Иштар. 03

Александр Бродский
    Прошло пять-десять минут в тишине. Шелдон задумчиво осматривал комнату, скорее механически, чем конкретно что-то выискивая. Неожиданно дверь заскрипела, приотворилась, и в комнату ловко прошмыгнула длинноногая блондинка в коротких шортах, и тихо закрыла за собой дверь.
    Лолита Кларк была двадцатичетырёхлетней дочерью “мясного короля”. Характер она имела избалованный, изворотливый, надменный и грубоватый. В своей душевной “толстокожести” она походила на отца. Внешне же была завидно привлекательной, и всегда нарочито подчёркивала выпуклости своей фигуры. Вот и сейчас, она была одета в короткие джинсовые шорты, изрезанные по всей площади, так что просматривались её упругие ягодицы и белоснежное нижнее бельё, и черную майку, которая не скрывала её пышных форм. Обута была в чёрные босоножки на танкетке. Ровные волосы собраны в хвост.
    Однако все кто знал Лолу лично, отмечали контраст её внешней женственности с внутренней чёрствостью и сухостью. Со стороны же, о внутреннем мире девушки могли говорить разве что хитрые карие глаза и нагло вздёрнутый нос. В остальном же, младшая сестра Шедлона (у брата с сестрой была разница в два года) имела безупречную наружность богатой капризной нимфетки. 
    Лола быстрым пренебрежительно-брезгливым взглядом окинула комнату брата, а затем перевела глаза на него самого.
    - Да, в твоей комнате всё так же уныло, братец. Пахнет озабоченной книгоманией, засаленной мизантропией и подростковой мастурбацией. Ничего не упустила? Хи-хи-хи… - ехидно ухмыльнулась Лолита, - Никогда не понимала твоего стремления залезть в кокон, утыканный иглами злобы, и назвать это философским уединением.
        - Честно говоря, мне тоже никогда особо не нравились наши предки. – Небрежным тоном продолжала блондинка, прохаживаясь по комнате, безразличным взглядом скользя по книжным полкам. – Мать в молодости слыла отъявленной шлюхой, которую чуть ли не перетаскало полгорода. Но при этом она умела извлекать выгоду из своих похождений, оставаясь в хороших отношениях с бывшими ёб*рями. Папаша всегда называл её за это “прагматичной шлюхой”.
    Правда и сам большой Джим был не без греха. Как я слышала, за ним водились делишки почище избиения до полусмерти в пьяном виде, вымогательства или скупки краденного. Однако после того как мать забеременела тобой, папаша занялся серьёзным делом. Он открыл свой первый мясной комбинат, потом ещё два, затем ряд пабов и мясных магазинов. Ну а дальше ты и так знаешь. Насколько я знаю, папаша изрядно потрудился, чтобы заткнуть рот бывшим кобелям матери. А в дальнейшем, когда мы подросли, большой Джим никогда не жалел денег для нас. Пусть с неохотой, но он выделял средства на мои курсы моделей, вокала, актёрского мастерства, стрип-пластики и прочие прихоти. Тебе же он оплачивал колледж, квартиру, редкие издания книг из Европы. Мамаша вообще всегда его доила по полной своей пластической хирургией и косметологическими новшествами. Плюс тётка Хезер со своим малолетним говнюком навязалась. Да ещё и дед с бабкой тоже сидели на его шее, пока старый хрыч не помер, и грымза Солсбери стала предаваться удовольствию маразма в одиночестве. – Брат, молча, слушал сестру.
    Сколько я помню, нашим старикам было плевать на нас в детстве. О нас заботилась только Консуэла. Поэтому мы с тобой проводили много времени вместе, развлекали друг друга как могли, но денег на нас никто не жалел. Может, папаша, таким образом, хотел отделаться от нас? Может, там была хоть капля родительской заботы? Мне как-то насрать на это. Меня всё устраивало, да и сейчас устраивает. Пока мои подружки-пробл*душки тренируют жопу в спортзале, и накачивают сиськи и губы, в надежде подцепить себе состоятельного мужика, я могу ни о чём не париться, могу жить, как хочу, и трахаться с кем хочу. – Плотоядно ухмыльнулась Лола, поглаживая себя по груди. – Ведь я знаю, что папаша всегда подкинет мне деньжат.
