Загадка о двух ферзях

Вступление
 Это было весьма загадочное преступление: товарищ министра (заместитель министра) путей сообще-ния, тайный советник, граф Платон Ильич Сокольский был убит неизвестной дамой в собственном са-лон-вагоне. Всех потрясло хладнокровие преступницы и ее дерзость: за тонкой перегородкой купе, в котором высокопоставленный сластолюбец уединился со своей гостьей, постоянно находились полто-ры дюжины чиновников его департамента (правда, никто из них не слышал крика своего патрона или каких-либо подозрительных звуков). Да и на платформе перед тремя зеркальными министерскими ва-гонами спецпоезда постоянно фланировали жандармы и полицейские чины…
 Высокопоставленный сановник, вполне мирно до этого занимавший свой пост на протяжении почти девяти лет, стал объектом охоты революционных террористов после того, как дал согласие на жестокое усмирение бастующих деповских рабочих в Самаре. За минувший год боевики трижды неудачно стре-ляли в него. Во время одного из покушений дерзкому террористу удалось под видом министерского курьера проникнуть в здание Министерства путей сообщения на набережной Фонтанки и подкараулить графа, выходящего из служебного кабинета. Шесть выстрелов в упор не оставили бы шансов никому. Но именно в этот раз случилось необъяснимое. Славящийся безотказным боем шестизарядный фран-цузский револьвер системы Лефоше (обычно использовался офицерами из отдельного корпуса жан-дармов) в руке 21 – летнего убийцы неожиданно дал осечку. Это дало повод избежавшему верной смерти счастливчику во всеуслышание заявить, что его, дескать, хранит сам Господь, и в благодарность за чудесное спасение богатый вельможа тут же пожертвовал крупную сумму на благотворительность.
 Последующие события, казалось, подтверждали его слова.
 Погубить графа не смог даже динамит – судьба не благоволила злоумышленникам. Вначале они под-купили служанку и уговорили ее пронести «адскую машинку» в шляпной коробке в дом жертвы. Когда эта затея провалилась, его сиятельство едва не взорвали на прогулке. Это случилось в центре Петербур-га на Невском, на глазах у сотен свидетелей. Из кондитерской лавки выскочил чернявый молодец и швырнул бомбу в движущуюся карету вельможи. Грохнул взрыв, тяжелый графский экипаж опроки-нулся на бок. Все заволокло густым едким дымом. Пользуясь всеобщей сумятицей, бомбист спокойно сел в поджидающую его за углом пролетку и благополучно скрылся.
 Но граф снова остался невредим. А от осколков взорвавшейся бомбы пострадал кучер его экипажа, один из охранников, пожилой слуга и двое случайных прохожих, среди которых был гостиничный мальчишка-посыльный.
 Однако Платон Ильич вовсе не чувствовал себя везунчиком. Чудесным образом пережив череду поку-шений, чиновник жил, как в осажденной врагами крепости. Даже у себя в департаменте и дома несча-стный не чувствовал себя в безопасности. Не доверяя охранникам, приставленным к нему полицией, князь окружил себя телохранителями, специально нанятыми в одном из лучших охранных агентств Ев-ропы. Он не выходил из дома, не надев кольчуги под сюртук.
 И вот террористы придумали, как подобраться к жертве вплотную…
 Был душный августовский вечер. Только начало смеркаться. Следователи из Петербургского полицей-ского управления уже заканчивали свою работу, когда стало известно, что на место преступления дол-жен пожаловать представитель охранного отделения   Департамента полиции при Министерстве внут-ренних дел. Эта организация в Российской империи ведала политическим сыском.
 Мало кто знал, что в охранке есть небольшое мобильное спецподразделение контрразведки, именуе-мое в официальной переписке «летучим отрядом полковника Игнатова». О нем ходило много слухов, но общеизвестно было только то, что его сотрудники – понятное дело, с помощью армейских коллег и жандармов – ищут и находят иностранных шпионов и наиболее опасных революционных террористов.
 Прибывший специальный агент (настоящего имени этого офицера не знал никто, за исключением его непосредственного командира и начальника охранного отделения) был одним из лучших сотрудников засекреченного отряда.
 Впрочем, следователь, едва услышав необычную фамилию представителя солидного ведомства, заявил товарищам, что однажды уже сталкивался с ним:
 – Господа, он англичанин. Точнее, шотландец. Фамилия у него, кажется, шотландская. Я слышал, что наши пинкертоны из охранки таким образом перенимают передовой опыт Скотланд-Ярда. Вот увидите, джентльмен принесет с собой в саквояже целую криминалистическую лабораторию. А что вы хотите – Европа-с! Кстати, обратите внимание на его физиономию. Насколько я помню, временами на ней появ-лялось совсем лермонтовское мрачное и вместе с тем поэтическое выражение. Как вам известно, у на-шего великого поэта тоже были шотландские корни.
 Наконец таинственный представитель королевской британской полиции появился в вагоне. Правда, обещанного знатоком саквояжа у него в руках не оказалось. Но это только усилило интригу, ибо можно было предположить, что все необходимое для работы представите ль лучшей в мире спецслужбы уме-стил в потайных карманах.
 Это был невысокий, худощавый шатен с гусарскими усиками над пухлой мальчишеской губой. Трудно было судить о его возрасте. С одной стороны, яркий румянец, некоторые припухлости лица и ломаю-щийся голос свидетельствовали, что он совсем юнец, только недавно вышедший из нежного детского возраста. Но с другой – этот волевой подбородок с обаятельной ямочкой, маленький шрам на лбу, уве-ренная манера держаться свидетельствовали о сильном, независимом нраве своего обладателя, отваге, привычке повелевать людьми и принимать серьезные решения. От такой персоны можно было полу-чить вызов на дуэль за одно только опрометчивое обращение «юноша».
 Лицо незнакомца было таким загорелым, словно он недавно вернулся из тропиков. Суммируя первые впечатления, искушенный наблюдатель мог сделать вывод, что перед ним офицер хоть и юный, но уже достаточно опытный и много повидавший.
 Среди затянутых в строгие мундиры чиновников этот франт в своем клетчатом костюме добротного английского сукна выглядел не их коллегой, а скорее репортером. Несколько раз по пути на место пре-ступления бдительные полицейские урядники пытались остановить подозрительного субъекта как праздношатающегося. Молодой человек отделывался от них, с небрежным видом доставая из кармана жетон тайной полиции. С ним была спутница – девушка, по виду курсистка.
 Перед дверями купе, стесняясь своих чувств, плакал в платок старик лакей – будто пес, скулящий у ног внезапно скончавшегося хозяина.
 Пройдя на место преступления, визитер внимательно огляделся. На ковре возле столика лежал труп мужчины. В открытых остекленевших глазах покойника застыло изумление. Смерть явно явилась к не-му, когда он меньше всего ее ожидал.
 Убитый был грузным, лысеющим барином. Его мясистое лицо обрамляли пышные бакенбарды. Золо-ченые пуговицы форменного сюртука были расстегнуты, а на белоснежной ткани жилета расплылось большое кровавое пятно вокруг колотой раны в сердце. Окладистая борода покойного тоже была ис-пачкана кровью.
 Искусственное освещение в купе еще не зажигали. В лучах заходящего солнца поблескивали звездоч-ки на шитых золотом погонах тайного советника. Среди миниатюрных «фрачников»   визитер отметил крестики Святой Анны второй степени с мечами, Святого Станислава второй степени, Владимира вто-рой и третьей степеней и Георгия. С орденами соседствовал золотой значок Императорского право-славного Палестинского общества 1-й степени. Это благотворительная организация поддерживала пра-вославных, совершающих паломничество в Святую землю.
 Неожиданно для себя молодой человек заметил маленький синий оттиск на светлой подошве одной из туфель убитого и немного смутился, словно его взгляду открылось нечто неприличное. Это был штамп столичной железнодорожной таможни. Такие ставились на реквизированном у контрабандистов товаре, среди которого нередко попадались очень дорогие и роскошные вещи. Принимая итальянские туфли в подарок от подчиненных таможенников, высокопоставленный чиновник, конечно, не мог предвидеть, что однажды недоступное чужому взгляду клеймо взяточника окажется выставлено на всеобщее обо-зрение…
 Убийство произошло в декорациях фешенебельных апартаментов с обилием бронзы и позолоты, ин-крустаций, полированного красного дерева, дорогой диванной обивки. В первую минуту прибывшего офицера ошеломило обилие нестыкующихся между собой деталей: ордена и знак благотворительного общества на груди убитого; чрезмерная роскошь помещения с будуарными круглыми зеркалами в зо-лоченых рамах на обитых зеленым шелком стенах, делающего его похожим на шикарный кабинет в дорогом доме свиданий. Тут же спокойно покуривали судейские, обсуждая планы на вечер, – они почти закончили свою работу. От всего этого чужак еще более сконфузился, но постарался скрыть свое со-стояние под маской холодной сосредоточенности.
 Неудивительно, что вначале он показался присутствующим холодным, замкнутым и заносчивым сно-бом, от которого не следует ждать ничего хорошего. Но это впечатление оказалось ошибочным. Лицо вошедшего вдруг озарилось улыбкой, сверкнули под усиками белые зубы, и визитер отрекомендовался, по-кавалерийски лихо щелкнув каблуками:
 – Поручик Вильмонт, специальный агент охранного отделения, – и учтиво добавил без малейшего британского акцента, стараясь придавать своему голосу солидную командирскую басистость: – Прошу вас, господа, не воспринимать меня как алчного варяга. Я не тот дармоед, что ждет, пока другие ему яичко облупят да в рот положат. Мне рапортовать не к спеху. Так что собранные улики при вас оста-нутся.
 Обходительность коллеги, его бравый вид и прозвучавшие в его голосе уважительные нотки понрави-лись полицейским. Один из них тут же с охотой взялся ввести Вильмонта в курс дела. – Согласно пред-варительной версии сыщиков, картина преступления была такова: сорокавосьмилетний граф недавно познакомился с некой юной обольстительницей. Ради нее важный пассажир даже приказал задержать отправление своего поезда. Предмет его страсти вроде как осчастливил настойчивого поклонника со-гласием отправиться вместе на отдых в Ливадию.

Увидев эту девушку, уже немолодой бонвиван буквально потерял голову. Ближайшие помощники гра-фа показали следствию, что в последние три месяца их шеф, не считая денег, тратился на букеты, дос-тавляемые прямиком из Амстердама. Для своей пассии он покупал собольи ротонды и ювелирные гар-нитуры, выписывал из-за границы разные парижские штучки.
 – Да вот вам, пожалуйста! – Полицейский взял со стола изящную позолоченную коробочку, тонко сти-лизованную под артефакт из древнеегипетской гробницы. Внутри ее на синем бархате покоился флакон духов. Следователь шутливо объявил:
 – Очередное жертвоприношение на алтарь кровожадной богини!
 Раньше, чем Вильмонт успел прочесть название на пузырьке, полицейский сообщил:
 – Это новый аромат знаменитого парижского парфюмера. В России такие купить невозможно, только по каталогу из-за границы надо заказывать. Вот так-с… Даже если я целый год стану откладывать по-ловину жалованья, все равно не смогу купить такие своей супруге. Впрочем, нам подобные расходы и античные страсти ни к чему. Сами видите, чем это заканчивается.
 Рассказчик аккуратно поднял с пола пестрый китайский веер.
 – Изящная вещица, не правда ли? Он складной и легко умещается в женской сумочке. А случись обыск, никому и в голову не придет, что игрушка с сюрпризом.
 Следователь нажал потайную кнопку на рукояти, и из нее выскочило тонкое лезвие ножа-стилета. Кровь на нем уже свернулась.
 – Даже револьвера не надо! Колющий удар требует меньших усилий, чем режущий, поэтому даже женская ручка легко пришпилит своего кавалера к дивану.
 – Теперь понятно, почему никто ничего не слышал, – сказал Вильмонт, осматривая стилет вслед за коллегой.
 – Вот именно! Она его как бабочку булавкой, – с удовольствием проговорил следователь. – Старичок и ахнуть не успел, как длинное шило пробило ему сердце.
 – А кто тогда вытащил нож? – поинтересовался Вильмонт.
 – Да дурень адъютант, – вступил в разговор полицейский, похожий на англичанина. – Этот тип уже успел с горя вдребезги напиться. И в данный момент дрыхнет на диване в соседнем купе. Так что сей-час его трогать бесполезно… А вообще препоганейшая история вырисовывается, господа. Весьма для нашего брата неудачная. Никто об этой дамочке толком ничего не знает и толком описать ее не может. На перроне лицо ее было закрыто непроницаемой вуалью. Ну, прекрасно сложена, ну, кажется, доволь-но молода и вообще, видимо, недурна собой. Так ведь из этого, судари мои, супа не сваришь! Одни подчиненные покойного графа утверждают, что она, дескать, молодая актриса, то ли из Нижнего, то ли из Ярославля, только в этом сезоне получившая ангажемент в столице. Другие божатся, что дамочка – профессиональная содержанка, то ли немка из Риги, то ли полячка. Кому верить? Что докладывать по начальству?!
 Нервно куря, молодой полицейский небрежно стряхивал пепел в одну из двух чашек китайского фар-фора, стоявших на столике. Из них погибший чиновник и его гостья угощались чаем перед тем, как стать убитым и убийцей.
 Другой следователь придирчиво осматривал коллекцию бутылок в буфете, выбирая напиток для дегу-стации. Третий со скучающим видом взял из вазы на столике яблоко кальвиль и принялся грустно его грызть. Такие яблоки продавались лишь в самых дорогих магазинах Петербурга, ибо доставлялись из Франции. Каждое было снабжено гербом и стоило пятнадцать рублей. Примерно столько получал ква-лифицированный рабочий депо – один из тех, в кого во время забастовки покойный руководитель же-лезнодорожного ведомства так опрометчиво разрешил стрелять, – за месяц почти каторжного труда, проводя по 12 часов в день в шумном задымленном цеху. И так шесть дней в неделю…
 – А вообще жаль старика, – обведя взглядом товарищей не только по работе, но и по внеслужебным визитам в злачные места, ухмыльнулся «джентльмен». – Хотел приручить вольную тигрицу. Только не всякому дано быть Мишкой Хлудовым. Да и не в его почтенных летах затевать рискованные амуры.
 Вильмонт холодно взглянул на шутника и щелкнул на прощание каблуками:
 – Честь имею, господа! Благодарю за содействие.
 Он не был ханжой, но и пошлостей не любил.
 Смерть любого человека достойна хотя бы минимального почтения. К тому же при жизни покойный был выдающимся государственным мужем и немало сделал для того, чтобы дряхлеющая империя, од-ной из вечных проблем которой были плохие дороги, превратилась в крупнейшую железнодорожную державу. Да, судя по всему, он был мздоимцем – так какой чиновник в России не принимает подноше-ний!
 Упомянутый полицейским московский фабрикант Хлудов действительно был личностью весьма при-мечательной: мот, хулиган, донжуан и к тому же оригинал. В газетах писали, что он держит дома мо-лодую тигрицу, которую для него отловили в Средней Азии. Эксцентричный миллионер обращался с ней, как с комнатной собачкой: кормил с рук, позволял класть себе голову на колени, когда сидел в кресле с газетой или кальяном. Когда же Хлудов прогуливался со своей питомицей по улицам, держа ее на поводке, то их обычно сопровождала толпа зевак, а встречные лошади всхрапывали, учуяв хищни-ка… Сравнение загадочной убийцы с тигрицей, которая способна напасть на своего дрессировщика в любой момент, показалось Вильмонту интересным.
 Так ничего толком и не выяснив, Вильмонт вышел к своей спутнице немного разочарованным. Она ждала его у вагона, так как, по ее словам, больше всего на свете боялась мышей и покойников.
 – Ну, Машенька, теперь вся моя надежда на вас, – объявил офицер, и девушка зарделась от удовольст-вия.
 Началось то, что сыщики называют «охотой на рябчика». Когда возможные свидетели преступления неочевидны, сотрудник полиции пытается отыскать среди большого количества потенциальных оче-видцев того, кто действительно видел что-то стоящее. Похожим образом охотники вспугивают птиц, притаившихся в зарослях, и стреляют по ним влет. Ибо зачастую нужный человек не горит желанием рассказывать полиции о том, что видел, а, попав в разработку, всячески пытается ускользнуть от пря-мого ответа. Кто-то боится мести сообщников преступника, а кто-то презирает царских сатрапов и со-чувствует революционным «Робин Гудам».
 В таких делах прошедший в свое время отличную школу под руководством настоящего мастера своего дела Вильмонт разбирался прекрасно. Несмотря на свою молодость, действовал он очень расторопно, к каждому собеседнику находил особый подход. Пока поручик разговаривал, его помощница стояла ря-дом с большим откидным блокнотом на изготовку и зарисовывала карандашом лица свидетелей, а так-же все, что могло заинтересовать офицера.
 Это была настоящая человеческая карусель! За какие-то полчаса перед парой дознавателей длинной чередой прошла целая вереница людей разной внешности, разного типа, характера и звания. По при-знанию художницы, от кокард, разноцветных фуражек чиновников военных и гражданских ведомств у нее стало рябить в глазах. А сколь-нибудь ценного источника информации все не удавалось найти.
 Вильмонт уже был готов признать безнадежность задуманного им дела, когда на глаза ему случайно попался жалкий тип в куцем мундирчике коллежского регистратора почтово – телеграфного ведомства. Он боком пробирался вдоль состава, явно стремясь скорее проскочить мимо столичного обер-полицмейстера со свитой. Вильмонт поспешил преградить беглецу дорогу. Их пути пересеклись вдали от чужих глаз, в дальнем конце перрона.
 – Что вам угодно, милостивый государь? – побледнев, испуганно пролепетал чиновник, сообразив, что ему не отвертеться от решительного вида молодца, в котором сразу почувствовал Власть.
 Судя по петлицам, он состоял телеграфистом в министерском поезде. Он был уже в годах – неудачник, застрявший в мелких служащих, и при этом наверняка обремененный большой семьей. Редкие бакен-барды посеребрены сединой, нескольких зубов в углу рта не хватает, дряблая шея подрагивает при ка-ждом слове. Могло показаться, что с его худого маленького лица никогда не сходило опасливо – уны-лое выражение.
 Этот представитель человечества явно давно смирился с собственной незначительностью; грех было мучить такого, но молодому сыщику словно кто-то нашептывал на ухо: «Спроси его! Спроси! Да не мешкай – неспроста он так удирал. Наверняка что-то знает или видел, а теперь боится, что затаскают по допросам и судам».
 – Пожалуйте рассказать мне всю правду о той даме, – откровенно блефуя, потребовал Вильмонт.
 – О какой даме? – изумленно уставился на него телеграфист.
 От волнения он снял с головы фуражку, и ветер зашевелил редкие волосы по краям его морщинистой рябой лысины.
 – Сами знаете о какой!
 – Ах о той. – Чиновник как-то сразу весь обмяк, покорно опустил голову и промямлил: – Хорошо, из-вольте…
 Телеграфист стал рассказывать, что случайно столкнулся с интересующей господина офицера дамой в тамбуре вагона. Он спешил – ему надо было успеть в управление дороги, чтобы до отправления поезда подписать командировочный лист и получить положенное путевое довольствие в размере пятидесяти копеек в сутки. Дама же только что вошла. Видимо, пользуясь тем, что в тамбуре никого нет, она отки-нула вуаль с лица и посмотрелась в зеркальце перед тем, как войти в купе к почитателю своей красоты.
 – В этот момент я буквально налетел на нее, – смущенно пояснил телеграфист. – Мы оба сильно скон-фузились. Я стал извиняться. А она бросилась мимо меня. Передо мной мелькнул освещенный солнцем нежный розовый профиль.
 Телеграфист принялся описывать девушку. Вильмонт взглянул на набросок, проявляющийся под ка-рандашом помощницы, и ахнул. Сомнений быть не могло: он хорошо знал эту юную особу! Но пове-рить в то, что заместителя и личного друга министра хладнокровно убила эта нежная, добрая девушка, было невозможно…
 История их связи началась давно. Когда-то эта женщина круто изменила судьбу блестящего гвардей-ского офицера. Впрочем, судьба юных влюбленных, которые по воле злой судьбы стали заклятыми врагами, была определена еще до их появления на свет.

