разве жена Иноземцева  не  выросла в довольно обеспеченной семье, в атмосфере утонченной   роскоши родительского дома?  И там, на Севере, Иноземцев  догадывался, как Алёна  мучительно переживала все эти годы, терпя неудобства  коммунальной  квартиры в Железногорске...
   Иноземцев включил обогреватель, придвинул его поближе к кровати, а потом долго ворочался под старым ватным одеялом, привыкая к зябкому неуюту  постели...
    ... С Аленой  они встретились  в тот период его жизни, когда  Иноземцев как представитель  власти  неожиданно стал  замечать  некоторый  сбой  в работе  партийно-государственного  аппарата.  В обществе уже  ходили упорные слухи  об «эпохе застоя», хотя на партийных съездах продолжали дружно и  подобострастно  аплодировать  престарелому Брежневу, снисходительно  выслушивая его высокопарные,  с искаженной дикцией,  доклады.
    Иноземцева  всё больше и больше тяготила должность партийного чиновника. Его  потянуло в  «гущу жизни», и, уйдя  из  горкома партии,  он  рванул  на Крайний Север, надеясь как всегда спастись от духовной  депрессии  «романтикой  дальних дорог». Не доехав две сотни километров до Мурманска, он решил бросить якорь в Железногорске, где ещё исправно дымил один из  флагманов советской   цветной металлургии. Не мешкая, устроился в элетролизный цех бригадиром, так как  к тому времени в нём ещё не остыла приверженность к  «горячей  профессии»,  азы которой он познавал сразу же после армии на родном металлургическом  заводе. И хотя  элетролитная  ванна – это тебе не раскалённый, огнедышащий мартен,  всё равно  к электрохимическому производству  никеля  Иноземцев с первых же шагов проникся  уважением, как и к любой интересной и ответственной  работе,   новизна  которой  всегда  притягивает и вдохновляет  человека.
   Однажды,  работая в ночную смену, Иноземцев  зашел перекусить в цеховой  буфет. За одним из столиков он  заметил симпатичную, молодую женщину лет тридцати, которая  показалась ему удивительно знакомой.  Он силился  вспомнить, где мог  видеть этот  светло-синий халат, красиво  облегающий стройную фигуру, и эту модную, короткую стрижку.   Вконец заинтригованный, он решился подойти  к незнакомке:
- А не смогу ли я  скрасить ваше гордое  одиночество?
   Девушка  неохотно оторвалась от тарелки, удивленно вскинула  изящные,  вразлёт  брови, брызнув  на непрошеного  кавалера  яркой зеленью глаз:
- Мне кажется, молодой человек, что вы несколько  преувеличиваете  свои способности. Но как я могу  запретить рабочему человеку занять свободное место в  государственном  заведении общепита?
   Её дерзкая насмешливость волновала и притягивала.  Иноземцев забыл о своём подносе  с едой и жадно рассматривал незнакомку. Она, кажется, принадлежала к типу «его»  женщин, образы  которых   всегда, как эталон,   вынашивает  под спудом   долгие годы мужское  воображение. Такие  женщины  даже на  первый, мимолётный  взгляд интуитивно  отвечают их иллюзорным  помыслам и желаниям.  Он видел и чувствовал её всю: с маленьким, чуть вздернутым носиком,  нежным, правильным  овалом лица  и  тонким узором  чуть  припухлых  губ,  соблазнительной  наготой  узких  коленей, выглядывающих из-под  короткого  рабочего халата...
- Вы, кажется, забыли, зачем пришли в буфет?- прервав его восхищённое оцепенение,  с легкой иронией  заметила она.
- Да...да.  Извините, но мы с вами могли  где-нибудь встречаться?
Она звонко рассмеялась:
- Не думаю. Если только не учитывать то обстоятельство, что в прошлую смену вы  забирали в нашей лаборатории сертификат с анализами на  готовую  продукцию.
- Господи! Какой же я кретин!,- досадливо  хлопнул себя по лбу  Иноземцев. – Ну, конечно же, это вы сидели за лабораторным столиком, и когда я вошел, пронзили меня своим  неземным взглядом  марсианской Аэлиты.
- Вы мне определённо  льстите. Я - обыкновенная  земная женщина и, приняв в буфете порцию пищи для  восстановления энергетического баланса своего организма, удаляюсь восвояси. А вы не скучайте  и  не отчаивайтесь:  свято место пусто не бывает. Мне кажется, что вы  из тех мужчин,  которые никогда не остаются в гордом одиночестве. Приятного аппетита!
   Она опять насмешливо улыбнулась и, накинув короткую светлую шубку, висевшую на спинке стула,  пошла к выходу легкая, стремительная и загадочная...
   Утром, после смены он  неожиданно  увидел её  в переполненном  автобусе,  курсирующим  между городом и комбинатом. Иноземцев с трудом протиснулся к ней, и, сдавленный со всех сторон  пассажирами,  ощущал через  светлую овчинную  шубку малейшее движение её молодого горячего тела. Она молчала, иногда обдавая его лицо легким, сдержанным  дыханием при резких движениях автобуса, а он упорно глядел в окно,  ощущая на себе её  едва уловимый оценивающий взгляд.  По своему жизненному опыту он знал, что  даже скрытое женское любопытство  даёт мужчине надежду на первый, пусть даже обманчивый, успех.
   Иноземцев сошел вместе с ней,  даже забыв  от волнения  узнать её адрес.  Они шли по раннему, заиндевевшему городу, и чтобы как-то  скрыть неловкость первых минут  знакомства,  она начала рассказывать о себе...
…Алёна  родилась в Петрозаводске в то время, когда там заканчивал свою бурную общественно-политическую деятельность Юрий Владимирович Андропов. Не без его покровительства  её отец, Михаил Иванович Захаров, перспективный  инженер  и активный коммунист Онежского тракторного завода, стал секретарём  парткома этого крупнейшего на Северо-Западе машиностроительного предприятия, а значит, и автоматически  вошел в  состав  горкома  КПСС. Отец был моложе Андропова лет на пятнадцать,  но уже тогда в нём просматривались  замашки той партийно-бюрократической  номенклатуры, с которой схлестнется в будущем всесильный аппарат КГБ в борьбе за политическую власть в агонизирующем «Союзе нерушимом».  Как и все дети   «начальников», Алена воспитывалась в атмосфере роскоши, которую мог позволить себе в то время  руководящий партийный работник:  изысканная, импортная   мебель в пятикомнатной  благоустроенной  квартире,  служебная машина, дача и всевозможные «спецпайки».  Одноклассники  посматривали на ухоженную красавицу Алёну  с завистливой отчуждённостью, а учителя угодливо, по « рекомендации свыше», тянули её  на медалистку.  Хотя она  и не нуждалась в этом  назойливом  педагогическом   покровительстве, вызывающем  раздражение в её гордом и строптивом характере. К тому же у  неё был живой, любознательный  ум, она  самозабвенно  увлекалась  художественной  и научной литературой.  И, кажется, сделала свой жизненный выбор, прочитав в десятом классе роман Даниила Гранина «Иду на грозу».  С тех пор  самыми любимыми  её предметами стали физика, химия и биология.  Она с детства пыталась  понять «содержание материи», физиологическую сущность человека, уловить  беззвучное движение  атомов, частиц  и молекул,  познать  законы их взаимодействия и развития.  А отец как прирожденный управленец  старался навязать дочери  свои партийно-государственные  идеалы, увлечь в другой, как ей казалось, бездушный мир  философско-абстрактных принципов и   постулатов.
   Андропов уехал в Москву на повышение в 51-м году, недоучившись два года на заочном отделении  историко-филологического  факультета  Петрозаводского госуниверситета.  Отец  ревниво следил за стремительной карьерой своего партийного  наставника и бывшего сослуживца. В 1967 году  Андропов  уже возглавил Комитет  государственной безопасности СССР, который являлся тогда, по сути, единственной реальной властью в стране и  имел контроль, тайный и явный, над  всеми  звеньями её управления.  Главный кагэбист страны  всегда пристально следил за всеми общественно-политическими процессами, происходящими  в Карелии, видимо, понимая  всю важность  этого  приграничного  военно- стратегического    района СССР. 
 Когда в 1982-ом году  Андропов стал Генеральным секретарём ЦК КПСС,  в квартире  Захаровых неожиданно  появился стройный, молодцеватый  майор  областного управления  КГБ. Алёне особенно  запомнились в нём светлые, водянистые глаза с пристальным  взглядом бывалого службиста и модная чёрная бородка-шотландка. Отец провёл  гостя в кабинет, и долгое  время оттуда слышались приглушенные голоса собеседников. Но  потом дверь кабинета резко распахнулась, и отец, провожая гостя, как бы чему-то сопротивляясь,  бросал на ходу  взволнованные, отрывистые фразы:
- Нет-нет, дорогой Олег Григорьевич, так дело не пойдет... Как  старый  партийный функционер, я вижу, что страна очень больна... Но считаю, что её не надо ломать через пень-колоду  на западный манер. Надо не ликвидировать партию, а вдумчиво и тактично  проводить её реорганизацию, освобождаясь от  зажравшихся  бюрократов, хапуг и прилипал... Иначе можем дров наломать и потерять все, что когда-то  далось потом и кровью, ценой миллионов человеческих жизней. И поверь, история  нам  никогда не простит такой безответственности. Так и доложи Юрию Владимировичу...
   Тогда Алёна смогла уловить,  как недоверчиво и сдержанно посмотрел на отца кагэбэшник, а потом  сказал на прощание с какой-то пренебрежительно-загадочной ухмылкой:
   - Ладно, Михаил  Иванович, вольному воля. Извини за непрошеный визит...
   Через месяц после этого таинственного визита  секретарь парткома тракторного завода Захаров неожиданно  погиб в автокатастрофе. Его жена,  корреспондент областной газеты,  попыталась организовать собственное журналистское  расследование  причин загадочной гибели мужа. Но, видимо, не рассчитала  свои силы и, в конце концов,  оказалась в психиатрической  больнице с диагнозом «прогрессирующая шизофрения». После трёхмесячного изнурительного лечения она скоропостижно скончалась...  от «обширного мозгового инсульта».
    В цепи этих трагических  событий  Алёна интуитивно почувствовала не «роковое стечение обстоятельств», а целенаправленное, злонамеренное действие чьей-то могущественной  воли. И все чаще вспоминала тот визит   к её отцу кагэбэшника и его прощальную, пренебрежительно-двусмысленную ухмылку. Она поняла: в покое её не оставят. К тому времени после окончания химико-технологического  факультета университета она  уже два  года работала инженером-лаборантом на  «Петрозаводскмаше», мечтала об аспирантуре. Но после смерти родителей всё валилось у неё из рук.  Алёна почувствовала страстную «охоту к перемене  мест»,  плюнула на всё, оставила квартиру  младшему брату и рванула на Крайний  Север, в Железногорск...
   Алёна  жила в одном из типовых трехэтажных домов,  которые составляли основную жилую застройку Железногорска,  в планировке которого  ещё в послевоенные годы приняли  активное участие  ленинградские архитекторы. Как молодому, перспективному специалисту ей выделили комнату в  благоустроенной  квартире, остальную часть которой занимала молодая семья с ребёнком. Из-за дефицита жилья  такие временные  «коммунальные расселения»  рабочих были характерными  для крупного промышленного предприятия, каким  считался  на Кольском полуострове   комбинат  «Североникель». На него  постоянно по всесоюзному оргнабору прибывали новые  специалисты...
  Она сразу уловила  откровенный  восторг  в глазах Иноземцева, и как всякая умная женщина без ложного кокетства приняла его ненавязчивое, без всякой пошлости, ухаживание. Прежде всего,  он притягивал её как личность, потому что с первых же минут Алёна дала понять, что презирает   мужчин-хлюпиков, ограниченных в интеллектуальном и духовном  развитии, не способных на бездумные и дерзкие поступки.  Она с неподдельным интересом слушала рассказы Иноземцева о его жизненных  скитаниях, видимо, переняв уважение к «бродяжничеству»  от покойной матери-журналистки.  Алёна  снисходительно  восприняла  некоторую  приверженность  Иноземцева  к алкоголю,  списывая  эту слабость на  издержки  эмоционального и неуравновешенного  характера  его «возвышенной  творческой  натуры».  Потому что и сама не относилась к  паинькам,  а когда была «подшофе», небрежно  прикурив сигарету, дурачливо замечала:
- От настоящего мужика всегда  в меру должен исходить запах вина,  табака и одеколона. Но только не подозрительный  аромат духов молодой любовницы...
   Правда, иногда в небольших дружеских компаниях, Алёна позволяла себе расслабиться, и, приняв стопку- другую, могла даже слегка пококетничать с мужчинами. Но дальше  невинных «дружеских поцелуев» дело  никогда не доходило.  В этой  показной  раскованности  чувствовались  её «светская» избалованность  и  независимое, аристократическое   воспитание, которое  она получила  в семье привилегированного советского чиновника.. Однако, как  казалось Иноземцеву, в этом, иногда нарочито- вызывающем  кокетстве   проявлялась всего лишь обыкновенная  слабость  красивой незамужней женщины. И тогда он предложил ей  пойти в загс. Она несколько опешила от такого  неожиданного предложения  и как  всегда  отреагировала ироничной  усмешкой:
- Конечно, я не  прочь  узаконить наши отношения. Но не забывай, Иноземцев, что браки свершаются только на небесах и обручальные кольца – не  всегда прочные гаранты  семейной жизни...
   Алёна  настояла, чтобы он переехал из рабочего общежития  в ее квартиру.   И, кажется,  не ошиблась, получив  в своём  муже  долгожданную бытовую  опору, так как продолжительная  холостяцкая жизнь  сформировала и закалила в Иноземцеве элементарные  хозяйские привычки, которых  иногда так не хватало его несколько бесшабашной и амбициозной  супруге...
   ...Иноземцев откинул одеяло, и несколько минут лежал в остывающей постели, собираясь с мыслями. Потом решительно встал, накинул куртку, достал из сумки  небольшой  походный  топорик  и поднялся на заброшенную мансарду гостиницы. Найдя в деревянном  перекрытии  старый, загнутый  гвоздь,  он с помощью куска проволоки закрепил   фонарик и потихоньку начал  разбирать старую комнатную перегородку...


Из дневника Иноземцева
... И вновь я листаю книгу  валаамского старца  Иоанна и пытаюсь проникнуть в умудрённую сущность его писем: «Святой Иоанн  Лествичник  удивляется странному в нас состоянию: почему имея помощниками для добродетели и всесильного Бога, и ангелов, и св. Человеков, а на грех  только одного беса лукавого, все же удобнее и скорее преклоняемся к страстям и порокам, нежели к  добродетели?  Вопрос остался открытым – святой не хотел нам объяснить. Однако, можно догадываться, что наша природа, порченная преслушанием, и мир со своими разными соблазнами ошеломляющими помогают диаволу и Господь не нарушает наше самовластие. Нам должно стремиться к добродетели,  насколько хватит наших сил, но устоять в добродетели состоит не в нашей власти, а в Господней, Господь хранит не за наши труды, а за смирение...»
   Неужели  прав мудрый старец, и я, как и многие представители рода человеческого,  имею природу,  « порченную  преслушанием», а все мои  земные деяния - всего лишь  «козни диявола и избыток самовластия»?  Значит, и моя  устремленность к бытовой благопристойности, обделка новой квартиры  вагонкой, которую я  целую неделю  таскал  украдкой  по ночам  из летней гостиницы,  -  это всего лишь происки презренного самовластия?
   Такой богословский  тезис мне  кажется очень спорным и неубедительным.  Выходит, что и  «порченую» кровь я унаследовал  от своих  предков,  донских  казаков, которые верой и правдой служили государству и до седьмого пота  трудились на земле, пытаясь построить  счастливую  жизнь,  – пахали, сеяли,  рожали детей и добывали пропитание, закладывая для других поколений  основы общинного,  достойного  существования? 
   Я часто вспоминаю  детство, которое, как ни странно,  одновременно  проходило в  большом промышленном  городе  Донбасса  и «родовой» деревне,  находившейся  в соседней  Ростовской области.  У самого начала проселочной  дороги, ведущей от железнодорожной станции  в нашу деревню,  стояли рядом два  пограничных столба с государственными знаками  УССР и РСФСР.  Таким образом,  отправным  пунктом для нашей «попутки», на которой мы с матерью преодолевали  двадцатикилометровый  путь до своей  деревни,   была «ридна нэнька  Украина»,  а через несколько десятков метров дорога уже петляла   по российской земле,  неоглядной и привольной  донской  степи.
   Граница между Украиной и Россией  в те далёкие  послевоенные годы  была чисто символической.  Однако  эта территориальная  «неделимость»  приводила  к причудливому  смешению бытовых и языковых  традиций.  За долгие  годы сосуществования  русскоязычного и украинского населения  здесь  выработался  особый  «этнотип» человека, говорящего  на каком-то смачном, колоритном  диалекте  с помесью  русских и украинских говоров.
 ...Последний  раз я   посетил   деревню  перед  самым отъездом на Север. Я шел по  центральной сельской улице  после десятилетнего отсутствия, связанным с  «бродяжничеством» по России,  и,  лаская взором  знакомые с детства, нетронутые временем постройки, одновременно отмечал те разительные перемены, которые произошли  в  облике села.  Правда,  в  центре  возвышался всё тот же памятник-обелиск советским  воинам, погибшим  за освобождение  села от фашистских захватчиков.  Всё также  возле сельсовета стоял на постаменте с мудрым прищуром  бронзовый  Ильич.  А вот от старого деревянного  клуба  к тому времени и следов не осталось. На его месте возвышался  из стекла и бетона новый Дворец культуры, в который   перевели и спортзал,  ранее находившийся  в  каменном здании старой деревенской церкви.  Теперь  её окна были  наглухо заколочены досками, а на дверях висел  огромный, поржавевший  замок. Видимо, богоугодные  дела верующих селян теперь вершились  где-то в других,  потаённых  местах...
   Дом тётки Марьи  ещё лет тридцать назад был покрыт  камышом, а потом,  согласно неумолимым требованиям  времени, когда  одряхлевшая русская деревня была вовлечена  в мощный и животворный поток индустриализации и технического прогресса, крыша с помощью колхоза была капитально реконструирована.  Прогнивший камышовый настил заменили  листовым железом, а сама новая кровля с желобами и водостоками была  выкрашена ярким суриком.
 ...Восьмидесятилетняя, согнувшаяся в три погибели тётка  Марья едва узнала меня, а потом,  прижавшись сухим старческим телом, тихо, скорбно всхлипывала, и, мешая украинские и русские слова, жаловалась на одинокую, болезненную старость. Ведь её муж, дядя Гриня, как я помнил, ушел из жизни  ещё три года назад, и за  тёткой присматривала  сметливая и прагматичная соседка, учительница-пенсионерка,  которая, как поговаривали в деревне, договорилась с тёткой  за свои  благотворительные   хлопоты получить в наследство  её, довольно обширную  усадьбу.
   Тётка поила меня запашистым чаем с   моим любимым   вишнёвым  вареньем, а я с затаённым любопытством зыркал по сторонам, всматриваясь в  знакомые с детства предметы, которыми были  наполнены две просторные комнаты типичной украинской хаты. Именно такие  избы-мазанки  воздвигали в своих поселениях ещё с 16-го века беглые русские крестьяне, постепенно превращаясь в служивое донское  казачество Малороссии.
    Я окидывал  взглядом до боли знакомые   предметы и всё удивлялся поразительной сохранности  внутреннего  облика  дома. Всё тот же «красный угол», где над  кухонным столом  висит  украшенная вышитым рушником  икона  Пресвятой Богородицы  с   подвешенной  на тонкой  латунной цепочке лампадкой.  И  та же чисто выбеленная  груба- так называли украинцы  русскую печь, - возле которой на стене  закреплены широкие  полки с  различной кухонной утварью,  задёрнутые  цветными ситцевыми занавесками. В этом же углу-  небольшой сундук для хранения муки и круп, на  стенках которого ещё просматривался облезлый цветочный орнамент. А рядом – всё тот же старинный деревянный со старой овчинной шкурой  диван,  на котором  я когда-то спал. Пёстрая  домотканая дорожка по-прежнему ведет из горницы  в соседнюю  комнату-зал. В центре  комнаты по-прежнему стоит  всё тот же  раскладной,  овальный  стол, покрытый белоснежной льняной  скатертью, к  которому придвинуты  «венские» стулья с ажурными гнутыми спинками, а напротив у стенки -  старый комод, отделанный по краям  декоративной  резьбой. На нём  возвышаются   небольшой трельяж и  уже давно не работающий граммофон с почерневшим от времени  раструбом.  Было трудно  понять, как   сохранился  этот  удивительный «раритет»!
    Но главную  достопримечательность  комнаты представляли, конечно  же, семейные фотографии в рамках, закрепленных по деревенской традиции на выбеленных  известью стенах. Они  казались  удивительными приметами  самой  истории, в них, кажется,  остановилось   само  Время, беспокойное и драматичное, овеянное романтикой построения  новой жизни. Здесь на порыжевших от времени снимках мой дед Василий, в краснозвёздной будёновке, длиннополой шинели и шашкой наперевес. Командир кавалерийского взвода  армии Будённого  он так и сгорел  в пламени  Гражданской войны. И  родной дядя Николай  в белой косоворотке и сером модном френче  смотрит в  фотообъектив   умным   напряженным  взглядом. У него тоже была трагическая судьба. Один из первых председателей местного колхоза,  он погиб от руки озверевшего кулака,  Тут же и фотография двоюродной сестры Зои, которая была заживо погребена в домашнем погребе  во время налёта немецкой авиации  на деревню,  не дожив несколько дней до своего совершеннолетия. Она  запечатлена на снимке ещё пятилетней девчушкой с короткой, мальчишеской стрижкой и светлом  платьице  «в горошек». А  покойный  дядя Гриша, который  почти тридцать лет отработал  бессменным фельдшером сельской амбулатории,  стоит на свадебной фотографии в обнимку с тёткой  Марьей, оба - молодые и красивые. Она -  под  ажурной белоснежной  фатой, а он - в галстуке  «бабочкой»  и  строгом, чёрном смокинге...
   А потом я не выдержал и пошел на «плотину» -  своё излюбленное место в деревне. Ещё где-то в 50-ых годах русло небольшой речки Мокрый Еланчик, на левом берегу которой  раскинулась  деревня, было перекрыто дамбой.   В образовавшейся, довольно обширной,  запруде  местные колхозники   начали  заниматься рыбоводством.  Здесь во все времена всякой речной рыбы хватало. А вот искусственно   разведенный   карп-толстолобик  стал  главным объектом добычи для созданной рыбацкой  артели, и  на столе  сельчан   прижился  желанным  деликатесом.
   Я долго сидел на бетонном   выступе  водостока, с которого  когда-то забрасывал удочку, с замиранием  ожидая рыбьей поклёвки. Глядя, как под дуновением летнего ветерка по зарослям прибрежного  камыша перекатываются серебристые волны, вдыхая одуряющий запах чабреца, который источала разомлевшая на солнце  донская степь, слушая беспрерывное «лягушечье многоголосие»,  я думал о вечном, непреходящем течении  Времени. Ведь как только не называют  историю – свидетелем прошлого, светом истины, живой памятью, учителем жизни и вестником старины. И разве Украина, которую когда-то  прозвали  Малороссией, не  является частицей  общей многострадальной истории,  плотью и кровью великого  российского  государства, земли которого испокон веков топтали  коварные степные кочевники? Разве не в тех кровопролитных войнах  сформировался  и ковался   доблестный  характер  и величие  славянской  нации?.. Так по какому праву  сегодня кто-то может считать меня и моих предков порождением  природы, «испорченной преслушанием»?
... Я ещё раз перечитываю  строки из письма  валаамского старца  и думаю: « Неужели человек должен быть всего лишь послушником и исполнителем  чьей-то непререкаемой,  всемогущей  воли, а не мужественным  борцом за своё счастье  на этой земле?»…

 9

   Устойчивая зима пришла на Валаам только во второй  половине  декабря после обильного суточного снегопада. И сразу же остров под  белоснежным  нарядом похорошел, в воздухе запахло морозной свежестью, а вблизи человеческого жилья в надежде на дармовое  прокормление беспокойно засуетились синицы и снегири. Ладога, уставшая  от осенней   штормовой  лихорадки, успокоилась и затихла.  А озёрная  шуга  бессильно  остановилась,   превращаясь  под  напором  крепнущих  морозов  из бесформенной  каши в прочный ледовой  панцирь. Вот уже и Монастырская  бухта, затянутая льдом и присыпанная снегом, стала похожей на огромную, искрящуюся на солнце, поляну. На  ней  то и дело появлялись  робкие  человеческие следы, уходящие от келейных корпусов  то в лес,  околдованный   зимней спячкой, то в сторону небольшой поселковой фермы,  где, несмотря на  козни  зимы, упрямо  продолжалась жизнь.
   Однако эти заметные подвижки в природе как будто и не вносили  особых изменений в спокойный и размеренный ритм  островной жизни. Уже с утра люди постепенно втягивались в привычную бытовую суету: прочищали от  ночного снега дорожки, несли из сараев охапки дров к своим жилищам, кипятили чай и спешили  на работу. «Не от этой ли бытовой  монотонности у человека хиреет и мертвеет душа? – думал  Иноземцев и почему-то вспоминал  поэта  Надсона:
Меняя каждый миг свой образ прихотливый,
Капризна, как дитя, и призрачна, как дым,
Кипит повсюду жизнь тревогой суетливой,
Великое  смешав с ничтожным и смешным...
   Иноземцеву  казалось,  что  за пять месяцев пребывания на Валааме он тоже втянулся в   эту въедливую, «суетливую тревогу» жизни, и его, как и всех, неумолимо засасывает этот ежедневный  островной быт, с его «ничтожными и смешными» проявлениями.  Но всё равно   по уже укоренившейся  за многие годы привычке,  каждое утро  Иноземцев начинал с физзарядки.  Его  новая  просторная  квартира  после ремонта  ещё попахивала свежей побелкой и масляной  краской. Она   находилась  на одном этаже с конторой музея. Административные и жилые помещения  разделяли всего лишь две  хлипкие перегородки  из древесно-стружечных плит с  дверями, которые  всегда оглушительно  хлопали, притягиваемые к дверным  коробкам  скрипучими поржавевшими  пружинами.
   Покончив с комплексом упражнений и  растеревшись влажным  полотенцем, Иноземцев усаживался  на кухне за небольшой, покрытый голубым пластиком столик, который он по разрешению Кузнецова перетащил из летней гостиницы, пил чай,  с удовлетворением оглядываясь вокруг.   От кухонных стен, обитых старой вагонкой с густым тёмно-золотистым налётом, исходил едва уловимый  свет, наполняя комнату теплом и уютом. Квартира приобрела достойный и вполне современный вид,  особенно после того, как Иноземцев расставил  мебель тёмной полировки, прибывшую в контейнере  из  Железногорска.  Вот только новый  цветной  телевизор Алёна побоялась переправлять  на такое  огромное  расстояние. Хотя  Иноземцев, зная въедливые, «непогрешимые»   привычки жены,  даже не мог себе представить  её жизнь  без  «телевизионного ящика» - этого обязательного атрибута бытового комфорта состоятельной современной семьи.
   После завтрака Иноземцев надевал  старый  бушлат и кирзовые сапоги, которые  выдала ему под расписку  Наденька Белозёрова, пухленькая и говорливая кладовщица музейного склада. Она была коренной ленинградкой, профессионально занималась живописью, и на Валаам приезжала  периодически, не гнушаясь никакой работы, а всё свободное время  вдохновенно  изображала   валаамскую  природу с точек, облюбованных когда-то  на острове знаменитыми мэтрами русской  живописи  Куинджи, Рерихом и Левитаном. 
    Прихватив толстую пеньковую верёвку, Иноземцев спустился в общий  полутёмный  подвал,  где возле сырой  и потемневшей от времени кирпичной стены была сложена его поленница дров.  Качанов, несмотря на свою, скорей всего, показушную зловредность,  на поверку  оказался всё-таки понятливым  и сговорчивым  мужиком.   Он откопал на причале  из-под снега несколько сухих  сосновых  лесин, и из них получилось почти пять кубометров дров. Да и Попков не захотел оставаться в отмазке, глядя с каким  неожиданным  рвением  суетится на причале  его сотоварищ по работе. То ли в нём взыграла элементарная человеческая  солидарность, то ли обыкновенное желание прогнуться  перед новым  начальством, однако почти на равных он помогал Иноземцеву на гостиничном  дворике  колоть  дрова и складывать их в  подвал.  А потом даже не заикнулся о каком-то вознаграждении. И все-таки Иноземцев не смог удержаться от  благодарного порыва  и отдал рабочему  бутылку вина, недопитую  Кузнецовым   при  встрече в летней  гостинице.
   Каждая  из двух голландских  печей  его квартиры «съедала» за день не менее двух полновесных охапок дров. Поэтому с приходом отопительного сезона Иноземцев почувствовал  все  «прелести» островной жизни, поднимаясь   ежедневно на второй этаж гостиницы  не менее четырех раз  с тяжеленной вязанкой дров  за плечами. Это занятие, естественно, не прибавляло  оптимизма  его размышлениям  о валаамской жизни. Что ни говори, а «горбовой метод»  хозяйствования  на острове, по его мнению, никак не соответствовал  громким  лозунгам перестройки об интенсификации производства и ускорении технического прогресса. И здесь Иноземцев вынужден был согласиться  с  философским постулатом классика , что «идеи только тогда становятся силой, когда овладевают массами». Выходит, что  жители  острова Валаам  ещё не стали неотъемлемой частью этих народных  масс. А сколько в России вот таких глухих, оторванных от большой земли, уголков!
...Иноземцев,  приноровившись к  «загульному » образу  жизни своего шефа, уже привык проводить утренние планёрки в одиночку. Вот и сегодня  Кузнецов  почему-то «задерживался».  Иноземцев, распределив задания и  отпустив рабочих,  сидел в кабинете перед открытой дверцей  печи и задумчиво  наблюдал за пляской  огня.  Он  не понимал  упорного, равнодушного молчания  Кузнецова,  с которым  тот  отреагировал  на самоуправство  своего помощника и явный  сговор  с  председателем поссовета о ремонте аварийных квартир в келейных корпусах.  И невольно закрадывалась подозрительная мысль:  а  может быть,  щеф  какую-нибудь   интригу  готовит? Люди с таким амбициозным, строптивым  характером на всё способны. Своими подозрениями Иноземцев поделился с Зайцевой:
- А что, от него всякой пакости можно ожидать,- неожиданно согласилась она.- Думаю, что  на меня он вообще смертельную обиду затаил. Я  перед  самым вашим  приездом  позвонила в райком партии и заявила, что как коммунист и главное  административное  лицо  острова  не буду терпеть его пьяных  выходок.  Разве аморальное поведение коммуниста – это  не наплевательское отношение  к чести и облику всей партии? Зачем же мы  тогда социализм с «человеческим лицом»  хотим построить? Вызвали его  тогда на бюро райкома, разобрались  и выговор влепили на полную  катушку.  Теперь, наверное,  не знает, как мне нагадить в отместку.  И по  Петрозаводску о нём нехорошие слухи ходят, говорят, что во многих  грязных делишках  был замешан...
  Размышления  Иноземцева  прервал  осторожный стук в дверь, и после небольшой паузы в кабинет вошла  музейная уборщица  Дьяченко, полноватая, чернявая женщина, лет пятидесяти, на свежем, круглом лице которой  ещё угадывались следы былой красоты. На Валаам  она приехала по оргнабору  в шестидесятых годах  с Украины  в только что открывшийся  Дом  инвалидов, потом  вышла  из-за сострадания  замуж за полуконтуженного  участника  войны, и вот уже тридцать лет несла  груз нелёгкой семейной жизни.
- Вот, Петрович, жаловаться  на нашего тракториста пришла. Ты уж, конечно, извиняй, но меня с детства приучили правду-матку  резать...
-  Да тебе, Мария Семёновна,  позавидовать можно. Ведь не зря говорят: кто с правдой  идёт, тот долго живёт. Рассказывай,  что там опять наш островной заводила натворил?
- А то и натворил, что на казенных дровах свою личную выгоду  построить хочет. У меня в сараюхе уже десяток чурок осталось, а он вчера моей соседке Аксентьевой  вне  графика целую тележку сухих сосновых  дровишек свалил. Небось , без бутылки не обошлось. Оно и понятно!  Ведь её сынок Вовка в райпо  грузчиком  подрабатывает, а, значит, и закон для  него  не  писан: водку домой на дармовщинку,  без всяких там талонов тащит. А я, если  раз в месяц возьму в магазине  положенную по талону бутылку, и та на растирку больному мужику-инвалиду идёт. К тому же,  я в первой пятерке по списку исполкома числюсь, а моя разлюбезная соседушка где-то в самом  хвосте  болтается. Где же гласность и справедливость, объявленные  в стране?
   Жалобную тираду уборщицы прервал телефонный звонок, и Иноземцев, подняв трубку, даже оторопел от  неожиданности,  услышав такой знакомый,  иронично-задиристый голос  жены.
- Пламенный привет, Робинзон  Крузо. А  уже из  Сортавальского аэропорта звоню, Извини, что не дала телеграмму, хотела тебе сюрприз сделать... Вот узнала, что вертолёт на Валаам только после  обеда вылетит. А, вообще, здесь целая музейная делегация собралась. Панин  летит с новым  работником  да жена Кузнецова.  Спрашивает, не подженился  ли случайно  её  бравый офицер в отставке?
- Да нет, передай, что пока в холостяках  ходит.  Ладно, буду встречать. Удачного  полёта!..
   Положив трубку,  Иноземцев поспешно свернул  разговор с Дьяченко:
- В общем так, Семёновна, с  Качановым  обязательно разберусь. А сейчас извини, неотложные дела появились, после обеда жена прилетает.
- Всё понимаю,  Петрович. Семья – святое дело. А насчёт моих дровишек, будь добр, похлопочи,  не  дай старикам-инвалидам замерзнуть...
   До Красного скита он дозвонился с трудом: радиотелефон как всегда работал с перебоями. Наконец  Кузнецов отозвался  хрипловатым, похмельным  голосом, и ,узнав, о чём идёт речь, несколько раздражительным,  командирским  тоном осадил  Иноземцева:
- Не паникуй, Иноземцев. Всё знаю, вчера  директор  звонил. Вот  налажу снегоход  и  к вертолёту   за  женой  подоспею. Ты лучше  с автобусом посуетись. Там Панин с новой оргтехникой и канцтоварами летит.  Возьми ключи от гаража у кладовщицы. Пусть Качанов  пригонит  автобус к вертолёту.  Понял?..
   Аэродромом местные  жители  прозвали  обширную  поляну на месте пересохшей болотины  в полутора километрах от посёлка. Хорошо укатанный зимник стремительно уплывал под колёса небольшого  музейного «ПАЗика». Времени было в обрез, и всё-таки Иноземцев, зная вспыльчивый характер  Качанова  и  не забыв утреннее посещение  Дьяченко,  решился на крутой  разговор:
- Жалобы идут на тебя, парень. Ты заканчивал бы свои комбинации с дровами. Почему при завозе  очередность списка не соблюдаешь?  Или уже без халтуры и жизнь не в радость? Учти, не прекратишь свои шкурные дела, сниму с трактора. Понял?
 От неожиданности  Качанов  сбросил  газ и резко затормозил. По его лицу пошли красные пятна, а  маленькие  чёрные  глазки загорелись откровенной злостью:
- Ты, начальник, меня на понятия  не бери. Видал  в зоне и не таких петушков. А хочешь я сейчас же баранку брошу, и пропади пропадом  этот вертолет вместе с твоей  жёнкой  и музейными  работниками?
   Иноземцев понял, что несколько  перегнул  палку,  и  препирательство со строптивым подчинённым в такой  ситуации   может обернуться  чреватыми  последствиями.
- Ладно, извини,  с  музейными  делами  разбираться будем в другое время.  А сейчас жми на всю катушку. Слышишь, вертолёт уже над  собором  тарахтит?
  К вертолётной  площадке  как всегда спешили трактора с прицепами, обгоняя  людей  с рюкзаками и дорожными сумками. В самый последний  момент,  обгоняя автобус,  лихо пронёсся  на снегоходе  Кузнецов,  Его  «Буран»,  оставив за собой  клубы снежной пыли, замер у кромки лётного  поля.
   Серо-голубой «МИ-8», похожий на огромную стрекозу, плавно опустился  на вертолётную площадку, поднимая  вращающимися винтами  вихри  снега.
   Иноземцев с Кузнецовым  подошли  вплотную к трапу, напряженно вглядываясь  в овальный проём двери  фюзеляжа,  в котором появлялись прилетевшие пассажиры. Вот вышла  симпатичная, молодая  блондинка, чем-то похожая на Марину Влади, в изящной норковой шубке, и, увидев, Кузнецова, бросилась в его объятия.
- Ну всё...всё  хватит, Светуля,- пытался увернуться от горячих  поцелуев жены  несколько смущенный  Кузнецов. – Ты же не на концерте, убавь, пожалуйста, свой артистический пыл... Подожди меня возле  снегохода. Я  только несколько слов Панину скажу.
Видимо, привыкшая к такому  пренебрежительно-повелительному  обращению  молодая женщина безропотно отошла к снегоходу.
   А Кузнецов, как всегда охваченный  командирским  азартом,  уже деловито  суетился возле  коробок и пакетов, сложенных у грузового отсека вертолёта:
- Так, мужики, берём по  пакету, и прямиком  - к автобусу. – Владимир Васильевич,-  не меняя приказного тона, обратился  Кузнецов  к Панину,- разгрузитесь в музее, а потом Качанов  свезёт вас на Красный скит. Нового работника посели пока  в комнате  для экскурсоводов. Там протоплено и вымыто. Меня не ждите, мы с женой доберёмся  на снегоходе.
   Рослый  Панин, в  светло-коричневой  дублёнке, пыжиковой  шапке и  утеплённых полусапожках  на толстой платформе явно выделялся из островного люда своей  модной экипировкой.  С высоты своего почти двухметрового  роста  он небрежно поглядывал на низкорослого  Кузнецова, и  его небольшие серые глаза светились умудрённым  насмешливым  взглядом. Рядом с ним  Иноземцев заметил такого же рослого, под  стать Панину,  мужика, лет сорока,  со смазливым,  стандартным  лицом, очень похожим на улыбчивые физиономии из   голливудских  журналов.  Его поджарую, спортивную фигуру подчёркивали небесно-голубая куртка-пуховик и толстая вязаная шапочка.  Незнакомец, как и предполагал  Иноземцев,  оказался  новым  музейным сотрудником  и вёл себя несколько странно. Увидев  Алёну,  спускающуюся по трапу, он  тут же кинулся к ней и, опередив  Иноземцева,  демонстративно подхватил её огромный  чёрный  чемодан.
-А благоверный супруг, наверное, осилит и  дорожную  сумку,- нарочито громко обратился он к Алёне, осклабившись  белозубой улыбкой, и  метнув на Иноземцева  несколько вызывающий,  оценивающий взгляд.
   Алёна, увидев, как мгновенно набычился  муж ,и  зная  его ревнивый характер, тут же попыталась  разрядить ситуацию, вызванную неловкой и самонадеянной выходкой своего недавнего соседа по вертолёту.
  - Познакомься, Веня. Это  Володя Гнедых. Он тоже химик-биолог и мой будущий коллега по музейной  работе, о которой мы договорились с  Паниным   во время долгого сидения в Сортавальском аэропорту.
   Иноземцев  неохотно пожал  довольно  крепкую  руку, протянутую  новым  сослуживцем, и, ещё находясь под  впечатлением его нетактичной выходки,  несколько язвительно  процедил сквозь зубы:
- Приветствуем  на Валаамской земле.  Породистые  скакуны – большая редкость на острове...
   Взглянув на подошедшую  Алёну, Кузнецов на мгновение замер, и в его глазах как будто промелькнуло и тут же ушло в глубину какое-то  далёкое,  боязливое воспоминание.  Он почему-то сразу стушевался, и, резко развернувшись, пошел к снегоходу. Алёна , нежно обнимая и целуя  мужа,  испуганно и отрешенно смотрела всё куда-то за его спину, вслед  удаляющемуся Кузнецову.
   Иноземцев, перехватив её взгляд, почувствовал что-то неладное:
- Что случилось, почему ты вся дрожишь?- тормошил жену Иноземцев
Но она только торопливо и встревоженно спрашивала:
- Кто этот уехавший на «Буране» человек? Почему он оказался на  острове Валаам?
- Да это Олег Григорьевич Кузнецов, заместитель директора по АХЧ,- разъяснил Иноземцев, не понимая  подавленного состояния жены.
- Да, да, конечно, я сразу его узнала по безжизненно-водянистым  глазам  и чёрной бородке.
- Почему он так тебя напугал? Вы  знакомы с ним?
- Это тот кагэбешник, который приходил  в 82-ом году  к моему отцу.  Но зачем судьба опять меня столкнула с ним?- чуть ли не простонала Алёна.
 Она  наотрез отказалась садиться в автобус:
- Давай пройдёмся пешком, мне  нужен свежий воздух. Думаю, что Гнедых  управится с  нашими  баулами. Мне он почему-то показался  покладистым и надёжным товарищем.
На этот раз Иноземцев пересилил себя и сдержался от язвительной реплики.
Уже по дороге  Иноземцев всё  пытался  успокоить жену:
- Ладно, не делай трагедий из пустых предположений. Ты что, подозреваешь  Кузнецова в  гибели  своего  отца?  Конечно,  он  из породы тщеславных «наполеончиков»,  которые ставят личный успех превыше всего. Такие люди  отличаются  властностью,  коварством и беспощадностью  в достижении своих целей.  На таких исполнительных «зубрах»  зачастую и держится военно-силовая  машина государства.  Однако  мужик он неглупый, из  тех, которые в любом коллективе претендуют на роль лидера.  До Валаама даже был  где-то под Петрозаводском замполитом  воинской части. Послушала бы,  какие речи он толкает на партсобраниях. Не хуже  самого Горбачёва. 
  Однако  жена, кажется, ещё более ожесточилась после таких  «оправдательных» аргументов Иноземцева:
- Ты когда, адвокат, экзамен по психологии сдавал?  Забыл разве, что отсутствие у человека  воли,  пагубные привычки и завышенная самооценка   никогда не могут быть оправданием  порушенных  принципов и целей?  Так можно снисходительно смотреть на  любого душегуба и негодяя. Даже на того же Родиона Раскольникова из «Преступления и наказания» Достоевского.
   Иноземцев, истосковавшийся  по привычной  полемике с женой и уловив в её реплике скрытый намёк на его бывшие «пьяные закидоны»,  примирительно  возразил:
-Давай о сложнейших философских взглядах Достоевского поспорим в другой раз. Но из  психологии я  усвоил, как мне  кажется, одно ценное  умозаключение: чаще всего  женщина  старается смотреть на мир  с высоты  своих идеалов и собственных достоинств. И, как правило, считает себя самым  безгрешным и высоконравственным  существом на земле.
-  Не спорю,  Иноземцев,  ты  -  великий  провидец,- рассмеялась несколько успокоившаяся  Алёна,- Но  даже тебе не понять загадочной женской души. Разве не  первая  грешница на земле, прародительница Ева, дала повод  слабой половине человечества  для утверждения  показной,   завуалированной  непорочности?  Не забывай,  женщина,  сопротивляясь  мужчине  и говоря  «нет»,  чаще всего  страстно желает обратного.
   В разговоре они не заметили, как подошли к причалу  Монастырской бухты.
Иноземцев невольно взял  роль экскурсовода:
-  Если в этом направлении  идти на юг, то через двести метров мы окажемся у  «валаамской развилки», и ты невольно превратишься в  доброго молодца из русской сказки, стоящего  у судьбоносного камня- путеводителя.
- Ну и какие же  маршруты мне предложит камень-указатель на таком  распутье?
- Налево пойдешь -  ко всем святым  попадёшь, направо свернёшь – «страсти Христовы» обретёшь, а двинешься прямиком -  в воинский  гарнизон  упрёшься. Объясняю более популярным языком. Налево, вдоль  озера Сисяярви, начнётся  лесная, трехкилометровая  дорога к полуразрушенному скиту  Всех Святых, самому старому на  Валааме или, как его привыкли называть, - Белому. Дорога направо  через семь километров приведет тебя в импровизированную  библейскую  страну Гефсиманию, которая , по мнению монахов, должна   была  воссоздавать на Валааме  атмосферу распятия и воскресения Христа. Об этих событиях напоминают воздвигнутые здесь  Гефсиманский и Воскресенские скиты, которые в бытовом  обиходе называют просто Жёлтым и Красным.  Ну, а если тебя соблазнит прямая дорога, то через пару километров упрёшься в запретный знак и ограждение из колючей проволоки воинской части,  о назначении  которой, сама понимаешь,  можно только догадываться.
   Иноземцев  заметил, что по мере продвижения  по посёлку  глаза жены загораются неподдельным, живым любопытством.
- Видишь, у самого причала стоит  красивая часовня из красного полированного гранита  во имя  иконы  Всех  Скорбящих в Радости. Она как бы символизирует все радости и скорби земные, которые преследуют человека от рождения и до конца жизни. Через дорогу, напротив,  белеет  восьмигранная  Благовещенская часовня, которая по  церковному канону должна напоминать  только о благих вестях всем, прибывающим на святой остров Валаам. А чуть подальше старинное двухэтажное здание на мощном каменном фундаменте – это конюшня и сеновал бывшего  монастыря. От неё вдоль дороги от причала тянется ограда из красного кирпича, за которой  когда-то находилось  обширное  садово-огородное хозяйство святой обители, где выращивались  даже арбузы и дыни.
- А куда ведёт  вон та красивая пихтовая  аллея?
- По ней мы как раз и выйдем к Зимней гостинице, где находится наша квартира. Но предлагаю подняться наверх по гранитной лестнице, ведущей к главным воротам Спасо-Преображенского  собора.
- Согласна, Иноземцев. Разве ты до сих пор не  понял, что  я, как и  многие женщины, нуждаюсь в надёжном  поводыре?
   Подойдя к лестнице, Иноземцев почему-то  вспомнил отца Григория и его торжественно-многозначительный  жест  при  восхождении по лестнице в день их  прибытия на Валаам:
- Говорят, что отсюда начинается  дорога к Богу...
Алёна внимательно посмотрела на мужа, и  её губы  изогнулись в насмешке:
- Иноземцев,  я  предпочитаю не  абстрактные, а реальные   пути-дороги...
   Они всё-таки поднялись по лестнице,  постояли несколько минут возле памятной стелы, из чёрного полированного камня, на которой  были выгравированы имена  выдающихся особ, в своё время  посетивших Валаам.
-А, может быть, и мое имя со временем появится здесь? – кокетливо предположила Алена.
 -О, женщина! Твои  пути  неисповедимы,- в том же тоне ответил Иноземцев.- Но, во-первых, не забывай, что тщеславное  самодовольство  признано  одним из семи смертных грехов, А, во-вторых,  чтобы увековечить  своё имя, тебе нужно будет совершить какой-нибудь подвиг в биологической науке. Например, раскрыть генетический  код  клетки ДНК, а, значит, и тайну  происхождения   человеческой жизни  на нашей  планете...
- Согласна, если я не  загнусь через несколько месяцев  как личность на этом острове дивном  от элементарного обывательского снобизма...
- К сожалению, от  бывшего  аристократизма избалованной папенькиной доченьки придётся избавляться. Суровый островной быт хорошо излечивает от  синдрома иждивенчества и паразитизма.  Дровишки  нужно будет носить из сарая, топить  печки, воду таскать  из общего  водопровода, в  поселковой  баньке  мыться раз в неделю, да и о заполярных деликатесах  придётся забывать. Одним словом, все  условия  для   развития  и самореализации  полноценной  личности...
- Наверное, Иноземцев, познание  экстремальных случаев  жизни во всех её  духовных и материальных преломлениях  и было высшей целью твоего  валаамского вояжа? Не Грибоедов ли  пробудил в тебе эту страсть к провинциальной  идиллии? Как там у него?  «В деревню, в глушь, Саратов!..»
-Знаешь, за многие годы  своего подвижничества я понял, что низменное и  прекрасное в жизни всегда соседствуют рядом. Только глухие от природы люди не способны замечать этого.
-  А мне кажется,  что желание у людей начать новую жизнь  появляется  всегда, как вечная  устремлённость человека  к иллюзорному счастью.  Предположим, азы суровой экзотики Крайнего Севера  я уже освоила. Если бы я не встретила тебя тогда в цеховом буфете, то и года не продержалась бы  в провонявшем сероводородом Железногорске.
   Они  подошли к небольшой открытой часовне из серого  полосатого мрамора, своими архитектурными формами напоминавшую древнерусский  терем с фронтоном в форме кокошника.
- Это Знаменская  часовня  построена в честь посещения  Валаама  царем Александром II. А напротив, на втором этаже Зимней гостиницы – окна нашей квартиры.  Как видишь,  наша жизнь на острове будет проходить как бы  под постоянным святым знамением.
- Да, испытание не из легких, - хмыкнула Алёна, - Как говорится, будем жить  почти у Бога за пазухой. Выходит, что  даже  элементарные  житейские дрязги  и интимные отношения  всегда будут под святейшим присмотром  «всевидящего  ока»?
   К гостинице вела  небольшая  живописная  аллея из туи. Они поднялись на второй этаж по широкой лестнице из полированного камня.
- Наверняка, наши вещи твой бравый кавалерист  оставил на проходной музея,- предположил  Иноземцев, скрываясь за скрипучей музейной дверью. И, действительно, чемодан и сумка стояли рядом с тумбочкой охранника. По лицу Прохорова,  искаженному страдальческой мукой, текли слезы, а из груди старика  вырывались глухие, невнятные всхлипы.
- Что случилось, Виктор Михайлович?
- А то и случилось, Петрович. Как только вы уехали к вертолёту, Мишка мой с Серёжкой Аксентьевым  на ферму дрова   через Монастырскую бухту, а  на середине  их трактор провалился  под  неокрепший лед. Аксентьев каким-то чудом выкарабкался  из полыньи, а моего сынка горемычного, видимо, под лёд враз  затянуло. Только один сапог и вынырнул. Эх,  дурни безголовые! Ведь кричал же им вдогонку: куда лезете шалавы непутёвые, дайте ледку хотя бы ещё пару деньков окрепнуть.  Да разве остановишь молодую гордыню несмышлёную?!
   Алёна, видимо, всё слышала через тонкую деревянную перегородку. Когда Иноземцев появился  на лестничной площадке с вещами,  она стояла с побледневшим лицом. Только и сказала:
  - Да, Иноземцев, великим знамением начинается моя жизнь на Валааме. Ну, что поделаешь? Вся наша жизнь – череда скорбей  и радостей. Та часовенка не зря на причале монахами  была  поставлена. 
   Иноземцев  осторожно вошёл в  квартиру, и пропустив  вперёд  жену, всё  пытался  уловить её первое впечатление. Въедливый  женский взгляд  капризно скользил по  интерьеру помещения, постепенно теплея, и достиг восторженного апогея,  остановившись  на деревянно-золотистой обивке  кухни.
 -А насчет  деревянного декора  ты хорошо придумал. Так сказать, шик-модерн времени. Это что, некоторая эстетическая компенсация за  несостоявшуюся  женскую  любовь, изображенную тобой  в одном из  стихов, найденных  мною в  твоих  бумагах перед отъездом из Железногорска?  Звучит пронзительно и почти трагически:
-Я не люблю тебя, мне суждено судьбою
Не полюбивши  разлюбить,
Я не люблю тебя, своей больной душою
Я никого не буду здесь любить...
- Ты очень верно разгадала душевный  драматизм Лермонтова. Видимо, он и привёл великого поэта  к тому  роковому  выстрелу  на горе Машук. А переписал я этот отрывок  на листок   бумаги, видимо, для какой-то цитатной  выкладки.
    Иноземцев заметил, как досадливо закусила губу сконфуженная, не привыкшая к поражениям,  Алёна.
   Иноземцев сразу почувствовал, как ожила  квартира с появлением в ней молодой, красивой женщины. Он всё время ловил  изголодавшимся взглядом   искрящийся изумрудный блеск её глаз, наслаждался  каждым изгибом стройного, упруго волнующегося тела, вдыхал ароматную теплоту модно остриженных волос. А она  делала вид, что не замечает этой его очарованности,  распаковывая  коробки с  вещами, которые сама же отправляла два месяца назад из Железногорска,  и,  радостно входя в роль хозяйки новой квартиры,  счастливо балагурила:
-Не отвык ещё мой муженёк от кулинарных привычек? А картошка в холостяцкой квартире  найдется?  Я твой любимый северный деликатес привезла – копчёного  палтуса, Да и от крепкого  мурманского пивка,  наверное, не откажешься?
-Нет, милая, спиртному  -  смертельный  бой!   Решил категорически  порушить вековую традицию, торжествующую среди представителей творческого цеха.  Ведь её пресловутая версия  давно известна: что ни поэт и художник, так  обязательно горемычный  пьяница  и развратник. Как будто чувство поэтического   вдохновения   непременно  должно  сочетаться с  пошлостью и низменными интересами  служителей искусства. Хотя, честно говоря,  давно заметил, что в России легче превратиться в закоренелого  алкаша, чем стать принципиальным трезвенником. Потому что в русском  обществе  остаётся в силе  исконное обывательское предубеждение: « А что скажет  княгиня Марья Алексеевна?»...
   Алёна, кажется, даже несколько оторопела от такой новости.  И как всегда  не удержалась от привычного сарказма:
- Зарекался волк  овцу  не  резать. А где теперь будешь истину искать,  как не на дне стакана? Неужели в своей литературе, которая, по большому счету, является всего лишь плодом  писательского воображения и того  иллюзорного мира,  который, как отдушину, всегда  ищет человек?
   Иноземцеву показалось,  что  где-то внутри лопнул тончайший сосуд и тут же запёкся капелькой .крови. Однако  он  сдержался от уничижительной  тирады, и,  собрав всё самообладание, приглушенно выдавил:
- Человек тем и отличается от животного,  что живет не только тупыми, биологическими  инстинктами, а познаёт мир в условно-художественном отражении. И от этого познаваемая  им  реальность  становится не менее  прекрасной. Видишь ли, для тебя как  специалиста-прагматика человек-это всего лишь биологическая пищевая цепочка, а для меня он,  прежде всего,  творец и мыслитель.
-. Допустим,  я ещё из  школьной программы по литературе  прочно усвоила, что Человек – это звучит гордо! Ну да ладно, Веничка, не будем ссориться. У нас будет ещё предостаточно времени, чтобы поспорить  о возвышенном  и прекрасном в искусстве,- сдалась Алёна.- Я, честно  говоря, умираю от голода...
Через полчаса кухонный стол заметно преобразился. Алёна накрыла его тонкой узорчатой клеёнкой, расставила фарфоровые тарелки, разложила столовые приборы и салфетки.
 -Мрачный и загнивающий  патриархат Робинзона  Крузо  на острове Валаам завершился!  Начинается  прогрессирующий и всепобеждающий период  матриархата! - торжественно объявила она.
    Духмяно дымилась картошка, заправленная тушёнкой,  золотисто переливались жиром  куски  нарезанного палтуса, в миниатюрной  розетке янтарно  искрилась сиговая икра, на которую Иноземцев  перед приездом жены у местных рыбаков   променял  бутылку портвейна, привезённую  из Заполярья.
    Иноземцев демонстративно плеснул в свой стакан брусничной воды:  бутыль  этого целительного и вкусного напитка  он заготовил ещё по осени.  Фужер Алёны он  наполнил красным  искристым  вином,  бутылку которого  жена  с интригующим видом  достала из дорожного саквояжа.
 - Парою  фужеров вина, так уж и быть, побалуюсь. А остаток к празднику приберегу. Не забыл, поди, что через две недели  уже Новый год  встречаем?
 - Ну, что ж, моя красота,  праздник от нас никуда не уйдет, А сейчас хочу поднять тост  за новую жизнь  и за то, что она  прекрасна и удивительна,- воодушевленно  проговорил  Иноземцев.
- И  добавь, мой милый оптимист, что без денег и телевизора она особо удивительна, - подхватила Алена.
- Ладно, не ёрничай. Будет тебе телевизор,  на днях обещал один  человек   старенький «Рубин» за полцены принести. Так что от  тоски не закиснешь. Хотя тот же Робинзон на диком острове  без денег и телевизора выжил, и человеком при этом  остался.
- Но при этом  у него была достойная и волнующая компенсация  «телевизионного ящика» – преданный и управляемый туземец Пятница,- с ухмылкой возразила жена. - Если бы на месте этого дикаря  оказалась бы какая-нибудь белокурая   красавица с затонувшего корабля, то все местные  аборигены, наверняка,  за несколько месяцев уничтожили бы  себя в  испепеляющей войне.
 -Ты хорошо усвоила уроки великой Троянской войны, и  тем самым лишний раз  пытаешься подчеркнуть  превосходство феминизма  в этом мире. А Даниель Дефо, подаривший нам Робинзона  и веру в неиссякаемое человеческое  самосохранение, был умнейшим  писателем и в гомосексуализме его трудно заподозрить. Но  я не о сексуальных извращениях  говорю.  Мне просто кажется, что без женщины наша планета превратилась бы  в исчадие ада. Даже такой устойчивый солдафон,  как Кузнецов,  решил украсить свой  островной быт молодой женой. Говорят, что она у него профессиональная певица?
   При напоминании о заместителе  директора Алёна опять заволновалась,  и в её глазах появились  беспокойные  огоньки.
- Всё равно я интуитивно чувствую, что он был в сговоре против моего отца, а какую роль сыграл в  покушении на него, я обязательно разберусь. Теперь он от меня никуда не денется. Ведь даже из тех обрывков разговора, которые я слышала из кабинета отца, я поняла, что после смерти Брежнева в стране  готовился  государственный  переворот.