    Но ты, почему-то, по-прежнему нужен нашему упрямому старику. Даже не смотря на то, что твоя крыша периодически протекает, большой Джим полон решимости, передать всё нажитое за эти годы своему единственному сыну. Мне-то, в принципе плевать, папаша и так поместил приличную суму под ежегодные проценты в банк на моё имя, так что мой кусок пирога уже заготовлен. А вот ты, со своей философской галиматьёй, далеко не уедешь. Продолжай в том же духе, и будешь через десять лет, есть через трубочку и срать под себя в заведении дока Брауна… хи-хи-хи…
    Закончив свою тираду, Лолита лениво сделала несколько шагов, и остановила свой взгляд на портретах писателей, поэтов и философов, висящих на стене, и высказываниях принадлежащим им.
    - “Любовь находиться за гранью добра и зла. Фридрих Ницше”. – Насмешливо продекламировала девушка. – Какие у него смешные усы, да и взгляд какой-то дурацкий. Кстати, братец, о любви… мне интересно, были ли у тебя отношения с женщиной? Ну, там, вгонял ли ты своего младшего друга в чью-то пещерку, хи-хи-хи? Что, нет?.. Судя по твоему выражению лица, ты так и остался мечтательным онанистом. – Продолжала издеваться сестра над братом. – Ах, бедненький, ты даже не знаешь, как пахнет женщина в том сокровенном месте. – Говоря это, блондинка засунула пальцы себе под шорты в области паха. – Вот, вдохни аромат женского тела. – И, ехидно улыбаясь, Лола подсунула пальцы под нос брату.
    - Прекрати. – Резко произнёс Шелдон, оттолкнув её руку. – Ты мерзкая. – Сказал он, взглянув на сестру, и отвернулся.  
    - Ха-ха-ха… - залилась бесстыжим хохотом Лолита, - Ой, я мерзкая?! Помешанный братец назвал меня мерзкой?! В кой та веки я удостоилась похвалы! Ха-ха-ха… - не унималась, притворно гримасничая, блондинка.
    Наконец она замолчала. Подойдя к брату, она присела, взяла его голову обеими руками и повернула к себе. Смотря ему в глаза, Лола стала говорить.
    - А помнишь, как мы в детстве вместе играли? Матери никогда не было рядом, отец всегда был занят, у Консуэлы было полно хлопот по дому, и мы целые дни проводили вместе. Помнишь, соседские мальчишки дразнили меня за кривые зубы, а ты заступился за меня? Помнишь, как по ночам мы сидели под одеялом, и, подсвечивая фонариком, читали страшные истории? А потом, я начинала бояться, и мы засыпали в одной постели обнявшись?  Помнишь, как на Хэллоуин ты меня напугал (ты был в дурацком костюме Франкенштейна), я обиделась, а ты потом ходил за шоколадками мистера Тимерса на другой конец города, чтобы я тебя простила? Помнишь, как играя в снежки, я кинула в тебя снежкой, ты увернулся, и я попала в старика Джакоби, а он назвал нас за это “противными соплежуями”? Я потом ещё пару месяцев дразнила тебя “соплежуем”, ты обижался и называл меня “Лолкой-иголкой”? А помнишь, когда мы подрались, я кинула в тебя стаканом и рассекла тебе бровь? Пол лица у тебя залило кровью, я расплакалась, просила у тебя прощения и целовала тебе руки? Ты не плакал, обнял меня, и сказал, что всё будет хорошо, а потом тебе в больнице наложили пять швов?..
    - Хватит. – С усилием выговорил Шелдон, и хотел отвернуться, но Лола удержала его.