Глава 1
 Сумерки сгущались. Сквозь темнеющий лес не выбирая дороги бежал окровавленный мужчина в разо-рванном офицерском мундире. За его спиной среди деревьев мелькали темные силуэты преследовате-лей, лаяли собаки, слышались азартные голоса:
 – Вон он, шельма! Вон, я его вижу! Ату его! Окружай, мужики! Слева заходи, Игнат! Василий, Прош-ка, Ибрагим, отсекайте его от реки. А то снова ускользнет, ловкач! Да не шибко его калечьте, кто пер-вый споймает. Живьем брать голубчика! Ему еще на дыбе повисеть надобно, смоляного кнута со свин-цовыми хвостами испробовать.
 Время от времени сзади хлопали выстрелы. Но палили не прицельно, только чтобы добычу попугать, а более дабы себе добавить храбрости. Ведь дворовые люди, пущенные грозной хозяйкой поместья по следу беглеца, знали, как он опасен.
 Впрочем, были в этой своре и матерые волкодавы. Один из них – бритый наголо кавказец в черкеске с газырями и при кинжале – сумел обойти беглеца и вышел ему наперерез. Ступал он неслышно, потому что с детства был обучен походке крадущегося барса, а вместо сапог носил поршни из буйволиной ко-жи. Все рассчитал джигит – и то, что ветер дует не от него и что нет у беглеца иного пути, кроме как через прогалину к пограничной речке, за которой заканчиваются владения помещицы.
 Одного не учел многоопытный абрек. Судьба свела его уже не с тем худосочным крестьянским па-реньком, которого он когда-то мог сбить с ног одним ударом. Теперь против него стоял ровня – ничуть не менее опасный боец, прошедший войну, плен и множество других испытаний. Записавшийся в дей-ствующую армию под фамилией купеческого сына, беглый крестьянин состоял в охотниках-пластунах – добровольцах на смертное дело. Мало кому из этих отчаянных парней довелось вернуться на родину. За охотниками из пластунских команд турки охотились специально. Взятых в плен разведчиков баши-бузуки резали живьем, как баранов, им отрубали головы. Однако беспаспортному бродяге, обман кото-рого мог в любой момент раскрыться, терять было нечего. Поэтому он вызывался на самые рискован-ные вылазки…
 Зато жилось в охотниках намного вольнее и веселее, чем в строевых полках, где царила палочная дис-циплина. Командиром над охотниками был поставлен поручик Лешев – такой же бесшабашный иска-тель приключений, как и его люди. Трижды его размалывали в рядовые за дуэли, пьяные загулы и про-чие «подвиги» и каждый раз снова производили в офицеры за боевые отличия. На черкеске поручика кроме двух солдатских крестов белел офицерский Георгий. С таким ротным «вольные стрелки» особо-го подразделения не знали никакой муштры. Зато кормили их отменно. Охотникам – пластунам, часто вступавшим в рукопашные схватки, а иногда по полдня проводившим в секретах, требовалась большая физическая сила и выносливость. Поэтому интенданты отпускали им на котел усиленную порцию мяса, каши не впроед. Каждый получал двойную порцию спирта, да такого, что бил в голову наповал.
 В такой среде деревенский паренек быстро превратился в головореза. Его прирожденные таланты к авантюризму и сомнительным похождениям пробудились и расцвели. С такими же оборванцами и удальцами, для которых жизнь, что своя, что чужая, совсем невеликая ценность, он ночью подкрады-вался к врагу. Пластунскими приемами они бесшумно брали часового, а если везло, то и офицера и живьем волокли его к своим для допроса. Не раз турки устраивали им засады, вырываться из которых приходилось, орудуя только кулаками и кинжалами. Отнюдь не гренадерского роста и силы, но от при-роды быстрый мыслью и телом, в таких рейдах молодой солдат стал настоящим зверем, опасным даже для самого искушенного противника.
 Вот и теперь он вовремя заметил опасность и затаился. Из кустов беглец некоторое время наблюдал за приближающимся горцем. Еще окончательно не стемнело, а разделяли их какие-то тридцать шагов, так что можно было в малейших деталях рассмотреть врага.
 Хоть кавказец постарел и отпустил бороду, бывший крепостной узнал личного палача хозяйки по осо-бой отметине – рваному уху. В руках горец держал старинное, богато украшенное кремневое ружье, которое получил в наследство. Враг был так близко, что бывшему солдату был виден крупный сереб-ряный перстень с золотой поперечной насечкой на большом пальце правой руки горца. У кремневых ружей были такие маленькие и тугие курки, что без кольца их было очень трудно взвести.
 Похожий на старого горного тура, такой же темный и осторожный, кавказец часто останавливался и прислушивался. Хрустнет ли валежник под чужой стопой, прокричит ли потревоженная кем-то лесная птица – он тут же бесшумно поворачивался на звук и всматривался в сумрачную чащу. Постоит, по-слушает, удерживая дыхание, и вновь сделает несколько шагов. Однако своей смерти горец так и не почувствовал…
 Подпустив противника почти вплотную, недавний фронтовой разведчик несколько раз выстрелил в него из револьвера. Раненый джигит скривился от боли, пошатнулся и выронил ружье. Не издав ни звука, он выхватил кинжал и бросился на обхитрившего его парня. Грянули еще два выстрела, и черкес повалился в высокую траву.
 – Ну вот и посчитались, Рваное Ухо! – удовлетворенно прошептал победитель.
 На его спине до сих пор остались рубцы в память о первом побеге. Тогда его поймали, и барыня велела своим конюхам нещадно избить поганого щенка. Но особо усердствовал Рваное Ухо. Тогда беглец едва выжил, но зато в следующий раз удрал так, чтобы пущенная по его следу стая ловчих уже не смогла настигнуть. Было это семь лет назад…
 …А справа появились еще семеро. Беглец несколько раз выстрелил в них из револьвера, успевая пере-зарядить барабан. В ответ прилетело две пули. Отчаянно лаяли собаки, предвкушая добычу. Это были особые псы – крупные, широкогрудые, с могучими шеями и мощными челюстями. Их специально на-таскивали на поиск беглых господских крестьян. Один из псов, не сдержавшись, кинулся на беглеца.
 – Ату его, драчун! – прокричал кто-то из дворовых, впрочем, оставаясь на месте.
 Беглец вскинул руку с револьвером и снова нажал на спуск. Пораженная пулей в шею, псина с визгом отлетела в густой папоротник. Некоторое время оттуда доносилось жалобное поскуливание, рычание и сопение, а потом стихло.
 После этого охотники уже не спешили спускать остальных собак, боясь потерять еще одно ценное жи-вотное, за которое придется отвечать перед хозяйкой. Ведь каждая такая специально выведенная и на-тренированная гончая стоила прорву денег… На породистую забаву увлеченные охотой господа трати-лись не задумываясь; иногда за собак отдавали небольшие деревни.
 – Эй, Митька, бросай баловать! Все равно тебе не уйти! – раздался чей-то знакомый голос. – А барыня справедлива, авось простит. Ты только покайся перед ней.
 – Знаем мы ее справедливый суд – хомут на шею да в пруд! – весело крикнул охотникам тот, кого на-звали Митькой. – А вы, землячки, прежде чем хвастать, сперва возьмите меня. Я же вам по старой дружбе свинцовых пилюль для кишок заготовил – а то, чую, вы со страху животами маетесь.
 Словесная перепалка продолжалась еще с минуту. Потом погоня возобновилась.
 Когда беглец достиг реки, уже окончательно стемнело. Спеша скорее переправиться на другой берег, он, не разведав безопасного спуска, сразу полез к воде. Была надежда, что это та самая тропа, по кото-рой он мальчишкой часто ходил рыбачить. Но с тех пор прошли годы, все изменилось, и ноги уже не чувствовали натоптанных земляных ступенек. В какой-то момент земля ушла из-под ног Митьки, все замелькало перед глазами, а затем и вовсе исчезло.
 Он очнулся от того, что в лицо ему выплеснули ведро ледяной воды. Была уже глубокая ночь, но в ок-нах огромного барского дома горел свет. Митьку окружали дворовые с факелами. Удачный итог ноч-ной охоты переполошил всех.
 Связанный по рукам и ногам, весь в крови, пойманный молодой человек лежал на земле, а рядом стоя-ли довольные охотники, ожидая заслуженной награды от хозяйки. Сама барыня в окружении чад и до-мочадцев восседала на крыльце своего дома в вынесенном для нее кресле. Она была толстой, старой и удивительно безобразной. Ее морщинистое злое лицо покрывали многочисленные мушки, скрывающие бородавки, а над верхней губой сквозь толстый слой пудры упорно пробивались черные усики. Вообще барыня была изрядно мужиковата – в том числе и деспотичным своим характером. Несмотря на ста-рость, она была чрезвычайно темпераментна и нередко собственноручно порола провинившихся мужи-ков, получая от этого удовольствие.
 – Очухался! – злорадно усмехнулась барыня, увидав, что беглец зашевелился и разлепил глаза. – Зло-вреден стал. Настоящий разбойник! Ибрагимку, верного пса, загубил. И собаку…
 В голосе старухи звучало сожаление о потерянном полезном имуществе и опасливое восхищение. Она крутила в руках офицерский эполет, сорванный ее людьми с плеча пленника.
 Так как захваченный смутьян не спешил выказывать почтение барыне, здоровенный детина с плечами кузнеца подошел к нему и беззлобно ткнул Митьку в лицо:
 – Проси милости у благодетельницы нашей, Варвары Игнатьевны!
 Из ноздрей связанного потекла кровь. Задрав голову, он произнес:
 – Мне просить нечего, я свободный человек!
 Это заявление страшно возмутило помещицу.
 – Ты мой раб! – взвизгнула она, вскакивая с кресла и потрясая кулаками. – Да как ты посмел, смерд чумазый, назваться благородным именем! За такое с тебя шкуру снять мало. Живьем закопать, раска-ленное олово в горло лить – все недостаточно!
 Помещица обвела злыми глазами безмолвную толпу крепостных. На лицах крестьян был написан страх. Подозрительно сузив веки, она зашипела:
 – Я знаю, что некоторые из вас считают его чуть ли не героем. Этаким баловнем судьбы, хитрецом, сумевшим обвести меня вокруг пальца. Но я вам покажу свой крутобой. Чтобы другим не было…
 Хозяйка имения и сама уже не надеялась вновь увидеть беглого крепостного. Но однажды, заехав в гости к своему соседу, уездному предводителю дворянства графу Богуславскому, она встретила там человека, который как две капли воды был похож на ее сбежавшего холопа. Правда, объявить об этом вслух старуха не посмела, ибо молодой офицер был представлен ей как драгунский майор Басаргин, долгое время находившийся в плену у турок, но чудом спасшийся из неволи и вернувшийся в Россию. К тому же при знакомстве майор не выказал и тени страха или смущения. Напротив, за обедом он живо расспрашивал помещицу о жизни в деревне. При этом глядел на уродливую собеседницу откровенно язвительно. А на прощание уже возле кареты дерзко назвал барыню «тетушкой», подмигнул и интим-ным баритоном осведомился: нет ли у нее хорошеньких дочерей на выданье или хотя бы воспитанниц, чтобы он мог нанести визит. Этим наглец окончательно смутил старуху.

Несколько дней после этого барыня сомневалась, опасаясь конфуза. Да и страшно было вызвать гнев приезжего, о котором в губернской газете писали как об участнике лихих набегов против янычар. Со-седка, помещица Мохова, рассказывала Варваре Игнатьевне, что своими фрондерскими выходками и кровожадностью приезжий офицер успел запугать самых отъявленных местных повес и вызвать нешу-точный переполох среди дам:
 – На балу у Львовских даже почтенные матери семейства удостоились его комплиментов, и никто не посмел приструнить волокиту. Чуть что не так, так он сразу начинает грозить: «Стреляемся насмерть!» Кто ж с таким бретером связываться станет!
 Слушая подругу, Варвара Игнатьевна соглашалась с ней: такого блестящего злодея надобно умаслить и поскорей выпроводить обратно в столицы под каким-нибудь приличным предлогом, пока он не раз-бил чьего-ни будь наивного сердца или не убил кого-нибудь на дуэли. А про себя думала: «Уж больно этот хват похож на моего беглого Митьку Крапивина!» И все-таки трудно было поверить в то, что чу-мазый землепашец, не получивший никакого образования, может так ловко выдавать себя за дворяни-на, блестящего офицера и непринужденно общаться с аристократами.
 После долгих колебаний барыня все же собралась ехать к уездному исправнику, но в последний мо-мент снова передумала, благоразумно рассудив, что если ее подозрение верно, то Митька не зря в этих краях объявился и обязательно навестит невесту, с которой его разлучили семь лет назад. И приказала своим лучшим охотникам на всякий случай организовать засаду. И как в воду глядела! Вот он, голуб-чик, и попался!
 – Не так уж ты и хитер, – самодовольно, но уже без прежней злобы, даже с некоторым снисхождением усмехнулась помещица. – Как сохатый к приготовленной кормушке пришел. Дурашка! Только напрас-но ведь башкой рисковал. Девку твою я еще в позапрошлом году замуж за своего стремянного выдала. Осчастливила дуру! И тебя могу… если в ножки мне поклонишься и туфельку поцелуешь.
 Подбоченясь, старая барыня кокетливо выставила носок туфли из-под длиннополой юбки. На желтых щеках ее заиграл румянец, дряблая грудь взволнованно вздымалась. Нетерпеливым жестом она прика-зала подвести молодца к ней. Воспоминание о встрече с дерзким офицером на обеде у соседа-помещика разогревало ее кровь. Пусть все это было обманом, спектаклем, но почему бы не продолжить игру. Давно овдовевшей барыне порядком наскучило алчное раболепие слуг, которые заслуживали не более слов, чем лошадь или собака. А этот и молод, и хорош собой, и несомненно умен. Такой спосо-бен развлечь ее надолго.
 Мужики подтащили пленника и силой поставили его на колени перед хозяйкой.
 – Ну! – сурово потребовала помещица. – Целуй! Вымаливай прощение. К благородству и щедрости моей уповай.
 Один из охранников сгреб заскорузлой пятерней волосы на темени Крапивина и силой начал гнуть его голову к земле. Неожиданно собравшийся на дворе народ услышал громкий и веселый голос непокор-ного земляка:
 – Наша барыня Варвара – благородна и щедра. Держит сына в черном теле, плеткой лечит от греха.
 Сильнее обидеть барыню было трудно. Владея огромным состоянием и пятью сотнями душ, она при этом была патологически скупа и действительно ничего не посылала единственному сыну, служивше-му во флоте. Из-за этого он давно прекратил с матерью какие-либо отношения. Старуху это сильно огорчало, но что-то изменить в себе она не желала, во всем обвиняя неблагодарное чадо. В доме если и вспоминали о молодом барине, то лишь для того, чтобы пожалеть его бедную матушку, невинно стра-дающую от сыновней черствости. Всю накопившуюся обиду помещица вымещала плетью на своей че-ляди.
 Поэтому собравшиеся во дворе господского дома люди похолодели от ужаса, услышав то, о чем часто перешептывались между собой, но не смели даже думать в присутствии барыни и ее приближенных. Все понимали, что насмешка очень дорого обойдется острослову.
 В первую секунду помещица опешила от неожиданности. Затем, побагровев лицом, выдавила с нена-вистью:
 – Закопайте его в землю. Живьем!
 – И все-таки мы, Крапивины, не рабы! – прокричал приговоренный без страха, с веселостью успевшего хорошо погулять смертника.
 Старуха ушла в дом. Не зная, на ком еще сорвать злобу, она приказала дать кнута также брату и отцу оскорбившего ее мерзавца:
 – Все они подлое семя! Дед его Федор Крапивин был неисправимым беглецом – три года числился в бегах, еле поймали. Отец его Фрол тоже два раза убегал. Думала, хоть сын – тщедушный Митька – хо-зяев почитать станет. Так нет, сколько его ни били, все равно дурь из башки не выбили. Вон в какого мерзавца вырос. Видно, поганая кровь Крапивиных только такие ядовитые всходы дает. Ну ничего, се-годня я положу конец сорняковому роду! Всех с глаз долой – кого в солдаты сдам, а кого продам. Что-бы воспоминания о них не осталось. А этого Митьку надо так наказать, чтобы всем неповадно было. Бейте его, ребятки, до полусмерти, а потом закопайте возле дороги, по которой мужики на сенокос хо-дят, чтобы каждый знал и помнил мой суд.
 Четверо здоровых мужиков из тех, что ловили его в лесу, долго били Крапивина палками и топтали его ногами на виду у всех. Потом палачи притомились и решили пойти отдохнуть. Барыня поставила им за службу бочонок пива и велела своему управляющему отпустить закуски. Окровавленное же тело пала-чи бросили возле конюшни – Митька давно потерял сознание. Всех деревенских тоже отпустили по дворам, только двоим велели сперва выкопать могилу на краю заболоченной низины возле дороги.
 Когда все разошлись, погасли факелы и в доме постепенно смолкли голоса, к конюшне, озираясь, про-кралась девушка. С собой она несла кувшин родниковой воды и узелок с бабушкиными снадобьями. Разрезав путы на руках и ногах возлюбленного, девушка положила его голову себе на колени и приня-лась омывать его раны и смазывать их особым бальзамом. От этих прикосновений – нежных и очень болезненных – Дмитрий и очнулся.
 – Неужели это ты, Настенька? – прохрипел он, пытаясь подняться. – Наконец-то! А то я уж, грешным делом, решил, что не суждено нам свидеться… Сейчас, подожди, немного соберусь с силенками, и пойдем. Главное – до реки добраться. А на том берегу меня верный человек с лошадьми дожидается… За тобой ведь я шел, ненаглядная ты моя. Тобою одной, мечтой о нашей встрече в солдатах выжил и в неволе у басурман уцелел. Ради тебя этот офицерский мундир нынче надел.
 – Не надо было тебе сюда возвращаться, сокол мой ясный! Что же ты наделал! – заплакала Настя. – Эх, Митя, меня барыня насильно за Гришку Воронина выдала замуж. Венчанная я мужняя жена. Так что не могу я с тобой бежать! Не по – христиански это! Но тебе уйти помогу.
 – Значит, ты теперь его любишь?
 – Да разве ж я бы сюда пришла, если б так! Но уж, видно, такова наша доля – врозь доживать.
 – Ну тогда никуда я без тебя не пойду! – с мрачной решимостью пресек причитания любимой Крапи-вин. – Ты моя, только моя! Перед Богом, перед чертом, перед небом и землей – только моя!
 Дмитрий нежно и одновременно властно притянул к себе Настю и начал страстно ее целовать. И, уви-дев, как загораются страстью глаза самого желанного мужчины на свете, Настя после короткого сопро-тивления уступила и с упоением, забыв про все на свете, стала отвечать на его ласки. На грязной соло-ме под безлунным небом влюбленные тела прильнули друг к другу с той жадностью, с которой путни-ки, пересекшие безводную пустыню, устремляются к воде…
 Среди ночи к конюшне вернулись пьяные палачи. Услышав их, Крапивин заставил Настю спрятаться, а сам схватил вилы.
 – Ишь ты, какой живучий! – удивились мужики.
 На глазах Насти они убили Дмитрия после короткой ожесточенной схватки. Бросив окровавленное те-ло на телегу, повезли его хоронить.
 Когда голоса и скрип колес затихли вдали, Настя вновь вернулась туда, где рассталась с возлюблен-ным. Упав на землю, убитая горем женщина прорыдала до рассвета. Здесь ее утром и нашла Матрена, ключница хозяйки, белолицая румяная баба.
 – Ты что это возле барского дома делаешь? – удивленно спросила экономка.
 – Мужа моего Григория Воронина барыня третьего дня с поручением в город отрядила. Так я пришла узнать, когда мне его назад ждать, – нашлась Настя.
 – В такую-то рань? – недоверчиво прищурилась на крестьянку домоправительница.
 Сама крепостная, Матрена была на особом положении, которого добилась благодаря умению всегда угодить престарелой хозяйке, и была доверенным лицом барыни. В иерархии дворовой аристократии Матрена была главной после хозяйки. Хлопоты по хозяйству прирожденная интриганка умудрялась совмещать с должностью камеристки – личной горничной барыни. Помогая хозяйке утром одеться, поднося ей кофе или раздевая ее вечером перед сном, Матрена обычно пересказывала ей самые по-следние новости, которые получала от многочисленных доносчиков.
 Матрена единственная в доме, кроме немногочисленных наемных слуг-французов, управляющего и телохранителей – кавказцев, получала жалованье за свою работу. К тому же должность экономки и вы-годная роль любовницы управляющего приносили ей немалые барыши. Неудивительно, что одевалась Матрена по последней парижской моде, даже лучше хозяйки. В отличие от прочей дворни, ютившейся где попало, она жила в отдельной комнате и, когда в доме не было гостей, питалась за одним столом с хозяйкой.
 С пренебрежением разглядывая девушку, одетую в простой сарафан, ключница завидовала ее молодо-сти и красоте. Матрена давно положила глаз на мужа Насти – чернявого, похожего на цыгана Гришку Воронина. Убрав с дороги помеху, сластолюбивая баба рассчитывала скорее уложить красавца в свою постель. И вот представился удобный случай.
 У Матрены учащенно забилось сердце в груди от предчувствия удачи, когда она заметила, что Настя что-то прячет в руках за спиной. Ее подозрение укрепилось. Нет, неспроста бывшая подружка этого злодея Крапивина оказалась здесь в эту ночь.
 – Завтра твой Гришка возвернется, – притворившись добродушной, сообщила Матрена. – Так что иди себе с Богом.

Настя благодарно кивнула и попятилась, не решаясь повернуться к собеседнице спиной. Тогда эконом-ка сама демонстративно развернулась, делая вид, что намерена идти по своим делам. Но как только Настя бросилась бежать, интриганка развернулась и внимательно посмотрела вслед девушке. Сомне-ний быть не могло: Настя уносила с собой зеленый мундир Крапивина…
 Прошло девять месяцев. Настя родила мальчика. Пока шли роды, муж ее сидел в сенях – переживал за жену. Несмотря на то что не было меж ними настоящей любви, Григорий был рад наследнику.
 Когда повитуха пеленала младенца, в горницу со двора с важным видом вошла Матрена. Оттолкнула повитуху, стала придирчиво рассматривать новорожденного.
 – Ты чего это? – спросил Воронин, недолюбливавший прилипчивую бабу.
 – Хочу порадоваться твоему празднику, Гришенька. Все-таки не чужие мы с тобой.
 – Ближняя собака скорее укусит, – враждебно ответил хозяин дома и выпроводил незваную гостью в сени.
 Здесь между ними произошел короткий разговор. Подбоченившись, разряженная в шелка и кружева соблазнительница с укором передразнила отвергающего ее мужчину:
 – Эх, Гаврила! Богатому – телята, бедному – ребята. Да кабы еще свои…
 – Пошла отсель! А то не погляжу, что барская любимица, так нагайкой по голому крупу отделаю, не-делю на животе отлеживаться будешь! – вполголоса, чтобы не потревожить спящую за стенкой жену, пригрозил телохранитель помещицы.
 – Лапоть ты простодушный, – усмехнулась экономка на прощание, – дурят тебя, а ты и рад. Ты сперва на дне женкиного сундука пошукай, прежде чем байстрюка своим признавать…
 В этот же день вечером, помогая барыне раздеться перед сном, Матрена поведала ей страшную но-вость: Настька-то, подлая змея, родила не от ее верного стремянного. Совсем не воронинский цыгане-нок получился. Ребенок сероглазый, ну вылитый Митька Крапивин! Одна ямочка на подбородке чего стоит.
 Не забывшая нанесенной ей казненным беглецом обиды, барыня впала в бешенство. Затопала ногами, завопила сбежавшимся слугам:
 – Не бывать на моей земле этого отродья!
 Посланные в деревню слуги привезли на суд помещицы едва живую после тяжелых родов Настю с младенцем. Причем ребенка доставили спящим, не вынув его из деревянной подвесной люльки, а про-сто сняв ее с потолочного крючка. И только теперь от громких голосов малыш проснулся и поднял страшный крик, словно понимая, что решается его судьба.
 Едва взглянув на выглядывающее из тряпок крохотное лицо, мстительная старуха взвизгнула:
 – Крапивинское семя! Утопить, как котенка!
 После этих слов мать издала вопль, полный отчаяния и тоски. Вцепившись в колыбель, бедная женщи-на пыталась вырвать ее из чужих рук. Но ее оттащили в сторону. После недолгой отчаянной борьбы женщина сникла. И вдруг неожиданно вскинула голову, обвела всех безумным взглядом и захохотала.
 – В монастырь блудницу, – поморщившись, бросила помещица, – пусть грех свой замаливает, – и обернулась на своего стремянного: – А тебе, Гришка, новую жену найду. Не кручинься.
 – Премного благодарен вам, барыня, – поклонился хозяйке Воронов.
 Лицо его с остановившимися в дикой злобе черномутными глазами было полно решимости отомстить. В руке обманутый муж держал окровавленный мундир Крапивина, найденный в сундуке жены.
 – Дозволь мне самому крапивинского ублюдка утопить, – попросил Воронов.
 Барыня было задумалась, но Матрена наклонилась к ней и что-то зашептала на ухо. Старуха слегка кивнула на слова советницы и сделала небрежный жест рукой:
 – Хорошо, дозволяю.
 По наказу своей хозяйки Григорий должен был кинуть крохотное тельце с высокого берега в речной омут. Подойдя к указанному месту, Воронов оглянулся – не послали ли за ним соглядатаев проверить, как будет выполнено поручение хозяйки. Вокруг не было ни души. Некоторое время Григорий задум-чиво глядел на плод чужой любви. Злость, ненависть, обида жгли его изнутри. Неожиданно малыш от-крыл глаза, агукнул и улыбнулся – и мужчина понял, что не сможет утопить того, кого еще недавно считал собственным сыном. Вместо того чтобы швырнуть живой сверток с кручи в темную глубину, он спустился по тропе вниз, аккуратно пристроил колыбель на воду, несильно оттолкнул от ее берега и перекрестил уносимый течением необычный кораблик.
 – Пущай Божья воля сама тобой распорядится… Кому судьба сгореть, тот не утонет.
Глава 2
 Богатое дворянское поместье. Молодая барыня рожает. Но ребенок не дышит. Врач беспомощно раз-водит руками: предыдущие дети тоже не выживали. Несчастная безутешна:
 – Я проклята! Что я скажу мужу, когда он вернется из Петербурга? Как посмотрю ему в глаза?
 – Елизавета Павловна, голубушка, вашей вины в этом нет. На все воля Божья, – пытается утешить не-счастную доктор. – А супруг ваш человек великодушный, к тому же самых передовых взглядов. Но главное, он любит вас. Уверен, слов упрека вы не услышите.
 Женщина отворачивается к стенке. Доктор грустно вздыхает и выходит в соседнюю комнату, чтобы дать распоряжение горничной, как ухаживать за роженицей, какие успокоительные ей давать. В это время барыня поднимается с кровати, торопливой слабой рукой пишет на туалетном столике мужу прощальную записку и покидает спальню через маленькую дверь, которая ведет наружу длинным тем-ным коридором через людскую и прочие хозяйственные помещения. Никто из встречной прислуги, да-же видя, что хозяйка явно не в себе – страшно бледная, с распущенными волосами и воспаленным взо-ром, неодетая, в одной только сорочке, – не посмел остановить ее. Через парк барыня спешит к реке.
 Вот и заросший камышом берег. В одном его месте – мостки, с которых бабы стирают белье и к кото-рым привязана лодка. Женщина скидывает туфли и босыми ногами входит в теплую прозрачную воду. Заморосил дождь, будто природа плакала вместе с женщиной. Ступая по мягкому песчаному дну, Ели-завета Павловна идет, пока вода не доходит ей до груди.
 – Прости меня, Николя, матушка, сестрицы, простите, – бледными губами лепечет самоубийца и от-решенно закрывает глаза, собираясь утопиться.
 И внезапно слышит плач младенца. Не веря своим ушам, женщина оглядывается на крик. Справа от нее возле стены камышей, зацепившись какой-то тряпкой за выглядывающую из воды корягу, покачи-вается колыбель. И снова кричит младенец…
 Все изумились до крайней степени, когда барыня вернулась в дом с младенцем в руках.
 – Господь услышал мои молитвы и подарил мне сына! – объявила счастливая женщина.
 Крепостная повитуха и камеристка поклялись на кресте, что никогда не заговорят о подмене, и были одарены большими деньгами за преданность. Доктора же и уговаривать не пришлось. Добрая душа и дамский угодник, он был рад помочь своей любимой – и прежде, увы, такой несчастной – пациентке.
 – Мальчик здоров и, судя по глазкам, вырастет смышленым, – объявил он, осмотрев малыша. – А то, что он не ваш по крови, так мы, как современные люди, не должны предавать значение подобным предрассудкам. Кто воспитал, тот и родитель.
 Счастливая мать назвала сына Сергеем.
 Посмотреть на диковинное зрелище захотели все. Летное поле Комендантского аэродрома было за-пружено народом, так что полиции пришлось расчищать место, чтобы три «Фармана» могли подняться в небо. Неделю назад петербургские газеты анонсировали торжественное открытие Императорского Всероссийского аэроклуба, недавно учрежденного особым указом государя. В честь этого события ин-структоры первой в стране школы летчиков должны были выполнить показательные полеты на закуп-ленных за границей самолетах.
 Мероприятие почтил своим присутствием сам председатель Совета министров Павел Игнатьевич Стольцев. Осчастливив репортеров и фотографов, глава правительства подошел к одному из аэропла-нов и вступил в беседу с его пилотом. Последовавшие за этим разговором события удивили всех. Отве-чая на вопросы премьера, авиатор вдруг предложил ему лично совершить полет.
 – Уверяю вас, ваше превосходительство, – заявил штабс-капитан Минасевич, любовно поглаживая ог-ромный круглый штурвал своей машины, – после этого вы поймете, что России нет смысла расходо-вать миллионы рублей, участвуя в «линкорной гонке». Будущее не за огромными дредноутами, а за воздушными аппаратами.
 Полеты считались делом чрезвычайно рискованным. Авиакатастрофы происходили с удручающей частотой. Страховые компании отказывались заключать договоры с потенциальными клиентами, если им становилось известно, что последние увлекаются столь опасным спортом. Неудивительно, что сви-та, а особенно приставленные к главе правительства сотрудники охраны не пришли в восторг от пред-ложения летчика. Премьер и сам с сомнением разглядывал хрупкую конструкцию летательной маши-ны. Но авиатор казался совершенно уверенным в безопасности полета: весь в коже, в массивном лет-ном шлеме на голове французского производства и значком выпускника воздухоплавательной школы, он, казалось, излучал спокойствие.
 Минасевич, выпускник Технологического института и Морской академии (вдобавок к военным элек-тротехнической и воздухоплавательным школам), обучался полетам во Франции у самого Луи Блерио. Он даже участвовал в знаменитой «Битве за Ла-Манш», пытаясь выиграть приз в тысячу фунтов стер-лингов. Такая награда ждала смельчака, который должен был перелететь на оснащенном силовой уста-новкой летательном аппарате морской пролив, разделяющей Францию и Англию.
 «Битву за Ла-Манш» Минасевич не выиграл: из-за перегрева двигателя ему пришлось посадить само-лет на воду. Тем не менее в Шербуре спасенного экипажем шотландского парохода летчика встречали, как героя. Однако не обошлось без курьеза. В газетах с теплой иронией писали, что летчик не смог са-мостоятельно сойти с трапа корабля на пирс по причине переохлаждения, а главным образом из-за то-го, что вытащившие его из воды едва живым моряки усиленно лечили гостя спиртным, коего на борту было несколько сотен тысяч галлонов – судно везло во Францию экспортный шотландский виски.