   - Всё было гораздо сложнее. Видимо, Андропов, став председателем КГБ, под влиянием международных сионистских  организаций, уже тогда вёл двойную игру,  вынашивая  план  модернизации советского государства по западной модели, Официально такая реконструкция  провозглашалась, как  «построение  социализма с человеческим лицом». Но для осуществления этой  цели нужно было выбить государственную собственность из рук старой партноменклатуры,  преданно  живущей идеологией марксизма-ленинизма и построением  социалистического  общества. А для глобального  изменения  одряхлевшей системы  нужны были новые партийно-государственные  кадры, политические перевёртыши  с левобуржуазным уклоном.   Ведь перестройка в стране фактически началась с «хрущевской оттепели» и  разоблачения культа личности Сталина. Тем самым исподволь  готовился  главный удар по ленинской концепции  построения СССР. И тогда  верная  ленинская  гвардия  в аппарате ЦК стала  явной помехой для новоявленных  реформаторов. Думаю, что и твой отец как преданный ленинец  стал жертвой двуличной политической игры Андропова.
- Судя по нервическим телодвижениям  власти, страна неизбежно приближается  к краху, и, получается,  мы с тобой вовремя скрылись на  этом острове от приближающейся бури? - Алёна  с настороженным любопытством  посмотрела  на мужа.
- Пока эта  политическая  стагнация  тщательно камуфлируется руководящей элитой,  но что будет года через два, никто не знает. Думаю, что Кузнецов недаром появился на Валааме, ведь в кулуарах давно ходят разговоры  о передаче острова  и бывшего монастырского комплекса  православной Церкви. А, значит, готовится  серьёзный удар по атеистическому советскому  государству. Видишь, как зашевелились на всех партийных и государственных уровнях поспешно  «воцерковленные»  демократы?  Да ладно, хватит о политике, Расскажи лучше, что происходит в нашем подлунном мире?  Чувствую, что я  за полгода  жизни на острове немного одичал.
- Не волнуйся, генетическая система человека находится на том же неизменном биологическом  уровне и состоит из тех же сорока шести хромосом, определяющих физиологическую особенность каждого человека. Да и в космосе практически всё без изменения:  Вселенная продолжает неудержимо  расширяться,  а экологическая агрессия  человека на Космос  продолжается, И как следствие, идёт планетарное потепление климата и нарушение теплового баланса в природе. Но самое главное, что звёзды также   рождаются и умирают, тем самым питая  Вселенную необходимыми  химическими  элементами.   На околоземных орбитах исправно работают спутники и автоматические станции с космонавтами. Борьба между религией и атеизмом,  по всем признакам,  начинает входить в самую активную фазу. Похоже, что церковники, находящиеся  все  эти годы в подполье,  пытаются  взять реванш за продолжительное политическое  унижение. По стране  в том же сногшибательном  режиме  «перестройки» продолжает передвигаться Горбачев и завораживать народ своим оптимизмом и искромётными речами. Мужики скрипят зубами и проклинают «сухой закон», а самогонщики поют ему «аллилую». Товары  на магазинных  прилавках  тают, как осенний снег, а гласность и демократия в обществе  становятся  панацеей от всех бед.  В  политике и экономике появляются  новые лидеры и персоналии - Собчак, Гайдар, Чубайс,  Явлинский и другие  доморощенные  приверженцы  либерально-буржуазной реставрации общества. И знаешь,  меня больше всего удивляет и возмущает идейно- философская  мимикрия  нашей  ура-патриотической интеллигенции, которая, как  перчатки, меняет свои убеждения и принципы.  Ну а что нового на уровне отечественного просвещения, чем дышат будущие светочи гуманитарно-словесных  наук?
- Уже получены зачёты и сданы экзамены в университете  почти по  всем основным  предметам. В нашей группе произведена специализация. Хотя я  в большей мере  склоняюсь к литературе, но всё-таки решил дипломироваться  по языковедению. Уже и тему  придумал: «Экскурсия  как урок русского языка».
- Угадывается  твой  утонченный   прагматизм, ставка  на  органическое  слияние теории  и практики. Наверняка, и твоя дипломная тема направлена на  симбиоз музейного дела, педагогики и  неизменной  преданности  « могучему и правдивому»?
- К сожалению,  иногда эту преданность приходится  убедительно  доказывать, подрабатывая  грузчиком  на продовольственных  базах  после  лекций в университете. На  зарплату музейного работника   месячную  сессию просто не вытянуть.
- Не отчаивайся, мой упрямый литературный   подвижник.  Не забывай, что   даже великий  Горький  подрабатывал  грузчиком. Зато, наверное, сколько экзотических сюжетов накопилось у тебя   для будущих  произведений! А какие  ещё ценные вложения сделаны за это время будущим писателем в свой интеллектуальный багаж?
-  Не поверишь, но последнее время усиленно занимаюсь физиогномикой. Это  интересная  наука и очень помогает тем, кто занимается психологией человеческих отношений. Вот говорят: с лица воды не пить, то есть, суть человека  не в его  внешности. Но  оказывается, только по одному лицу человека, его отдельным чертам,  можно узнать многие  психологические особенности человеческого характера. Возьмём, скажем, губы.
- Иноземцев, я давно заметила,  что  при встрече с женщинами ты  всегда  пристально смотришь  на их губы.
- Женские губы – это удивительный объект для  проникновения в «таинства»  прекрасной половины человечества.
   В глазах жены появился нескрываемый  интерес:
- Иноземцев, я умираю от любопытства.  Раскрой же тайну моей загадочной сумасбродной натуры.
-У тебя нижняя губа несколько больше верхней. По этому признаку ты относишься  к таинственным  незнакомкам. Ты всегда находишься в центре внимания  и неуловимо выделяешься из толпы. Тебе часто смотрят вслед с безнадёжной тоской мужчины, а женщины предпочитают метать злобные, как правило, завистливые взгляды. Такие женщины, как ты, скорее натянут на себя мешок из-под картошки, нежели наденут «растиражированную»  модную вещь, которая есть у другой  женщины. Твоя потребность ощущать собственную индивидуальность невероятно высока. Это отражается  в стиле одежды и манерах. Ты точно знаешь, что тебе нужен совершенно особый мужчина, пусть даже на его поиски уйдут десятилетия. Ты никогда не испытываешь  недостатка в поклонниках. Но тебе больше импонируют  гордые и властные  мужчины, которые не поддаются  твоему очарованию с первого взгляда. И тогда, не находя удовлетворения  своему обострённому тщеславию,  ты как бы в отместку  открываешь свои губы  для других мужчин...
- Иноземцев, я, кажется, до одурения... люблю тебя, - полушепотом  сказала Алена, страстно и нежно потянувшись к мужу. И он  вдруг почувствовал, как  истосковался за полгода по её гибкому, легкому телу.
   ...Кажется, что  время стало обратимым и возвращается   на тысячи лет назад, а дерзкий, любвеобильный  царь  древнего  Израильского царства Соломон увлекает на ложе страсти  свою возлюбленную красавицу  Суламифь.  Хмелея от молодости и терпкой женской  близости, он  сладкозвучно шепчет, лаская  любимую   неповторимыми словами:
- Сотовый мёд каплет из уст твоих,  и парное молоко переливается  под языком твоим...
   Какие волшебные  мгновения!..  А за  окном, затянутым тёмно-синим шёлком зимней ночи в косых отсветах ночного фонаря кружатся, искрясь, легкие снежинки, укрывая сонную землю нежным серебристым убором... Может быть, не случайно  после посещения Валаама  Чайковским  была написана   его знаменитая симфония  «Зимние  грёзы»? ...
   ...Среди ночи его разбудил беспокойный  вскрик Алёны:
- Так зачем же Бог-отец  предал своего сына Христа и отдал иудейским священникам на позорное крестное  распятие? В чём подлинная  истина жизни?  - Она сидела на смятой  постели и дрожала от возбуждения. – Значит,  мир навсегда обречён всесильным Богом  на обман и страдания,  предательство и злодеяния?
-Успокойся, может быть, горький упрёк  Спасителя перед смертью Богу-отцу – самая лукавая  мистификация  всей библейской мифологии, которая вводит в заблуждение человечество уже  два тысячелетия.  Ведь воскресение Христово – одно из самых сокровенных  библейских таинств, не поддающееся  осмыслению  человеческим  разумом, и на котором  держится весь мистический авторитет  Священного писания.
   Иноземцев ласково обнял жену за плечи, прикрыл одеялом, дождавшись  её ровного и спокойного дыхания. А потом подошел к окну  и долго смотрел на тёмную громаду Спасо-Преображенского собора и одна, давно мучившая  мысль, теребила его сознание: почему всё-таки  навсегда  исчез  воскресший и преображенный Христос,  второго пришествия и праведного суда  которого тщетно ждет уже две тысячи лет погрязший в пороках и преступлениях  человеческий  род?..

Из дневника Иноземцева
   Что происходит с Алёной?  Чем объяснить её ночной вскрик, взволнованные, путаные вопросы о предательстве Бога-отца и её горькие сомнения в «истинности» человеческой  жизни»?  Неужели она так надломлена встречей с Кузнецовым  и воспоминаниями о семейной трагедии?
   Ведь вопрос  о подлинной истине Бытия и правде  русской жизни  не дает мне покоя  ещё со второго курса, когда   мы приступили к  изучению философии и  логики. Тогда я понял, что вопрос об истине как критерии  правдоподобия  всего сущего во Вселенной  волновал  людей ещё с глубокой древности. Уже первые определения  истины пытались  сделать Аристотель, Платон и Фома Аквинский, причём, каждый на истину смотрел с точки зрения  идейно-философских и религиозных  взглядов, выработанных к тому времени в обществе на базе научной мысли и конкретной жизненной практики. Значит, человеческое общество живёт всегда в двух измерениях  - идеально-теоретическом  и прагматично- конкретном,  а  все предметы и явления, кажущиеся человеку правдоподобными,  не всегда являются отражением объективной истины?  Например, вся    история  России - это  борьба человека против экономического, социально-политического и духовного  угнетения.  Но ведь историки сегодня, в эпоху гласности, нередко подчёркивают  двусмысленный, а иногда  и насильственный  характер как введения  христианства на Руси князем Владимиром, так и европеизации русского  государства Петром I. Разве православный русский человек  в   средних веках почувствовал себя  истинно свободным, когда молитвенным троеперстием стал открещиваться от всех тягот феодально-крепостнического гнета? Да и после октябрьской  революции  для  него не наступила эпоха  полного политического и социально- экономического  благоденствия. «Перегибы»  коллективизации, политические репрессии  37-го  года,   командно-административная  экономика  СССР,  издержки  агитационно-пропагандистской  идеологии,  воинствующий  атеизм – всё это в какой-то мере смазывало позитивные  моменты  развития  полноценного, самодостаточного государства. В  ходе спонтанного и не всегда управляемого    процесса  социалистического  строительства  постепенно происходил  разрыв между объективной и относительной  истиной,  между   теорией и практикой  марксистско-ленинского  учения, которое  уже в начале 20-го века становилось серьёзной помехой на пути развития  «незыблемого» либерально-буржуазного обустройства  мира.  Вот тогда-то  коммунистической  партии, являющейся, «разумом, честью и совестью эпохи»,  приходилось срочно заняться  чисткой «авгиевых  конюшен»,  исправлять  годами наработанные  методы экономического и социального  управления обществом.  И невольно в такой критический, переломный момент истории возникал  наболевший вопрос:  неужели  истинный путь развития  человечества  всегда подвержен мучительным сомнениям и ошибкам, а настоящая  истина  всегда остаётся  для человеческого разума «тайной за семью печатями»? Да и нужна  ли  человеку достоверная  информация о «начале всех начал»? Ведь кто-то мудро заметил: чем больше мы задумываемся о смысле жизни, тем бессмысленнее она становится для нас...

10
   Чем меньше времени оставалось для защиты диплома, тем более напряжённой становилась жизнь Иноземцева. Он увлечённо работал над темой дипломного задания, которая  требовала немало универсальных знаний по истории Валаама  и  методике преподавания  русского языка в школе, а,  по мнению руководителя  дипломного проекта  Юсуповой,  имела по своей  педагогической значимости  все  признаки  научной диссертации.  Потому что во главу угла ставилось  само слово как языковая единица, его  лексико-грамматические и стилистические  значения   раскрывались учителем-экскурсоводом  в живом, органическом  единении с окружающей природой и  культурно-историческим  развитием  России.  А остров Валаам, с его непревзойденным,  гармоничным слиянием живописных ландшафтов и монастырских строений становился для  детей уникальным «школьным классом»  на открытой природе.
   К удивлению Иноземцева,  Алёна быстро и легко втягивалась в островную жизнь. А помогали ей, прежде всего,  открытый, общительный характер, та удивительная «коммуникабельность», недостаток которой зачастую ощущал сам Иноземцев, и которая зачастую  становилась камнем преткновения в его отношениях с людьми.  Насколько мешали  ему  некоторая  замкнутость и отчужденное  недоверие к людям,  Иноземцев почувствовал  ещё во время работы в  горкоме партии, которая, как никакая  другая  профессия, требует от человека  глубокого и чуткого  понимания  чужой души.  Эти особенности его характера проницательно  уловила Алёна  уже на первых месяцах их совместной жизни:
- В своих  литературных опусах,  Иноземцев, ты больше похож на лихого  рубаку-кавалериста, а вот в жизни иногда бываешь  угрюмым «букой» и напоминаешь  мне твоего любимого Лермонтова. Как там у него? «Выхожу один я на дорогу... жду ль чего, жалею ли о чём?». Однако не отчаивайся, мой поэт.  Одиночество – удел всех незаурядных  людей. Но уверяю тебя: и один в поле может быть воином...
    Алёна со свойственной ей въедливостью окунулась в  работу отдела природы,   часами просиживая то в библиотеке, то в музейном  хранилище, где были собраны образцы  растительного и животного мира  Валаамского архипелага. А придя домой,  с каким-то внутренним  волнением  спешила  передать  мужу  свои  первые  впечатления  об острове  и музейной жизни:
- Диву даёшься!  В этих  заповедных  местах природа когда-то  совершила настоящее  чудо.  Трудно представить, что  миллионы лет назад здесь кипела и застывала вулканическая  лава, чтобы со временем превратиться в мощные  гранитные  образования с богатейшим  растительным и  животным  миром. Думаю, что только с высоты птичьего полёта можно увидеть истинную  красоту Валаамского архипелага  с его большими и малыми  островами.  Честное слово, дух захватывает, когда листаешь альбомы с  видами  острова.  Как неподражаемо красивы его скалистые берега, причудливо  изрезанные  многочисленными шхерами и покрытые вековечными хвойными лесами!
   Иноземцев всегда несколько скептически относился к экспрессивному характеру жены. Хотя  и сам был по природе беспокойной натурой,  далёкой от равнодушного, созерцательного восприятия мира. Но  в людях Иноземцев ценил, прежде всего,  активное, реалистическое  отношение к жизни, однако не переходящее, как он выражался, в «сопливую восторженность»,  порождающую, как правило, фальшивый налёт в поведении и чувствах человека.  Поэтому  и чересчур  эмоциональные  пассажи  жены  Иноземцев,  по уже укоренившейся  привычке,  пытался  урезонить логически выстроенными  рассуждениями:
 - А как же быть тогда с библейскими постулатами о сотворении  мира? Какое отношение  к уникальной природе Валаама и возникновению «ладожского чуда»  имеет божественное провидение?
- Твоя ирония и дух сомнения, Иноземцев, не доведут тебя до добра.  После ухода в мир иной тебя,  скорее всего, ожидает ад с кипящей  геенной  огненной, -  беззлобно  язвила Алёна в ответ на снисходительно-менторские замечания мужа. -   Забыл  разве: Богу- богово, кесарю – кесарево? Хотя, для меня и моих единомышленников божественное провидение – это, всего лишь,   философская  абстракция  и  мистическая метафора. Я с пониманием и сочувствием  отношусь к людям, для которых Бог – единственная  морально-нравственная  отдушина. Однако  зависимость человека от воли  Непознаваемого   как-то  не увязывается  в современном  мире со свободой личности, развитыми  информационными технологиями и научно-техническим прогрессом…
   Иноземцев частенько заходил во время  работы в кабинет жены. И практически  всегда перед  ним открывалась одна и та же картина: сосредоточенное лицо Алёны,  задумчиво склонившейся  над  письменным столом, и не менее глубокомысленная  поза её  товарища по работе  Владимира  Гнедых, сидевшего за столом  напротив. Как поговаривали за  глаза,  новый научный сотрудник был близким  родственником Михайлова и появился на Валааме для завершения   диссертации по особенностям карельской фауны и   флоры.  Но всё  равно  Иноземцев  начинал  понимать, что это, даже краткосрочное, служебное соседство здорового, красивого мужчины с его женой  всё  сильнее начинает  довлеть над его болезненно-ревнивым сознанием, а в отношениях  с Алёной  появляется едва заметный  холодок недоверия. А жена, как будто не замечая скрытого волнения  мужа,  бесхитростно откровенничала:
- Знаешь, ходили сегодня с Володей  на Игуменское  кладбище, проверяли состояние старых реликтовых деревьев, которые  поставлены на учёт и входят в перечень памятников природы. Ведь первые  враги для них – это осенние штормовые ураганы и ветроповалы,  иногда  вырывающие из слабого островного  грунта  деревья прямо с корнями.  А Игуменское  кладбище представляет собой настоящий  дендрарий, созданный природой и руками монахов ещё при настоятеле Дамаскине.  Здесь равноправно  прижились и хвойные, и лиственные деревья, многие виды кустарников. После осенних  штормов   на кладбище стоит  завораживающая тишина.  Идешь  – и сердце замирает от этой рукотворной красоты!..
   Иноземцев досадливо помалкивал, слушая  эмоциональные  откровения жены.  Где-то на подсознательном уровне  им властно овладела  одна и та же беспокойная  мысль о вторжении  в его жизнь  какой-то неведомой силы, направленной  на  разрушение выпестованного за последние  годы семейного  миропорядка.  Того устоявшегося, эгоистичного  счастья  с  любимой женщиной, за которое  иногда так спасительно цепляются  неискушённые  и доверчивые  особи мужского пола.
... Новый  год  как всегда  наступает стремительно,   и как бы застаёт человека   врасплох. Он  неожиданно  оказывается  на каком-то  распутье, а его  сердце исподволь точит тоска по ушедшим в безвременье минутам.  Тогда  его  душа замирает  в  ожидании  счастливых  перемен,   и  в последние  минуты  уходящего года,  наперекор томительно-радостному ожиданию новизны,  человека невольно охватывают грустные, и даже, философские,  мысли: жизнь – это не  те дни, которые прошли, а те, которые запомнились...
   Новый  год  по инициативе  Панина решили отмечать прямо в музее. А роль организатора  новогоднего  праздника  после  некоторого  колебания  согласилась взять на себя Алёна.
- Вы, Алёна Михайловна, человек с живым  воображением, а самое главное, с юмором. – без всякого назойливого давления  говорил Панин  на правах заместителя  директора  музея по научной работе.- Думаю, что у вас всё получится.  А собраться можно будет в библиотеке.  Самое главное - побольше импровизации и смекалки.  А о  кулинарно-гастрономическом  наполнении праздничного стола  пусть  подумает  каждый участник  новогоднего праздника.  Не забывайте, что кооперация сегодня – поистине  знамение  времени.  Хотелось бы увидеть среди наших  гостей и работников других организаций. Всё-таки в одном островном  котле варимся...  Ведь недаром  говорится: чем плотнее – тем роднее...
   За два дня до Нового года Алёна  решительно  повесила на дверях библиотеки  найденную на складе старую  табличку «Вход  посторонним  на объект запрещён!» А своим  помощником  она демонстративно выбрала Володю Гнедых, при этом не без некоторого  лукавства посмотрев  на мужа.  А  Иноземцев, стараясь сохранять внешнее спокойствие, чувствовал, как с каждым днём  его всё больше душит ревность-гадюка. Поэтому на предложение жены  выступить на новогоднем  вечере в качестве Деда Мороза он раздраженно ответил:
- Знаешь, на  роль  доброго волшебника у меня не хватит  артистических  данных. Как-то не привык к маскараду. Не лучше ли тебе сделать  такое лестное предложение  Гнедых? Думаю, что  борода и усы очень подойдут к его смазливой  физиономии и хотя бы на время скроют  её фальшивое  выражение.  Надеюсь, что роль  Снегурочки  ты оставляешь за собой?
   Алёна  внимательно  посмотрела на мужа и тут же насмешливо парировала:
- Спасибо за совет, Иноземцев.  Думаю, что тебе, скорее, подошла бы  роль Отелло. Её   ты сыграл бы со всей  мощью своего таланта. Но не забывай, мой писатель, что я очень негативно  отношусь к мелкодушию и трусливому эгоизму людей. Неужели  ты до сих пор не  понял, что мужчины, уверенные в себе,  никогда   не станут открывать  пинком  двери спальни  и подозревать   любимую  женщину в измене?..
   ...До Нового  года оставалось чуть более часа, и   в музей  начали подтягиваться  участники  торжества, неся в пакетах  съестные  припасы  для  новогоднего  застолья. Иноземцев тактично  не вмешивался  в предновогодние  хлопоты  жены, чувствуя, что Алёна  готовит  для участников праздника  какой- то сюрприз. Она и  Гнедых  перед праздником  частенько закрывались в кабинете  природы, видимо, готовясь  приятно удивить  гостей  новогоднего праздника...
...Иноземцев одним из первых   пришёл в библиотеку  и был приятно поражён её видом. Она  напоминала удивительную  кунсткамеру  с редкими образцами исторического, природного и культурного назначения. Половина  комнаты, где стояли стеллажи с книгами,  была  задрапирована  темно-синей  шелковой тканью,   а на  ней  выделялась огромная  серебристая  надпись:   «С Новым  годом!». Стекла  окон  были  покрыты чьей-то искусной  рукой  разнообразным  новогодним  орнаментом, а с подоконников  свисали пышные  гирлянды из хвойных  веток. На стенах  были развешаны картины и фотографии с видами  Валаама, а между ними закреплены  плакаты с шутливыми  афоризмами и высказываниями «со смыслом».  Все  они были « на злобу дня» и явно  импонировали  участникам  праздника. Да и как можно было не заулыбаться, прочитав, например, такие  выражения:
- « Работники  музея-заповедника!  Изучение истории и охрана природы для вас – святая обязанность, а соблюдение  библейских заповедей – неизменная  моральная и нравственная установка...»;
- «Постоянное устремление  человека к новому происходит вовсе...  не от хорошей жизни...»;
- «Стяжательство, супружеская неверность  и служебные  попойки  не  красят нашу перестройку...».
   Но больше всего  привлекала  внимание  гостей  небольшая, стройная ёлка в центре комнаты.  Она казалась удивительно нарядной, хотя на ней почти  не было традиционных  ёлочных  украшений. Её густо-зелёные, пышные  ветки были  усыпаны  белоснежными комочками ваты, так похожими  на лёгкие хлопья снега.  А вот  поближе к стволу, в изумрудно-хвойной  глубине  прятались  живые  дары природы: оранжевые шарики мандаринов, краснобокие  яблоки и обёрнутые в фольгу грецкие орехи.  Из этого ёлочного убранства выделялись   картонные трубочки, завёрнутые в серебристый целлофан и перевязанные красными ленточками. Они очень напоминали  свитки древних  рукописей и как будто таили  в себе тайну  средневековых  посланий. А под ёлкой, рядом с игрушечным  Дедом Морозом стояли на постаментах  чучела  представителей валаамской фауны - редкие экземпляры животного мира северного  Приладожья. И все они, будто живые,  казались втянутыми в это необыкновенное  новогоднее  действо, которое  интриговало  каждого  присутствующего  каким-то потаённым,  внутренним  смыслом.
   Иноземцев  прекрасно понимал, что за этим  необыкновенным  новогодним оформлением библиотеки лежат  неуёмная  фантазия   Алёны, её недюжинный  интеллект и искромётный  юмор,  жадное и ненасытное проникновение в суть  вещей. И он, погружаясь в этот сказочно-волшебный мир и пробираясь  через  невидимую толщу времени,  как будто оказывался  в далёком  детстве, с его предпраздничными  новогодними  хлопотами,  особым  хвойно-мандариновым  запахом и карнавальным  разноцветьем.  Как  Иноземцев тогда  наивно и  безропотно верил, что переход через условную  грань  Времени  обязательно приносит человеку настоящее счастье! Кто знает, может быть, и будущий   год  станет  для  него  воплощением  заветных надежд и устремлений?!  И опять его сознание  заполонили  мысли  о мучительной  любви к Алёне,  предстоящей защите диплома,  своей первой  книге, казавшейся  ему ещё далекой и радостной  перспективой…
11
    Кузнецов с молодой супругой прибыли  за час до начала новогоднего  торжества.   Зам директора   по негласно  установившейся   традиции  выступал в роли  хозяина любого праздничного  мероприятия,  чувствуя себя на них, как рыба  в воде. Вот и сейчас, встречая  всё  время  подходивших  гостей, он тут же с привычным  командирским  запалом   давал указания:
- Ну что, мужики, заскучали? – тормошил он Лаврентьева и Шевчука. – Сдвигаем библиотечные  столики  к стенке, а стулья вообще выносим в коридор. Поступило предложение праздновать Новый год  на  шведский  манер. А для тех, кто захочет передохнуть  от новогодней суеты,  милости  прошу в мой кабинет… Вам, Людмила  Михайловна, сегодня  поручаю должность главного сервировщика новогоднего стола,- бесцеремонно  обратился он к  Новицкой,  со скучающим видом  рассматривающей  фотоиллюстрации  на стене. – Не стесняйтесь, берите в помощники  мою женулю и Надю Белозерову. Они люди творческие и  прекрасно справятся  со столовыми  приборами.  А вы, уважаемый Анатолий  Михайлович, - мягко и настойчиво говорил  он,  пожимая руку ещё не отошедшему от мороза  Свинцову, - оторвите, пожалуйста, нашего неугомонного Казанову, - кивнул он в сторону  Анисимова,-  от его новой пассии  и займитесь  с ним  бутылками  и  банками с консервами.
    Но вот  молодого, сухощавого человека, одиноко скучающего у окна, в строгом чёрном френче со стоячим воротником и  с окладистой рыжеватой  бородкой,  Кузнецов, видимо, демонстративно  не замечал. Многие на Валааме знали о его неприязненном  отношении  к  Изосиму  Пантелееву.   Да и как мог бывший советский офицер и  главный  коммунист острова  Кузнецов относиться к человеку,  приехавшему  на Валаам в качестве волонтёра после окончания  Ленинградской  духовной семинарии? Ведь не случайно островитяне сразу же  дали ему  несколько  двусмысленное  прозвище -  Изосим  Благоверный  за  его трезвый, аскетический образ жизни и богословские  суждения.  До самого окончания  строительного сезона Изосим  старательно подрабатывал  разнорабочим на реставрационном  участке. А когда там  наступило вынужденное  межсезонное затишье,  перешёл, хотя и с некоторым  смущением,  на  иждивение  своей сожительницы, любвеобильной  Наденьки  Белозёровой и  частенько  слонялся  по острову с этюдником, пописывая  сюжеты на дорогие  сердцу  монастырские  темы.
   В половине  двенадцатого начали провожать  Старый год. В ожидании первого тоста как всегда возникла  неловкая  пауза,  и все  выжидательно посмотрели на  Кузнецова. А он, почувствовав это молчаливое  признание его ораторского таланта, начал говорить,  как всегда,  не скрывая патетического апломба и делая многозначительные паузы:
- Ну что ж, дорогие друзья, время бежит неумолимо. .. Ещё один год   через несколько минут  канет  в Лету... Год, очень нелёгкий для нас, но ставший, по всем  признакам, переломным  моментом в развитии  нашей перестройки... Если говорить честно, не всё задуманное  получалось... Зачастую мешали наши  давнишние  беды:  безответственность,  демагогия  и формализм при  решении важнейших задач...  Чего греха таить: командно-административный подход  в  наших  делах  иногда  не даёт нам  развернуться в полную  силу,  показать воочию, так сказать, всю  широту  наших повседневных дел.  Разве  не об этом шел серьезный,  принципиальный  разговор летом,  на девятнадцатой  партконференции, которая, я думаю, стала поворотным  моментом нашей истории?  А ведь все  мы прекрасно  понимаем, что сегодня любое промедление  начатых реформ, любой отход от норм подлинной гласности и демократии в нашем обществе – смерти подобно, чревато невосполнимыми, а, может быть, и трагическими последствиями  для всех  наших  социалистических завоеваний... Так что, по-доброму провожая  Старый год, будем надеяться, что будущий год  принесёт  всем советским  людям и жителям острова Валаам новые силы  и неиссякаемую веру в наше  большое, перестроечное  дело, начатое по инициативе  нашей партии  и её лидера Михаила Сергеевича  Горбачёва...
   Иноземцев придирчиво и с некоторым  недоверием  слушал вдохновенную  словесную импровизацию  шефа, с каким-то профессиональным  пристрастием  ловил  речевые интонации и обертоны, вдумывался в их сокровенный  смысл.  И тут же ловил себя на мысли  о противоречивости человеческой природы,  о том, что иногда люди умеют так изощренно  прятать за красивыми и пышными фразами  бесцветное   внутреннее  содержание. Собственно, ко всякого рода краснобаям Иноземцев  всегда относился  с недоверчивым  пренебрежением.  Ведь на  партийно-идеологической   работе он частенько  встречал любителей «словесной шелухи».  Как правило,  за внешней, импозантной оболочкой этих людей зачастую скрывались служебное корыстолюбие  и  закоснелое бюрократическое  чванство. И  уже тогда  эта страсть к словоблудию,  идущему вразрез с делами,  коробила  его душу.
    Иноземцев уловил  противоречие  в словах и поведении Кузнецова  уже с  первого знакомства, когда шеф, узнав о его  работе в партийных  органах и сверля  помощника  настырно-бегающим взглядом,  с подозрительной  ехидцей, спросил:
- И как это ты, Иноземцев,  сумел так беспечно от партийной работы  отвертеться? Вроде бы идейным человеком себя считаешь.   Ведь, наверное, как никто,  понимаешь, что сегодня  вопрос  поставлен  ребром: коммунисты должны уходить  от назойливого управленческого  вмешательства в работу  Советов, как говорится,  дать им полную самостоятельность. Но при этом  партийные руководители на любом уровне  обязаны  активно  участвовать  в депутатской жизни. Понимаешь? Активно участвовать!  Я, например,  решил  на альтернативной основе по новому закону о выборах  в следующем году  в  Валаамский поссовет  баллотироваться.  А ты вроде, как в кустах притаился.  Не слышишь ты, Вениамин, вызовов  времени...
    В словах  Кузнецова  вроде бы чувствовались  озабоченность и тревога, а в  глубине  серо-водянистых  глаз  почему-то  зияла  странная и холодная пустота. Он  медленно  ходил по кабинету, и в каждом его жесте, мимике лица  ощущалась какая-то затаённая,  двусмысленная  неопределённость, сковывающая его рассудок и волю.
    Назидательный тон и незаслуженные упрёки  шефа  за живое задели Иноземцева,  и он  резковато парировал:
-Знаешь, Олег Григорьевич, я  никогда  не гнался за партийным  билетом  и служебными привилегиями. Особенно  после того, как с приходом к власти  Брежнева в партию скопом полезли подхалимы,  карьеристы и идейные  перевёртыши. За несколько лет мы  искусственно  раздули партию, как мыльный пузырь, аж до двадцати миллионов,  того и гляди лопнет. Позабыли  коммунисты, наверное, о мудром, испытанном лозунге  «лучше меньше да лучше»...
   Кузнецов  в ответ только хитровато  хмыкнул   и промолчал...
... Соседом  Иноземцева по столику оказался  полноватый, среднего  роста крепыш, с огромными залысинами на лбу. Это был пятидесятилетний тракторист  стройучастка  Станислав  Стадников, приехавший на Валаам  полгода назад из Азербайджана
после драматичной сумгаитской заварухи. В Сумгаите  Стадников  работал  директором    механического завода и своим независимым, своенравным  характером  нажил немало врагов среди местных националистов. Они-то в отместку за какие-то  застаревшие производственные  «обиды» во время нашумевшего  февральского бунта азербайджанских сепаратистов  и надругались над  его женой, красавицей-армянкой, и та, не выдержав  позора, наложила на себя руки.  Стадников тяжело переживал трагическую смерть  жены.  Используя  все служебные и партийные связи,  он  попытался  отыскать насильников и с помощью закона добиться справедливого возмездия. Но преступники,  как в воду канули, а советские законы  оказались  бессильными перед коррумпированной судебной властью.  А эта власть зачастую умышленно закрывала  глаза на разыгравшийся в  автономной  республике  национализм  и правовой  беспредел.  Отчаявшись, Стадников   пошёл в горком  партии  и  демонстративно  выложил на стол партбилет… 
   Стадников был  умным и проницательным   человеком.  И как все  предприимчивые люди  он, коммунист  с двадцатилетним  партийным  стажем,  чутко уловил  «дыхание времени»,  понимая  все  материальные выгоды  начатой  демократизации  общества  и построения «обновлённого социализма». Поэтому, связавшись со своим  бывшим коллегой по институту  Володей Свиридовым,  уже несколько лет работавшим  на Валааме, и заручившись его поддержкой,  Стадников бросился  покорять «святой остров», упиваясь  надеждой  на никогда не стареющий и безотказный принцип «ты – мне, я – тебе».
   Доверчивые островитяне  почему-то сразу же прониклись  уважением  и сочувствием  к его нелёгкой  судьбе вдовца, но за глаза злорадно  судачили, приметив в Стадникове откровенную  корыстолюбивую прыть и неприкрытые  барские замашки бывшего «красного директора». А он  вроде бы и не замечал осуждающих взглядов.  Перебравшись на Валаам в статусе беженца  с  соответствующими льготами и чутким нюхом уловивший  вольные  островные нравы,  Стадников тут же положил  глаз на небольшой пустующий домик, построенный ещё монахами недалеко от причала Монастырской бухты и  вошедший по чьей-то  чиновничьей  прихоти в  перечень памятников культурно-исторического  наследия. А получить  разрешение поссовета  и отремонтировать  с шиком ветхое  жилище за  государственный  счёт  оказалось  для  Стадникова плёвым делом. Жена его островного покровителя  Свиридова  работала секретарём исполкома  поселкового Совета, и, конечно же, без особого труда  задействовала  нужные административно-хозяйственные  механизмы  для приведения «памятника культурного наследия»   в надлежащий  вид.
   После тоста Стадников одним махом  опрокинул  стопку водки и небрежно подцепил с тарелки  нежно-розовый  ломоть сига, щедро выставленного на стол заядлым рыбаком  Анатолием Шевчуком. Красноречие Кузнецова вызвало  на лице Стадникова  явно  нездоровую реакцию,  и он с неприкрытым   ехидством выдавил:
- Во, чешет  партсекретарь!. Под стать самому генсеку. Хотя  давно известно: слово тогда красно, когда с делом согласно.
  До Нового  года  оставались считанные минуты,  и  по телевизору Горбачёв уже говорил как всегда уверенно и проникновенно  поздравительную новогоднюю  речь.  Его  тёмно-карие глаза за стёклами  очков   в золотистой оправе  излучали великодушие,  снисходительность и неподдельную любовь к народу.
- Дорогие товарищи!  Истекают последние минуты  года, и как всегда мы как бы заново переживаем всё то, что с нами произошло, с надеждой смотрим в будущее... И каждый из нас, кто чувствует и мыслит, как гражданин, не отделяя свою судьбу от судьбы Отечества... Позади особый год в жизни нашей страны, я бы сказал, самый непростой и трудный год  нашей перестройки, начатой четыре года назад...
    Глядя на сытое, холеное лицо генсека, его широкий рот с полными, плотоядными губами, выдававшими в нём  человека с определённым   внутренним стержнем, однако имеющего склонности к низменным страстям, Иноземцев  с каким-то нарастающим  недоверием  вслушивался в правильные, красивые слова  главного  «прораба перестройки», мысленно пытался  увязать их с важнейшими событиями уходящего года.
... Афганская война, начатая в 1979-ом году, видимо, близилась к завершению. Накануне Нового года ходили упорные слухи о сворачивании боевых действий и выводе регулярных воинских подразделений с территории ДРА.  Почти десятилетняя война вызвала  в СССР и во всём мире неоднозначную реакцию, а гласность и  свобода слова, объявленные перестройкой, вопреки  оптимистическим  ожиданиям, нагнетали в советском обществе социально-политическую напряженность.  Беспокойное  общественное настроение отражало как справедливое негодование  пацифистов, так и ворчливое  раздражение сторонников тех официальных кругов, для которых любая война  всегда, будто мать родна. Скептический тон, конечно же, задавали новоявленные демократы, сплотившиеся  вокруг возвратившегося  из  политической ссылки  академика  Андрея Сахарова и ставшие в неприкрытую  оппозицию к советско-партийной номенклатуре. Общество, державшееся всё время на морально-идеологических и волюнтаристско-правовых скрепах,  вот-вот готово было дать трещину.  В ЦК и Политбюро  прекрасно осознавали взрывоопасную социально- политическую ситуацию в стране:  затратная и ставшая  непопулярной  война  с афганским  радикальным исламизмом явно не способствовала  активизации  проводимой перестройки.  Дополнительный негатив в общественное сознание вносила и  распустившаяся  пышным  цветом  полуподпольная  независимая  печать, в которой число жертв в Афганской войне оценивалось неутешительной цифрой  - почти 15 тысяч человек.  Тогда по страницам  этих  независимых   журналов  гуляли бесстрашные строчки неизвестного автора, обжигающие сознание  людей суровой правдой:
Одинокий советский  солдат
На последней войне заблудился,
Он смертельно  устал
Там, где мир на осколки разбился.
И уже не спеша,
В темноте,  под  горящие свечи
Он смотрел, как душа
Обнажается пуле навстречу...
    …Иноземцев  пристально всматривался в облик Горбачёва,  в его  непроницаемое, квадратное  лицо  с уже наметившимся  вторым подбородком и огромным  родимым пятном в форме  безобразной  багровой  кляксы   на правой залысине.  Он  всё пытался понять, как  этот обыкновенный  сын  кубанского  колхозника сумел подняться  на такую вершину власти. Не  принесёт ли этот новоявленный  реформатор  с «дьявольской отметиной» новые  беды на  многострадальную  русскую землю?  Ведь Иноземцев обладал предостаточной «неконфиденциальной» информацией, которую ему  подбрасывали  коллеги по университету, работающие в  областных  СМИ. Анализируя её, он прекрасно понимал, что жестокая, подковёрная борьба в высших эшелонах власти  является неотъемлемой  составляющей любой  системы государственного управления  на всех её  исторических этапах. Горбачёв как политический деятель по своим  властным  амбициям и управленческим  приёмам  ничем не отличался от своих предшественников. Замеченный  и внедрённый  в центральные органы КПСС ещё  Юрием Андроповым,  бывший  секретарь ставропольского  обкома партии  уверенно продвигался  по иерархической лестнице, сметая на своём  пути всех, кто мешал ему в осуществлении идеи-фикс – построении  нового  социалистического  общества  по лекалам западной  демократии. А для этого нужно было выполнить сверхгигантскую задачу – освободить систему государственного управления от  жесткой партийной  опеки,  дать полную свободу Советам в решении вопросов внутрихозяйственной деятельности.  Однако эта задача  могла бы стать реальностью  только  после  генеральной   чистки  «авгиевых конюшен» партийного аппарата от копившегося  десятилетиями «навоза»  старых, номенклатурных  отношений и  меркантильных  замашек.  Понимал ли это Горбачёв,  уже колеблющийся марксист, какого монстра он пытался повергнуть?  Или как всегда лукавил,  выдвигая  на судьбоносной XIX партконференции в качестве  идеологических ориентиров  лозунги  «нового политического мышления" и «общечеловеческих ценностей»?  А, может быть, пытаясь  спасти  разлагающийся  организм  партии  всевозможными  оздоровительными  «прививками», в которых  немаловажную роль  играла обыкновенная  партийная  демагогия,   Горбачев уже тогда вынашивал свои наполеоновские  планы  по узурпации государственной власти? Наверное, не случайно  властолюбивый генсек решительно пошел на конфронтацию с партийным  «бунтарём»  Борисом Ельциным, выведя его из состава Политбюро и тем самым обозначив в рядах партии давно назревающий раскол. И  вся страна как бы застыла в  тревожном ожидании разрешения   этого конфликта  двух амбициозных  политических монстров…               
...Иноземцев напряженно, с двояким  чувством  радостного  волнения и щемящей грусти вслушивался  в мелодичные  переливы  кремлёвских курантов, отсчитывающих последние секунды  уходящего года.  Стрелка часов медленно  приблизилась  к цифре «12», на мгновение замерла – и тут же комната наполнилась такой  родной и знакомой мелодией  гимна Советского Союза,  а на экране   телевизора появилось изображение государственного флага, горделиво, в  алых переливах кумача, возвышающегося над зданием  Верховного  Совета  и  как бы парящего в ярких отсветах обновлённого времени.
...Небольшая библиотечная люстра неожиданно погасла – и комната наполнилась таинственным  полумраком, который подсвечивался лишь радужным многоцветьем ёлочных огней. Заинтригованные  гости  притихли в ожидании чего-то необыкновенного, чувствуя в этой призрачной темноте  едва заметное  движение загадочных фигур и приглушенный человеческий говор.
   Через несколько минут  вспыхнул свет  – и  середина комнаты, будто по мановению волшебной палочки, преобразилась в импровизированную  сцену, на которой  как бы в застывшем движении  остановился  кадр из кинофильма  «Приключения Буратино».  В центре  этой композиции- пантомимы вместо традиционных Деда Мороза и Снегурочки  появились  фигуры мужчины и женщины, лица которых наполовину были закрыты  масками.  В них  Иноземцев с трудом узнал Гнедых и Алёну, чудесно преобразившихся  в кота Базилио и лису Алису.  На плечи жены была  небрежно наброшена  накидка из  рыжего лисьего меха,  скреплённая на груди  огромной картонной  бляхой с изображением серпа и молота. Из-под  накидки  соблазнительно выглядывала мини-юбка из полупрозрачной парчи, до предела обнажая узкие, почти девичьи,  колени, а стройные лодыжки  ног обтягивали черные лайковые  сапоги-чулки. Голову Алёны украшала кокетливо скособоченная шляпка с широкой алой лентой  и золотистой надписью – «Перестройка». Но больше всего его поразило лицо жены. Оно лоснилось от густого грима,  подведённые тушью глаза казались неимоверно суженными и придавали  всему облику  плутоватое лисье выражение. Весь этот маскарад дополнял  алюминиевый костыль, видимо, взятый на прокат  в поселковой больнице.
   Кошачий наряд  её партнёра  выглядел не менее  экзотически.  На нём был старый  полушубок  из  полинялого  меха,  а голову прикрывала   замусоленная шапка-ушанка со значком в виде  перечеркнутой латинской  буквы «S». Его  ноги обтягивали  голубые  полинявшие джинсы с напуском на старые  кеды. Образ  слепого  кота-попрошайки подчёркивали  большие чёрные очки, наклеенные усы и деревянная палка, на которую он демонстративно опирался. Но больше всего бросалась в глаза висевшая на груди табличка, на которой крупными буквами было выведено – «Обновлённый социализм».
   В левом углу сцены  за деревянным столом в светло-коричневой жилетке и  полосатой  тельняшке сидел папа Карло, в котором все легко узнали судового механика Василия Ярового.  Его на острове уважали за скромный и тихий характер, а также умение держаться на ногах в любой стадии опьянения  при любой штормовой погоде.  А вместо старинной шарманки  перед  ним  стоял небольшой, кассетный  магнитофон  «Соната», который был верным спутником Василия Ивановича  на воде  и  суше.
   А вот в образ деревянного человечка Буратино неожиданно для всех вписался низкорослый и хиловатый  Саша Попков, которого в посёлке за весёлый нрав и чудаковатые  манеры  прозвали  Баламутом. Он сидел перед  папой Карло на опрокинутом чурбаке в  лёгкой тёмно-синей ветровке, коротких защитного цвета шортах и белых спортивных тапочках.  На его патлатую, давно не стриженную,  шевелюру была  натянута  полосатая детская шапочка с бубоном,  а вздёрнутый искусственный нос ещё больше усугублял озорное  от природы  выражение лица. В руках он держал раскрытую книгу, подразумевавшую, видимо,  тот злополучный  букварь, который Буратино беспечно променял на билет в кукольный  театр  Карабаса-Барабаса.
   Сам  же директор театра  торжественно  восседал  в  кресле  возле электрического обогревателя, держа в руке  широкий армейский ремень, которым он, по всей вероятности, собирался усмирять нерадивых  артистов. По смуглявой бородке-шотландке и модной широкополой шляпе  все присутствующие признали  в Карабасе- Барабасе  прижимистого  и строптивого заведующего  поселковой торговой сетью  Владимира Свиридова.
    По правую руку от него,  за небольшим овальным столиком, покрытым зелёным сукном, сидела странная старушенция, всем видом напоминавшая  черепаху Тортиллу. Однако ни широкая  клетчатая юбка, ни вязаная накидка и соломенная шляпа с ажурной чёрной лентой не смогли  скрыть строгий и неподкупный облик председателя  поселкового Совета  Вероники Зайцевой. А возле неё в белом халате с сачком  в руке  стоял лекарь Дуремар, так похожий  на поселкового фельдшера Бердяева,  который  после трёхлетнего пребывания  на острове так и не потерял столичный  лоск и пристрастность  к слабому полу.
   Папа Карло шевельнулся, включил магнитофон – и комнату наполнила чарующая музыка  из второй части симфонии композитора   Чайковского « Зимние грёзы», написанной,  как известно,  под впечатлением  его поездки на  Валаам.
   Музыка затихла, на сцену в клоунском  костюме вышел Пьеро, в которого чудесно преобразилась  молоденькая учительница  Валаамской школы Леночка Скороходова, и  со слезами на глазах обратился  к публике:
- Уважаемые зрители!  Мы сейчас разыграем весёлый новогодний спектакль. Ведь вся наша  жизнь представляет обыкновенную  человеческую  комедию с иллюзорными страстями и порывами.  Вот я, например,  преданно и беззаветно любил лучшую актрису нашего театра  Мальвину. А она, как и все женщины, оказалась жалкой  игривой  куклой и уехала со старым  извращенцем  пуделем Артемоном в какое-то волшебное Зазеркалье в поисках  личного счастья. Скажите, как можно жить в этом обманчивом и жестоком мире,  где человека, стремящегося к свободе и счастью, всё время преследуют одни унижения  и неудачи?
- Тысяча чертей!- сердито воскликнул  Карабас-Барабас, очнувшись  после сытой вечерней  трапезы. – Какое право, жалкий  фигляр, ты так уничижительно можешь  рассуждать о жизни? Да, вся она - великий театр абсурда! Однако она  питает нас живительными  соками и  непроходимой жаждой  славы, богатства и прекрасных женщин. И счастлив в ней лишь тот, кто обладает неограниченной властью и толстым кошельком. Только они могут парализовать  стремление к свободе и счастью  таких пигмеев, как ты.  Я - великий  повелитель низменных  человеческих страстей. У меня в руках мощная индустрия зрелищ, без которых человек превращается в жалкое примитивное животное. А  с помощью  великой  силы  денег я покоряю людишек, самодовольно называющих себя творцами и  претендующих  на справедливое  преобразование мира. Ты, Пьеро, всего лишь  скоморох,  помогающий  мне добывать деньги и восхищение толпы. Я – твой хозяин, и за твои  крамольные  речи могу просто выпороть  тебя на глазах у всей публики...
   С этими словами Карабас-Барабас подскочил  к Пьеро и  замахнулся на него ремнём.  В воздухе  просвистела тяжелая  металлическая пряжка, которая тут же смяла бы картонный колпак артиста, если  бы на  своём  пути не встретила  жёсткое препятствие - книгу, бесстрашно  подставленную  Буратино.
- Не путайся под ногами, презренная деревяшка! – зарычал Карабас-Барабас. – Не суй свой длинный нос в чужие разборки. Лучше шлёпай в школу да  изучай  букварь, который купил тебе твой придурашный папаша,  продав на барахолке свою последнюю куртку.
- Плевать я хотел на вашу  школу, я лучше кооператив   создам по  торговле  импортными шмотками,- нагло и весело огрызнулся  Буратино.-  Тебе,  жадному эксплуататору, никто не позволит унижать чужое  человеческое достоинство и нарушать Конституцию государства. А своим длинным носом, к твоему сведению, я случайно пробил дырку в холсте, который висит   в каморке папы Карло и скрывает  какую-то потайную дверь.
   Карабас-Барабас неожиданно сменил  гнев на милость и просветлел лицом:
- О, Господи! Неужели это та заветная волшебная  дверь, которую я ищу всю жизнь? Ведь она ведет к несметному  кладу,  ключ от которого   хозяин  бросил в местный загнивающий  пруд.  Ходят слухи, что этим ключом,  отлитым из чистого  золота,  бессовестно завладела  старая развалина,  черепаха Тортила.
- Не слушай, Буратинушка, этого толстопузого шизофреника,- вкрадчиво вмешалась в разговор  лиса Алиса. – Пойдём, лучше с нами, горемычными  пилигримами, в страну дураков. Это удивительная  страна, называемая Зазеркальем. В ней живут добрые и наивные люди, которые верят во всеобщее социальное равенство и пытаются ликвидировать беззаконие.  Там есть волшебное Поле чудес. Закопаешь на нём карманную мелочь,  хорошо польёшь, сказав при этом несколько магических  слов, а наутро смотришь – всё дерево, как яблоками, усыпано золотыми монетами. Только рви и в мешок складывай!
- А где же я возьму эту карманную мелочь?- удивился не на шутку заинтригованный Буратино. -  Ведь я даже  не представляю, как выглядят эти всемогущие деньги! Да и магические слова надо знать.
- Эх ты! Наивная  головушка, -  ухмыльнулся кот  Базилио.-  Не зря  же тебя из  говорящего полена  выстругали.  Неужели вместо мозгов опилки насыпали?  Соображать надо! Толкнёшь по дешёвке дуракам свой букварь.  Они, бедолаги, всегда на знания падки. Уже семьдесят лет марксизм-ленинизм  штудируют  и каждый абзац этого учения считают  неопровержимой  истиной.  Как говорится, заставь дурака Богу молиться, он и лоб  разобьёт.  У тебя от этой  продажи красивой книжки   появится  первоначальный капитал. А магические слова  наш многострадальный  народ  выстрадал своей нищетой и наивной верой в счастливое будущее. Тебе  нужно всего лишь шепнуть:« Свобода,  равенство, братство!» - и на утро ты станешь самым  богатым и счастливым человеком...
   Буратино, Алиса и Базилио скрылись за занавесом. Успокоившийся  Карабас-Барабас  вновь захрапел в кресле, а папа Карло в глубоком раздумье сидел возле своего магнитофона.
- Что там, Дуремарчик, за шум наверху? – очнулась от сладкой дрёмы черепаха  Тортила.
- Обижаете, многоуважаемая. О каком постороннем шуме вы можете говорить, если  по стране перестройка  идёт полным  ходом,  и народ  сейчас  бражничает под новогодние фанфары и  объедается  салатом  «Оливье». А я  вот о здоровье нации беспокоюсь, всё  думаю о  своих  драгоценных пациентах.  Как они, несчастные, могут жить в этом вонючем болоте и сохранять своё  здоровье без помощи благородных  кровопийц-пиявок?
- Неужели  у государственной  власти, кроме  этих слизистых  тварей,  нет  более эффективного лекарства?- удивилась  Тортила.
-Вот вы, сударыня, уже более двухсот лет передвигаетесь по этому, заросшему ржавой  тиной  пруду, а до сих пор ума не набрались. Ведь неужели не знаете, что причина всех болезней – излишняя  кровь в человеческом организме? И скажите,  зачем мне, дипломированному специалисту,  особо напрягаться при таком изобилии  этих  жирных кровососов в нашем пруду?  Поэтому мой метод лечения не имеет аналогов в мире. Приложил к телу больного  пиявочку – и можно  забывать о дорогостоящих пилюлях  и медицинских  технологиях. К тому же, эти, как вы изволили выразиться,  слезливые твари для  меня – живой источник капитала и благоденствия.  И торговую  наценочку я на них набрасываю, не меньшую, чем в аптеках. Нужно быть совершенным  глупцом, чтобы  в наше  перестроечное время отказаться от дармовых  денег?
- Поверьте, Дуремар, кровососы бессильны вывести человечество из духовного и нравственного тупика. А к социально-экономическим кризисам, мой милый, всегда приводят необузданная жажда денег и нехватка государственного мышления у недалёких исторических деятелей. Хотите, мой дорогой эскулап, я дам вам  вместо денег очень ценную вещь, которая сможет принести вам настоящее счастье?
- Вы что,  меня за идиота принимаете?  Променять деньги на какую-то вещь, приносящую счастье? Нет, моя любезная древнежительница, я ещё из ума не выжил...
   Папа  Карло встал  из-за стола и подошёл  к черепахе:
- Извините, сударыня, что я вмешиваюсь в этот деликатный разговор... о счастье, но, честное слово, я рискнул бы принять  ваше предложение.  Ничего нет дороже для бедного человека, чем обладание полезной  вещью. Ведь моя старая шарманка уже на ладан дышит.
   Тортила достала из перламутровой  шкатулки золотой ключик и подала  старому шарманщику, а в это время из-за занавеса  появился Буратино в изорванной куртке и огромным синяком под  глазом:
- Вот видишь, мой мальчик, к чему приводит беспечная дурацкая жизнь, - встретил его назидательным  упрёком  папа Карло. -  Однако  теперь в наших руках достойный путеводитель  к счастью, пойдём  же   скорее искать его.
   С этими словами он   подошел к ёлке и прикоснулся  ключиком к одному из  серебристых игрушечных  свитков,  который  тут же заиграл радужными  бликами.
- Теперь, мой мальчик, снимай его и читай, что в нём написано.
- Но, папа Карло, ведь  я ещё ничего в жизни не умею, даже читать.
- Ах да, совсем  запамятовал, - озабоченно  почесал затылок папа Карло. – Давай  сюда свиток и слушай: «Мир  движется и совершенствуется, и задача каждого человека участвовать в этом движении, подчиняться  и содействовать ему». Это, мой мальчик, сказал  великий  русский писатель  Лев Толстой, и пусть его слова станут для тебя добрым напутствием.  Смело  шагай  по этой тернистой  и увлекательной  дороге.  И принимая от жизни  радость, обоюдно отдавай её людям. Только тогда  можно считать  свою человеческую  миссию  осмысленной  и полноценной. Иди же вперёд  и никогда  не забывай: дорогу осилит  идущий...

Часть  вторая: « Спешите любить!»
1
   После спектакля, встреченного  громкими аплодисментами,  Кузнецов  подошёл к Алёне и возбуждённо  что-то говоря,  потянул  её к выходу.  Иноземцев, интуитивно почувствовав что-то  неладное,  устремился  за ними,  следя за тем, как  Кузнецов, настороженно оглядываясь, увлёк Алёну в свой кабинет. Иноземцев  подошёл ближе и присел на одно из жёстких, деревянных  кресел,  которые  обычно  занимали  рабочие музея в ожидании утренней планёрки. Из-за неплотно прикрытой двери слышался раздраженный, с ядовитыми интонациями,  голос шефа:
- Спасибо, Алёна Михайловна, за сногсшибательный новогодний маскарад. Поверьте, иносказательный, комедийный  эффект получился   не хуже, чем  в постановках столичного театра Сатиры. А в нарицательном образе  Карабаса-Барабаса я уловил откровенный намёк на свою неординарную личность.
- Вашему чувству юмора, Олег Григорьевич, можно позавидовать. Но, как  говорится, на воре и шапка горит...
- Не ёрничайте, уважаемая. А не кажется ли вам, что этот «весёлый спектакль», а вернее,  злопыхательская  сатира, – это прямой поклёп на политику партии и государства? Не забывайте, что я - секретарь партийной  организации  острова и  несу прямую ответственность за проводимую КПСС идеологическую линию...
- Но эта самая  ответственность не помешала вам  без зазрения совести расправляться  когда-то  со своими  идеологическими  противниками...
- Что вы имеете в виду?
- Не прикидывайтесь невинной овечкой. Вы прекрасно знаете, что я дочь петрозаводского  коммуниста Михаила Захарова, который погиб несколько лет тому назад  в автокатастрофе при очень  загадочных обстоятельствах, а вернее,  после вашего таинственного появления в нашей квартире. И вы всегда знали, что пока я буду жива,  за вами по пятам будет ходить справедливое  возмездие.  Не потому ли вы так поспешно уволились из органов КГБ и трусливо сбежали на Валаам?  Ведь  вы  узнали меня ещё на поселковом  аэродроме  в день моего приезда,  однако попытались скрыть наше знакомство  и при  встречах разговариваете со мной как со случайной прохожей. Поверьте,   мои подозрения в вашей  причастности  к гибели отца от этого нисколько не становятся  меньше,  а ваше  двусмысленное  поведение вынуждает  меня направить   в  республиканскую прокуратуру  заявление  о повторном  возбуждении уголовного дела  по подозрению в убийстве  моего  отца.  Думаю,  что правоохранительные органы в ближайшее  время, наконец, поставят точку в этом тёмном деле. Не забывайте: тайное  всегда становится  явным.
   Несколько мгновений Кузнецов, будто зачарованный смотрел на  Алёну, а потом  ядовито  прошипел:
- Не забывайте и вы, наивная  жрица добра и справедливости, что  на острове есть много таинственных,  опасных  троп, на которые вам часто приходится  ступать  по роду своей музейной деятельности. И втемяшьте в свою умную, хорошенькую  головку: если не закончится ваша бурная  правдоискательская деятельность, то увлечённое  передвижение по  заповедным зонам Валаама  может однажды  завести  вас ... в глухой и непроходимый  тупик...
   Алёна выскочила из кабинета, задыхаясь от  возмущения и слёз, а, заметив  мужа и  как бы ища поддержки, уже не пыталась  сдерживать гневный поток слов:
- Подонок! Жалкий пьяница и краснобай!  Он мне ещё угрожать будет! Поверь, он  поплатится  за все свои подлые и грязные дела. Кузнецов, оказывается,  не только душегуб, но ещё и жалкий воришка. Мне как-то  Белозёрова в бабьей откровенности проговорилась, какие  махинации  наш  идейный вдохновитель  проделывает  с материальными  ценностями музея. Представь себе, он в приказном порядке заставляет кладовщиц оприходовать  дорогостоящую бытовую технику и мебель, приобретённую за государственный счёт,  которая,  не дойдя до музейного  склада,  уходит куда-то «на сторону».  Догадываешься, в чьих  кошельках  оседает  навар от  реализации  «левого  товара»?  Как видишь, неплохо «перестроилось»  наше  начальство.