    Приблизившись вплотную, сестра прошептала на ухо брату:
    - Почему ты отказался от меня?
    Около минуты длилось молчание, слышно было только дыхание брата и сестры.
    - Я знаю, из-за чего она погибла. – Наконец ответил Шелдон.
    Лолита отвернулась. Её милое личико за секунды трансформировалось, скривившись и поморщившись, приняв гримасу злобы. Губы плотно сжались.
    - Что ты можешь знать, помешанный недоумок?! – зашипела она, - Она погибла в несчастном случае, и никак иначе. – Поднявшись, она быстро подошла к двери. – Лучше бы тебе снова убраться в психушку. Никто тебе здесь ни рад, братец. – Бросила Лола в лицо парню, и вышла из комнаты. 
    Шелдон некоторое время смотрел на закрытые двери, за тем в комнате раздался шорох и скрип. Молодой человек повернул голову направо и посмотрел на большой платяной деревянный шкаф. Шорохи и скрипы исходили из него. Парень нехотя встал, подошёл к шкафу, и, приоткрыв дверцу, заглянул в него.
    - Опять ты? – недовольно проговорил Шелдон, - И охота тебе таиться в подобных местах. – Он раздражённо захлопнул дверь, вернулся и сел на кровать.
    - Вылезай оттуда, или ты собрался всё время там сидеть? – бросил парень.
    Дверь шкафа отворилась, и из него не спеша, показалась голова, а затем и торс некоего мужчины. Когда мужчина выбрался из шкафа целиком, он оказался значительного роста, почти доставал до потолка комнаты, высота которой была 3.10 метра. Странно, каким образом он вообще мог поместиться в том шкафу? Мужчина был худым, гладко выбритым, коротко стриженым. Имел высокий лоб, вытянутое лицо, крупный нос с горбинкой, и глубоко посаженные, если не сказать вдавленные в череп, глаза. Одет он был в чёрный поношенный пиджак с несколькими неудачными заплатами, вымятые тёмные брюки, не первой свежести белую рубашку и засаленный вылинявший галстук в корично-фиолетовую полоску. Обувь у него отсутствовала, из-под брюк выглядывали голые грязные ступни 50-того размера. Выражение лица великан имел оживлённое и хитроватое. В манере держать себя у него местами проскакивало нечто неуверенное в себе, а местами – и некая претензия на хамство.
    Шелдон обмерил гостя в чёрном пиджаке строгим взглядом и вздохнул.
    - Садись, раз уж пришёл. Ты и без того похож на три метра безобразия. – Проговорил он и сухо улыбнулся.
    Высокий мужчина пожал плечами и неуклюже сел на стул. Окинув щепетильным взором комнату, он проговорил скрипучим, словно заезженная пластинка, голосом:
    - Ты со мной сегодня как-то нарочито груб. Тебя расстраивает возвращение в отчий дом?
    - Не твоё дело. – Отрезал Шелдон.
    - Как знаешь. – Вновь пожал плечами великан. – Я всего лишь хочу, чтобы ты лучше понял себя.
    Молодой человек скептически на него посмотрел.
    - Слушай, давай раз, и навсегда проясним цель твоего появления в моей жизни? – произнёс он.
    - Давай. – С готовностью подтвердил странный посетитель.
    - Только чтобы без всяких твоих намёков, замечаний и ужимок, без излишнего словоблудия, философских фантасмагорий и психоаналитических теорий.   
    - Ты делаешь мне честь своими замечаниями…
      - Вот давай без этого, чёрт возьми! – рассердился парень.
    - Хорошо, хорошо, я постараюсь. – Подняв руки в виноватом жесте, поспешно сказал великан. – Так вот, как ты думаешь, какова цель у фантазий, которые рождает человеческое подсознание?
    - Ты мне скажи. – Огрызнулся Шелдон.