После этого полета Минасевич сделался весьма популярен в Париже. Он первым ввел моду на нацио-нальные мотивы в одежде – задолго до Дягилева с его знаменитыми Русскими сезонами. Местные мод-ники подражали экстравагантному стилю Минасевича. Высокий, осанистый, с мужественным загоре-лым обветренным лицом, он был фантастически хорош и необычен на парижских улицах в папахе из белого барашка, в черном чекмене с серебряными газырями, при кинжале в серебряных ножнах. В Па-риже Минасевич свел дружбу со многими интересными людьми. Его хорошими друзьями были Клод Моне, Ренуар… Там же он сошелся с таинственными людьми из русской эмиграции, за которыми при-сматривала русская контрразведка и французская полиция.
 Наблюдающий из толпы за разговором летчика и премьера поручик Вильмонт знал, что лихой штабе-капитан Минасевич связан с группой революционеров, проповедующих кровавый политический тер-рор. Несколько часов назад поручик узнал от своего информатора о готовящемся покушении и сразу бросился на аэродром. Он даже не успел предупредить свое начальство, ведь даже минутное промедле-ние могло обернуться катастрофой. Двух предшественников Стольцева на посту премьер-министра ре-волюционеры убили. На него самого охотились, как на зверя. На приговоренного к смерти государст-венного деятеля было совершено двенадцать покушений. После последнего из них Стольцев всегда но-сил перчатки, чтобы прикрыть ожоги. Полгода назад злоумышленники подожгли бальную залу в доме киевского генерал-губернатора. Однако премьер оставался в объятой пламенем комнате, пока не про-пустил вперед всех дам. Следствием такой утонченной учтивости стало то, что паникующие люди сби-ли Стольцева с ног, повалили на пол и пробежали по нему. Охраны премьера почему-то в этот момент рядом не оказалось. Когда Стольцева наконец вынесли на улицу, весь его парадный мундир был залит расплавленным золотом. Великолепные орденские звезды, усыпанные алмазами, превратились в ку-сочки оплавленного металла. Стольцев сильно обгорел, особенно пострадали кисти его рук, которыми он закрывал лицо от огня. Но премьер уцелел и продолжил реформы, которые одни считали прогрес-сивными, а другие кровавыми.
 Каждая неудача подвигала противников Стольцева изобретать все более изощренные способы покон-чить с ним. Любому профессионалу было ясно, что такая игра с огнем не может быть долгой, ибо каж-дый промах повышает шансы охотников на успех. Теперь же враги государства могли выиграть. По-этому ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы Стольцев полетел в небо наедине с тайным аген-том революционеров.
 Однако, зная о сложном характере премьера, контрразведчик понимал, что ситуация вполне может выйти из-под контроля и тогда случится непоправимое.
 – Вы непременно должны отговорить его! – обратился Вильмонт к начальнику личной охраны премье-ра.
 – Хорошо, я попытаюсь, – как-то неуверенно пообещал полковник.
 Коротко переговорив со своим подопечным, он вернулся, всем своим видом показывая, что предотвра-тить приближающуюся катастрофу не в силах.
 – Что я могу! – полковник только развел руками. – Надеть на главу правительства наручники и силой вывезти отсюда в закрытом автомобиле? Поверьте, я бы с радостью это сделал для его же блага. Или полетел бы вместе с ним. Но в этом аэроплане только два места.
 – Что он вам ответил? – с ужасом глядя, как премьер залезает в самолет с помощью своего будущего убийцы, воскликнул Вильмонт.
 Полковник смотрел туда же. На виске его пульсировала синяя жилка. Казалось, что дьявольская ма-шина специально построена так, чтобы облегчить задачу убийцам. Кабина летчика хоть как-то была защищена, а место пассажира было обыкновенной деревянной скамьей без спинки и ручек. Простая та-буретка, приколоченная гвоздями к двум деревянным продольным балкам – основанию аэроплана. В полете несчастный безумец ничем не был пристегнут к зыбкой опоре. Внезапный порыв ветра или кру-той крен – и решившийся на смертельный номер циркач-любитель мог оказаться в свободном полете, чтобы через несколько секунд впечататься в землю.
 С ужасом глядя на то, как доверенный ему человек неловко пробирается по сети тонких проволок – растяжек к своей гильотине, полковник ответил Вильмонту:
 – Он сказал мне: «Я не верю, что русский офицер способен на бесчестный поступок.
 Французский моторчик фыркнул несколько раз синими облачками дыма – и вдруг взревел. Полетели сорванные горячей волной фуражки, картузы и женские шляпки. «Фарман», похожий на рыночный ба-лаган своей громоздкой проволочно-полотняной конструкцией, начал разбегаться.
 Аэроплан неуклюже скакал по неровностям летного поля. Вильмонт провожал его взглядом, чувствуя, как тяжелеет на сердце. У молодого человека перехватило дыхание, когда ему показалось, что сейчас этажерка врежется в деревья, растущие на краю аэродрома. Однако метров за пятьдесят до них аэро-план все-таки смог оторваться от земли. Затем набирающий высоту крылатый аппарат начал удаляться в сторону Финского залива, пока постепенно не исчез из виду.
 Когда затих гул авиационного двигателя, начальник охраны премьера едва слышно произнес:
 – Я застрелюсь…
 Прошло восемнадцать минут. Какова же была радость наблюдателей, когда вдали появилась точка возвращающегося самолета! Сделав торжественный круг над головами тысяч зрителей, «Фарман» мяг-ко коснулся земли велосипедными колесами и, весело подпрыгивая, побежал к тому месту, откуда на-чал свое воздушное путешествие.
 Но Вильмонт только тогда вздохнул с облегчением, когда увидел позади пилота солидную фигуру премьера. Вцепившись обеими руками в проволочные растяжки, Стольцев выглядел бледным, но, ка-жется, улыбался…
 Стоящий рядом с поручиком полковник, казалось, вот-вот начнет приплясывать от счастья, обнимать и расцеловывать всех окружающих. И уж точно, забыв про чины, законы приличия и нелепые, как оказа-лось, подозрения, бросится на шею обоим авиаторам.
 Премьер вылез из самолета потрясенный, но довольный. Он принялся рассказывать журналистам о своих впечатлениях. Вильмонт же не спускал глаз с Минасевича. Восторженные почитатели уже пове-сили на шею летчика лавровый венок; дамы дарили ему шикарные букеты; толпящиеся перед летчиком фоторепортеры, пытаясь найти самый выигрышный ракурс, мешали друг другу и переругивались. Но авиатора словно не задевала суета, творившаяся вокруг него. Он отвечал на комплименты красавиц, позировал газетчикам в кабине своего самолета, но казался отстраненным, невовлеченным.
 Но вот Минасевич увидел кого-то в толпе и резко помрачнел. Вильмонт проследил глазами за его взглядом и заметил ту, о встрече с которой давно мечтал. Среди женщин, старающихся приблизиться к авиатору, мелькнул знакомый Вильмонту силуэт. Юная особа в скромном, но элегантном наряде тоже вручила летчику букетик, что-то быстро сказала, улыбнулась, придерживая на ветру широкополую со-ломенную шляпу, и отошла. Штабс-капитан с понурым видом приказал своему механику срочно под-готовить машину к новому полету.
 Вильмонт бросился вслед за девушкой. Он почти нагнал ее в толпе и уже готов был осторожно схва-тить за плечико жакета, но тут перед преследователем вырос здоровенный детина в белой косоворотке. Из-под лакового козырька его картуза на сыщика уставились наглые васильковые глаза. Лоточник за-тянул нараспев:
 – Папиросок не желаете, господин хороший? Знатные папиросы! Какие изволите-с – фабрик «Саатчи и Мангуби» или «Лаферм»? А может, от Жукова прикажите-с?
 Вильмонт попытался обойти «коммерсанта», но тот снова преградил поручику дорогу, продолжая та-раторить:
 – Рекомендую-с также попробовать «Жемчужину Крыма» и «Золотую марку». Отличный аромат-с, восхитительный букет!
 – Я спешу. Дай пройти! – сердито шикнул на табачника молодой человек.
 Но лоточник и ухом не повел. Раздражение прохожего лишь раззадорило его:
 – Кавалерам, желающим иметь успех у женского полу, а не носиться за ним задрав штаны, – настоя-щие американские сигары – двугривенный штучка.
 Понизив голос и склонившись к самому лицу сыщика, лоточник проговорил:
 – Обратите внимание, вышздоровье, на сорт «Счастливый». В некоторые коробки на фабрике вклады-вают ассигнации.
 – Мне незачем! – Вильмонт отпихнул от себя прилипчивого коробейника.
 Он видел, как вдалеке интересующая его соломенная шляпка садится в коляску, запряженную красав-цем вороным. Конь нетерпеливо всхрапывал, кусал поводья, гарцевал в легкой упряжи, как боевой ска-кун, предчувствующий атаку. «Не лошадь, а демон! – подумал Вильмонт. – Если бы требовалось по-дыскать подходящего коня для всадника апокалипсиса, то лучшей кандидатуры не нашлось бы…»
 – Не курящий, што ли? – хохотнул торговец и нахально в полный голос посетовал: – Напрасно! Знаме-нитый профессор Левинсон в газете пишет, что цигарка утром натощак с кофеем и стаканом воды спо-собствует послаблению у людей, страдающих запорами, а также облегчает муки срамной плоти при дурных болезнях.
 В это время чудо-конь умчал коляску, в которой скрылась шляпка с лентами, – да так стремительно, что догнать ее можно было разве что на аэроплане. Проводив ее глазами, разочарованный сыщик не-спешно повернулся к задержавшему его зубоскалу. Он окинул богатырскую фигуру внимательным взглядом, мысленно составляя описание явного сообщника скрывшейся дамы для филерской картоте-ки. А чубатый скоморох продолжал насмехаться:
 – Я вам, господин хороший, пожалуй, уступлю за полцены полфунта нюхательного табаку. Специаль-но для слабых грудью и малахольных держим.
 – Благодарю, любезный, – жестко улыбнулся насмешнику сыщик, и незаметно для окружающих пока-зал полицейский жетон. – Только дело твое – в самом деле табак!
 Лоточник, не переставая скалиться, сунул руку в карман штанов. «Нож или кастет? – мельком подумал Вильмонт, выбивая кулаком подбородок противника. – Надо же, “бульдог!”» – додумал он, глядя, как продавец папирос падает на колени, заливаясь кровью из разбитого рта, и роняет маленький бельгий-ский револьвер.

Разноцветные пачки папирос разлетелись во все стороны, на них накинулись любители дармовщины. Вильмонт вытащил из кармана наручники.
 И тут раздался тысячеголосый стон. Задрав головы, только что чествовавшие героя люди завороженно следили за черным комочком, отделившимся от пролетающего над аэродромом самолета. Поддавшись общему порыву, Вильмонт тоже на мгновение поднял глаза. Этого оказалось достаточно, чтобы табач-ник проворно вскочил на ноги и нырнул в толпу, в которой мгновенно затерялся.
 А произошло необъяснимое. Снова сев в самолет, Минасевич поднялся на шестьсот метров и… выпал из «Фармана». Он камнем рухнул на заросшем бурьяном пустыре позади ангаров. Минуту спустя не-управляемый аэроплан тоже врезался в землю в ста метрах от окровавленного, страшно изувеченного тела пилота, превратившись в груду обломков.
 Никто ничего не понял. Был ли это несчастный случай? Маловероятно. Минасевич считался очень опытным пилотом и механиком. Трагедия случилась не на каком-нибудь особенно крутом вираже или при выполнении неизведанной фигуры высшего пилотажа, а во время обычного полета по прямой. Как такое могло произойти, никто не знал. Правда, падкие до сенсаций газетчики потом всячески обсасы-вали версию неудачной любви и карточных долгов, которые якобы и довели авиатора до самоубийства.
 И только немногие знали правду. Минасевич приговорил себя сам, так как, будучи офицером, не смог переступить через присягу, закон чести, и выполнить приказ революционеров.
Глава 3
 К большой радости Елизаветы Павловны, ее супруг безоговорочно принял мальчика, не почувствовав подмены. Со временем она и сама забыла, что Сережа не родной ее сын. Потом скончался старый док-тор, так что никто теперь не мог уличить женщину. Сердце ее возликовало, когда однажды муж, ласко-во глядя на малыша, пробующего делать первые шаги по ковру гостиной, проговорил:
 – Спасибо тебе, душа моя. Ты подарила мне наследника, и за то я тебе век благодарен буду.
 Свободные от службы и столичных развлечений, Карповичи целиком сосредоточились на воспитании долгожданного сына, порой вгоняя в конфуз нанятую гувернантку-француженку. Из-за этого они даже меньше стали общаться с соседями – почти не выезжали и очень редко принимали у себя. Это было не принято, поэтому вскоре Карповичи прослыли гордецами, московскими штучками (родители Елизаве-ты Павловны проживали в Москве), что в этих местах было хотя и мягким, но порицанием.
 Впрочем, возможно, от этого выиграли все. Никто не заметил и не разнес слух о том, что наследник Карповичей совсем не похож на родителей. Мальчик просто купался в родительской любви. Мать и отец баловали его, не считаясь с расходами. Как это часто бывает в жизни, стесняющиеся своей про-винциальности родители мечтали о блестящей карьере сына. С раннего возраста мальчик был окружен самыми лучшими учителями.
 Однако, несмотря на утонченное воспитание, Сережа рос сорванцом и непоседой. Вечно с ним что-нибудь случалось: то он упадет с дерева, пытаясь добраться до птичьего гнезда; то чудом останется жив, так и не переплыв бурную речку… Своими выходками Сережа доводил нянек и воспитательниц до икотки. Тем не менее матушка никогда не бранила его за озорство. Журила – да, особенно если мальчик задирал французскую бонну и разодетого, напомаженного и завитого домашнего учителя, спе-циально выписанного родителями из Петербурга.
 Этот франт живо интересовал Сережу своим важничаньем, позой «столичная штучка в окружении де-ревенщин» и манерой при каждом удобном случае небрежно ронять: «Chez nous а Petersbourg» – «У нас в Петербурге». За пристрастие к коричневому цвету в одежде мальчик прозвал учителя Короедом. Ко-ренастый, с растопыренными усиками-щеточками, в коричневом фраке, действительно напоминающем панцирь жука, учитель удивительно соответствовал своему прозвищу.
 Если похожая на ленивую породистую корову бонна была объектом вполне невинных шуточек Сере-жи, то ее заносчивый коллега порой попадал по вине ученика в чрезвычайно неприятные ситуации. Однажды за обедом, намереваясь занять место за столом подле хозяев, этот строгий поклонник этикета, гордящийся столичными манерами, бережно раздвинул фалды своего фрака. И тут раздался характер-ный звук выходящих из человеческого тела газов. Учитель страшно сконфузился, взбитый хохолок на его красивой головке поник. Правда, хозяева постарались сделать вид, что ничего не слышали. Но в конце обеда, когда учитель выходил из-за стола, история повторилась. Несчастный почти выбежал из столовой.
 Почти сразу нашелся виновник жестокой шутки. Сережа придумал, собрал и спрятал под столом уст-ройство для имитации неприличных звуков. Родители заставили шалуна извиниться. Во время объяс-нения учитель был так рассержен, что топал ножкой в лакированном башмачке, а кремовый бант под его подбородком дрожал от возмущения, как мотылек, который вот-вот улетит. Однако гнев наставни-ка нисколько не напугал мальчишку и не отвратил его от новых шалостей. В конце концов у учителя сдали нервы и он отказался от места.
 Озорнику все сходило с рук. Не только маман, но и отец никогда всерьез не наказывал сына – даже тайком гордился его штучками. Иногда, впрочем, терпение хозяина дома заканчивалось, и он вызывал проказника к себе в кабинет.
 Для Сережи это было самое интересное место в доме. Здесь все было необычно: бамбуковая мебель, восточные ковры на стенах, поверх которых висели кривые ятаганы. Массивный рабочий стол украша-ли забавные безделушки: китайские болванчики, чернильный прибор в виде огромной пушки, причуд-ливые морские раковины. Ни дня ни прослужив после окончания университета ни по военной, ни по статской части и вообще редко покидая родовое гнездо, романтичный домосед грезил о далеких путе-шествиях и приключениях. Покупка редких вещей отчасти позволяла Карповичу утолять свою страсть.
 Отец обычно встречал сына, сидя в кресле и покуривая турецкий табак из трубки на длинном череш-невом чубуке. На нем был пестрый восточный халат, красная феска с голубой кистью. Закинув ногу на ногу, хозяин удивительной комнаты вальяжно покачивал ногой в туфле с загнутым мыском.
 – Послушай, Серж, – обращался мужчина к мальчику, как к ровне. – Сегодня ты пересыпал пороху. Маман очень этим огорчена. Как порядочный человек ты должен дать мне слово чести, что это больше не повторится.
 Дав отцу слово, мальчик старался не нарушать его, придумывая в следующий раз что-то новое.
 Часто получая в подарок дорогие игрушки, юный барин предпочитал им простые игры на свежем воз-духе: в лапту или в разбойников, а зимой – в снежную крепость. Вместе с деревенскими мальчишками Сережка пускал по реке самодельные кораблики из бересты, ставил силки на птиц и зайцев. Обычно проведя полдня в лесу или на берегу реки, он возвращался домой чумазый, в грязной и рваной одежде.
 – Не понимаю! В кого наш сын такой бродяга? – удивлялся барин. – Он как приблудный кот, которого, сколько ни корми деликатесами, все равно убегает есть на помойку!
 Елизавета Павловна, услышав такое, опускала глаза.
 Сами люди достаточно простые, Карповичи со временем смирились с наклонностями своего чада, ко-торый с каждым годом все больше напоминал молодого кочевника. Получая прекрасное воспитание, Сережа рос в атмосфере удивительной для юного дворянина свободы от «оков этикета» и сословных ограничений. Его новый воспитатель, нанятый родителями во Франции Шарль Жильбер Росс, воспи-тывал своего русского ученика по системе, основанной на педагогической теории Жан-Жака Руссо. Росс считал, что доверенный ему юный дворянин должен вырасти «свободным человеком», которого Руссо описал в своем знаменитом трактате «Эмиль, или О воспитании».
 В то время как многие его сверстники и шагу не делали без сопровождения нянек и учителей, Сережа мог отправиться верхом в трехдневную «исследовательскую экспедицию», ночуя под открытым небом у костра, или сговориться с деревенскими приятелями о совместной охоте.
 Впрочем, некоторые проделки мальчика позволяли родителям надеяться, что из него вырастет достой-ный человек. В десять лет, начитавшись романов Вальтера Скотта, Сережа решил, что у него, как у ка-ждого уважающего себя рыцаря, должна быть дама сердца. На свою беду, в это время лакей Филимон вознамерился испортить молоденькую горничную Дуняшу – деревенскую девушку, которая только не-давно попала в домашнюю прислугу. Сережа застиг его на месте преступления. Потный от возбужде-ния, похотливый лакей отвратительно сопел и пыхтел, прижав свою жертву к стене. Одной рукой он закрывал девушке рот, другой – мял ее грудь, не забывая объяснять:
 – Если не перестанешь трепыхаться, я устрою так, что в твоих вещах найдут любимую брошь хозяйки или серебряный портсигар хозяина. Знаешь, как тут поступают с ворами?
 Получив пинок Сережиным башмаком, насильник не сразу понял, что происходит. А когда оглянулся, увидел перед собой разъяренного мальчишку. Объявив Дуняшу дамой сердца, маленький барин немед-ленно вызвал лакея на поединок. Вместо дуэльных пистолетов он предложил рогатки. Однако Фили-мон, лишенный какого бы то ни было понятия о чести, предпочел бежать от ответа. Но уже на следую-щий день он поплатился за свое злодейство, когда неизвестный злоумышленник обстрелял его из ро-гатки бумажными шариками, смоченными в чернилах. В итоге Филимону пришлось отвечать перед хо-зяином за испорченную ливрею  .
 Сережа бежал к Дуняше, чтобы сообщить ей о том, что она отомщена, – и застал девушку в слезах.
 – Не печалься, когда я вырасту и стану офицером, обязательно женюсь на тебе, – пообещал мальчик.
 Рыдая, девушка рассказала юному барину, что у ней уже есть жених, но он простой деревенский па-рень, а родители мечтают выдать ее за кого-нибудь из барской прислуги, которая считается аристокра-тией среди низкого сословья.
 Новость о женихе сильно опечалила Сережку, но, как и положено настоящему рыцарю, ревность он отринул и уговорил матушку помочь Дуне. Елизавета Павловна пообещала сыну устроить счастье да-мы его сердца и несколькими днями позже велела кучеру заложить лошадей, чтобы ехать в деревню. Вернулась довольная и за обедом поведала домочадцам, что договорилась с отцом и матерью Дуняши о свадьбе с любящим ее парнем. А чтобы родители жениха тоже не противились этому союзу, барыня дала за своей служанкой небольшое приданое.
 – А он у нас добрая душа, – сказал Николай Бенедиктович жене, когда позже они уединились в спаль-не.
 Вскоре Дуня вышла замуж. Со временем она стала заведовать буфетом и всегда находила что-нибудь особенно вкусное для забежавшего навестить ее «рыцаря».