- Не горячись, моя милая,- попытался  успокоить жену Иноземцев. – Извини, но я стал невольным свидетелем  вашего крутого  разговора, потому что вижу, как  ваши  отношения с Кузнецовым  постепенно переходят в  открытую конфронтацию.  Пойми,  современный  Валаам – та же страна Зазеркалья, которую ты так замечательно показала в новогоднем  спектакле, а карабасы-барабасы с помощью кнута и пряника всегда будут править миром. Кузнецов – хитрая и скользкая рыбина, его голыми  руками не возьмёшь. Здесь нужна строгая  и скрупулёзная проверка финансово-хозяйственной  деятельности музея  на уровне  ОБХСС и прокуратуры. Но эту проблему  я смогу решить только в Петрозаводске  во время  последней  летней сессии.  А теперь пошли праздновать, ведь  мы  ещё не пожелали друг другу нового счастья, которое, я верю, обязательно придёт в наш  дом...
... Иноземцев одиноко  стоял у столика и наблюдал за танцующими парами. Алёна успела переодеться.  Открытое, светло-голубое платье  красиво подчёркивало гибкие линии её стройного тела, матовую белизну округлых плеч и до предела оголённой спины. Иноземцев  иногда  перехватывал  плотоядные  мужские  взгляды, устремлённые на его жену, а она, замирая и пьянея от этого откровенно- похотливого внимания,  уходила в очередной танец с новым  кавалером. Он хорошо чувствовал  и  понимал этот трепетный   самовлюблённый   восторг, помогающий каждой  красивой  женщине  безраздельно властвовать  над  другими.  Поэтому Иноземцев при  всём уважении  к слабому полу одновременно  с ревнивой настороженностью относился к демонической  женской  силе,  которая  покоряет и сводит  мужчин с ума. Может быть,  осознание  невольной  зависимости  от женского очарования  позволило когда-то Лермонтову написать  удивительные  по своей прозорливости  строчки:
... Я не унижусь пред тобою,
Ни твой привет, ни твой укор
Не  властны  над моей судьбою,
Знай: мы чужие с этих пор...
   Но даже будучи философом по натуре и великодушно прощая женщинам их слабости, Иноземцев всё же не мог подавить в себе тот  холодок ревности, который удушливой волной  то и дело подступал в  новогоднюю ночь  к его  сердцу. А Владимир  Гнедых был  верен себе. Он с упрямством игривого жеребца ломился напролом, окружая Алёну показным, заботливым  вниманием, подливал  всё время в её фужер вино, а потом беззастенчиво  мял в очередном танце  её податливые от хмельного угара  плечи. А она, чувствуя  на расстоянии  ожесточение  мужа, иногда  бросала на него  мимолётный, кокетливый  взгляд, как будто наслаждаясь его ревнивыми  муками.
   К нему  подошла с недопитым  бокалом вина Новицкая, бальзаковский возраст  которой  совсем не портил её стройную фигуру и, кажется, даже  усиливал  молодой   блеск выразительных, с умным прищуром,  глаз.
- С Новым  годом, Вениамин  Петрович, с новым  счастьем! – проворковала она  слегка заплетающимся  языком. – Вы похожи на князя  Болконского, который наблюдает  на балу за Наташей Ростовой,  опьянённой собственным очарованием. Или, может быть, вас не  тревожит её безрассудная и доверчивая   влюблённость... в окружающий мир?
   Иноземцев  без труда  уловил  скрытый  намёк  в  вопросе   этой  красивой и незамужней женщины. Он был наслышан о её бурном «служебном романе» с директором музея Михайловым, который оборвал его на самой патетической ноте и сбежал к очередной молодой  любовнице. Ходили  слухи, что Новицкая  тяжело переживала этот разрыв и даже пыталась  компенсировать его откровенными «загулами» с другими мужчинами,  которых на Валааме всегда  хватает во  время продолжительного  туристического сезона. Однако легче ей  от этого не стало, но зато в душе остался  осуждающий  холодок и несколько пренебрежительно-насмешливое  отношение  к особям сильного пола.  Поэтому и злорадную реплику Новицкой   Иноземцев воспринял довольно-таки спокойно и понимающе:
- Женская влюблённость, уважаемая Людмила Михайловна, чаще всего сосредоточивается  на внешних чертах и является  своеобразной формой завоевания  и эгоистической  потребности людей-неврастеников. И когда они  не достигают определённой  цели, их романтическое состояние влюблённости неизбежно сменяется разочарованием. А у перезрелых девиц появляется устойчивая перспектива до конца жизни оставаться... «синими чулками».
    По лицу Новицкой пошли багровые  пятна, а светло-серые глаза сузились и потемнели от  едва скрываемого  раздражения:
- Чувствую, что вы неплохо осведомлены о нашем  служебном   романе с Михайловым. Но, поверьте, я была в то время влюблённой наивной девчонкой, а определённую цель преследовал как раз он, опытный администратор  и  сластолюбивый  Дон-Жуан. И будьте уверены,  моя откровенность с вами – не месть оскорблённой и  подвыпившей  бабы,  а всего лишь попытка оградить вас  от  возможных  служебных неприятностей. Думаю, что одну из них вы уже заработали, пойдя на поводу  председателя  исполкома  Зайцевой и согласившись на ремонт поселковых квартир.
- Извините, но я – не кукла  из театра Карабаса-Барабаса, и  прекрасно осознавал всю ответственность, когда шёл на сделку  с Зайцевой. Однако, если говорить честно, я тогда не совсем чётко представлял, к каким  последствиям  может привести моя... бескорыстная  сговорчивость.
- Не лукавьте,  Вениамин  Петрович. Мы  все в этой жизни  преследуем определённые цели. Иначе она была бы пустым и скучным времяпрепровождением. Признайтесь, ведь  ваш благородный  порыв и стремление  облегчить бытовые нужды валаамских аборигенов  определялись  вовсе  не проявлением  альтруизма, а, скорее всего, были  вызваны  личными   меркантильными интересами?
   «Хитрая бестия, в корень зрит,- подумал про себя обезоруженный  Иноземцев,- её на мякине не проведёшь».   Однако, стараясь сохранять внешнюю  беспристрастность,  он  только и сказал:
- Все мы грешны,  а в любом человеческом  бескорыстии  всегда при желании  можно уследить  элемент  прагматизма. Но разве забыли?  Не суди, да не  судим  будешь...
- Библейские  истины  непогрешимы. Однако их нравственное содержание  никак не согласуется  с образом нашего директора  Михайлова.  Знаете, как  говорят одесситы  о таких людях?  Мягко стелешь да твёрдо спать.  Своей  показной  интеллигентностью  он ввёл в заблуждение не одного человека. Думаю, и вам нужно готовиться  к  круговой обороне. Михайлов не прощает беспардонного   вмешательства в вопросы его директорской компетенции.
- Мне кажется, что вами руководят всего лишь   застаревшая обида за поруганное женское чувство и оскорблённое самолюбие...
- Не спорю, женское тщеславие – тончайшая материя. Но в людях я ценю больше всего идейную  принципиальность, утонченный  интеллект и элементарную человеческую порядочность. Именно с таким набором  требований к человеческой личности я когда-то приехала на Валаам, который  мне, ещё неискушённой  девочке, представлялся  всегда истинным чудом  природы и духовных устремлений. Но как сказал поэт, «жизнь  обман с чарующей тоскою». Я с нескрываемым энтузиазмом  окунулась в музейную работу, а Михайлов с присущей  ему бесцеремонностью начал оказывать мне знаки  внимания, которые очень скоро перешли в пылкий служебный роман. Да и разве можно было не влюбиться в сравнительно  молодого, не дурного собой руководителя престижного музейного учреждения? Тем более моя доверчивая влюблённость щедро компенсировалась шефом,  и уже через год я  работала  в должности  главного  хранителя  отдела фондов. В мои обязанности  входили  регистрация, учёт и хранение  предметов,  представляющих музейную  ценность.  Однажды Михайлов попросил  меня  включить в музейный реестр  серию портретов  известного художника-модерниста Юрия  Кряквина, который был завсегдатаем острова. На  картинах  были изображены в каком-то странном гротесковом  стиле  инвалиды войны, проживающие на Валааме. Как объяснил мне Михайлов, эти портреты предназначались для  будущей экспозиции, посвященной подвигу советского солдата в прошедшей войне. Я попыталась доказать директору всю художественно-эстетическую несостоятельность этих «шедевров»,  написанных в  резкой, оскорбительной манере, идущей вразрез со светлой  памятью о великой победе нашего народа. Михайлов тогда цинично ухмыльнулся, пообещав солидный «гонорар» за мою лояльность. И тогда мне стал  понятен смысл этой «художественно-экспозиционной  деятельности». Её схема была очень проста.  Михайлов заключал договор с каким-нибудь художником на создание «музейных экспонатов», а часть договорной суммы  по  обоюдному согласию оставалась в его  кармане. Как говорится, и овцы  целы, и волки сыты. Вот тогда-то и раскрылась истинная  подоплёка назойливых «ухаживаний» за мной  директора. Кстати, эти неиспользованные  «музейные экспонаты» до  сих пор пылятся в фондохранилище  музея.
   Новицкая  отпила из бокала и нервно прикурила сигарету:
- Как вы понимаете, мои высоконравственные идейные  установки никак не вписывались в  меркантильные принципы Михайлова. Он мгновенно охладел  и как бы перестал замечать меня. А уже через неделю предметом его вожделенного  внимания  стала старший  экскурсовод  музея   Эллочка Быстрова, сексапильная  и нагловатая девица, которая сумела довести шефа не только до загса, но и втянуть в свои далеко не благовидные  махинации по туристическому бизнесу...
    Их разговор неожиданно прервал уже довольно захмелевший Стадников. Галантно раскланиваясь, он пригласил  Новицкую на танец...
 2
    Иноземцев, оставшись в одиночестве, всё  пытался отыскать взглядом  среди танцующих Алёну. Но она и  Гнедых,  как в воду канули. И опять жгучий холодок ревности, будто ножом,  полосанул Иноземцева по сердцу. Вконец  раздосадованный,  он решил уединиться в своём кабинете, но и здесь натолкнулся на  довольно шумную кампанию, где, по всем признакам, верховодил   Кузнецов.  Его  рабочий  стол был заставлен винными  бутылками и тарелками с закусками,  а сам он уже нетвёрдой  рукой всё время подливал в стаканы.
- Присоединяйся, Петрович, к нашей честной компании, - широким жестом  пригласил  шеф Иноземцева к столу. – Мы вот организовали мужской  междусобойчик,  решили обсудить важность, так сказать, текущего политического момента. Так вот, Анатолий Михайлович,  повторяю вопрос:  как,  по-твоему,  должны ли партийные руководители сегодня принимать активное участие в работе  местных Советов?
- Вопрос, Олег Григорьевич,  из разряда риторических,-  как всегда, с едва заметной  ехидцей,  отозвался  Свинцов.- Как будто не понимаешь, что заигрались мы в  партократию. И не заметили, как КПСС из политического ядра рабочего класса превратилась в чудовищного всесильного  монстра, подмявшего  под себя Советы, комсомол, профсоюзы и другие  общественные  организации. И особенно после обновлённой в 1977 году  Конституции, когда партия   официально   была объявлена единственным  «рулевым» нашего общества. Разве не читал  открытого  письма Нины Андреевой из Ленинграда?  Она,  не мудрствуя лукаво, высказала озабоченность о появлении  в нашем обществе нездоровых  мелкобуржуйских интересов,  которые  привели к нездоровым перекосам  партийного  управления  государством.
   - Да,  рядовой преподаватель из  Ленинградского технологического института Андреева  в своей газетной статье зацепила всех за живое,- вмешался в разговор Лаврентьев. - Ведь фактически она вскрыла вызревавшие десятилетиями  гнойные нарывы внутри партии,  ставшей за семьдесят лет существования  тем самым хребтом советской  власти,  Лиши его этой опоры – и от  советской системы один  пшик  останется. И  мне  кажется, что   Андреева  как бы  раскрыла нам  глаза на  постепенное  разложение   партии  как политического поводыря рабочего  класса. Да и в  народе  ходят упорные слухи о том, что Андропов в своё время  под  идеей построения «социализма с человеческим лицом» скрывал далеко не бескорыстную цель – перераспределить  государственную  собственность в пользу КГБ и других силовых  ведомств.
-  Андропов, к вашему сведению, был рациональным  и мудрым  политиком, - нетерпеливо  перебил его Кузнецов. – Он никогда не бросал слова на ветер и  критически относился к национально-автономному делению СССР, считая, что тоталитарная  политическая  система разрушает любое  гражданское общество. Поэтому и хотел перекроить  Советский Союз  на базе общечеловеческих,  демократических ценностей, а  такой подход  предполагал  прежде всего переход к многопартийности и конкурентной  рыночной экономике.
- Ты, Олег Григорьевич,  неплохой пропагандист и агитатор , - не сдавался Терентьев.- Но не путай божий дар с яичницей. Пойми, сейчас народ грамотный пошёл и живёт  по  принципу:  « мало хотеть, надо знания и ум иметь». Да, национальный вопрос и государственное устройство  всегда были самыми болезненными проблемами в России.  И считаю, что Ленин, предлагая  план построения  СССР на основе  автономизации национальных образований,  смотрел в корень. По-другому огромную, многонациональную  страну на  первых порах   держать в крепкой узде  было бы  просто невозможно. А главной, объединяющей силой, думаю, должен был стать свободный, производительный труд. Ведь  работая в один государственный котёл,   мы никогда  не задумывались о своей национальной принадлежности. Так в коллективном  труде больших и малых народов  советского государства и закалялся интернациональный  дух…
   Кузнецов снова подлил  в стаканы, а прилично захмелевший Стадников, не скрывая  насмешливых интонаций,  затянул  густым  баритоном:
- Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь  мир голодных и рабов...
   Возникла неловкая  пауза, которую нарушил Свинцов, и, видимо, скрывая  волнение, заговорил глухим, срывающимся голосом:
- Грешно смеяться над нашими дедами и отцами, обвиняя  их в бездумном разрушении старого буржуазного мира. Может быть, они и были  наивными  марксистами, свято мечтающими  о переделе мира на новых,  коммунистических  началах.  Но ведь глядя на прошлое, мы иногда рубим с плеча, не учитывая  своеобразие того или иного политического момента, совокупность всех исторических обстоятельств. Вот и сегодня  критически оценивая тактику большевиков в социалистической  революции, Гражданской  войне, коллективизации и  делая политического монстра  из Сталина, мы до небес  возносим  Ленина,  пытаемся  по второму кругу воплотить в жизнь его мысли о государственном  капитализме.  Создавая сегодня  в спешном порядке кооперативы и  реставрируя частную собственность, мы опять слепо наступаем на те же грабли и возвращаемся  к либерально-буржуазным отношениям, которые капиталистический Запад считает идеальным образцом мироустройства.   И не  исключено, что  через некоторое время во всех наших ошибках и неудачах  может оказаться виноватым  тот же Ленин  и вся  система социализма...
- Но ты лукаво обошёл  мой вопрос,  Михайлыч,- опять нетерпеливо вмешался в полемику Кузнецов.-  И вообще мне интересно знать, стоит ли мне  выдвигать свою  кандидатуру в депутаты поселкового Совета, можно ли  рассчитывать на  поддержку жителей  Валаама?
- Лукавить и хитрить, Олег Григорьевич, меня разучила островная жизнь, где каждый человек просматривается,  как на ладони,- попытался отвергнуть бездоказательные доводы Свинцов.- А если говорить честно, то мне не совсем понятно, зачем Горбачёв с самого начала своей бурной политической деятельности затеял грандиозную  чистку кадров  в ЦК,  Политбюро и на местах, а затем  предложил внедрять в Советы руководителей партийных органов?  Может быть, это всего лишь  двойная игра  и стремление не ссориться со старой партноменклатурой,  которую, видимо, стараются любыми  способами оставить  в эшелонах  власти? Думаю, что от такой рокировки партийное влияние на органы советской власти нисколько не уменьшится. А в депутаты баллотируйся.  Как говорится,  вольному – воля, спасённому - рай.  И пусть народ скажет своё слово.
   - Твоя правда, Анатолий Михайлович, - поддержал Свинцова Стадников.- Я эти избирательные новации на своём горбу  испытал, когда заводом руководил. Ведь как мы до перестройки  руководящий  персонал утверждали? Известное дело - только по  согласованию с  парткомами, горкомами и райкомами  партии. А с 1985 года нас будто бы прорвало, из Кремля последовала отмашка: кончайте, ребята, партийную бюрократию, все руководящие кадры  должны  выдвигаться «снизу», трудовыми коллективами на рабочих и профсоюзных собраниях. То есть, на безукоризненных  демократических началах. А у меня тогда промелькнула коварная мыслишка: не превратит  ли эта  скороспелая  демократизация нашего  общества верного «рулевого»  КПСС  в обыкновенный  политический балласт, отняв у нашего всесильного «кормчего» все рычаги  власти? Я уже тогда почувствовал разнобой в работе нашего двигателя перестройки. А когда  начались национальные разборки в  Нагорном  Карабахе и погибла моя жена, царствие ей небесное, не выдержал, демонстративно вышел из рядов  КПСС и рванул на Валаам...
- Что, на вольную островную жизнь потянуло?- пьяно ухмыляясь, съязвил Кузнецов. – Конечно, тракторист– это тебе не руководитель  крупного  предприятия. И ответственность не та, да и свободного времени хоть отбавляй. Хочешь -  книжки на досуге  читай, хочешь – водку пей да  баб щупай.
   Стадников - палец в рот не клади – тут же взорвался:
- А ты, идейный вдохновитель,  стопкой меня не кори. Лучше за своим стаканом посматривай, чтобы часто не опрокидывался. Да и вообще ты мне не указ.
    Кузнецов – тоже  не из робкого десятка.  В  нём тут же  взыграла офицерская кровь, выдавая  застарелый командирский  норов.
- А ты, мужичок, подмётки  не рви, поостынь  малость. Я-то к чему разговор веду. Андропов  железный порядок в стране хотел навести.  Без строгой  государственной дисциплины и ответственности  при  построении социализма « с человеческим  лицом» никак не обойтись. А любая  несовершенная демократия – всегда палка  о двух концах. Чуть перегнул – тут же к анархии  и вседозволенности  недолго   скатиться.
   В дверь осторожно постучали, и на пороге кабинета появился с виновато-смущенной улыбкой  Изосим  Пантелеев.
- Я, конечно, извиняюсь перед всей честной компанией. Но, по всей видимости, Анатолий Михайлович, жена вас заждалась. Просила передать, что домой собирается.
- Ладно, знаю я эту женскую логику,- недовольно поморщился Свинцов.-  Наверное, боится, чтобы  лишку с мужиками не хватанул. А ты, Изосим, проходи к столу, не стесняйся. Ты  у нас человек православный и мудрый, может быть, и подсобишь  в нашем жизненном споре. Как думаешь, по правильному пути идёт наша  перестройка?
   Пантелеев  присел к столу, и  глубокомысленно поглаживая  аккуратно подстриженную бородку, степенно заговорил:
 – А сказ мой короткий, и свою жизненную позицию  я  никогда  не скрываю,  всей  верой и  правдой  служу  России-матушке. А её, горемычную, издавна гнетёт  нездоровая  духовная болезнь. Что греха таить, наше общество всегда как бы на изломе и духовно-нравственном распутье. Кому  власть и богатство  покоя не дают,  а кому  всякие идейные заморочки. Ведь не секрет, что сегодня  под спудом всеобщей  марксистско-ленинской идеологии таится  давнишний философский  разлад  между  атеизмом и христианской верой. А ведь разве мы  не понимаем, что и в  коммунистической идее,  и в  православных догматах  немало  общих  соприкосновений?  Читаешь моральный  кодекс строителя  коммунизма, и невольно в душу сомнение закрадывается: а не из  библейских заповедей это списано? Вот поэтому меня  всё время и беспокоит один злободневный вопрос: а, может быть, всё-таки попробовать объединиться  коммунистам и верующим и  построить новое справедливое  государство, основанное  на принципах православия и социализма?..
- Что за ахинею ты несёшь, служивый? – сверкнув глазами, раздраженно вскинулся Кузнецов. – Зачем усиленно пытаешься провести верблюда через игольное ушко?  Если следовать  твоей взбалмошной  идее, то  надо породнить  христианскую веру с  атеизмом, а Генеральному секретарю ЦК КПСС  взять в помощники по идеологии  патриарха Всея Руси. Бред  сивой кобылы!  А не получится ли в результате  такого объединения до хрена колючей проволоки, как в том анекдоте про смычку ужа и ежа?
   Всё время помалкивающий  Иноземцев наконец не выдержал:
- Не пори горячку, Олег Григорьевич.- Изосим, как мне кажется, не пустую  напраслину излагает. Ведь идея христианского  социализма возникла ещё во времена  первых христианских общин, живущих на основе коллективной  собственности  и  всеобщего  труда. Да и крестьянская  православная  община на Руси возникла на  тех же демократических  началах. Маркс и Энгельс в своих трудах лишь обобщили и развили принципы  социалистического  общежития. А большевикам в семнадцатом году  удалось воплотить эти идеи в жизнь, которые за семьдесят лет советской власти, к сожалению, по разным причинам были несколько извращены нашими  партийными  поводырями. Однако и в коммунистической идее и православной  вере до сих пор сохранился единый  смысловой  стержень  объединения духовной и социальной энергии  масс и построения  справедливого бесклассового  общества...
- Хотелось бы в рай  да грехи не пускают,- опять пьяно осклабился Стадников.-  Никак не уразумею, как это можно коммунистам и церковникам  общими силами создать единое справедливое  государство, если одни стараются построить рай на земле, а другие всеми своими  помыслами устремлены в какое-то  Царствие  Небесное?  Да и разве не доказано, что легендарной Туринской  плащанице, в которую якобы после казни был  облачён Христос, всего семьсот лет? А. значит,  и  существование божьего сына и, тем более, его чудесное воскрешение из мёртвых никак не совпадают по исторической хронологии и являются всего лишь красивой  библейской  сказкой.
Изосим  Пантелеев  вскочил  с побледневшим  лицом, и, задыхаясь от волнения, надрывно выкрикнул:
- Жалкие изуверы  и христопродавцы! - и  демонстративно  хлопнув дверью, выскочил  из комнаты.
   За столом на несколько мгновений воцарилось  тягостное  молчание, которое прервал Лаврентьев:
- Да, братцы,  видимо, ещё долго придется перестраиваться нашему обществу при таких темпах разногласий...
- А, может быть, други мои,  при таких темпах разногласий  наша перестройка, что мёртвому  припарки?  Не обвалилась бы раньше времени  наша неустойчивая  государственная  конструкция,- с мрачноватой ухмылкой как бы подвёл  итог дискуссии Свинцов...
 3
   Новогодняя  ночь близилась к концу, но Алёна упорно не появлялась.  Ловя на себе двусмысленные, то  сочувствующие, то  насмешливые   взгляды сослуживцев, Иноземцев  одним из первых  покинул  праздничное  застолье. С ожесточённым сердцем и в какой-то тяжкой  полудрёме он сидел в кресле перед  телевизором, невидящим  взглядом уставившись на мерцающий экран. На  нём ещё мельтешили весёлые взбудораженные лица участников новогоднего представления, а  перед глазами Иноземцева то и дело возникали  обнаженные трепетные  плечи жены, которые нагло  и жадно  обнимал  Гнедых в очередном танце.  Где-то на подсознательном уровне снежным  комом  нарастало  жгучее, тревожное  предчувствие семейной  катастрофы,  а в воспалённом  воображении беспрерывно возникали обрывки недавнего разговора в кабинете Кузнецова. Собственно, о чём шла речь в той спонтанно возникшей дискуссии за новогодним столом?
   На первый взгляд, всего лишь о наболевших, текущих  проблемах перестройки. Ну а если глубже вдуматься в смысл той бурной, противоречивой полемики, то ведь шёл горячий спор о застаревшей проблеме несовершенства  мировоззренческой системы не только  на  российском уровне, но и в общепланетарном  масштабе. Просто люди до сих пор не знают, как и зачем жить, к чему стремиться. А по большому счёту, за всё время существования  человечества кардинально не решён вопрос  об истинном  смысле Бытия и роли в нём человека. Выходит, что ни религиозные догматы, ни научный  коммунизм  пока не могут чётко объяснить  происхождение  сложных и противоречивых  процессов,  происходящих  во Вселенной. А ведь как раз на этом непонимании  многих  космических явлений  испокон веков формируются  у человека искажённое  метафизическое  сознание и страх перед  потусторонними, могущественными  силами природы. Неужели отсюда исходит этот извечный, непреодолимый инстинкт слепой веры в божественное провидение?
   Иноземцев неожиданно вспомнил, что как раз этим  мучительным   вопросом   задался в одном из последних своих стихотворений.  Он подошел к письменному столу, отыскал в ящике  тетрадь с поэтическими  набросками, и,  найдя нужный стих, начал перечитывать его с каким-то  тревожным  ощущением нового,  обострённого  осмысления:
О, Господи! Зачем ты, мир создав,
Обрёк на кару дерево познанья?
Ты что, тогда ещё не знал,
Как ненасытна жажда обладанья?
Когда сказал: «Не укради!»,
О, Боже, совершил ты прегрешенье,
Корысть и жадность в людях разбудил
И неуёмный зуд обогащенья.
Когда просил ты: «Не убий!»,
Не думал разве о грядущих войнах?
Что, может быть, отрекшись от любви,
Погибнет мир в кровавой бойне?
Изрёк  ты: «Ближних  возлюби!»
О, как ты был в тот миг великодушен!
Но как, скажи, с призывом этим  жить
Среди глупцов, скаредных и бездушных?
Покайся, мой Спаситель, я прошу,
Во всём, что сотворил  ты в спешке,
И я тогда все мифы сокрушу
И  магов откровенные насмешки.
Оставлю лишь сомнения  свои
И веру во всесильность мирозданья,
И жажду ненасытную любви,
И муку греховодную познанья...
    И опять он сидел в кресле, невидящими глазами уставившись в экран телевизора с отяжелевшим, лихорадочно пульсирующим сознанием, пока, наконец, его не сковал неустойчивый  тревожный  сон…
...Алёна появилась, когда за перламутровым  морозным налётом окон  забрезжил  бледным  голубоватым свечением рассвет. На её  бесстыдно-нагловатом лице блуждала полупьяная, счастливая улыбка. Очнувшись в кресле от тяжелого сонливого забытья, Иноземцев  упорно  молчал. Видимо, задетая этим  показным  равнодушием, Алёна не выдержала:
- Почему не слышу грозного вопроса  ревнивого мужа? – с   ухмылкой  спросила она, и, дыша перегаром, приблизилась к Иноземцеву.
- Бесполезно спрашивать у красивой  соблазнительной женщины, где она провела ночь. Хотя  можно предположить, что хитрая лиса Алиса со сладострастным котом Базилио  всю ночь продолжали  дурачить  глупый народ в стране Зазеркалье.
- Иноземцев, я всегда восхищалась силой твоего воображения.  Разве ты ещё не понял, что на дураках весь мир держится?  Но извини, мне страшно хочется спать, - и сладко зевая, Алёна скрылась в спальне.
   Иноземцев  осторожно прилег возле спящей жены, прислушиваясь к её глубокому ровному дыханию. Потом не выдержал, и, приподнявшись на локте, всё смотрел  со знакомым чувством  восхищения на её лицо, дышавшее спокойной и загадочной красотой.
   Неожиданно  в том месте, где линия  шеи плавно  переходит в нежную  округлость плеча, он заметил небольшое багрово-синее пятнышко.  По своему опыту Иноземцев знал, какое наслаждение испытывает возбуждённая  женщина от этой ласки нетерпеливых  мужских  губ. Он всё понял, в его глазах потемнело, он, как ужаленный, вскочил с постели и, поспешно  напяливая  на ходу  одежду, выбежал  на улицу.
   Посёлок после новогодних ночных оргий находился  в сонливом вязком затишье. Иноземцев, охваченный лихорадочным волнением, практически не видя перед собой дороги, катился куда-то по инерции  вниз, к причалу Монастырской бухты и очнулся только на крыльце домика Стадникова. Он нетерпеливо  вдавил  кнопку звонка, а для уверенности саданул ещё и ногой по двери, обитой чёрным дерматином.  Через минуту-другую  за дверью послышалось раздраженное покашливание, щелкнул замок – и на пороге  показалось  сонное, похмельное лицо хозяина дома.
- И чего, Петрович, в такую рань ломишься, - недовольно брюзжал Стадников, пропуская незваного гостя в прихожую.- Ещё, поди, и кобели  от сонной неги  не отошли. Или пожар ненароком  в посёлке  случился?
- Пожар не пожар, а у меня, Станислав Иванович,  душа синим  пламенем горит.  Не знаю, чем её и загасить. Водки у тебя не найдётся случайно?
  Стадников  понимающе  ухмыльнулся:
- Дурное дело – не хитрое. Да ты  же вроде бы в завязке находишься?
- Да ладно, Иваныч, не трави  душу. Жизнь – это тебе  не сплошной  праздник. И на старуху бывает проруха.
- Истина известная. Проходи на кухню, сейчас чего-нибудь сообразим. Сам знаешь: Стадников – мужик запасливый.
   Он  хлопнул  дверцей  холодильника – и на столе появились  початая бутылка голубоватого  самогона, тарелка с солёными огурцами  и  банка с рыбными  консервами.
- Извиняй, конечно, Петрович, за такое примитивное  угощение.  Сам понимаешь – сухой закон на дворе. А голь, она всегда на выдумки хитра. Наше гуманное государство уже который раз на одни и те же грабли наступает. Как только объявляет очередной  бой пьянству, так народ и начинает сивухой травиться, да сахар в мгновение ока с  прилавков магазинов  исчезает. Никак не уразумеет наше мудрое правительство, что русский человек всегда спивается  от духовной тоски и жизненной неухоженности. Вот и тебя, видимо, какая-то беда зацепила. Догадываюсь, конечно, но на больную мозоль давить не буду. Ну да ладно: будем живы – не помрём.
   Стадников  смачно крякнул  и,  одним махом  опрокинув  стопку,  аппетитно захрустел солёным  огурцом. А у Иноземцева  от выпитого спиртного,  как всегда,  сладко засосало под  ложечкой, и он тут же почувствовал  знакомое  хмельное  головокружение, от которого душевная боль уходила в какое-то  туманное  спасительное  забытьё.
    После третьего захода по обыкновению  начался  задушевный  мужской разговор:
- А ты, Иваныч, веришь в женскую порядочность?- уже отяжелевшим языком  спросил Иноземцев, пьяно и преданно глядя в глаза собеседнику.
- Знаешь, Петрович, скажу откровенно: я в молодости за каждую бабью юбку цеплялялся. И понял я за прожитые годы  одну  мудрость: женская душа – инструмент сложный и тонкий. Ему умелый и терпеливый настройщик требуется. А мы-то в жизни как? Заведем движок любви на все обороты,  и жмём на газ до тех пор, пока мотор  на износ не пойдёт. А ведь ему и своевременная  профилактика нужна, и обильная смазка. Иначе заклинит цилиндры, и тогда  списывай  механизм на свалку.
    Иноземцева,  как и  в былые загулы,  охватили  пьяная беспечность и безразличие ко всему.  Они медленно и с настойчивым упорством  пили  целый день - Стадников только успевал доставать бутылки из какого-то потайного  загашника. Отупевшим от алкоголя рассудком они пытались  найти  истинный смысл Бытия и его неуловимые причинно-следственные  связи. Они глумились над жестокой и непредсказуемой  сутью жизни,  её  пороками, добродетелями  и соблазнами. И, в первую очередь, над похотливыми  и неверными жёнами.  Иноземцев  даже не помнил, как Стадников укладывал его в постель.     Утром он с трудом  расплющил  глаза, почувствовав в теле знакомую похмельную тяжесть и разбитость  в теле,  а  в душе не покидающее муторное ощущение вины и морального опустошения.
   Стадников вошел  в спальню  и, опытным глазом оценив состояние Иноземцева, услужливо  заметил:
- Да, Петрович,  вчера небольшой переборчик вышел. Может быть, по сто граммов для порядку?  А то так недолго и душу Богу отдать.  Да и какой из  тебя сегодня работник? Выпей стопарик-другой, закуси основательно  да отсыпайся, поди, не заржавеет твоя музейная  работа.  Сам знаешь: утро всегда  вечера мудренее...
... На следующий день  Иноземцев пришёл домой ранним утром, когда на востоке бледно-розовым  заревом  занимался рассвет.  Войдя в квартиру с каким-то  нехорошим предчувствием, он увидел полуоткрытую дверцу платяного шкафа и с замиранием сердца распахнул её: на месте вещей Алёны  сиротливо  болтались пустые вешалки.     Помутневшим  взором он окинул комнату– телевизор и трельяж тоже исчезли в неизвестном  направлении. Только  на письменном столе он заметил записку, написанную  небрежно-вычурным почерком жены: « Я ухожу от тебя, мой милый писатель. Поверь, это решение далось  мне нелегко. Но приняла я его ещё в Железногорске, когда нашла в твоих  черновиках вот это стихотворение, которое ты, судя по всему, написал перед  отъездом  на Валаам:
Вся  жизнь – к тебе одной дорога
Через разлуки, встречи, перелёты,
И я любил и не был недотрогой,
О, Женщина моя, скажи мне, кто ты?
Я шёл к тебе бессонными ночами
И уходил бездумно от кого-то,
 Но почему с тобой не повстречались,
Желанная моя, признайся, кто ты?
В озёрах я искал тебя бездонно-синих
И на речных скалистых поворотах,
И буду ждать  вовеки и отныне,
Любимая моя, ответь мне, кто ты?..
Уже тогда я  поняла, что ты никогда  меня  по-настоящему не любил  и останешься навсегда рабом своей иллюзорной  поэтической  мечты. А любая нормальная женщина, поверь,  всегда опирается  на жизненные реалии и не желает играть  роль красивой безделушки. Ты проиграл, мой проницательный философ и  в этой жизни не понял самого главного: настоящая любовь  одухотворяется только жизненными соками. Она не терпит пошлого  абстрагирования, даже возведённого в красивый возвышенный  идеал.  И не пытайся  вернуть меня:  нельзя  войти дважды в одну и ту же реку».
   Иноземцев бросился в музей, но кабинет отдела природы был закрыт и даже опечатан.
- Виктор Михайлович, ты жены моей не видел?- нетерпеливо спросил он  у вахтёра.
   Прохоров как всегда осклабился в хитроватой, полуехидной улыбке:
- И как это ты, Петрович, мог с жёнкой разминуться в собственной постели? Как не видать? Вчера они утром с Вовкой  Гнедых  вроде бы на первый этаж какие-то баулы  таскали, а после обеда вместе с Паниным и Кузнецовым в Петрозаводск улетели.  Да тебя что, вчера на другой остров занесло? Ты лучше у Надюхи Белозёровой поинтересуйся,  Панин её временно  за секретаря оставил.
  У Белозёровой язык, что помело, за две-три минуты обрисовала всю ситуацию:
- А вы разве не в курсе?  Михайлов вызвал срочно в Петрозаводск весь отдел природы для подготовки  какой-то  серьёзной музейной экспозиции. Алёна  предупредила, что возвратится на Валаам только к экскурсионному сезону.
 Сказала и, сочувственно глядя на Иноземцева,  будто ненароком обронила:
  -И чего этот ловелас Гнедых, как клещ, в неё вцепился. Ни стыда, ни совести...
   От такого участливого внимания Иноземцев тут же взорвался:
- Лучше, девонька, попридержи язык за зубами.  Запомни: чужая семья – потёмки.
   Он вышел из музея, и, чувствуя какую-то душевную опустошенность,  вновь побрел к домику Стадникова...
  ...Уже несколько часов бессильно  блудит  Иноземцев по глухому лесистому распадку. Солнце – единственный спасительный ориентир– предательски утонуло в серо-дождливой небесной хмари. Отяжелевшие ноги то и дело цепляются  за поваленные  буреломом старые, замшелые стволы деревьев.  А где-то совсем  рядом  обострённый  слух улавливает напряженный гул  автострады. Но  как  вырваться  из этого заколдованного круга? Всё темнее становится в лесу. Иноземцев  уже идёт почти наугад, раздирая руками колючие   хлёсткие кусты, утопая  насквозь промокшими кирзачами в  болотной  жиже. Его горло пересохло от жажды, а сердце сжимается  в тоске от мучительной неизвестности. И вдруг  из тёмной чащобы вырывается  мощный  поток  света и больно бьёт его по глазам.  Его сознание постепенно переходит к реальному мироощущению,  и осмысленный взгляд  начинает различать крупные  черты морщинистого  лица своего соседа по этажу Евгения Михалковича, которого  на Валааме все в просторечье  зовут бабой Женей  за чудаковатое  пристрастие к  женской одежде. Его живые чёрные  глаза внимательно смотрят из-под седых кустистых бровей, как всегда светясь еврейской мудростью и затаённой печалью, а через полные, застывшие в сострадательной улыбке губы, проглядывают  редкие поржавевшие от старости зубы.
- Ай, Петрович,  как сильно и неприлично  ты вчера нагрузился, - сетует Михалкович, поглаживая  большой сине-багровый нос.-  Если бы Женя вовремя не вытащил тебя из сугроба, то будь я трижды  не прав, по глупости замёрзло бы твоё  бедное тело.  А зачем это такое, никому не нужное удовольствие? Мудрый Соломон говорил: не качайся  пьяный  на  дороге,  ибо непослушные ноги  всегда могут привести  к беде...
   Баба Женя подаёт Иноземцеву кружку с горячим, душистым отваром  и заботливо приговаривает:
- Пей до дна, укрепляйся, милок, душой и телом. Как говорит великая Тора: « Сердце и уста – первые  и главные  части  человека».  А  я тебе скажу, что   жизнь – она, как  большая порожистая  река.  Хватит и  на твоём пути  её крутых поворотов...
.... От целебного  травяного настоя постепенно уходит похмельная  дрожь, а просветлённый ум жадно впитывает слова  мудрого  еврея:
-Э-эх... Много трудностей и испытаний было у моего бедного и несчастного народа. Всю жизнь  он бродил  в поисках счастья и земли обетованной, которую  у него  когда-то отняли  коварные и злые завоеватели. А скажи, за шо нас как бы в насмешку прозвали  богоизбранным  народом, хитрыми и  корыстолюбивыми жидами? Неужели только за то,  шо каждый  человек хочет иметь прочную  крышу над головой и ломоть  хлеба с маленьким кусочком масла? Разве виноват Женя, в том, шо его  отец  не гвозди ковал,  а торговал  всю  жизнь  в киоске газировкой с сиропом по три копейки за стакан?  Вот в русских сказках главный герой – Иван- дурак. Это шо, от великой национальной  гордости и скромности русского народа  или от глупой и никому не нужной застенчивости? А американцы, выходит, самый умный и порядочный народ в мире, потому что всю жизнь проливают  кровь  на чужих территориях  за свои  шкурные  интересы...
- А почему же тогда твои предки  иудеи Христа за тридцать сребреников продали?
- Ты, Петрович, человек умный, а повторяешь  очень сомнительные  богословские байки. А я всегда  дохожу до всего своим  маленьким  скромным  умом. И ты знаешь, шо я понял  за свою  суматошную жизнь?  На предательстве и заговорах испокон веков  мир    и власть  держатся. Одни грабят и убивают, ловко прикрываясь государственными законами. Другие  грабят и убивают, хитро замаливая свои грехи библейскими заповедями. Ну, а третьи  безропотно смотрят на  эти  преступления  и наивно верят в  социальную справедливость и  светлое будущее. И Христа, думаю, иудейские первосвященники выдали Пилату  не из жадности к паршивым деньгам. Назвавшись сыном божьим, Иисус как бы замахнулся на их  ненасытное желание безраздельно  владеть миром. А любой власти, как голодному   зверю,  всегда чего-то не хватает.   Я это понял после того, как меня  эта самая власть в «психушку» засадила да в качестве «дурика» в Валаамский  интернат  инвалидов отправила...
 - А, может быть,  ты после  этого   в бабу Женю  превратился?  Никак не могу понять, зачем ты всё время в бабское бельё рядишься?  Ведь вроде и умишком Господь не обидел. К чему весь этот дурацкий маскарад?
- Э-эх, милый человек! Многие люди бессовестно всю жизнь в масках ходят. А я вот бабой  Женей  поневоле стал. Сказ этот не короткий, да ладно, слушай, как могут  петь  струны наболевшей еврейской души.
... В детстве мой добрый, бедный отец, царствие ему небесное,  говорил:
- Ты должен охранять своё сердце, как осаждённый город, беречь его больше денег и драгоценностей...
   В ответ я удивлённо спрашивал:
  - А почему же мои еврейские друзья после школы собираются стать  начальниками и торговыми  работниками? Говорят, что настоящий еврей  должен быть всегда умнее и богаче других.
- Не слушай их, мой сын. Наверное, твоих друзей воспитывают не очень умные и порядочные  родители. Посмотри вокруг, какая хорошая жизнь строится. Значит, и ты должен вместе со всеми заниматься этим  большим и нужным делом. И запомни: жадность и корысть, как раковая опухоль.  Это смертельные болезни, и они человека не по божьему предназначению  в могилу сводят... И знаешь, я следовал совету отца, оберегал  глаза от дурных соблазнов и в свободное время всё больше останавливался возле строящегося по соседству многоквартирного дома, подолгу следил, как ладно орудуют мастерками рабочие, как прямо на глазах растут кирпичные стены нового красивого здания... После восьмого класса я, на удивление  предприимчивым и заботливым   родственникам,  поступил в строительный техникум, потом два года отмантулил в армейском стройбате, а после дембеля уже работал мастером стройкомбината... Однажды нашей бригаде поручили ответственное задание – сделать  срочный  ремонт одного коттеджа в санатории Чуйская Шупа, где нередко  отдыхали важные государственные персоны. А через несколько дней на объекте появился какой-то  солидный кремлёвский  куратор, как потом выяснилось,  помощник самого  Андропова,  рулившего  к тому времени уже  в качестве генсека КПСС.  Вальяжный московский  чиновник  оказался, что говорится, рубахой-парнем, выпивохой и балагуром. Он приходил на объект раза два  в неделю,  обязательно с бутылкой хорошего коньяка и дефицитной  закуской. Шо поделаешь,  я тоже в то время немножко и аккуратно выпивал. Моя любимая жена Соня, царствие ей небесное, зная мою небольшую слабость к выпивке,  любила повторять: «Не забывай,  Женечка, по Дерибасовской нужно ходить постепенно». Мы закрывались со столичным  гостем  в укромной комнате, и  он  после  каждой рюмки,  представляешь, начинал мне преподавать политическую  грамоту.  Как будто  Жене не надоело её слушать в своё время  на пионерских и комсомольских  собраниях. Так я потихоньку, сам не понимая зачем, стал втягиваться  в секреты кремлёвской  политической  кухни. Но  из этих пьяных разговоров  я уловил нехорошую и даже опасную мысль: куратор явно работал не в  пользу шефа, и как бы пытался показать его в чёрном  цвете. Он часто задавал  каверзные вопросы и тут же сам на них отвечал:
- Подумай только, Женя, почему произошло восстание в Венгрии в 1956-ом году,  подавленное советскими танками? А ведь тогда  там  послом от СССР  был уважаемый Юрий Владимирович? Да и к вводу наших войск в Афганистан прямое отношение  имел Председатель КГБ. Протоколы заседаний Политбюро врать не будут...
    Иноземцев, разумеется, был наслышан об этих  мифах, ходивших вокруг имени  покойного Андропова.  Но к всевозможным слухам и недомолвкам на государственно-политическом уровне  Иноземцев, хорошо  знающий и понимающий тонкости подковёрной партийно-государственной  игры,  всегда относился со скептическим недоверием. Он просто был твёрдо уверен:  борьба за власть  во все времена  была и остаётся движущей силой истории. Но всё равно, слушая Михалковича со снисходительной доверчивостью, Иноземцев пытался  полушутливо возражать:
- А не рассказывал  ли  тебе кремлёвский  гость, что Андропов очень тщательно скрывал своё еврейское происхождение,  а  политические враги нередко пытались  уличить  его в  агентурной  связи  с международным сионизмом и посягательством  нашего грозного КГБ на неограниченную тоталитарную власть в стране?  И  о пресловутом «плане Андропова», по которому якобы  намечались  ликвидация  КПСС, возрождение административно-территориального деления по типу США и внедрение  либерально-рыночной экономики, то есть,  практически реставрации капитализма?
- Твой горький юмор, Петрович, кажется мне немножко  несерьёзным. Не надо обижать недоверием   старого   честного еврея. А разве ты не замечаешь, что после смерти Андропова его, как ты  говоришь, пресловутый,  план понемножку начинает сбываться? Генсек  КПСС  Горбачёв уже  одновременно и  руководитель Верховного  Совета. А кем дальше захочет быть? Может быть, самим господом  Богом?  И разве Андропов и  Горбачёв –   не единой  верёвочкой связаны?  Ой,  как бы эта верёвочка не затянулась в прочный и запутанный узелок. Как бы не закончилась большой кровью эта потасовка между Горбачёвым и Ельцыным... Так вот, ты немножко недослушал живописную историю бедного Жени... На  том самом объекте до приезда Андропова на отдых  однажды появился молодцеватый, чернявый  офицер с аккуратной модной бородкой. Он быстрым цепким  взглядом  осматривал  каждый уголок, делал какие-то заметки в блокноте. Потом долго беседовал с московским куратором. А при уходе посмотрел на меня  внимательным, пронзительным взглядом. Скажу честно, при этом водянистом, холодном  взгляде у меня немножко  поползли мурашки по спине. А потом  через два дня, передвигаясь  во время  работы  по строительным  лесам, я вдруг почувствовал  толчок сзади. Ты можешь представить,  что было  потом? Я, как цирковой акробат, сделал в воздухе оригинальное тройное сальто,  и воткнулся своей бедной головой прямо в кучу очень крупной и твердой  щебёнки. Не знаю, кому нужно было такое паскудство и почему не разлетелись вдребезги  мои бедные мозги, но  очнулся я с забинтованной головой в больничной палате. После этого мне сделали серьёзную операцию в  разбитой черепной коробке, но при этом нечаянно зацепили какую-то важную извилину. А потом ко мне начали приходить какие-то серьёзные психотерапевты и  стали задавать странные наводящие вопросы. Хотя, видит Бог, я находился  в ясной памяти, помнил своё имя и тот неоспоримый факт, что я вышел из утробы своей любимой мамы, царствие  ей небесное,  со всеми  неопровержимыми  доказательствами  сильного пола.
    Баба Женя  подлил в кружку Иноземцева целебного  настоя, а потом так же  исповедально продолжал:
- Ну а потом, милок, начинаются самые интересные  повороты  в моей живописной биографии. В  палате неожиданно появился тот самый чернявый, с  модной бородкой офицер, с которым мы пересеклись на ремонте санаторного корпуса, и представился майором местного управления  КГБ. Расспрашивал о моём образовании, жизненных  увлечениях, привычках. Но особенный интерес почему-то проявлял к нашему знакомству с московским чиновником, как-то осторожно выпытывал, о чём говорили и за что пили. Ну а Женя, конечно, с самого детства был честным  и наивным  человеком, запомнившим  на всю жизнь папины слова: не искривляй,  сынок,  свой   рот  лживой, злопыхательской  насмешкой. Офицер всё тщательно записывал и ушел очень довольный. А недели через две меня почему-то перевели  в психоневрологический диспансер, и,  продержав там  около трёх месяцев, отправили  в Валаамский  Дом инвалидов со странным и нехорошим диагнозом  - «признаки устойчивой шизофрении». И только тогда бедный Женя стал соображать своим скромным умом, зачем приходил к нему в больницу тот чернявый майор с настороженным  водянистым взглядом. Но когда  через год  я увидел  этого же человека в качестве музейного работника  на Валааме,  то понял, что для  Жени  может наступить небольшой  каюк, если он вовремя не проявит  свою еврейскую  смекалку. Так я  и стал бабой Женей, а женские  парики и  юбки  стали неотъемлемой частью моего скромного гардероба...  Вот, Петрович, как может сломать судьбу человека всесильная власть. Захотела – в начальники продвинула, не пришёлся ей по нутру – на всю жизнь дураком  тебя  сделает...
   Иноземцев  несколько минут  лежал в тягостной задумчивости под впечатлением этого рассказа, а потом решительно сказал:
-Да,  любая власть любит  порулить  всласть.  А  стоит ли  впустую  косточки мёртвого  Андропова  перемывать?  Он сегодня уже в мире ином и, как говорится,  неподсуден.  Но ведь остались его рьяные последователи. Вот эти ещё дров могут наломать. Не забыл, наверное, о фантастическом приземлении на Красной площади одномоторного самолётика, пилотируемого немцем Рустом?  Кто-то из кремлёвских воротил перевёл тогда эту наглую провокацию в невинную «политическую шутку» наших западных  друзей, но почему-то на следующий день по всей  стране  началась глобальная чистка командующего состава армии...
- А вразуми, Петрович, несмышлёного  еврея,  зачем тогда Ленину и Сталину нужно было столько держать евреев в руководящих органах партии и государства?  Не от этих ли  моих собратьев по крови  начинались многие  беды  нашей страны? Ведь как я слышал, только один Троцкий сколько нагадил  в своё  время советской власти. Умные люди, говорят, шо если бы  он после смерти Ленина пришёл к власти, то социализм уже тогда  накрылся  бы медным тазом. Как я понимаю своим скромным умом, и сталинские репрессии в основном  были направлены на подавление троцкизма?
- В корень зришь,  Женя. Но ведь сегодня, политологи,  бичующие сталинизм, не всегда, понимают, что Ленин и  Сталин старались, как это ни парадоксально звучит, сохранить российскую  империю, но только в форме Советов.  И  они, не забывай,  были всегда по своему духу  интернационалистами и никогда не подбирали себе помощников по национальному признаку.
    Немного помолчав, он задумчиво добавил:
- У Высоцкого есть  мудрая песня об альпинистах. Он  в  ней  проводит  очень важную мысль: самая страшная  болезнь на земле – человеческая разобщённость. На любом уровне: семейном, коллективном и общепланетарном. Понимаешь? Только в единой альпинистской спайке  человек непобедим  и может покорить любые вершины…

Из  дневника  Иноземцева
...Уже несколько дней хожу под впечатлением  разговора с Михалковичем. Судьба этого честного еврея до глубины души  взволновала меня. Почему-то опять вспомнилась школа и наша учительница по русскому  языку и литературе Лидия Моисеевна Браславская.  Эта типичная еврейка  была  преданно и трепетно  влюблена  в  русскую классику, а когда декламировала  Пушкина, мы замечали на  её глазах едва заметные слёзы. Уже тогда мне было почему-то стыдно и обидно за своего дружка Борю Ница, которого в мальчишеских потасовках одноклассники  насмешливо обзывали  «жидом  порхатым». А ведь у него была добрейшая душа, и он всегда бескорыстно делился со мной вкуснейшими бутербродами с селёдочным форшмаком, которые он приносил в школу из дома.  Да и за своё еврейское происхождение он всегда мог постоять. Когда кто-то ехидно пытался напомнить Боре о его  национальности,  низкорослый и худощавый парнишка, на удивление всем,  превращался  в настоящего боевого петуха, Налетев на своего недоброжелателя и не давая  ему опомниться, он пускал в ход свои маленькие ловкие кулачки.  А потом, беззлобно хлопнув своего поверженного обидчика по плечу, сквозь  слёзы улыбался и добродушно  говорил:
- Ну что, будешь ещё дга-зниться, кацапская  мог-гда?
  Но  и  разными талантами Боря Ниц  был щедро награждён природой.  Он прекрасно рисовал, почти  неизменно обыгрывал одноклассников в шахматы, да и по многим видам спорта  преуспевал, постоянно числясь в лидерах  школьных и городских соревнований.
    Уже после школы, постоянно  сталкиваясь в жизни с евреями, я начал смутно осознавать  безосновательность утверждения  некоторых  запальчивых учёных-антисемитов  о закономерной  зависимости мирового зла  от еврейского  народа,  избравшего  ещё в далёкой древности своим духовным  предводителем  корыстолюбивого  и деспотичного бога Яхве.  А  прочитав книгу еврейского писателя Шолом Алейхема «Мальчик Мотл», с её  завораживающей прозорливой мудростью и проникновенно-щемящим юмором, я неожиданно для самого себя проникся уважительным доверием  к своеобразному и талантливому еврейскому народу.
... Поступив в университет, я   часто задумывался над перипетиями мирового историко-литературного процесса, пытаясь  понять  в нём роль Торы,  Священного  писания   иудеев.   Ведь в нём отразились  веками  формировавшиеся  философские понятия  и морально-нравственные законы  еврейского народа,  которые потом отразились в библейских постулатах  Ветхого  Завета  христианства. Огромное  впечатление на меня произвели труды  еврейского историка Иосифа Флавия.  Из его «Иудейской  войны» я вынес  главную мысль: корни иудаизма  находятся в древней Палестине, которая всегда имела на Ближнем Востоке огромное геополитическое значение.  Поэтому на этой богатой и сравнительно  небольшой  территории, которую евреи любовно называли Эрец-Исраэль -«земля Израиля» - история оставила неизгладимый  кровавый след  многочисленных сражений, а небольшой еврейский народ  не раз становился  жертвой могучих древних завоевателей.
   Больше всего в пресловутом  «еврейском вопросе» меня, конечно же, интересовала  личность  иудея  Иисуса Христа, загадочная и трагическая судьба которого уже  две  тысячи  лет  будоражит человечество. Кто он? Великий  праведник древности, бросивший вызов    принципам  своекорыстного  прагматизма своей нации,  ненасытного стремления к материальным  благам и необузданному обогащению и погибший за это на кресте? Или  возведённый  религиозными   фанатами  в ранг сына мистического  вселенского Бога, он  стал  всего лишь изощрённым мифом иудейских богословов,  символом новой религии – христианства, проповедником и идеологом  религиозного аскетизма, который  якобы помогает человеку смириться с любым социальным злом?  Ведь  по христианским канонам  только равнодушное отношение к материальному достатку,  покаяние за ежедневные грехи и смирение перед судьбой помогают человеку исправить  в себе  «грешную природу», а  обретя нравственное  совершенство,  после  смерти попасть  в божественный  Рай- наивысшее средоточие  духовного  благоденствия  во Вселенной.
   Конечно, на многие  мучительные вопросы я пытался найти ответ  в Библии. Но меня почему-то сразу же насторожил  ответ Христа  римскому прокуратору Пилату перед  казнью « Я есмь истина». Значит, и сам Христос, бросивший вызов социальному и духовному насилию, претендовал на безграничную власть над человеческой  волей и сознанием? Если это не так, то  как можно понять  страстный призыв молитвы:  «Да придёт  царствие  твоё, да будет воля твоя и на земле, как на небе...». Как разрешить это противоречие  главного библейского героя  между бескорыстной всепрощающей любовью  к угнетённому,  а иногда  морально  падшему человеку  и жадной устремлённостью к неохватному  вселенскому  владычеству  над миром? И чем же  тогда благородное «мессианское» подвижничество  Христа  отличается от пресловутого  культа личности  того же Иосифа Сталина и других политических  вождей  мировой элиты?
...Но задавать вопросы всегда легче, чем на них отвечать. Однако  они у человека  не иссякают никогда,  являясь закономерным   отражением человеческого тяготения к  познанию и совершенствованию  мира. Кстати, об учёности. Я не могу уразуметь, как сегодня  могут  некоторые учёные мужи, доктора физико-математических, биологических и других естественных наук с серьёзным видом говорить о «библейских чудесах»?  Как  образованные,  «воцерковленные» писатели, когда-то  закончившие  Литературный  институт, могут «просвещать» своими  книгами  народ?   Или они, может быть, солидарны с рьяными теологами, которые всегда готовы преподносить нам  богословские  суждения, как «истину в  последней инстанции»?  « Не через философию, не через  понимание  ума или человеческую  мудрость  приходит спасение души, - трактуют они, - но через веру. Бог спасает только тех, кто верует...»  Значит, смысл человеческой жизни  не в познании окружающего мира, а в слепой вере в могущественное и непознаваемое  «божественное провидение»?  Не поворот ли это истории вспять,  в тёмное и невежественное средневековье, когда  пылали костры инквизиции и их огнём старались уничтожить проблески пытливого человеческого  ума?
... Как я понимаю,  противостояние атеизма и религии  на планете Земля продолжается, доказывая  многогранную сложность и противоречивость вселенских процессов. Однако  постепенный уход  советского государства  от политики «воинствующего  атеизма» отражает, например,  торжественное празднование  в прошлом  году тысячелетнего  юбилея  православия на Руси и возвращение Церкви  некоторых культовых зданий. Но приведёт ли  такой  «гуманный либерализм»  к  консолидации противоборствующих  сторон и совместному поиску точек соприкосновения  в историческом  развитии? Или  в результате религиозного  реванша  Церкви  грядёт торжество клирикальных сил,  будут  попраны  и подорваны  разумные  идеалы   человеческого   сообщества?  Как говорится, упаси, Господи, и помилуй!..
 4
  Весна приходит  на  Валаам, как правило, с двухнедельным опозданием - сказываются особенности  островного   микроклимата.  Но вот к концу марта  солнышко всё чаще  задерживается  над  горизонтом, по лесным склонам днём  начинают журчать и искриться
ручейки,  почерневшие  сугробы  клыкасто щериться на солнцепёке, а  прозрачный  воздух  опьянять  талой свежестью. И ледовый  панцирь на Ладоге под  действием  весеннего  тепла  потихоньку вздувается,  и  на мелководье   в бухтах и заливах появляются  первые трещины, которые  уже не в силах затянуть упрямые  ночные заморозки.  И кажется, что вся природа живёт этим неукротимым  движением  бурного северного   половодья...