    - Трение восприятия и действительности, субъективности воображения и объективности обыденного резонируют в подсознании индивида фантазмы. – Не обращая внимания на грубость собеседника, продолжал странный гость. – Сенсорный опыт формирует восприятие, однако восприятие находиться под постоянным давлением бессознательного желания. Это желание сама суть человеческого естества. Желание сочетает в себе созидание и разрушение, его дуальность самоидентифицирующая, она соткана из противоречий тождественных друг другу. Сенсорный опыт скрупулёзно конструирует иллюзию индивидуальности, не замечая шаткости своих стараний. До поры до времени индивид уверен в том, что его переживания и периодический процесс рефлексии делают его особенным, высекают его личность. Что мир, окружающий его, созданный для его персональных удобств и потребностей. Но желание, заключённое в бессознательном естестве, так или иначе, однажды активизируется, прорывая условности восприятия, создавая фантазмы…
    - Эти мысли были пережёваны мной уже давным-давно. Ближе к сути. – Бросил парень.
    - То, что я только что произнёс, и есть твои мысли, над которыми ты размышлял в определённый период жизненного времени. Я есть фантазм, извлечённый твоим желанием из подсознания. Ты склонен к размышлению, но переходит ли твоё размышление к пониманию?
    - То есть, моё подсознание создало тебя, дабы чрез тебя я понял себя? – скептически проговорил молодой человек.
    - В какой-то мере да. – Отвечал великан.
    - То бишь, образ трехметрового неопрятного, странной наружности, мужика, в засаленном костюме, создало моё подсознание?
    - Ну, в общем, то да. - Виновато погладив себя по изношенному пиджаку, подтвердил великан.
    - И твои босые грязные ласты, так же необходимый атрибут этого подсознательного образа?
    - Ну, в общем, то да. – Снова виновато ответил великан, скромно косясь на свои босые ступни.
    Шелдон несколько секунд серьёзно смотрел на своего собеседника, а затем прыснул со смеху.
    - Ха-ха-ха… а у моего подсознания есть чувство юмора! – утирая выступившие слёзы, трясясь от смеха, проговорил молодой человек.
    - Я рад, что ты так это воспринимаешь. – Деликатно улыбнулся великан.
    - Ну, ты и дурак! – прекратив смеяться, угрюмо произнёс Шелдон.
    - Опять начинаешь ругаться, а мне казалось, что сегодня ты настроен на разговор со мной. – Тем же деликатным тоном, невозмутимо отвечал трехметровый джентльмен.
    - А что, может всё-таки я дурак, если моё подсознание ничего более остроумного кроме тебя не смогло воплотить? – словно размышляя вслух, проговорил парень, а затем поглядел на своего гостя. – Что же, я так глуп?
    - Не будь так строг к себе. Я лишь часть в мозаике, имманентный фрагмент твоего подсознания. Форма, которую я принял, сконструирована бессознательным фантазмом.
    Молодой человек потёр виски.
    - Ладно, - вздохнул Шелдон, - о чём твоя мысль сейчас?
    - Отчий дом – рассадник скверны. – Проговорил с расстановкой великан, своим скрипучим голосом.
    - Это… слишком сложно… и противоречиво… - обрывочно отвечал парень.
    - “Давай без тени смущения избороздим вены этой обители бессмысленными, и в то же время невероятными, размышлениями”. – Цитируя кого-то, продекламировал странный гость. – Ты ведь по-прежнему думаешь об этом?
    Молодой человек медленно кивнул, глядя на своего собеседника, и произнёс:
    - Я подумал об этом сразу же, как вышел из машины доктора Брауна. Сразу же, как только снова увидел этот дом.  Я словно почуял запах душевной гнили исходящей от него.
    - Ты ощутил, что в силах совершить задуманное?
    - На какое-то мгновение, да… и в то же время меня страшит эта мысль… - словно говоря с самим собой, задумчиво отвечал парень.