Глава 4
 Сонечке категорически не нравилась ее жизнь. В том возрасте, когда ее сверстницы начинают выез-жать в свет и впервые влюбляться, она оказалась заперта в чужом доме. Когда девушке исполнилось семнадцать, ее родители – не бедные, но и не особенно богатые помещики – выдали дочь за семидеся-тилетнего соседа, прельстившись его графским титулом и богатством. Молодую девушку, конечно, ни-кто не спросил, желает ли она такой судьбы. И вместо того чтобы танцевать мазурки с блестящими ка-валерами, принимать гостей и предаваться прочим развлечениям, девочка сделалась сиделкой при ста-рике муже.
 Граф, уставший от светской жизни, не любил покидать имения, и его юная жена оказалась заложницей его нелюдимости. Практически единственным доступным Сонечке развлечением стали книги. Хотя муж постоянно повторял, что чтение вредит молодым девицам, Соня получала от сестер интересующие ее книги. Прогулки по парковым аллеям с томиком в руках стали ее единственной отрадой. Начитав-шись романов, Сонечка начинала фантазировать, представляя себя в вымышленном мире, в котором жили храбрые принцы, совершающие бескорыстные подвиги ради своих возлюбленных. Но каким же болезненным было пробуждение от грез! Наверное, из-за частых приступов меланхолии, подорвавших ее силы, ранней весной Сонечка сильно простудилась и слегла с лихорадкой. Болезнь продолжалась больше месяца. Был даже момент, когда доктора всерьез опасались за жизнь своей пациентки. Но к счастью, вскоре дело пошло на поправку.
 Болезнь юной жены немного смягчила сердце хозяина дома. Так что тетушка Аврора Васильевна су-мела выпросить у графа разрешение свозить племянницу на бал, устраиваемый градоначальником.
 Отвыкшая выходить в свет, Сонечка и ждала, и одновременно страшилась той минуты, когда перед ней распахнутся золоченые двери в ярко освещенный бальный зал, заполненный разодетыми дамами и кавалерами.
 И вот заветный день настал. Еще с утра послали за парикмахером. За обедом Сонечка почти ничего не ела, чтобы не испортить цвет лица. Битва же за тонкость талии началась еще неделей раньше. Послед-ние дни Сонечка кушала только хлеб и чай. Зато она регулярно принимала мел, пила глотками слабый раствор уксуса и умывалась огуречной водой, чтобы вид иметь аристократически бледный.
 Сборы начались за несколько часов до отъезда. Тетушка с важным видом сидела на диване в комнате племянницы и руководила всем. По ее рекомендации служанки наложили под спину Сонечке груды подушек, чтобы кровь оттекала вниз от ее лица. Корсет был стянут максимально туго.
 Аврора Васильевна настояла, чтобы племянница надела лучшие свои украшения, подаренные мужем.
 Яркий свет тысяч свечей, отраженный в бриллиантах и золотом шитье мундиров, шум разговоров, звя-канье шпор и музыка, конечно же музыка – все это вначале ошеломило девушку. Сонечка растерялась. Ей казалось, что все смотрят на нее, и весьма придирчиво.
 – Помни мои советы, душенька, – вздохнула Аврора Васильевна и отошла в сторону, оставив девушку одну.
 Соня опасалась, что никто не пригласит ее танцевать и ей весь вечер придется простоять в одиночку, но ее опасения оказались пустыми. Как только начинала звучать мелодия очередного танца, рядом тут же появлялся очередной кавалер. Правда, в основном это были уже немолодые мужчины. Сверстников Сонечки привлекали возможные невесты. Замужней же красавицей интересовались в основном холо-стяки, вдовцы и солидные отцы семейств. Но после унылой домашней жизни девушка была рада даже компании немолодого подагрика.
 Главным танцем вечера была мазурка. Соню обступили кавалеры, желающие составить ей пару, – и сердце молодой женщины радостно затрепетало, когда среди пузатых лысеющих претендентов она увидела симпатичного молодого офицера. Аристократическую бледность его лица только подчеркивал влажный блеск ярких черных глаз, и в сочетании со смоляными кудрями образ получался самый что ни на есть романтический.
 Роковой красавец был чуть старше Сони, но показался ей опытным мужчиной. В отличие от пехотных офицеров, которым предписывалось являться на бал в чулках и башмаках, он был в высоких кавале-рийских сапогах – ботфортах. Это была привилегия исключительно кирасир, дарованная «железным всадникам» самим царем за исключительную отвагу на войне.
 – Сударыня, позвольте вас пригласить, – обратился высокий статный брюнет в эполетах к Сонечке и, видя, что она смущена, покровительственно улыбнулся: – Ваш верный раб.
 Конечно, она выбрала его!
 Военный оказался чрезвычайно любезным кавалером. В ожидании танца он развлекал новую знако-мую приятной беседой, рассказывая, что его кирасирский полк только накануне прибыл в город и офи-церы уже получили приглашения от всех местных семейств.
 – И говорят, манкировать сей любезностью нельзя, чтобы не обидеть хозяев, – столичный житель с беззлобной иронией подшучивал над провинциальными нравами. – В Петербурге такого нет. Там все так заняты делом или бездельем, что специально назначают приемные дни и часы для общения с при-ятелями. И неизвестно, какие порядки более варварские.
 Кавалер был мастером «бальной беседы». Он непринужденно переходил с одной темы на другую, внимательно следя, чтобы его дама не заскучала.
 Но вот зазвучала мазурка, офицер обхватил Сонечку за тонкую талию и необыкновенно ловко помчал ее вперед, то щелкая шпорами, то кружа, то падая на одно колено и заставляя партнершу танцевать во-круг себя… Вскоре они оба смеялись, будто давние друзья. Сонечка была совершенно очарована. Офи-цер был так красив в ослепительно – белом мундире с золотыми эполетами на плечах… Неудивитель-но, что он быстро получил обещание следующего танца. Потом еще одного и еще… Они протанцевали весь вечер, за что тетушка потом сделала племяннице выговор:
 – Ты вела себя не вполне прилично, отдав все танцы одному.
 Тревожное, сладкое чувство не оставляло Сонечку и в последующие дни. Сердцем она предчувствова-ла, что жизнь ее может измениться резко и безвозвратно. А пока Сонечка мечтала о новой встрече со своим бальным знакомцем, прекрасно понимая, как далеки фантазии от реальной жизни.
 Каково же было ее изумление, когда, прогуливаясь по своему парку, она неожиданно повстречала его. Офицер вышел из-за каменной беседки. На нем был длинный темный плащ, в который он завернулся, не желая быть ни замеченным, ни узнанным многочисленными графскими слугами.
 Сонечка хотела сразу же убежать, но мягкая искренность его голоса остановила девушку:
 – Прошу вас, не уходите! Мне надо поговорить с вами.
 – Как вы осмелились явиться сюда и подкарауливать меня! – гневно воскликнула Соня.
 – Ругайте меня, проклинайте – ваше право, – смиренно ответил офицер. – Только не уходите. Подарите мне хотя бы минуту счастья снова видеть вас.
 И она осталась. Они пробыли вместе целый час. Для Сонечки это было время абсолютного блаженст-ва. Подобного чувства она еще не испытывала и предалась ему с наивной доверчивостью юности, не отдавая себе отчета в том, чем это может кончиться.
 Обратно в дом Сонечка не шла, а летела будто на крыльях, не помня себя от счастья. Почти всю ночь она не спала, снова и снова прокручивая в памяти моменты свидания, и заснула только под утро.
 Но проснулась она далеко не в радужном настроении. «Неужели это не сон и я действительно была тет-а-тет с посторонним молодым мужчиной! – думала Сонечка. – Господи, если это откроется, я по-гибла! Общество заклеймит меня, а муж просто выгонит из дому».
 Ей стало очень страшно и стыдно. Муж, к которому Сонечка прежде не испытывала ни признательно-сти, ни одного светлого чувства, вдруг вызвал в ней жалость: «Он не виноват в том, что стар и нехо-рош. А ведь я не видела от него ничего дурного».
 Сонечка поклялась себе всячески избегать новых встреч с офицером. Однако сдержать обещание ока-залась не в силах. Видеть некогда серый пустынный мир ярким и солнечным, знать, что любима, – да за час такого блаженства можно было легко пожертвовать ощущением безопасности! Поэтому, когда сно-ва подошло время прогулки, Сонечка сразу направилась в условленное место. Но возле каменной бе-седки никого не оказалось. Однако она не огорчилась: прощаясь, они условились при невозможности встречи оставлять друг другу записки в дупле старого клена.
 С этого дня влюбленные стали встречаться почти ежедневно. Прежде казавшийся унылым осенний парк стал необычайно мил Сонечке. Не застав возлюбленного в условленном месте, девушка читала: «Я влюблен, как безумный… ты превратилась для меня в idee fix  . Ты со мной на службе и на кварти-ре, за карточным столом и на дружеской пирушке. Я так часто думаю о тебе, что боюсь сойти с ума. Каждая минута без тебя для меня что капля опаснейшего яда. Несчастный и счастливейший раб твоей красоты».
 От таких слов у Сонечки кружилась голова.
 Этот роман развивался, как вариация модного сочинения Шодерло де Лакло «Опасные связи»: неожи-данная завязка, быстрый взлет и драматический финал. В любом случае это не могло продолжаться долго. Вскоре муж Сонечки что-то заподозрил. Теперь, когда его жена собиралась на прогулку, лакей Иван облекался в ливрею и треугольную шляпу и сопровождал ее, гордо шествуя сзади. Парк стали патрулировать якобы от объявившейся в округе шайки разбойников.
 Связь между влюбленными оборвалась. Сонечка сильно горевала о возлюбленном, почти не получая известий о нем. Она еще на что-то надеялась, пока страшное подозрение чуть снова не повергло эту мнительную натуру в тяжелую болезнь: «А может, он забыл обо мне и увлекся теперь другой!» Страдая от ревности и чувства собственного бессилия, Соня жаждала то сбежать от мужа, то отомстить бро-сившему ее возлюбленному. Порой, ненадолго придя в себя, она удивлялась собственному безумию. А потом садилась за стол и словно в бреду писала записки, которые не могла отправить адресату: «Ах, милый друг! Наша разлука заставляет кровоточить мое сердце. Не могу выразить на словах, как мне грустно быть вдали от вас! Не знаю, что бы я отдала за возможность хотя бы издали украдкой повидать вас, чтобы знать, что с вами все хорошо… Понимаю, что замужней даме нельзя писать такого другому мужчине, ну да мне теперь все равно, лишь бы вернуть миг упоительного счастья наших мимолетных встреч у старой беседки».

Так продолжалось до тех пор, пока кирасирский полк не отбыл в Петербург на зимние квартиры. По-следняя надежда на новую встречу угасла. Сонечка впала в душевное оцепенение. Постепенно женщи-на смирялась с мыслью, что жизнь ее кончилась.
 Наступила зима. И Сонечка узнала, что возлюбленный не забыл о ней, а только искал подходящего случая, чтобы вырваться на неделю из Петербурга и как-нибудь пробраться во владения графа…
 Однажды вечером, во время рождественских святочных маскарадов, к графскому дому подъехала ве-селая компания. Они прикатили не на великолепных тройках, а на простых санях-розвальнях. Хотя в доме на окнах не ставили свечи в знак того, что хозяева желают принять гостей, отказать ряженым бы-ло неудобно. Праздничная традиция требовала проявлять радушие.
 Ввалившиеся в дом шумной галдящей толпой ряженые закружили молодую хозяйку в игривом хоро-воде. И вдруг одна из масок ласково шепнула ей на ухо:
 – Милая моя, это я! Пришел за тобой.
 Услышав голос любимого, Соня едва не лишилась чувств. Одетый медведем ловкач придержал ее и незаметно сунул в руку свернутую трубочкой записку.
 Как только маски ушли, Сонечка бросилась в свою комнату и стала читать послание от любимого. Строчки расплывались в ее глазах, полных слез радости. Но содержание письма ошеломило девушку. Это было предложение побега. «Ради нашего счастья вы должны решиться на отважный поступок, – говорилось в письме. – Я же для вас готов пожертвовать всем… Если вы все еще любите меня, поста-райтесь под каким-нибудь предлогом выскользнуть из дому после десяти вечера. Я буду ждать вас на нашем месте. С собой берите только самое необходимое. Ваш Жорж».
 Письмо было написано по-французски и пахло парфюмом любимого. Сонечка прижала листок к лицу и, блаженно прикрыв глаза, вдыхала этот запах. От волнения у нее кружилась голова. Женщина пони-мала, что, приняв предложение возлюбленного, она сожжет прежнюю благополучную жизнь. Впереди же ее ждала совершеннейшая неизвестность.
 Богатое воображение начало рисовать молодой женщине самые пугающие картины, в голове ее появи-лись гадкие мысли. Она заколебалась было, но внезапно поняла: «Если я не сделаю так, как он велит, то никогда себе этого не прощу. Поэтому пусть будь что будет!»
 В условленный час она вышла из дома и торопливо направилась в условленное место. Старый парк был пуст и безмолвен. Тихо падали снежинки. Соне казалось, что легкое поскрипывание снега под ее каблучками слышно на много верст вокруг. К счастью, граф уже давно не выставлял охрану в парке. «Сама судьба помогает нам», – радостно подумала Сонечка и ускорила шаг. От этой мысли ей стало не так страшно одной в темной аллее. Она думала о своем суженом и улыбалась, представляя их встречу. Лишь однажды Сонечка обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на свою темницу – светящийся многочисленными окнами графский дом.
 Возлюбленный радостно кинулся к ней, подхватил на руки, радостно закружил, затем бережно понес к наемной кибитке. Дорогой, покрывая ее лицо горячими поцелуями, он признался:
 – А я опасался, что ты не придешь. Решил, что, если не дождусь тебя, прямо здесь же пущу себе пулю в висок. Но зато теперь я самый счастливый человек на свете. Обещаю с этой минуты и по гроб жизни носить тебя на руках, ненаглядная моя!
 Они уехали в Петербург. Оттуда Сонечка сразу написала мужу, прося у него развода. Она также извес-тила родителей о своем решении. Старый граф ответил ей очень резким письмом, грозя судебным пре-следованием. Не менее суровой была реакция отца Сонечки. «Я больше не желаю тебя знать, – злым скачущим почерком писал он. – Ты опозорила меня на весь свет, перечеркнула репутацию всей нашей фамилии. Теперь в меня все тычут пальцами, как в прокаженного. Никогда бы не подумал, что моя соб-ственная дочь, которую я боготворил и считал образцом нравственности и благородной стыдливости, поведет себя, как презренная распутная девка! Посему ты недостойна более называться моей дочерью. Не пиши больше к нам. Я настрого запретил матушке сообщаться с тобой и тем более посылать тебе денег. Если твой соблазнитель когда-нибудь бросит тебя, не рассчитывай получить от меня хотя бы ломаный грош».
 Отец словно предвидел судьбу дочери. Правда, некоторое время все шло как будто хорошо. Жорж с похищенной чужой женой поселился в Петербурге в меблированных комнатах. Квартира была неболь-шой, но располагалась почти в центре города и обставлена была уютно и прилично. Также Жорж нанял горничную и кухарку. К ужину подавались дорогие фрукты и вина.
 Каждый день Сонечка вместе с многократными объяснениями в любви получала от Жоржа цветы, конфеты и подарки. На первых порах заботливый любовник пытался сберечь остатки репутации юной графини, предпринимая, по его словам, решительные шаги для того, чтобы стать ее законным супру-гом. Он рассказывал Сонечке, как хлопочет в верхах о том, чтобы его избраннице дозволили получить развод, а ему – жениться на ней.
 – Не беспокойся, если потребуется, я до самого государя дойду! Заложу родовое гнездо, лишь бы вы-купить тебя у твоего мужа.
 Однако бракоразводный процесс затягивался и требовал все больших расходов. Сонечка отдавала Жоржу все деньги, что изредка втайне от отца присылали ей мать и сестры. Но вскоре этот ручеек об-мелел. Близкие Сони были людьми небогатыми.
 Примерно через полгода Жорж остыл к своей возлюбленной и стал упрекать ее в том, что, покидая графа, она не взяла свои бриллианты, так как его офицерского жалованья не хватает на оплату дорогого жилья.
 – А как же имение твоих родителей, о котором ты говорил? – решилась спросить Соня.
 – Видишь ли, – сконфузился любовник, – в последнее время у меня появились непредвиденные долги. Даже ради тебя я не могу пренебречь честью.
 Сонечка решила, что после роскошной жизни в графском доме ее ожидает нищая жизнь с человеком, не имеющим средств. Но на самом деле все было значительно хуже.
 Идеальный образ благородного рыцаря рассыпался на глазах самой мечтательницы. Ее избранник ока-зался игроком и мотом. Однажды он откровенно сообщил молодой любовнице, что сильно проигрался и они должны съехать с квартиры.
 – Но ты не беспокойся, я поселю тебя у своей хорошей знакомой, – добавил Жорж.
 «Хорошая знакомая» оказалась… содержательницей публичного дома. Соня еще не знала о том, что Жорж любит проводить там время. Хозяйка борделя владела также и всем зданием, сдавая квартиры внаем; конечно, селились там в основном те, кто в борделе работал.
 Увидев, в каком ужасном месте ей предстоит жить, Соня пришла в ужас и стала умолять жениха найти другое место:
 – Я согласна жить с тобой в самой скромной лачуге, только чтоб среди приличных людей!
 Жорж замялся и виновато сообщил, избегая смотреть подруге в глаза:
 – К сожалению, другую квартиру я так быстро найти не смогу. Поживи пока здесь, а я пока поищу что-нибудь поприличнее.
 – Как «поживи»? – изумленно всплеснула руками Соня. – Разве ты не будешь со мной?
 – Видишь ли, обстоятельства складываются таким образом, что отныне нам придется держать нашу связь в тайне. Иначе меня могут изгнать со службы.
 – Но ты же говорил, что пытаешься выхлопотать у начальства разрешение на наш брак! – с горечью воскликнула Соня, начиная понимать, какому лицемеру доверилась.
 – Да, знаю, я обещал на тебе жениться, – раздраженно покусывая ус, отозвался Жорж. – Но что такое, в сущности, брак? Предрассудок, пережиток старых домостроевских времен. Нынче взгляды на отноше-ния мужчины и женщины сильно изменились. Всякая разумная современная дама должна это пони-мать.
 Глядя на это ничтожество, молодая женщина боролась с отвращением. «Я погибла, – обреченно дума-ла она. – Никому нет до меня дела в этом чужом, холодном городе. Вернуться домой я не могу. Отныне нигде не будет мне приюта. Самая последняя прачка теперь намного счастливее меня, ибо обладает на-выком и привычкой к труду и всегда сможет заработать себе на кусок хлеба. Я же, словно экзотическое насекомое, привезенное ради забавы в наши негостеприимные широты и выброшенное за ненадобно-стью, – обречена погибнуть от голода и холода».
 Не имея в чужом городе других знакомых, Соня переборола презрение к человеку, который так низко обходился с ней. Больше всего она теперь боялась остаться совсем одна.
 Жорж изредка навещал ее и обращался с наскучившей любовницей все более пренебрежительно. А по-том и вовсе приходить перестал. Молодой, статный, красивый, избалованный многочисленными по-клонницами офицер считал себя неотразимым и не собирался связывать себя отношениями с одной женщиной, которая не могла ему предложить ничего, кроме своего действительно роскошного тела. Но ведь даже самый вкусный плод не может вечно вызывать искушение. Жоржа увлекли новые романы. И вообще он считал себя артистической натурой, постоянно нуждающейся в свежих впечатлениях, силь-ных эмоциях и, конечно, в свободных деньгах.
 Соня осталась одна в жалкой каморке в доме терпимости. Чтобы не оказаться на улице и не умереть с голоду, графине пришлось самой зарабатывать себе на жизнь. К счастью, в детстве матушка обучила ее шитью. Соня ремонтировала одежду проституток, но денег, которые она получала за свой труд, едва хватало на самое необходимое.
 А вскоре Соня узнала, что бросивший ее любовник намерен жениться на богатой вдовушке. Преда-тельство близкого человека ошеломило ее. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, графиня при-бежала к роскошному особняку, в котором должны были проходить свадебные торжества. К ярко рас-цвеченному фасаду постоянно подъезжали кареты с разодетыми гостями. Внутри гремела музыка. В окнах первого этажа были видны снующие официанты.
 Но в дом Соню не пустили. Она давно не была похожа на юную аристократку. Теперь бедняжка была одета хуже прислуги, а от плохого питания выглядела изможденной и больной.
 – Тогда будьте любезны, – обратилась она к привратнику, – вызовите жениха. Мне надо с ним срочно поговорить. Прошу вас!

Разодетый, похожий на генерала швейцар, степенно встречающий гостей на входе, недоуменно взгля-нул на нищенку, смеющую отвлекать его от столь важного дела. Его крупное лицо с огромными бакен-бардами и шикарными усищами покраснело от гнева.
 – Я вот сейчас квартального позову. Он с тобой в полицейском участке разберется, что ты за птица. Небось беспачпортная прости господи, а туда же намылилась пролезть, что и приличные господа.
 Швейцару и в голову не могло прийти, что он разговаривает с графиней. Его грозный вид так испугал Сонечку, что она без оглядки бросилась бежать, отказавшись от мысли повидаться с любовником и рассказать ему о своей беременности.
 Через семь месяцев Соня родила девочку и окрестила ее Лизой. Денег теперь требовалось еще больше. Соня даже хотела взять работу прачки – ее всегда было в избытке, – вот только платили за нее плохо. Побывав в одной из городских прачечных, Соня была удручена увиденным. Большое помещение заво-лакивал пар. Несколько десятков раскрасневшихся женщин неопределенного возраста кипятили вещи в огромных котлах, потом грузили мокрое, тяжелое белье в специальные корзины и несли к реке или пруду. Для стирки на берегу были сооружены мостки, на которых работницы стояли на коленях по не-скольку часов кряду. И так круглый год.
 Тогда Соня стала искать работу швеи. Но везде, куда она обращалась, ей предлагали такие жалкие гроши за двенадцать часов работы в день, что этого не хватило бы даже на оплату жилья. К тому же работодателей совсем не устраивала Сонина неопытность и нерасторопность. Графиня стала бояться вечеров, наполненных одиночеством и страхом. Без денег, с ребенком, покинутая всеми, не зная, что предпринять, она лежала ничком на кушетке и смотрела в потолок, не чувствуя ничего, кроме отчаянья.
 И конечно, именно тогда к ней пожаловала «добрая фея – спасительница». После смерти мужа госпоже Мэри остался доходный дом, на первом этаже которого она открыла бордель. Это заведение приносило ей гораздо большую прибыль, чем сдача квартир. Но чтобы регулярно получать высокие барыши, тре-бовалось чем-то привлечь клиента, сделать так, чтобы его посещения стали регулярными. Поэтому Мэ-ри всегда искала достойный товар.
 Сутенерша давно приглядывалась к своей квартирантке: миловидная и юная, прекрасно воспитанная – такая могла принести своей хозяйке целое состояние. Обманувший Соню офицер был постоянным кли-ентом Мэри и не скрывал от приятельницы подробностей своих любовных авантюр. Так что содержа-тельница дома терпимости в подробностях знала историю романтической дурочки, доверившейся обольстителю. Глупо было не воспользоваться случаем.
 Впервые услышав, какую низость ей предлагают, Сонечка сорвалась с места, хотела проклясть раз-вратницу, но губы ее задрожали, горло сдавило. А сутенерша прикинулась, что искренне желает по-мочь несчастной бедняжке, и принялась расписывать ей достоинства работы.
 – Тебя ждет легкая, обеспеченная жизнь, – убеждала Мэри, – к которой ты привыкла. Среди моих кли-ентов люди сплошь порядочные, образованные. Вот недавно один такой господин взял девочку в от-дельный кабинет. А она возьми да засни, пока он по делу какому-то выходил. Так веришь, милочка, он целый час смирно просидел подле нее, пока она спала. И словно дурного ей после не сказал. А ведь мог бы скандал закатить! Так ведь нет, только нежно поцеловал на прощание, щедро расплатился и ушел. И такое великодушие у меня не редкость.
 Мэри старалась убедить Соню, что поможет ей стать камелией – содержанкой богатого любовника.
 – Да и что ужасного в положении любовницы? – рассуждала она. – Сотни и тысячи девушек, даже из приличных семейств, не заботясь совсем о замужестве, живут на содержании у порядочных и богатых мужчин. Разве не большее счастье быть любовницей состоятельного мужчины, иметь собственных ло-шадей, дорогие туалеты, бриллианты, пользоваться всеми удовольствиями столичной жизни, чем быть законной женой какого-нибудь бедняка, высчитывать каждый грош, ходить самой на рынок, нянчить ребят?
 Соня вспомнила, с каким негодованием и презрением произносили ее подруги по пансиону слово «со-держанка».
 – То, чем вы занимаетесь, это грязь! – негодующе воскликнула она.
 На что Мэри обиженно поджала губы:
 – Напрасно вы такое говорите, милочка. Многие воспитанницы называют меня своей благодетельни-цей. Благодаря мне они познакомились с банкирами, миллионерами, генералами. Вошли в приличное общество. После смерти любовников к ним перешло их состояние. А так бы они упали на самое дно или погибли на улице.
 – Прошу вас немедленно уйти! – твердо произнесла дворянка и вежливо указала визитерше на дверь.
 После этого разговора прошло две недели. Подошел срок вносить плату за квартиру. Однако у Сони не оказалось денег. Пришедший получать плату сутулый приказчик с одутловатым лицом добродушного пьяницы понимающе вздохнул:
 – Оно конечно… Со всяким может случиться.
 – Я обязательно достану денег. Клянусь вам! Я ищу работу.
 Приказчик снова тяжко вздохнул:
 – Э-хэ-хэ… По-христиански-то в такой момент человеку надо перевернуться дать. А не топить его.
 – Спасибо вам, милая душа! – Соня радостно схватила руку приказчика и пожала ее.
 Она решила, что получит отсрочку, но ошиблась.
 – Сожалею, сударыня. – Приказчик отступил из прихожей в коридор и отвел глаза в сторону. – Но мне велено сообщить, что если у вас нет средств, то извольте сегодня же съехать с ребеночком.
 У ослабевшей от постоянного недоедания женщины не осталось сил сопротивляться ударам судьбы. Теперь у нее просто не было выбора. Она должна была позаботиться о своей малышке.
 И она пошла к хозяйке.
 – Хорошо, я согласна, – пролепетала Соня, и румянец стыда вспыхнул на ее бледных щеках.
 – Вот и прекрасно, – обрадовалась сутенерша и деловито сообщила: – Но сначала ты должна зарегист-рироваться в полиции. Таков порядок.
 Если бы Соня знала, что ей предстоит, она предпочла бы умереть. После унизительной сцены регист-рации в полицейском участке она была подвергнута медицинскому осмотру. Полицейский врач обра-щался с ней, как с продажной девкой. Доктор бесцеремонно касался самых интимных ее мест и пре-небрежительно говорил «ты». Выйдя от врача, Соня запоздало попыталась вернуть свою потерянную свободу:
 – Отдайте мне мой паспорт. Я передумала.
 – Замолчи! – озлобленно крикнула ей сутенерша и ударила ладонью по щеке. – Мне надоело слушать твой бред. Вначале отработай деньги, которые я заплатила за тебя квартальному и врачу.
 Соня попала в самое настоящее рабство к хозяйке. Как обладательнице «желтого билета» ей было за-прещено выходить на улицу, иначе ее могли забрать в полицейский участок и посадить в камеру с во-ровками и бродяжками. Правда, намеревающаяся предложить ее своим лучшим клиентам хозяйка зака-зала для Сони шикарный гардероб и парфюмерию.
 А вскоре появился первый клиент – мускулистый толстошеий купчик в клетчатом английском костю-ме и ярком галстуке. Кавалер усадил выкупленную на всю ночь у хозяйки девицу в коляску, и они по-ехали в ресторан, где у него был заказан отдельный кабинет.
 Коляска на дутых шинах плавно понеслась по улицам, залитым светом газовых фонарей. Замелькали дома с темными окнами, полусонные сторожа и городовые на постах, запоздавшие и пьяные обывате-ли, жалкие и печальные уличные проститутки, не сумевшие найти заработка в эту ночь. В дороге ку-пец, похохатывая, сообщил своей спутнице, что хозяйка притона содрала с него значительную сумму:
 – За такие деньжищи у меня приказчики три месяца вкалывают. А грузчики на Волге полгода пот про-ливают. У меня к любому делу деловой подход. Коль взял деньги, изволь отработать.
 Коляска остановилась у подъезда шикарного ресторана. Купец повел Соню в кабинет, где им не могли помешать. Официант принес шампанское, разлил его в бокалы и молча удалился, задернув за собой тя-желую портьеру. Залпом осушив свой бокал и заставив Соню выпить тоже, купец шумно отодвинул от себя стол.
 – Послушайте, отпустите меня, – взмолилась Соня. – Я обещаю, что верну ваши деньги. Я напишу ма-меньке, и она вышлет мне необходимую сумму.
 Но мужлан только расхохотался. Отчаяние и страх Сони только подстегивали его аппетит. Самец же-лал употребить эту смазливую девчонку всеми известными ему способами.
 Откинув назад сбившиеся на лоб и мокрые от пота волосы, он молча двинулся к Соне. Взгляд его ши-роко раскрытых глаз сделался безумным. Стройная фигура девушки, ее беззащитность и свежесть страшно возбудили его. Он видел в ней свою законную добычу.
 Подойдя вплотную к Соне, купец властно обнял ее и без всяких ласк и поцелуев повалил на бархатный диван. Соня с омерзением почувствовала на своих щеках и шее горячее неприятное дыхание и, задох-нувшись, замерла. Закрыв глаза, она покорно позволяла похотливому самцу делать с собой все, что ему угодно. Среди тишины, царившей в комнате, глухо и хрипло звучало его учащенное дыхание, отврати-тельно поскрипывали пружины дивана. Соне казалось, что ее тело одновременно ощупывают десятки жадных рук. Происходящее напоминало торопливую возню. Мужчина достаточно ловко избавил свою партнершу от жакета и корсета и, попутно ощупывая открывшиеся прелести, деловито занялся юбками. Это было так вульгарно, что Соня едва сдерживала слезы. Она даже закусила губу, отчего ее партнер, видимо, решил, что дама сгорает от нетерпения, и стал действовать еще быстрее. Волосатая мускули-стая мужская рука слишком нетерпеливо рванул тонкий атлас дорогого кружевного белья. Раздался треск ткани.
 Купец врубился в нежное тело Сони и начал работать с крестьянской основательностью и мощью. Как пахарь – угрюмо и сосредоточенно.
 Но вот все наконец закончилось. Рядом храпел успевший осушить бутылку водки купец. Голая жен-щина сползла с дивана, стараясь не смотреть на мужчину, наконец выпустившего ее из своих потных объятий. Его волосатое крепкое тело было ей до крайности омерзительно. Быстро одевшись, Соня вы-бежала из кабинета. В прокуренном общем зале ее встретили бесцеремонные насмешливые мужские взгляды. Посетители раздевали растрепанную беглянку глазами, а их дамы смотрели на нее с нескры-ваемым презрением.