...Кузнецов  возвратился  на остров за две  недели  до выборов в местные Советы. Он  торопливо вошёл в кабинет помятый и опухший, с водянисто опустошённым  взглядом, и, дохнув на Иноземцева  застарелым  перегаром, раздражённо заговорил:
- Ну что, допрыгался, благотворитель? Михайлов рвёт и мечет, получив от Валаамского РСУ  счета на оплату ремонта жилья в келейных корпусах. Главный бухгалтер Министерства культуры  в шоке!  Твой благородный жест обошёлся музею в сто пятьдесят тысяч рубликов. Прикидываешь? Ведь это почти  половина годового музейного  бюджета! К тому же  министр  получил откуда-то сигналы  о незаконных  материально-финансовых махинациях  в музее. Ты, случайно, не догадываешься, кто мог бы на  нас так подло настучать?
   Иноземцев не смог удержаться от  справедливого негодования,   уловив в раздражённом голосе шефа  настороженную подозрительность:
- Напрасно, Олег Григорьевич,  пытаешься всё свалить с больной  головы на здоровую.  Не тебе ли как  непосредственному   руководителю знать о всех должностных передвижениях своих  подчинённых?  И о ремонте поселкового  жилья я  тебе  докладывал. Непонятно, почему эта информация  в своё время не попала к Михайлову?  Что же касается  финансовых махинаций, то, как говорится, шила в мешке не утаишь. И можешь не сверлить меня   подозрительным  взглядом. Поверь, я никогда не унизился бы до подлого  «стукачества».
- Но всё равно какая-то гнида завелась в нашем родном коллективе,-  продолжал распаляться Кузнецов, и вдруг резко остановившись  посреди  кабинета, опять пристально посмотрел на  Иноземцева. – Неужели это...
   Он не договорил, и только в глубине его глаз  пробежала холодная тень ожесточения от неожиданно  сделанного открытия, а  толстые  плотоядные  губы  расплылись в  нехорошей, злобной усмешке.
   Иноземцев  интуитивно  почувствовал, что может скрываться  за этой  прозорливой догадкой  бывшего  кэгэбешника. Он обеспокоенно подумал об Алёне, вспомнив её угрозы в адрес Кузнецова  в новогоднюю ночь. Невольно сердце болезненно  ёкнуло  от предчувствия   наступающей беды.
    А Кузнецов, неожиданно успокоившись, перешёл на привычный  балагурный тон:
- Так что, Петрович, к нам на полном серьёзе... едет ревизор.  В ближайшее время на остров  собирается  прибыть  комиссия  из Министерства  культуры   по проверке материально-финансовой деятельности музея. Эх! Мне только бы успеть в депутаты  прорваться,  а потом, как  говорится,  и море по колено. Хотя, слышал, у меня в предвыборной кампании серьёзные  оппоненты  появились. Говорят,  Новицкая будет от музея баллотироваться. Что ни говори, а ведь выборы пройдут на новой, альтернативной основе. Как же!  На дурнячок порулить  в России  желающих хоть  отбавляй... Вот и ты, говорят, пробился в члены поселкового  избиркома.   Не иначе, как  рассчитываешь  после выборов на какие-то подачки от власти.
- Не приписывай  всем людям  свои  низкопробные  инстинкты, - вспыхнул Иноземцев. - Никуда я не пробивался. Просто за неделю до  твоего  приезда кто-то из поселковой комиссии серьёзно заболел, и  Зайцева  предложила мне занять вакантное место.  А что ты  имеешь  против Новицкой?  Мне кажется, что  она как раз и не относится к свиноподобным особям, любящим  сытно похлебать  из государственного корыта. И  депутат вышел бы из неё  неплохой: Людмила Михайловна – старожил острова, прекрасно ориентируется  в социально-бытовых  проблемах Валаама и пользуется законным авторитетом   у островитян. И  недавно на встрече с избирателями  посёлка  она высказала простую и важную мысль: мы должны перестроить так нашу жизнь, чтобы каждый человек мог полноценно  почувствовать  своё социальное  «я».
- Эх, ты, альтруист недоделанный! – скривился в ехидной ухмылке Кузнецов.- Слабо ты, будущий педагог, ещё в людях разбираешься, и особенно  в умных и красивых женщинах. Я Михайлова предупреждал, что ему ещё аукнется этот  служебный роман с Новицкой. Да только он, расхляба, меня не послушал, самодовольно продолжал ворочать своими  амурными  делишками. Да и тебя, правдолюбца,  в своём гнёздышке пригрел на свою погибель.  Ты лучше бы за своей любвеобильной  жёнкой следил. А то сам на острове  главным  истопником  паришься,  а она в столице  Карелии  с  другим мужиком... кувыркается. Пощупай свою  головку,  может быть, там уже рожки  шевелятся?
   Иноземцев  почувствовал, как горячая кровь  бросилась ему  в голову, и, потеряв самообладание, он схватил Кузнецова за грудки,  яростно зашипев  ему в лицо:
- Если ты, гадёныш, ещё скажешь об Алёне  хоть одно похабное  слово, я... вышибу из тебя мозги...
   Кузнецов  с трудом  вырвался из цепких объятий  Иноземцева, и торопливо направляясь к выходу, лихорадочно повторял злобной скороговоркой:
  -  Правду говорят,  что  на дураках мир держится. Но на них, как правило,   не обижаются.  И, поверь, Иноземцев, ты  ещё не раз в жизни поплатишься за своё  наивное благородство.  Знаешь ли ты, что Михайлов на тебя в прокуратуру  телегу накатал за неоправданные  государственные  расходы?   Поэтому и едет к нам грозный ревизор.  Вот засадят  в места, не столь отдалённые, за растрату, тогда и узнаешь все прелести нашей жизни...
...Чем меньше времени оставалось до выборов в Советы, тем больше  осознавал Иноземцев значимость наступающего политического момента.  Он почему-то всё время вспоминал слова Горбачёва, сказанные  им  в откровенной запальчивости на судьбоносном Пленуме ЦК КПСС в 1985 году:
- Непредвзятый честный   анализ привёл  нас к неумолимому выводу: страна оказалась в предкризисном  состоянии...
   Иноземцев уже тогда почувствовал некоторую  витиеватость и  двусмысленность  того  громогласного заявления.  Ведь мало поставить  обескураживающий  диагноз  больному. Нужно, прежде всего,  досконально разобраться  в первопричинах  острого хронического заболевания. 
   Уже тогда  Иноземцев в долгих  бессонных  размышлениях сделал неутешительный для себя вывод:  власть у некоторых людей  всегда вызывает  мутацию. Это загадка, на которую человечество пока не нашло ответа. Но приходит время, и зигзаги власти, отражающие её пороки,  становятся явными и  неизбежно ведут к смуте и революционным  переворотам.  Поэтому и слова  Горбачёва на том «эпохальном» Пленуме в начале перестройки  Иноземцев воспринял с осторожным сомнением. В  конце концов, что  такое  «предкризисное  состояние»  глобальной социально-политической  системы? Несовершенство государственного управления и неэффективное использование  производительных  сил  общества? Или  истощение  морально-духовного потенциала  нации и её политической элиты?  Как изменить образ жизни,  при  котором одни делают вид, что, не покладая рук, управляют  государством, а другие, что на него честно  и продуктивно  работают?
    Горбачёв, с его партийно-государственным «наследством»  и скоропалительным стремлением  реформировать  социально-экономическую  систему, иногда  казался Иноземцеву  лихим  всадником, отчаянно размахивающим  саблей и мчавшимся на взмыленном  скакуне в  какую-то глухую неизвестность. С одной стороны, шестая  статья Конституции давала КПСС практически неограниченную  государственную  власть.  С другой же, - вседозволенность   партийной  бюрократии  неизбежно  порождала социально- экономические  «перекосы»  всей  государственной постройки. Постепенно появились такие порочные явления, как  несоответствие между  материально-технической  базой  социализма  и методами промышленного управления,  застой и дефицит  производства, милитаризация  экономики, неизбежная  коррупция и неофициальная  политическая цензура.  Однако громогласно намеченные  обновления  в стране под  лозунгом  – «ускорение, гласность и демократия» -  даже после четырёх лет перестройки  казались  ещё далёким и зыбким миражом в пустыне. Хотя  на партийных  Пленумах  с обаятельной улыбкой и патетическим  апломбом  генсек  рапортовал о заметных «достижениях» в жизни советского общества – борьбе с пьянством,  «разрядке» в международных отношениях, ликвидации последствий Чернобыльской  аварии  и позитивных сдвигах в кадровой политике  после активной  чистки в партийных и  государственных органах.
 Однако в этих торжественных,  с оптимистическим посылом заверениях лидера государства  даже невооружённым  глазом  можно было заметить всякого рода словесные и логические  «нестыковки». Ведь по неофициальной статистике, просачивающейся через некоторые  СМИ,  бюджет страны, будто шагреневая кожа, медленно и настойчиво сжимался  от непродуманной антиалкогольной кампании,   резко  упавшей мировой  цены на нефть,  непомерных  государственных расходов на обороноспособность страны в условиях  непрекращающейся  «холодной войны» между США и СССР.
   Объективной и закономерной была ли эта стагнация государственной системы или её целенаправленно разрушала чья-то невидимая злая воля?  А, может быть, не случайно «Горби» в 1987 году на сессии ООН неожиданно для всех участников  выдвинул  предложение о переименовании  СССР  в  «Союз Суверенных Республик»? Инициатива советского лидера была тогда почему-то проигнорирована. Но к  чему привела бы  такая «суверенизация»  социалистических  республик,  можно было только догадываться...
 ...Иноземцев, скрупулёзно изучив  своекорыстный и властолюбивый  характер Кузнецова, с  настороженным  любопытством  наблюдал за его  предвыборными подвижками. Сразу же после возвращения из  Петрозаводска Кузнецов  неожиданно для всех уволил Качанова, найдя, казалось  бы, неопровержимый формальный  повод: в очередном  пьяном дебоше на работе. А на месте « валаамского авторитета»  на удивление всем появился  тракторист  Михаил  Стадников, который, тут же стал доверенным  лицом  Кузнецова  в избирательной  кампании. Однако Иноземцев  безо всякого  труда разгадал тонко закамуфлированный  ход этой кадровой манипуляции  шефа.  Было ясно: Кузнецов как матёрый  зверь любыми способами пытается  вырваться из  какого-то глухого тупика,  делая ставку на  административную  и   юридическую неприкосновенность  депутата поселкового  Совета  и используя в предвыборной  борьбе   «дружеские»  отношения  между Стадниковым и  Свиридовым.  Потому что  на острове после заключения этого негласного  «тройственного союза»  то и дело  начала появляться  «бесталонная» водка, отпускаемая чьей-то щедрой рукой из магазинных  запасников  райпо. Ведь она по  уже установившейся традиции   всегда была испытанным и  надёжным «инструментом»  для  завоевания  голосов  легковерного электората в любой избирательной  кампании.  А «сухой закон» как запретно-ограничительная  мера  ещё больше подогревал человеческий интерес к «зелёному змию». Однако  к открытому  противодействию  незаконному  появлению спиртного  на острове никто не решался.  На Валааме, как и по всей стране, срабатывала устойчивая и надёжная система «безропотного  сопротивления» власти, выработанная   народом за годы постоянного партийно-идеологического  прессинга. Поэтому островитяне с равнодушным   снисхождением посматривали на Стадникова, шнырявшего  каждый вечер с важным и озабоченным  видом  доверенного лица Кузнецова по жилым  подъездам  келейных корпусов  с увесистым пакетом. О его содержимом, наверняка, догадывались  работники поселковой  администрации, не говоря уже  о дотошном участковом  милиционере.
    Глядя на эти предвыборные  «кульбиты»  шефа, Иноземцев  чувствовал, как в его душе снежным  комом нарастает тревожное  смятение духа. Пытаясь освободиться от этой душевной «накипи», он однажды решился на откровенный разговор с Терентьевым, которого  считал  на острове одним из  порядочных и здравомыслящих людей. Тем более, тот  недавно возвратился из Ленинграда,  где  уже прошли  выборы в местные  Советы по новым  предписаниям,  и, наверняка,  как  коренной житель  «северной столицы»  Терентьев  был переполнен  впечатлениями от событий, происходящих сегодня в «городе трёх  революций». Ведь  Ленинград, по сложившейся традиции,  всегда держал  повышенный градус общественного мнения и политических  пристрастий.
    Терентьев, как всегда молодцевато подтянутый, со здоровым румянцем на лице суетился  в механической мастерской.  Остановив токарный  станок, он присел рядом с Иноземцевым на  небольшой деревянный диванчик, и, вытирая  ветошью замасленные руки, говорил степенно, с  расстановкой, то  и дело окидывая собеседника  умудрённым взглядом  небольших серых глаз.
- Как прошли выборы  спрашиваешь? Конечно, северная столица – это тебе не островная глухомань.  Предвыборные страсти там кипели  нешуточные. Чувствовалось на каждом углу,  в каждой подворотне:  люди смертельно  устали  от формализма и всякого  рода подтасовок  власти.  Знаешь, Петрович, народ, и особенно молодёжь, как будто подменили. Иногда  казалось, что  все  в одночасье  одурели от этой гласности и свободы слова. Каких только разговоров не наслушался! Говорили  обо всём: о загнивающей  однопартийной системе,  свободе  религиозной  пропаганды  и секса,  неограниченной  смене гражданства, сокращении армии и сроков   всеобщей  воинской  повинности. Кажется, дух захватывало от этой  прорвавшейся наружу человеческой дерзости!  Но  тревожнее    всего мне, кадровому коммунисту, было слушать в той  людской разноголосице  молодых людей, которые сегодня в неформалах числятся. Они порой без зазрения совести,  видимо,  под  влиянием  зарубежных радиоголосов, откровенно хаили советский строй и завоевания социализма. Невольно с горечью подумал: неужели наши деды и прадеды напрасно поливали потом и кровью  Русскую землю, сгорали  в огне  революций и погибали в войнах за своё Отечество? Неужели и я, награждённый медалью «За трудовую доблесть»,  вместе с миллионами   таких же  соотечественников  зазря всю жизнь  вкалывал на  возведение этого  фундамента социализма?
   Иноземцев, уловив какую-то безысходность в голосе  ветерана, тут  же попытался его успокоить:
- Не надо отчаиваться,  Андрей  Афанасьевич. Как говорил поэт, « не пропадёт наш скорбный труд и дум высокое стремленье!..». Понимаешь, проблема «отцов и детей» злободневна во все времена и  в любом обществе. Молодое поколение, как правило,  не хочет жить «ошибками отцов и поздним их умом». И то, что народ сегодня свободно говорит на недавно «запрещённые темы», - это, согласись, уже первые ростки демократических  преобразований, начатых перестройкой. А вообще мне кажется, что нездоровое  морализаторство  начинается там, где устанавливаются  всякого рода барьеры, типа « не укради», « не убий», « не прелюбодействуй». Ведь правильно говорят, что запретный плод всегда сладок. Да и  разве можно одними  «правильными»   догматами переиначить  истинную  сущность человека с его  инстинктами, переданными нам матушкой-природой?  Вспомни, какая  главная задача поставлена в Программе КПСС – гармоническое  развитие личности. Не правда ли,  в самую точку?  Но ведь  для того, чтобы страна двигалась  вперёд, нужен новый человек, всесторонне образованный, физически  выносливый, лишённый нездоровой политической  двусмысленности и материального своекорыстия.  А для этого государство должно решать  целый комплекс мер – производственно-экономических, социально-бытовых и духовно-культурных. Но самая главная закавыка, как мне кажется, заключается в свободе личности, когда её развитие и утверждение  происходят без политической и идеологической  закрепощённости.  Ведь ещё наши  предки  понимали:  истинную причину  духовного  совершенства  человека, которого  он может достигнуть только при полной  свободе  волеизъявления   во всех сферах жизни, и тем более при выборе государственной власти.   
- Всё понимаю, Петрович. И всё-таки считаю, что большой грех под видом  «перестройки» калечить  веками  устоявшееся народное сознание, бездумно кромсать нашу историю, те здоровые трудовые и моральные принципы, оставленные  нам предыдущими поколениями. И, знаешь, после ленинградских выборов  я всем своим рабочим  нутром почуял:  до настоящей демократии и политической свободы нам ещё  не один год шагать. Ведь опять горбачёвская власть  устроила  для народа во время выборов  ловушку.
- Своим  умом докопался или кто-то  подсказал? Интересно, чем опять отличилась наша перестроечная   элита в «северной столице»?
-  Ты не ёрничай, а соображай. Наверное, не тебе как члену избиркома  объяснять,  по какой  сложной и мудрёной схеме проходят сегодня  выборы в высший представительный орган страны.  С виду выглядит всё достойно: вроде бы гласность и демократия соблюдаются. И выдвижение  будущих депутатов идёт, как говорится,  с самого  «низу»,  с учётом  голоса трудовых  коллективов. Да и соответствующий  контроль за всеми  выборными процедурами имеется – наблюдателей всех уровней хватает, и кандидаты свои программы во всеуслышание озвучивают,  доказывая свою правоту. А в нашем Васильевостровском  округе даже  до теледебатов додумались. Скажи, пожалуйста, когда мы  наблюдали  такие чудеса?
- Кто спорит?  Раньше у нас были, можно сказать, «выборы без выбора»,- согласился Иноземцев. – Наша родная партия  сверху спускала и утверждала  кандидатов  в депутаты, а народу оставалось своими бюллетенями у избирательных урн лишь   автоматически подкреплять  чью-то чужую  волю.  Не выборы, а хорошо  отрепетированный  спектакль.
- А, думаешь, сегодня этой показухи меньше? – В голосе Лаврентьева опять  зазвучали горестно-саркастические нотки.- Скажи  мне, несмышлёному, зачем придумали  эти окружные собрания, которые находятся в прямом  подчинении  исполкомов и парткомов  разного калибра? Разве не для  продавливания  во власть  нужных и преданных партийной верхушке людишек?
- Твоя правда, Афанасьич.  Окружное собрание – это всего лишь своеобразное  «сито» для  центрального партийного аппарата. Конечно, «неугодным» кандидатам  прорваться через такой «партзаслон» практически невозможно.
- Вот-вот.  Не поэтому ли  нашу многоуважаемую главу острова  Веронику Александровну районные партбоссы «притормозили» в предвыборной гонке,  и она  вынуждена  была взять  самоотвод?  Поговаривают, что к её досрочному сходу  с  предвыборной дистанции немало усилий приложил наш идейный вдохновитель Кузнецов. Наверное,  не забыл жалобу  Зайцевой  в райком партии по поводу его пьяных закидонов? Правильно говорят в народе: где кобыле брод, там курице потоп... И получается, как в той басне Крылова  – у сильного всегда бессильный виноват.
   Конечно, Иноземцева, как и многих  островитян, возмутили нездоровые предвыборные игры с кандидатурой  Зайцевой. Однако немногие понимали, что её жалоба двухгодичной давности в райком  партии  возымела действие  своеобразного «бумеранга». С одной стороны, районные коммунисты вроде бы  добросовестно  боролась  с проявлением аморальных   тенденций   внутри  партийной  организации. С другой же,– партчиновники рьяно пресекали любые «крамольные» поползновения на «ум, честь и совесть» ведущей общественно-политической силы страны. И получалось, что при помощи несложных предвыборных манипуляций,  утвердив   на окружном собрании  Кузнецова  кандидатом в  депутаты поселкового  Совета,  работники райкома как бы закрыли глаза на аморальные прегрешения секретаря островной партийной организации.
   Терентьеву, далёкому от большой политики, с  несколько упрощенным  мышлением  рядового труженика, безусловно, было нелегко  разобраться  во всех сложностях новой избирательной системы. Поэтому  Иноземцев решился на популярное  объяснение сложившейся  предвыборной ситуации на острове:
 -Понимаешь, Афанасьич,  мне кажется, что любая избирательная система, от древних времён и доныне, пока далека от совершенства. На что она уповает?  Как правило, на посулы  о достойной и счастливой жизни. Но впоследствии эти благие намерения, не воплотившись по разным причинам   в конкретные дела,  зачастую  оборачиваются  для народа всего лишь «утраченными иллюзиями». А разочарование масс – это страшная взрывная сила, неизбежно приводящая к насилию, революциям и войнам. А значит, выборы  государственной  власти  всегда являются своеобразным  показателем политического и социального здоровья общества.
   Терентьев одобрительно закивал и с нескрываемой  горечью заметил:
- Думаю, что по этому показателю  нашему государству  ещё далековато  до полного  правового выздоровления. Я вот  уже седьмой  десяток лет по земле хожу, и  после каждых выборов  делаю  вывод  для  самого себя. И  получается,  что невозможно  прийти к власти  без насилия и обмана.  А  не приведут ли, в конце концов,  эти демократические выборы, с их умудрёнными технологиями, лазейками и выкрутасами,  к большому раздраю  в  стране?..
- Всё может быть.  Как говорил поэт,  « умом Россию не понять». Только мне кажется, что борьба за власть и материальные блага  останется неизбывной движущей силой общества на все времена. А значит, и избирательные системы как механизм  манипуляции общественным  сознанием  будут всё время  совершенствоваться и приобретать  более изощрённые формы. А значит,  и конфликты между власть  имущими  и народными массами  неизбежны. Видимо, такой сценарий разумной жизни во Вселенной задуман самой  матушкой-природой...
...
 5
   Щедрое мартовское  солнышко с каждым днём  всё увереннее поднималось по умытому чистой голубизной небосклону, обливая  отходящую от зимней спячки землю благодатным теплом. Под его воздействием  посеревшие клочки снега на крышах монастырских строений неудержимо таяли,   скатываясь вниз  звонкой   капелью,  и,  преобразившись  в  неугомонно  журчащие ручейки, сбегали в придорожные  кюветы.  А  в образовавшихся  по дорогам  лужицах,  разлохматившись, беззаботно  полоскались неугомонные  воробьи.
   Часам  к девяти  возле  избирательного  участка, расположенного  в поселковом  клубе, появились первые  полусонные избиратели.  Немногочисленные верующие  старожилы острова у входа чопорно  воздавали крестное знамение, памятуя, что в этом  монастырском  здании внутреннего каре  находились  когда-то  трапезная и церковь.
   О культовой  архитектуре  напоминал и внутренний  интерьер просторного светлого помещения  клуба  со  сводчатым потолком и  массивными проёмами полукруглых окон. Правда, алтарная часть  бывшей  церкви ещё во время существования  дома-интерната была по житейским  соображениям   безбожно  отсечена массивной деревянной перегородкой.  А вот  в алтарной нише, на месте позолоченного иконостаса, искушая  глаз многоцветьем  торговых  этикеток, возвышались теперь полки  продуктового магазина.
    На том месте, где  монашеская братия когда-то с аскетическим благоговением поглощала  пищу, сегодня проходили всевозможные культурно-массовые мероприятия островитян.  Для этого была приспособлена  и небольшая сцена с обтянутым  гофрированным кумачом  задником.  На нём, как и положено,  выделялись два барельефа с изображением герба Советского  Союза  и  величественного  профиля  вождя мировой революции.  Всё остальное   пространство помещения, от сцены до задней стены с квадратными окошками стационарной киноустановки, было заполнено ровными рядами деревянных кресел с откидными сиденьями,  В случае   необходимости  кресла сдвигались в сторону, и освобождённая часть помещения легко превращалась в довольно просторный  зал  или  импровизированную танцплощадку.   На   ней  по выходным дням и праздникам  лихо   куражилась танцующая  молодёжь.
   Казалось, что  в это весеннее  воскресное  утро  островных аборигенов, привыкших к умеренно-спокойному течению бытия, оторванных от кипучей ежедневной  повседневности материка, не может расшевелить даже значимость наступившего политического момента с его  торжественно-красочной атрибутикой.  А, может быть,  люди, пришедшие в клуб  в этот  день  для  голосования,  не совсем понимали содержание  внушительного плаката, висевшего над его  входом   и призывавшего их «возродить полновластие  Советов»?  Более того, островитяне  никак  не могли уразуметь, почему на это  «возрождение»  должны каким-то  образом повлиять  главные  партийные вожди  Михаил Горбачёв, Борис Ельцин,  Эдуард  Шеварднадзе и Александр  Яковлев,  а не сам народ.  Они,   самодовольно  улыбаясь, властно  посматривали  на избирателей  с настенных  портретов, висевших, как бы в насмешку,  в  бывшей  монастырской  трапезной на месте икон  со строгими ликами святых.
   Выборное действо  проходило как всегда  в спокойно-монотонном  ритме.  Члены избирательной  комиссии, чинно восседающие за покрытым кумачом столом, выдавая бюллетени  для голосования, приветливо и заискивающе улыбались, а главные герои дня, избиратели, поспешно  проскользнув  через кабину для тайного голосования,   бесстрастно  опускали бюллетень в урну, как бы стараясь  побыстрее избавиться от лишнего  груза. Некоторое разнообразие в привычную выборную обстановку вносили  лишь   сидящие  в разных концах зала  наблюдатели  от разных поселковых  организаций. Тем самым выполнялось  неукоснительное  требование новых выборных правил, демонстрирующих  незыблемое  право контроля народа за своим  волеизъявлением...
... Иноземцева явно тяготила  двенадцатичасовая  избирательная процедура. Он сидел в небольшой  комнате клуба, которая в этот  день была  преобразована в мини-бытовку для членов избиркома,  и чтобы скоротать время,  не торопясь, перелистывал предусмотрительно прихваченный журнал с  новой  повестью  Валентина Распутина «Пожар». Тем более, в этот день  он  выполнял несложное  задание  избиркома – контролировал   голосование на дому тех, кто по  разным причинам не смог прибыть на избирательный участок.  С переносным ящиком Иноземцев решил отправить  членов избиркома, двух молоденьких  учительниц Лену Скороходову и Катю  Варфоломееву, приехавших на остров в прошлом году по распределению вузов. А во избежание всяких нездоровых инцидентов Иноземцев  попросил присматривать за переносным ящиком Анатолия  Шевчука, помня  о его недавнем милицейском статусе, который ещё по инерции действовал на подсознание некоторых любителей «помутить воду». К тому же Шевчук был доверенным лицом кандидата Людмилы Новицкой и с  присущим ему подобострастием, выработанным за годы  службы в органах правопорядка, готов был  прижать к стенке любого нарушителя  выборной процедуры.
   Иноземцев то и дело выходил на крыльцо клуба, жадно втягивая   свежий воздух, напоенный тонким ароматом  наступившей весны. А во  время одного такого «перекура» заметил  у  входа  престарелого,  белого, как лунь, одноногого  ветерана  войны  Василия Говорова по прозвищу «Культя»,    чудесным  образом зацепившегося  на острове  после ликвидации интерната для инвалидов.   Как и у многих  физически ущемлённых людей, у ветерана-инвалида  был дотошный и своенравный  характер, сформировавшийся, видимо, под  давлением устойчивого понимания своей «социальной неполноценности».  А всю вину за все  житейские неурядицы он, как правило, перекладывал  на «подлую» войну, загнавшую  его когда-то во фронтовые  окопы и лишившую  элементарного человеческого счастья.  Вот и сейчас, опираясь на костыли и  напялив  старые, перемотанные у переносицы  изолентой, очки,  Культя что-то недовольно бормотал себе под  нос, пытаясь осилить  текст  плаката, висевшего над входом в клуб.  Заметив  Иноземцева, старик-балагур, по привычке, попытался втянуть его в «разговор  о жизни»:
- Ты вот, мил человек, растолкуй неграмотному  мужику, зачем нам после семидесятилетнего  существования  советской  власти вдруг  приспичило  по-новому возрождать  Советы?  Или  большевики в семнадцатом году штось перепутали да не те Советы у власти   поставили?
- Да нет же, дедуль. Форму народной  власти  тогда наши отцы и деды вроде бы правильную  выбрали.  Только любая власть, как и добротный дом, со  временем   подгнивать  начинает  и  требует  обновления. Понимаешь?
- Оно так. Гадюка тож неспроста  кажный год шкуру с себя сбрасывает. Только, честно тебе скажу: негоже  людские силы на износ пущать.  Семьдесят лет в напряге  за социализм  пот  проливали, а теперь, значит, перестраиваться  вздумали?  Или над  русским  народом какое-то  проклятье висит? Почему -то у нас, грешных,  всегда то культ, то просвет.  Когда  угомонимся,  наконец,  с нашими «культпросветными»  хлопотами?
-Тогда и угомонимся, когда научимся  правильную  власть выбирать. Поэтому, дед,  прежде, чем бюллетень в урну  бросить, крепко подумай.  Хорошую власть на блюдечке тебе никто не  преподнесёт...
...  Иноземцев под впечатлением  недавнего разговора  с  ветераном войны сидел в отрешённой задумчивости, когда в дверях  бытовки  появился чем-то взволнованный  Шевчук:
- Кажись, Петрович, у нас нарушители на участке появились.  Вот случайно обнаружил, что  возле Зимней гостиницы  валаамские  пьянчуги возле  Стадникова  кучкуются  да  за  пазуху  что-то прячут. Наверняка,  бутылки с водкой. Да и нездоровые слушки идут, что Кузнецов в своём кабинете исподтишка кому  не лень  наливает. Видимо, таким образом, каналья,  и перетягивает на свою  сторону голоса избирателей. Нужно  останавливать этот беспредел.  Как думаешь?
   Иноземцев почувствовал, что судьба  опять загоняет его в безысходную  тупиковую  ситуацию. Как член избиркома он  должен  был  незамедлительно   отреагировать на  сигнал  Шевчука и предотвратить  любое  правонарушение  во время голосования.  Однако  он прекрасно понимал   всю бесполезность сопротивления  жестокой, устоявшейся  годами, бюрократической системе  с её правовым  формализмом и юридическими лазейками,   продажностью и очковтирательством. Не поэтому ли   Кузнецов вёл себя так демонстративно и нагло?
   Несколько минут  Иноземцев  мучительно колебался, чувствуя  какую-то внутреннюю оторопь.  Наконец с постепенно  крепнущей уверенностью в голосе  сказал:
- Ладно, Анатолий, - не теряй бдительность, присматривай за порядком на участке, а я тем временем  к Кузнецову  в кабинет загляну. Ты прав: нужно  как-то приструнить  нашего партийного лидера.
   Кузнецов был  в кабинете  не один. Напротив  него сидел  лет сорока  похмельного вида, обросший недельной щетиной мужик, в котором Иноземцев сразу же признал  заядлого островного  выпивоху  Егора Кондратьева.  На Валааме его в шутку прозвали «иждивенцем», так  как  источником его  доходов   исключительно  были  рыбалка и дары леса, которые он сдавал  престарелому населению, как правило, за водочные талоны.
   На столе  перед  Кузнецовым  стояла початая бутылка водки и тарелка с какой-то нехитрой закуской.  Егор  преданным, посоловевшим  взглядом  посматривал  на хозяина кабинета, а тот уже нетвёрдой рукой всё время подливал в стаканы.
  Увидев Иноземцева, Кузнецов повелительно зыркнул  на собутыльника, и того  как ветром сдуло из кабинета.
 - Ну что, Петрович,  стопочку потянешь? – не без издёвки, уже заплетающимся языком,  спросил  Кузнецов, но,  уловив во взгляде  своего помощника  жёсткое  сопротивление, тут же глумливо начал уговаривать:
 - Да, ладно, трезвенник, перестань ломаться. Думаешь, не знаю  о твоих  новогодних загулах со Стадниковым. Да ты не смущайся: жизнь, она кого угодно скрутить может. А Михаил Иванович  человек  умный и понятливый.  Как говорится,  свой  в доску.
   - Оно и видно,- не скрывая насмешки, согласился  Иноземцев, решительно отодвигая  налитую стопку. – Ты мне лучше скажи, Олег Григорьевич, зачем вы здесь со своим помощником по выборам  пьяную агитацию устроили?  Нехорошие слухи  уже  по всему острову идут. Как член избиркома должен тебя предупредить: если не прекратишь  этот балаган, то  я буду вынужден  составить  протокол  о нарушении выборного законодательства. А там пеняй на самого себя.
      Кузнецов, кажется, даже задохнулся от неожиданности,  и тут же злобно зашипел:
- Ну и составляй, блюститель порядка хренов. Задумала  кобыла лягаться с волком. Если хочешь знать, я с твоим  протоколом  могу только в   туалет сходить. Или, может быть, твой циркуляр как-то повлияет на итоги голосования? А, может быть,  грешным делом, надеешься, что мою фамилию из общего списка кандидатов вычеркнут более половины  избирателей?  Ведь  только тогда по закону выборы  должны быть признаны недействительными и назначены повторные.  Пойдёт ли государство  на такие излишние манипуляции?  Как видишь, «волеизъявление народа»  при  нашей  избирательной системе – это всего лишь  красивая  погремушка  для успокоения  ребёнка. Да и вообще, праведник, ты на кого бочку катишь? Или подзабыл, что я в твоих начальниках числюсь?
    От таких нахрапистых  доводов шефа Иноземцев несколько стушевался. Он прекрасно понимал, к чему может привести его противодействие в избирательной кампании  представителю административной и  партийной власти Кузнецову.  По своему жизненному опыту  он знал: любая  тоталитарная система требует неукоснительной  политической лояльности и гражданского повиновения  населения. Она всегда консервативна,  не терпит излишнего вольнодумства и  чрезмерного проявления  инициативы. К тому же, даже грубейшие нарушения  на выборах депутатов, как правило, не приводят к уголовно-процессуальным  разбирательствам,  и  участники избирательного процесса  всегда  бесшабашно  уповают на пресловутый   принцип « победителей  не судят».
  Однако, скорее всего, от осознания   безысходности,  он возбуждённо заговорил,  оттачивая  на ходу спонтанно  возникающие  мысли:
- Да, Олег Григорьевич,  твоя  правота, как мне кажется, порождена  прежде всего  циничной философией тех   рвачей и деляг с космополитическим сознанием,  которых в нашей стране хоть пруд пруди. Это они сегодня рвутся во власть, на кормовые места, прикрываясь  лозунгами демократии  и  стараясь под этой мишурой скрыть жадную потребительскую  душонку. Не для этого ли  придумали красивую байку о «построении  социализма  с человеческим лицом»?
    А Кузнецов, видимо, ещё больше распалённый водкой  и  ожесточённым  сопротивлением своего подчинённого, в каком-то  полуистеричном экстазе бывалого краснобая выбрасывал из гортани короткие, тяжёлые фразы, как будто  стараясь нанести  удар  в самое больное место противника:
 -Неужели, Иноземцев, ты наивный дурачок?  Неужели не понимаешь, какие  мировые силы  рвутся  сегодня   к единой всемогущей  власти? Ведь уже давно  общепланетарную  политику  последних двух столетий  вершат два финансовых клана мировой элиты. Американские Рокфеллеры и английские Ротшильды, как пауки в банке,  ведут испепеляющую борьбу за контроль над  материально-энергетическими ресурсами планеты.  Для этого используются все действенные  рычаги – политические, финансово-экономические и социально-психологические.  Революции  и локальные  войны  нашего столетия   во многих странах полыхают как  результат глобального,  корпоративно-финансового  сговора  многочисленных  кланов власть предержащих.  Главная  задача  претендентов на мировой престол –  разрушение  чужих  экономик и материально-духовных ценностей  с помощью политического, идеологического и  военно-технического потенциала, порабощение человеческого сознания  с помощью  психотронных  технологий,  СМИ  и  телевидения.  Такая стратегия, в конечном счёте, позволит  мировой элите низвести трудовое  население  планеты  до состояния управляемых  роботизированных  монстров, не нуждающихся  в   глубоких, комплексных  знаниях  о развитии Вселенной,  а обладающих  всего лишь минимальными навыками  для обслуживания  господствующих корпоративно-финансовых  кланов.  Для  этого и создана  мощная система наднациональных производственно-коммерческих синдикатов  и  корпораций в Европе и  Юго-Восточной Азии, на Ближнем Востоке и Африканском континенте.  Между ними  идёт  непрерывная ожесточённая   борьба  за обладание  природными  богатствами. Разве забыл? Только обладание  энергетическими и сырьевыми  ресурсами на планете Земля в ближайшие  пятьдесят лет  будут  решать экономическое  и военное  превосходство   различных  государств...
   Иноземцев  как всегда со скептическим недоверием  слушал «вразумительные» доводы Кузнецова, и тут же анализируя их, пытался найти  смысловые и логические  нестыковки в изощрённых  конструкциях своего оппонента.  Он уже научился  улавливать  витиеватый ход  мыслей шефа и, чувствуя  закипающее внутри  неприятие,  пытался  как можно спокойнее  выставить свои  контраргументы:
- По верхушечкам хватаешь, Олег Григорьевич,  не замечая  подводной,  глубинной  части айсберга. А  ведь  когда-то с отличием  закончил военно-политическое  училище.  По-твоему, Советский  Союз – чуть ли не марионеточное  государство, находящееся под негласным управлением  мирового капитала.  Разве не  понимаешь  роли СССР  как   геополитического  балансира  между Европой  и Азией?  Ведь Россия  была всегда  поневоле  втянутой в жесточайшую борьбу за мировое  господство и планетарное выживание.  А значит,  и наша правящая  элита  формировалась и жила в  постоянной конкуренции с Западом.  И в  ней всегда хватало чужеродных элементов с космополитическим   мышлением, подобострастно посматривающих на иностранные спецслужбы и становящихся  зачастую её платными  агентами.   Думаешь, эти, так называемые  демократы, рвущиеся сегодня  во власть,  не из того  же заплесневелого  партноменклатурного  теста сделаны?  Уверен, что среди прошедших  в  Советы  «народных избранников»  будет немало политических отщепенцев и обыкновенных  хапуг. Они  видят в   государстве  всего лишь  лакомый кусок  и готовы  в любую минуту  отказаться  от своей  партийной  принадлежности.  Ты вот, как я понимаю,  тоже  пытаешься в депутаты  прорваться  отнюдь не по  идейно-политическим  соображениям? 
   Кузнецов даже крякнул от  ярости, и,  лихорадочно хлебнув из стакана, с пьяным остервенением  заорал:
- П-пшёл вон, оракул засранный!  Ты мне уже до чёртиков надоел со своими «правильными  принципами».  А о  твоём  местопребывании в музее будем говорить после  выборов  и финансовой  проверки, понял?  Да и о судьбе своей любвеобильной жёнушки позаботься.  Или она, как и все бабы,  ради своего кошачьего счастья с новым мужиком  готова выдержать  любые испытания? - Он посмотрел на Иноземцева, тупым, остекленевшим  взглядом, и его плотоядные  губы  скривила  привычная,  озлоблённо-ехидная  ухмылка...
... Часам к десяти вечера закончилась  обработка бюллетеней и отправлены  протоколы голосования  в  окружной  избирком. Становилось ясно:  в  поселковом  Совете  появился  представитель  партийной власти  - новый  депутат Кузнецов.  Кремлёвская  установка на «органичное» слияние советских, партийных  и общественных органов  на всех уровнях представительной власти,  от  центральной до местной, начинала обретать  реальную силу.
... Где-то  к полуночи  состоялось экстренное заседание исполкома  поселкового  Совета в обновлённом  составе.  Его новым председателем был избран всеобщий любимец  острова  и душа-человек  Анатолий Михайлович  Свинцов...
... Иноземцев явился домой на рассвете.  Едва добравшись до  постели и ощутив её уютную  прохладу, он тут же  оказался  во  власти  тяжёлого  беспокойного  сна.
   Под бременем впечатлений прошедшего дня  его околдованное  сонным забытьём сознание лихорадочно металось в поисках  какой-то,  лишенной земного тяготения, светоносной  ниши. И  вдруг он со  смутной  одержимостью понял, что они с Алёной сидят на берегу моря, любуясь солнечными бликами на его лазурной, слегка волнующейся,  поверхности. Они сидели, тесно прижавшись  друг к другу, и, купаясь  в нежной  зелени   глаз  Алёны, Иноземцев жадно вдыхал аромат её шелковистой  кожи,  впитавшей теплоту и свет  солнца,  каждой клеточкой  тела ощущал  упоительное  погружение  в какую-то необыкновенную  стихию, наполненную  красотой  и гармонией...
   Неожиданно подул холодный шквалистый ветер. Солнечное марево на горизонте  исчезло, между тёмно-синими тучами и белопенно кипящим морем с ликующими стонами  беспокойно  заметались альбатросы.
- Совсем  как  в горьковском  «Буревестнике», - задумчиво  проговорил Иноземцев. – То крылом  волны касаясь, то взмывая снова к тучам, он кричит...
- Буря... Скоро  грянет буря! -  то ли испуганно, то  ли радостно  подхватила  Алёна.
… Иноземцев долго сидел на кровати,  и, проникая   полуосмысленным  взглядом  в  очертания знакомых предметов, всё пытался вырваться  из цепких объятий виртуальной  реальности...

Из  дневника  Иноземцева
...Всё время нахожусь под впечатлением  от прошедших  выборов. Ощущение, как после стремительного  летнего дождя – ещё раздаются, затихая, грозовые раскаты, а уже потянуло  пряной свежестью  щедро  умытой  природы.  Однако на смену чувства умиротворённости  всё время  приходит  привычное  внутреннее  беспокойство, и где-то в глубинных тайниках  сознания   опять  появляется давнишняя, кажется, преследующая  всю жизнь  мысль  о природе  власти  и неизбывном  устремлении одних  властвовать  над другими.
    Вопрос, будто  созревающий подкожный нарыв, напоминает о себе не проходящей  зудящей болью, возникшей, наверное,  с самого  момента поступления в университет. Ведь  тогда я вплотную  занялся изучением  философии  марксизма-ленинизма  с  его «диалектическими» принципами познания  природы и справедливого    преобразования   мира. А  одним  из  «краеугольных  камней» в этом учении, как известно, является   вопрос о власти.  Но чем больше в поисках ответа я штудирую  всевозможные литературные  источники, тем,  кажется, больше  углубляюсь  в дебри противоречивых   доводов метафизического и научно-познавательного осмысления  и толкования  самой природы власти. Например, из послания апостола Павла к римлянам узнаём: « Всякая  душа власть предержащим  да повинуется». А вот неизвестный  философ-материалист мудро предупреждает: «Власть – мечта каждого, но удел избранных». Как видим,  в обоих случаях  подчёркивается  необходимость власти  как  «всемогущей»  общественной  силы, регулирующей человеческие  отношения...
 ... Из различных статей  по психологии и  социологии  я почерпнул немало любопытной информации. Оказывается, весь окружающий нас материальный мир изначально «закодирован» на борьбу за власть, и человек  как молекулярно-биологический  вид  природы,  ещё в утробе  матери, находясь в эмбрионном состоянии, становится упрямым  «властолюбцем». А всё потому, что каждая мельчайшая частица  его  генетически  не сформировавшейся  биомассы ведёт неустанную борьбу  за доминирование в окружающем пространстве – идёт вытеснение менее слабых клеток более сильными. Эта неистребимая тяга «к власти» проявляется с новой силой, когда человек, войдя в мир и сформировавшись как личность, начинает борьбу за осуществление своих жизненных целей и идеалов...
...Я ловлю себя на мысли, что уже в детстве подспудно  ощутил  движение   назойливой властной  силы. Она наполняла меня какой-то дополнительной энергией, помогающей в учёбе и занятиях спортом, в домашних делах и внешкольных мероприятиях. Уже с пятого класса  я почему-то выделился в неизменные  лидеры. Ко мне как сильному ученику  всё время «прикрепляли»  двоечников, постоянно избирали пионерским  вожаком и редактором  школьной стенгазеты...
...Сегодня, анализируя свою жизнь,  я смутно начинаю понимать, что  «врождённое властолюбие» перешло ко мне  от  отца,  Петра Захаровича  Иноземцева, вышедшего  из потомственного донского казачества. Грамотёнка у него была не ахти  какая, но, как говорится,  он  был мастером на все руки: и плотничал исправно, и сапоги тачал  всем на загляденье, да и верхней добротной  одежонкой обшивал родственников и соседей. Так и зарабатывал  у людей непререкаемый  авторитет, который иногда бывает дороже серебра и злата...
...Властолюбие и «железную» волю отца я ощущал на каждом шагу с его неусыпным и рьяным желанием воспитать меня  достойным  гражданином  своей Родины. Над моей  кроватью висел написанный на тетрадном  листке  каллиграфическим почерком Петра Захаровича   ежедневный   распорядок дня. В нём со  скрупулёзной  точностью  были  расписаны  часы  и минуты моего  ещё неокрепшего  ежедневного  бытия.
   Честно говоря, я иногда с  откровенной неприязнью   поглядывал на висевший тетрадный листок, устанавливающий «режим» моей детской неискушённой жизни и подчиняющий  её строгому, регламентированному порядку и кодексу неизменных правил. Я должен был вставать в семь часов утра, делать зарядку, чистить зубы,  мыть  руки перед едой, а  после приёма пищи обязательно благодарить   взрослых.  Мне также предписывалось  быть активным и дисциплинированным  пионером,  получать в  школе  одни «пятерки», уважать своих родителей, помогать им в домашних делах и только с их разрешения  распоряжаться  свободным  временем  и  заниматься  со сверстниками «уличными» делами.
...Пётр Захарович  был по своей натуре неисправимым трудоголиком  и  неподкупным  приверженцем  принципа социальной  справедливости  « кто не работает, тот не ест». Этот  «трудовой  максимализм» перешёл к нему, по всей вероятности, от его предков, донских казаков, которые  славились не только вольным духом, но и  своим трудолюбием. Без него  нельзя было прожить в необъятной приазовской  степи, где земля, щедрая мать-кормилица требовала  постоянного внимания и ухода. Правда,  Пётр Захарович, отличающийся врождённым  гостеприимством,  куском хлеба  никогда не попрекал  домочадцев, но к дармоедству относился  крайне  осуждающе, при  каждом удобном случае повторяя свою любимую поговорку:
- У нерадивого да ленивого и ложка  поперёк  горла  встаёт...
   Лет с девяти я уже  был незаменимым помощником  отца в его  «сапожных делах».  Он открыл к тому времени частную мастерскую по  ремонту и пошиву обуви, так как  категорически отвергал «государственное  служение» в местном  бытовом комбинате. Поначалу  меня несколько смущали  «мелкособственнические замашки» отца- в советском обществе к тому времени уже  прочно сформировалось  осуждающее  и пренебрежительное отношение к «хапуге-частнику».  Однако  со временем  я стал  понимать, что любой честный труд в обществе является почётным независимо от его формы - государственной или  индивидуальной. Но самое главное, я начинал   гордиться   своим  посильным  вкладом в общую трудовую копилку  нашей семьи.
    А работали мы  с отцом  в охотку  и  с песнями. Я усаживался рядом с ним возле небольшого домашнего верстака, надевал  специально сшитый для меня фартук, и, зажав между коленями старый  утюг, острой частью молотка  кропотливо  начинал выравнивать, гнутые, ранее использованные в работе, сапожные  гвозди.  Пётр Захарович  очень довольный  моей «сопричастностью» к труду, ласково щурил  небольшие серые глазки и частенько во время  работы  затягивал свою любимую  песню.  Через некоторое время, запомнив мелодию и слова, я несмело  ему  подпевал:
По диким степям  Забайкалья,
Где  золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах...
   Мне было бесконечно жаль того бродягу, возвращающегося  домой  после долгой  отсидки в тюремном остроге за «правду». Мысленно вместе с ним я брал рыбацкую лодку и плыл по Байкалу, думая о встрече с  матерью  и напевая что-то о Родине.  Так и живут во мне до сих пор  ключевые слова этой песни – «бродяга», «мать», «Родина»,  слившись в один,  полный  глубокого смысла,  ассоциативный ряд...
  ...Однако крепнущее во мне  «властолюбие»  отчаянно сопротивлялось «тоталитарному» семейному  режиму, а мои гены  как элементарные биологические частицы всё время   пытались занять в окружающем пространстве  своё,  доминирующее положение.  Я, как ни странно, хотел оставаться самим  собой  и с первых  же шагов познавать жизнь  во всех её  неизбежных  и  соблазнительных  противоречиях.   С первого класса я  с вожделенным азартом  «бегал»  за  девчонками и дёргал их за косы. Пытаясь как-то выделиться из многоликой ученической массы, я частенько устраивал  на уроках «концерты», которые, как правило,  заканчивались жирной «двойкой» за поведение в дневнике и  очередным  приводом  родителей в школу.
 ...Родившись в  победном сорок пятом и насмотревшись кинофильмов  о войне, я уже с детства ненавидел жестокость и несправедливость во всех  их проявлениях, и,  как  многие  мальчишки,   пытался  отстоять «правду»  в  яростных «кулачных боях» со своими  обидчиками-сверстниками.
...Одним словом, я рос  и мужал, и мой свободолюбивый  характер, протестуя против всякого насилия,  в последующие годы формировался, как мне кажется, под  непреходящим  воздействием того  жёсткого  «распорядка  дня», составленного  для  меня в детстве отцом. Может быть, поэтому, как бы наперекор  его  «железной воле»,  я  стал  романтиком  и поэтом, с жадным любопытством  взирая  на мир и с благодарностью воспринимая  каждое  мгновение жизни?.. Может  быть, поэтому, «заболев» в юности прозой Александра Грина, я на  алых  парусах  своей мечты  всё время  неудержимо  стремлюсь  к далёким  неизведанным  берегам?..
...А за окном  непрерывной  чередой  проплывают  эпохи. Сталинский  «тоталитаризм»  сменила  хрущёвская  «оттепель». За ней  незамедлительно  последовала брежневская эпоха «застоя». Сегодня на дворе  вовсю  шумит горбачёвская «перестройка». Уходят одно за другим поколения. Изменяются и углубляются взгляды людей на историю и процессы, происходящие во Вселенной. Остаётся неизменной  только непреходящая человеческая  жажда власти. К чему эта безудержная страсть, в конце концов,  приведёт человечество?..
6
   После  выборов Кузнецова  вроде бы  подменили. Он  казался  Иноземцеву человеком, долго плутавшим  в лесу и, наконец,  выбравшимся  на долгожданную  нахоженную тропу.  Конечно, Иноземцев прекрасно понимал внутреннее состояние  шефа. Психологию таких людей он начал  понимать ещё  в период  партийно-административной  работы. Как правило, от природы тщеславные и амбициозные особи, попав  в соблазнительные кулуары власти и почувствовав превосходство над другими, они зачастую становятся  самонадеянными и безнадёжными чиновниками-самодурами.
   Получив  депутатский мандат, Кузнецов как будто и внешне  преобразился. В его обращении с людьми появилась  какая-то  нарочито показная вежливость, а в движениях -  наглая и спокойная самоуверенность. Он небрежно и вызывающе  отвечал на все каверзные вопросы членов комиссии, прибывшей на остров  после выборов  для проверки финансово-хозяйственной деятельности  музея.
...Уже неделю пять чиновников Министерства культуры с неподкупными  лицами   дотошно копались в финансовых документах, придирчиво осматривали отреставрированные или находящиеся в стадии обновления  объекты, тщательно изучали  ведомости текущей  материально-бухгалтерской  отчётности.   Наденька  Белозёрова ходила по музею  чернее тучи, и, пряча  припухшие  от бессонницы  глаза, тоскливо  вздыхала:
- Ой, девоньки, чего будет... Ревизоры  копают,  как оглашенные. Чувствует моё бедное сердце, что не одна головушка  полетит. Вчера к актам на списание  прицепились. Узрели там какие-то нестыковки. А я причём,   если  Кузнецов  кладовщиков склада, как  перчатки,  меняет...
   Неожиданно из Петрозаводска прилетела до предела взвинченная  Раскина, и с  тут же появившейся  Вакулиной  они, сохраняя   во всём  облике  таинственную  недоступность, надолго  закрывались в отделе реставрации.
   И только Новицкая, кажется, не разделяла всеобщей паники и злорадно откровенничала  с Белозёровой:
- Хлебушек с маслом да ещё сверху икоркой приправленный  все  хотят  кушать. Но ведь сколько верёвочка ни вьётся,  а всё  равно когда-то  конец будет. Я не  раз  предупреждала Михайлова: дескать, копай, мужик, да не зарывайся.  А теперь заварил кашу, так  сам её и  расхлёбывай.  Чужие  грехи  на душу  брать не  собираюсь. И своих, слава Богу,  хватает...
   Но сам  Михайлов почему-то упорно  на острове не появлялся. Отсутствие  главного должностного  лица  учреждения  в такой ответственный момент  сразу же породило  многочисленные  слухи и  кривотолки.   Одни  объясняли отсутствие  директора  якобы   его  срочной загранкомандировкой.  Другие же  настойчиво тиражировали  слухи  о  грядущих  кадровых  перестановках в  министерстве, а значит, и  давно  ожидаемую смену руководства  музея-заповедника.
    Председатель комиссии Уваров, он же заместитель главного  бухгалтера  Министерства культуры, долговязый, с казённо-вежливыми  манерами  брюнет при встрече с Иноземцевым  демонстративно  здоровался,  окидывая  пустым, как сквозь стенку, взглядом.  И только однажды, войдя в кабинет  и убедившись в отсутствии  Кузнецова,  он осторожно  присел  на предложенный стул  и  начал задавать наводящие вопросы, при этом  выжидательно  отводя  бегающий  взгляд в сторону:
- Как я понимаю, Вениамин  Петрович, вопросы  материально-технического  снабжения музея  находятся в прямой компетенции  вашего  непосредственного   начальника Кузнецова?
- Почему же? Иногда  по  указанию  Олега  Григорьевича я занимаюсь закупкой  хозтоваров и канцелярских принадлежностей  в магазинах Сортавальского  райпо. Но приобретением и транспортировкой  дорогостоющих  бытовых товаров – мебели, радиоаппаратуры  и электротехнической продукции– шеф, как правило, занимается сам.
- Да, завидный   коммерческий  энтузиазм, - Уваров, наконец,  перевёл  взгляд в нормальное положение, и его  колючие  чёрные глазки,  как бы сверля собеседника, сузились в   подозрительно-насмешливом  прищуре. – Если  учитывать тот курьёзный  факт, что при контрольной проверке  музейных  средств мы не смогли  отыскать  более десяти  единиц  офисной мебели,  пять платяных полированных  шкафов, три холодильника и два цветных телевизора. Хотя в складских документах трёхгодичной  давности  эти  товары аккуратно оприходованы и  в  актах  на списание не числятся. Создаётся  впечатление, что они  при транспортировке  обрели не  тот конечный  адресат   и попали... в небесные апартаменты самого  Всевышнего. Наверное,  для  острова Валаам с его вековыми  духовными  традициями  такие чудесные мистификации  не в диковинку?
     Чувства юмора и обыкновенного чиновничьего хамства у председателя  комиссии  явно  хватало.
Иноземцеву тоже палец в рот не  клади:
-Хочу, однако, заметить, что я живу и работаю на Валааме без году неделя, и о  путях  земных и тем более  небесных, по которым, как вам кажется,  транспортировались материальные ценности музея,  понятия не имею.  Извините,  я не пресс-секретарь Патриарха Всея Руси,  и вопросы  религиозного содержания  не входят в мои  должностные обязанности. Я, знаете, больше по мирской части,  вернее, по техническому обслуживанию  музейных объектов.
- Вот-вот, именно на этом поприще, по-нашему мнению, вы и проявили удивительную предприимчивость.  Если под этим понимать  явную нецелесообразность  затрат на текущий ремонт  жилого фонда в келейных корпусах. А если говорить без обиняков, вы  допустили,  мягко говоря,  непростительную  расточительность при  использовании целевых средств  Министерства  культуры. Наверное,  не случайно ваши самовольные  хозяйственные подвижки попали под  бдительное око областной прокуратуры. Не хочу вас пугать, но халатное, ущербное   использование  государственных  средств эти ушлые  ребята расценивают, как правило,  в  пределах очень  неприятной  уголовной  статьи.
    Дотошный  нахрап  республиканского  чиновника  начал  выводить Иноземцева  из себя. Теряя самообладание, он возбуждённо  заговорил, выталкивая  короткие, хлёсткие фразы:
- Извините,  но  вы мне напоминаете человека,  старательно подбирающего ключи  перед открытой дверью. При этом вы забываете,  что  жилой фонд на Валааме расположен в  зданиях бывшего монастыря, признанного  сегодня  памятником культурного наследия и охраняемого  законом. А вопросами технического содержания и эксплуатации этих памятников я  по своим должностным  обязанностям как раз и занимаюсь. И, к вашему сведению,  усилиями  Валаамского  ремстройучастка в осенне-зимний период были ликвидированы  протечки в кровле и произведён косметический ремонт  некоторых  жилых помещений, расположенных в келейных корпусах, а, значит, тем самым  была  и продлена жизнь  объектов  культурно-исторического наследия.  В чём же проявилась, по-вашему, расточительность в использовании целевых  средств?
   Уваров беспокойно  заёрзал на стуле.
- Да, вас на мякине  не  проведёшь. Конечно, формально вы правы. Но  не забывайте,  что  министерский  бюджет – не бездонная бочка, и при таком мизерном  государственном финансировании мы едва сводим концы с концами. Поэтому  невольно будешь скупердяем,   и  в каждом материально ответственном  лице  подозревать проходимца и вора. Особенно, когда  речь идёт о работе в особых  островных условиях,- сделал ударение на последних словах Уваров.
Иноземцева такие  надуманные доводы привели  в ещё большее раздражение:
-  Перед корыстными   инстинктами  человека  оказываются бессильны  не только законы, но и морально-нравственные  заповеди.  Ведь  запретный  плод  всегда сладок.  «Сухой» закон, возведённый сегодня  в ранг  политического насилия, полупустые  полки в магазинах, мизерные доходы островного населения и работников  социальной сферы, отсутствие нормальных жилищно-бытовых условий на Валааме - не в этом ли кроются главные причины   «греховных» побуждений людей?
  Тонкие сухие губы  Уварова  искривила  многозначительная ухмылка:
- Ваш  скрупулёзный анализ социально-политической ситуации в стране  вызывает  уважение. Чувствуется  доскональное знание диалектического  материализма.– Однако, уважаемый,  не кажется ли вам такой  догматически-утопический  взгляд  на окружающий  мир  всего лишь жалким  идолопоклонством  первобытного  дикаря перед  стихийными проявлениями природы?  Ведь практически весь цивилизованный  Запад  живёт сегодня по другой, более надёжной  либерально-экономической   модели производства и потребления  материальных благ.