    - Страшит?! – приподняв одну бровь, манерно удивился великан, - Неужто любовь не находиться за гранью добра и зла? Неужто любовь к познанию жестокости так необходимо морализировать? И неужто ли морализируя свои желания, ты не становишься на скользкий путь предательства самого себя?
    - То бишь, ты считаешь, что мой страх обусловлен желанием морализировать предвкушение жестокости? Как будто я хочу самоутвердиться в естественности противоестественного? – спросил Шелдон.
    Гость молчал.
    - Что же ты? Ответь. Видишь, я обращаюсь к тебе, словно уже признал подлинность твоего существования. – Нахмурившись, вопрошал молодой человек.
    - Ты погружаешься в антиномию. – Не спеша, ответил трёхметровый джентльмен.
    - Каким же образом?
    - Пытаясь объединить естественное, противоестественное и казуальное, ты резонируешь агонию своего восприятия.
    - Агония восприятия синоним пылающего разума. – Потёр виски Шелдон, и взъерошил волосы. – Мой разум не должен сгореть. Я должен найти баланс, хотя бы на время.
    - Тогда оставайся на стороне либо морального, либо аморального. – Великан заметил пятно на своём пиджаке, и стал его оттирать, продолжая говорить. – Либо откажись от задуманного злодеяния, либо прими его как естественную аморальность, и соверши его, не подвергая суждениям.
    - Я не могу отказаться, запах скверны душит меня. Я любил Тери больше их всех. Я не могу отпустить её, не воздав за её смерть сполна. Только чрез страдания я могу подарить им очищение. – Плотно сжав губы, нахмурившись, проговорил парень, глядя в пустоту.
    - Вот как! Ну, если ты так полон решимости, тогда я могу, как скромный приживальщик, только польстить тебе, сказав, что восхищаюсь твоей волей! – восторженно воскликнул высокий джентльмен, - Но готов ли ты заплатить цену за своё деяние? Ведь помимо того, что я приживальщик, я ещё доброжелательный приживальщик. И мне кажется, что это многовато для тебя. Похорони ненависть внутри своего сердца, охлади разум литературными трудами, не вторгайся в антиномию, откажись от познания хаоса, довольствуйся умеренной циничной рефлексией и хорошей книгой вприкуску с шоколадным мороженым с сухофруктами.
    - Тогда… тогда я предам себя… - прошептал Шелдон, ни к кому не обращаясь.
    - Ну-ну, не надо так… - отозвался великан.
    В дверь комнаты раздался стук. Молодой человек никак не отреагировал. Стук вновь повторился, и уже настойчивее. Затем послышался голос.
    - Мистер Шелдон, ваш отец передал вам, что через полчаса состоится семейный обед. – Голос принадлежал домработнице Консуэле. – Мистер Шелдон, вы там? Отзовитесь! Мистер Шелдон! – продолжала стучать и звать толстая мексиканка.
    Парень, наконец, услышал настойчивый голос домработницы, и удивлённо посмотрел в сторону исходящего шума. Затем он быстро встал, подошёл к двери, и открыл её.
    - Ах, вы здесь?! Почему не отзывались? Я уж было, что-то подумала! Напугали ведь! – всполошилась толстушка, - Мистер Кларк желает, чтобы вы спустились через полчаса к семейному обеду. 
    - Хорошо, Консуэла. – Ответил Шелдон.
    - Я передам ваш утвердительный ответ мистеру Кларку. – Сказала домработница.
    Молодой человек кивнул и закрыл дверь. Затем он медленно прошёлся по комнате, и подошёл к широкому окну. Взгляд его карих глаз устремился на шоссе, что пролегало недалеко от дома, а затем на небольшую рощицу хвойных деревьев, которая уходила на пару десятков миль на север от пригорода.
    Из-за дверцы шкафа высунулась голова великана.
    - Не будь так строг к себе… не будь так строг… ну, я пошёл… - и странный трёхметровый визитёр в поношенном пиджаке окончательно скрылся в недрах платяного шкафа.