Оказавшись на улице, Соня бросилась вдоль по набережной. Оглянувшись, она увидела выбегающего из здания ресторана вслед за ней купца.
 – Куда ты! – злобно заорал пьяный мужик. – Ты еще не отработала уплаченных за тебя денег.
 Купец бросился вслед за беглянкой. Когда Соне показалось, что преследователь вот-вот настигнет ее, она бросилась к ограде речного канала и перевалилась через нее. Серая свинцовая вода обожгла ее ле-дяным холодом и оглушила, парализовав все чувства. Последняя мысль Сонечки была о дочке, которая теперь останется сиротой и наверняка тоже погибнет в этом холодном, враждебном мире…
Глава 5
 Жизнь Сережки круто переменилась фактически за один день. Его отец имел кое-какие связи в столице и мечтал в будущем устроить сына в один из лучших полков империи.
 – Я договорился, – однажды за обедом сообщил Николай Бенедиктович, – тебя зачислят в подготови-тельный пансион Николаевского кавалерийского училища гвардейских подпрапорщиков. Если ты, мой мальчик, станешь стараться, то сможешь поступить в гвардию.
 Елизавета Павловна пришла в ужас от мысли, что ей предстоит долгая разлука с обожаемым сыном:
 – Разве нельзя подготовить Сереженьку к экзаменам в полк дома? Мальчик уже свободно разговарива-ет на трех европейских языках, музицирует, великолепно танцует.
 Николай Бенедиктович снисходительно объяснил жене, что по указу государя порядок приема моло-дых дворян в гвардию теперь ужесточился.
 – Прошли добрые времена матушки-государыни Екатерины  , когда можно было с рождения записать младенца мужского пола в престижный полк, чтобы к моменту приезда в столицу отрок уже выслужил положенный для получения офицерского патента стаж. Нынче юноша обязательно должен пройти пер-воначальную военную подготовку в качестве юнкера.
 Сережу перспектива оказаться вдали от родителей тоже немного страшила. Но одновременно у него захватывало дух, когда он представлял себя в кадетской форме. От таких слов, как «командир», «эскад-рон», «маневры», «кавалерия», сердце мальчика начинало учащенно биться, предчувствуя подвиги и приключения.
 Перед отъездом Сережа с упоением перечитывал мемуары одного кирасира из наполеоновской армии, сумевшего уцелеть на поле Ватерлоо в знаменитой атаке французской кавалерии на позиции англичан. Воображение рисовало мечтающему о славе подростку, как волны всадников в блестящих на солнце доспехах разбиваются об ощетинившихся штыками британских пехотинцев. Целые шеренги мчащихся на врага конников падают под залпами картечи. Выбитые из седла люди остаются умирать в высокой траве. Повсюду с громким ржанием носятся лошади, потерявшие своих наездников. Однако все новые массы всадников под развевающимися на ветру знаменами и звуки боевых труб устремляются на про-тивника… Это была прекрасная эпоха, когда в двадцать лет можно было с одинаковой вероятностью принять славную смерть или стать генералом. Юный романтик мечтал именно о такой судьбе.
 В конце лета родители отвезли Сережу в Петербург. Училище располагалось в казармах лейб-гвардии Измайловского полка. Приготовительный же пансион находился в отдельном корпусе. В него могли поступать только дети потомственных дворян.
 С первого дня Сереже пришлось привыкать к суровым армейским порядкам. Офицеры-воспитатели не делали скидок на возраст своих подчиненных, когда дело касалось дисциплины. Порядки в пансионе мало отличались от тех, которые были приняты в кадетском училище. В шесть утра по сигналу горна неженок, только вчера отобранных у мамок и нянек, будили и выводили на утреннюю гимнастику. По возвращении в казарму они должны были быстро переодеться в повседневную форму, безукоризненно застелить свою кровать и строем с песней следовать в столовую.
 После завтрака начинались занятия, которые продолжались до обеда. Количество изучаемых дисцип-лин ошеломляло. Но это было только начало – после зачисления «подготовишек» в училище нагрузка возрастала вдвое. Помимо общеобразовательных наук будущим офицерам преподавалась тактика, во-енная топография, фортификация, специальный математически курс, посвященный артиллерийской баллистике, черчение. А еще были уроки живописи, танцев, гимнастики, фехтования. Это была поис-тине «рыцарская» подготовка.
 Конечно, Сережу в училище приняли.
 Четыре раза в неделю мальчишки занимались верховой ездой в манеже. Сперва их учили ездить на лошадях без стремян и уздечки. Это делалось для того, чтобы новобранцы скорее освоили умение дер-жаться на коне, сжимая его бока бедрами. Это называлось «держать шлюс». Новичок должен был стать всадником, и баста. Для первоначального обучения юнцов подбирались лошади спокойные и идеально выдрессированные.
 Основы джигитовки – высшего кавалерийского мастерства – преподавал отставной офицер знаменито-го Нижегородского драгунского полка, так называемой кавказской гвардии. В полк традиционно всту-пали кавказские аристократы, но сюда же ссылались и проштрафившиеся офицеры, разжалованные в рядовые. Это в училище не афишировалось, дабы не смущать юных воспитанников. Но зато никто не мог лучше обучить кадетов искусству кавалерийского боя, чем бывшие «штрафники». Только этим объяснялось пребывание офицера с подмоченной репутацией в стенах привилегированного учебного заведения.
 Полк, в котором учитель джигитовки служил на Кавказе, был ориентирован на то, чтобы предоставить возможность разжалованным офицерам быстро отличиться. В ходе крайне опасных рейдов против во-инственных горцев легко было погибнуть или получить романтическую повязку поперек лица, скры-вающую выбитый глаз. Но можно было также заслужить орден и вернуть себе офицерский чин, чтобы вновь оказаться в Петербурге героем. К Нижегородскому драгунскому полку часто по доброй воле прикомандировывались молодые аристократы, жаждущие подвигов и орденов.
 Во время частых стычек с черкесами нижегородцы перенимали их боевое искусство. Самые храбрые и способные со временем даже удостаивались сдержанной похвалы от своих врагов: «Ты, рус, настоящий джигит. Я тэбя уважаю».
 Именно таким «джигитом» и был ротмистр Сипягин, обучающий мальчишек обращению с конем и шашкой. Скуластое лицо Сипягина пересекал розовый сабельный шрам. Хоть был он худощавым и су-тулым, от этого сурового человека веяло безжалостной силой. Как и многие его коллеги по преподава-тельскому корпусу, ротмистр Сипягин умел дать изнеженным барчукам настоящее мужское воспита-ние, не задев при этом их чувства собственного достоинства. Ибо офицер, потерявший самоуважение, не сможет ужиться в обществе, где честь является основной ценностью.
 Методы ротмистра Сипягина часто приводили к мелким несчастным случаям. Например, вот мальчик, сброшенный лошадью, потирает ушибленное место; учитель подходит к пострадавшему и ехидно спрашивает:
 – Никак ушибся, сынок?
 – Все в порядке, – был стандартный ответ.
 Ротмистр предлагал мальчишке немедленно повторить упражнение. Но если приготовишка раскисал, начинал жаловаться или не дай бог плакать, мужчина не упускал возможность поглумиться над нежен-кой:
 – Ступайте к маменьке, она поцелует вашу розовую попку, и все сразу заживет. И советую вам не воз-вращаться. Военное дело не для вас.
 В конце занятия ротмистр обычно демонстрировал воспитанникам такие чудеса кавалерийской акро-батики, что у юных зрителей дух захватывало, а глаза загорались от восхищения и желания немедленно повторить увиденное. Учителю приходилось постоянно осаживать самых отчаянных «жеребят», пер-вым среди которых всегда выступал Сережа.
 Даже досуг приготовишек воспитывал в них качества, необходимые будущим офицерам. Начальством приветствовались внеклассные командные игры, учебные поединки на эспадронах  , плавание, танцы и занятия в слесарных мастерских.
 Блестяще сдав экзамен по окончании подготовительного курса, Сергей был зачислен в училище каде-том. И тут ему пришлось делать важный выбор: служить по уставу или следовать неофициальным тра-дициям поведения. Тот, кто выбирал первый вариант, был избавлен от суровых испытаний. Учащиеся старших классов не могли заставить его выполнять свои поручения. Такие курсанты назывались «крас-ными». Однако товарищи их, как правило, бойкотировали. С ними поддерживали только чисто слу-жебные отношения. Самым неприятным для кадета, выбравшего облегченный вариант службы, было то, что после окончания училища его не принимал в свою среду ни один гвардейский полк: в каждом из них были воспитанники, знавшие «красных».
 Естественно, что большинство кадетов выбирали трудный путь службы «по традиции» и сразу посту-пали в полное распоряжение старшекурсников, которые называли первогодков «сугубыми зверями». Старшекурсники, или «корнеты», постоянно устраивали «зверям» всяческие испытания, выявляя сла-бых духом и телом.
 Уже на третий день пребывания в училище вечером группу новичков, в том числе и Сережу, вызвали в спальню старшего эскадрона. Там им предложили вначале рассказать о себе. Потом начались испыта-ния. Кадетов заставляли бесконечно приседать, пока мышцы их ног не сводило судорогой. По словам экзекуторов, это упражнение было полезно будущим кавалеристам, так как способствовало развитию «шлюса» и «шенкелей»  .
 Затем надо было продемонстрировать врожденную отвагу, добровольно согласившись выдержать ров-но шесть звонких пощечин от проверяющего, не закрывая лица и не моргая. Это называлось «не морг-нуть под пулей».
 После такого «боевого крещения» новички возвращались в свои спальни с горящими щеками и боля-щими ногами. Тем не менее большинство с удовольствием вспоминало старую гусарскую поговорку:
 Свищет пуля – не моргни.Если в деле – руби смело.Коль в атаку повели,Ты коня не задержи.Богу душу поручи.Коль нужда, так уж умри!..Участь тех, кто сдавался и отказывался от испытаний, была незавид-ной. Обычно они становились объектами изощренных издевательств старших учеников. Единственным избавлением от таких мучений было бегство из училища или перевод в категорию «красных» кадетов. Чтобы разом избавить себя от мучений, достаточно было при всей роте объявить о своем переходе в секту отверженных «уставников». Больше такого кадета никто пальцем не трогал.

Но Сережа скорее готов был дать забить себя до смерти, чем согласиться на такой позор. Он стойко пе-реносил все измывательства старшекурсников, зная, что через год, если выдержит, сам станет «корне-том». А пока приходилось мириться с положением почти бесправного «зверя». Для старшекурсников в «школе», словно для белых господ в Североамериканских Соединенных Штатах, имелись отдельные лестницы, на которых «зверям» было категорически запрещено появляться. Учащимся младшего курса не дозволялось заходить по вечерам в кафе, расположенное на территории училища. Даже в уборной, где старшекурсники покуривали втайне от учителей, на полу была борозда, по преданию, проведенная шпорой самим Лермонтовым, за которую «зверям» нельзя было заходить. По выражению одного из выпускников училища: «Представители двух человеческих рас и даже двух видов животных не отли-чаются друг от друга так сильно, как “звери” и “корнеты”». Первые, в сущности, были детьми, только что покинувшими приготовительный пансион, вторые же уже чувствовали себя мужчинами и офице-рами. Их уже не так строго муштровали, как первогодков. За полгода до выпуска старшекурсники мог-ли снимать квартиру в городе или жить дома, если были петербуржцами.
 При любой необходимости «корнет» мог послать первого попавшегося ему на глаза «зверя» сбегать в казарму за любой вещью или заставить маршировать по плацу, бесконечно отжиматься или приседать.
 Были и более изощренные забавы. Например, скучающая компания второкурсников могла вызвать к себе «зверя». Когда запыхавшийся новобранец прибегал и вытягивался во фрунт пред «начальством», кто-нибудь из «старичков», гордящийся своей взрослостью, лениво спрашивал у него:
 – Молодой, пулей назовите-ка имя моей любимой женщины.
 В таких случаях Сергей всегда отвечал правильно, заслуживая снисходительную похвалу «экзаменато-ра». Хотя девушки у корнетов постоянно менялись, и запоминать их имена было тяжеловато.
 Но тут же следовал новый вопрос:
 – Молодой, пулей назовите полчок, в который я выйду корнетом.
 Сергей снова отвечал, не задумываясь, ибо «зверь» обязан был знать назубок и полки, в которые они намеревались поступить старшекурсники.
 И наконец, новобранец удостаивался шуточного вопроса, который означал, что им довольны:
 – Молодой, пулей расскажите мне про бессмертие души рябчика.
 – Душа рябчика становится бессмертной, когда тело его попадает в желудок благородного корнета…
 Благородные юнкера довольно снисходительно относились к учебе. Главными они считали те предме-ты, что делали из них кавалеристов. Прочую же химию, баллистику и высшую математику считали ахинеей, полезной лишь для «пешеходов» – так будущие гусары, уланы и кирасиры презрительно на-зывали остальную армию. На одном из первых занятий по краткому курсу артиллерии Серж получил наивысший бал – 12 – и был весьма доволен собой. Об этом узнал один из старшекурсников. Вечером он встретил отличившегося «зверя» и предложил:
 – Ну-ка, порадуй дядю. Расскажи, какую оценку ты получил сегодня по артиллерии.
 – Двенадцать, – с гордостью ответил Серж.
 – Господи, этот несчастный даже не понимает, что он наделал! – удрученно воскликнул учитель жиз-ни, подняв глаза к небу. Затем он укоризненно посмотрел на первогодка. – Опозорил нашу славную школу, и рад. Вот болван! В следующий раз ты должен получить ноль.
 На следующем занятии Серж раз сделал так, как ему было приказано, и довольный «дядя» заметил:
 – А ты не безнадежен, зверь!
 Зато своим следующим успехом Серж заслужил искреннюю похвалу старшекурсников. Дело в том, что «зверям» не разрешалось носить шпоры до тех пор, пока они их не заслужат. А заработать эту на-граду можно было только отличием в верховой езде. И вот Серж оказался в числе десяти первых млад-шекурсников, которым было наконец дозволено нацепить на сапоги шпоры. По этому случаю вначале был устроен официальный торжественный обед, на котором командир эскадрона вручал воспитанни-кам заветные знаки отличия кавалериста от «пешехода». Затем в казарме у старшекурсников состоя-лась тайная пирушка, на которую в качестве почетных гостей были приглашены отличившиеся «зве-ри». Но это было еще не все. В первую ночь после вручения шпор спать полагалось с тяжелыми вось-мидюймовыми железяками на голых пятках. Несколько раз за ночь в казарму тихо прокрадывались старшекурсники. Кто-то из них кричал:
 – Не слышу звона шпор!
 Тут же следовало проснуться и начать звенеть шпорами.
 В эту ночь Серж почти не спал. Тем не менее наутро он чувствовал себя совершенно счастливым.
 Прошел год. Серж освоился в училище, заматерел. Диктат старшекурсников остался в прошлом. По большинству предметов кадет Карпович преуспевал. Это давало его родителям законный повод с гор-достью говорить соседям: «Сереженька-то наш весной кончает училище. Из первых идет!»
 Сделавшись «корнетом», бывший «зверь» наконец вздохнул с облегчением и стал позволять себе не-которые вольности, за что не раз попадал на гауптвахту. Однажды его на неделю усадили в карцер за дуэль с однокурсником. Сержу давно хотелось получить такой опыт. Правда, товарищ оказался более искусным фехтовальщиком и оставил на память об их поединке небольшую отметину на лице начи-нающего бретера. За что Серж ему, впрочем, был искренне благодарен, ибо всегда завидовал учителю джигитовки, на челе которого красовался рубец от кавказского клинка.
 Другая шутка могла обойтись юноше гораздо дороже…
 Кадетов воспитывали преданными царю. Однако некоторые преподаватели заходили слишком далеко. Одно дело, когда на уроке Закона Божия батюшка предлагал воспитанникам начать с молитвы «Спаси Господи, люди твоя», особо помянув имена императора и членов его благочестивого семейства. И со-всем другое, когда преподаватель светского предмета расходовал треть отпущенного ему академиче-ского времени на изъявление верноподданнических чувств.
 Особенно усердствовал в этом учитель истории. Перед каждым уроком он обязательно читал кадетам нравоучительный отрывок из толстенной книги по истории царствующего дома, а после пространно комментировал прочитанное. Даже малейшая попытка критиковать идеальный образ мудрых и никогда не ошибающихся правителей вызывала вспышку ярости историка.
 Однажды приятель Сергея, Митя Макшин, рассказывая о героических действиях императорской кава-лерии против французов в Аустерлицком сражении, вскользь заметил, что командование русских войск все же допустило несколько фатальных ошибок. Как известно, сражение при Аустерлице русская армия проиграла. Однако этот исторический факт не помешал историку злобно наброситься на рассказчика. «Как такое возможно! Неслыханная дерзость! Ведь общее командование армией осуществлял сам им-ператор Александр I!»
 Хотя всем – и историкам прежде всего – было известно, что Александр I действительно совершил фа-тальную ошибку, проигнорировав план, предложенный Кутузовым, и целиком доверившись военному искусству австрийского генерала Вейротера. В результате мощная союзная русско-австрийская армия была разгромлена гораздо меньшими по численности войсками Наполеона. Царь бежал с поля боя еще до катастрофического финала битвы. По воспоминаниям очевидцев тех событий, император плакал и дрожал, как перепуганный мальчик, совершенно потеряв самообладание.
 Однако учитель посчитал приведенные исторические факты подлой клеветой. Он вскочил со своего места и начал отчитывать кадета. От обиды у юноши выступили слезы. Это только распалило историка. «Безмолвные слезы» считались вульгарным проявлением чувств. Будущий офицер обязан был в любой ситуации сохранять самообладание.
 – Да вы, сударь, жалкая мокрица, – презрительно скривил губы историк.
 Митя Макшин покраснел до корней волос. Никто в классе не понял, зачем преподаватель оскорбил ка-дета, задев его честь.
 – Да-с! – прибавил историк. – А кто виноват? – И сам же ответил на свой вопрос: – Проклятые либе-ральные газетенки, которые вы наверняка почитываете в увольнительных. И что прикажете с вами де-лать?
 Это были постоянные присказки историка. Будучи рассержен на ученика, он всегда последовательно задавал два эти вопроса: «Кто виноват?» и: «Что делать?»
 После уроков оскорбленный кадет долго не мог прийти в себя. Более того, вскоре ребята узнали, что историк просил отчислить Макшина как неблагонадежного. Правда, другие учителя его не поддержали. Все-таки фамилия родного дяди кадета была выбита на одной из вывешенных в храме училища черных мраморных досок, на которых увековечивалась память о бывших воспитанниках, павших на поле бра-ни.
 Кадеты сочли, что зарвавшегося учителя надо поставить на место.
 И тогда Серж предложил другу план мести. Через неделю в училище должен был прибыть с визитом великий князь Михаил Николаевич. Кадетов предупредили, что после торжественной встречи высокого гостя и последующего парада в его честь брат государя осмотрит некоторые помещения и поприсутст-вует на одном из занятий.
 Не желая рисковать, начальник училища заранее решил, что пригласит великого князя на урок самого благонадежного своего преподавателя, то есть историка.
 Орудием мести должна была стать книга. Вообще-то в училище было запрещено приносить из города книги и журналы. Однако у Сергея в укромном месте была припрятана «контрабанда» с романами не-давно запрещенных цензурой авторов. Отпечатана она была в Ярославле и содержала сразу два произ-ведения. Один роман назывался «Кто виноват?», второй – «Что делать?». До того как их запретили, с данными произведениями успели ознакомиться многие представители русской либеральной интелли-генции, читающие популярный журнал «Современник». Но люди консервативного склада подобной литературы избегали. Историк уж точно не был знаком с этими сочинениями, а иначе давно бы отка-зался от своих любимых вопросов. Он не раз заявлял во всеуслышание, что брезгует всяческой беллет-ристикой, а признает только научные труды и специальные пособия высоконравственного содержания.