   Однако Иноземцев  уже откровенно не скрывал охватившей его неприязни к собеседнику:
- Вы случайно получили образование  не в Кембриджском университете?  От   ваших доводов  так и несёт  елейным душком  либерально-демократического мышления, стремительно заполняющего   коридоры «перестраивающейся» партийной верхушки!  А, может быть, не на острове  Валаам нужно  искать  миллиардные средства, уплывающие сегодня в неизвестном  направлении из государственной казны?  Может быть,  доблестным  ищейкам  из  ОБХСС  нужно  более осмысленным  взором присмотреться  ко всякого рода частным элементам, в поте лица вкалывающим  сегодня в расплодившихся, как грибы, кооперативах?    Разве не их, часто неподконтрольная, прибыль  ежедневно  оседает  на дно  теневой экономики? Да и как можно заработать прагматичному  частнику на хлеб с маслом, если по новоиспечённому  закону об индивидуальной трудовой  деятельности  кооператор  должен отстёгивать  ежемесячно в государственный карман  шестьдесят пять процентов налога! Создаётся впечатление,  что кто-то сознательно убивает в  советских  людях трудовой энтузиазм  и  разваливает наше  социалистическое производство, превращая его по западной модели в спекулятивно-воровской синдикат.
    Едва сдерживая   спокойствие,  Уваров  процедил  сквозь зубы:
-  А чем вас не устраивает  западная модель развития  экономики с её цивилизованной опорой на свободный рынок, где производство и потребление регулируются естественным   спросом и предложением, а  не  бюрократически-плановым  принуждением?
- Тем и не устраивает,  что любой частный  предприниматель  со временем превращается  в  хапугу и рвача,  постоянно находящегося  перед соблазном получения максимальной  прибыли и дерущего последнюю  шкуру  со своего работника. А это предпринимательское  рвение   неизбежно приводит  к перепроизводству товаров, стихийности рынка и глобальным  социально-экономическим кризисам. Разве вам неизвестно, что из-за этих экономических  «перекосов»  капитализм  сегодня  испытывает самый мощный за последние десятилетия  системный экономический  коллапс  и смотрит на  страны  СЭВ, как удав на кролика?
   Уваров нетерпеливо встал, небрежно  махнул рукой, как бы подчёркивая  этим жестом  об окончании  непредвиденно  затянувшейся  полемики.
- Я не собираюсь вас ни в чём переубеждать. Как говорится, вольному -  воля, спасённому - рай.  Однако хочу вас заверить, что мировой экономический кризис и наша пламенная дискуссия  ни в коем  разе  не повлияют на  незыблемость  позиции  нашей  комиссии  по результатам финансовой проверки  музея, скажу честно, - очень  настораживающим...
   Он  опять   демонстративно отвёл взгляд в сторону, многозначительно ухмыльнулся  и с какой-то предупредительной  вежливостью вышел  из кабинета...
,,, Давно пересохшая кочкастая болотина, которую местные жители со сдержанным юмором  называли  «аэродромом», ещё пестрела  пятнами серого снега и  слегка парила под лучами яркого апрельского солнца.  Иноземцев стоял у кромки  взлётно-посадочной площадки, внимательно  наблюдая   за последними  приготовлениями  экипажа  к рейсу. Вот последний член комиссии из Министерства культуры  скрылся в полуовальном  проёме  фюзеляжа, помощник пилота  втянул трап и  захлопнул за собой  дверь.  А через несколько минут дёрнулся, и,  ускоряя  вращение, пошёл по кругу лопостной винт, и окружающее  пространство наполнилось  свистящим шумом  набирающего обороты  двигателя. Вертолёт, похожий на огромную стрекозу, плавно оторвался от земли, на  мгновение завис  в воздухе, а  потом вертикально взмыл вверх  и, деловито  рокоча, понёсся над посёлком,  пока  не скрылся за густо-зелёным  лесным окоёмом.
 Иноземцев, проводив  взглядом  вертолёт,  всё стоял, задумчиво глядя в неохватную голубизну  неба, на котором редкими  клочками белоснежного пуха  повисли  ажурные кучевые облака. Он неожиданно почувствовал усталость, скопившуюся после двухнедельной  ревизорской проверки, которая, очевидно,  до подведения окончательных  итогов  ещё неизвестно, сколько будет тяготить  грузом неопределённости. 
    А природа, как бы наперекор этой липкой ежедневной  суеты,  неудержимо  наполнялась  токами  весеннего пробуждения.  Иноземцев, отправив  музейный автобус с прибывшими на остров пассажирами, решил возвращаться в посёлок  пешком.  Обходя дорожные лужи, он  жадно вдыхал  острые запахи оживающей земли, млеющей  под благодатным  воздействием   весеннего тепла. Ощущение обновления  природы снимало с души  тревожную накипь, и  казалось, что жизнь так томительно хороша, а  каждый прожитый   день открывает  простор  для новых встреч  и ожиданий. Невольно потянуло на поэзию, и неожиданно на память пришли стихи  Баратынского:
Весна, весна! Как воздух чист!
Как ясен небосклон!
Своей лазурею живой
Слепит  мне очи он...
   Совсем рядом – только сделай шаг в сторону – начинался удивительный  валаамский  лес,  где причудливо  уживались  таёжно-хвойная  растительность Севера с более теплолюбивой и разнообразной   флорой средней полосы  России.
   Иноземцев не выдержал, свернул с дороги и ступил на мягкий, шуршащий под ногами,  прошлогодний подстил леса, сквозь бледную ржавчину которого  уже начинала пробиваться нежно-изумрудная   поросль.
   Деревья ещё трогательно оголены,  но по набухшим  и лопающимся почкам чувствуется усиленное  сокодвижение. А вот белоствольные берёзки уже в поре  зацветания, прихорашиваются, выпуская  лёгкие  ажурные серёжки. Хватает сейчас работы дятлу-трудоголику: то и дело  гулкую лесную тишину пронизывают  его сухие «автоматные» очереди. Утолив голод всевозможными личинками, добытыми из-под коры деревьев,  длинноклювый  красавец уселся на молодой берёзе,  чтобы  полакомиться  её  сладким  соком.
   Возле  старых  сосен, на прогреваемых солнцем  опушках,  уже  ожили  муравейники. На склонах  оврагов,  где на солнце ещё дотлевают  клочья  почерневшего  снега, резвятся  бабочки-лимонницы, а  оживающие  лесные  полянки покрыты многоцветным ковром  белых, голубых и  розовых  пролесок. Прилетевшие  грачи озабоченно суетятся  возле своих гнездовий. У них в разгаре брачные игры, в которых  проявляется  извечная тяга всего живого  к продолжению своего рода. Вот-вот с юга прилетят  мелкие певчие  птицы -  скворцы,  дрозды,  соловьи, - и тогда лес наполнится  многоголосой музыкой  ожившей  природы.  А пока сквозь задумчивый  шёпот  вековых сосен и елей  пробиваются только  одинокая  песенка  синички да неустанное, деловитое  чириканье воробьёв.
    Едва заметная  лесная  тропинка вьётся  вдоль  звонкого ручья, впадающего в самое большое на острове  озеро Сисяярви, которое  искусственным  каналом соединено с Монастырской  бухтой. Северный  скалистый берег озера, изрезанный  причудливыми бухтами и  заливами,  покрыт светлыми сосняками,  а вот южный,  более  пологий,  несколько  заболочен,  и здесь  тенистые  ельники сменяют  просветлённые  берёзовые рощи и обширные луговины.
   На берегу озера, у самой дороги, ведущей на Белый скит, чьими-то заботливыми руками  установлена  деревянная скамья, а вернее, закреплённая  на чурках  и  заструганная   под  сиденье  осиновая лесина. Отсюда хорошо видна полукруглая  арка моста,  построенного  ещё монахами, и  соединяющего два острова – Валаам и Скитский.
   Иноземцев  присел на лавку, любуясь зеркальной гладью уже очистившегося ото  льда озера. Из  прибрежных  зарослей сухого прошлогоднего камыша  то и дело раздавалось смачное  покрякивание  недавно прилетевших уток.
   Он  всегда любил входить в это отрешённое состояние слияния с живой природой. Тогда как бы  нараспашку открывалась душа,  и какой-то сокровенный  внутренний голос втягивал его в  непринуждённую беседу,  иногда задавая  непростые и мучительные вопросы.  Вот и сейчас, вглядываясь в ещё  полупрозрачный  весенний лес, проникая  обострённым  слухом в его разнообразные звуки, Иноземцев думал об органичном  единстве мироздания. Всегда ли мы  понимаем  бесценную роль   в нашей жизни  леса, занимающего  почти  одну треть земной поверхности?
   Как ни  странно, но первые понятия о русском лесе Иноземцев получил из  книг Паустовского и картин Левитана. Конечно,  Иноземцев  с трогательной  сыновьей любовью относился  к своеобразной, неброской  природе  донецких степей,  где он родился и вырос. Но взахлёб прочитав ещё в школе  «Повесть о лесах» Паустовского, он навсегда  заболел красотой  русской природы и жадно окунулся в неё, очутившись  на необъятных  таёжных  просторах Сибири и лесотундре Кольского полуострова.
   Книги Паустовского научили Иноземцева смотреть на окружающий мир, как на постоянное незатихающее противостояние человека и природы. «Но вот как раз из этого противостояния,- думал он, - люди  и черпают  духовные силы – доброту души и надежду, любовь и постоянную устремлённость к счастью. Ведь  человек  и природа – неразделимые понятия.  Да и разве не огромные  просторы России сформировали  свободолюбивый  и мятежный  русский характер?»
    Он невольно, с какой-то саднящей болью, подумал об Алёне, её неожиданном  «бунте» и демонстративном уходе  к другому мужчине.  Может быть, и  любовь, как и природа,  нуждается  в этом постоянном  обновлении?    А ведь как они были ещё счастливы  прошлогодней весной  в Железногорске! Слепил  глаза сверкающий и млеющий  на солнце  наст, алмазными каплями слезились  огромные сосульки на крышах домов,  а бирюзовое северное небо поражало  своей глубиной и чистотой. И ему казалось, что это  бездонное  небо отражается  в глазах Алёны, когда она,  радостно и доверчиво улыбаясь сквозь слёзы,  поведала о своей  беременности. А он, задыхаясь от счастья, целовал её податливые  губы  и говорил  нежные и несуразные слова.
Неужели любовь всегда уходит, как  вешние  талые  воды? Но безмятежно шумит, не давая  ответа, весенний лес.  Что ему до разбитых человеческих судеб! Ему сейчас  хватает и своих  забот...
   Из задумчивого оцепенения  Иноземцева вывел  глухой отзвук  приближающихся  шагов – на дороге со стороны Белого скита показался человек, в котором Иноземцев  узнал Изосима  Пантелеева. Он часто вспоминал об этом немного странном, но, безусловно,  неглупом человеке после его скандального  «побега»  в новогоднюю ночь из кабинета АХЧ.  Да и как-то  отчуждённо  вёл себя Благоверный в последнее время, очень редко появляясь на людях, как будто затаив на кого-то   горькую обиду. А при редких встречах с Иноземцевым,  потупя  глаза и буркнув что-то неразборчивое под  нос, проходил  мимо.
   Заметив  Иноземцева,  Изосим несколько замедлил шаг, а поравнявшись, неожиданно вступил в разговор:
- Умудри нас, Господи!  Вот с божьей милостью и пришло  долгожданное весеннее тепло. Оживает наша матушка-природа  благодатным  пасхальным светом...
    Наряд  Изосима удивляет своей небрежной неряшливостью, выдавая в  нём человека, далёкого  от прагматичных интересов и ежедневной житейской суеты.  Об этом говорят и старенькая, лоснящаяся   в некоторых местах, фуфайчонка и полинялые,                неопределённого цвета,  брюки, заправленные  в порыжевшие от времени  кирзачи.  А изрядно поношенная спортивная шапочка, натянута почти  до самых бровей,  из-под которых светятся  каким-то потаённым любопытством  умные светло-серые глаза. Добродушно-благостное выражение придаёт его сухощавому аскетическому лицу и золотисто-огненная  бородка  как обязательный атрибут людей,  так или иначе принадлежащих  духовно-церковному миру.  И только свисающий с плеча  этюдник  выдаёт в нём  неравнодушное отношение  к природе  и сокровенное  тяготение  к художественному творчеству.
   - А ты присаживайся, Изосим, не стесняйся. Небось, от самого  Белого скита шлёпаешь? – поинтересовался  Иноземцев.- Вот поговаривают люди, что ты в последнее время вроде бы не в себе  ходишь. Или какая  обида сердце точит?
Изосим на разговоры  податлив,  в  карман за словом не лезет:
- Человеческая молва жестока и несправедлива. Она, как стихийное лесное  пожарище,  иногда до пепла сжигает человеческое сердце. Меня всегда удивляет человеческая глухота к окружающей природе, её красоте и благолепию.  Может быть,  это равнодушие и порождает в них жестокосердие и злословие? Только вдуматься: ведь тот же  лес, как и человеческое содружество, живёт по тем же божьим законам, и   будто большая крепкая семья  находится  в единой  неразделимой  спайке. Выходит, не   зазря стучит дятел по стволу, добывая себе пищу.  Получается, что  он великую  работу производит: заодно с кормодобычей освобождает  лес от зловредных насекомых, не даёт  всяким жучкам-короедам  подтачивать и уничтожать деревья. А значит, помогает  блюсти  незыблемость окружающей  божественной  гармонии... Нам, грешным, надо учиться у природы согласию и взаимопониманию...
Иноземцеву нравился умудрённо-просветлённый взгляд  Изосима на окружающий мир. Однако как убеждённый позитивист  он  несколько иронично  воспринял   излишне  метафизические «наслоения»  в философских  взглядах  своего собеседника.  Поэтому, стараясь не оскорбить его православных  убеждений,  Иноземцев осторожно заметил:
- Значит, по-твоему, весь мир живёт и развивается  в силу божественного  провидения? А не лукавишь ли перед самим собой? Ведь в нормальной советской школе учился, о законах физики и химии понятия имеешь, в  пионерах и комсомольцах ходил... И  как это тебя  в духовную  семинарию потянуло?
  Изосим, как и многие верующие люди,  упрям и напорист в своих рассуждениях:
- Не всякое знание истинно. Только вера в Бога наполняет знание жизни  сокровенным смыслом, помогает  нашему  разуму разделять блаженный  свет и тьму кромешную, окружающие нас.  Ведь я родился  в религиозной  крестьянской семье и с  материнским  молоком  впитал  православные  истины. Дед  мой до самой  революции  звонарём в сельской церкви исправно  служил, а бабка в церковном хоре пела. В  сорок третьем году отца демобилизовали  с простреленными лёгкими, и,  промаявшись несколько месяцев с тяжёлым  ранением, он отдал Богу душу. Так его и схоронили: на шее крестик позолоченный, а на лацкане пиджака – орден Красной Звезды. Мать же, царствие ей небесное, до окончания войны  сутками корячилась  на колхозной ферме, где висел модный тогда  плакат - « Всё для фронта, всё для  Победы!»... Меня в школе «поповичем» дразнили. Уже тогда я  начал понимать: чужие языки страшнее пистолета, а  иногда рвут человеческую душу яки когти дьявольские. Не  выдержал злобного  людского суесловия, после седьмого класса в город сбежал, пристроился слесарем на завод. Да и тут одна  маета и своекорыстие. У одних зарплата – кот наплакал, другие - водку жрут да икрой красной закусывают.  Обидно стало. Стал задумываться о причинах такой несправедливости  при  хвалёном социализме. Так  и в духовную семинарию попал,  и до сих  пор  ищу в Боге ответы  на многие сокровенные вопросы  Бытия...
Иноземцев  недовольно  поморщился:
- А я при всей  своей заинтересованности к истории человечества, представь себе, во всем библейском откровении вижу несколько иное  предназначение.   Мне почему-то кажется,  что древние иудеи, перехватив у египтян идею единобожия,  всё время пытаются  в  Библии оправдать  власть как всесильный инструмент управления  людьми и достижения  мирового господства.  Скажи, разве не Священное  писание  повествует  нам о  борьбе за вселенский трон между Богом и его верноподданным  ангелом Люцифером, в результате чего  мировые силы разделились на добро и зло, святое божественное провидение и корыстолюбивые  происки  дьявола?  Отсюда следует  и грехопадение наших прародителей  Адама и Евы, соблазнённых змием-искусителем, и навечно «попорченная» этим грехом  натура человека, и  жертвенная гибель на кресте  божьего сына Христа  во имя спасения человечества.
   Изосима переубедить трудно. Ведь так устроен человек: даже сорвавшись в пропасть, он интуитивно верит в своё  спасение.
- Бог познаваем только в вере и любви, а божественная благодать несоизмерима с властолюбием и своекорыстием... При всей своей мудрости  люди никогда не были  в состоянии  лицезреть Бога, а тем более  вступить  в личные взаимоотношения с ним. Всё возрастающие  научные знания и философские течения не приводят к решению планетарных проблем.  В человеческом  обществе увеличиваются ненависть и отчуждение,  своекорыстие и болезни, душевные расстройства и семейные драмы.  Всё это входит в Божий план. Человек бессилен решать  свои проблемы, пока полностью, с божьей помощью не осознает их источника – своей  грешной природы. А это уразумение  приходит только с верой, смирением и покаянием перед  величием  Всевышнего...
   Иноземцева поверхностными  контрдоводами, лишёнными научной достоверности,  переубедить не так просто. Он всё так же спокойно и уверенно продолжает «гнуть» свою линию:
- Уже две тысячи лет  люди  безропотно каются  в совершённом  нашими прародителями антибожественном  деянии и молятся о спасении своих душ. Однако все низменные и порочные явления, существующие в нашем мире, – воровство и убийства,  ложь и предательство, нищета и кровопролитные войны- остаются без изменения. Почему-то не срабатывают десять заповедей закона Божия. Когда  же всё-таки Всевышний снизойдёт   на  грешную землю и совершит свой долгожданный и  праведный суд?
- Божьи творческие руки  постоянно  заняты  своим делом, - тут же запальчиво  возразил   Изосим.- Астроном  с помощью телескопа может сколько угодно обозревать звёздное небо и не увидеть Божьего величия.  Учёный-биолог пытается  обнаружить  в микроскопе неописуемо сложную и путаную  жизнь организма, но для него божий промысел  всё равно остаётся тайной.  Физик-ядерщик, сумевший  произвести тысячи мегатонн радиоактивных элементов, несущих  колоссальную разрушительную  энергию, всё равно  не может обозначить своё господство  над  природой без признания божьей силы...
- Выходит,  что  Бог – это всё сущее  во Вселенной и неподвластное осмыслению  нашим  разумом? А человеку для своего  прозрения  и духовного  преображения  нужно  просто  сойти с ума от своего бессилия перед могущественными и  таинственными  силами  «божественного  провидения»?
   Изосим  промолчал  и только сокрушенно вздохнул. Потом  встал, и, бросив на Иноземцева  сочувственно-укоризненный взгляд, медленно пошёл  в сторону посёлка...
...Накануне Пасхи, в самый разгар Страстной недели, в кабинет  АХЧ  не вошла, а влетела перепуганная Наденька Белозёрова.
- Ой, Петрович, беда! Изосим  мой, вроде бы,  умом тронулся. Глаза навыкате,  и всё время бормочет что-то несуразное. А эскулап наш  Бердяев, говорят, срочно улетел в Петрозаводск за медикаментами. Светка-медсестра от Изосима, как от прокажённого,  шарахается, шприцем в вену попасть от страха  не может. Что делать?
- Ладно, не причитай. Перебрал, видимо, твой благоверный с библейскими премудростями да ежедневными  молениями. Беги за подмогой. Я сейчас появлюсь. Только  вызову санитарный  вертолёт.
Связанный  по рукам и ногам,  Изосим  истерично то смеялся, то плакал.  После успокоительного  укола он несколько притих и всё с какой-то блаженной улыбкой смотрел куда-то вверх, как бы  пытаясь проникнуть в неизъяснимую тайну мироздания. Через полчаса над посёлком раздался монотонный рокот санитарного  вертолёта...
 7
   Весеннее солнышко  с каждым днём  всё  выше поднималось над горизонтом,  съедая  своими  проникновенными  лучами ледовый  панцирь Монастырской бухты. У берегов она уже  плескалась чистой водой, и только посредине  залива  ещё держались, плавясь в тёплых потоках  воздуха,  бесформенные  синюшные глыбы  льда.
    Напряженный   отопительный  сезон на острове явно  шёл на спад. Но для музейных работников  неумолимо приближалась не менее ответственная пора – туристическая. Вот-вот Ладога освободится  ото льда, и где-то к середине  мая появится в большой  Никоновской бухте трёхпалубный  комфортабельный теплоход, своим зычным гудком оповещая  о начале туристического сезона.  На нём  прибудут  неторопливые, импозантные ленинградские экскурсоводы и начнут в бывших  келейных корпусах  Воскресенского  и Жёлтого  скитов  хлопотливо  обустраивать  своё  житьё-бытьё. А параллельно с экскурсоводами  на острове появятся  и творческие  работники музея из Петрозаводска, которых островитяне беззлобно прозвали  «сезонниками». И тогда нагрузка на административно-хозяйственную  часть музея сразу возрастёт вдвое. Потому что  любой человек, прибывающий на остров,  независимо от степени его  привередливости,  всегда претендует на элементарный бытовой комфорт, а значит, и на минимум  предоставленных ему  транспортно-бытовых услуг.
   У Иноземцева  каждый день хлопот невпроворот. Он  спешил  то на причал, где заканчивалась подготовка   к навигации  музейного  теплохода, то делал  обход  музейных объектов с придирчивым  пожарным  инспектором, то разбирался на складе  с кладовщицей   о резервном  наличии  хозяйственно-бытового  инвентаря.
   А вот Кузнецов после  отъезда комиссии ходил  какой-то подавленный  и раздраженный,  и, как догадывался Иноземцев, всё чаще заглядывал в бутылку,  невразумительно объясняя по телефону заплетающимся  языком своё отсутствие на работе. О той стычке между ними во время выборов  шеф вроде бы и не вспоминал. Но где-то интуитивно Иноземцев  ощущал  приближение  грозы. Тревожную неопределённость  вносило и отсутствие  Алёны, которая, по слухам, ещё на несколько недель задерживалась  в Петрозаводске...
... До последней экзаменационной сессии  и защиты диплома оставалось  чуть больше месяца.   Иноземцев после напряжённого рабочего дня  спешил к письменному  столу, с головой окунаясь в учебники и конспекты, нанося  последние  штрихи в дипломном задании. Он понимал, что в нём он должен как бы обобщить  полученные университетские  знания не только по филологическим дисциплинам, но также показать их «генетическую»  связь  со смежными  фундаментальными науками  – философией и логикой, психологией и педагогикой. Потому что все они в течение шести лет обучения  повышали его образовательный уровень, расширяли  эрудицию, помогали овладеть  сложной  дисциплиной  под названием  «филология» на всех её уровнях – логико-коммуникативном, познавательно-дидактическом  и воспитательно-прикладном.          Размышляя  об этом,  Иноземцев проникался ещё большим  уважением  к языкознанию  и литературе. В   них, как ему казалось, во всём многообразии  отображается мир  и  сущность человеческих отношений.   А,  может быть,  доскональные  филологические знания  в какой-то мере помогут  Иноземцеву  стать профессиональным  писателем, и только тогда его жизнь, со всеми её вызовами и перипетиями,  обретёт  настоящую  осмысленность  и логическую завершённость?..
   За годы обучения в университете Иноземцев  овладел  логическими навыками и,  вчитываясь в черновые  наброски дипломного задания,  старался всё время абстрагироваться,  углубляться в текст  каждый раз  новым, обострённым  взглядом.  Подобно скульптору,  Иноземцев  старался лицезреть своё детище как единое целое во всех его внутренних и внешних взаимосвязях. Он  хорошо помнил о незыблемом законе органичного единства формы и содержания  произведения, удаляя из  текста  въедливые, кажущиеся  красивыми,  фразы и логические нагромождения, так или иначе мешающие полному  раскрытию идейно-тематического замысла. Такая  скрупулёзная  работа над текстом  способствовала с наибольшей убедительностью  отразить в дипломном задании главную мысль - новизну  и оригинальность  педагогического мышления на уроке русского языка, стремление  преподавателя  уйти  от стандартных, набивших оскомину,  методических приёмов и  навыков.
   Конечно, Иноземцев прекрасно понимал, что его дипломная работа, прежде всего, должна отвечать духу времени, тем педагогическим  новациям, которые уже несколько лет неудержимо  вносила проводимая  в стране  реформа  народного образования.
Эти  соображения подтвердились,  когда Иноземцев  с  направлением  университета  пришёл  к директору Валаамской  школы Зайцевой оформляться на двухнедельную педагогическую практику.  Она  только что  возвратилась  с   урока, но пробежав направление  усталым,  рассеянным  взглядом,  неожиданно  оживилась и участливо заговорила:
- Значит, завершаете свою университетскую эпопею? Эх, золотые студенческие  годочки... Я ведь тоже в  университете  училась, только на истфаке. Время, конечно, было другое. Да и  сама педагогика  зацикливалась тогда, что греха таить,  на политике  и государственной  идеологии. Многочисленные  министерские  программы, ГОСТы и методики, как вериги, сковывали  школьного  учителя по рукам и ногам. Бесконечные  семинары, конференции, дотошные  инспекторские проверки на уроках. Как вспомнишь – так вздрогнешь! Средняя школа задыхалась от управленческого бюрократизма и педагогической косности, без плана-конспекта нельзя  было провести урок. Безусловно, сама жизнь отвергла  несуразности  в системе  образования. Вот сегодня и стараемся  уходить  от излишнего формализма и идеологизации,  начётничества и прагматизма в работе педагога, А самое главное, пытаемся  увидеть в педагоге и ученике личности со всеми  их  неповторимыми задатками и свойствами. Если не секрет, какова тема вашей дипломной работы?
- Да вот решил несколько разнообразить формы обучения русскому языку через урок-экскурсию, проходящий  на живой туристической тропе.
   Зайцева  немного помолчала, видимо, обдумывая слова Иноземцева,  Затем в её черных проницательных глазах пробежала едва заметная искра, и она, слегка  волнуясь, заговорила:
-  Да, задумка оригинальная, хотя и не новая. Ведь вопрос живой наглядности в школьном обучении  всегда  волновал  классическую педагогику. А  на учителе русского языка испокон веков лежит высочайшая образовательно-воспитательная  миссия.  Он, как никто другой, должен, говоря пушкинским языком, «глаголом жечь сердца людей». Поэтому  для учителя-словесника  родной язык является не только предметом, но  и средством  обучения. Перед педагогом-филологом всегда стоит двухъярусная задача: давая ученику  знания по родному языку, учитель одновременно  формирует его логику мышления, речевую  культуру и  гражданские чувства. И если хотите, он помогает тем самым человеку стать полноценной личностью. Почти уверена:  многие  проблемы  общественно-политического  развития страны  до перестройки, копившиеся, как снежный ком,  и  напрямую затрагивающие систему образования,  связаны с ослаблением  общей филологической культуры.
- Однако, как  я понимаю,  русский язык и литература в программе средней школы всегда занимали особое положение?- попытался возразить Иноземцев.
На губах Зайцевой появилась снисходительная усмешка:
-  Только формально.  И вчера, и сегодня иногда оголтелая погоня за стопроцентной  грамотностью на уроках русского  языка в какой-то степени  выхолащивает  из них  мыслительно-речевой  и воспитательный аспекты. А ведь  духовная составляющая человека всегда находится в прямой зависимости не только от его грамотности, но и от умения  мыслить, понимать историю  своего народа, запросы времени, а значит, и относиться ко всему в жизни с чувством  повышенной гражданской ответственности. Не поэтому ли  мы и не заметили, как  в нашем  передовом социалистическом обществе  постепенно выросли  поколения  бюрократов-чиновников, в которых возобладали обывательские, шкурнические  интересы, легко  поддающиеся прозападным  потребительским   стереотипам поведения?  Так что у вас будет предостаточно пищи для размышлений  при разработке методики урока-экскурсии...
   Советы и замечания Зайцевой очень пригодились  Иноземцеву, когда он  по-настоящему углубился   в  школьную  жизнь, посещая  и анализируя уроки по русскому языку. Прежде всего,  бросались в глаза некоторый формализм и методическая зашоренность, усиленное  стремление  преподавателя-словесника  объяснить и втолковать  грамматический материал, а не желание помочь  ученику активно  и заинтересованно втянуться в логико-речевой процесс  осмысления предлагаемой информации. Монотонность и скуку в уроки  вносило  и однообразие дидактического материала, почти полное отсутствие ярких наглядных пособий, разнообразных словарей, использование в упражнениях отвлечённых  невыразительных  текстов, не связанных с историко-географическими особенностями родного края. К тому же  в устных ответах ребят можно было заметить многочисленные орфоэпические ошибки, слабые речевые навыки и примитивный словарный запас.
   Своими  наблюдениями  он решил  поделиться с молодым  преподавателем русского языка Леночкой  Скороходовой после посещения её урока в девятом классе. Она уже второй год  работала в Валаамской школе  после окончания того же филологического факультета Петрозаводского университета.  Вплотную Иноземцев  столкнулся с этой симпатичной девушкой во время выборов в депутаты поселкового  Совета, когда Скороходова как член избиркома  под его руководством  работала с переносной урной.  Она тогда поразила его удивительным сходством с популярной  киноактрисой Людмилой  Чурсиной:  такая же лёгкая, изящная фигурка, соболиные брови вразлёт  и пронзительная  синева в глазах. Но уже тогда Иноземцев подметил в молодой  учительнице  некоторую самоуверенность  и повышенную амбициозность.  И сейчас она слушала Иноземцева, нетерпеливо покусывая  ещё по-юному припухшую   нижнюю губу, и в её глазах то и дело появлялось снисходительно-недоверчивое выражение, которым она  как бы хотела сказать: «Тоже мне, яйца курицу учат».
   Иноземцев, конечно, понимал  некоторую  двусмысленность  своего  положения. По возрасту и жизненному опыту он, скорее всего, годился  девушке в отцы. А вот по  педагогическим  навыкам  Иноземцев   бесспорно  проигрывал молодой учительнице.  Поэтому, щадя  её профессиональное  самолюбие, он старался как можно тактичнее  говорить о проведённом уроке, делая акцент  на непосредственных субъективных ощущениях:
- Не знаю, Леночка, но  мне  почему-то  хотелось  бы видеть в учителе-словеснике  человека,  пришедшего  рассказать любопытным  четырнадцатилетним ребятам о самом интересном и уникальном явлении в их жизни – родном языке. А вы  мне  показались всего лишь  строгим  и самоуверенным  мастером, старающимся  только научить  ребят какому-то делу без проникновения  в него, так сказать, всей  плотью и кровью.  Извините,  а вы-то сами,  как пришли в педагогику?
   Скороходова, чувствуя подвох, недовольно поморщилась и с каким-то вызовом  начала оправдываться.
- А чего хитрого?  Пришла,  как и многие мои сверстницы. Поступала после школы в университет  на юридический  факультет, но там же, как всегда,  настоящий бум,   а мне после сдачи экзаменов  одного балла  не хватило. В  приёмной комиссии  пожалели   и   предложили перейти на филологический,  где,  как выяснилось, образовался недобор. Так и стала педагогом-русистом, а после окончания  попросила направление  на этот остров дивный. Мне тогда  многие  сокурсники  даже позавидовали. Как же, экзотика во всех отношениях!
  Последние слова Скороходова произнесла с каким-то надрывом и горькой иронией.  А Иноземцев, почувствовав едва скрываемое ожесточение  в голосе девушки, постарался её как-то  успокоить и подбодрить:
- Не отчаивайтесь, Лена. Вы не первая, попадающая в ситуацию, о которой говорят «без меня меня  женили». Часто и густо люди живут и работают не по призванию и становятся  жертвой непредвиденных обстоятельств. Потом  как-то  обтираются, привыкают...
   Девушка заволновалась, в её взгляде  загорелись  беспокойно-упрямые огоньки:
- А я считаю привыкание в человеческих отношениях самым низменным чувством, приближающим  людей  к состоянию  животных. Не понимаю, как это можно, предположим,  полюбить человека, а потом,  уже в  постоянной  семейной жизни, привыкнуть к нему, как к какой-то вещи. Мой любимый писатель Александр Грин. Я всегда чувствую в себе Ассоль, безнадёжно влюблённую в свою мечту. Вот, наверное, на этих алых парусах своей мечты я  и приплыла на экзотический остров Валаам.
- Обычно так рассуждают женщины, пока они  молоды, красивы и любимы. А потом, после сорока лет, когда они всё чаще начинают  замечать  равнодушный  холодок в глазах  своих мужей...
- ...Они,  в отместку зачастую устремляются  к другим  мужчинам, надеясь найти в них  отблески бывшей любви,- нетерпеливо  перебила его Скороходова.  В её  многозначительном  взгляде  Иноземцев уловил  красноречивый намёк на его отношения с  Алёной, и он тут же попытался перевести разговор в другое русло.
-  А мне кажется, что  мы  всегда должны  верить  в свою мечту.  Как в популярной песне  Юрия Антонова. Без  мечты  человек  превращается  в дерево с обрубленными корнями и постепенно засыхает.
   В голосе  Скороходовой  неожиданно появились исповедальные  нотки:
-Я тоже  на Валаам рвалась всю жизнь, так как  была наслышана о нём, как  об одухотворённом, светоносном  чуде. Да и об учителе я думала, пока поглощала науки в универе, как о каком-то апостоле знания и силы. Но начались монотонные школьные будни вперемешку с бытовыми островными «прелестями»,   менторские   советы престарелых  валаамских педагогов,«трудные»  ученики с умственной заторможенностью, генетически  доставшейся  им от спившихся  дедов-инвалидов валаамского  Дома престарелых. Так постепенно  и складывались  суровые жизненные реалии, далёкие от радужных мечтаний  и пронизывающие  до мозга костей.  И никому не  было дела до моей личной жизни, изломанной ради  высокой миссии педагога. И никому не нужны сегодня  мои  жертвы  ради этого «учительского подвижничества». А ведь передо мной стояла перспектива обучения  в  аспирантуре  и карьера ученого-филолога. Но  вместо этого мне пришлось забыть обо  всех соблазнах городской  цивилизации, бросить любимого человека и уйти  почти  накануне  свадьбы, не узнав сладость русского «горько» и трепет свадебной ночи...
   Иноземцев даже несколько растерялся, увидев, как эта самоуверенная,  молодая женщина в порыве  отчаяния  превращается в беспомощную, готовую расплакаться, девочку. А ведь их судьбы были так удивительно схожи. И опять Иноземцев с затаённой болью подумал  о тех ожиданиях  «новизны», с которыми он  рвался  на Валаам, о не родившемся ребёнке, поруганной любви и так  драматически  оборвавшейся  семейной  жизни. Он понимал, что эта гордая девушка, решившаяся на такую «исповедальность»,   ждёт от него поддержки и участия. Поэтому, слегка волнуясь, он сказал:
- Понимаешь, Лена, для обретения счастья человек должен всегда найти своё место в жизни. Ни в какой профессии, и особенно  творческой, нельзя находиться  всего  лишь в роли любопытного соглядатая. Мы живём с тобой в интересное и сложное время. Естественно, что в век развитого технического прогресса и компьютерно-информационных технологий  некоторые  гуманитарные профессии теряют свою престижность. Конечно, горько сознавать, что педагогика как одна из самых  благороднейших профессий на земле при поступлении в вуз   превратилась в «бесконкурсную». Но, поверь, тем почётнее и ответственнее становится  роль людей, берущих на себя бремя «поводырей общества» и ведущих  его к свету знаний. Забвению  могут предаваться любые имена, но имя своего первого учителя мы  несём с благодарностью в сердце всю свою жизнь...
- Всё это идеальная, красивая сторона учительской  жизни. Однако существует серая, неприглядная  изнанка  действительности, - не сдавалась Скороходова. – Посмотрите, что сегодня творится в системе  образования!  Идёт оголтелая ломка школьных  программ и стандартов, едва успеваешь перестраиваться по новым методическим требованиям. Зачем же нам пять лет втюхивали  в университете мысль  о  превосходстве  системы советского образования?
- Мы часто забываем в оценке того или иного явления  о диалектике, отражающей все противоречия  нашей  жизни  и  незатихающую  борьбу нового со старым. Ведь в любом движении бывают непредвиденные остановки и крутые повороты. Вот и сегодня мы стараемся переосмыслить тот сравнительно небольшой исторический путь, который, как нам кажется, мы победоносно прошагали  за  семьдесят лет. Поэтому и Всесоюзный съезд работников народного образования, состоявшийся в прошлом году, судя по реакции прессы,  напоминал бурлящий котёл. Как я понял из газетных  публикаций, одна, более консервативная часть педагогов,  на  съезде  видела только преимущества и достижения советской системы образования. Другая же, так называемая демократическая оппозиция, критически оценивала пройденный путь, не скрывая накопившихся проблем, – снижение дееспособности образовательной системы, и даже  некоторую деградацию педагога, его неспособность к самостоятельному мышлению и творческому поиску. Какой  выход  видится  сегодня  из образовавшегося  тупика?
   Видимо, Скороходова не ожидала такого эмоционального  отпора, и, несколько стушевавшись, уже более примирительным голосом  проговорила:
- Конечно, с точки зрения теории всё как  всегда выглядит безукоризненно. Но ведь существуют жёсткие реалии  педагогической повседневности.  Думаете,  мне не хочется сделать урок более живым  и интересным? Но для этого нужен разнообразный дидактический материал,  а  у меня в наличии лишь несколько устаревших  потрёпанных таблиц  да сломанный диаскоп. Даже ватманской бумаги для изготовления персональных карточек не допроситься. А ещё эти  особенности  подросткового возраста, когда ученик, уже почти сложившийся мужик, смотрит на тебя, как будто раздевая взглядом...
   Скороходова почему-то покраснела и стала похожей на совсем не искушённую девочку. И опять Иноземцеву захотелось успокоить и приободрить девушку:
- Паустовский как-то сказал, что если писатель не видит того, о чём пишет, то и читатель тогда обречён на такую же слепоту. Поэтому, мне кажется, на каждый урок  учитель должен идти,  как на первое свидание, с некоторым страхом и придыханием. И особенно учитель-словесник. Понимаешь, без этой взволнованности к слову он превращается всего лишь в холодного начётчика, а его ученики никогда не почувствуют живой красоты родной речи...
...Работая над дипломным заданием, Иноземцев мучительно бился в поисках  оптимальной формы урока-экскурсии  по русскому языку. Прозрение пришло неожиданно  после посещения  того памятного  урока Скороходовой, который был посвящён развитию речи и работе над сжатым текстом. И тогда Иноземцев невольно отметил актуальность предложенной темы  и чёткую  ориентацию  молодой учительницы в современных  требованиях  школьной  программы. К тому же,   эта проблема тесно увязывалась с его главной жизненной установкой. Ведь культура мысли  и  языка,  умение человека кратко, точно и ясно выражаться в любых формах – это  всегда двуединая  и взаимосвязанная  проблема,  с  которой Иноземцев по прихоти судьбы был  связан всю сознательную жизнь.  И невольно приходили на память когда-то  многократно правленые заметки и  статьи в городскую газету, мучительное корпение над каждой поэтической строчкой  или  страницей  из  дневника, которые, кто знает, может быть, когда-то станут неотъемлемой  частицей его книг.
 8
   Схема маршрута урока-экскурсии у Иноземцева неожиданно возникла после встречи с Изосимом Пантелеевым возле озера Сисяярви, по берегу которого тянется дорога  на скит Всех Святых, одной из  первых   святынь Валаамского монастыря. Эта трёхкилометровая дорога   была  построена  монахами ещё  в первой половине  прошлого века. Петляющая  среди девственного хвойного леса,  живописных  скалистых  распадков и обширных луговин, она  показалась Иноземцеву  как бы  отражением не только стоического  монастырского служения,  но и местом  пересечения  многих, порой кульминационных,  точек  напряжённой русской  истории. Эта извилистая  дорога  была своеобразным  олицетворением  долгого и сложного  культурно-духовного становления  России.
   Для  изучения и закрепления  маршрута урока-экскурсии Иноземцев  в один из выходных дней  решил  пройти  по  «святому пути» от Монастырской бухты до Белого скита,  останавливаясь  в самых значимых «точках». Спускаясь по каменной лестнице к причалу Монастырской  бухты,  Иноземцев невольно залюбовался  монастырским садом, вплотную  прилегающим к  причалу. Он  уже наполнен  белопенным кипением фруктовых деревьев, а  в  воздухе стоит  тонкий  аромат молодой сирени,  Её  кусты  так густо покрывают остров, что  в этот весенний период с вертолёта он кажется объятым  фиолетово-розовым пламенем.
...Недалеко от причала, на крутом косогоре под сенью многолетних пихт  возвышается  монумент в честь героев-моряков Ладожской флотилии,  принимавшей участие  в защите блокадного  Ленинграда. Как не остановиться здесь и не поклониться памяти тех, кто сгорел в огне одной из самых  жесточайших войн в истории человечества?  Как не задуматься об удивительной, порой драматической судьбе Валаамского архипелага, издревле  втянутого по воле мировой  истории  в многочисленные порубежные войны Русского государства?  Помнит валаамская земля и испепеляющие набеги  скандинавских норманнов, не раз  пытающихся во времена становления Руси огнём и мечом покорить свободолюбивых  новгородцев,   укрепляясь тем самым на обширном торговом пути  «от варяг в греки». Помнит  суровое  лихолетье 1611 года, когда  от  очередного похода  шведских захватчиков остались  одни почерневшие  остовы монастырских строений  и на целое столетие замерли духовная жизнь и церковные песнопения. А потом  по злой иронии судьбы прокатились здесь грозовой волной сразу две войны – советско-финская и Великая Отечественная. Став пристанищем  финно-германских  военно-оборонительных укреплений, горемычная «святая  земля» горела  от бомб и снарядов противоборствующих сторон.
   По бетонным  ступенькам  поднимаешься к памятнику из прямоугольных  гранитных блоков с закреплённым  морским  якорем.  Лаконичная  конструкция монумента  как бы  возвращает нас  в суровые годы войны, когда  Северное Приладожье  стало одним  из  главных форпостов  в борьбе с военно-морскими силами  противника.   На легендарную «дорогу жизни» по Ладожскому озеру уходили молодые ребята, окончившие созданную в 1941 году  на Валааме  школу боцманов и юнг. Для  многих  из них, как свидетельствуют документы,  этот  путь к осаждённому Ленинграду стал   дорогой в бессмертие...
... Дорога сворачивает  направо, к острову Скитскому, где расположен Всехсвятский  скит, названный за свою  изначальную окраску  Белым. Чтобы попасть  на остров,  нужно пройти по  Владимирскому  каменному  мосту, возведённому монахами над  искусственным  каналом,  соединяющим  Монастырскую бухту с обширным  Куккинским  заливом  Ладожского озера.
    Не доходя моста, Иноземцев остановился у знакомой декоративной  скамейки. Оглянулся  вокруг, прикинул – чем не вторая «значимая» точка» для школьной экскурсии? Здесь как раз и просматриваются  природно-исторические особенности  Валаама, а учителю-экскурсоводу нужно  только  умело показать  ребятам  эту живую  взаимосвязь родного языка с  неповторимой красотой  окружающей природы.
   Он  присел на скамейку  и задумался, вспоминая  недавнюю встречу  с  Изосимом  Пантелеевым. Кто предполагал, что для  праведного человека так плачевно  обернётся  последний поход по любимым  «святым» местам. А причина этого драматичного исхода  тянется в глубину веков: уже несколько тысячелетий  люди стараются  найти исконный смысл  жизни  на  нашей планете. Только в поиске  истины  избирают пути  разные. Одни через веру в  Бога и молитвы усердные, как   валаамские монахи. Другие – через дерзкие помыслы и мытарства  служебные: научные   разработки  и диссертации, партийное  и производственное  рвение,   торговые и денежные связи. Кто прав, кто виноват? Попробуй разберись и обожги кого-то  нечаянным укором! Все сегодня  себе на уме, все переполнены  себялюбием  и гордыней!  Не поэтому ли  всё  чаще в человеческие отношения закрадывается  отчуждение,  брат на брата волком поглядывает,  и людские  души оказываются в потёмках?  Ведь человеческая жизнь, по сути, сплошная череда  всевозможных конфликтов - экономических, политических и социальных. Тут, видимо, нужны  особая  перестройка и закалка нашего  интеллектуально-духовного  организма.  А разве  мы - не живая частица окружающей  природы, не звёздная пыль  Вселенной? Но  чаще всего  мы не всегда  осознаём  силы  гармоничного   единения   с природой,  способной наполнить  смыслом нашу жизнь...
  Сбросив задумчивое оцепенение, Иноземцев поднялся  и неторопливым шагом, всё время  оглядываясь по сторонам, двинулся  дальше.  Вход на Скитский остров   обозначен  ярко-красной кирпичной аркой, своей   формой напоминающей старинный женский  кокошник.  Проходишь  мост - и  тебя невольно  охватывает ощущение сказочно-таинственной умиротворённости, далёкой  от  ежедневной бытовой суеты.
   С одной стороны дороги раскинулось  озеро  Сисяярви – самое крупное на Валааме. На его  зеркальной  глади  бурым  пятном отражается  крутой южный берег с  морщинистыми прибрежными  скалами, поросшими  густым хвойным лесом. Дорога на скит  извивается по  более пологому северному берегу, где придорожные  скальные  развалы покрыты седыми  мхами  и лишайником. Они насквозь  проросли мощными, причудливо изогнутыми корневищами вековечных сосен и елей. Но пройдёшь ещё сотню метров – и картина резко меняется, как в калейдоскопе:  неожиданно открывается живописная  прогалина, и  майский  лес  как  будто обнажается.  Пронизанный  золотистыми солнечными  нитями, он  всеми силами тянется к весеннему теплу и свету!
   Молодая трава уже  плотно прикрыла  шелковистым ковром  прошлогоднюю  ржавую  поросль. На солнечных полянках полыхают лиловые крокусы, ярко-жёлтые примулы и голубые  колокольчики, а в болотистых впадинах радуют глаз светло-фиолетовые   россыпи  багульника. Постепенно набирают  цвет  и лесные ягоды  - брусника, черника, голубика.  И кажется, что  изумрудный травяной подстил  леса укрывает чья-то заботливая  рука нарядным бело-розовым  покрывалом. От такой красоты невольно замирает сердце, даже  охватывает лёгкая оторопь, хочется остановиться, оглядеться и чутко прислушаться к радостно-звонкому гомону леса.
   Где-то на полпути от скита на пересечении лесных  дорог торжественным изваянием застыл  восьмиконечный поклонный крест из светло-серого камня,  как бы предупреждая о приближении  к святому месту. Недалеко от обочины  дороги  Иноземцев  заметил на уютной полянке старый замшелый пень. Он  присел, и опять задумался о сценарии будущего урока-экскурсии. Почему бы здесь, возле массивного креста, символа  христианской  веры,  не  рассказать ребятам о становлении православной культуры  на  Руси?  Ведь христианство,  принятое  в десятом веке  от Византии,  несмотря на его религиозно-аскетический  максимализм, несло  в целом для  русской нации  позитивные импульсы, компенсируя  трёхсотлетнее  отставание от высокоразвитой Европы. Хотя в исторической науке по этому поводу до сих пор идёт разброд мнений.  Одни историографы  князя-крестителя  Владимира  возносят до святого ореола, а у других возникает справедливый вопрос: а прав ли был великий киевский князь,   с помощью «топора и меча»  внеся в самобытный славянский мир чуждые  религиозные устои и нравы? Разве христианство  не берёт  начало в религии  древних иудеев, известных, по мнению завзятых русофилов, своим  национальным   самолюбованием и меркантильными нравами? А, может быть, от этого самовластного «крещения»  и пошла наперекосяк вся история Руси, потеряв в иноязычных наслоениях свои  исконные корни?  Один только раскол  внутри  веры  в семнадцатом веке  сколько кровопролитных  треволнений русскому народу  принёс! С тех пор всех  инакомыслящих, вступивших в своевольный сговор против  единого Устава греческого богослужения зачислили в лоно «еретиков»,  презрительно  обозвали «старообрядцами», загнав их в глухие таёжные скиты. Но,  как известно,  история в своих  проявлениях беспощадна, а к прошлому  у  людей иногда бывает претензий невпроворот. Но  разве можно изменить    течение  реки и удержать  бег времени?
   Иноземцев смотрел на строгие  и величественные  очертания  креста, и перед ним  проплывали,  будто живые, видения детства... Его  крестили  почему-то в шестилетнем возрасте. Но до сих пор ярким отпечатком возникает в памяти  волнующее событие  приобщения  к  Церкви Христовой.  Он помнит, как  в таинственном  полумраке  храма  появился лысоватый батюшка в красивом парчовом одеянии с массивным  крестом в руке,  как рокотал в молитве  его бархатистый голос, сливаясь  с торжественным песнопением церковного хора. И волнительная  процедура  «крещения», от миропомазания  и троекратного погружения в купель с «животворящей»  водой до прохождения через «царские врата» алтаря  и ощущения  на груди миниатюрного  нательного крестика  воспринимались  каким-то  светоносным   действом. А  крестик  под белой праздничной рубахой всю обратную дорогу от церкви, казалось, согревал тело каким-то  едва заметным теплом... А потом, по иронии судьбы, на его  груди  поочерёдно появлялись значки октябрёнка, пионера и комсомольца с неизменным  изображением  вождя  революции  и произнесением  торжественной клятвы  на  верность партии и народа. И, как ни странно, все  эти ритуалы  и символы  были  наполнены органическим  духовным единением и пафосом  новой жизни.  Может быть, поэтому  так трудно приходится сегодня тем ребятам, рождённым  в период небывалого  кипения  социальной энергии общества и утверждения новых  коммунистических отношений?  Ведь они, «поскрёбыши войны»,  став невольными жертвами новой «российской смуты», оказались на  «изломе» исторической  эпохи, названной  с  чьей-то лёгкой  руки «перестройкой»,   отчаянно ищут выход  из этого духовно-нравственного тупика...
...А вот, на берегу залива, и знаменитая сосна Шишкина. Здесь всегда останавливаются туристы и паломники, как бы  проникаясь ощущениями  гениального русского художника. Это разлапистое, трёхсотлетнее дерево  когда-то поразило Ивана  Шишкина  своей красотой и величием. Здесь  знаменитый   пейзажист, самозабвенно влюблённый в  родную природу, частенько рисовал свои этюды, мучительно проникая в секреты  «светоносности»  острова, с  его  удивительными  контрастами и самобытной «анатомией» растительного  мира. На конкурсе Академии художеств за картину «Валаамская сосна» Шишкину была присуждена  серебряная медаль...
    Дорога резко пошла на подъём, переходя в заложенную ещё монахами дубовую аллею. У самого скита  она  превращается в небольшую рощу, радуя глаз  переливами нежно-изумрудной  молодой листвы. И невольно  удивляешься  мудрости монастырских насельников, которые  как бы  стремились показать через  «дубовую  крепость»  насаждений  силу и нерушимость православной веры.
...Недалеко от восточной ограды скита, чуть в стороне от дороги, стоит небольшая часовня  во имя Крестных  страданий  Спасителя. И опять Иноземцев  останавливается  в задумчивом оцепенении. И опять память стремительно перемещается на  две тысячи лет назад,  в библейскую атмосферу земной  жизни Иисуса Христа, туда, на палестинскую гору  Голгофа, где проходила мучительная  казнь Сына божьего распятием на кресте. И вновь  Иноземцева  точит  застарелый мучительный вопрос: а можно ли считать реальными и исторически доказанными  те далёкие драматические события на заре новой эры человечества  и кто же тогда прав?  Христианские  богословы, как всегда  отстаивающие своё право на неукоснительную  истину, или  же учёные-историки, убедительно говорящие о существовании некоего «библейского проекта-заговора»,  запущенного  древними хитроумными  иудеями в первых  веках  нашей эры?
    В просветах  хвойных  и лиственных деревьев, со всех сторон плотной завесой окружающих скит, просматриваются  контуры  пятиглавой двухъярусной  церкви с колокольней.  По преданию, она построена  в восемнадцатом веке  игуменом Назарием  на месте  кельи монаха   Александра Свирского, прославившегося  исступлённой верой  и монастырским  подвижничеством  ещё в  пятнадцатом  веке. Церковь по периметру ограждена прямоугольником  монашеских келий  и хозяйственных построек с уже облупившейся во многих местах штукатуркой, через которые ощерилась красноватыми пятнами кирпичная  кладка. Между собой скитские постройки соединены мощной  каменной оградой, замыкая и стягивая весь архитектурный ансамбль  в единое целое    «святыми воротами»  с каждой из четырёх  сторон скита. Последняя побелка скита производилась, по всей видимости,  ещё  до «финского исхода» монахов, но известь как будто намертво въелась в штукатурку и, даже несколько пожухшая от времени,   придаёт  скиту торжественную  просветлённость. Однако «мерзость» полувекового запустения просматривается  невооружённым  взглядом. Полуразрушенные  архитектурные детали храма зияют во многих местах выщербленным кирпичом,  а от церковной  росписи остались невнятные размытые фрагменты.  И только по углам скита торжественно возвышаются,  будто  нетронутые временем,  башни со шлемовидными кровлями. И кажется, что это русские богатыри застыли в дозоре, охраняя  благоговейную лесную тишину и  скитскую умиротворённость…
9
…Иноземцев  в задумчивости бродил по территории заброшенного скита, чувствуя  тихую саднящую боль в сердце. Казалось, что само время  застыло  в этих  безмолвных постройках, когда-то  полных движения жизни и следов человеческой деятельности. И только старый фруктовый сад, не сдаваясь, по-прежнему тянулся  уже замшелой кроной  к теплу и свету, выпуская  бело-розовую кипень  цветения.
    По всему  внешнему периметру скита  тянется едва заметная обходная тропа, заросшая кустами сирени, боярышника и  шиповника. За  южными  воротами  застыли  тоскливым изваянием  полуразрушенные столбики из красного кирпича с остатками кривых  полуистлевших  жердей. Видимо, на этом месте когда-то  находился скитской огород. На это указывают и два небольших заросших осокой и ряской пруда. А недалеко  возвышается  мощное   основание колодца из серого гранита, который, кажется, заботливо сооружался человеческими руками на века.  Отсюда невооруженным  глазом  просматривается  зеркальная  поверхность залива и небольшая деревянная пристань, к которой по крутому склону ведёт одряхлевшая  от времени лестница.
    Неожиданно  на юго-западном углу скита, в полуста метрах от ограды, Иноземцев заметил человека, сидящего на старом еловом пне. Подойдя ближе, Иноземцев узнал в незнакомце  художника  Петра Анисимова. Перед  ним стоял раскладной  мольберт с холстом, и он,  то и  дело бросая сосредоточенный взгляд на скит, тут же наносил кистью на полотне  быстрые, уверенные мазки.
   За свою, почти годовалую,  жизнь на Валааме Иноземцев так  ничего толком и не смог узнать об этом,  сравнительно молодом человеке, чем-то похожим на Есенина. Небольшого роста, такой же «златокудрый», с крупными выразительными глазами, Анисимов выделялся из  всех  жителей  острова удивительно размеренными,  и даже несколько инфальтивными  манерами. Он носил небольшую бородку, эффектно обрамляющую  его красивое интеллигентное  лицо, и относился, скорее всего, к типу мужчин, которые покоряют женщин с первого взгляда. Не случайно, его островные  «романы» стали уже притчей во языцех. Может быть,  этот  лёгкий успех у слабого пола и придавал его спокойно-умудрённому взгляду излишнюю самоуверенность, иногда переходящую в болезненное превосходство над  другими? Да и своей одеждой – короткополой шляпой с пёстрой лентой, модной нейлоновой курткой, замысловато  повязанным шёлковым  шарфом  и изящными полусапожками на платформе– Анисимов как бы хотел подчеркнуть свою  неоспоримую  исключительность.
  Он  окинул  небрежно-рассеянным взглядом подошедшего Иноземцева и заговорил сочным  баритоном:
- Что, Вениамин  Петрович, на валаамскую  природу потянуло? – В голосе Анисимова  прозвучали едва заметные иронические нотки.
- Без природы человек, что птица без  крыльев,- в тон ему  отозвался  Иноземцев.
- Оно так. В красоте рождаемся, с ней и в родимую землю уходим. Только вот незадача: каждый человек  по-своему эту красоту понимает.  Один приходит к ней через интуитивную  потребность души, другие - через божественное  вразумление. Вот сколько не прихожу сюда, а всё не перестаю удивляться   продуманному, созданному рукой человека, ландшафту. Уже  по дороге на скит  невольно замечаешь знаки и символы человеческого участия в этой гармонии - то поклонный крест, то часовню, то диковинную  дубовую аллею как указание на предстоящее чудо.
- Но  как я понимаю, создателем этого чуда является один из  зачинателей «русского стиля»  в архитектуре прошлого века Алексей  Горностаев? Ведь это по его проекту шла основательная  реконструкция  Белого скита при  игумене  Дамаскине.
- Да, по сути, на Валааме  отразилось тогда в какой-то мере зарождение новой  реалистической  школы русского зодчества с параллельным формированием  аналогичного направления в живописи. Как раз в то время на Валааме работали  Шишкин, Куинджи, Левитан, создавая здесь своеобразный «открытый класс» Петербургской академии живописи. В то время  шла острейшая борьба реализма  и  академизма в русском искусстве...
