Федька, шмыгая расквашенным носом, стоял перед отцом, опустив глаза в пол.
- Ну, рассказывай, что опять с корешами не поделил – отец присел перед ним на корточки – девок, что ли?
- Каких ещё девок – опять шмыгнул носом Федька – дразнят они меня, прозвище
обидное придумали, из-за того и подрались.
- Ну, не настолько это серьёзно, чтобы из-за всякой ерунды с друзьями ссориться, а тем более драться. У многих в детстве прозвища были и, если кто на них сильно реагировал, к тому они прилипали потом на всю оставшуюся жизнь. Ты просто перестань обращать на это внимание, делая вид, что не к тебе обращаются. Вот увидишь, скоро дразнить перестанут.
- Пап, а у тебя в детстве было прозвище? – Поинтересовался Федька.
- Да, у нас, пацанов военных лет, у всех были клички, то есть прозвища. Меня вот, прозвали «Чугунком» - обидно конечно, но я постепенно привык и перестал обижаться, ведь прозвали-то, за дело.
- Как это, за дело? – Не понял Федька.
- Ну, это длинная история, сейчас у меня времени нет, но вечером, после ужина, могу рассказать, если хочешь. А сейчас умывайся и чеши на улицу, да помирись с друзьями и помни, что я тебе говорил.
Федька очень любил своего отца и всегда прислушивался к его советам. А то, что получал иногда от него по заднице ремнём, на то не обижался – за дело! Отец был хоть строг, но справедлив.
Вечером Федька еле дождался окончания ужина – ему не терпелось услышать рассказ отца. А тот как будто забыл о своём обещании и спокойно рассматривал свежий номер газеты.
- Пап, ты обещал – потянул его за рукав Федька.
- Ну, хорошо, идём в твою комнату, там нам никто мешать не будет, ведь история то – длинная.
Они расположились поудобней и отец, немного помолчав, собираясь с мыслями, начал свой рассказ:
- Дед мой, Устин, донской казак, давным-давно, ещё в девятнадцатом веке, перебрался со своей большой семьёй с донкой станицы в приморский край. В те времена казачество сильно притесняли и много семей покинули веками обжитые места на берегах Дона. Пешком, через всю Россию, они добирались до новых земель в поисках лучшей жизни и плодородной земли. Продвигались по великому Иркутскому тракту по нескольку семей вместе с обозом лошадей – так было безопасней. В те времена на дорогах вовсю хозяйничали разбойничьи банды – шайки. Они нападали и грабили переселенцев, не щадя ни стариков , ни детей. В придорожных сёлах и деревнях старались не останавливаться – местные жители не жаловали переселенцев и тоже не прочь были ограбить при первом удобном случае. Была у них на пути одна деревня (отец назвал её), после которой у наших с тобой предков появилась другая фамилия. Жители этой деревни отличались особой жестокостью и мало кто из беженцев без потерь умудрялись её миновать. Не знаю, каким образом, но деду удалось удачно проскочить это бандитское гнездо. Вскоре переселенцы, узнав, что дед с семьёй удачно миновали это грабительское место, прилепили ему прозвище по названию этой деревни. Вот отсюда сынок у нас такая фамилия. А теперь ложись спать, поздно уже.
- Пап – заныл Федька – а про Чугунка, я ещё спать не хочу!
- Ложись, ложись – отец встал – ты забыл, что мне в пять утра вставать на работу? А завтра вечером продолжим наш разговор.
Отец накрыл сына одеялом и выходя из комнаты, плотно прикрыл дверь. Жена посмотрела на него заинтересованно:
- О чём это вы там целый вечер болтали, уж не на рыбалку ли собрались на выходные?
- Да нет, дорогая, сын просто заинтересовался нашей семейной историей, вот я ему и поведал немного о своих предках. Пусть хоть что-то будет знать о родовых корнях. Может быть, своим детям когда-то расскажет.
А Федьке всю ночь снился его прапрадед, здоровенный, с косматой гривой волос и большой бородой. Он лихо расправлялся с нападавшими грабителями и всегда выходил победителем, защищая свою семью и уезжая всё дальше в далёкие, неизведанные земли.
Весь следующий день прошёл как обычно. Федька отучившись, прибежал со школы, поел и быстро сделал уроки, при этом всё время, поглядывая на часы. Мать, заметив эти взгляды, поинтересовалась:
- Ты чего это на часы всё поглядываешь, сходи, погуляй. Вон, друзья-то, поди уже заждались.
- Мам, а когда папка с работы придёт? – Федька снова глянул на часы.
- Что, интересно, о чём дальше отец рассказывать будет? Ты слушай его внимательно, сынок и всё запоминай, у твоего отца жизнь была непростой и очень тяжёлой. Потом детям своим будет что рассказать. А теперь беги, гуляй, до вечера ещё далеко.
За ужином Федька нетерпеливо ёрзал на стуле, всё время поглядывая на отца – что-то он сегодня медленно ест. Тот, заметив взгляды сына, улыбнулся:
- Что, не терпится дослушать мои байки, неужели так интересно?
- Да, пап, очень – снова заёрзал Федька – ты кушай быстрей, а то мне не терпится новый рассказ услышать.
Отец расхохотался:
- А во сне тебе ничего не приснилось?