Сергею крамольная книга досталась совершенно случайно. Как-то во время увольнительной, проходя мимо книжного магазина, он увидел, как приказчик выкидывает некие книги в огромный ящик для му-сора. Когда приказчик ушел, кадет подобрал одну.
 Книга была примерно той же толщины, что и любимый историком том. Ребята изготовили для запре-щенного издания новый переплет, так, чтобы внешне оно напоминало житие Романовых. Перед самым началом урока заговорщики подменили учительскую книгу. Сергей вложил закладку на нужное место и отчеркнул карандашом кусок текста. Именно так всегда поступал историк, готовясь к очередной про-поведи.
 И вот начался образцово – показательный урок. Изрядно волнуясь, учитель вытер лоб платком. Но тут его снова прошиб пот. Футляра с очками на столе не оказалось! Не было их и под столом. Греша на собственную рассеянность, растерявшийся преподаватель полез в портфель. И снова его ожидало раз-очарование.
 Между тем пора было начинать, ибо нельзя было заставлять ждать столь высокую особу. Изо всех сил напрягая зрение, щурясь, историк начал читать отчеркнутое. При этом он был так сильно сосредоточен на правильном выговоре всех слов и соблюдении интонации, что не сразу услышал собственный голос.
 Возникла пауза.
 Удивленный гость попросил преподавателя показать ему странную книгу. Прочитав название на ти-тульном листе и фамилии авторов, князь изменился в лице. Скандал вышел страшный! После того как разгневанный гость уехал, историка вызвал к себе директор училища. Этот разговор вскоре стал извес-тен всем и превратился в популярный у кадетов анекдот, ибо мелочного придиру никто в училище не любил.
 – Ну-с, – обратился к бледному от ужаса подчиненному генерал, – и кто в сием безобразии виноват?
 – Н-не знаю, ваше превосходительство, – заикаясь, пролепетал историк.
 – И что же после этого прикажете с вами делать? – сурово поинтересовался директор.
 Опростоволосившемуся преподавателю с трудом удалось избежать отставки. Эта история подейство-вала на него очень сильно. Он перестал беспричинно придираться к воспитанникам. Организаторам же этой шутки все сошло с рук. Хотя, если бы все открылось, дело могло кончиться совсем по-другому.
 Однако руководство элитарного учебного заведения само не было заинтересовано в установлении ис-тинных злоумышленников. Ведь если бы выяснилось, что кадеты старших курсов почитывают запре-щенную литературу, скандал мог выйти за пределы училища. Поэтому «диверсию» списали на рабо-чих, отделывавших соседнее здание. Один из маляров, как выяснилось, состоял на заметке у полиции, как бывший рабочий артиллерийского завода, учавствовавший в стачке. Его и посчитали организато-ром пропагандистской акции и перестали пускать на территорию училища.
 После описанных событий прошло десять дней, и судьба подшутила уже над самим шкодником.
 Сережа увидел это девушку в манеже, где кадеты обучались верховой езде. Прекрасная амазонка дер-жалась в дамском седле с удивительным изяществом, уверенно управляла лошадью почти неуловимы-ми движениями – и та брала барьер за барьером. Одета девица была по последней английской моде, словно участница королевской охоты на лис где-нибудь в Девоншире. Как бы случайно оказавшись ря-дом, Серж обратился к незнакомке:
 – Простите, не вы ли наш новый учитель верховой езды?
 Вопрос был задан в шутливой форме, однако девице явно не понравилось намерение неизвестного юн-ца завязать с ней знакомство. Презрительное фырканье ее лошади очень точно выразило мысль хозяй-ки, и девушка одобрительно погладила животное по шее.
 Будь на месте Сержа кто-нибудь другой, он тут же ретировался бы. Но не привыкший отступать па-рень продолжил «кавалерийскую атаку».
 – Кадет выпускного курса Карпович, – лихо отрекомендовался он.
 Барышня разглядывала его, слегка нахмурившись.
 – Я намерен выйти в гусарский полк, – не сдержавшись, похвалился Серж.
 – В самом деле? – Она неожиданно улыбнулась. – В таком случае, господин гусар, для вас конечно же совершеннейший пустяк взять вон тот барьер.
 Жокейским хлыстиком барышня указала на самое высокое препятствие, которое никто из кадетов еще не брал. Правда, преподаватель джигитовки несколько раз показывал им, как следует штурмовать эту «неприступную стену». Но одно дело – видеть, как кто-то уверенно проделывает цирковой трюк, и со-всем другое – повторить увиденное.
 На таком барьере поломаться было проще простого. «Боже, – с тоской подумал Серж, – что станется с моей несчастной матушкой, когда ей напишут, что я свернул себе шею!» Со своим нынешним конем Серж был знаком только третий день. Молодой жеребчик был хулиганом под стать своему ездоку и за-просто мог в решающий момент вытворить какую-нибудь неприятную штуку. Он стоял на здешней ко-нюшне совсем недавно, а уже успел заслужить дурную славу. Даже работавшие на конюшне бывшие кирасиры побаивались зверюгу. Сергей сам вызвался работать с трудным животным, но пока еще не нашел к нему подхода. К тому же Хулиган – так называли коня – лишь недавно начал проходить объ-ездку в манеже и, конечно, еще не был натренирован брать серьезные препятствия. Так что риск был еще какой.
 Но Сергей не мог показать себя трусом перед прекрасной дамой. Поэтому он решительно направил коня на препятствие. Однако животное заупрямилось, демонстрируя непокорный нрав. Как всадник ни пытался его принудить, Хулиган всячески противился: закусив удила, вставал на дыбы, бил задом. Ка-залось, он издевался над юношей, решившим впечатлить с его помощью девчонку.
 Пройдет несколько месяцев, и эти двое, мальчик и конь, настолько сроднятся, что Сергею будет доста-точно пальцем погрозить своему любимцу, чтобы Хулиган перестал чудить и начал нормально рабо-тать. А пока шпоры и хлыст не могли переломить упрямый характер скакуна.
 Наблюдающая за комичными потугами «гусара» девица заливалась смехом. Некоторые сокурсники тоже заметили происходящее и с любопытством следили за ним.
 В конце концов, подлетев к барьеру, конь резко остановился. Всадник вылетел из седла. На глазах у всего манежа он перелетел через препятствие и шлепнулся с другой его стороны в кучу свежего навоза. Фиаско было полным. За такое наездников положено было освистывать, как в театре плохих актеров.
 Серж поспешил подняться и взглянул на девушку. Ему показалось, что она смотрит на него с презре-нием. Юноша готов был сквозь землю провалиться со стыда. Его кости были целы, но ныл бок, отби-тый при падении, и кровоточил локоть, расшибленный о доску барьера. И саднила ссадина на щеке. Однако телесные страдания Сережи были куда как менее мучительны, чем его болезненное ощущение собственной нелепости. «Сейчас она подъедет, чтобы полюбоваться моим позором, – представлял он себе. – Насмешливо поаплодирует, а потом ехидно скажет: «Браво, браво! Вам, господин гусар, дейст-вительно удалось взять этот барьер самым трудным способом – по-клоунски».
 Однако вместо того, чтобы посмеяться над незадачливым ухажером, подъехавшая барышня спрыгнула с коня и, глядя на юношу с симпатией и сочувствием, протянула ему платок:
 – У вас кровь на щеке.
 Сама будучи прекрасной наездницей, она, конечно, поняла, чем вызвана неловкость молодого корнета, и оценила его храбрость. Незнакомка даже попросила прощенья за то, что толкнула молодого человека на безрассудный поступок, который мог закончиться для него тяжелым увечьем.
 Они познакомились. Девушку звали Анной – большего она о себе не рассказала, ловко уходя от рас-спросов, – и общаться с ней оказалось удивительно легко. Серж быстро забыл о своей недавней неуда-че.
 Впервые ему по-настоящему понравилась девушка. И он видел ответный интерес в глазах собеседни-цы, и это придавало ему уверенности.
 Внезапно Серж заметил на зрительской трибуне начальника училища. Еще минуту назад генерала там не было. И вот теперь он смотрел прямо на них! Серж почувствовал, что краснеет. Неизвестно, что двигало им в этот момент, скорее всего, сила привычки, но юноша вытянулся по стойке «смирно». Ан-на тоже смутилась и, сев на свою лошадь, ускакала с манежа.
 После занятий видевший все преподаватель джигитовки приказал Сержу час стоять не шевелясь, с тя-желой саблей в руке. Это называлось «поставить под саблю». Свое решение уважаемый всеми педагог объяснил так:
 – Не за то я вас наказываю, что в дерьмо с лошади шлепнулись. Со всяким может случиться. А за то, что достоинство свое перед дамой уронили. Ну и что, что генерала увидели. Подумаешь! Вот невидаль какая! Это в бою он вам начальник и Бог. А во внеслужебных делах офицер – хозяин своей чести. На-крепко запомните это, кадет Карпович, и впредь не тянитесь, как нижний чин, перед начальством, если дело напрямую не касается службы.
 Сержу очень хотелось продолжить знакомство с понравившейся девушкой. Однако начальство подоб-ные контакты не приветствовало. Даже во время балов, на которые приглашали воспитанниц женских гимназий, с одной партнершей юнкерам разрешалось сделать только два круга по залу и поговорить после танца не более трех-пяти минут. Все время за ними следили зоркие глаза офицеров – наставни-ков, которых кадеты именовали «классными дамами».
 Да и Анна больше не появлялась в манеже, во всяком случае, в те часы, когда там занимались кадеты старшего курса. Каково же было изумление Сержа, когда спустя несколько месяцев он снова случайно встретил ее. Это случилось во время полевых занятий картографией в окрестностях Красного села. Здесь располагались дачи состоятельных петербуржцев. Во время практических занятий юнкера расхо-дились по полям и лесам и на некоторое время оставались без присмотра.
 И вот там, на проселочной дороге, Сережа и встретил Анну. Она тоже узнала его и обрадовалась, как хорошему знакомому. Теперь у них было гораздо больше времени. Девушка рассказала, что только не-давно выпустилась из частного пансиона и теперь живет с родителями. Недавно с матушкой и сестрами переехала на дачу.
 – А давайте завтра специально встретимся в это же время, – предложил молодой кадет, которому пора было возвращаться в лагерь.

– А вы не боитесь получить неудовлетворительную оценку? – улыбнулась Анна. – Вы ведь здесь не на отдыхе, как я.
 Серж вытащил из планшетки и показал девушке готовые чертежи, которые он выполнил впрок.
 Курсантам предстояло прожить в лагерях две недели, и почти каждый день предприимчивый кадет на-ходил возможность улизнуть на свидание. Парочка уходила подальше в луга или брала лодку напрокат и заплывала на середину озера, считая, что их никто не видит. Но ничто не могло укрыться от бдитель-ных глаз дежурного офицера, у которого был бинокль.
 – С кем это вы сегодня разговаривали? – как-то после ужина спросил у Сержа полковник Кузьмин, на-чальник практики.
 Вопрос застал молодого человека врасплох, тем не менее он быстро нашелся с ответом:
 – С кузиной. Она тут неподалеку дачу снимает.
 – А-а-а, – понимающе протянул полковник и строго предупредил: – Еще раз увижу вас с этой кузиной, Карпович, пеняйте на себя. – Полковник сделал паузу, оглянулся по сторонам, затем округлил глаза: – Вы что, не знаете, что это дочь самого начальника училища?!
 Новость ошарашила Сержа. Он не понимал, почему девушка сама не рассказала ему об этом. «Воз-можно, она не хочет, чтобы это повлияло на наши отношения, – размышлял юноша. – И ее можно по-нять. Увидела, как я вытянулся перед ее папочкой, – и вообразила невесть что».
 Он продолжал встречаться с Анной, не рассказывая о том, что узнал ее тайну. Их отношения не угасли и после возвращения курсантов в город, пока однажды Сержа не вызвали прямо с занятий к самому вы-сокому начальству.
 Юноша, трепеща, вошел в подъезд особняка, в котором проживал директор училища с семейством. Попросив швейцара доложить о себе, кадет некоторое время нервно расхаживал в передней в ожидании приглашения пройти в комнаты.
 И тут он вспомнил о способе унять волнение. Один из кадетов рассказывал, что опытные дуэлянты минут за десять до поединка энергично выполняют гимнастические упражнения, чтобы разогнать кровь и унять мандраж, вполне естественный, но неприятный. Серж принялся приседать и выполнять упраж-нения популярной французской гимнастики. И тут неожиданно вернулся пожилой швейцар. Надо было видеть лицо старика, когда он застал визитера вытворяющим нечто странное на стоящей возле стены скамье – банкетке.
 Смущенный молодой человек поднялся и пояснил:
 – Учитель гимнастики, капитан С у хору ков говорит, что кадеты должны использовать любую воз-можность для укрепления мускулатуры. И вот я тут… Кстати, хорошая мебель. Крепкая!
 Впрочем, слуга был отлично вышколен и моментально принял невозмутимый вид. Он объявил, что гостя желает видеть хозяин дома. Лакей провел юношу в его кабинет.
 – Мне доложили, что вы навязываете свое знакомство моей дочери, – сухо поприветствовав кадета, сказал начальник училища. – Прошу вас оставить ее.
 – Я выполню то, что вы от меня просите, ваше превосходительство, – отвечал Серж, – но только в том случае, если получу ваш приказ.
 Пораженный дерзостью мальчишки, генерал тем не менее не знал, как ему поступить. Применять власть по данному случаю было не вполне уместно. Поэтому он заговорил более мягко:
 – Буду с вами откровенен. К моей дочери намерен посвататься юноша знатнейшей фамилии. Его со-стояние и родственные связи безупречны. Он один из блестящих флигель – адъютантов государя. Как отец, я не могу мечтать о лучшей партии для своей дочери. Но, увлекшись вами, Аннушка теперь и слышать не хочет об этом прекрасном молодом человеке.
 Заметив, как гневно сверкнули глаза Сережи, генерал поспешил утешить его самолюбие:
 – Нет, конечно, я не сомневаюсь, что вы в будущем сумеете отличится. Вас, несомненно, ждет пре-красная карьера и успех в свете… при условии, что вы не станете с первых же шагов поступать опро-метчиво. А пока, как порядочный человек, вы не должны компрометировать девушку, которой не мо-жете сделать предложение.
 – Прошу прощения, ваше превосходительство, – вскинул подбородок юнец, – но вы, видимо, преврат-но истолковали мои намерения в отношении своей дочери. Я никогда бы не посмел бросить тень на ее честное имя. Сразу после выпуска из училища я стану просить у вас руки Анны.
 Директор в раздумье прошелся по кабинету. Затем предложил:
 – Я не могу что-либо приказывать дочери. Так обещайте же вы, что по крайней мере две недели не станете искать встреч с ней. Я же даю слово, что обдумаю ваши слова и через четырнадцать дней дам вам ответ.
 Серж дал слово. Прошло десять дней, и он случайно узнал, что начальник училища спешно отправил дочь за границу с какой-то родственницей. Сергей собирался написать Анне, как только узнает ее но-вый адрес. Но примерно через полтора месяца генеральская дочка сама прислала письмо из Франкфур-та: сообщила, что с теплотой вспоминает их короткую дружбу, но просит забыть о ней, так как собира-ется замуж за другого.
 Серж страшно переживал свою первую неудачу в любви. И его просто поразила ложь высокопостав-ленного человека. Этот случай поколебал веру будущего офицера в непогрешимость начальства. Ока-залось, что генерал, убеленный сединами и прославленный своими деяниями, тоже может быть плутом.
 Прошел примерно месяц. Дело было в увольнительной. Серж шел по улице, когда мимо проехал эки-паж, в котором сидел начальник училища с женой. Генерал взглянул на кадета, и юноша увидел на-смешку в его лице. Неподалеку стояли щегольские пролетки, запряженные сытыми, ухоженными рыса-ками. Серж вскочил в одну из них и приказал сидевшему на козлах извозчику гнать во весь опор. Удо-вольствие это было весьма дорогим, но Серж готов был отдать все свои деньги за сладкое чувство мес-ти.
 Лихач быстро догнал чинно катящийся генеральский экипаж и вопросительно оглянулся на пассажира. Он, конечно, знал, что кадетам запрещено обгонять офицеров, хоть бы те тащились в разбитом таран-тасе с тощей лошаденкой.
 – Давай! – сердито крикнул мальчишка. – Плачу втрое.
 Генерал даже поднялся в экипаже во весь рост, когда его обогнала кадетская пролетка. В конце улице Серж велел ямщику остановиться. Он расплатился, вышел из коляски и стал поджидать начальство. Генерал был взбешен.
 – Вы что – плохо видите?! Как вы посмели! – еще издали начал орать он на юнкера.
 Серж был полностью в его власти и с почти равнодушным спокойствием ожидал, что сейчас услышит от генерала: «Вы мне надоели с вашими выходками! Пойдите немедленно вон из училища!»
 Но все пошло совсем не так. Везувий в золотых погонах вдруг узнал нарушителя – и сразу потух:
 – Ах это вы…
 Генерал молча смотрел на мальчишку. Затем он развернулся и пошел к своему экипажу. Самое удиви-тельное, что за свой проступок Серж не подвергся никакому наказанию.
 Впрочем, несмотря на натянутые отношения с самим начальником училища и определенные проблемы с дисциплиной, Серж был одним из лучших кадетов. Все шло к тому, что он выпустится из училища по первому разряду и получит право выбрать место службы. Большинство учителей и командиров были довольны кадетом Карповичем.
 Особенно благоволил искателю приключений его ротный командир, ротмистр Синичкин. От других офицеров – воспитателей и преподавателей он отличался необычайной мягкостью и отсутствием бур-бонства. Кадеты его обожали и боролись за право называться лучшей ротой в училище, дабы просла-вить своего командира. А Синичкин всегда защищал своих подопечных. Однажды он спас Сержа и не-скольких его ближайших друзей от отчисления.
 Дело было незадолго до выпуска из училища. Вот-вот старшекурсникам должно было быть позволено переехать из казарм на съемные квартиры. Понятно, что юноши уже чувствовали себя вольными пти-цами. В одной из увольнительных Серж вопреки уставу, запрещающему кадетам бывать в кабаках и знакомиться с продажными женщинами, подбил товарищей совершить «разведывательный рейд» по злачным местам Петербурга. Он только что получил деньги из дома и желал прогулять их с шиком.
 – В конце концов, мы без пяти минут офицеры! Да не просто офицеры, а гусары!
 Сережа намеревался поступать непременно в гусарский полк, пусть даже и не в столичный. А гусар – это не только воинское звание, но и особый образ жизни, недаром непристойные болезни называли «гусарскими». Быть волокитой, дуэлянтом, заядлым картежником, уметь открывать бутылки шампан-ского, снося им горлышко саблей – вот что значило быть гусаром для Сережи и его ближайших друзей. Конечно, мальчишки с готовностью откликнулись на призыв своего предводителя.
 Вечером, после развеселой пирушки, Серж вел своих «гусар» к училищу окольными путями. Им необ-ходимо было успеть прошмыгнуть в казарму до отбоя так, чтобы старшие офицеры их не заметили. Дежурил в тот вечер знакомый Сергею вахмистр, который, по мысли мальчишек, должен был сделать вид, что не заметил ничего необычного в облике прибывших из увольнительной кадетов.
 Впереди уже приветливо светились окна училища, когда из переулка навстречу подвыпившей компа-нии неожиданно вывернул патруль.
 – Куда следуете? – поинтересовался начальник патруля. За его спиной переминались с ноги на ногу двое солдат.
 Кадеты предъявили увольнительные билеты.
 Некоторое время офицер читал их, подсвечивая фонариком, и одобрительно кивал головой. Ребятам уже стало казаться, что опасность миновала. Но тут начальник патруля подозрительно втянул воздух носом. Подняв глаза на стоящего к нему ближе всех Митю Макшина, он внимательно посмотрел на не-го, потом подошел на шаг ближе и стал обнюхивать его, как охотничья собака.
 – Да вы пьяны!
 Серж тут же выступил вперед, закрывая собой растерявшегося дружка, и бодро ответил за него:
 – Никак нет, господин капитан, квас пили, в бильярд играли, посему пьяными быть не можем.
 Теперь капитан обнюхал Сержа. Молодцеватый вид кадета несколько смутил офицера, так что он оза-даченно произнес:
 – Да, вы, пожалуй, правы… Кажется, вы действительно не пьяны, но водкой от вас все же пахнет.

Сергей понял, что они провалились, поэтому решил отвлечь начальника патруля разговорами, а сам дал товарищам знак: «Драпайте!» Мальчишки бросились врассыпную. Но один из них споткнулся и попал-ся. В темноте и суматохе бегства это выяснилось, лишь когда запыхавшиеся и возбужденные ребята встретились возле проходной училища.
 Пойманного нарушителя патруль доставил на городскую офицерскую гауптвахту. Оттуда кадета пере-дали прибывшим за ним представителям училища. Имен своих товарищей «арестант» не назвал. Но этим же вечером Сережа со товарищи сам явился к дежурному офицеру и попросил тоже поместить их в карцер.
 За такое нарушение полагалось отчисление из училища. Серж уже решил, что если его выгонят, то он ни за что не покажется на глаза родителям, которые так им гордились. «Наймусь матросом на какое-нибудь иностранное судно и буду странствовать по свету, чтобы не видеть глаз опечаленной матери, не слышать упреков разочарованного отца, который так мечтал видеть меня офицером».
 Однако в последний момент за своих подчиненных заступился их воспитатель.
 – Прошу вас оставить этих кадетов под мою ответственность, – обратился к директору училища рот-мистр Синичкин. – Если кто-нибудь из них совершит до окончания курса хотя бы малейшее наруше-ние, то я немедленно подам вам прошение об отставке.
 После некоторого размышления директор согласился удовлетворить просьбу преподавателя, которого давно недолюбливал за независимый характер. «Кто-нибудь из этих мальчишек, особенно этот наглец Карпович, непременно еще успеет отличиться, – решил генерал, – и тогда я разом вымету их всех вон!»
 Однако к большому удивлению начальства с этого дня шкодники вдруг сделались усердными служа-ками, благоговейно чтящими устав. Ребята не могли позволить, чтобы их любимого командира, на по-печении которого находились больная чахоткой жена и двое малолетних детей, вышвырнули со служ-бы из-за их проделок.
 Обычно лето кадеты проводили в учебных лагерях. Но в этот год начальство решило испытать буду-щих офицеров в серьезном деле. Полным ходом шла подготовка к выпускным экзаменам, когда однаж-ды среди ночи курсантский эскадрон подняли по тревоге. Кадетам спешно выдали походное обмунди-рование. Каждый получил пахнущую новой кожей портупею, шашку, карабин. Когда мальчишки на станции грузились с лошадьми в готовый отойти поезд, то чувствовали себя бойцами перед схваткой. В воздухе клубился пар, раздавались отрывистые команды, а на лицах молодых красавцев в скрипучих ремнях было написано волнение и восторг. «Вот оно, кажется, началось то, что столько раз виделось во сне и грезилось наяву!» – думал каждый из них.
 Однако никто из железнодорожных служащих не слышал ни о какой внезапно начавшейся войне. Только через несколько часов пути выяснилось, что эскадроны перебрасывают за тысячи верст для участия в больших маневрах. Уже успевшие почувствовать себя фронтовиками ребята были страшно разочарованы.
 – Мы им что – оловянные солдатики, чтобы в нас играть? – с горечью произнес молодой барон фон Кене, высказывая общее мнение. – Мы приготовились жизни отдать за царя и Отечество, а все это ока-зывается понарошку.
 В знак протеста на ближайшей станции юный аристократ обменял у буфетчика часть выданного ему новенького снаряжения на жареного поросенка, колбасу и дюжину пива с намерением устроить завтрак а-ля фуршет для избранной публики, то есть для своего взвода.
 Однако в то время как барон совершал сделку, поезд тронулся. И нагруженному снедью Кене при-шлось бегом догонять медленно отъезжающий от станции эшелон. С колбасой на шее, с дребезжащим ящиком в руках и с завернутым в бумагу поросенком под мышкой отпрыск знатнейшего курляндского рода, чья семья владела богатыми имениями, несколькими фабриками и знаменитым конезаводом, на-поминал в этот момент мелкого мародера в только что оккупированном местечке. К счастью, товарищи сумели втащить Кене в вагон.
 Впрочем, в других взводах до продажи казенного имущества не дошло. И вообще страсти улеглись до-вольно быстро. Курсанты утешились впечатлениями от путешествия в прежде невиданные края, ды-шащие волнующим южным колоритом. Ехали они не в мягких вагонах, как полагается офицерам, а в общих; но это только добавляло романтики путешествию. Во время остановок, пока паровоз заправля-ли водой, курсанты бегали с котелками и чайниками за кипятком и питьевой водой, покупали у выхо-дящих к поезду баб горячие пирожки, печеные яйца, жареных цыплят, фрукты, домашнюю ряженку в глиняных крынках. И отчаянно – оттого, что продолжение было никак не возможно, – флиртовали с попадающими в их поле зрения миловидными девицами.
 Вечером в раздвинутые двери вагона вместе с паровозным дымом врывался теплый ветер, пахнущий степными травами; мимо проплывали хуторы с белыми хатами-мазанками, окруженные плетнями, на которых сушились горшки. Кто-нибудь брал в руки гитару и, задумчиво перебирая струны, затягивал казачью песню или «сердцещипательный» романс. Перестук колес, лязг сцепок и буферов, густые тре-вожные сигналы мчащегося локомотива не мешали ни певцу, ни слушателям.
 Глядя на товарищей, Серж с грустью думал о том, что вскоре их пути разойдутся. Уже не первый год они жили тесным мужским братством, но никогда прежде не испытывали такой близости. Каждый чув-ствовал рядом верного товарища, который не бросит тебя в трудной ситуации, что бы ни случилось. Только теперь они стали по-настоящему сплоченной артелью воинов. И все для того, чтобы расстаться через несколько недель.
 Рядом с Сержем, положив голову на седло, дремал Митя Макшин, улыбаясь во сне. Никто из этих мальчишек не ведал, что их бесстрашный капитан через несколько лет потеряет в бою половину пушек своей конной батареи и оттого застрелится.
 От волнующих мыслей о море, которое он вскоре увидит, и о первом серьезном испытании Серж долго не мог заснуть. Жизнь представлялась ему огромной и великой, как черное небо, усыпанное звездами. Все казалось юному романтику особенным и полным загадочного смысла. Он и не заметил, как за-снул…
 Очнулся Серж оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Открыв глаза, он увидел насмешливое лицо одного из приятелей.
 – К оружию, друг мой! – весело объявил тот. – Нас ждут великие дела.
 Поезд остановился прямо в степи. Солнце еще не встало, но горизонт уже розовел, подчеркивая лома-ную линию далеких гор. Серж вскочил, ощущая утреннюю резкость чувств и звенящую бодрость во всем теле. От пробирающей до костей прохлады сон как рукой сняло. Вагон напоминал бивуак, растре-воженный внезапным налетом кочевников. Пока одни кадеты сонно оглядывались, пытаясь вспомнить, где они и что происходит, другие, застегнув портупею и подхватив седла, бежали к лошадям. Торопли-во собравшись, Серж тоже выпрыгнул из вагона на крутую насыпь. Далеко впереди устало пыхтел па-ровоз. Низко над землей стелился туман. Мимо Сержа, лязгая оружием и котелками, пробегали парни из соседних вагонов. Он тоже присоединился к общему потоку.
 Солдаты уже вывели коней из вагонов. Серж услышал своего Хулигана, еще не увидев его в тесном скоплении коней и людей. А тот узнал хозяина и радостно заржал, приветствуя его. Однако на нежно-сти сейчас времени не было. Легкое похлопывание по шее – вот и все сантименты. Скорее седлать!
 Как только молодой человек вставил ногу в стремя, горнист сыграл поход. Серж рывком вскочил в седло и поспешил занять свое место в колонне.
 Отряд рысью двинулся навстречу рассвету. То, что им предстоит ответственная задача, все поняли, ко-гда ротмистр Синичкин приказал взводным выделить по шесть сабель и направить их в разведыватель-ные разъезды, чтобы вовремя обнаружить противника.
 Эскадрон вышел из небольшой горной долины, и вдруг перед ним распахнулось безбрежное голубое пространство. «Так вот оно какое – море!» – восхищенно подумал Серж. Над огромными волнами с криком летали чайки. Вдали виднелся парус, тоже похожий на чайку.
 Командир объявил короткий привал и распорядился выставить боевое охранение. Вскоре в лагерь прибыла делегация из соседнего армянского села. Хлебосольные хозяева сообщили, что накрыли столы специально для господ военных и просят их пожаловать. Всем, конечно, хотелось выпить местного ви-на, поесть свежих лепешек с козьим сыром, бараньего плова. Но командир рассудил иначе.
 – Благодарим вас, – ответил пришедшим ротмистр Синичкин, – но, к сожалению, никак не можем вос-пользоваться вашим радушием по причине того, что находимся здесь не на отдыхе, а по военной необ-ходимости.
 Словно подтверждая его слова, вдали загрохотала артиллерийская канонада – маневры начались.
 В этот же день вскоре после полудня Сержа послали вестовым разыскать конную батарею и передать ее командиру приказ: срочно выйти в указанный район и завязать дуэль с неприятельской батареей, ко-торая, как застрявшая в горле кость, оказалась на пути войск, развертывающихся перед решающим на-ступлением. Если ее не подавить, задуманный штабными стратегами план операции становился беспо-лезным. Это был тот самый редкий случай, когда судьба всей кампании зависела от нескольких кон-кретных исполнителей.
 Серж быстро отыскал нужную ему часть на незнакомой местности. Однако передавать приказ оказа-лось некому. Оказалось, что командир батареи накануне вечером вместе со своим адъютантом уехал пьянствовать в соседнее село и до сих пор не вернулся. А «оставшийся на хозяйстве» подпоручик пре-бывал в прострации и просто неспособен был принимать самостоятельные решения. Этот нелепый оч-карик только недавно окончил университет и, несмотря на близорукость, был призван в армию в каче-стве офицера-двухгодичника. Форма мешковато сидела на его нескладной тощей фигуре, а светло-синие погоны с перекрещенными орудийными стволами не способны были придать мужественный вид сутулым покатым плечам. Еще при батарее находился штабной офицер-наблюдатель флегматичного вида, следящий за тем, чтобы порядок учений не нарушался. Но он пока ни во что не вмешивался.
 Сергей стал на карте показывать подпоручику, куда ему следует выдвигаться. Однако было видно, что артиллерист подавлен возникшей ситуацией. Серж даже позволил себе поторопить собеседника, хотя тот носил офицерский чин и был лет на пять старше.