- Но ведь русская  живопись рождалась в многовековых муках  художественных поисков, открытий  и заблуждений, начиная  с иконописи двенадцатого века и кончая  современным  модерном…
   Анисимов оторвался от мольберта и с откровенным любопытством  посмотрел на Иноземцева, видимо, не ожидая  такого  эрудированного  сопротивления. В его взгляде появился  живой огонёк, и, уходя от рассеянной снисходительности, он, подогреваемый профессиональным честолюбием, заговорил назидательно-менторским тоном:
- Об истории искусства  можно говорить бесконечно долго. Ведь эволюция художественного мышления человека  шла несколько тысячелетий, от примитивного схематизма в наскальных рисунках первобытных людей до полноценного,  объёмного и многоцветного изображения  картины мира в  эллинскую  эпоху. Ведь настоящая художественная зрелость в искусстве и литературе приходит лишь с появлением в произведениях   элементов психоанализа  окружающего мира  и деятельности человека  во всей его многогранности и самобытной  индивидуальности. Именно тогда  художественное творчество  становится  полноценным  отражением  природы  и  своеобразным  судом над историей. А на Валааме как раз и прослеживаются эти долгие и мучительные  происки человека на пути многостороннего художественно-образного осознания мира.
- Вы имеете в виду элементы народности  в архитектуре  Горностаева и  живописи Шишкина?
- Безусловно. Присмотритесь внимательно к Белому скиту. Окруженный живой природой с  чередой  искусственных насаждений,  он представляет как бы духовную твердыню, символ незыблемости православной веры. А несколько заострённые, шлемовидные башни по  углам скита,  разве это не отражение былинно-героического эпоса русского народа? Хотя, конечно, как дитя своего времени Горностаев грешит и  некоторой эклектикой. Мы видим в архитектурных линиях и формах, как строгую классическую  законченность, так и  явные наслоения  канонических элементов византийского храмового  искусства. Но иначе и быть не может: любая подсистема  в нашем мире живёт и развивается только  своими  противоречиями. Да и разве всё  гениальное и талантливое – это не прибавка к предшествующему художественному опыту? Разве Рафаэль смог бы написать  сикстинскую  «Мадонну»  без учёта  величайших  достижений  Леонардо да Винчи в его непревзойдённом  шедевре «Поклонение волхвов»? То же самое можно отметить и в творчестве Шишкина. В  его чисто пейзажных зарисовках – самобытное и тончайшее  проникновение в «душу» природы, некая  романтическая просветлённость во взгляде с помощью  цветового и светового решения, максимально приближённого к  живой действительности. Однако  как художник-реалист  он  уже целеустремлённо устремлён к изображению полноценной жизни. Поэтому на его картинах «пейзажная идиллия»  постепенно  обогащается  динамичными  бытовыми заставками, появляются психологически заострённые лица из народных низов. А это уже  прямой вызов академической живописи того же  Брюллова с её нарочито-выпуклой героизацией  жизненных явлений и сановитых личностей.
  Слушая спокойно- размеренные, логически  уравновешенные  рассуждения  собеседника, Иноземцев  между небольшими  паузами, возникающими в разговоре,  невольно устремлялся к литературным аналогиям, вспоминая  противоречивые философско-религиозные  метания русских писателей - Фонвизина и Радищева, Пушкина и  Гоголя,  Толстого и Достоевского. Именно в новой русской  литературе,  возникшей на благодатной почве древнерусских  религиозно-житийных повествований, а  после «европеизации» и  петровских реформ, приведших её к необычайному художественному взлёту, отразился весь узел  социально-культурных и духовно-нравственных проблем России. Русская  литература, наравне с европейской,  постепенно  создала  величайшие  художественные образы и психологические типы, несущие как национальные, так и  общечеловеческие черты. В ней сконцентрировалось  напряжение  всей  русской   истории  с   мучительными  попытками  лучших  умов нации познать объективные законы окружающего  мира и глубину человеческого духа. Передовая русская литература  девятнадцатого  века  в ожесточённом споре  с самодержавием  беспрекословно приняла сторону  угнетённого  народа. Она  задала от его имени всему человечеству  наболевшие  сакраментальные вопросы – кто виноват  и что делать?  А они закономерно возникли в тот момент, когда человечество,  наконец,  осознало  несовместимые с достойным существованием личности  все  парадоксы  экономического угнетения  и социальной несправедливости…
   Встреча с Анисимовым  как будто  всколыхнула в Иноземцеве  всё то «святое», что он мучительно  вынашивал  внутри себя  последнее  время.  Поэтому ему неожиданно  захотелось поделиться всем  наболевшим  с этим умным и талантливым человеком, которому, по всей видимости, тоже очень хотелось этой «исповедальности»:
- Понимаете, Россия всегда находилась между  философски-умудрённым Востоком  и прагматически-рациональным  Западом. Это евро-азиатское географическое  положение наложило отпечаток не только на своеобразие  её культурно-исторического развития, но и на особенности национального характера.  Но ведь и Византия, ставшая  своеобразным детонатором  для взрыва в процветающем христианском мире и расколовшая его на католицизм и православие, была причудливым  симбиозом западной и восточной культур. Приняв от  угасающей византийской  цивилизации  православную  религию, Древняя  Русь вместе с благодатными  семенами просвещения и духовности Востока, брошенными в её  почву неокрепшей государственности,  получила  одновременно и груз  вызревающих  социально-политических  проблем Запада. Христианство, разрушая веками укоренившиеся  родовые обычаи и  языческие верования славян, зародившиеся на  гармоническом  слиянии с живой природой,  идеологически  закрепляло  самодержавную, единоличную и обожествлённую  власть монарха со всеми формами экономического и социального  принуждения. Так формировалось и  укреплялось в Древней Руси под влиянием Византии  самодержавие – «чудище обло, огромно, стозевно», носившее  все признаки  первых  восточных  деспотий. В  Западной Европе, возникшей  на развалинах Римской империи,  исторически закрепилась  частнособственническая  форма землевладения и феодального господства. Они-то и  несли  Древней Руси все нездоровые бациллы  феодально-крепостнического  закабаления, закономерно порождая  всё возрастающую  волну сопротивления трудового населения.
    Анисимов всё время одобрительно помалкивал во время этого запальчивого монолога Иноземцева и только однажды нетерпеливо перебил:
-  А ведь не секрет, что и католическая, да и православная  церкви под  официальным прикрытием  своих  «праведных»,  религиозно-мистических постулатов всегда вынашивали необузданное стремление к неограниченной власти над  миром. Не поэтому ли под  святыми скрижалями христианской веры  в средневековье против других народов  были направлены крестовые походы, организованные Ватиканом, а затем пылали костры инквизиции,  превращая в пепел проявление  разума и  инакомыслия? И разве не после  падения Византийской империи  родилась дерзновенная государственно-православная концепция « Москва – третий Рим»?
    Иноземцев на мгновение задумался над репликой собеседника, а потом горячо продолжал:
- Всё  это так. Однако  не  забывайте,  что  находясь под постоянным благотворным  влиянием  Востока и Запада, Россия  вступала одновременно с ними и  в неизбежный конфликт  за свою  государственную независимость  и национальную самобытность. В  этой  самоотверженной   борьбе отстаивалось не только закономерное  «место под солнцем», но и зарождался  общечеловеческий, универсальный  характер  русской  культуры. Отставая от Европы  по культурному развитию на триста лет в результате татаро-монгольского нашествия, Древняя Русь, сбросив тяжелейшее  ярмо Золотой Орды, устремилась с помощью Петра I навёрстывать упущенное.  Он прозорливо угадал  «европейскую сущность» русского народа и умышленно пошёл на временное  «унижение» перед самодовольной Европой, которая всегда относилась к русским, как  невежественным  «азиатам». Пётр, как никто, понимал: обучение не унижает, если оно направлено на дальнейшее развитие и процветание.
   И опять Анисимов грубовато  оборвал  Иноземцева:
- А разве, перенимая духовный и культурный опыт Запада, Россия тут же критически не перерабатывала европейские достижения в области науки и философии, не  болезненно переживала  взлёты и падения  национально-освободительных  движений  европейских народов?   И  разве не без помощи Европы Россия стала в девятнадцатом веке  одним из главнейших  узлов противоречий  нарождающегося и крепнущего буржуазно-капиталистического  мира?  Ведь  закачивая в  наделённую богатейшими  природными и человеческими ресурсами  Россию огромные капиталы для экономического порабощения, Запад  невольно   передавал  ей просветительские  идеи утопического социализма и опыт освободительного движения,  неосознанно  выступая в роли собственного  могильщика. Благодарно усвоенный русскими  социал-демократами марксизм стал бикфордовым шнуром, подведённым к пороховой  бочке, которой неожиданно для всех стала в начале  двадцатого века «необразованная и отсталая»  Россия…
   Анисимов  замолчал, и, достав  пачку сигарет,  с наслаждением затянулся. Бросив несколько лукавый взгляд на  Иноземцева, он  кивнул  на холст и неожиданно предложил:
-  Может быть, оцените мои живописные  потуги?
   Иноземцев, подойдя вплотную к мольберту, придирчиво скользнул   взглядом по холсту, пытаясь  понять  особенности  содержания картины и авторского  стиля. Она, прежде всего, поражала  отсутствием единого,  строго выдержанного  сюжета. На ней был изображён Белый скит в обрамлении каких-то  причудливых, с потаённым смыслом  фрагментов. В нижнем левом углу виднелся скитский причал, с пришвартованным  военным  кораблём, своими контурами очень напоминающим  легендарный  крейсер «Аврора». Над ним в багровых отблесках заката, с обращёнными  к небу  взглядами,  застыли лики  нескольких  святых, среди которых  вызывающим  анахронизмом   смутно  просматривались  профили Ленина и Сталина. В  правой,   верхней части картины, являющейся как бы композиционным  противовесом левой,  были изображены в резко-гротескной  манере  и   сужающейся  перспективе  лица  главных фигурантов  перестройки - Михаила  Горбачёва,  Александра  Яковлева, Эдуарда Шеварднадзе, Бориса Ельцина, Гавриила  Попова. На  юго-восточном углу скита, недалеко от башни,  шестикрылый  серафим  замахнулся сверкающим мечом над идолоподобной  фигурой   языческого бога, по  испуганному лицу которого катились  крупные слёзы. Все фрагменты  картины были  закрыты густой тенью, и только в   ярко освещённом эпицентре чётко вырисовывалась  остроконечная  крыша  колокольни  собора, верхушку которой венчал  позолоченный крест, рядом с которым развевался  алый стяг Советского  Союза.
   Несколько минут Иноземцев оторопело молчал, а  Анисимов, видимо, явно наслаждался произведённым эффектом картины. Наконец Иноземцев заговорил, медленно подбирая слова, как будто продираясь сквозь дебри  своих зрительских эмоций:
- Первое впечатление  всегда  обманчиво, но меня, честное слово, не покидает ощущение человека, неожиданно  попавшего  на  сатанинский бал  булгаковского Воланда,  где идёт драматическая борьба вселенского добра и зла. А, может быть,  ваша картина  всего лишь  пародия на ту самую  эклектику, которую вы  так прозорливо  подметили  в русско-византийской  архитектуре Горностаева?  Или меня подводит интуиция, когда я замечаю в вашей картине  настоящий «винегрет» стилей, начиная от романтизма и кончая символизмом. А вообще в вашей  работе, как мне  кажется,  просматривается  стремление создать символический образ истории  России, от введения  христианства до нынешней перестройки. Только вот, откровенно говоря, мне не совсем понятно это «любовное» объединение в один гармонический  образ  христианского  креста  и советского стяга на колокольне  храма. Это что, художественная метафора, так сказать,  попытка  примирить с помощью искусства  религию с атеизмом?
   Пухлые, ярко-пунцовые  губы Анисимова  скривились в снисходительно-ироничной улыбке:
- Я не настолько наивен, чтобы мирить волка  с кобылой. Просто, изображая рядом противоположные по своему  изначальному смыслу символы, я как бы хочу напомнить людям о  равноправности существования  религии и атеизма,  о некоторой  однотипности религиозно-философской природы  православия  и коммунистической идеи. Разве вера в Царствие Небесное и коммунизм не преследуют одну  благую  цель – освободить человека от  всех форм  духовного  и социального угнетения?
   Иноземцев  почувствовал, как в нём нарастает привычный полемический зуд и  тут же парировал:
- Знаете, я тоже давненько вышел из фазы наивного  прекраснодушия и уверен, что мир, наполненный социальными язвами и нравственными пороками,  нельзя  преобразовать  только беспрекословной верой  в божественное предопределение, смирением и покаянием перед своей судьбой. Разве православие  пришло на Древнюю  Русь не  как  искажённая идея  раннего христианства, которое с четвёртого века, кстати,  стало  официальной идеологией  рабовладельческого Древнего Рима?  И зачем на вашей картине тогда изображён силуэт  революционного крейсера  «Аврора», выстрел которого, пусть  даже символический, стал началом отсчёта нового времени для истории  человечества?
   Однако Анисимов был непреклонен:
- Не волнуйтесь, я прекрасно помню, кого олицетворяла  в  древнегреческой мифологии богиня Аврора. А свет «утренней зари» для России  почему-то  всегда  проступал на фоне «непроглядной тьмы». Думаю, что и нынешняя перестройка – всего лишь очередная «смута» на извилистом пути  её социального  и духовного преображения.  А, действительно,  почему бы не назвать картину   «Валаамское преображение»?
   От этой  внезапно осенившей его мысли  Анисимов  радостно, совсем по-детски, причмокнул  губами,  и   неожиданно от него повеяло каким-то внутренним  волнением. Золотистые  отсветы полуденного солнца,  пробивающиеся  сквозь  густую   крону старой  ели,  заиграли живыми  бликами  на его аскетическом лице, делая  весь облик  удивительно  одухотворённым и выразительным. И опять, бросив на Иноземцева  полузагадочный  взгляд, Анисимов  несколько вызывающе спросил:
- А вы не догадываетесь, почему на картине  скит  изображён в двух контрастных освещениях:  с востока на него падает нежно-лазурный свет, а с запада он как бы опалён кроваво-багровым озарением?
   Уловив  следы  замешательства на лице  Иноземцева, Анисимов, не скрывая творческого самодовольства, начал охотно пояснять:
- В том-то и эстетическая сила символизма в искусстве!  Она заставляет зрителя усиленно думать, делая его активным соучастником  художника-творца. Я – за мыслящее, действенное искусство!  В этом смысле для меня кумиром  является Николай Рерих, который  приезжал на  Валаам  несколько раз. Его неподражаемые пейзажные зарисовки о валаамской  природе  навсегда вошли в сокровищницу мировой живописи. Помните его картину «Святой остров», на которой изображены крутые  скалы, будто слепленные  из отдельных блоков. В  них как бы застыли лики святых с мучительно вопрошающими взглядами и молитвенно устремлённые к небу?
   Иноземцев хорошо помнил то незабываемое впечатление, которое на него произвело уже  первое знакомство с творчеством  Николая Рериха – оригинальным мыслителем, учёным и художником. Его поразила необыкновенная  эрудиция этого человека, какая-то одержимая любовь,  как к древнерусским  истокам  нашей истории, так и фанатичным увлечением  философией древнего Востока с её  проникновенным  устремлением в «постижение  человеческого духа». Однако  как любая выдающаяся  личность  Рерих  не избежал  некоторой  противоречивости в своих творческих «метаниях» и устремлениях  к «живой гармонии мира». Несколько скептически относясь к  раздробленному многими течениями  христианству, и  особенно прагматическому  аспекту  протестанства, Николай Рерих одновременно терпимо  воспринимал  революционно-освободительные  веяния  Запада, и даже с большим уважением относился к работам  Маркса и Ленина.
   Вопрос, заданный Анисимовым, неожиданно вошёл в сознание  Иноземцева  каким-то пронзительным  и радостным  откровением, полученным  ещё  в детстве при первом  посещении церкви и трепетном  рассмотрении  лучезарного, «святого»  изображения Иисуса Христа с сияющим нимбом вокруг головы.  А потом это удивительное  ощущение «святости» преследовало  детское воображение  Иноземцева при знакомстве со сказкой о храбром  русском богатыре  Илье-Муромце и злодее Соловье-разбойнике. В их  поединке, как узнал Иноземцев позже,  отразилась  священная  борьба русского  народа  с  иноземным  вторжением на Древнюю Русь  поганых степняков-кочевников. Да  и  во время   долгого,  порой мучительного,   «взросления»    слово  «святой» стало для   Иноземцева  неотделимо  увязываться  не только с религией,  но  и такими сокровенными  понятиями, как  мать  и  Родина,  правда и  любовь,..
      Иноземцев  наконец, глухим от волнения  голосом  сказал:
-  Думаю, что естественная   потребность  человеческого познания по своей сути не может быть греховной. А, как я понимаю, наши библейские прародители хотели узнать от райского дерева  познания  всего лишь  правду  о причинах добра и зла и своём человеческом  предназначении в этом  мире. Однако их чрезмерное любопытство  оказалось роковым для  людей и  всей последующей человеческой  цивилизации. Видимо, могущественные и невидимые силы  мироздания   не терпят каверзных  и острых  вопросов. Им проще управлять созданной ими  Вселенной, когда  её обитатели  находятся в состоянии  постоянного  смирения и покаяния  перед  их  наивысшим божественным  авторитетом.   Не потому ли они  самых  рьяных своих поклонников  готовы наделять ореолом  святости?
   Анисимов  смерил  Иноземцева  насмешливым  взглядом, и в его  голосе появились  саркастические нотки:
- Я не стал бы покаяние и смирение  верующих людей выделять в  исключительные  особенности  национального характера.  Ведь  в ореол святых возводились на  Руси  люди не  только за духовные, но и ратные подвиги. Достаточно вспомнить  князя Владимира-крестителя,  Сергия  Радонежского, Александра  Невского и Дмитрия Донского,  валаамского  монаха   Александра  Свирского и протопопа Аввакума. Они в совокупности несли в себе лучшие черты русского человека: патриотизм,  боевой дух, идейную непреклонность, силу самопожертвования  ради высокой цели. Разве сама история  нашего  государства не  является доказательством самобытности русской нации, формировавшейся в суровых климатических условиях, в кропотливом  земледельческом труде и постоянной борьбе с иностранными захватчиками?
   Иноземцев опять почувствовал некоторую «слабину» в рассуждениях Анисимова:
- Однако  корни нашей самобытности -  в евроазиатской природе нашего государства. Хотя  Запад и Восток – не только географические  понятия. Это, прежде всего,  диалектически  развивающиеся и взаимно обогащающие  друг друга центры мира. Все древнейшие религии  возникли  преимущественно на Востоке. Отсюда – и  появление  «божественных заповедей» как извечных нравственных идеалов,  и молитвенная устремлённость к  душе человека,  и призыв  к  его совести. Запад же оказался  более прагматичным и целенаправленным  в ходе  своего  исторического  развития. Именно здесь возникала частная собственность на землю  и первые классовые столкновения народных масс со своими угнетателями.  Великая культура эпохи Возрождения,  построенная  на развалинах Древнего Рима,  объявила человека венцом  Природы и творцом  истории, а на знамени первой Французской революции были начертаны слова, ставшие на века  программой освободительной борьбы человечества от всех видов социального и духовного угнетения…
   Холодная  аргументированность  Иноземцева нисколько не смутила, а, кажется, ещё больше раззадорила Анисимова:
- А  не эти ли западные ценности – прагматизм  и революционность – принесли все беды России? Разве христианская церковь со своими идеальными  божественными заповедями  не  без  помощи огня и меча разрушала на Руси самобытную древнеславянскую культуру? Да и Пётр , своими «европейскими»  реформами повернув Россию лицом к Западу, невольно  расколол страну на извечных «западников»  и «славянофилов». А Ленин, бросив Россию в пожар революции,  ответил, скорее всего, на социально-политические вызовы Запада.  Масла в огонь  подлил и Горбачёв со своей «перестройкой», которая, как мне кажется,  всего лишь  является  очередной  уступкой   русского мира западному прагматизму.  Посмотрите на мою картину.  Не догадываетесь,  почему рыдает языческий бог перед карающим  мечом  ангела?
- Догадываюсь. Однако,  не Достоевский  первым  сказал: «Смирись, гордый человек!» Не только под влиянием христианства  в русском национальном характере формировались такие качества русского характера, как смирение, терпение и покаяние. Они возникали и закреплялись  в многовековой  исторической реальности, когда Древняя Русь принимала удары то «цивилизованных варваров» Запада, то набеги диких  степняков Востока. И в этой  освободительной  борьбе негативная, иногда вынужденная мотивация  в своём поведении, трансформировалась  со временем  у русского человека  в свою  противоположность – самоотверженный героизм, свободолюбие и величие духа. Но русский характер, как и любое историческое явление,  нельзя идеализировать. В нём неизменно присутствуют  в  одинаковой степени  определённая  уступчивость  и гордыня, готовность  к состраданию и покаянию,  бунтарство  и «революционность».  Протопоп Аввакум  восстал не только против  православных  реформ  патриарха Никона, но и  крепнущего церковно-самодержавного гнёта  московских царей и духовенства. Не в порыве  прекраснодушия  провозгласил Достоевский, что  «Красота спасёт мир!». Это было своеобразное заклинание и  протест  передового русского человека против меркантильности  и духовного ожесточения  алчного и извращенного  Запада с его утончённо-фальшивой   юриспруденцией и  показной политической свободой. Поэтому  и философия «непротивления злу насилием» родилась у Толстого в удушливой атмосфере царской России, как реакция  на  буржуазные европейские   революции,  ещё  больше увеличившие  пропасть между народом и властью и отодвинувшие на  неопределённый срок нравственно-гуманистические идеалы, выдвинутые эпохами  Возрождения и  Просвещения…
    После напряженной  глубокомысленной  паузы Анисимов  задумчиво сказал:
- А ведь дорога от Спасо- Преображенского  собора до Белого скита  использовалась монахами в большие православные  праздники в качестве «крестного хода»… Да, нелёгок  для  России  этот «крестный путь»   духовного  преображения.  Сколько было завалов и крутых  поворотов на этом  извилистом  и драматическим продвижении. А сколько ещё  будет?..
… Через неделю черновой вариант  методики  урока-экскурсии по русскому языку  был готов. Встреча  у Белого скита  с художником Анисимовым, его оригинальная, глубокомысленная  картина как бы подтолкнули Иноземцева к единому целевому решению  главного  вопроса, поставленного в дипломном задании – обогатить урок русского языка  органическим единением с окружающей природой, показав через слово живую взаимосвязь  культурно-исторических  событий и явлений, происходящих в сложном и многообразном мире. С черновиком сценария урока Иноземцев ознакомил Леночку Скороходову, и она, польщённая  таким доверием и благодарно улыбаясь,  пообещала, что обязательно  использует  новую форму урока для «экспериментальной обкатки»…
10
   Музейный теплоход, вырвавшись из Монастырской бухты на  просторы Ладоги, постепенно  набирал ход. Чистое июньское небо и  неохватная озёрная  ширь, почти сливаясь, казались  единой  монолитной полусферой. Иноземцев, устроившись на кормовом сиденье, жадно вглядывался  во всеохватывающую небесную глубину, вслушиваясь в  радостные всхлипы чаек за бортом, ощущал удивительное чувство свободы  после восьмимесячного «заточения»  на острове. И всё, произошедшее с ним за это время, – музейный  конфликт с Кузнецовым и уход красавицы жены – теряли свою остроту и драматическую напряжённость.  Окружающая со всех сторон водная стихия   как будто размывала обречённость и уныние, усиливая  ощущение полноты жизни.
    Теплоход слегка покачивало на встречной волне,  и Иноземцев, откинувшись на спинку сидения, в полудремотном состоянии   рассеянно   наблюдал за приближающейся кромкой  горизонта. Вот уже показались смутные  очертания  города Сортавала.  Неожиданно берег качнулся  и, поднявшись над водой,  превратился в  колышущееся изображение. А в центре этой  невесомой, воздушной экспозиции Иноземцев  чётко  разглядел  причудливый  фрагмент  картины  Анисимова -  колокольню храма с  позолоченным  крестом и рядом  с ним советский   флаг с эмблемой серпа и молота.
    Иноземцев, очнувшись от назойливого  наваждения,  даже протёр глаза для убедительности. Где-то подсознательно шевельнулась тревожная  мысль: « Может быть, я просто перезанимался перед сессией, а странное видение на горизонте – всего лишь болезненные галлюцинации?».  Однако  необыкновенное изображение, будто бы мираж в пустыне,  продержавшись  в воздухе несколько минут, также неожиданно  исчезло.    Иноземцев, не  побоявшись показаться  суеверным, всё-таки  решился рассказать о  случившемся  капитану Голышеву, с которым они почти одновременно сошли на причал.
    Тот, уже  успев как всегда  где-то опохмелиться,  и, находясь в радостно-возбуждённом настроении, только задиристо рассмеялся в ответ:
- Никакой  чертовщины в этом явлении не усматриваю. Летние миражи начинаются на Ладоге, когда  над  водной поверхностью озера начинают колебаться  и причудливо играть  прогретые  потоки  воздуха. Особенно при  подходе к берегу. Иногда  кажется, что на тебя движется  какой-то сказочный  замок. А при желании даже мать родную можешь увидеть. Это в зависимости от того,  какие «червяки» в это время  в твоей головушке ползают.
   Улица от причала  к центру города  тянулась  вдоль побережья озера. Иноземцеву  определённо нравился  этот  небольшой, уютный городок, приграничное положение которого с Финляндией  придавало  ему специфический архитектурный облик. Здесь мирно уживалась изощрённая  европейская  готика с простоватым и прагматичным советским модерном. Но больше всего удивляли его чистые  кварталы  и многочисленные придомовые  палисадники, где уже занялись фиолетовым пламенем  кусты сирени, а на клумбах  разноцветными огоньками  загорелись  первые тюльпаны.
   Неожиданно Иноземцев  увидел стройный силуэт  стремительно  приближающейся женщины, и, скорее всего,  интуитивно осознал, что навстречу ему движется Алёна с внушительной дорожной сумкой. Она, видимо, тоже издалека узнала  Иноземцева и сразу же перешла на неуверенный  семенящий шаг, а, поравнявшись с ним,  остановилась и обожгла  горделиво-вызывающим  взглядом.
   От этой непредвиденной  встречи у Иноземцева перехватило дыхание. Он жадно всматривался в исхудавшее лицо жены,  которое при  беспокойстве  всегда наполнялось каким-то особым очарованием. Они стояли, не в силах справиться с охватившим обоих волнением. Наконец Алёна заговорила:
- А ты, наверное, на последнюю сессию собрался?
-Да вроде бы того. А ты на Валаам?
-Да, устала до чёртиков. Только вчера сдали музейную экспозицию. Вот иду пораньше на теплоход. Может быть, удастся  часик-другой  вздремнуть  в пассажирской каюте.
   Иноземцев  почти на  полудыхании  вслушивался  в родные интонации её голоса. Однако, как бы наперекор светлому и трепетному чувству, которое всегда вызывала у него  эта женщина,  где-то в тайниках его души всколыхнулась  обида за её предательство.  И  горечь оскорблённого мужского самолюбия  неожиданно вырвалась  наружу жёсткими  словами:
- Что-то не замечаю рядом  кота  Базилио, преданного друга и соратника по экзотическим  жизненным приключениям…
   Алёна  вспыхнула, но тут же, подавив  нездоровую реакцию, ответила как всегда в своей  дерзко-ироничной манере:
- А сладострастный котик продолжает свой вояж по стране Дураков, охмуряя наивных и придурковатых особей  слабого пола. А ты, Иноземцев, остаёшься  всё таким же неисправимым  блюстителем  справедливости  и непорочных идеалов.
- Я не меняю принципы и идеалы, как  рваные носки, а также не  бросаюсь в объятия  каждой  смазливой  девицы…
- Иноземцев,  меня всегда  удивлял твой  благородный  моральный  стоицизм. Наверное, святой остров Валаам не случайно был выбран на твоём  тернистом  праведном пути?
  Её губы  дрогнули в какой-то  измученной  улыбке, и она,  не находя слов, пошла дальше. Но, видимо, почувствовав его  тяжелый  провожающий  взгляд, она неожиданно обернулась, посмотрев на него  с каким-то потаённо-нежным  вызовом. И он вдруг вспомнил:  именно так Алёна посмотрела не него  тогда в Железногорске, когда они, прижавшись друг к другу,  возвращались  с работы домой в набитом до отказа  автобусе. И ещё тогда Иноземцев сделал очень важное и неожиданное  открытие:  так проницательно-жертвенно женщины смотрят на мужчин, когда признаются в любви или прощаются  навсегда.
   «Неужели она меня ещё любит? – с какой-то  мучительной  надеждой думал Иноземцев, медленно  бредя  к автовокзалу.
   Взяв билет на ближайший рейс до Петрозаводска, Иноземцев направился в промтоварный  магазин.  Ещё на валаамском причале  перед самым отходом теплохода появился  Кузнецов и торопливо сунул ему  заявку и доверенность на  закупку некоторых товаров первой необходимости.
-  В магазине уже  несколько неоплаченных счетов болтается,- сказал Кузнецов на прощание с каким-то угрюмым раздражением в голосе. – Почему-то  после ревизорской  проверки  Министерство культуры  вообще  приостановило  финансирование музея по хозяйственной статье бюджета.  Да и Михайлов в Петрозаводске  всё решает какие-то неотложные дела, а по телефону бормочет что-то невразумительное  и кажется растерянным  католиком, случайно  попавшим на православную исповедь. Но  ты мужик  проницательный, бабский норов за три версты чуешь. Извинись перед  заведующей магазином Куликовой за непредвиденную задержку оплаты, надави на больную женскую мозоль. Она  из покладистых, от коробочки дефицитных конфет не откажется. А вообще,  тебя перед экзаменационной сессией  надо бы  по всем правилам послать  к чёрту! –    Кузнецов  попытался  закончить разговор шуткой,  но  в его водянистых  глазах стояла привычная  похмельно-напряжённая  пустота.  И его игривые слова для Иноземцева  почему-то потеряли иносказательное значение,  приобретая  прямой, сокровенно-горьковатый  привкус…
   Чтобы попасть в магазин, Иноземцеву пришлось  преодолеть двухсотметровый мост над узким заливом Ладожского  озера, который  как бы разрезал небольшой городок на две неравные части. Заведующая  магазином Куликова, симпатичная синеглазая блондинка бальзаковского возраста  приветливо улыбнулась  Иноземцеву, как старому знакомому. А увидев  в его руках коробку  шоколадных конфет,  тут же кокетливо заворковала:
- Неужели у наших непогрешимых островитян, наконец,  появились денежки, и они решили  всерьёз  отовариться?  Слышала я о серьёзной финансовой проверке, проведённой в музее. Небось, до сих пор  от страха не отошли, редко в гости стали захаживать? Да,  крутые времена наступили. Контроль и гласность на каждом шагу. Но, как говорится, всё в нашей жизни течёт, изменяется. Авось, переживём и эти  крутые перестроечные  времена.  Как там наш драгоценный Олег Григорьевич поживает? Всё такой же идейный  и  деловой? Поговаривают, что даже в народные  депутаты  пробился,- в  глазах Куликовой  появились  озорные смешинки, а  ярко накрашенные губы искривились в иронической  улыбке. – А, может быть, по рюмочке  «чаю» за встречу?
   Хмельное   застолье  не входило в планы  Иноземцева, но вспомнив о главной цели своего визита, он не стал сопротивляться  назойливой напористости  Куликовой.  Он всегда  доверял житейскому опыту и, наверняка,  знал, что  почти любая  женщина под хмельком  теряет самоконтроль, а её язычок обретает качества неуправляемого механизма, работающего  вразнос.
  Куликова достала из  бара миниатюрные  рюмки  и початую бутылку армянского  коньяка, и,   поставив  розетку с кусочками лимона, раскрыла принесенную Иноземцевым  коробку конфет.
    После выпитого  коньяка Куликова сразу же преобразилась, её глазки  маслянисто повлажнели, а в интонациях появилась доверчивая   откровенность. Иноземцев сразу же попытался  перевести разговор в нужное русло:
- А знаете ли вы, уважаемая Антонина Петровна, что в результате музейной проверки комиссия   недосчиталась  нескольких  единиц бытового инвентаря, закупленного в вашем магазине? Но главный конфуз в том, что все приобретённые товары по вашим документам  оприходованы в складском журнале музея  при их фактическом отсутствии. Как будто они куда-то испарились  во время  транспортировки  из  города  Сортавала на остров Валаам.
   Куликова  беспокойно заёрзала на стуле, её лицо  покрылось нездоровыми багровыми пятнами.  Дрожащими  руками налив коньяк, она залпом опрокинула  рюмку, и неожиданно, не скрывая   раздражения,  стала  оправдываться:
-А с  меня какой спрос? Был здесь недавно следак из ОБХСС. Наглый  такой и въедливый, как чёрт. Всё вынюхивал  да расспрашивал о наших торговых отношениях с  Валаамским музеем. Всё приходские и отпускные  накладные мусолил. Да, видимо, не найдя криминала, несколько  разочарованный, он удалился восвояси. Думал, что я перед ним так и расшаркаюсь. Слава Богу, из наивных девочек уже давненько  вышла, как-никак, а в торговле двадцатый годок держусь – комар носа не подточит. Конечно, догадывалась, что шустрый  Кузнецов с полученным товаром какие-то шакли-макли крутит. А потом смутно начала догадываться, почему  после выдачи товара  музею на нашем складе  нередко появлялся директор  скупочного  магазина и о чём-то деловито шептался с Кузнецовым, передавая  ему подозрительный незапечатанный  конвертик. А после отправки товара  они с нашими  молоденькими  продавщицами частенько  пьяные оргии закатывали.   Кузнецовскую идейность тогда, как рукой снимало, а  в голову ударяла застарелая кобелиная блажь. Что ни говори, а мужичок он ещё в соку…
   Куликова  вновь  наполнила рюмки, и,  выпив, уже, кажется, не сдерживалась в  своём похмельном  откровении:
- Скажу честно, Петрович,  торговля – дело тонкое и тёмное, при желании всегда можно кусочек хлеба с маслом урвать. Тем более, при  современном  круговом дефиците, скажем, той же мебели или  электробытовых товаров. Да и при нищенской зарплате тех же музейных работников. А запретный плод, он ведь  всегда сладок. И как реально можно проследить движение товаров от нашего магазина до того же сортавальского  причала? Да и на музейном складе можно с полученным товаром чудеса творить, если намеренно закрывать  глаза на  правила по учёту и контролю  материальных ценностей. Как говорится, не пойман – не вор.  Вот пусть теперь и пошевелится наша доблестная милиция.  Кто знает, может  быть,  и проявится след  ваших драгоценных  инвентарных  утечек…
   До автобусного  рейса оставалось около  двух часов, и Иноземцев решил прогуляться по городу. Конечно, в общих чертах с историей  Северного Приладожья он был знаком ещё, изучая в университете историческую грамматику и особенности угро-финской  культуры. Да и каждый раз, бывая в районном  центре по неотложным музейным делам, Иноземцев узнавал что-то новое об этом  уникальном  приграничном  городке, потихоньку прикипая  к нему  всей душой.  Его,  полная драматизма судьба, была  проникнута  духом  какой-то  особой  исторической и географической  самодостаточности.  Ещё при первом знакомстве  он  показался Иноземцеву олицетворением удивительного   слияния   трёх самобытных культур – русской, шведской и финской.  Это слияние отразилось даже в трёхзначном названии  города в разные времена: шведском – Сордавалла, русском – Сердоболь и финском – Сортавала. А частую смену названий  как бы  объясняла  геральдика  его герба – два скрещенных воинских копья  как символ постоянной  многовековой борьбы за своё существование…
   Вторично  перейдя  мост и неторопливо  передвигаясь по центральной улице города, Иноземцев неожиданно поймал себя на мысли, что многолетнее бродяжничество «по городам и весям»  сделало его не только любознательным путешественником, но и привередливым философом.  Проплывающие под крылом самолёта,  будто кадры замедленной киносъёмки, городские  и  сельские поселения  казались ему всегда аккуратными пчелиными сотами, где неустанно кипели жизненная энергия  и инстинкт самосохранения. И тогда время  как будто начинало обратный отсчёт туда, в древнее Междуречье, где ещё за несколько тысяч лет до нашей  эры возникли первые города как очаги человеческой цивилизации. И к нему  приходило чёткое  и ясное понимание: города, как и люди, рождаются  и умирают. Многие из них неумолимое  Время уже стёрло с лица земли. Другие живут и поныне – одни в археологических останках, другие,  обновляясь и затвердевая  в стекле и бетоне  на века вехами человеческой жизнедеятельности.
   Вот и здесь, на древней карельской  земле,  история оставила свои неизбывные следы. Пожалуй, не сыщешь в Карелии  места,  известного  более  напряжёнными боевыми  действиями, чем Сортавала - этого живописного  пятачка земли, вытянутой подковой опоясавшего  скалистый берег залива Ладожского озера. Здесь в средние века не раз  сталкивались русские и шведские воины  в битвах  за пограничные земли Новгородской  республики,  борясь за важнейший стратегический пункт на обширном  торговом пути «из варяг в греки». Не раз русские  укрепления  переходили  в руки  воинственных викингов, пока в 1632 году после самого продолжительного Столбовского перемирия со шведами к ним не  перешла  территория   Корельского уезда. Тогда шведский король  и  решил на побережье залива Ладожского озера  заложить  новый город. Одна из версий его  названия  шведское слово «Sorddavala” трактуется в переводе, как «власть чёрта» и связана с разрушением  шведами-католиками  в 1611 году Валаамского монастыря как важнейшего  центра православия  в Приладожье.  Дескать, «бесовские силы», покинув остров, перебрались и успешно обосновались  на северном побережье Ладоги. Однако  «служители дьявола» не смогли помешать Петру I восстановить Валаамский монастырь после почти столетнего запущения,  И не случайно Сердоболь после этого превратился в один из важнейших православных и  торгово-культурных центров на Северо-Западе Российской империи. Это отсюда на отделку её новой столицы Петербурга  шли отменный деревянный тёс из карельской берёзы, серый гранит,  белый  и  зелёный мрамор.
   Бродя по городу, Иноземцев всё время отмечал  какой-то особый дух космополитизма, где более, чем за пять веков образовался удивительный симбиоз языков, религий и культурно-бытовых традиций. Ведь город  Сортавала  за время своей истории  четыре раза менял государственный статус, и, войдя сразу же после войны в состав советской Карелии,   в разные времена принадлежал Швеции, Финляндии и  Российской империи. Эти постоянные «перевоплощения» и отразились на его внешнем облике:  Сортавала прочно удерживает звание «архитектурного музея под открытым небом». Здесь одновременно уживаются народное деревянное зодчество и современные постройки из стекла и бетона, а старинные  одноэтажные особняки то и дело перемежаются с многоэтажными  кирпичными  зданиями, выполненными  практически  во всех европейских стилях, от неоклассицизма до северного модерна и советского функционализма.
    За несколько приездов в город  Иноземцев сумел познакомиться  с его  некоторыми достопримечательностями, и теперь шёл, останавливаясь только  возле особо значимых архитектурных памятников. Сразу же за мостом  Иноземцев   в некоторой задумчивости постоял  возле  оригинального  здания с белоснежным фасадом, от которого при ярком солнечном освещении, казалось, исходило трепетное сияние.  Здесь сразу же после войны  разместился гарнизонный Дом офицеров,  а само здание имело  интересную и драматичную историю. За сто с лишним лет оно претерпело тройное архитектурное перевоплощение,  в каждом из которых время  оставляло свои неповторимые следы.
  К концу прошлого века на этом месте  на пожертвования  вновь созданного  акционерного общества была построена деревянная гостиница с клубом. Но уже в начале двадцатого века  обветшавшее здание было  снесено и на его месте воздвигнуто  импозантное   кирпичное  здание в стиле романтического модерна. Где-то за год до революции в гостинце  проездом из Санкт-Петербурга останавливалась семья Николая Рериха. А через некоторое время волею  судеб знаменитый художник, философ и археолог, страдающий острой формой туберкулёза, возвратился сюда для длительного лечения  у светила  финской медицины того времени  Густава Винтера.
   Архитектурные контрасты особенно были заметны в центре города. Рядом со старинным деревянным  зданием пожарного депо  привлекало внимание  мощное каменное строение с башенками по углам и островерхой черепичной крышей, чем-то напоминающее древний   замок. В его архитектуре чётко просматривался  стиль финского национального романтизма. До войны  в нём  располагался  сортавальский филиал объединенного  Финского  Банка, а сейчас здесь  находилась почта. И вдруг повеяло от всего этого волнительным  воспоминанием  юности, когда Иноземцев, окунулся в сказочный, полный романтики мир скандинавских сказаний, прочитав  книгу  шведской писательницы  Сельмы Лагерлёф «Сага о Йёсте  Берлинге».
  Видимо,  внезапно охватившее  Иноземцева воспоминание, и привело его в небольшой скверик, в центре которого стоял бронзовый памятник  легендарному рунопевцу, герою карельского народного эпоса «Калевала»  Петри  Шемейкко.  С могучим,  «сократовским» лбом и широкой окладистой  бородой он восседал на постаменте  с древним  музыкальным  инструментом в руках – кантеле, напоминающим обыкновенные русские  гусли.
   Иноземцев присел на скамью, стоящую недалеко от памятника.  Он сидел, чутко и задумчиво  вслушиваясь в тихий  шелест деревьев,  думал о непреходящем течении  Времени. Неожиданно  на память  пришли проникновенные стихи  в прозе  Николая  Рериха, которые  он недавно обнаружил  в одной из монографий по истории Северного Приладожья: «Великое сегодня потускнеет завтра, но выступят священные  знаки тогда, когда нужно».
  Кто знает, как сложилась бы судьба Николая Рериха, если бы не  благоприятный климат Приладожья да не профессиональное мастерство молодого доктора-экспериментатора Густава Винтера. Может быть, и не состоялось бы  продолжительное путешествие учёного и поэта в Индию, к заснеженным вершинам  Гималаев, где родился уникальный философский труд «Живая этика»,  в котором Рерих  пытался найти «таинственные знаки»  понимания и обновления мира?
   Иноземцев сидел и всё думал об удивительном  органическом слиянии  всего  сущего в этом  мире. Значит,  и его сравнительно короткая жизнь со всеми её мытарствами и переездами, и «богоявленный»  Валаам, его трудная любовь к Алёне, и пламенные поэтические строки Николая Рериха были всего лишь отражением сложного   космогонического  движения, называемого жизнью.  Только куда мы движемся? И почему-то  тихий  шёпот деревьев в парке  вдруг показался Иноземцеву  голосом самого бегущего и неуловимого  Времени…
…Через три часа Иноземцев уже подходил  к старинному  двухэтажному  особняку, где находилось общежитие  филологического факультета Петрозаводского университета…
11
   Несмотря на сравнительно тёплый  июньский день,  в высоких полутёмных коридорах общежития стояла  свежая прохлада: солнечное тепло с трудом пробивалось через мощные стены  деревянного дома, обшитого снаружи добротным тёсом и выкрашенного  в светло-коричневый цвет. К тому же большие прямоугольные окна особняка были почти наглухо  прикрыты  густой кроной старых тополей,  берёз и клёнов, по периметру окружающих фасад. А с окон второго этажа  сквозь деревья  просматривалась нежная синева Онежского озера, и, казалось, что по всей линии горизонта, почти  неотделимого от  водной  поверхности,  стоит едва заметное свечение.
    В общежитии Иноземцев уже шестой год неразлучно квартировал  с коллегой по университету Вадиком  Ильинским, который,  собственно,  и стал главным инициатором «валаамского» вояжа  Иноземцева.
   В небольшой  подсобной комнате на первом этаже, где  находились столик вахтёра и стенд с ключами от комнат,  никого не было, кроме дремлющего в старом потёртом кресле лохматого кота  Макса. Минут через пять  в комнате появилась  комендант общежития Надежда Ивановна,  светловолосая женщина  лет пятидесяти  в рабочем халате с ведром и шваброй в руках. Несмотря на зрелые годы и небольшую полноту, она вполне тянула на ту самую «ягодку»,  которую при встрече мужчины провожают тоскливо-вожделенным  взглядом.  Увидев   Иноземцева,  она приветливо улыбнулась и, согнав кота, устало  присела в кресло.
- А вот твой  шебутной сосед по комнате  ещё позавчера прибыл, - сказала она с едва заметной ухмылкой.- Да уже с утра куда-то убежал: то ли в университет, то ли опять по амурным делам.  Вчера ведь, шельмец, опять какую-то молодуху приводил.  Ведь  на первом  курсе верным  женатиком  притворялся, а  сейчас с бабами напропалую крутит. Неужели будущую педагогическую  профессию на практике осваивает?
- И чего это вы, Надежда Ивановна, так Вадима невзлюбили? Уже шестой год на него бочку катите.
- От того и невзлюбила,  что уважаю  простых людей, без всяких там закидонов, А Вадик твой говорит вроде бы и  ладно, а в глазах лукавые хитринки бегают. Сразу видно: мужик сам себе на уме.
   В ответ на такие бесхитростные доводы Иноземцев откровенно рассмеялся:
- К сожалению, сегодня такой психологический  типаж  в нашем обществе моден.  Разве забыли, что простота хуже воровства?
- Простота,  она разная бывает. В народе говорят: один дурень в своей простоте такое заварить может, что и троим умным не расхлебать. Но ведь под дурака и  «косить»  можно. Например,  говорить просто и красиво, а дела совершать никчёмные. Вон как сегодня  власть задушевно с народом разговаривает!  А государственного  дела коснётся – один  пшик получается.  В стране – полный  бардак, дефицит властвует  везде: и в магазинах, и на кладбищах.  Одна смехота:  коров на селе  кормят травяными  таблетками, а случают пипетками. Я вот, к  примеру,  и швец, и жнец,  и на дуде игрец,  за троих вкалываю -  за себя, вахтёра и уборщицу, Как говорят сегодня, - полная  кооперация и самофинансирование!.. Только в  кошельке почему-то не прибавляется.  Как же!  Перестроились дальше некуда. Да ладно, что тут на судьбу сетовать. Нашему народу горемычному не привыкать  к «перестройкам». А ты пошёл бы и  передохнул  с дороги. Ведь, кажись, не на гулюшки приехал…
    Иноземцев по гулкой деревянной лестнице поднялся на второй этаж в свою комнату  со скромной меблировкой и  большой круглой печью, обшитой металлическим  каркасом.  Он сложил в прикроватную тумбочку привезённые  туалетные принадлежности и книги, ощущая, как всегда, сладковато-тревожную озабоченность в предвкушении напряжённых университетских будней. Потом спустился  вниз, и, выйдя из общежития, торопливо направился  в ближайшую районную библиотеку, где он всегда пополнял необходимый для учёбы запас книг.
   Возвратившись  из библиотеки, Иноземцев около часа  тщательно штудировал конспект по научному коммунизму, государственный экзамен по которому все студенты должны были сдать перед защитой диплома.  Затем  он бегло полистал учебник по истории современной  русской литературы, зачёт по которой он бездарно провалил  во время  прошлогодней  сессии.  Поверхностно познакомившись по  «толстым» журналам  с  современным литературным процессом и небрежно обойдя произведения  писателей, ранее находившихся в цензурной опале, Иноземцев явился на зачёт по русской литературе, как всегда надеясь на извечное студенческое «авось».
…Он сидел перед молодым доцентом кафедры русской литературы Виктором Яковлевым, которого все студенты откровенно уважали за эрудицию и корректное обращение, и нагловато пытался «запудрить» ему мозги огрызками своих  знаний.  Всегда спокойный и выдержанный, Яковлев  вежливо прервал  студента,   щурясь умным, проницательным  взглядом через стёкла очков:
- Иноземцев,  я уважаю ваш возраст и вашу изумительную способность выходить сухим из  воды  в самых экстремальных жизненных ситуациях. Но я также очень уважаю литературу и помню вашу  оригинальную  курсовую  работу об  особенностях лексической цветописи  в произведениях  Константина Паустовского.  Я мог бы, конечно, поставить вам  «дутый» зачёт. Но сегодня, извините,  уровень вашей подготовки по ведущему предмету несколько отстаёт от программных требований…
    Иноземцев открыл  принесённый из библиотеки журнал  «Наш современник» и углубился в повесть  Валентина Распутина  «Пожар», которую он так и не успел дочитать на  Валааме. За время обучения в университете  Иноземцев выработал особую методику освоения  художественных  текстов. По ходу проникновения  в  содержание  произведения он как бы включал в работу дополнительное  «аналитическое мышление». Оно и помогало ему во время продолжительных  пауз усиленно размышлять над прочитанным текстом  и  вносить  в блокнот  ремарки с оценкой  художественно-стилистического  почерка  того или  иного  писателя.
   С  произведениями Валентина Распутина  Иноземцев познакомился сравнительно недавно, прочтя  его  нашумевшую повесть «Прощание с Матёрой».  Судя по реакции критиков и читателей,  она  по всем параметрам тянула на один из «бестселлеров  года». Естественно, в  идейно-эстетическом содержании произведения  и творческом почерке автора  просматривались яркие отпечатки «перестройки»,   та устремлённость к творческой  свободе в литературном  изложении,  смелому и неординарному осмыслению  «перекосов»  советской  истории  в её «социалистической  упаковке».
    Погружённый в чтение, Иноземцев даже вздрогнул  от неожиданности, когда дверь распахнулась, и в комнату, не вошёл, а влетел как всегда стремительный и отличающийся от сокурсников своей  эксцентричностью Вадим  Ильинский.  Он всегда выделялся какой-то нарочитой  «импозантностью»  в мужской половине  филологического  факультета, на котором  по  уже  сложившейся  традиции  «верховодили» представители «слабого пола». Вот и сейчас  на нём была модная нараспашку  ветровка, а коренастое, накачанное  тело спортсмена под самое горло облегала  ярко-бордовая водолазка, которая эффектно контрастировала  с плотными  синими  джинсами и белыми  кроссовками с тёмно-коричневыми  кожаными  вставками.
   По всем признакам, Ильинский находился под  небольшим  хмельком, потому что после его вторжения  по комнате пошёл острый спиртной душок. Увидев Иноземцева, он попытался  изобразить на своём широкоскулом лице с небольшими усиками приветственную улыбку. Однако его нагловато-насмешливый взгляд  небольших  светло-карих  глаз только блудливо скользил по лицу Иноземцева, а из гортани то и дело сыпались   слова,  явно  не  претендующие на дружелюбный юмор.
- Большая земля приветствует аборигенов святого  острова Валаам! – Как живёте-можете, ладожские подвижники?  Доходит ли до экзотического архипелага  свежий  ветер перестройки?  Всё  на таком же высоком  идейно-профессиональном уровне вершатся  праведные музейные дела?- небрежно-торопливо спрашивал он,  бросив на свою постель элегантный  коричневый  дипломат.
- После твоего скоропостижного бегства вроде бы ещё не оскудела земля валаамская,- резковато ответил Иноземцев, как всегда несколько болезненно реагируя на заносчиво-насмешливый тон своего  одногруппника.- Как же, наслышан от  живых свидетелей о твоей  благородной деятельности в Доме инвалидов, в котором, ты, оказывается, в чине зам директора  ходил. Думаю, что драматичная судьба тех людей будет всегда отзываться тревожным эхом нашей  истории.  Разве  их  когда-то  не  предусмотрительно  упрятали на остров?  А потом, когда Валаам превратили во  всесоюзную туристическую Мекку,  этих инвалидов-изгоев с твоей помощью сплавили на материк, подальше от любопытных туристических  взоров.  Понимаю, конечно:  несколько бесперспективно и аморально  зарабатывать  деньги в государственный бюджет на искалеченных  человеческих судьбах. Безусловно,  не тот уровень  зрелищной эстетики.
- А ты всё такой же  неисправимый и ершистый правдолюб, - не снижая язвительности в голосе,  парировал Ильинский, машинально переодеваясь и натягивая тонкую футболку и спортивные брюки. -  Думаю, что на жизнь нужно  смотреть более упрощённо. Помнишь у Есенина? «Жить надо легче, жить надо проще, всё принимая, что есть на свете…».  Бери пример с меня. И по служебной линии успешно  продвигаюсь – вот недавно в первые секретари райкома  комсомола продвинули. Сам понимаешь, работы невпроворот:  на дворе кипит перестройка. Да и после Валаама как-то на жизнь стал несколько по-другому смотреть. Наверное, проникся  красотой природы и духовным светом бывшей монастырской жизни. Вот  и Библию иногда почитываю, и в церковь  без  зазрения совести  захаживаю. Как  понимаешь, воинственный атеизм постепенно изживает себя в политике государства, особенно  после празднования тысячелетия православия на Руси.
   Иноземцев не смог сдержать иронической усмешки:
- Ты, Вадик, уникальный человек, как говорится, безо всяких усилий  можешь  пребывать в двойном   измерении: и социалистическую идеологию  не отвергаешь,  и к библейским истинам  уважительно относишься. Только  с какой  совестью  при такой идейной раздвоенности  пойдёшь сдавать государственный экзамен по  научному коммунизму?  Вот смотрю на тебя и думаю:  из-за таких подпольно- идейных «хамелеончиков», скорее  всего, и пошли разногласия  в социалистическом строительстве  нашей страны, а эталоном общественного обустройства  где-то исподволь  становится прогнившая западная демократия  с её  лицемерными «общечеловеческими  ценностями» и безукоризненной   рыночной экономикой.  Наверное, помнишь по  Валааму работника музея Кузнецова?
- Как же, Олег Григорьевич, - колоритная  фигура,  стойкий солдат идеологического фронта,  бдительно стоявший  когда-то на  страже госбезопасности родного  Отечества.  А на Валааме, представь,  начинал с музейного завхоза, и только  потом выбился  в  секретари  поселковой парторганизации. Это он помогал мне укреплять комсомольскую команду на острове. Да вот только к стакану да тёмным  делишкам  некоторую  слабость имеет.  И, грешным делом, показалось мне, что он на Валааме не случайно появился. Однажды по пьянке  разоткровенничался, всё жаловался на  бывшую муторную жизнь кэгэбешника, идеологическую  « закрепощённость» правоохранительных органов. А потом, как на духу признался, что имеет некоторые  « очень плотные»  контакты с Ленинградской епархией, и, дескать, вскоре на острове будет прикрыта «музейная лавочка» и восстановлена монастырская жизнь. Да чего только не наговорит человек  в пьяной  запальчивости…
   Такая информация  буквально  огорошила  Иноземцева:
- Да, Вадичка, ты мне раскрыл глаза на многие вещи. Однако  не похож  Кузнецов на  наивного глупца, пускающего слова на ветер. Однажды, видимо, проверяя меня на идейную бдительность, он поведал мне пикантные подробности о  жизни кремлёвской элиты. А  он как работник  КГБ  был в  «очень плотных»  контактах  с самим Андроповым, который  свою партийную карьеру начинал здесь, в Петрозаводске. После злополучной  советско-финской  войны  и образования  Карело-Финской автономной республики  Юрий Владимирович  ходил в комсомольских и партийных вожаках, даже учился одно время на нашем факультете, а в   пятидесятые  годы  его как одного из партийных выдвиженцев республики  двинули  в Москву для покорения  «кремлёвских высот». Как видишь, мы до сих пор как бы  ходим под его величавой загробной  тенью. А вот  в  его восхождении  по крутой   карьерной  лестнице принимал самое трогательное участие  не  кто иной, как Отто  Вильгельмович  Куусунен, славное  имя которого носит наш   университет.
- Во  как!- не на шутку удивился  Ильинский.- Однако,  в символическом  клубке  времён и событий   мы с тобой оказались. Как я понимаю, Куусинен, Андропов и   Горбачёв – это звенья одной цепи?
- Правильно понимаешь. Только Куусинена до сих пор многие  кремлёвские чиновники считают знаковой, а может быть, и роковой фигурой  для мирового коммунистического движения двадцатого века. Говорят, что он был великим стратегом тайной, закулисной игры, направленной, как правило, на достижение своекорыстных политических  целей.  Потерпевший  в двадцатые годы сокрушительное  фиаско вместе с другими лидерами социал-демократической  партии   Финляндии,  Куусунен  тут же  переметнулся в советскую Россию,  войдя  в ближайшее  политическое  окружение Ленина и Коминтерна. Но истинную политическую сущность он проявил уже после смерти  Ильича. Артистически подыгрывая  политическому тщеславию  Сталина  в борьбе с троцкизмом, он как один из руководителей Коминтерна вел тонкую изощренную работу на его поражение. В результате коммунистическое движение  тридцатых годов в Германии  было подавлено, и к власти пришли национал-социалисты во главе с Гитлером. А вообще,  с энтузиазмом строя социализм в СССР, Отто Вильгельмович с удивительной симпатией всегда относился  к западной социал-демократии. И, видимо, с успехом смог передать особенности своего мировоззрения  молодому и предприимчивому  партаппаратчику Андропову, который  возглавив КГБ и  устремившись к безграничной власти,  неслучайно выдвинул  ещё в семидесятые годы дерзновенную  идею «коренного обновления социализма». Вот видишь, сколько у сегодняшней  перестройки  «духовных отцов».
-  Ладно, кончай политические дебаты, любитель мировых заговоров,-  уже из-под одеяла сонливо  прогундел  Ильинский.- Давай спать. Ещё наговоримся, а завтра нужно шлёпать на лекции по марксизму-ленинизму. Не забыл?  Через две недели сдаём госэкзамен…
… Иноземцев  проснулся от странного ощущения одиночества, причину которого он смутно осознал, переведя   ещё не совсем  осмысленный после сна  взгляд  на пустующую койку соседа. Только  тёмно-синее шёлковое покрывало, небрежно наброшенное поверх одеяла, напоминало  о недавнем  присутствии  здесь  человека. И тогда Иноземцев понял, что безбожно проспал, а его однокашник по университету как всегда продемонстрировал свой излюбленный приём «тактичного невмешательства» в чужие дела. Впрочем, скитаясь по России, Иноземцев не раз встречался с такого сорта людьми, постоянно живущими в тени заскорузлого эгоизма  и болезненно реагирующими на проявление живого человеческого общения.  Однако чаще всего такие самолюбивые гордецы не способны понять обыкновенную истину: чем больше они уходят в себя, тем проще там их найти…
 …Иноземцев шёл к троллейбусной остановке, и, ощущая суетливый ритм большого города, ловил себя на мысли, что за  прошедший  год несколько одичал  в  размеренной островной жизни.  А потом, сидя в троллейбусе, он с каким-то обновлённым  чувством  любопытства  всматривался  в проплывающие  городские пейзажи  и  уже  ставшими  привычными  для глаза длинные очереди  возле  магазинов.  На одной из остановок  обозначилось  белоснежное здание заводоуправления   легендарного Онежского  тракторного завода. Да, место, конечно, именитое. Можно сказать, что отсюда  и начинался  Петрозаводск, город пушкарей и литейщиков.  Именно здесь, в устье реки Лососинки,  месте её впадения в Онежское озеро, в 1703 году по указу Петра   и начал свою жизнь новый оружейный завод, обеспечивая  русскую армию пушками и снарядами в изнурительной, двадцатилетней  войне со шведами.  Эхо победоносной  Северной  войны затем слилось  с рёвом русских батарей на редутах Бородина, прогремело у стен  Измаила, поддержало в бою героев Севастополя, отозвалось на фронтах двух войн - Гражданской и Великой Отечественной.  А старый  Петровский завод по производству пушек за триста лет  существования  превратится в гигант советского тракторостроения. Где-то здесь за несколько лет до перестройки при загадочных обстоятельствах погиб в автокатастрофе бывший секретарь парткома завода  Михаил Захаров…
    В троллейбус вошли два  мужика и, заняв  места впереди, продолжали, видимо, начатый ещё на остановке, озабоченно-тревожный  разговор:
- Опять, паскуды, зарплату  задержали. Кассир говорит, что  банк  почему-то деньги не перечислил, - сетовал  один, что постарше.