- Приснилось, приснилось – затараторил Федька – и дед твой старый, с бородой огромной, и разбойники и много ещё чего всю ночь снилось.
- Сегодня я расскажу тебе немного о себе и своих детских беспризорных скитаниях и мытарствах.
- Ты что, беспризорником был? – У Федьки округлились глаза.
- Так уж случилось – отец грустно глянул на сына – да ты лучше молчи и слушай. Семья наша была большой, семеро детей. Пять сестёр и мы с Филиппом, два брата. Я в семье был предпоследним, а после меня Анна родилась, мы её поскрёбышем звали. В начале войны умерла наша мама, Устинья Анисимовна – болела сильно. Отец, Степан Устиныч очень тяжело перенёс эту утрату, сильно сдал, заметно прибавилось седых волос. Ещё бы, остаться одному с такой оравой. Правда старшие двое уже вышли замуж, определились в жизни. Вскоре Филипп сбежал добровольцем на фронт. Отец познакомился с порядочной на вид женщиной и вскоре привёл её в наш дом. Так мы стали жить с мачехой. Она не церемонилась с нашим воспитанием – лупила за дело и без дела, при этом угрожая:
- Отцу пожалуетесь, будет ещё хуже – позашибаю!
И мы терпели и молчали. Когда мне исполнилось тринадцать лет, она настояла, чтобы я шёл зарабатывать деньги:
- Дармоедов я в доме не потерплю, жрать хочешь – иди зарабатывай себе на кусок хлеба.
А куда идти-то в тринадцать лет? Кому такой малолетний работяга нужен? И пришлось мне идти побираться. Стыдно было конечно, очень! Но, если я не приносил домой ни копейки, мачеха не давала кушать. Приходилось на ночь выпивать воды, так хоть казалось, что живот полный. И глотая от голода и обиды слёзы под одеялом, засыпать с урчащим от пустоты животом.
Вскоре отец взял меня к себе в кузницу подручным, добился у начальства, чтобы разрешили работать как малолетке, неполный день. А в действительности трудиться приходилось от зари до зари. Уставал страшно, другой раз, даже не доужинав, засыпал прямо за столом. Отец очень жалел меня, но по своей натуре человеком был мягким, слабохарактерным и не мог сопротивляться мачехиным выходкам и брани. Но недолго пришлось поработать мне у отца, вскоре от тяжёлой работы и недоедания заболел, и месяц валялся прикованный к постели, не в силах встать. Как очухался – не пойму, ведь мачеха даже и не кормила толком и не лечила. Видать молодой организм сам победил болезнь, да и сестрёнка младшая иногда подкармливала втихаря от мачехи. То хлеба кусок принесёт, то ягоды нарвёт, спасибо ей, родная кровь не бросила в беде. Когда немного поправился, узнал, что на моё место нашли другого работягу. Что оставалось делать, долго думал и наконец, принял решение: уйду я от этой мегеры, не даст она мне житья, задолбит! Вот так случилось, что стал беспризорником при живом отце и мачехе. Зарабатывал себе на пропитание как мог, бывало, и воровал, кушать-то постоянно хотелось. Хорошо ещё кое-чему научился у отца, работая в кузнице. В то военное время с посудой было плоховато, и я приспособился зарабатывать, латая чугунки и кастрюли. Ходил по дворам, выспрашивая, кому посуду надо чинить. В чугунки вставлял деревянное дно – надолго хватало.
- Пап – перебил отца Федька – как это, деревянное, оно же сгореть могло!
- Вот тут, есть один секрет, чугунок нагревается в основном с боков, и дно не играет большой роли при приготовлении в нём еды, а во вторых, дерево пропитывается влагой, разбухает, и огонь для него не страшен.
- Здорово – восхитился Федька – сроду бы не подумал!
Вот за эти дела и прозвала меня местная шпана, Чугунком. А кастрюли я лудил и паял, сейчас уже не вспомню, где добыл паяльник, кислоту и олово, скорей всего где-то украл. Да, жизнь была такая, приходилось и воровать, если не мог заработать себе на еду. Что делать, кушать-то хотелось всегда. Однажды на рынке, у одной торговки стянул пирожок с ливером – уж больно кушать хотелось, а они так вкусно пахли! Убежать не удалось, поймали и отправили в колонию для малолетних, откуда вскоре сбежал. Опять поймали и отправили в ещё худшее место. Нас, беспризорников, примерно одного возраста, отловили и направили в фабрично-заводское училище – ФЗУ. Вот где был действительно ад! Кормили очень плохо, учителя и воспитатели издевались над нами, как только могли. Да ещё те, кто постарше и сильней, отбирали еду, заставляли делать за себя всю грязную работу. Не знаю, как я выдержал этот год в училище, уму не постижимо! После окончания, нас разбросали по фабрикам и заводам, отправив в разные города. Так я попал на Алтай, в город Айрот-Тура, сейчас это Горно-Алтайск, где вскоре познакомился с твоей матерью. Ну а потом на свет появился маленький шустрый мальчишка, которого мы назвали Федькой.
- Это я, пап, да? – уставился на отца Федька.
- Да, ты сынок – отец склонился над лежащим сыном, поцеловал:
- Ну, а теперь спи, сынок, поздно уже. И пусть тебе снятся только хорошие сны, такие, которых не пришлось видеть мне. Спокойной ночи!