– Отчего же вы медлите? Время не терпит.
 – Видите ли, я не могу. – Недавний студент снял с носа очки, чтобы протереть запотевшие линзы.
 Глаза у него были красные, почти без ресниц. Расстроенно глядя куда-то в сторону, чудак сказал так, словно не знал экзаменационного билета:
 – Нет, я совершенно не готов. Ошибусь где-нибудь, а потом отвечать. Нет уж, увольте-с.
 Серж некоторое время удивленно рассматривал странный экземпляр в офицерской форме, а потом, по-вернувшись к солдатам, решительно крикнул:
 – Батарея, слушай мою команду! Приготовиться к выступлению.
 Пушкари, среди которых немало было сорокалетних ветеранов, удивленно уставились на сопляка, над верхней губой которого только наметился нежный пушок. Срывающийся от волнения голос Сережи не произвел на них никакого впечатления.
 Не меньше был изумлен подпоручик. Однако он быстро поверил в командирские способности вестово-го. И, так как нижние чины не спешили исполнять приказ прискакавшего неизвестно откуда юнкера, офицер обратился к своим людям:
 – Что же вы стоите, голубчики? Выполняйте, пожалуйста, то, что велит вам этот любезный юноша. Прошу вас!
 Возничие нехотя двинулись к лошадям, а канониры – к орудиям, готовя батарею к выступлению в по-ход. А грустный очкарик моментально оживился, заулыбался и в порыве искренней благодарности за-тряс руку своего спасителя:
 – Очень признателен вам, милый друг. Вы себе не представляете, как я перенервничал. Эта проклятая служба совершенно непонятна и потому ненавистна мне. Однако теперь полностью располагайте мною по собственному усмотрению.
 Батарея двинулась в путь. По дороге повеселевший подпоручик грустно рассказывал Сергею, что пре-жде он служил при штабе одного генерала, «который был ярым гонителем очков». Поэтому никто не смел явиться к нему на доклад в очках.
 – И в этом было свое преимущество, ибо все женщины казались мне прекрасными. Как же я разочаро-вался в них, когда на смену прежнему пришел новый генерал, который не испытывал предубеждения к очконосцам.
 – А как же вы очутились здесь?
 – Всему виной моя застенчивость и робость, – пояснил подпоручик. – Один неловкий жест – и моя от-носительно спокойная штабная служба закончилась. Как-то начальник надиктовывал мне важную де-пешу, и уж не знаю, как такое вышло, но вместо песочницы   я взял в руки чернильницу и опрокинул ее на белые генеральские панталоны с золотыми галунами. Эта оплошность решила мою судьбу. Началь-ник поспешил удалить меня от себя. А так как я закончил математический факультет, то меня сослали в артиллерию.
 До точки развертывания оставалось верст десять, когда артиллеристы повстречали пастуха, спускаю-щегося с горы по узкой тропе. Внутренний голос шепнул Сержу, чтобы он поговорил со стариком. Юноша слез с коня и подошел к местному жителю.
 – А что, уважаемый, куда идет эта тропа?
 Старик стал объяснять, показывая рукой на горные вершины. Оказалось, что эта дорога вела в тыл вражеской батарее, которую предстояло подавить. Глупо было не воспользоваться такой возможно-стью.
 Вернувшись к подпоручику, Серж сообщил:
 – Если поднимемся здесь, то сможем занять превосходную позицию позади и выше неприятеля. Он будет у нас как на ладони и не сможет дать сдачи.
 Подпоручик уважительно кивнул.
 Серж уже готовился отдать нужные приказы, однако присутствующий при разговоре фельдфебель ос-торожно кашлянул, дождался, пока его спросят, и проговорил:
 – Не лучше ли все-таки низами идти, ваши благородия? Пушки потеряем и людей погубим. Кто отве-чать будет?
 Подпоручик покраснел и виновато взглянул на Сержа:
 – А может, и вправду лучше низами?
 Унтер-офицер деликатно объяснил неопытным командирам, в чем разница между горной артиллерией и полевой: если горные орудия специально предназначались для того, чтобы их можно было разобрать и навьючить по частям на мулов или специально обученных лошадей для перевозки по узким извили-стым дорогам и тропам, нависшим над пропастями, то обыкновенные полевые тяжелые пушки с широ-кими лафетами для этого никак не годились.
 – И все-таки мы должны попробовать! – уперся Серж.
 В этот момент, к великому облегчению фельдфебеля, батарею нагнал ее командир – крупный усач, со-всем взрослый, лет сорока. Вслед за ним скакал адъютант. От обоих разило перегаром.
 – Слава богу, Николай Павлович! – обрадовался фельдфебель.
 Штабс-капитан с важным видом подъехал к офицерам и строго спросил у подпоручика:
 – Что здесь происходит, Ивченко? Доложите обстановку.
 Тот с виноватым видом отрапортовал:
 – Батарея получила приказ передислоцироваться на тридцать две версты восточнее и занять позицию на высоте 1435. Но я передал командование этому молодому человеку.
 – Как передали? – удивился и одновременно рассердился штабс-капитан. – На каком основании?! Я немедленно отменяю дурацкий приказ.
 – Прошу прощения, господин штабс-капитан, – вмешался тут наблюдатель, – но по условиям маневров вы считаетесь убитым.
 – Как – убитым?! – Штабс-капитан недовольно нахмурился.
 Рефери   в погонах объяснил, что командир, вовремя не вступивший в командование своей частью, по правилам учений считается павшим смертью храбрых за веру, царя и Отечество.
 – Что же, прикажите мне застрелиться?
 Наблюдатель лишь неопределенно хмыкнул и повернулся к Сержу:
 – Вы приняли командование, вам и карты в руки. Каковы будут ваши следующие действия?
 Серж видел, с какой ненавистью смотрит на него прежний командир батареи, пропивший свой пост, но ответил спокойно:
 – Собираюсь втащить орудия по этой тропе в тыл неприятелю.
 Штабной офицер взглянул в указанном юнцом направлении и присвистнул от удивления. Однако вмешиваться не стал. Таково уж было его задание.
 По приказу кадета солдаты сняли с передков три двенадцатифунтовые пушки, которые предстояло на руках втаскивать по узкой горной тропе. Тащить с собой тяжелые зарядные ящики они не могли, так что нужное количество боеприпасов тоже пришлось нести на руках.
 И вот начался тяжелейший и опаснейший подъем. Мальчишка – кадет вместе с солдатами впрягся в пушки, подпевая:
 – Эй, дубинушка, ухнем!Эй, зеленая, сама пойдет!Пойдет, пойдет, пойдет…В нос бил запах раскален-ного камня и человеческого пота. Поглядывая на тоненького юнкера, наравне со всеми выполняющего тяжелую мужицкую работу, седоусые ветераны только покряхтывали, хрипя:
 – Ой, дубинушка, ухнем, ой, лесовая, подернем, подернем, да, ух, ух, ух…Чем выше в гору поднима-лась артиллерийская команда, тем круче и опасней становилась тропа. На узких карнизах людям при-ходилось буквально лепиться к отвесной каменной стене; они старались не заглядывать в бездонную пропасть, такую близкую… Среди солдат оказался дагестанец, который предупредил всех, что нельзя смотреть вниз, иначе погибнешь. Каменная крошка под ногами осыпалась, и вместе с ней ползли к краю обрыва колеса орудий. Приходилось до судорог напрягать мышцы, чтобы просто удержаться на месте.
 – Удерживай, ребята! Над-дай! – надрывался унтер.
 Скрипели колеса, и проклятая пушка тащила всех за собой в бездну. От страшного напряжения у Сер-гея болели икры, ломило грудь, в глазах темнело, временами накатывала тошнота. Однако упорство, которого артиллеристам было не занимать, передалось и ему. Пушки удалось отстоять. После коротко-го отдыха снова двинулись в путь, задыхаясь и шутливо подбадривая друг друга:
 – Эй, Федька, что рожу-то скривил, аль не мила работенка, или живот свело?
 – Ничего работенка. Токмо если б штоф сивухи впереди пообещали, я бы еще шибче эту дуру тянул и живот поправил.
 – А, ваше благородие, – подмигивал Сержу нагловатый весельчак, – поднесете винца мужичкам, коль дело вам справим?
 – Ладно, – обещал молодой командир, – проставляюсь на всю артель. И сам с вами выпью, если все выгорит.
 И тут солдат, идущий рядом с Сережей, поскользнулся на скользком камне и поехал ногами вперед по крутому склону в страшную бездну. Зацепиться ему было не за что, так что бедняга оказался беспомо-щен. Мальчишка – кадет едва успел в последний момент схватить артиллериста за руку, но удержать не смог, ибо весил килограммов на двадцать меньше. Так они оба и сползли бы в пропасть, если бы в по-следний момент не подоспел на помощь другой солдат. С виду увалень, он первый бросился на выруч-ку гибнущим товарищам и поймал их обоих почти на самом краю скального карниза. Затем подбежали и другие артиллеристы. Подъем продолжился…
 Наблюдавший за маневрами великий князь был крайне раздосадован творящимся на его глазах без-образием: одобренный им прекрасный план кампании летел в тартарары. И все из-за одной неприятель-ской батареи! Из-за нее большую часть дня его войска топтались на месте. Артиллеристы же, которым следовало ликвидировать эту преграду, до сих пор даже не удосужились появиться на поле боя. Пора-зительное разгильдяйство!
 Князь уже собрался покинуть наблюдательный пункт, когда к нему радостным прыгающим шагом почти подбежал генерал Крапчиков.
 – Ваше высочество, полюбуйтесь на это! – С этими словами генерал предложил командующему под-зорную трубу и подсказал, куда следует смотреть.
 – Ах, молодцы! – вмиг переменившись лицом, воскликнул князь. – Смотри-ка, прямо по-суворовски на одном кураже обошли неприятеля с тылу. Прямо чудо-богатыри! Там же только горные козлы ходят. Как им удалось? Кто командир батареи?
 – Штабс-капитан Мигулин. Опытный боевой офицер.
 – Да, отменный офицер. Повысить в звании. Всех его офицеров и солдат тоже изыщите возможность наградить.
 Далее для Сержа все произошло как в сказке. За свои действия кадет Карпович был произведен в по-ручики – без экзаменов и, как говорили, «вне очереди». Ведь во многом благодаря его смекалке и ре-шительности маневры закончились полной победой армии, в которую входил курсантский эскадрон.

Следующим вечером друзья с разрешения командира праздновали удачу товарища. Ротмистр Синич-кин расположился во главе стола рядом со старейшиной деревни, в которой остановился эскадрон. Ко-мандир был искренне рад за своего воспитанника и тоже присоединил свое сдержанное слово похвалы к общим восторженным славословиям.
 Но когда Синичкин заметил, что герой начал слишком задирать нос, он решил, что его пора немного приземлить. Ротмистр пошептался о чем-то с хозяевами. После этого поднялся тамада и объяснил гос-тям, что по кавказским обычаям отличившийся на войне «джигит» должен выпить почетный кубок ви-на. Сержу поднесли огромный турий рог в серебряной оправе. Впервые взяв в руки странный сосуд, Серж решил впечатлить местных своим умением пить, приложил рог к губам и лихо опрокинул его, как стакан. Все содержимое кубка хлынуло на грудь герою. Все захохотали.
 Вначале Серж обиделся и смутился, но тут к нему подошел командир вместе со старейшиной. Они по очереди обняли и расцеловал юношу. Затем ротмистр громко объявил:
 – Эта шутка есть наше дружеское напоминание товарищу, чтобы он не слишком зазнавался, если лю-безная судьба вознесет его на заоблачные высоты. А теперь забудет об этом случае. Пусть ему запом-нится об этом дне только хорошее.
 Сказав это, командир вручил Сержу на память великолепную белую черкеску с уже нашитыми на нее новенькими офицерскими эполетами.
Глава 6
 Держательница дома терпимости мадам Мэри привыкла на любую вещь смотреть сугубо практически. Решая, какое вино купить для гостей своего заведения или обсуждая условия найма с новой кандидат-кой в работницы, Мэри быстро подсчитывала в уме возможные барыши. Заставить же ее делать что-то себе в убыток еще никому не удавалось.
 Поэтому, когда подписавшая с ней контракт квартирантка вдруг утопилась, Мэри решила, что не ста-нет сдавать в сиротский приют ее дитя. «Пусть девчонка подрастет и отработает должок своей матери», – решила сутенерша.
 Шли годы. Лиза подрастала. Ни у кого, кто видел это чудесное белокурое создание, не было сомнений в том, что крошка в скором времени превратится в удивительную красотку. Девочка не только была симпатичной, но и умела держаться королевой. Никогда не посещая школы, с детства привычная к ви-ду порока, Лиза тем не менее вела себя с таким естественным достоинством, словно принцесса, кото-рую спрятали под чужим именем там, где враги не смогут ее отыскать.
 Неудивительно, что расчетливая сводница не спешила пускать попавшее к ней в руки сокровище в оборот, справедливо полагая, что со временем его цена только вырастет. Среди клиентов Мэри имелись такие, кто готов был заплатить сумасшедшие деньги за возможность первым сорвать цветок невинно-сти столь прекрасной девочки.
 Таким образом, Лиза в заведении была на особом положении. Для клиентов она стала Лили – юной хо-зяйкой и «звездой» салона. Для Мэри – главной приманкой, на которую слетались состоятельные «лю-бители клубнички». Ради возможности провести вечер в обществе обворожительной и не по годам ост-роумной семнадцатилетней богини даже пресыщенные продажными удовольствиями гурманы готовы были ехать через весь город по любой погоде.
 Мэри и сама не заметила, как привязалась к воспитаннице. Эта жесткая, волевая женщина, которую побаивался даже сам квартальный надзиратель, безропотно позволяла девчонке крутить собой, как той вздумается. Произошла удивительная метаморфоза: взятая в дом в качестве рабыни, сирота заполучила огромную власть над хозяйкой. «Вот ведь поганая кровь! Никуда не денешься от этих барских зама-шек!» – обычно беззлобно ворчала про себя Мэри, когда непокорная и своенравная девчонка в очеред-ной раз добивалась своего. Сама бывшая проститутка, Мэри не имела детей. Это была обычная распла-та представительниц ее профессионального цеха за перенесенные венерические заболевания, алкого-лизм и участие в извращенных половых оргиях. Поэтому, когда взятая в дом малышка вдруг стала на-зывать ее мамой, сердце суровой женщины начало оттаивать.
 Наконец пришло время Мэри собирать урожай. «Денежные мешки» стали дарить юной красавице бриллианты и предлагать ее «мамочке» большие деньги за возможность провести с Лили ночь. Но обычно расчетливая, сводня отчего-то не торопилась получать дивиденды по вкладу. Впервые в жизни для нее собственная выгода отступила на второй план. С привычной щепетильностью Мэри подыски-вала среди своих клиентов человека богатого и надежного, который смог бы на долгие годы обеспечить «доченьке» шикарную беспечную жизнь, о которой мечтала сама содержательница борделя. Ведь это настоящее счастье: жить в шикарных апартаментах, держать собственный выезд, одеваться у лучших модисток, обедать в самых дорогих ресторанах и пользоваться всеми удовольствиями столичной жиз-ни.
 И однажды такой человек появился. Он был стар, практически лыс и крайне невысок (чтобы придать себе роста, он носил высокий цилиндр – и при его огромных рыжих усах похож был скорее на крупно-го жука, нежели на выгодного ухажера). К тому же у кавалера была подагра. Даже по комнатам он пе-редвигался с помощью трости. Однако барон фон Кнопс был просто неприлично богат. Этот бывший купец третьей гильдии из провинциальной Риги быстро выдвинулся в ряды богатейших людей страны на волне «железнодорожной лихорадки». Начав дело рядовым концессионером и подрядчиком, ловкий делец за несколько лет превратился в миллионщика, одного из тех, кого газетчики называли «железно-дорожными королями». Правда, однажды барона едва не упекли в тюрьму за аферу с организацией фиктивного акционерного общества и растрату казенных средств, выделенных ему на постройку «чу-гунки». Однако благодаря связям с влиятельными чиновниками и сановниками, близкими ко двору, махинатору удалось прикрыть дело. Свой баронский титул бывший мещанин купил по сходной цене у одного обнищавшего иностранного князька, чьи владения можно было разглядеть на карте Европы, лишь вооружившись мощной лупой.
 Да, барон был стар и некрасив до безобразия; тем не менее многие яркие дамы всячески старались об-ратить на себя его внимание, вожделея его богатства и титула. Их даже не смущали некоторые непри-ятные привычки миллионера. Говорили, например, что у себя дома барон обычно после еды вынимал вставную челюсть и отдавал ее стоящему за спиной лакею – прополоскать. Но ведь это пустяки!
 Так что фон Кнопс привык к вниманию «блестящих» женщин и наслаждался им. Подагра не мешала его буйному темпераменту и не умаляла его сексуального аппетита. Старик имел так много любовниц, что не всех помнил по именам.
 Но, впервые увидев Лили, барон фон Кнопс был поражен ее красотой и обаянием.
 – Никогда бы не подумал, что найду в этом клоповнике такой бриллиант! – восхищенно сказал он при-ятелю.
 Самомнение барона было столь же велико, как и его богатство; и он решил заполучить эту драгоцен-ность. Он и не догадывался, что заманивший его в это заведение знакомый получил внушительную премию от хозяйки дома свиданий.
 Заглотив брошенный ему крючок, барон стал регулярно наведываться в заведение мадам Мэри. Свои ухаживания старый развратник на первых порах прикрыл оберткой платонической любви. Ведь объек-том его страсти была не обычная молодая проститутка, которую можно купить за пару червонцев. По-этому, находя удовлетворение своей похоти у кафешантанных этуалей  , пожилой поклонник являлся к Лили с цветами и конфетами, чтобы весь вечер изображать бескорыстного почитателя красоты и талан-та юной богини.
 Так прошел месяц, потом еще два, а барону по-прежнему не наскучило любоваться девушкой – ее за-думчивыми глазами, словно лучащимися изнутри загадочным светом, трогательными ямочками на ее щеках, пунцовыми губами, явно созданными матерью-Природой для того, чтобы дарить райское на-слаждение счастливому избраннику. Временами барон покрывался испариной из-за своих эротических фантазий. Особенно ему нравилось слушать, как Лили поет.
 – Неужели вы хотите лишить меня главного удовольствия? – обиженно картавил барон, если видел, что Лили не в духе и не намерена в этот вечер брать в руку гитару. – Ну прошу вас, осчастливьте! Ведь это вам ничего не стоит. Впрочем, я готов заплатить. Оцените мое счастье в любую сумму.
 Барон доставал кредитную книжку.
 – Просим, просим! – обычно присоединялись к просьбе богача другие гости публичного дома.
 Мэри, потакая вкусам избранных клиентов, специально устраивала для них уютные салонные встречи – вроде тех, что были приняты в высшем свете. Разодетая в пух и прах, она сама встречала гостей и провожала их в шикарно обставленную гостиную, где их должны были развлекать ее лучшие девушки, тоже наряженные и накрашенные. Это называлось «вечерами знакомств».
 Затем посетители уединялись с понравившимися барышнями в отдельных номерах, в которых были приготовлены разные заграничные приспособления для самого утонченного разврата. В борделе даже имелась так называемая зеркальная комната. Здесь собиралось несколько пар, прислуга зажигала спир-товые светильники. Куртизанки принимались танцевать и раздеваться перед возбужденными мужчи-нами. В конце концов все кончалось оргией, многократно отраженной в зеркалах при дрожащем свете спиртовок. «Аттракцион» пользовался огромной популярностью.
 Но то, что после окончания «вечера знакомств» творилось за стенами гостиной, не касалось Лили. Слушая двусмысленные речи подвыпивших мужчин, их циничные остроты, она умела каким-то обра-зом остаться в стороне от этого. Лили никогда не позволяла себе той развязности, напускной смелости, которой бравировали пытавшиеся учить ее жизни старшие подруги, считавшие, что только так можно вызвать интерес у мужчин. И они старались понравиться: исполняли скабрезные шансонетки, испод-воль демонстрировали гостям свои прелести или, напротив, жеманно охали и закатывали глазки. Или даже театрально сопротивлялись, когда похотливые кавалеры целовали их обнаженные руки и плечи.