- Чего захотел при нынешнем бардаке в стране!- не менее горячо откликнулся его  более  молодой собрат по работе. – Как же! Говорят, что переводим  осточертевшую всем плановую экономику на рыночные рельсы.  Оно и видно: везде эксперименты и новации,  а само  производство  на ладан дышит.
- Поэтому все и работают из-под палки, а  при каждом госпредприятии нашлёпали  кооперативов,- озабоченно  вторил старший. -  А это уже почти частное производство. У них  и стимулы другие – полная хозяйственная и финансовая самостоятельность. Им теперь и государственная  казна нипочём.  Они теперь денежки через свои коммерческие банки пропускают.   И магазины собственные  пооткрывали, где цены в два-три  раза выше государственных. Поэтому и денег в общем обороте  страны, что мусору стало. И смехота одна получается: цены, как  будто не растут, а товары с магазинных полок, как корова  языком слизывает…
- Да…Непонятно, к чему страна катится. Наш  механосборочный цех опять стоит. Говорят,  задерживают из Еревана по кооперации  ступицы тракторных колёс. У них  тоже лихорадит: то забастовки, то  национальные разборки с Азербайджаном…
    На одной из остановок  рядом  с  Иноземцевым на освободившееся место  присела полноватая  женщина пенсионного возраста, и, борясь с одышкой, участливо заговорила:
- Вот три часа в очереди за палкой колбасы простояла. А теперь за колготками в универмаг нужно поспеть. С утра очередь заняла. Внучка уже совсем поизносилась. Господи! Когда же закончится эта дефицитная жизнь…
   Университет встретил Иноземцева  привычным напряжённым  гулом  студенческой жизни. Юсупова, как всегда,  находилась на кафедре русского языка, за своим небольшим рабочим столиком. Увидев Иноземцева, она оторвалась от бумаг, и в её чёрных, татарских глазах появились дружелюбные смешинки, которые она тщательно скрывала на своих, отточенных до академизма лекциях по методике преподавания  русского языка:
- Ну что, Робинзон, готов к бою? Все мои рекомендации выполнил по дипломному заданию? Ладно, я спешу на лекцию. Оставляй папку со своими «мемуарами», и появляйся дня через три, не раньше. Я всё просмотрю и постараюсь договориться с нашей секретаршей  о перепечатке работы. Только не вздумай ей потом деньгу совать. Она у нас девочка скромная,  перестроечными  рефлексами не страдает...
  Доцента Яковлева на кафедре литературы Иноземцев прождал около часа. Наконец он появился, как всегда  стремительный  и молодцевато подтянутый, с модным светло-коричневым  портфелем.
- Вы ко мне? Извините, ради бога, задержался на экзамене. Не волнуйтесь, я не забыл о нашей, несколько неудачной, последней встрече. Ну как, осилили наших писателей-диссидентов?- быстро говорил Яковлев, пропуская Иноземцева в кабинет – В общем так, не будем друг другу морочить голову. Предлагаю на выбор – Гроссман и Распутин.
   Сердце  Иноземцева  радостно ёкнуло – он не ожидал такой удачи. Видимо, всё-таки сработал  стихийный  синдром  обыкновенного  студенческого везения.
- Конечно  же,  Распутин, а если более конкретно, то его последняя повесть «Пожар».
-Странно, но мне тоже очень нравится это произведение. Ну что ж, я внимательно вас слушаю.
    За годы обучения в университете у Иноземцева уже сложился  собственный  план  при анализе творчества того или иного писателя. Он сначала старался показать  социально-исторические особенности  эпохи и её актуальные проблемы, обусловившие появление писателя  как личности и творца. Затем плавно переходил к  раскрытию идейно-тематического содержания произведения и его стилистико-изобразительных особенностей.
    Иноземцев  начал  говорить, иногда сбиваясь от волнения, но видя за очками Яковлева внимательный и одобрительный прищур глаз,  он постепенно успокоился, обретая в голосе всё большую уверенность:
-   Ещё в повести «Прощание с Матёрой» Валентин Распутин  выразил озабоченность издержками научно-технического прогресса, когда  жертвой  всё возрастающих потребительских интересов человека  становится  сама  первозданная природа. А  её, иногда бездумное,  разрушение  пагубно сказывается на социально-бытовых  традициях  народа,  его нравственно-родовых  корнях...  В повести  «Пожар» и показана такая ситуация, когда на месте  старой деревни,  затопленной во время строительства гидроэлектростанции, появляется новый посёлок лесозаготовителей Сосновка, а до предела драматизированная  жизненная  коллизия сливается с  философской  линией, направленной на выяснение места и роли человека в этом мире. Неожиданно возникший пожар на поселковом складе  показан писателем не только как стихийное бедствие, но и прежде всего,  как экстремальная среда, в которой выявляется суть самого человека и его жизненной позиции.  В повести чётко просматриваются  две основные  линии – материально бытовая и нравственно-философская. С одной стороны, огненная стихия показана, как  одухотворённая  злая сила, безжалостно пожирающая материальные ценности, созданные человеком. С другой же,-  Распутин пытается раскрыть «пожар» человеческой души, нравственную драму главного героя – Ивана Петровича Егорова…
   Яковлев нетерпеливым жестом остановил Иноземцева:
-Ладно, достаточно. Чувствуется неплохое понимание идейных  и художественных
особенностей  произведения. Но разрешите один вопрос, так сказать, «на засыпку»:  мне послышалась некоторая ирония, когда вы говорили о распутинской «озабоченности издержками научно-технического прогресса»…
- А как же иначе?  Мне кажется, что Распутин как яркий  представитель деревенской прозы в нашей литературе несколько романтизирует патриархально-крестьянский быт сельской глубинки. И здесь наблюдается некоторое противоречие в творчестве писателей-деревенщиков. С одной стороны, мы слышим закономерную боль о разрушении  корневой основы нравственно-бытовых традиций русского народа. С другой же, - выявляется   несколько предвзятое  отношение  к неудержимым  росткам всего нового. А как же быть с  пламенными лозунгами перестройки  об интенсификации производства  и ускорении научно-технического прогресса?  О гармоничном слиянии города и деревни? Я, например, хорошо чувствую этот разрыв  на Валааме. Для туристов он, безусловно,  «жемчужина Ладоги» и «святой остров», а для  коренного жителя – иногда всего  лишь «проза жизни», оторванная от городской цивилизации провинциальная  «дыра».
Губы Яковлева тронула снисходительно-ироничная улыбка:
- А как же быть с утверждением Достоевского, что красота спасёт мир? Ведь Валаам притягивает, прежде всего, своей уникальной природой и неиссякаемым  духом религиозного подвижничества?
- С красоты воды не пить, а религиозный аскетизм  в какой-то мере способствует притуплению  протестной энергии  масс. Это зачастую  приводило к идейным разногласиям и  творческим  метаниям в  русской литературе.  Взять того же Толстого. В целом протестно-освободительный пафос его произведений исходил из глубины народного самосознания, а религиозное «непротивление», идущее от житийной литературы, как бы снижало  остроту этого сопротивления, приводя  к христианскому смирению и всепрощению зла. Отсюда и родилось «не  противься злу насилием». Мне кажется, что и Распутин тоже не смог уйти от этого противоречия. Ведь главный герой  повести «Пожар» носит постоянную, незатихающую боль от неприглядной жизни Сосновки,  с её жителями, очерствевшими  от государственно- плановых заданий по заготовке древесины. Егоров  всё время  стремится к бегству от этой  социально-бытовой неухоженности.  Но не найдя выхода из этой тупиковой ситуации, он в конце концов смиряется, и вроде бы умиротворённый живительной  красотой  окружающей природы, Иван Петрович  остаётся в посёлке, продолжая эту «мерзопакостную» жизнь. А я как читатель чувствую некоторую писательскую недоговоренность: губительный огонь на поселковом складе загашен, а  тлеющий «пожар» души  главного  героя  вроде бы остался. И невольно возникает  проекция на современность:  разве   не  таким же своеобразным  «пожаром» охвачена сегодня  вся страна с проводимыми,  порой непонятными, социально-экономическими экспериментами?  Как сегодня жить  думающему и совестливому человеку среди обывателей-архаровцев?
   Иноземцев  остановился и, переведя дыхание, всё следил за выражением лица преподавателя,  как бы стараясь предугадать  его реакцию. А тот, видимо, не ожидая такого  воодушевления от студента,  неожиданно заговорил отрывистыми, будто рублеными фразами:
- Думаю, что вы точно уловили  пульс распутинской прозы  и её органическую   связь
 с духом времени…  Однако вы несколько категоричны… Не забывайте, что литература, как и врач, не  только лечит от болезни, но, прежде всего, ставит точный  диагноз заболеванию. И, думаю,  что  Распутин в своём творчестве чаще всего выступает, как строгий и беспощадный  врач-диагностик. Однако  вы говорите  с такой убеждённостью, что кажетесь живым участником того пожара...  Если не секрет, откуда такая трогательная любовь к «огненной стихии»? Случайно не в пожарной части служите?
- Да нет, с  пожарным багром никогда дела не имел, а вот у огнедышащего  мартена стоять приходилось. Тогда вживую и узнал, как эта самая сталь закаляется. Сталевары – народ особый. Как раз в  огненной стихии и проявляется человеческий характер, его мужицкая хватка и сила воли. Поэтому Распутин  применил очень точный художественный приём для изображения человеческой натуры, который можно назвать «испытание огнём».  Ведь огонь с древности  является  одним из источников жизни, а значит, человек  уже не одну тысячу  лет подвергается этому «испытанию  огнём».
   Яковлев  почему-то пристально посмотрел на  студента:
- Случайно стихи не пишите?
   От такого «лобового» вопроса Иноземцев несколько  смутился:
- Да  так, немного балуюсь…
- Может быть, что-нибудь озвучите? Разумеется, уже не в рамках зачёта.
   Иноземцев немного подумал, и, слегка волнуясь, начал читать  то злополучное   стихотворение, которое Алёна приняла  «в штыки» и ставшее  причиной её ухода.
Когда  Иноземцев закончил, Яковлев задумчиво сказал:
-Да, почти блоковский надрыв души и  драматургия его  стиха в извечном  ожидании  Прекрасной Дамы. И, вообще, встречаем  ли мы в жизни ту единственную Женщину, нашу путеводную  звезду – вот извечный и  сакраментальный  вопрос  всех времён и народов? А стихи продолжайте писать, думаю, что вы не лишены таланта… И давайте же, наконец,  зачётку…
... Студенческие будни бежали как всегда в напряжённо-лихорадочном  ритме. Ещё в прошлом году состоялась  специализация группы Иноземцева на «литераторов» и «языковедов». Так что плотных пересечений  однокашников на лекциях уже не было, а их редкие встречи  происходили, как правило, по утрам в  вестибюле или библиотеке  университета. Учебное расписание не отличалось особой  насыщенностью,  и было построено на коротких спецкурсах по ведущим предметам и консультациях по темам  дипломных  заданий.  Юсупова, как и обещала, помогла ему довести «до кондиции»  дипломное задание, и уже через неделю он сдал его в учебную часть. В оставшееся  время Иноземцев не спеша работал над пояснительной запиской, в которой нужно было  в лаконичной форме отразить перед приёмной комиссией  учебно-познавательные цели и задачи дипломной работы.
    Где-то через неделю, пересчитав деньги в кошельке, Иноземцев понял, что без «халтурной» работы не обойтись. А для этого  по выходным дням пришлось «вкалывать» на одной из овощных баз, где Иноземцев за время студенчества стал уже «старожилом». Постоянных грузчиков  на базе  всегда  держали в обрез, используя  выгодный «наёмный» труд «любителей легкой наживы» – разношёрстного  люда  из городских подворотен и пивных заведений. Причём, расчёт с ними  вёлся не только  по нарядам, но и дополнительным, довольно увесистым «натуральным пайком».  А он,  как правило, после работы  реализовался оптом  предприимчивым  рыночным  барыгам,   и тут же переводился в спиртосодержащий продукт, А он, как известно,  позволяет  в значительной мере  забывать о нелёгких перестроечных веяниях с их моральными и материальными  «перекосами».
   Таская ящики с «дарами садов и полей», Иноземцев становился невольным свидетелем озабоченных разговоров работников склада, то и дело  сетовавших на вопиющие сбои в  работе железнодорожного транспорта. Дескать, участились случаи поступления неисправных вагонов-рефрижераторов с полугнилой продукцией, которую приходится тут же списывать и отправлять прямиком на свалку. В сердцах, даже поговаривали, о «тайной экономической войне», видимо, ссылаясь на разоблачительные телепередачи Александра Невзорова в его программе «600 секунд».
   А на любой войне действуют свои «неписаные» законы, и, как понимал Иноземцев, сегодня  в стране процветает  обыкновенное «мародёрство», где  заправляет вездесущий советский  «несун»,  А ему абсолютно безразлично, с каким лицом обновлять дающий сбои социализм. Он руководствуется только своим  внутренним «хозрасчётом», ссылаясь на прочный и безотказный механизм – эффективную личную  выгоду.
   Конечно, унося со склада после работы пакет с «дополнительным пайком» и сдавая его по дешёвке какому-нибудь рыночному торгашу, Иноземцев ощущал болезненный душевный дискомфорт от осознания своего, даже вынужденного, статуса. Ведь положение   «халтурщика»  никак не увязывалось с моральным обликом будущего работника народного просвещения  и представителя передовой  советской интеллигенции.     Но, как говорится,  голод – не тётка. И этот извечный  постулат человеческого  выживания  несколько смягчал беспокойные  угрызения совести:  Иноземцев с новым приливом сил  окунался  в  мир знаний  и  завершающую стадию обучения в университете…
…Однажды  из-за наплыва вагонов Иноземцев задержался на овощной базе  до самого  вечера. После  работы, предельно уставший, он решил прогуляться по набережной озера, так как очень любил это время северных летних ночей,  то поэтическое состояние души,  когда  « спешит одна заря сменить другую». Может быть, не случайно первая улица от набережной  носила имя  Пушкина.
    Иноземцев  медленно шёл вдоль берега, обложенного гранитом, по вымощенному крупной брусчаткой тротуару, любовался газонами и цветниками, многочисленными скульптурами  из  камня, причудливым декоративным литьём и старинными пушками, как будто застывшими  грозным  величественным  напоминанием  о легендарной русской истории и славных военных  победах  петровской  эпохи.
   Он  присел на скамейке  недалеко  от  памятника Петру I. Государь стоял на пьедестале,   как будто замерший на полушаге, с целеустремлённым взглядом и  выброшенной вперёд рукой,  всем своим видом демонстрируя  неукротимое движение к какой-то, только ему известной цели.
   Солнце в золотисто-пурпурном мареве  уже опустилось  к горизонту, а соприкоснувшись с ним, выбросило несколько  крестообразно пересекающихся лучей. А они, преломившись у водной поверхности, тут же отразились на  озёрной ряби светящейся дорожкой. На город опустилась зачарованная вечерняя тишина, которая сразу же приглушила дотошные  крики  неугомонных чаек. А вот и первая звёздочка переливающейся каплей  росы задрожала в густеющей небесной синеве.
  Глядя на выразительный  профиль  первого  российского императора, Иноземцев  невольно задумался  о петровской эпохе,  которая вдруг показалась ему своеобразной исторической  ретроспекцией  нынешней перестройки.
    За университетские годы Иноземцев перелопатил немало литературы о сложной  и противоречивой  эпохе  петровских перемен. Из этой шумной и неоднозначной многоголосицы  представителей русской и  зарубежной  передовой мысли  Иноземцев как всегда стремился сформировать собственное представление о том петровском времени, которое Л. Толстой назвал «узлом всей русской истории».
   Пытаясь разобраться в двойственной природе Петра, Иноземцев  всё-таки не мог не считаться  с оценкой той эпохи  таких выдающихся личностей, как Маркс и Герцен, Белинский и  Пушкин. Особенно ему  импонировала мысль Герцена, который  отметил  «дуализм  Петровской  Руси», разделяя её как бы на две страны. Дескать, одна Россия  была не народ, а только правительство, другая – народ,  но вытолкнутый вне закона и отданный в работу. Одним  словом, Пётр,  стремясь построить великую  Российскую империю, невольно повторял опыт  древнеегипетских деспотов-фараонов  и пытался довести до совершенства военно-бюрократический аппарат  власти, содержащийся на бесправии и жесточайшей эксплуатации народных масс.
   Из этих рассуждений вытекал  однозначный вывод:  Пётр I в своей государственной  деятельности  был одним из самых противоречивых русских  монархов. Но ясно было и другое: любая общественно-политическая система живёт и движется вперёд  только своими противоречиями. И здесь мы должны снимать шапку перед Петром, как великим реформатором, который первым  решился распутать клубок противоречий, копившийся с самого начала христианизации Русской земли. «Европеизация» России в восемнадцатом веке позволила ей из послушной  ученицы  превратиться в могущественную империю, заняв достойное геополитическое  положение в мире, благодарно  впитав  богатый политический и духовно-культурный опыт  Запада. Однако осознавал ли тогда  Пётр, что его неимоверные усилия  по закреплению  феодально-крепостнической монархии обернутся,  в конце  концов, её поражением и революционным взрывом  1917 года? Что та самая «европеизация»  в последующие двести лет вызовет только новое, ещё большее противостояние России и Запада, порождая то «горячие», то «холодные»  войны?
   Иногда  намеренно уходя за рамки марксистско-ленинского метода при анализе  всемирно  исторического  процесса,  Иноземцев в рассуждениях  старался больше опираться на логику мышления, а иногда и обыкновенную интуицию. Он понимал, что своими реформами  Пётр как бы одновременно бросал вызов и нации, и внешнему миру. Сознательно  идя на смычку с цивилизованным и жестоко-прагматичным  Западом, Пётр старался, прежде всего, порвать с феодально-патриархальными отношениями Древней Руси, преодолеть закоснелые  противоморские инстинкты  княжеско-боярской  власти. А это одновременно вело к трагическому  разрыву и с народными традициями, опирающимися на крестьянско-общинное землевладение и церковно-соборное управление:  при такой ситуации  деление древнерусского общества на «западников» и  «славянофилов» было неизбежным. Не поэтому ли Пётр провёл такую поспешную церковную реформу, направленную на «секуляризацию» общества и придавшую православной  церкви роль всего  лишь второстепенного института  в тоталитарной системе мощной военно-бюрократической  империи?  Не в этом ли нужно искать корни многовекового церковно-государственного раздора, в значительной степени  повлиявшего  на ход последующего исторического развития  России? Ведь, в конце концов,  религиозно-нравственные отношения  в совокупности с социально-экономическими  «перекосами» капитализма девятнадцатого века  обернулись в России  таким  прочным узлом противоречий, что его  не смогли  развязать  ни социалистическая  революция, ни семидесятилетний  период  советской власти.  Разрубит ли этот узел горбачёвская  перестройка,  а значит, и то, не затихающее  противостояние между Западом и Россией, начатое, казалось бы, вопреки  государственной воле  Петра и его пресловутым  реформам…
…Иноземцев сидел  с полузакрытыми  глазами, наблюдая, как в сгущающейся темноте неба, распаляясь  звёздными искрами,  всё сильнее занимался небесный пожар. Он не заметил, как мысленно переместился в тот период  далёкого детства, когда  мечтая о профессии лётчика, всё свободное от школы время посвящал авиамодельному кружку в Доме  пионеров. Но  сделанные  его руками модели самолётов  летали со смехотворной скоростью и на примитивной высоте, и частенько разбивались  в первом же полёте. А маленького Веню   неудержимо тянуло в далёкий космос, завораживающую воображение  звёздную высоту.  Частенько перед сном,  с уже закрытыми глазами,  он мысленно устремлялся в недоступные  космические миры на созданном его детской фантазией сверхскоростном  звездолёте необыкновенной  конструкции, похожей на остроклювую металлическую птицу с распростёртыми  крыльями.
   Вот и сейчас, поднявшись на этом чуде-звездолёте,  он на бреющем полёте парил над  землёй, обозревая все беды и радости человеческого житья-бытья.
   А как всё-таки необъятна Россия! Летишь, а всё не видно конца и краю. Под крылом проплывают   миниатюрными  квадратами города и посёлки, связанные будто паутиной, сетью проселочных дорог и автомагистралей. Дымят сигаретами заводские и фабричные  трубы, заботливыми жуками ползают трактора по колхозным полям.  И во всём этом движении  ощущается неизбывная  энергия  людей, через которую материализуется живая природа,  обозначая и разрешая  повседневные  вопросы  человеческого бытия. Но почему над этой созидательной стихией ощущается какое-то перенапряжение и усталость? Почему над  многочисленными скоплениями людей  возле  магазинов  угнетающей волной  повисли злое раздражение и безысходность,  незаметно переливаясь  на городские площади  в гневные протестные лозунги и речи демонстрантов?
   Звездолет Иноземцева кружит над площадью крупного  городского поселения, где кипит многоцветное человеческое море митингующих, а он всё не может понять, какой город находится под ним – Фергана, Кишинёв, Ереван, Баку или Вильнюс. Ведь сегодня «духом независимости» живёт почти каждая национальная  республика. Что ждёт «братскую семью народов»? Или  идея  интернационального  единства  бессильна  перед  разрушительной силой  национального эгоизма человека?
   А что там за огненное  озеро полыхает внизу?  Да это же тот самый распутинский поселок Сосновка  с   горящим товарным  складом  леспромхоза, где вперемешку с  пылающими  головешками  по всей территории в беспорядке разбросаны  колбасы, сыры, красная рыба, бутылки с русской водкой и импортным вином. Как раз тот товар, которого  так остро сегодня не  хватает на магазинных прилавках.  А среди всего этого добра мечется обезумевший главный герой повести «Пожар»  Иван  Егоров и чуть ли не благим  матом орёт:
- Так вам и надо, суки! Чтоб не прятали от народа  добро,  заработанное  потом и кровью.  Я  воевал с проклятыми фашистами  не за тряпки и жратву, не за этот поганый дефицит.  Я же в окопах гнил за нашу великую  русскую  правду и совесть, наше человеческое достоинство. Зачем  воду-то  мимо льёте? Грудь мою прямиком поливайте, чтоб не сгорела моя душа от стыда и позора!..
   Звездолёт Иноземцева как будто под действием этого заклинания  взмывает ввысь, и, преодолев земное притяжение, устремляется в глубины Космоса, а планета Земля  в одно мгновение  превращается в едва заметное голубое пятнышко. От  всё возрастающей скорости сливаются Пространство и Время, а звездолёт начинает поглощать и  втягивать какая-то чёрная бездна-воронка,  сжимающая всё вокруг тысячетонным прессом. Иноземцеву кажется, что у него хрустят кости и вот-вот  разорвутся кровеносные сосуды, и он, теряя рассудок, начинает  уходить в небытие...  Но вдруг,  с последним проблеском сознания, он  ощущает, что  по его глазам ударяет ослепительно белый свет  и кто-то решительно трясёт  его  за плечо, а над ухом звучит чей-то насмешливый голос:
- Ну и угораздило тебя, мужик, закемарить у памятника  самому государю-императору. И где же ты так нализался?
   Иноземцев  расплющил  глаза и увидел перед собой совсем ещё молодого парня  в милицейской форме,  освещающего фонариком его лицо.
-Да трезвый я, товарищ милиционер. Вот присел отдохнуть после работы, да, видимо, усталость сморила. Троллейбусы ещё ходят?
   Милиционер, несколько смущенный  своей подозрительностью, виновато улыбнулся и неожиданно предложил:
- А хочешь - подвезу? Мне ведь всё равно всю ночь по городу километры нарезать…
Милицейский  УАЗик  мчался по сонному  ночному городу, а Иноземцев, ещё не совсем отойдя от своего «космического путешествия», подрёмывал на заднем сиденье, согреваемый теплотой обыкновенных человеческих отношений…

 12
   На государственный экзамен Иноземцев явился внешне спокойным, но как всегда  с зудящим внутренним волнением. Верный  своей экзаменационной тактике, выработанной за годы обучения, он решил идти одним из последних. Он  присел возле окна  на свободный стул и начал машинально  листать конспект, чувствуя, что текст упорно не поддаётся осмыслению, а прочитанные фразы, не фиксируясь памятью, исчезают в неизвестном направлении. К тому же неподалёку  назойливо, как сорока, трещала одна из первых красавиц  группы Наташа Лясковская:
-Ой, девчонки, говорят, что в комиссии сидит  какой-то грозный профессор из Москвы. Меня  мандраж до самых пяток пробирает. За ночь чуть ли  не пузырёк  валерьянки выдула. Господи, когда закончатся эти университетские  муки?..
   Из аудитории  выскочил с лицом победителя  радостно-возбуждённый Ильинский,  как всегда заходивший на экзамен в первой пятёрке. Небрежно принимая поздравления однокашников, он с самодовольной улыбкой подошёл к Иноземцеву:
-А ты почему кота за хвост тянешь? Да  захлопни этот  дурацкий  конспект. Перед смертью всё  равно не надышишься.  Думаешь, им наши знания нужны? Пойми,  в экзаменационной ситуации  побеждает лишь студент, который сможет взять преподавателя  «на абордаж». Чем быстрее и больше говоришь, тем скорее создаёшь образ непробиваемого  всезнайки. Теперь и расслабиться можно, пойду-ка я в кафешку да пропущу рюмашку…   
   Экзаменационный стол с белыми квадратиками билетов для студента – всё равно, что минное поле для солдата, идущего в атаку. На этом небольшом пятачке сконцентрировано всё: страх перед неизвестностью, неукротимая вера в исключительность своей судьбы и  всесильную магию везения.
  Иноземцев с замиранием сердца  потянул  крайний билет и, пробежав взглядом вопросы, понял, что жизнь состоит из неожиданных и счастливых мгновений: в голове тут же промелькнула обнадёживающая мысль – «Прорвусь!».
   При подготовке к ответу Иноземцев  никогда не уходил на «галёрку», и, как правило, занимал место за столом в передних рядах, пытаясь этим выверенным приёмом убить изощрённую бдительность экзаменаторов. Ведь не секрет, что  услышав подозрительный шорох  в аудитории, экзаменатор частенько совершает свой контрольный  «рейд» именно к задним рядам. А  это, как правило,  чревато  изъятием «посторонних предметов» и последующим  снижением баллов при ответе.
   Экзаменационную  комиссию представляли три человека. Посредине восседал заведующий кафедрой философии Сергей Терентьев, пятидесятилетний красавец с импозантной седеющей шевелюрой и, как всегда, заумно непроницаемым лицом.  Слева от него беспокойно ёрзал на стуле молодой доцент этой же кафедры Евгений Лютиков, недавний выпускник университета и усиленно пытающийся преодолеть последний курс аспирантуры. Он то и дело нетерпеливо вставал, не спеша, с многозначительным видом  проходя между столами с замершими студентами, при этом снисходительно обозревая висевшие на стенах портреты выдающихся философов и основоположников марксизма-ленинизма. Справа от председателя комиссии со скучающим видом  сидел тучный, неопределённого возраста мужчина, всё время поглаживающий большие, седеющие пролысины.   А огромные роговые очки и аккуратная  бородка «клинышком» выдавали в нём  того  самого «грозного» профессора из Москвы.
   Экзаменационный билет состоял из трёх  вопросов: диктатура пролетариата как первоначальная форма народной власти, значение интернационализма в построении советского общества,  роль  девятнадцатой  партконференции в коренном переломе  перестройки. Набросав на листке бумаги краткие  тезисы ответов на каждый вопрос и  окончательно успокоившись,  Иноземцев сидел, напряжённо осмысливая  форму своего ответа и понимая, что только  свободное, не изобилующее книжными штампами, изложение  материала   всегда покоряет любого экзаменатора. «А если честно и открыто,- думал он,- так сказать, в духе «перестройки»  передать своё понимание этой самой «диктатуры пролетариата» и  напрямую связанными с ней национальными отношениями в обществе?» 
    Иноземцев  сидел, напряженно обдумывая  ответ. Но странное дело: перед его мысленным  взором  книжные  выкладки и цитаты о «диктатуре»  почему-то перевоплощались в последовательный ряд реальных событий, произошедших с ним  за последний  период  жизни. Он вспомнил тот  новогодний  мужской междусобойчик на Валааме  в кабинете АХЧ, когда они, возбуждённые водкой и общей политической ситуацией в стране, пытались проникнуть в «сокровенные тайны Бытия»,  те непростые «перестроечные» процессы, которые, наперекор благим намерениям и целям, ещё больше усложнили отношения между властью и народом. И мартовские выборы в  Советы с  немного странной установкой на их  «возрождение и демократизацию».  И хозяйственно-финансовую проверку в музее, их горячую дискуссию с главным  ревизором Министерства культуры  о причинах загнивания планово-распределительной экономики. И недавний  задушевный  разговор с комендантом общежития о «проклятой дефицитной  жизни».  Все эти события как бы органично вписывались в то понятие «диктатуры пролетариата», систему государственной власти, от которой всегда в полной зависимости находятся вся страна и судьба каждого человека.
   По какому-то странному стечению обстоятельств Иноземцев сдавал экзамен  последним. Перед  самым его ответом Терентьев и Лютиков, о чём-то таинственно пошептавшись,  вышли из аудитории, оставив его один на один с грозным  московским  преподавателем.
   Профессор  небрежно скользнул взглядом по билету, и мягко улыбнувшись, неожиданно предложил:
- А знаете, молодой человек, не будем терять время и поговорим  с вами в духе перестройки.  Скажу честно, я не любитель экзаменационного академизма. Давайте поступим так: я вам задаю вопрос, а вы мне кратко и лаконично отвечаете. Итак, как вы считаете, есть ли причинно-следственная  связь между диктатурой  пролетариата и…мгм…, скажем, нашей  перестройкой?
   Иноземцев  на мгновение задумался, а потом, видимо, вспомнив совет Ильинского, заговорил быстро и напористо:
- По Марксу и Ленину диктатура пролетариата – это довольно длительный период в построении социализма, когда после прихода к власти народа требуется насильственное подавление многочисленных враждебных элементов общества, как внутренних, так и внешних. Как правило, такое противостояние  часто  выливается в гражданские войны, где решается вопрос: кто кого? Ведь практически при диктатуре в целом социалистическое общество остаётся ещё неоднородным  и требует постепенной и осторожной ликвидации классовых  противоречий. Ленин это хорошо понимал и предложил  ввести в стране НЭП, чтобы  в какой-то  мере смягчить издержки переходного периода…
   Профессор нетерпеливо перебил  Иноземцева:
- Чувствую, уважаемый, что вы владеете материалом. Но если можно, ещё покороче. Итак, взаимосвязь диктатуры  и перестройки?
   Иноземцев решил рискнуть и пошёл в «лобовую атаку»:
- Думаю, что как раз искажение  ленинского  учения  о диктатуре пролетариата сначала Сталиным, потом Хрущёвым и его последователями и явилось главной причиной идеологического и политического ступора  восьмидесятых  годов.  Именно тогда  власть Советов как форма подлинного народовластия   сначала формально, а потом и законодательно была заменена партийной диктатурой, превратив КПСС  в  своеобразный политический  класс – партноменклатуру…
   В глазах профессора появились живые огоньки,  и он одобрительно закивал:
- А знаете,  я согласен с вами, но только отчасти. И буду с вами предельно откровенен, пользуясь той…мгм… интимной обстановкой, в которой мы с вами оказались.  Понимаете,  история  человечества  и особенно  революций – это сложная штука, и в них хватает  как закономерных, так и стихийных элементов. Почему первая  в мире  диктатура пролетариата потерпела поражение  во время Парижской  коммуны? Зачем «диктатура» Сталина после его смерти была насильно прервана и переведена в государственное партийное управление? С какой целью сегодня в экономике  усиленно муссируется   в искажённой форме  ленинский  принцип  кооперации в народном хозяйстве, тем самым  сознательно реанимируя  частнособственнический интерес,  корыстолюбивый индивидуализм и  обывательские   инстинкты в общественном  сознании? Как случилось, что в нашей  стране,  провозгласившей  принцип социального равенства, как чёрт из табакерки, выскакивает  первый советский миллионер Артём Тарасов? И, наконец, есть ли  между этими явлениями  причинно-следственные  связи и закономерности?  Вот и попробуй  ответить на  эти  архисложные  вопросы  наскоком, используя известный дилетантский принцип   « не читал, не знаю, но осуждаю». Думаю, что как раз он зачастую и приводит  власть на любом отрезке человеческой истории  к многократным, а порой и роковым  ошибкам. Вот, скажем, взял человек и в эмоциональном  порыве  брякнул  на весь мир:  «Нынешнее  поколение советских людей будет жить при коммунизме!». А слово  ведь - не воробей. Но Хрущёв, дабы придать  историческую значимость своей  персоне, громогласно  провозгласил ничем не подкреплённый аргумент  и волюнтаристским  взмахом руки  придавил эту «диктатуру пролетариата». А значит,  тем самым  породил  в  коридорах власти на многие годы  политический авантюризм,  застарелую любовь  к чинопочитанию,  безответственной  демагогии и  коррупционно-бюрократической  вседозволенности. Так  и покатилась страна  под откос. А у кого этот  пустобрёх, обуянный стремлением к неограниченной власти, прочитал о ближайшем наступлении  коммунизма – у Маркса или Ленина? Хотя нужно быть  всегда предельно  осторожным, критически оценивая ту или иную историческую  эпоху и её персонажей. Разве наша страна за семьдесят лет, уверенно шагая плановыми пятилетками, в целом не выполнила задачи, начертанные на знамени социалистической революции, не создала бесклассовое общество свободных от эксплуатации производителей?   Разве это не они  сумели  в кратчайшие исторические  сроки заложить экономические, социальные и духовно-культурные основы  мощной советской державы, сумевшей не только догнать передовые страны  Запада, но и опрокинуть их в величайшем военном сражении, ставшем испытанием на  прочность  нового социалистического строя?..
   Иноземцев неожиданно почувствовал в  экзаменаторе своего единомышленника,  ощущая   долгожданное и редкостное в  дискуссиях состояние  взаимопонимания и комфорта. А профессор, видимо,  интуитивно заражаясь этой обоюдной симпатией,  в той же откровенной манере  продолжал задавать острые, но логично связанные вопросы:
- Ну а как, по-вашему, эта  самая «диктатура пролетариата» влияет  на национальные отношения в обществе? Сумела ли  она приблизить  главные цели социалистической революции – создание  бесклассового, высокопроизводительного и гармонично развитого общества?
   В этом вопросе  Иноземцев уловил некоторый подвох  преподавателя, желание  не только проверить его знания по философии, а, скорее всего, умение органически сочетать эти знания с логикой развития современных национальных отношений в стране.  А они безусловно были связаны с национальными конфликтами, произошедшими за последние три  года в Узбекистане, Северном  Кавказе и Прибалтике. Однако Иноземцев начал не с этих «убийственных» фактов, как бы дискредитирующих всю  идею построения  СССР, а с небольшой, как ему казалось, важной преамбулы:
 - Вообще-то, все государственные объединения  по своему этническому характеру являются  многонациональными. Поэтому при создании  такого объединения  национальный  вопрос, наряду с формой организации власти  и экономики, является одним из  главнейших в системе  управления страной.  Ведь  любая нация и национальность такого государства, являясь носителем этнических и культурных особенностей, всегда содержит  в себе потенциальные  признаки сепаратизма. Поэтому любое многонациональное  государство  всегда  находится  как бы на пороховой бочке, а на первом  этапе советской власти диктатура должна была  выполнить  важнейшую задачу по  укреплению  и развитию  братских национальных отношений  между равноправными суверенными  республиками.
    Профессор опять нетерпеливо  остановил  Иноземцева:
- Пороховая бочка… Мгм…Хорошо сказано. А вы, мил-человек, случайно, не Ленина  обвиняете в сегодняшнем национальном бедламе?  Новоявленные демократы-ревизионисты  всех мастей, от социал-демократов до либералов,  не скрывают откровенного сарказма, бичуя ленинскую формулу построения  СССР.  Знаете, я по роду своей деятельности часто бываю на представительных  совещаниях как открытого,  так и полузакрытого типа. У  меня тесные связи с крупными учёными-историками Академии наук и работниками  идеологического отдела  ЦК. И скажу вам честно,  мил-человек, обстановка в стране очень взрывоопасная. Особенно на крупных предприятиях и в национальных республиках.  В кремлёвских  кулуарах ходят упорные слухи, что покойный Андропов готовил  план построения «социализма с человеческим лицом», а если проще – модернизацию советского строя  по типу западной демократии. Схема была предельно простая. Сначала ударить по «сталинизму» с его культом личности и репрессиями, затем плавно перейти к  дискредитации Ленина, а потом  добраться  до Плеханова и Маркса, то есть, к пересмотру самой идеи  построения  социализма. Как вы думаете,  на каком этапе, прошу прощения, этой самой «модернизации» социализма,  мы с вами сегодня  находимся?
   Иноземцев, понимая, что беседа  окончательно вышла за рамки экзаменационного опроса, заговорил  горячо и непринужденно, пытаясь излить всё сокровенное, накопившееся за последнее время у него на душе:
- Судя по воскрешённой идее госкапитализма и усиленным темпам кооперации,  до разгрома Ленина ещё не дошли. Но как бывший партийный работник, знающий  не понаслышке  о  правилах «подковёрной борьбы», интуитивно  догадываюсь, что  идёт замысловатая, тонкая  игра «в прятки».  Победившему  в революции  народу   как будто  предложен  своеобразный театральный спектакль по мастерски  написанному сценарию невидимого режиссёра. Сначала вызов всему миру и создание первого в мире социалистического  государства,  а также  объявление  «диктатуры пролетариата»  необходимой мерой для защиты молодой неокрепшей страны Советов.  После смерти  Ленина  эта диктатура  проходит в режиме «ЧП»  и сталинского тоталитаризма, со всякого рода «перегибами» в  пользу  индустриализации  предвоенной экономики.   Затем «хрущёвская  оттепель», резкое  ослабление  «диктатуры пролетариата», борьба с культом личности Сталина и  антипартийными  кланами,  надолго  разделившая  историю партии на  светлый  «ленинизм» и чёрный «сталинизм», и, в целом,  показавшая  неустойчивость  политического  авангарда  рабочего класса. Но главное,  идёт усиление  рядов  партии почти миллионным приростом в год уже не только «от станка» и колхозной фермы, а практически  всех  «малосознательных»  и неблагонадёжных слоёв общества. Особенно активируется  движение  «самых идейных и  преданных делу партии»  в «застойную эпоху» Брежнева», когда КПСС в законодательном порядке становится «рулевым» общества, а её лидер,  без зазрения  совести, занимая  две высших должности – партийную и государственную - за свою неустанную деятельность на ниве процветания социализма   четырежды возводится в герои труда первой величины. Так  незаметно деятельность  КПСС   превращается в «диктатуру партии»…
   Иноземцев вдруг остановился, заметив, как профессор устало прикрыл  глаза, издавая подозрительное  посапывание.  « Вот, чёрт, уморил  старика»,- мелькнула у него тревожная  мысль. - И зачем я развёл эту бодягу?». Но профессор, почувствовав паузу, энергично вскинулся, и нетерпеливо спросил:
 - Ну что же вы замолчали? Продолжайте, пожалуйста, я  внимательно  слежу …мгм… за логическим  изложением   вашей  оригинальной  концепции…
      Успокоенный  этим  неожиданным  комплиментом,  Иноземцев  перевёл  дыхание  и  уже более уверенно продолжал: 
  - Так вот.  По стране  идёт приторный душок всеобщего неприкрытого  подхалимажа, стяжательства и  мздоимства, откровенное скатывание к коррупционно-бюрократическому  управлению,  экономику то и дело лихорадит, активность  граждан, и тем более производительность труда, не может поднять даже раскрученное на максимальные  обороты социалистическое соревнование. А на высших  партийных  форумах и сессиях  Верховного  Совета  делегаты  всё также стоя рукоплещут  мудрым  «решениям  партии и правительства»,  раздаётся громогласное «одобрям-с». Идейный формализм, помноженный на фальшивое «самосознание народа», становятся  главным и неотъемлемым  правилом жизни.  Однако, как всегда, неопровержимо срабатывает «диалектика природы»  и закономерная реакция отторжения на эту восторженно-комедийную  вакханалию.  После  смерти Брежнева и очередной кадровой  перетасовки в верхних эшелонах власти к управлению страной приходят дети «отцов революции». Горбачёв как верный ученик и последователь «западника» Андропова, объявляет смертельный  бой  уже отчасти  прогнившей и закоснелой «ленинской  гвардии». Начинается  торопливая и сумбурная  «перестройка», внешне  направленная  на устранение  накопившихся  проблем в строительстве социализма, но подспудно похожая на завуалированную реставрацию капитализма…
   Иноземцев замолчал, интуитивно чувствуя, что его заносит куда-то в сторону, а мысль вязнет в кашице смутных и противоречивых доводов. Он сидел и удручённо ждал профессорского приговора. Но тот, после  продолжительного молчания, неожиданно просветлел мягкой улыбкой и начал говорить с какой-то вежливой назидательностью:
- Мгм… А знаете, молодой человек, мне нравится ваша обличительная  самоуверенность. И мы должны благодарить перестройку хотя бы за эту  предоставленную возможность  свободно  излагать  свои  мысли, иногда совсем не адекватные существующим реалиям. Безусловно, в  вашем скрупулёзном анализе советского отрезка истории присутствует  несколько удручающая доля правды. Но, поверьте, вся беда наша как раз в самоуверенном, дилетантском опошлении  марксистской  науки познания и преобразования  мира. Ведь Маркс и Ленин оставили всего  лишь гипотетические  наброски  построения  коммунистического общества, того царства истинной экономической и духовной свободы, гармоничного соблюдения меры труда и потребления  при полном, непринуждённом расцвете творческих сил человека. А почему происходят  все наши несуразности? Всего лишь из-за недопонимания  нами  самого исторического процесса, который, как известно, не может быть только прямолинейным  и восходящим движением. Он всегда чреват отклонением в сторону,  замедлением, остановкой  и даже возвратом назад. Поэтому происходящие катаклизмы в нашей стране нужно воспринимать  не  как внезапно вспыхнувший пожар, а как  историческую, пусть не всегда  приемлемую нами, закономерность.  Однако  ваша, извините, запальчивая  и субъективная критика  как бы  ставит  под сомнение саму сущность социалистического  строя.
     Иноземцев не ожидал таких серьёзных обвинений, тем более,  от такой авторитетной и эрудированной персоны, и тут же почувствовал  знакомый полемический зуд:
- Я никогда не считал себя ортодоксом и приверженцем  антимарксистского  догматизма. Я критикую не социалистическую идею, а всего лишь методы претворения её в жизнь, тот пагубный разрыв теории и практики в учении  марксизма-ленинизма, который был допущен в  СССР. Извините,  чем занимались все эти годы работники Высшей партийной школы, института марксизма-ленинизма и члены-корреспонденты  Академии наук?
   Профессор, по всей видимости, тоже входил в дискуссионный раж.
-А назовите, уважаемый,  хоть одну идеальную общественно-социальную  формацию,  как  в прошедшей истории, так и современном  мире! Ведь каждая  система во Вселенной живёт и движется своими противоречиями. И только разрешив их,  эта  система по закону диалектики  может перейти в более высокое качество.  А до этого у человечества, увы, просто силёнок  ещё  не хватает. И знаете, я только  недавно  пришёл к парадоксальному выводу: по своей социальной природе  любая  власть  имеет всегда принудительно-насильственный характер и, как правило, направлена  на усиление своего господства над массами, а дойдя до своего максимального предела, вызывает процесс самоотторжения. Да, да не побоюсь этого слова,  именно самоотторжения, которое наиболее эффективно проявляется в эксплуататорском  обществе. Именно поэтому пали  великая Римская империя и все монархические государства. Но пережитки  социальной всеядности  власти могут проявляться ещё очень долго на любом уровне общественного развития  человечества. К сожалению, не избежало этих пороков и социалистическое общество, в том числе и советское государство. А что вы хотите! Для коренной эволюции общественного  сознания семьдесят лет по космическим меркам – это  совсем   ничтожная  малость, как говорится,  пшик…
- А мне кажется,  что даже не  порочные  по своей  сути  социально-политические  системы,  могут порождать  уродливые  формы организации  и  управления  обществом, - не выдержал  Иноземцев.- В 1985 году  на судьбоносном  Пленуме ЦК КПСС, положившем начало перестройке, в принципе, был правильно определён  узел  негативных явлений, скопившихся  в нашем обществе  за прошедшее семидесятилетие. Был проделан смелый и скрупулёзный  анализ сложившейся  критической  ситуации,  намечен перечень по её искоренению –  дальнейшая демократизация общества,  повышение технического прогресса и ускорения темпов производства, уход от  формализма в вопросах гласности и свободы слова, совершенствование политической  системы,  правовых  и национальных отношений.  Через три года, на девятнадцатой партконференции  были  подтверждены и закреплены эти положения и приняты соответствующие  решения  по их воплощению в  жизнь. А что изменилась за четыре года? Куда испарился  пресловутый принцип органического единства теории и практики в социалистическом строительстве?   Закон о государственном  предприятии, принятый два года назад,   дестабилизировал экономику, превратив принцип хозяйственной самостоятельности  в управленческий и правовой беспредел.  А руководители заводов и фабрик в  одночасье  переформатировались  в хозяйчиков-рвачей, заинтересованных в работе не на госзаказ, а на выпуск экспортной продукции за  валютную выручку.  Отсюда – и вездесущий  дефицит отечественных товаров, полупустые полки на складах Госснаба и магазинах торговой сети.  Кооперация, провозглашённая Лениным как объединительная  сила совместного высокопроизводительного труда,  была в корне искажена и приняла форму получастного производства, ориентированного только на собственную прибыль и рыночное ценообразование. И получился чудовищный дисбаланс в сфере производства,  обмена и потребления. Кооператоры к тому же  усугубили  всеобщий  дефицит, скупая дешёвое государственное  сырье и реализуя произведенные товары по завышенным спекулятивным ценам в собственных магазинах. Вот откуда и появились  первые советские миллионеры, которые,  скрываясь от высоких налогов на  кооперативную прибыль, повсеместно ушли в теневую экономику, создав  неизбежную инфляцию и дисбаланс всей финансовой системы…
   Иноземцев остановился, заметив, что профессор  сидит  в какой-то отрешённой задумчивости.  И опять  он  тревожно подумал, что несёт какую-то несуразицу.  Но профессор после  некоторой  паузы  вдруг заговорил  медленно и степенно, как будто пережёвывая  каждую фразу:
- Однако, уважаемый,  за такой…мгм… критический   анализ  вас в достославные сталинские  времена  упекли  бы за колючую  проволоку.  Так что благодарите время за новые  демократические веяния. И скажу вам честно: ваш, в принципе, здоровый скепсис завораживает. Очевидно, вы принадлежите к тем  натурам, которые всегда оказываются в зоне особого критического напряжения. И почему-то вспоминаются  лермонтовские  строки, облитые   исповедальной  горечью:
- Нет, я не Байрон, я другой,
 Ещё неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой…
Гениально сказано!  Эта  поэтическая мысль как бы  перекликается с известной философской  истиной:  энергия  отрицания  всегда   порождает ростки обновлённого будущего. И поверьте: здоровый осмысленный  скепсис всегда  предпочтительнее  фальшивого  оптимизма. Однако критическое отношение к жизни  никогда не должно переходить в циничное  пустословие.  А у нас за окном – эпоха постмодернизма, который сегодня  пышным  цветом  проявляется на Западе. Идёт оголтелое,  беспардонное отрицание  научного познания мира, который, увы, иногда  устаёт от издержек  технического прогресса и требует некоторого послабления физических и умственных усилий человека. Сегодня  критикуют всех: Гегеля за его диалектику, Канта  за теорию познания, Дарвина  за эволюцию в живой природе, Маркса за его классовый подход и интернационализм.  Загнивающий  империализм  пытается  через философию постмодернизма  представить мир  не  как закономерное, противоречивое   единство, а как хаотичный  набор  неуправляемых  космогонических сил. Идёт опошление и неприятие всех  предыдущих открытий и завоеваний  человечества в области науки,  литературы и искусства. Думаю, что в скором  будущем  для ортодоксального либерализма самыми  ругательными будут слова  «атеизм» и «революция». Только такой хаос в общественном сознании  позволяет сильным  мира сего  осуществлять свои  меркантильные,  шкурные интересы, а церковь как своего главного апологета  выдвигать в качестве самого  дееспособного  и уважаемого общественного  института.  А вы, если не секрет, из какой зоны  критического напряжения  сюда прибыли?
    - Вот уже почти год  работаю на Валааме в музее-заповеднике,- ответил  Иноземцев, несколько удивленный  таким резким переходом профессора.
- Что  вы  говорите?- оживился профессор.- Мне однажды удалось побывать на  этом чудном  острове. И знаете, он мне показался удивительным отражением  нашей  истории со всеми её  взлётами и падениями, уникальным  средоточием природной красоты, духовности и культуры…
     Он немного  помолчал, а потом задумчиво добавил:
- Понимаете, мне тогда даже представилось, что Россия- это своеобразный остров в бушующем мировом океане, окружённый зачастую несговорчивыми соседями. Вот поэтому и живём  в  постоянном  состоянии войны и мира, вот поэтому,  приблизившись к какой-то желанной цели, тут же вынуждены отступать.  Только, наверное, грешно плакаться  на свою судьбу русскому человеку.  Весь мир живёт этим  извечным  противостоянием  добра и зла. А куда  денешься? Диалектику  природы не перепрыгнешь…
   Иноземцев неожиданно вспомнил  новогоднюю ночь и взволнованный вскрик полусонной Алёны, её жгучий вопрос, которым она  как бы хотела проникнуть в таинственный  и вездесущий лабиринт  Бытия.
- Выходит, объективная истина непознаваема?
- Почему же, всё познаваемо в  этом прекрасном и жестоком мире.  По подсчётам учёных, наше  Солнце  как звезда, дающая нам жизнь, погаснет только через пять миллиардов лет.  За это время интеллектуальные  способности человека, а также технические возможности   человеческой  цивилизации  будут расти и развиваться, и хочется верить, что оно, как и мечтал Циолковский,  заселит  всю околосолнечную  систему.  Думаю, биологический  вид «homo sapiens»  обязательно проникнет  в сокровенные  тайны  Вселенной,  которые сегодня  находятся за семью печатями. И не сомневайтесь: победа будет за социализмом как системой, возникшей на самой критической  стадии  развития человеческого общества.  Потому,  что человек никогда не смирится  с эксплуатацией – материальной или  духовной,  зримой  или  тщательно завуалированной.  Но на какой бы стадии  развития  человек  ни  находился,  он всегда будет задумываться о смысле своей жизни. Недаром  же когда-то Чаадаев сказал: «Истина дороже  Родины». А вы как думаете?
     Иноземцев, предчувствуя очередной подвох, удручённо молчал.
- Да ладно,- снисходительно улыбнулся профессор.- Пусть этот вопрос останется для вас загадкой на всю оставшуюся жизнь. А сегодня, считаю,  вы успешно выдержали свой, можно сказать,  экзамен на  идейно-политическую и гражданскую  зрелость.  Прощайте, мой друг,  может быть, и встретимся  когда-нибудь на вашем  прекрасном  острове…   

 13
    После экзамена Иноземцев  почувствовал  себя, как рыба,  выброшенная  прибоем  на берег. Он  шёл  по центральному проспекту города, не реагируя  на вязкий  городской шум и не замечая лица прохожих. Неожиданно его рассеянный  взгляд  упёрся  в  красивую вывеску небольшого  полуподвального кафе. Овальное блюдо с  аппетитно дымящимся шашлыком, изображённое  на вывеске, напомнило  о голоде и позабытых кулинарных изысках.
   Заглянув в кошелёк и прикинув свои возможности, Иноземцев  решил  устроить себе небольшой  праздник  после напряженной учебной недели. Он принадлежал к тем натурам, которых нельзя было упрекнуть в расчётливом  и  холодном прагматизме.  Наоборот, их   чаще всего причисляют  к людям,  пренебрежительно относящимся к житейскому достатку и носящим  смятые купюры в кармане своих брюк. Может  быть, как раз в этой бесшабашности и проявляются  особенности национального характера, той самой широты русской души?..
   Посетителей  было немного. В полутёмном зале стояла освежающая прохлада, а уютная тишина  нарушалась лишь неназойливой музыкой, льющейся из  стереоколонки, закреплённой  над  стойкой бармена.                                                
   По всем признакам, кафе  обслуживали  представители  кавказской  национальности. К столику Иноземцева услужливо подскочил поджарый  официант с резкими выразительными чертами южанина, в чёрной  жилетке, белоснежной сорочке  и ярком малиновом  галстуке-бабочке. Он положил на стол меню и для подстраховки спросил на ломаном  русском  языке:
-Пудэм   кушать  и  вэпивать?
.   Иноземцев заказал бутылку полусладкого вина «Саперави» и шашлык с овощным гарниром. Официант заискивающе осклабился, блеснув золотыми коронками:
- Минэралка для дарогой  гость  бэсплатно,- он открыл бутылку «Боржоми», стоящую на столе, пододвинул фужер и так же стремительно удалился в служебное помещение.
   Вино из солнечной  Кахетии имело насыщенный пурпурный цвет и таинственно переливалось в бокале фиолетовыми тенями. Оно почти не опьяняло, оставляя только лёгкое  головокружение и терпкое,  приятное  послевкусие. Кусочки сочного шашлычного мяса, подернутые золотой корочкой,  таяли во рту.  Иноземцев  наслаждался давно забытым ощущением комфорта, которое ему казалось каким-то кричащим диссонансом, несоответствующим  реальной жизненной обстановке,  царящей за окном.
   Неожиданно его слух уловил знакомую мелодию, льющуюся из музыкальной колонки.  Чей-то мужской  баритон, с выраженным армянским  акцентом,  будто с кем-то объяснялся в любви,  обволакивая  душу нежной страстью и щемящей тоской:
- Ах, краса, краса,
Ты  зачем пришла,
Сердце у меня
 Ты зачем взяла?
Тебе равной нет,
Как ты хороша,
Устремилась вслед
Вся  моя душа…
   Это была знаменитая  на весь мир народная армянская песня « Ов, сирун, сирун».   Как ни странно,  но  именно с неё начиналось  нелёгкое  послевоенное  детство Иноземцева. Эта песня  часто раздавалась на обширном армянском подворье, где его мать с грудным ребёнком, мыкающуюся в поисках работы  и куска  хлеба, приютил  в то послевоенное  нелёгкое время  сердобольный владелец  небольшого  кондитерского  предприятия  Исаак  Маркарьян.  Он  перебрался с семьёй  в Донбасс еще в 1915 году, во время турецко-армянского  конфликта,  закончившегося  кровавой  резнёй армянского населения.  Его  младшая дочь Жанна была всего на десять дней старше Вениамина.
    Предприимчивый  хозяин  всегда держал  нос по ветру, а его предприятие в то полуголодное время  не бедствовало, выпуская  хлебобулочную и кондитерскую  продукцию.  Определённый доход   давала и квартплата наёмных, в основном русских,  работников, проживающих тут же  на подворье,  в небольших, но добротных особняках. Это было небольшое  интернациональное  сообщество со всеми  признаками подлинной демократии и отсутствия  производственного антагонизма. Строгого, но справедливого хозяина работники  уважительно и непринуждённо   называли «Захарычем», а его жену, красавицу-добрячку  Араксию, без всякой скидки на  её положение хозяйки,  просто  «Павловной».  Она частенько подкармливала своей грудью маленького Веню, давая возможность своей  трудолюбивой  работнице отоспаться после изнурительной ночной смены. Может быть, эта удивительное  «молочное  смешение» и сказалось  на формировании свободолюбивого  характера Иноземцева, совместив  в нём славянское  благодушие с признаками  взрывчатой  кавказской нетерпимости? В любом случае, за русским  мальчиком и армянской девочкой с подачи взрослых прочно закрепилось прозвище  «молочных», а  Араксия Павловна Маркарьян, давно ушедшая в мир иной, навсегда останется  для Иноземцева «второй матерью».  Но самое главное, что Иноземцев с самого детства, живя в причудливой атмосфере «русско-армянского братства», получил на всю жизнь своеобразную интернациональную закалку  того самого  единения, сближающего все  народы на земле, и которое, в конце концов,  должно привести человечество к счастливому,   бесконфликтному  существованию…
    Иноземцев сидел, погруженный в глубокие воспоминания,   когда услышал за спиной чей-то  знакомый голос:
- Петрович, неужели это ты?
   Он оглянулся и увидел Володю Гнедых рядом  с молодой  красивой женщиной. Она поразила Иноземцева  удивительным сходством с Алёной. Почти такой же разрез  чуть удлиненных светлых  глаз и тонкий рисунок чуть припухших губ, тот же аскетический овал лица, и только волосы намного светлее,  с золотисто-русым оттенком.
   Они подошли к столику Иноземцева и  бесцеремонно заняли свободные места. Гнедых как всегда оставался верен себе: он  загадочно, с едва уловимым превосходством  улыбался, чувствуя  себя хозяином положения:
- Извиняй, конечно, за непрошеное гостеприимство. Да и волком на меня не гляди. Знаю, что давно меня в свои враги записал. Вижу,  что напрочь тебя сразила моя женуля?  Вот также  и  я  обалденно смотрел на  твою Алёну, впервые  увидев её.  И чего только не сотворит  проказница-природа. Наташенька, познакомься с нашим  великим валаамским  Отелло,  Вениамином  Иноземцевым.
- Да чего уж там церемониться, - мило улыбнулась Наташа, протягивая  руку Иноземцеву. – Я заочно с вами уже давно знакома. Алёна восторженно рассказывала о вашей неординарности и необыкновенных талантах.
   Иноземцев, еще не пришедший в себя после этой неожиданной встречи,  густо покраснел.
- Ладно, Натусик, не смущай нашего студента-заочника. – Он, наверное, и так весь в преддипломной лихорадке.  Диплом  когда будешь защищать? А меня можешь поздравить со  званием  кандидата биологических  наук. Вот решили с женой немного отметить это событие. Наташа, займись, пожалуйста, заказом, ты у нас специалист  по кавказской кухне. А мы пока  на перекур  сходим…
   В курительной  комнате никого не было, и Гнедых, закурив сигарету, сразу же торопливо заговорил, как будто пытаясь освободиться от довлеющего над ним груза.
- Если честно признаться, мне ваша романтическая  любовь с Алёной  вот где сидит,- он выразительно  чиркнул ладонью  по шее.- Извини, я невольно, как уважающий  сослуживец,  согласился на предложенный ею спектакль, которым она хотела проверить на прочность твою любовь. И получилась настоящая  трагикомедия: она, как дура, приревновала тебя к  какой-то несуществующей прекрасной  Даме, созданной твоим неуёмным  поэтическим воображением, а ты, как дурак, приревновал её ко мне после нашего  новогоднего розыгрыша.
- А следы от засосов на её шее, а её демонстративный уход  к тебе на следующее утро – это тоже розыгрыш? Не принимай  меня за наивного  идиота!
- Вот-вот. Известная истина: всё ясно ревности, а доказательств нет. Да я  и сам целую неделю отмывался от того новогоднего  грима,  после сыгранной  злополучной  роли  кота Базилио. Ходил  весь, как прокажённый, в багрово-синюшных пятнах. А вещи я помогал ей сносить к  Белозёровой, которая, как тебе известно, живёт против меня на первом этаже Зимней  гостиницы. Мы у неё всю новогоднюю ночь провели,  А на следующий  день вместе с Паниным  улетели в Петрозаводск.
- И всё равно, мне кажется, что недоверие любимой женщины всегда унижает  мужчину и  ведёт к постепенному  ослаблению его чувств.
- Опять ты лезешь в свои философские дебри. Пойми, у красивых и умных женщин иногда зашкаливает сила воображения,  и они  создают себе проблемы на пустом месте.  И получается  парадокс.  Ты после  розыгрыша, естественно, приревновал её ко мне, ещё не зная о внешнем сходстве наших жён и моём мучительном состоянии, когда глядя на Алёну,  я всего лишь видел  в ней  образ своей  любимой  жены… 
- Но всё равно даже такая экстремальная ситуация не даёт ей права на унизительные проверки. Тем самым она как бы выражает недоверие  ко всему образу моей жизни и творческим  порывам души…
- А это, Веничка, всего лишь твои болезненные инсинуации. Не обижайся, но творческие личности, в результате своего необузданного воображения, как правило, спиваются,  или заболевают устойчивой формой шизофрении.  Ведь моя Натка тоже работает в драмтеатре, и скажу тебе, она актриса от бога. Но мне от этого не легче. Я её постоянно ревную к сценическим любовникам, с которыми она целуется, а иногда даже и разыгрывает постельные сцены. Правда, сейчас  я немного поостыл, а во время первых  дней влюблённости думал, что или её прибью, или сам в петлю залезу. Ревность, она, знаешь, - страшная сила, не одну судьбу загубила…
- Всё это я прекрасно понимаю. Но весь  парадокс жизни заключается в несоответствии  наших желаний и возможностей, а человек зачастую становится заложником инстинктов и предрассудков.
- … в которых он всегда ищет оправдания. А зачем человеку тогда даны разум, воля  и интуиция? Не для того  ли, чтобы он умел отделять зёрна от плевел? Твоя Алёна прекрасная, умная и образованная женщина. Правда, она, как и все женщины, - щепетильна и непредсказуема в своих действиях.  Но это -  всего лишь  издержки общей женской психологии, результат осознания своей общественной функции и роли «слабого пола», неукоснительно требующего к себе повышенного и чуткого отношения.   А мы, мужики, зачастую стремимся к физиологическому паритету, требуя иногда от наших любимых женщин невозможное  и находя в их слабостях источник самоутверждения.  Но, самое главное, мы порой забываем, что идя рядом с нами,  наша женщина всегда открыта для  других  дерзких и вожделенных взглядов. А когда  эти мужские  взгляды чутко улавливают ответный призыв, тогда и начинаются обыкновенные человеческие драмы, приносящие как всегда обоюдные жертвы. И, поверь, тогда любая ревность оказывается бессильной. Так что, защитив диплом, не мешкая,  лети к своей ненаглядной, пока эта драма находится в стадии нереализованного сценария.
  Загасив сигарету, Гнедых вдруг посерьёзнел и несколько вызывающе спросил:
- А почему о музейных делах не спрашиваешь, ведь, наверное, уже давненько по Петрозаводску болтаешься?
- Да вот уже больше трёх недель…
- Ну вот, а у нас после той долбаной  финансовой  проверки начинают  крутые дела разворачиваться. Оказывается,  в музее творятся делишки,  под  стать тайнам  мадридского двора. Председатель комиссии Уваров  оказался дотошным мужиком,  по  акту проверки было  проведено  прокурорское  расследование с подключением ОБХСС. В результате  обнаружены  серьёзные нарушения в административно-хозяйственной,  реставрационной  и туристической деятельности. Как говорится, всё тайное когда-то становится явным, а рыба гниёт  с головы. 
- А чем объяснить такую внезапность этой самой «долбаной»  проверки?  Кузнецов попытался  обвинить в  «стукачестве» даже Алёну.
- Я твою жену за полгода хорошо изучил, и, думаю, что она не способна на мелкую подлость. Ходят слухи,  что  сигнал  могла направить в прокуратуру Новицкая, которая мстит Михайлову как брошенная  любовница. Так  вот, Михайлов самовольно, без экспертной  оценки заключал солидные  договора с приезжими  художниками на живописные  работы, которые затем вносились в реестр музейных предметов,  и до сих  пылятся в отделе фондов ненужной  рухлядью. Закрывал он глаза и  на  манипуляции старшего экскурсовода, то бищь,  своей дражайшей супруги.  Та частенько вносила в список нештатных экскурсоводов «мёртвые души», тем самым искусственно завышая фонд заработной  платы, а полученный  «приработок»  оказывался в её   кармане. Неплохо сориентировался   в нашем «перестроечном» времени и наш  незыблемый заведующий по  АХЧ  Кузнецов.
- Значит, и ему не удалось уйти от всемогущей длани  Фемиды?
- А ты что-то знаешь о его грязных делишках?
- Только догадывался, пока со мной месяц назад  не поделилась своими  подозрениями  директор сортавальского  магазина, где музей закупает мебель и бытовую технику. Она намекнула, что Кузнецов вроде бы  придумал  хитрую комбинацию по переводу безналичных бюджетных средств в наличные деньги… 
-  И правильно подозревала.   Мне об этом  рассказал  знакомый следователь из ОБХСС,  который  занимался этим делом.  Комбинация  Кузнецова оказалась проще пареной репы. Его сметливой наглости мог бы позавидовать  даже великий комбинатор Остап  Бендер. Некоторые  приобретённые  товары, как правило, мебель и бытовая техника, сдавались в сортавальский  скупочный  магазин,  а при нынешнем  всеобщем  дефиците  раскупались в мгновение  ока. За полученную наличку  Кузнецов приобретал по бросовым  ценам в различных сортавальских  организациях бэушное   или списанное имущество. А подлога  никто не замечал или не хотел замечать при нашей должностной лояльности перед любым начальством. Все товары,  прибывшие  с материка, разгружались на причале  Монастырской бухты, и,  минуя склад, отправлялись по месту назначения, скажем, в те же общежития для экскурсоводов,  на  Красный и Жёлтый скиты. В складскую  учётную  книгу  незадачливые кладовщики, которых Кузнецов менял, как перчатки, эти товары  оформляли  по   документам  сортавальского магазина.  Таким образом,  за несколько лет  Кузнецов сумел умыкнуть из  государственного  бюджета порядка ста тысяч рублей.  А это уже тянет на солидную уголовную статью о государственном  хищении с использованием  служебного положения.
- Но неужели  при нормальном бухгалтерском учёте и контроле движения  материальных ценностей так трудно обнаружить их утечку или подмену?
- При  нормальном учёте – да. Но не будь наивным  мальчиком  и не забывай, в какой стране мы  живём.  Если не ошибаюсь, Салтыков- Щедрин как-то сказал: если я проснусь через сто лет и меня спросят, в какой стране я живу, то я, не задумываясь,  отвечу - в стране чинуш  и  ворюг.  С небольшими  инспекторскими  проверками  представители  централизованной  бухгалтерии   Министерства  культуры  Карелии иногда  выезжали  на Валаам, и, как правило, только в летнее время, лишь поверхностно  знакомясь с финансово-отчётной документацией на складе. А вопрос о частой смене кладовщиков даже  никогда  не поднимался  в отделе кадров. Поэтому  администрация  музея очень ловко  пользовалась  этой  служебно-дисциплинарной  расхлябанностью  вышестоящего  начальства. На  должность кладовщиков, как правило,  принимались  случайные, лояльные  во всех отношениях люди, без специальных знаний и заключения  договора  о  материальной  ответственности. А самый  потенциальный  вор в нашей стране – это работник  склада.  Поэтому  предприимчивые и нечистые на руку люди, вроде  Кузнецова,  в такой атмосфере бесхозяйственности и круговой поруки   всегда чувствуют себя, как рыба в воде.
- Значит, тогда не случайно  Михайлов  пытался  повесить на меня расходы на текущий ремонт келейных помещений,  использующихся сегодня  под жильё? Если верить Уварову,  Михайлов  вроде бы и заявление на меня в прокуратуру написал, пытаясь инициировать  дело  о превышении должностных  полномочий  и незаконном  расходовании  бюджетных средств.
-  А подвигнул  его на эти подлые действия твой любимый шеф Кузнецов, когда  приезжал перед  выборами  в Петрозаводск.  Но, как я понял, из этой затеи ничего  не  вышло. Скажи спасибо Раскиной, которая  в следственном  комитете  доказала всю обоснованность и законность твоих действий. Кузнецов тогда скрежетал зубами от бессилия и волком посматривал на  твою жену.  А ты хоть знаешь причину таких «любовных» отношений между Алёной и Кузнецовым?
- Да эта   неприязнь  началась сразу же после  приезда Алёны  на  Валаам,  когда  она узнала в Кузнецове  бывшего  офицера  КГБ, который, по её мнению, был причастен к убийству её отца, бывшего секретаря парткома тракторного завода. Алёна даже собиралась написать заявление в прокуратуру о пересмотре того  тёмного дела семилетней давности.
- Она так и сделала, когда мы в январе приехали в Петрозаводск. К тому же ей удалось найти одного из  главных свидетелей той, спровоцированной Кузнецовым автокатастрофы. Оказывается, водитель Захарова, которого участники  того громкого дела  в спешке списали со счетов, с помощью врачей выкарабкался из могилы, правда, оставшись пожизненным  инвалидом. Началось  повторное скрупулёзное расследование. А где-то в конце мая Алёну  опять вызывали в следственный комитет, и она возвратилась оттуда заплаканная и сияющая от счастья: соучастие Кузнецова  в гибели Захарова полностью подтвердилось,  и на него возбуждено уголовное дело. Михайлов за свои административно-финансовые манипуляции  сумел увернуться  от уголовной статьи – как всегда спасли  многочисленные связи, но остаться в своём тёплом кресле директора музея ему не удалось.  Сейчас он передаёт дела Панину, да и года три не сможет занимать  административные должности. А мне Панин  предлагает принимать отдел  природы.
- А  с  Кузнецовым  что?
- Толком не знаю.  Но, видимо,  теперь ему от тюрьмы не отвертеться. Решается  вопрос о лишении его депутатского  мандата. Вроде бы  пока до суда ходит под подпиской. А на его место, не поверишь, претендует наш тракторист  Стадников.  Во  как дела-то повернулись!  Ну да ладно, заболтались мы с тобой.  Натаха  там, наверное, рвёт и мечет…
   В их отсутствие стол заметно преобразился. Появился  нежный  адыгейский сыр панир, маслины  и какие-то замысловатые кавказские салаты, обильно приправленные  ароматной зеленью. Раздражённая долгим ожиданием, Наташа  встретила их  сердитым  возгласом:
- Ну, что, заговорщики, отвели душу? Харчо  уже совсем остыл. Давай, Гнедых, наполняй фужеры!..
   Гнедых  наполнил  две миниатюрные  рюмки золотистым  коньяком, а Иноземцев  в подставленный Наташей бокал плеснул  багрово-красного вина.
   Наташа подняла бокал:
- Ну что ж, друзья, за новоиспеченного кандидата биологических  наук…
- И за никогда не умирающую науку,- подхватил  Иноземцев,-  а также  за  её самоотверженных  подвижников…
   Через минуту Гнедых снова  наполнил  рюмки. Иноземцев, поднялся, и,  чувствуя прилив красноречия,  сказал:
-  Наш замечательный  аварский  поэт Расул  Гамзатов сказал бы в этой торжественной ситуации:
- Итак, друзья, за что мы пить  решили,
За что мы первый тост провозгласим,
За солнце!  Мы ей-богу не грешили,
Своих любимых сравнивая с ним…
   Наташа  встретила тост  восторженными аплодисментами, а  Гнедых, многозначительно глядя на жену, несколько  патетично  проговорил:
- Да животворная  солнечная энергия -  щедрый и незаменимый дар Природы. Недаром первым  монотеическим  богом древних египтян был бог солнца Ра. Только живительные сгустки солнечной энергии  позволили появиться во Вселенной такому совершенному и прекрасному  созданию  Природы,  как  женщина. 
- Однако,  насколько я помню, одна из самых продолжительных кровопролитных  войн в истории  человечества – Троянская война - началась из-за  прекрасной  Елены, жены Спартанского  царя Минелая,-  слегка насмешливо  откликнулась  Наташа, видимо, пытаясь тем самым смягчить  впечатление  от  нарочитого апломба  мужа.
- Да не верьте вы историкам,- как бы подогревая общую игривую атмосферу, возразил Иноземцев,  вспомнив недавнюю экзаменационную  полемику с профессором,- любой  исторический  факт отдаленного прошлого – зачастую тайна за семью печатями. Вся  древняя  история, отражённая в архивных манускриптах и учебниках, как правило, - конгломерат  мифов и исторических  домыслов, которые каждая эпоха, каждое новое  поколение  рассматривает в удобных для них ракурсах…
    На этот раз на полном серьёзе завёлся Гнедых:
- А я вот очень подозрительно отношусь к  умудрённому скептицизму. Сегодня стало модным  вкривь и вкось  судить обо всём: о теории развития  Вселенной, дарвинизме, подвергать  критике  учение Маркса о формационном  развитии человеческого общества и классовой борьбе, отвергать  многие достижения и завоевания  научно-технического прогресса.  Не   дойдём  ли опять к варварству с таким критическим  переосмыслением человеческой  истории?  Не наделает ли бед эта пресловутая  свобода слова?
    Задетый за живое, Иноземцев тут же возразил:
- Здоровый скептицизм  никогда не отвергает достижений тысячелетней культуры человечества. Он только требует на определённой стадии  исторического развития обновления  устаревших научных концепций, являющихся тормозом поступательного движения. Но при этом он  не  приемлет дилетанство и формализм, переходящие в откровенную демагогию…
   Наташа нетерпеливо заёрзала на стуле:
- Эта философия  и политика, ребята, стоит уже поперёк  горла. Неужели нет  других тем для  разговора?  Вениамин, а  вы  прочитали бы то злополучное  стихотворение, которое  стало камнем  преткновения  между  вами и Алёной.
   Иноземцев как всегда  заволновался  при упоминании о его сокровенных произведениях, но всё -таки, преодолев замешательство, начал читать слегка дрожащим голосом:
-  Вся жизнь – к тебе одной дорога,
Через разлуки, встречи, перелёты,
И я любил и не был недотрогой,
О,  Женщина моя, скажи мне,  кто ты?..
    Когда он дочитал, установилась долгая,  напряжённая  пауза. На губах Гнедых  играла  спокойно-вежливая  улыбка.  Наташа, тонко чувствуя поэзию и всегда готовая  к перевоплощению, как бы застыла, боясь нарушить произведённое на неё  впечатление. А потом неожиданно предложила:
- Пойдёмте, Вениамин, потанцуем. Пусть  наш  дорогой светоч  науки немного поскучает
- Только, чур, не признаваться  моей супруге в любви, - натянуто  ухмыльнулся Гнедых. – С меня хватит  и одного спектакля в роли  героя-любовника  твоей жены.
- Если такое признание  и случится, - в тон ему ответил  Иноземцев,- то это будет всего лишь небольшой  компенсацией за твое необузданное хамство.
  Они  плавно передвигались в медленном танце, и у Иноземцева  немного кружилась голова  от невольного  ощущения присутствия  Алёны – настолько магически действовало  внешнее сходство  Наташи с его женой. А Наташа, видимо, почувствовав его состояние, неожиданно  посерьёзнев, сказала:
- Знаете, я, кажется, понимаю Алёну, услышав сегодня  ваше пронзительное  поэтическое творение.  Мне  кажется, что любая, уважающая себя,  женщина на её месте поступила так же. Да, мы  бываем  сумасбродными  и непредсказуемыми  в своих действиях, но мы никогда не можем  оставаться в роли  пустого места. Женщин нужно или боготворить, или оставлять. К сожалению, не все мужчины способны  понять особенности женской психологии. Поэтому в жизни и появляются дамы… с собачками…
   Иноземцев  невольно  вздрогнул, вспомнив  осеннюю встречу на Валааме с Надеждой Плотниковой. Именно тогда  он привёл этот  знаменитый чеховский образ в качестве  главной причины  возникновения  извечных  курортных  романов  и человеческих драм. Но  получил от девушки достойный отпор, уйдя  с горьким ощущением бездоказательности своей правоты.   Но, как он  понимал,  Наташа принадлежала к другому разряду тех красивых, самонадеянных  натур, требующих постоянного и неукоснительного преклонения. Скорее всего, поэтому она и выбрала профессию артистки,  чтобы собирать восхищённые  взгляды и бурные  аплодисменты.  И ему вдруг захотелось эту умную и тщеславную красавицу, так похожую внешне на его жену, поставить на своё место, поколебать  в ней  высокомерную неуязвимость:
- Иногда  женщина, используя особенности  психологии слабого пола,- сказал он  с жесткой прямотой,- всего лишь  старается оправдать свою измену мужчине. Вы же, целуясь в спектакле с партнёрами, забываете о том, что  тем самым временно  превращаете своего  мужа… в пустое  место?
   Ему показалось, что Наташа на  мгновение  болезненно  съёжилась, а потом с нескрываемым  раздражением  выдавила:
- Да, вы действительно  уникальный  человек. Но, к сожалению, таких  дерзких узурпаторов, как вы, почему-то безнадёжно любят женщины. Думаю, что вы можете даже ударить  изменившую вам женщину.
   Её  циничная  откровенность  всколыхнула в нём  ответную ожесточённость:
- Трусливо и подло изменившую  вертихвостку  – да, но  просто разлюбившую и  честно признавшуюся в этом  женщину – никогда. Потому что принадлежность к слабому полу ещё не даёт права  совершать  женщине унизительную  подлость  по отношению  к любящему  мужчине. Как раз  несправедливая  вседозволенность  женщины, якобы отведённая  ей природой,  и становится  зачастую  главной  причиной человеческого непонимания и любовных драм.
   Она замолчала, неожиданно превратившись в недоступную ледяную глыбу, и только лихорадочный  блеск  глаз выдавал её внутреннее возбуждение. Они с  демонстративной вежливостью  возвратились к столику. Иноземцев  после  бурного диалога с Наташей  сидел в состоянии какой-то тупой отрешённости и, наконец, не выдержав,  сказал:
- Пойду,  подышу свежим воздухом.
   В  раздумье он постоял несколько минут на крыльце кафе, а  потом решительно двинулся к троллейбусной остановке… 
   Он  сидел в почти пустом троллейбусе, всё время мысленно возвращаясь к разговору с Наташей, чувствуя  в душе  тайную боль, теребившую его после ухода Алёны. А, может быть, он  всего лишь безнадёжный мечтатель,  не  понявший, что как раз  эта гордая  и непредсказуемая  женщина и есть та Прекрасная Дама, которую он ищет и  ждёт  всю свою  жизнь?..

 14
   К его удивлению,  Ильинский ещё не спал, а, видимо, в полудрёме листал  какой-то свежий  журнал.
- Ну как, прорвался? – встретил он  Иноземцева  полусонным, почти безразличным  голосом..
- Да вроде бы. Сдавал последним,  как раз тому грозному московскому профессору. Душевным  оказался дядечка, экзамен прошёл в форме непринужденной беседы. Только вот напоследок озадачил вопросиком:  что дороже истина или Родина? Я тупо промолчал, а ты  что бы ответил?
  Ильинский  перевернул страницу, а потом нехотя  буркнул:
-Ну что ты цепляешься, на ночь глядя. Не  надоела тебе ещё эта философия. Я уже забыл, какие  вопросы у меня в билете стояли. Что дороже? Я, конечно, выбрал бы Родину. Она ведь, как отчий дом, всю жизнь к себе нас тянет.
- Но почему же в молодости мы так рвёмся из этого отчего дома к неведомым  горизонтам? Не для того ли, чтобы построить  где-то свой собственный, более основательный  дом?
Ильинский  начинал заводиться:
- Но ведь Родина – это ещё и твоя работа, семья, друзья. Это  то, к чему ты привыкаешь, как к воздуху.
- Привычка только держит, а любовь всегда  уводит.
- Да знаю я, что ты неисправимый философ,  поэт и романтик. Ты как раз  всегда в поиске той неопровержимой истины, которая  притягивает человека, как далёкая  звезда.  Земной мир с его евангельскими заповедями не для тебя.  И как это тебя  потянуло  в тихую монастырскую  гавань  под названием «Валаам»?
- Тихую? А  почему  же  ты  сам  смылся из  той тихой  красивой жизни, а меня прельстил этими  островными  прелестями? Да я из-за них,  если хочешь знать,  потерял  самую  дорогую женщину…
   Ильинский  кисло улыбнулся:
- Этих  дорогих женщин в нашем  мире - хоть пруд пруди. Они представляются  дорогими до  тех пор, пока их не приголубила  другая  мужская  рука.  Я ведь на Валаам  когда-то от своей  непутёвой   первой жены  сбежал, бросив любимую малолетнюю дочь. Думал, что на острове  от  материкового ****ства спрячусь. Да куда там!  Без любви мы не можем жить, как рыба без воды. Пока в Доме инвалидов работал, даже не помню, сколько  баб поменял.
- Да, легко по жизни  шагаешь. Вот  и университет заканчиваешь играючи.  Все шесть лет  только и  строчил  ««шпоры»  перед экзаменами. А в голове-то что-нибудь осталось?  Ведь, как я понимаю, тебе не знания нужны, а корочки диплома. Без них сегодня никак  не продвинуться по  комсомольско-партийной линии.  А с высшим образованием, гляди, через год-другой  из  райкома комсомола  и  в  горком  партии  перекочуешь, так и до  обкома  дотянешь.  Так постепенно и  выкарабкаешься на самую верхнюю  ступеньку  карьерной  лестницы.   А там, в  ЦК, уже  все блага и почести, которые даёт высшая партийная  власть.
- Ну, завёлся. И какая тебя муха укусила?  Честно говоря, мне твоё  нытьё за все эти годы уже, как кость в горле. Что ты за человек?  Всё тебя не удовлетворяет, во всём сомневаешься. И как тебя только бабы любят? Понимаешь, жизнь не переделаешь…
-  Согласен, процесс никогда не пойдёт, если у руля власти находятся  недоучки и  самоуверенные дилетанты. Вот  наши «перестройщики»  тоже, наверняка, когда-то  по  шпаргалкам  сдавали зачёты по марксизму-ленинизму. А разве они поняли, что любая, самая совершенная, теория может превратиться в ничто, если она не подкреплена практическими  делами? Что самая  высокая  производительность труда бессильна в построении  социализма, если она  поддерживается   не   самоотверженной  творческой работой, а, всего  лишь,  «долгими, продолжительными  аплодисментами»  на партийных и  государственных форумах.
- Да ты,  Веничка, обыкновенный идеалист,  пропитанный  высокими  материями. Ты мне напоминаешь  гоголевского  Манилова, мечтающего  построить такой высоченный  дом, с балкона  которого  были бы видны  Кремлёвские башни столицы.  Разве не понимаешь, что человек по своей природе – эгоистичный прагматик?  Ему нужно не эфемерное, заоблачное, а  ежедневное  маленькое  счастье с нормальной пищей, развлечениями  и сексом,  верой в того же Бога. Ведь ты напрочь отвергаешь божественное провидение?
- Я – не богоборец. Мне, в принципе, всё равно,  под  каким  символом  выступает  Высший  Разум  Природы. Я борюсь против тех «пастырей» церкви, которые в парчовых ризах и с кадилом в руках, призывая народ к жизненному аскетизму, лицемерно  обманывают его  религиозными  байками, а сами в корпоративном сговоре с властью,  жадно и плотоядно пользуются всеми  «земными благами». Почему я, передовой интеллигент, наделённый  определёнными  познаниями о Вселенной и законах её развития, должен  верить  в несуразную мистику, унижающую мой человеческий разум?
- Теория и практика никогда не сольются в едином гармоничном экстазе. Любой писатель в своих сочинениях всегда окрылён прекраснодушными  мотивами, а в  жизни он  может  быть  обыкновенным  хапугой, циником и развратником, разве не так?
   Иноземцев почувствовал, что нервы у него начинают сдавать.
- Знаешь, кто-то умно сказал, что один дурак может задать столько вопросов,  на которые не смогут ответить  все учёные  мира.
   Ильинский мгновенно вспыхнул, и его глаза налились бешенством.
- Это я дурак? – Он вскочил с постели,  и неожиданно  сделав  ложный борцовский  замах,   вцепился  в рубашку Иноземцева,  выполняя  правой  ногой резкую подсечку. Иноземцев, не ожидавший  атаки, рухнул наземь,  при этом успев захватить Ильинского  в цепкие объятия. Изрыгая  маты, они  несколько минут остервенело катались по полу, мутузя друг друга  кулаками.
   Затем  Ильинский, заправляя рубаху в брюки  и  отирая кровь с разбитой губы, прошипел  сквозь зубы:
-  Всё, правдолюбец. Надоел ты мне до чёртиков. Завтра съезжаю в гостиницу…
  Сказал и нырнул  под  одеяло…
   В день защиты диплома Иноземцев проснулся рано в торжественно  приподнятом настроении, знакомым  ему с детства, когда  они всей семьёй собирались на первомайскую демонстрацию. Он надел спортивный  костюм, взял полотенце и спустился к озеру. Ещё не яркий   огромный  диск  солнца медленно  поднимался  в слоистой  позолоченной дымке, отбрасывая на водную поверхность играющий рыбьей чешуёй шлейф. Он нашёл на берегу увесистый  в розовато-перламутровых разводах  голыш и с наслаждением крутил его несколько минут  вокруг пояса. Затем  он разделся и бросился в обжигающую утренней свежестью воду, и  плавал до тех пор, пока не почувствовал, как останавливается  дыхание и немеют от упругого сопротивления  воды  мышцы.
    Посвежевший и взбодрённый, он возвратился  в общежитие, попил чаю, и пробежал текст  пояснительной записки  к дипломному заданию, который он за несколько дней выучил  почти наизусть.
   Университет встретил его озабоченным утренним движением. Юсупова,  уловив на лице Иноземцева  едва заметные признаки  волнения,  попыталась его взбодрить:
- Не дрейфь, Робинзон. И не тяни по привычке  руку к затылку, когда будешь читать пояснительную записку. Раскрепостись от мысли, что валить тебя никто  из  членов комиссии  не будет. Так, для приличия  потреплют немного вопросами.  Да и я буду рядом, в  первом ряду среди ассистентов. Короче, ни пуха, ни пера.
   Иноземцев посчитал нетактичным  посылать руководителя дипломного проекта к чёрту.
   Наконец он дождался вызова, и, проходя к кафедре, мимо Юсуповой, заметил, что она держит в знак солидарности поднятый сжатый кулак. Он начал говорить, почти не слыша своего голоса  и  не  видя перед  собой текста объяснительной записки :
- Цель дипломного  задания –  показать ещё не раскрытые дидактические возможности преподавания  русского языка в средней  школе с помощью урока-экскурсии…
   Иноземцев  не  помнил  окончания своего вступительного слова. Он только каким-то боковым зрением ощущал передвижение светло-коричневой папки с его дипломным заданием по рукам членов комиссии и едва уловимую  артикуляцию губ одного  из них, преобразившуюся  в  сдержанно-вежливый вопрос:
- Теоретически всё выглядит убедительно, и, я бы сказал,  даже  очень оригинально. А скажите, молодой человек, как всю эту писанину можно  воплотить на жизненной практике?
  Иноземцев несколько  растерялся, но  поймав спокойный  взгляд  Юсуповой,  уверенно сказал:
- Все  учебно-методические разработки  дипломного задания сделаны как раз на базе экспериментального урока-экскурсии, проведенного с учениками восьмого класса Сортавальской средней школы…   
   Неожиданно поднялась Юсупова и, в присущей ей, слегка вызывающей манере сказала:
- Хочу заверить уважаемых членов комиссии, что в ближайшее время на основании дипломной  работы студента Иноземцева  будет начата  разработка методического пособия  для начальных и  средних классов средней школы…
   Через час возбуждённо-радостная  Юсупова вышла из аудитории в сопровождении   миловидной, уже немолодой женщины в элегантном  костюме и красивых очках в золотой оправе. Юсупова, заметив стоящего  у окна Иноземцева, тут же подошла  к нему, блестя своими татарскими глазами и увлекая за собой спутницу:
-  Ну, что, Робинзон, поздравляю с высшим баллом. Познакомься, это  Галина Ивановна Кравченко, бывшая моя студентка, а сейчас работающая заведующей Олонецкого  роно.  Вот  готовит кадровое пополнение на будущий учебный год. Кажется, ты её привлёк своей мужественной защитой. В общем, после разговора с  ней обязательно зайди ко мне для уточнения некоторых вопросов по будущей методичке.
   Когда они остались  одни, Кравченко, не церемонясь,  сказала:
- Знаете, Вениамин Петрович,  я обращаюсь к вам по  рекомендации вашего  методиста Валентины Ивановны, так что  я поверхностно знакома с вашим резюме. Лукавить не буду,  хочу   предложить вам  работу  в одной из сельских школ Олонецкого района в качестве… директора. Да, да именно в качестве  руководителя школы. И пусть вас не смущает это дерзкое предложение. Скажу честно, меня устраивают ваш, скажем так, зрелый возраст и опыт административно-хозяйственной  работы. К тому же вы теперь – дипломированный специалист-педагог.  А если не секрет, ваше  семейное положение?
   Иноземцев замешкался и невольно покраснел.
- Неужели разведенец?  Да вы не смущайтесь, при нашей сегодняшней жизни это не удивительно. Да и что вы потеряли на острове Валаам?  А Олонецкий  край -  именитый, и красивых карельских женщин хватает. Так что подумайте, и жду вашего звонка не позднее первого августа.
   Она  вырвала  листок  из блокнота, записала номер телефона  и, вежливо попрощавшись, ушла.  Перед тем,  как появиться у  Юсуповой, Иноземцев купил  в ближайшем  цветочном  магазине  букет белоснежных калл. Увидев цветы, Юсупова расплылась  в благодарной улыбке:
- И как это ты угадал? Люблю  эти цветы  за их царственный вид. Ну что тебе нашептала Кравченко? Наверняка, на работу звала. Она приезжает в университет   после каждого нового  выпуска. У неё там постоянная кадровая текучка. Что поделаешь,  в  провинцию молодёжь   сегодня  особо не  рвётся. Всё ей подавай блага цивилизации.
- Да вот предлагает должность директора  сельской школы. А какой из меня руководитель без педагогического стажа?
   Юсупова всплеснула руками:
- Ты, парень, не дури. Сам знаешь: волков бояться – в лес не ходить.  Педагогический стаж -  дело наживное.  Ведь директор школы  тоже должен иметь минимум урочных часов по своей специальности.  А Галину Ивановну знаю давно:  умный и справедливый руководитель, а, самое главное, любит инициативных педагогов. А пока суть  да  дело,  подкорректируй некоторые  вопросы для будущего методического  пособия. Думаю, что оно  будет неплохим заделом для твоей  будущей диссертации.  Я всё изложила в разъяснительной записке.   К концу  месяца буду ждать все поправки, а потом укачу куда-нибудь в отпуск  на юга. – Она протянула ему тонкую целлофановую папку. – Будешь в Петрозаводске, не стесняйся, заглядывай. Ты ведь теперь мой птенец, за полёт которого я буду нести ответственность до конца своей  жизни...
   На торжественное вручение дипломов в актовом зале университета  он не пошёл. Заглянув в кошелёк, он понял, что без его пополнения  до  Валаама ему не добраться. Поэтому пришлось ещё один день усиленно  вкалывать на овощной базе. А через день диплом ему вручила секретарь факультета, прошептав  стандартные поздравительные слова. Ильинский после защиты диплома, подхватив  любвеобильную   Наташу Лясковскую, скрылся с нею на целые сутки в гостиничном номере.
    А  Иноземцев с уже бывшими сокурсниками  Пашей Воробьёвым и Сергеем Мальцевым, протолкавшись около двух часов в длиннющей очереди винного магазина, усердно обмывали дипломы  в  общежитии.  Тёмно-синий прямоугольник диплома Воробьёва, которым он любовался весь вечер, торжественно возлегал на столе среди остатков  худосочной закуски, Вконец окосевший Паша, отчаянный   лодырь и баламут, всхлипывая  от ощущения торжественности момента, всё  пьяно лепетал:
- Неужели, мужики, шесть лет позади?  И мы… с вот этим …высшим…
   А  флегматичный Сергей Мальцев, всегда сидящий на лекциях с полузакрытыми глазами от постоянного недосыпания, а сейчас  выкатив чёрные  шарообразные  глаза, и поглаживая  густые баки, снисходительно улыбался, видимо,  в хмельном великодушии считая  вопрос бывшего сокурсника  однозначно  риторическим…
   …Иноземцев всё время мысленно рвался на Валаам и с нарастающим чувством беспокойства думал о жене. Он понимал, что Кузнецов, находясь в состоянии затравленного зверя, был способен на любую крайнюю выходку. Он не выдержал и позвонил в музей. Ответил  милый, но  незнакомый  голос:
- Государственный музей-заповедник слушает…
- Надя… Белозёрова? -  на всякий случай спросил он.
- К сожалению, Белозёрова уже  не работает в музее, а я - новый секретарь директора Ольга  Скворцова…
- Извините, мне бы  Алёну Иноземцеву…
-А  кто её спрашивает?
- Её муж  Вениамин Иноземцев…
В трубке воцарилось  напряжённое молчание, а потом тот же голос вежливо продолжил:
- Да, да, конечно,  я знакома с вами заочно.  Сейчас посмотрю, она вроде была у себя.
   Через минуту он услышал такой родной и, как ему показалось, измученный голос  жены.
-  Иноземцева у телефона. Кто это? Ах, да… я  поняла… Кажется, тебя можно поздравить?. Мне вчера звонил  Гнедых и рассказал о вашей встрече… Ты когда будешь на Валааме?
- Дня через два,  не  раньше. Но появились  новые обстоятельства. Мне предлагают работу директора  школы в Олонецком  районе…
- Значит, таинственный остров Валаам  оказался всего лишь транзитной  гаванью для корабля  неутомимого  путешественника Вениамина Иноземцева? Одним словом, « наш  паровоз  вперёд  летит, в коммуне остановка»…
- Ты как всегда прелестна в своём неподражаемом  сарказме. Ты скажи, твой уход  был всего лишь невинным  розыгрышем?  Значит…
- Значит, ничего не значит. Приезжай, а там видно будет… Жду… С нетерпением…
    В трубке  послышался щелчок, а затем  продолжительный  гудок. Телефонный разговор прервался. Алёна оставалась  пока причудливым  миражом в пустыне.
   « Нет, эта женщина  когда-нибудь сведёт меня с ума,- раздражённо думал он, направляясь к автобусной станции.- Но, может быть,  именно  такие взбалмошные и непредсказуемые  женщины  и  оставляют в чувствах  мужчин  никогда  неугасимый огонёк?» ...
… В Сортавалу он прибыл почти перед самым отходом музейного  теплохода.  На причале лицом к лицу столкнулся  с Михаилом Стадниковым. Он озабоченно суетился, руководя погрузкой   каких-то товаров в крупногабаритных упаковках. Заметив  Иноземцева, он как-то странно улыбнулся, а в его голосе прозвучали натянуто-покровительственные нотки:
- А вот и мой помощничек  прибыл. С  успешным окончанием, и, как говорится, с тебя магарыч  причитается.  А у нас тут, брат, в твоё отсутствие  такая заваруха пошла. Вместо Михайлова  исполняет обязанности Панин, а я вроде бы стал  его заместителем по хозяйственной части.
- Поздравляю,- сквозь зубы процедил Иноземцев. - Можешь дальше не продолжать, я в Петрозаводске  встречался с Гнедых, так что знаю о новом раскладе сил. Ты мне лучше скажи, где  сейчас Кузнецов?
- Пока ещё по острову под  подпиской болтается. Две недели  назад отправил беременную жену на материк, а сам по-чёрному запил. Видимо, последние денёчки на воле гуляет.       …Через полчаса теплоход  отшвартовался, и  Иноземцев,  сидя на палубе,  любовался безмятежной поверхностью  озера. Обычно такое затишье наступает на Ладоге к  середине лета, в период  почти полного безветрия  и максимального прогревания воды. И тогда ещё резче кажутся  крики неугомонных чаек, припадающих к воде в поисках пищи.
   Он сидел, думая об Алёне, и предчувствие скорой встречи наполняло грудь удушливо-радостным ожиданием. Неожиданно теплоход  качнуло и подняло на непонятно откуда появившейся  крутой  волне, а  из озёрной  глубины послышались низкие трубные звуки. Они нарастали, как раскаты приближающегося  грома,  внося в душу тревогу и смятение. Но через несколько минут на озере восстановилась тишина, и только едва заметная рябь колыхала  его  поверхность.
   Иноземцев  смутно слышал об этих подводных  ладожских явлениях, которые  местные жители  называли  бронтидами, связанными  с  якобы ещё плохо  изученными перемещениями  геологических  пород. Но почему-то сейчас это странное явление природы  показалось  Иноземцеву нехорошим предзнаменованием.  Но вот на горизонте появилась  иссиня-чёрная  полоска Валаамского архипелага, а через полчаса теплоход  плавно вошёл в Монастырскую бухту.
   Вахтёр Прохоров как всегда сидел за своим  столиком, опираясь на деревянный костыль.  Он  безразлично скользнул выцветшим  взглядом по Иноземцеву,  как на человека, с которым он только вчера расстался.
- Виктор Михайлович, не подскажешь случайно, где сейчас Иноземцева.
- Почему же не подсказать. Утром забегала за папкой, а потом уехала на Красный скит собирать, как она сказала, какой-то…как его…  гарбарий.
- Гербарий,- поправил  Иноземцев.
- Да вроде бы так…
   Иноземцева опять охватила смутная тревога за жену.
- А музейный автобус где?
- Да как уехал на Красный Скит, так покуда и не ворочался.
Анатолия  Шевчука он нашёл в мастерской.
- Толян, у тебя драндулет на ходу?
- У Шевчука всегда всё на ходу.
- Надо срочно смотаться на Красный.
- А не видел, что ли, какая гроза заходит.
-  Ладно, проскочим, поверь, дело жизни…
   Через десять минут старенький  «ижак» Шевчука уже тарахтел  по дороге на Красный скит.
   У входа на скит Иноземцев столкнулся с полупьяным  смотрителем Харлашкиным.
- Александр Павлович, Кузнецова не  видел?
- Как не видеть, куда-то наверх с твоей женулей побрели, видать, к Вознесенской часовне…
   Горизонт  почти  полностью затянула сизо-чёрная туча. Где-то рядом слышались раскаты  грома, а небо то и дело пронизывали  огненные змейки молний.  Часовня находилась на вершине крутой скалы, когда-то названной монахами горой  Элеон. А на берегу озера,  почти  у самой воды возвышался  мощный поклонный крест из серого гранита.  В преддверии  грозы чайки, как безумные носились над водой, раздирая душу своими дотошными криками.
   Иноземцев торопливо поднимался по крутой  скалистой  тропе, которая от изобилия железа в  грунте  отсвечивала красновато-багровым цветом. Он  двигался на полудыхании, всё время цепляясь за корни  старых сосен, которые толстыми змеями переплели тропу. А мозг сверлила одна лихорадочная мысль: « Зачем  Кузнецов увлёк Алёну на одну из самых  высоких  точек  острова?»
   Наконец в просвете деревьев он увидел пятиглавую деревянную часовню, а за ней, почти на самом  краю отвесной скалы Алёну и Кузнецова. Он напористо и упрямо наступал на неё, а она, прижав к груди целлофановый пакет с растениями, медленно отступала к обрыву.
   Иноземцев остановился и замер. Какая-то  неведомая сила неожиданно сковала всё  его тело. Его мозг обожгла  страшная мысль: он, кажется, начинал  понимать  коварный замысел  озверевшего и, видимо, пьяного в дымину,  Кузнецова. Но  Иноземцев понимал и  всю беспомощность  своего положения в этой  ситуации. До того места, где находились его жена и Кузнецов, было не менее ста метров, а  его крик или  неожиданное появление из-за  кустов могли  бы только подзадорить потерявшего над собой контроль  шефа. Но Иноземцев  понимал также, почему  гордая Алёна не сопротивляется и не пытается спастись  бегством. Видимо,  своим молчаливым   бездействием она  хотела  показать  неустрашимое  презрение к этому человеку, когда-то погубившему её отца.
   А Кузнецов  продолжал упрямо двигаться  на Алёну, и она, почувствовав, что отступать уже некуда, остановилась. Раздался  оглушительный удар грома, Кузнецов взмахнул руками,  Алёна, интуитивно пытаясь  увернуться от толчка и,  потеряв  равновесие,  полетела вниз.
    Иноземцев, дико закричав и спотыкаясь о корни деревьев, бросился к краю скалы. Алёна упала на огромную плоскую луду, едва виднеющуюся  из-под  воды.  Через её безжизненное  тело медленно перекатывалась волна, и,  окрасившись кровью, откатывалась к каменистому берегу.
   Не осознавая,  что он делает, Иноземцев бросился со скалы  в озеро. Его с головой накрыло водой, однако  он,  захлёбываясь,  отчаянно работая руками и ногами,  поплыл к луде.  Алёна  была ещё жива и полусознательно ощущала его присутствие. Он в отчаянии прильнул к её губам, пытаясь наполнить  своим дыханием её цепенеющее тело. Но она только бессильно прошептала:
- Там в письменном столе… На память… Истина…
    Потом она вздрогнула и замерла, изумрудный свет в её глазах погас, а потухший взгляд остановился в одной точке, как будто стараясь рассмотреть в тёмно-сером беспросветном небе ту самую правду, которую она искала всю жизнь на этой земле…
 …Иноземцев сидел, тупо глядя перед собой, Начавшийся  дождь  заливал  глаза,  и он почему-то  из всех предметов  на берегу различал только резкие  контуры огромного гранитного креста, воздвигнутого  когда-то монахами. Слёз  не было, грудь сдавливала только  какая-то тупая непроходящая боль, а слух едва улавливал крикливые стоны неугомонных чаек.    Неожиданно со стороны Никоновской бухты раздались звуки знакомой  мелодии. Это  был  фрагмент из симфонии «Зимние грёзы»  Чайковского.  По установившейся традиции  симфонический отрывок использовали   в качестве музыкального  позывного прибывающие и уходящие теплоходы. Величественная  музыка ширилась, и, смешиваясь с грозовыми раскатами,  как будто наполняла всё окружающее пространство  неудержимым  торжеством жизни…
  Через час на место трагедии  прибыла оперативная  группа  республиканского отделения МВД. Мертвецки пьяного  Кузнецова нашли запертым в бане Красного скита.  Он,  видимо, ничего  не соображал, и только дико сопротивлялся, когда на него надевали наручники. А когда  его милиционеры тянули к вертолёту, всё заполошно причитал:
- Подождите, правдолюбы…Мы ещё вам… покажем… кузькину  мать… 
…Письмо Алёны Иноземцев нашёл в ящике письменного стола через несколько дней после её похорон. Он вздрогнул, увидев  знакомый, немного витиеватый  почерк. И в каждом слове,  грустно-исповедальной  интонации  как будто слышал её живой голос.
« Я пишу это письмо  после твоего  последнего звонка из  Петрозаводска. Мне кажется, что я  совершила свою очередную непоправимую ошибку, когда  новогодним  розыгрышем   попыталась доказать  своё право на любовь к тебе. Я ввела  в заблуждение всех, но мне не удалось обмануть себя. Теперь я поняла главное: настоящую любовь нельзя никогда  завоевать. Она приходит к нам сама  живительным  солнечным  светом и постоянной  устремлённостью к недоступным звёздам…
  … Мне кажется, что любовь сильна только своим ожиданием. Драма между мужчиной и женщиной чаще всего  начинается,  когда любовь,  потеряв изначальную поэтическую силу,  превращается  в некоторую обузу и семейную обязанность. Этой мыслью было пронизано твоё роковое стихотворение, написанное  перед отъездом на Валаам. Я никогда не унижусь на соперничество с твоей неизвестной Прекрасной Дамой. Ты всю жизнь  будешь счастлив только ожиданием этой встречи. Прости меня за  глупую наивность.
…Ты помнишь  мой мучительный  вопрос об истине жизни в ночь моего приезда на Валаам?  Вчера, работая в библиотеке, я, кажется, нашла ответ на этот  вопрос, случайно прочитав  одно древнее изречение: « Спешите любить, ибо падают звёзды, оставляя  всем  нам  последние сроки»…
   …Иноземцев  долго сидел в каком-то тупом оцепенении, с трудом осознавая, что уход от него Алёны в новогоднюю ночь  был не лёгким  водевилем, разыгранным оскорблённой капризной женщиной, а жестокой драмой, написанной самой жизнью. Ведь только сейчас он понял, что она была совсем другой. Не лишённая, как и многие женщины, некоторой прагматичности, она на самом деле была утончённой и легкоранимой натурой, сумевшей  проникнуть в его сложный, иногда  взбалмошный  поэтический   мир. Острое  чувство  вины  перед  Алёной  заставляло   его сердце тоскливо и болезненно сжиматься… 
… К концу июля  Иноземцев  позвонил в Олонец  Кравченко и дал согласие на работу в школе.
   В  оставшееся до отъезда время  Иноземцев  почти все  вечера проводил на кладбище, где они  с Анатолием  Шевчуком обустраивали могилу  Алёны. Из Сортавальского комбината ритуальных услуг они  привезли несколько плит из полированного чёрного гранита, уложив их на место могильного холма. А вместо деревянного  креста  поставили  увесистую глыбу  из  тёмно-розового  мрамора, которой, по просьбе Иноземцева,  камнерезчик  придал едва уловимую форму  человеческого  сердца.  В  верхней части памятника-обелиска    было выгравировано изображение слегка улыбающейся Алёны, а чуть ниже стояла надпись, отсвечивающая   золотыми буквами:  «Спешите любить, ибо течение времени  безнадёжно  уносит наши  желания и надежды»…
 … Иноземцев  уезжал, когда по Монастырскому  саду шёл плотный  яблочный  дух нового урожая. На могилу  жены он пришёл с небольшим букетом полевых ромашек, любимых цветов Алёны. Он стоял  в отрешённой задумчивости, вспоминая её последний нежно-доверчивый  взгляд  на Сортавальском  причале. Обычно так смотрят женщины на мужчин, когда признаются в любви или прощаются навсегда.
- С праздничком, Петрович.
  От неожиданности  он вздрогнул и оглянулся: перед ним стояла уборщица Мария Семёновна в чёрном шелковом платке и пакетом, наполовину наполненным  первыми яблоками. Неделю назад она похоронила мужа, ветерана войны  и  теперь почти каждый день приходила на кладбище.
- Чего оторопел, поди,  запамятовал, что  сегодня  Преображение Господне, а по-народному,  значит,  просто Яблочный  Спас?  Как говорится, пришёл Спас – ушло лето от нас. Я вот  своему Гордеюшке  яблочек  на могилу  приносила, а на обратном пути  решила твою Алёнушку проведать. Любила  я её, умная и приветливая  была дивчина.
   Она прошла за оградку и, перекрестившись, положила на могильную плиту несколько яблок. Потом, пробежав  взглядом надпись на памятнике, уважительно проговорила:
- Ишь  ты, спешите любить…  Так  всю жизнь и спешим.  Только у любви, как и у песни, всегда  конец бывает. Вот и природа преображается, лето потихоньку к зиме поворачивается. Гляди, какая  тучища с запада заходит. Опять, наверняка,  к  грозе…
   На лестнице, ведущей к причалу, Иноземцев неожиданно столкнулся  с плотным мужчиной в чёрной рясе и узнал в нём отца Григория.  Лицо священника  просияло светлой улыбкой:
- Человеческие дороги пересекаются, яко  лесные тропы, выводя  нас на свет божий. Вот приехал  поклониться Валааму в день его главного  торжества – светлейшего праздника Спаса Преображения. А вы, судя по вашему солидному саквояжу, никак опять в дорогу собрались?
-Да вот после окончания  университета  получил приглашение на работу в  школе.
- Что ж, учительство – святое дело. Учитель, может быть, самый счастливый человек на земле, яко  повторяется и продолжает жить в своих учениках. А пример этому Господь наш, Иисус Христос, который  всю свою короткую жизнь просвещал и учил людей  разумению… Слышал, однако,  что в ближайшем будущем на Валааме  произойдут великие  перемены.
- Слухами всегда земля полнится…
- Оно так.  Да ладно.  Умудри вас, Господи  на новом земном поприще,- он  осенил  крестным знамением  Иноземцева и стал медленно подниматься по лестнице.
   Возле часовни  Всех Скорбящих в Радости  Иноземцев  заметил лёгкую стройную  фигурку Надежды  Плотниковой. Она, видимо,  кого-то только что проводила и теперь ждала отхода «Метеора». Он подошёл к ней и по лучистому взгляду  её огромных серых глаз  понял, что она  искала  этой  последней встречи.
- Не думала, Вениамин  Петрович, что мы  будем прощаться  на таком знаменательном месте.
- Вся наша жизнь, Надежда Викторовна, к сожалению, состоит из скорбей и радостей, встреч и расставаний.
- Неужели вы потеряли надежду встретить  ту прекрасную Незнакомку со знаменитой картины Левитана?
- Теперь эта Незнакомка  будет притягивать меня к Валааму всю оставшуюся жизнь. Появлюсь здесь, наверное, только на будущее лето. Прощайте.
   Она  посмотрела на него  открытым  притягивающим  взглядом, как  в ту прошлую осень  возле летней  гостиницы, и начала медленно уходить. Но, сделав несколько шагов, обернулась и тихо сказала:
- Приезжайте… я  буду… очень ждать…
… Иноземцев  сидел на палубе теплохода  и жадным взглядом всматривался в золотисто-багряное зарево заката, в котором медленно таяла иссиня-чёрная  полоска  Валаамского архипелага. Потом  достал из сумки книгу « Письма валаамского старца». Но чтение продвигалось  медленно. Он всё  время отвлекался, задумчиво глядел на закипающий белесый след за бортом теплохода, как будто итожа прожитый год. И  всхлипы  неугомонных  чаек, припадающих к воде в поиске добычи,   почему-то не терзали душу, а наполняли  её  беспокойной  радостью  жизни и  предвкушением  новых нелёгких испытаний.
   Через полчаса на горизонте  появились  смутные  очертания  города Сортавала…

Из дневника Иноземцева
   После Валаама, ставшего для меня  всего лишь очередной вехой на моём извилистом жизненном  пути, я  почему-то часто  вспоминал  экзамен  по научному коммунизму и нашу полемику с московским профессором об исторических  путях  развития  нашей страны. Высказывание Петра Чаадаева о том, что « истина дороже Родины», которое привёл  профессор  в качестве одного из примеров отечественной философской мысли,   не давало  мне покоя. Я ещё раз перелопатил  гору литературы и проследил от Аристотеля до Маркса  историческое развитие истины как философской категории. И успокоился,  только  получив  точную  классическую формулу: « Истина – это адекватное отображение действительности в нашем сознании».  Не менее важна была и информация, связанная  с изучением  историко-философской концепции и мыслей Чаадаева, высказанных  им  в   знаменитых  «Философических  письмах»,  которые,  как резкий след алмаза на стекле, остались  в наследии русской философской мысли.  Однако их нельзя понимать буквально. И хотя в них  без сомнения  звучит искренняя  боль русского патриота и убеждённого традиционалиста за судьбу  своей Родины,  как ни странно,  они написаны… на французском языке и в их стиле  чувствуются   откровенные  нотки  исторической  предубеждённости    и  философского дуализма.
    И вот что интересно.  Взгляды  Пушкина и Чаадаева на историю России во многом совпадают. Ведь они были истинными детьми эпохи  Просвещения, рождёнными в отблесках Великой  французской революции. Однако Пушкин как великий художник-провидец и цельная натура, прозорливо  замечая  все  кричащие  противоречия загнивающей феодально-крепостнической России, полон светлого оптимизма и веры  в её поступательное движение. В своём послании к Чаадаеву он пишет:
Товарищ, верь,  взойдёт она,
Звезда  пленительного счастья,
Россия  вспрянет ото сна
И на обломках самовластья
Напишут  наши  имена…
   Чаадаев,  как и многие большие мыслители,  противоречив, а  иногда и чересчур  категоричен  в  своих оценках и  суждениях. С одной стороны,  он видит спасение России в «гармоничном объединении  философской и религиозной мысли». С другой же,- введение христианства на Руси он считает «ложным путём» исторического развития   и главной причиной отставания от  передовых стран  Европы. А убеждённым «западником» его сделает  двухгодичное  путешествие  по некоторым передовым европейским странам.  К тому же,  он был из тех въедливых скептиков-максималистов, которые,  скрупулёзно замечая негативные процессы в русской  действительности, считали, что только через их предельную  концентрацию и кризис общество  может прийти  к выздоровлению.  Именно «Философические  письма» Чаадаева   внесли определённый  раскол в  русскую общественно-политическую  мысль самодержавной  России, тот раскол, который   поверг в «смятение»  её историческое движение, породив народничество и социал-демократическое движение,  а  закончился  революционным социалистическим взрывом  двадцатого века.  Может быть, как раз тогда  и стало  ясно, что высшая истина,  отражающая борьбу за  освобождение народа от  материального и духовного закрепощения,  всегда дороже «неистинной» Родины, где  процветают хищническое экономическое принуждение и  незаконное  стремление к обогащению,   неравенство и  бездуховный обывательский эгоизм…
… Я всё чаще возвращаюсь к мысли, что  движением к пониманию высшей истины бытия наполнена  вся  история человечества. Шагнув из материнской утробы в этот жестокий и удивительный мир, мы хотим узнать, кто мы и зачем пришли  на эту Землю  из необозримого  Космоса.  И пока мы живы,  задаём себе  одни и те же  извечные  вопросы: что такое любовь и счастье, и почему они  всегда обретаются  через страдания,  роковые ошибки и  потери?   Зачем  на тернистом  пути   постижения  истины  человек вольно или спонтанно ставит себе непреодолимые преграды в  виде лицемерия,  предательства и лжи, тем самым загоняя себя в тупик и превращая иногда свою жизнь в замкнутый  порочный круг?..
… Я мучительно пишу свою  первую книгу и  постоянно задумываюсь:  неужели этот мир движется только своими противоречиями, и писатель в России  должен  постоянно  отвечать на непреходящие сакраментальные  вопросы  «Кто виноват?» и «Что делать?»… 

Небольшое  послесловие
 …На Валааме через три месяца после отъезда Иноземцева,   в день святого  апостола  Андрея  Первозванного,  появились  первые монахи, и началось очередное восстановление  Спасо-Преображенского монастыря…
… Перестройка в стране  идёт ни шатко ни валко, а  экономисты  и  социологи  не  могут дать вразумительный ответ, чем  завершится пятилетний  эксперимент, названный «перестройкой», во главе  с недавно избранным  советским  президентом…
…На  кафедре русского языка  Петрозаводского университета разработано и утверждено Министерством  просвещения  новое методическое руководство  к  уроку-экскурсии  по русскому  языку в средней школе…
…Иноземцев  поступил в заочную аспирантуру и через два года  собирается защищать  диссертацию. В сельской школе, которой он  успешно руководит,  появилось  вакантное место  учителя  русского языка и литературы, и его в скором времени должна занять Надежда Плотникова…
… Иноземцев закончил  работу над  рукописью своей первой  книги с пока черновым  названием  «Валаамское  преображение». Она  будет посвящена Алёне Иноземцевой,  и  выйдет  в годовщину её трагической гибели…
 … На Ладожском озере  участились экстремальные природные явления - бронтиды. Едущие на Валаам старушки-паломники, глядя за борт теплохода, испуганно крестятся:
- Господи, упокой  и помилуй!  И  к чему бы эти сатанинские  гулы из-под воды? Как бы чего не вышло… 
Сентябрь, 2017 г,  Печоры-Псковские