Но странный парадокс: даже самые низкие и развратные субъекты старались в присутствии Лили вести себя сколь возможно прилично. И чем более самая юная обитательница притона отличалась от расска-зывающих пошлые анекдоты и громко хохочущих девиц, тем более шикарной она казалась посетите-лям. Совсем не стремясь понравиться завсегдатаям салона, Лили тем не менее вызывала у них громад-ный интерес в первую очередь своей естественностью и непохожестью на подруг.
 А ее мягкий грудной голос действовал завораживающе не только на барона. Исполняя романс, девуш-ка делалась задумчивой и отрешенной, словно пела о собственных чувствах:
 В одни глаза я влюблена,Я увлекаюсь их игрою,Как дивно хороши они,Но чьи они, я не открою.Едва в тени густых ресницБлеснут опасными лучами,И я упасть готова ницПеред волшебными очами.В моей душе растет гроза,Растет, тоскуя и ликуя.Я влюблена в одни глаза,Но чьи они, не назову я.Многие мужчины старались обратить на себя внимание девушки, но никому до сих пор не удалось сблизиться с нею. Некоторые посетители, побыв некоторое время в обществе Лили, даже изменяли своему первона-чальному намерению провести ночь в объятиях доступной куртизанки. Потерявшие голову от вспых-нувшего чувства, бедняги уходили в ночь смущенные и подавленные, наткнувшись на совершенную неприступность юной хозяйки.
 Но барон фон Кнопс не сомневался: он сможет заполучить утонченную барышню. Ведь пока ни одна из женщин не смогла устоять перед самой завораживающей музыкой в мире – шуршанием кредиток.
 Однажды барон приехал в необычное для посетителей время. Он привез Лили в подарок очень краси-вую и дорогую куклу немецкой работы. Голова и руки игрушки были сделаны из бисквитного фарфора, ее глаза могли закрываться и открываться, и одета она была прероскошнейше. Ее волосы и глаза были точь-в-точь того же цвета, что и у Лили. Кукла даже умела произносить несколько слов, что считалось удивительным достижением иностранных механиков. Своим подарком барон словно говорил: «Милое дитя, вам незачем меня опасаться».
 – Я хочу вас пригласить отобедать со мной, – смиренным тоном объяснил барон, давая понять, что не настаивает, а лишь просит Лили о согласии, как о великой милости.
 – Напрасно вы приехали, – без всякого почтения в голосе ответила девушка.
 Барон пояснил:
 – Дела требуют моего срочного отъезда. Видимо, теперь я уже не скоро смогу снова иметь удовольст-вие видеть вас. Только поэтому я посмел просить вас об одолжении.
 После долгих уговоров Лили все-таки уступила. Но после ужина барон неожиданно повез ее не домой.
 – Прошу вас, не пугайтесь, – успокоил фон Кнопс свою заволновавшуюся спутницу. – Клянусь! С вами не случиться ничего дурного. Ваша матушка предупреждена. Я приготовил для вас еще подарки. На-деюсь, вы останетесь ими довольны.
 Они подъехали к великолепному четырехэтажному каменному дому с лепниной по фронтону и камен-ными львами у парадного входа. Здесь, в центре Петербурга, жили самые богатые и уважаемые люди. Дежурящий возле парадного швейцар с почтительным полупоклоном отворил подъехавшей паре дверь, и фон Кнопс и Лили вошли в беломраморный вестибюль. Далее они проследовали по широкой, устлан-ной красным ковром лестнице на второй этаж и остановились перед дверью квартиры. Неожиданно Лили обнаружила, что на медной табличке возле звонка выгравированы ее имя и фамилия.
 – Я купил эту квартиру для вас, – почтительно объяснил барон, – вам будет здесь лучше вдали от той ужасной смрадной атмосферы, где по воле трагической судьбы вы томились до сих пор. Отныне вы свободны!
 Дверь им открыла горничная. Барон стал показывать Лили ее новые апартаменты. Делая заказ архи-тектору, он не упустил ни одной мелочи. Правда, художественным вкусом коммерсант не обладал, в искусстве тоже ничего не смыслил, поэтому нанял самого известного мастера и лаконично объяснил, чего хочет: «Чтобы шик глаза слепил».
 Мебель, портьеры и даже безделушки были приобретены в лучших магазинах Москвы и Петербурга. Гостиная был обставлена мебелью, привезенной из Вены. Там же красовался камин из цветного мрамо-ра, отделанный бронзовыми накладками. Кабинет был мореного дуба с инкрустацией из серебра; спальня – в стиле Людовика XVI с высоким потолком, украшенным позолоченными лепными узорами с фигурками крылатых амуров по углам. На полу лежал роскошный бухарский ковер из магазина Тад-жи Исамухамедова в невском Пассаже. Этот ковер как нельзя лучше подходил для того, чтобы молодая наложница в тонком пеньюаре шла по нему к ложу любви. Обстановку спальни заказчик принимал у исполнителя особенно тщательно, ибо полагал, что сам вид комнаты должен рассказывать о тех незем-ных наслаждениях, которые он намеревался здесь вкушать.
 В гостиной красовался заграничный белоснежный рояль, по стенам были развешаны картины извест-ных живописцев; в столовой громадный буфет был переполнен массивным серебром, китайским фар-фором и хрусталем. Барон на год вперед оплатил услуги особой фирмы, которая обязалась ежедневно украшать квартиру великолепными букетами, доставляемыми курьерским поездом из Голландии. Для юной хозяйки квартиры был заказан рессорный экипаж на резиновых дутых шинах, отличающийся особой плавностью хода; лошадей барон тоже купил. Кучера барон подобрал внушительной наружно-сти: рослого, отставного младшего урядника гвардейской кавалерии. Были также наняты повар с от-менной репутацией и средних лет горничная – немка.
 Лили удивленно осматривала приготовленную для нее «золотую клетку». Увидев двуспальную кро-вать, стоящую в центре спальни – словно гимнастический снаряд или главный аксессуар гарема, – она покраснела. Барон нетерпеливо поинтересовался:
 – Ну что же, душечка, вам нравится?
 Несмотря на желание выглядеть непринужденным, он производил впечатление крайне взволнованного человека, боящегося услышать отказ. Поэтому, заметив недобрый блеск в глазах девушки, делец торо-пливо полез за бумажником. Своими тонкими морщинистыми пальцами он аккуратно вытянул радуж-ный листок и протянул его Лили.
 – Что это? – спросила девушка.
 – Это вкладной банковый билет на сто тысяч на ваше имя. Теперь вы богаты. Можете распоряжаться этими деньгами по собственному усмотрению.
 Сказав это, барон нажал на заводную головку золотого брегета и, открыв крышку, взглянул на цифер-блат.
 – О, к сожалению, мне пора на вокзал, – сообщил он.
 Засвистев какой-то опереточный мотивчик, барон направился к выходу. Он специально прервал этот разговор. Так у него было оговорено с мадам Мэри, которая, зная непростой характер воспитанницы, бралась уладить все дело.
 Конечно, Лили и лишней минуты не осталась в этой квартире. Приехав домой, она приготовила себе ванну с ароматной пеной. У нее было такое чувство, будто похотливый старикашка физически осквер-нил ее своим гнусным предложением. Срочно нужно было смыть с себя эту грязь.
 В дверь деликатно постучали.
 – Кто там?
 – Это я, дорогая, – прозвучал голос Мэри. – Можно мне войти, милая?
 С презрительной усмешкой на губах Лили рассказала «матушке», к которой относилась как к матери, о мерзком предложении барона. Мэри слушала не перебивая.
 – Сто тысяч – это очень большие деньги, – наконец заметила она. – Я бы на твоем месте не спешила отказываться от них. Подумай о своем будущем. Красота и молодость – недолговечный капитал. Если вовремя его выгодно не вложить, можно остаться ни с чем. Вспомни девушек, которые работали у меня пять-семь лет назад. Здесь они привыкли к роскоши, деликатному обхождению, щедрым подаркам. Но что стало с ними, когда они подурнели и перестали пользоваться спросом? Лишь две или три из них с умом вложили скопленные деньги и теперь благоденствуют. А как же остальные? Кто-то в любую по-году ловит клиентов на ночных улицах и часто бывает бит ухажерами и полицейскими. Кто-то теперь лишь во сне видит белые простыни и перины, пропуская через себя на грязном матраце, набитом гни-лой соломой, по тридцать человек в день, получая тридцать копеек с носа. Другие спились и бывают счастливы, если кто-то из обитателей ночлежек позариться на их дряблые тела, расплатившись деше-вой водкой. Я не хочу для тебя такой участи. Ты должна взять собственную судьбу в свои руки.
 Мэри знала, о чем говорит. В свои сорок пять она была состоятельной и независимой женщиной и вы-глядела отменно. Каждое утро госпожа Мэри начинала с гимнастики модного французского доктора Шармоне и почти не пользовалась покупной косметикой, предпочитая лосьон собственного приготов-ления, который делала из лимонного сока, яичного белка и водки. Своим же успехом в жизни она была обязана исключительно собственному железному характеру и уму, ибо изначально жизнь сдала ей скверные карты.
 Она появилась на свет тринадцатым ребенком в бедняцкой семье. Девочкой ее отослали в город учить-ся на портниху. Хлебнув лиха в качестве домашней прислуги и подмастерья, через несколько лет Ма-ша, тогда еще юная и весьма миловидная девушка, сбежала от своих хозяев – мучителей. И попала в руки к сутенерам-перекупщикам, которые продали ее за границу в один из европейских портовых бор-делей. Работа там была сущим адом. Особенно тяжело приходилось девушкам, когда в порту шварто-валась военная эскадра и истосковавшиеся по дамскому обществу моряки спешили на берег справить половую нужду.
 Буквально за год такой работы молодые, пышущие здоровьем девушки превращались в физически и нравственно изможденных старух, и их выбрасывали на улицу. Но Маше удалось бежать через два ме-сяца. Она сумела уговорить моряка с одесского корабля, и тот тайно провел ее на борт и спрятал среди груза. Путешествие оказалось очень тяжелым. Нелегальная пассажирка сильно страдала от морской бо-лезни. Вдобавок ухажер проиграл ее в карты своим товарищам, и беглой проститутке пришлось обслу-живать почти весь экипаж. Зато по прибытии на родину девушка, которая была молода и хороша собой, устроилась в дорогой публичный дом. Потом она сумела влюбить в себя одного состоятельного клиен-та, который даже женился на ней. А после смерти престарелого муженька Мария унаследовала его ка-питалы и доходный дом. Так бывшая проститутка стала госпожой Мэри – весьма состоятельной дамой. И она считала, что, имея такую жизнь за плечами, может многому научить приемную дочь.

– Любовь, – Мэри презрительно сморщила подкрашенные брови, – это обычный способ мужчин полу-чить бесплатно то, за что иначе им придется платить. Поэтому, если появляется порядочный человек, готовый взять тебя на полное содержание, глупо упускать такой шанс.
 – Я не хочу этого слушать, мама, – сердито ответила Лили.
 Она поднялась из ванны. Мэри залюбовалась ее совершенным телом. Несложно было понять, почему известный на весь Питер «денежный мешок» потерял голову. Мэри подала доченьке батистовый с кру-жевами капот и золотистые розовые туфли.
 – И все-таки мой тебе совет: хорошенько подумай, прежде чем отвечать «нет».
 На следующий день посыльный доставил фон Кнопсу посылку от Лили. Открыв коробку, барон обна-ружил в ней куклу, которую накануне подарил. В одной руке фарфоровая девица держала ключи от шикарной квартиры, а в другой банковский билет. Еще в коробку была вложена записка, написанная как бы от имени куклы: «Меня купить можно, но ту, которой я предназначена, – нет».
Глава 7
 Каждая кавалерийская часть императорской гвардии имела лошадей своей особой масти. Так, у кава-лергардов были гнедые кони, кирасиры его величества держали караковых и темно-гнедых и так далее.
 Точно так же офицеры и рядовые в гвардейскую кавалерию традиционно отбирались не только по происхождению и боевым качествам, но и по внешним данным. В кавалергардском полку служили вы-сокие голубоглазые и сероглазые безбородые блондины, в лейбгвардейском конном – высокие жгучие брюнеты с усиками. После окончания училища Серж получил распределение в лейб-гвардии гусарский полк, в котором все офицеры были хорошо сложенными шатенами.
 Попасть на службу в один из полков гвардейской кавалерии было все равно что стать членом привиле-гированного клуба. Эти офицеры чувствовали себя не только военной элитой, но и солью нации. Начи-налась эпоха империализма. И в то время, когда на первые позиции в обществе начинали претендовать промышленники и финансовые воротилы, за офицерами, особенно лучших полков империи, признава-лось право быть хранителями законов чести и аристократических традиций.
 В офицерских собраниях очень любили сплетничать – пересказывать друг другу светские новости. Многие отпрыски знатных семей, прослужив несколько лет в приятном обществе и выполнив долг дво-рянина, навсегда оставляли казармы ради тех занятий и удовольствий, которые предоставляло крупное состояние, доставшееся им по наследству. Но в отличие от некоторых своих сослуживцев Серж мечтал сделать серьезную военную карьеру и искренне считал, что нет службы почетней.
 Все офицеры изначально знали, что их расходы многократно превысят скромное жалованье. Все об-мундирование и лошади приобретались ими за собственный счет. Форма была очень дорогой. Повсе-дневный офицерский ментик был обшит бобром, а парадный мундир из дорогого английского сукна, расшитый золотом, стоил 5 тысяч рублей золотом. При этом мундир полагалось менять чуть ли не каж-дый год!
 Жалованья своего Сергей почти никогда не видел. Оно целиком уходило на оплату счетов – за форму и за квартиру. Если бы не помощь родителей и не славная полковая традиция, обязывающая более бога-тых офицеров щедро жертвовать деньги в общий котел на развлечение всей компании, Сержу при-шлось бы стать затворником или даже оставить полк из-за недостатка средств. Но благодаря новым друзьям он мог не думать о деньгах, занимая место в самом дорогом ряду возле театральной сцены   или ужиная в лучшем столичном ресторане.
 У офицеров все было общее: время, деньги, развлечения, опасности. Обычно перед очередной вылаз-кой в какое-нибудь увеселительное заведение компания избирала казначея, который должен был опла-чивать счета. Затем появлялся металлический поднос, на который каждый складывал бывшие при нем деньги. Таким же образом собирались деньги на свадьбу товарищу, подарки возлюбленной, цветы на праздники и похороны, вечеринки с друзьями, празднование годовщины полка или иное благородное дело.
 Когда компания гвардейцев появлялась в одном из лучших заведений города, оркестр всегда исполнял в их честь полковой гимн. Все взгляды были устремлены на них. Это очень льстило молодому гусару, которому еще не исполнилось и двадцати. Особенно ему нравилось внимание красивых женщин.
 При поступлении сына в полк родители выслали Сергею крупную сумму на экипировку и покупку лошадей. Позднее молодой человек узнал, что для этого его отец разрешил купцу-лесопромышленнику поставить лесопилку в великолепной сосновой роще, которая всегда была украшением их имения.
 Но офицеру-кавалеристу полагались как минимум две лошади. Обычно гвардейцы покупали англий-ских породистых скакунов, которые прекрасно смотрелись в манеже, на парадах и подходили для ари-стократических охот. Но Серж рассудил так: служить ему предстоит в легкой кавалерии, предназначе-ние которой – совершать дальние рейды в тыл противника. А значит, в качестве основной лошади ему необходим не благородный красавец, выращенный на отборном зерне в теплых конюшнях, а выносли-вая и неприхотливая лошадка.
 Мундир молодой гусар пошил у лучшего петербургского портного, а за лошадьми отправился сам – вначале пароходом до Царицына, а дальше в наемной кибитке вглубь астраханских степей.
 Встретил его знаменитый местный коннозаводчик – бородатый горбоносый старик в казачьей фураж-ке, с серьгой в левом ухе и с солдатским Георгием на груди. Был он по-юношески стройным, быстрым и точным в движениях. Почти безграмотный, в своем деле старик был лучшим. Лошади у него были все как на подбор великолепные и шли нарасхват. Это были кони знаменитой персидско-донской поро-ды: высокие, длинноногие, резвые, сильные и выносливые.
 Серж неделю прожил в степи. Заводчик показывал покупателю свои табуны, разбросанные по зимов-никам на расстоянии десятков верст один от другого. Причем ездили они не в коляске, а верхами. Серж целыми днями носился в седле от косяка к косяку, присматривая коня, который должен был стать ему верным товарищем, заменив оставшегося в училище Хулигана.
 Во время этих странствий юноша был удивительно счастлив и свободен, он сразу и безоговорочно по-любил бескрайние степные просторы. Должно быть, это в нем говорила кровь непокорных искателей вольной жизни…
 Голова кружилась от прежде неведомого раздолья и свободы, грудь не могла надышаться пьянящим воздухом горячих, напоенных солнцем трав. Серж чувствовал себя кочевником – степняком из седого прошлого. Над его головой плескался безбрежный голубой океан. Привстав на стременах, юноша видел вокруг бесконечное изумрудное покрывало, взволнованное легким ветром. Ветер свистел в ушах Сере-жи, шелестела трава, земля постанывала под ударами копыт – и все это вместе сливалось в отчаянно сладкую песнь вольной жизни. Душа юноши жаждала подвигов, борьбы, побед и еще чего-то, от чего замирало и томилось его сердце…
 Сергей быстро нашел себе красивого дончака, которого собирался использовать для парадных выез-дов. Но коня себе по душе никак не встречал.
 Наконец подошел срок возвращаться в полк.
 На обратном пути он и старик коннозаводчик заехали в стойбище к калмыкам. Те праздновали свадьбу сына своего богатого сородича. Гостей пригласили за стол. После трапезы начались всевозможные со-стязания между местными батырами – богатырями: силачи боролись и стреляли из лука.
 Когда объявили очередное состязание, Серж поинтересовался у коннозаводчика, о чем идет речь, – языка степняков он не знал. Оказалось, распорядитель праздника созывает охотников объездить дикого жеребца из табуна, принадлежащего отцу жениха. И тот, кто сможет укротить четвероногого беса, по-лучит его в подарок.
 Как только Серж увидел этого коня, то сразу понял: вот он. Жеребец был невысоким, крепким, словно выкованным из железа. Такому не страшны были ни суровые морозы, ни ледяные метели. Дикая степь приспособила лошадей не бояться ничего и довольствоваться малым. Длинная грубая шерсть и чрезвы-чайно толстая шкура делали их неуязвимыми. Это были потомки лошадей воинов самого Чингисхана, о которых говорили, что в походе они могут, делая поразительно длинные переходы, пить песок и пи-таться камнями.
 Правда, немыслимо было появиться на гвардейском плацу перед монаршими особами верхом на таком «ублюдке». Но парадного коня Серж уже приобрел, а эта лошадка нужна была ему для серьезных дел. И потом, был особенный шик в том, чтобы сделать что-то вопреки общей моде – например, показаться однажды на своем уродце среди товарищей, потративших тысячи рублей на красивеньких лошадок.
 Однако жеребца вначале надо было усмирить. На глазах Сергея дикарь скинул со своей спины четырех опытных наездников. Одного из них унесли, сильно покалеченного. А ведь калмыки с детства привыч-ные к лошадям. Они, можно сказать, живут на лошади и благодаря ей. Калмык вскормлен кобыльим молоком, всю жизнь ест конину, пьет кумыс и закусывает бозой – сыром из него же. Одежда местных жителей пошита из конской шкуры. А захочет степняк повеселиться – достает бурдюк с ракой, самого-ном из кобыльего молока. Провести трое суток, не слезая с седла, для степняка обычное дело. Лучших знатоков табунного дела не было во всей России! И раз уж им не удавалось обуздать отловленного в степи дьявола, то человеку постороннему и вовсе не на что было надеяться. Поэтому все изумились, когда приехавший с казаком – коневодом офицерик вызвался тоже попытать удачу. Вслед за пробе-жавшей по толпе зрителей волной удивленных возгласов послышались насмешливые голоса. Пока од-ни заранее жалели молодого дурня, другие предвкушали кровавую забаву.
 Старик коннозаводчик попытался остановить своего спутника.
 – Еще не поздно отходную сыграть, – шепнул он на ухо юноше, направляющемуся к загону, в котором метался дикий жеребец. – Тут не всякий казак сдюжит. Поверь: у меня глаз на такие дела наметанный. Охолонись пока. Пусть его кто другой уломает, а мы потом сторгуем его тебе опосля.

Чтобы успокоить искренне переживающего старика, Серж соврал ему, что одно время работал наезд-ником в цирке. Он уже завоевал уважение хозяина разными выкрутасами джигитовки и вольтижиров-ки, которым обучился под руководством драгунского ротмистра в училище. Так что старик поверил и немного успокоился.
 Однако объезжать еще не знающих седла неуков   Сержу было впервой. Хорошо еще, что ему не надо было ловить коня самому – с арканом он обращаться не умел.
 Молодой человек осторожно приближался к коню. Жеребец внимательно смотрел на него, прядая ушами. Четвероногий дьявол прислушивался к дыханию очередного двуного врага, недовольно пофыр-кивал, угрожающе раздувал ноздри. Коварный азиат не пытал убежать, а подпустил человека вплот-ную. И вдруг неожиданно совсем по-бычьи бросился вперед: смять, затоптать копытами! Словно торе-ро, Серж ловко увернулся от несущегося на него живого тарана и успел накинуть уздечку. Прыжок – и всадник мгновенно оказался на коне.
 Зрители одобрительно загудели.
 Разозленный жеребец яростно попытался скинуть наглеца, посмевшего покуситься на его свободу. Ударом нагайки Серж резанул свободного сына степей по мускулистому крупу. Тот взвизгнул от боли, вздрогнул, подобрался, а затем раскрылся в длинном прыжке. Загонщики уже открыли ворота, откры-вая властелину бескрайних пространств путь на свободу. Противникам предстояла скачка до изнурения сил, пока один из них не ослабеет и не сдастся…
 Никто в стойбище не надеялся увидеть живым молодого безрассудного русского. На следующее утро было решено небольшими партиями разъехаться по степи, чтобы попытаться отыскать хотя бы останки самоубийцы, прежде чем его кости разнесут падальщики. Однако Серж вернулся еще до захода солнца. Он был так вымотан, что с трудом держался на ногах, но чувствовал себя совершенно счастливым. В узде удивительный юноша вел послушного коня, в котором пораженные кочевники признали с трудом отловленного ими в степи дикаря. Конь сохранил силу. Человек не убил в нем свободолюбивую гордую душу – просто победил и заставил сдаться.
 В полку Сергей быстро завоевал общую симпатию. Многим пришелся по душе его открытый, веселый нрав. Хотя излишнее усердие Сережи на первых порах вызывало массу насмешек со стороны вальяж-ных товарищей, которые считали, что в мирное время главная обязанность гвардейского офицера – от-дыхать и развлекаться.
 Действительно, в отличие от большинства офицеров полка, относящихся к исполнению своих обязан-ностей без особого пыла, Серж усердствовал и на конюшне, и в учебном манеже. Правда, рядом со стоящими в стойлах великанами его калмыцкая лошадка и в самом деле казалась сказочным коньком – горбунком. Но Серж все равно гордился своим Монголом, которому удавались такие штуки, какие больше не могла повторить никакая другая лошадь в их эскадроне. Серж сам кормил своих лошадей, сам чистил их щетками и скребницами, не доверяя эту работу солдатам – коню – хам. Считая коней боевыми товарищами, юноша заботился о них, зная, что в бою они о нем позаботятся. Поэтому в ден-никах его коней всегда было чисто.
 Возможно, из-за своих странностей Серж в итоге прослыл бы в полку белой вороной. Но к счастью для себя, юный поручик был словно рожден для общества, в котором больше всего ценят бесшабашность, отвагу и решительность. Что там титул и богатство! Гусары уважали друг друга за отвагу в бою, а пуще того – за хулиганские проделки в мирное время. Еще Лермонтов создал образ идеального кавалерий-ского офицера:
 Он был мужчина в тридцать лет;Штаб-ротмистр, строен как корнет;Взор пылкий, ус довольно чер-ный;Короче, идеал девиц,Одно из славных русских лиц.Он все отцовское именьеЕще корнетом проку-тил;С тех пор дарами Провиденья,Как птица Божия, он жил.Он спать, лежать привык, не ведать,Чем будет завтра пообедатьКстати, многие отметили, что Серж похож на корнета Михаила Лермонтова, служившего в эскадроне несколько десятилетий назад. Правда, знаменитый поэт носил красный ментик гвардейских гусар совсем недолго. Другим знаменитым однополчанином Сержа был знаменитый поэт-партизан Денис Давыдов. Его знаменитые стихи были девизом многих гусар:
 Будь, гусар, век пьян и сыт!Понтируй  , как понтируешь,Фланкируй  , как фланкируешь;В мирных днях не унывайИ в боях качай-валяй!Жизнь летит: не осрамись,Не проспи ее полет,Пей, люби да веси-лись!Вот мой дружеский совет.Или знаменитое:
 Я люблю кровавый бой,Я рожден для службы царской!Сабля, водка, конь гусарской,С вами век мне золотой!Каждому вновь поступающему на службу офицеру обязательно рассказывали о штабс-ротмистре Смородинове, прежде служившем во втором эскадроне. Однажды ротмистр сел играть в карты с костромским казначеем и выиграл у него… жену. Также Смородинов был известен своей бое-вой отвагой в войне с Наполеоном, он даже был отмечен орденом Владимира 4-й степени и вышел в отставку после 15 лет службы, сохранив за собой право носить мундир.
 Другая гордость полка, капитан Горохов накануне войны 1812 года был разжалован из ротмистров об-ратно в корнеты, как говорилось в соответствующем документе, «за склонность к напиткам и непривя-занность к службе». Однако, как только гусары оказались в зоне боевых действий, пьяница преобразил-ся в дисциплинированного храбреца. Вскоре командир полка доверил ему эскадрон. В сражении при Денвице Горохов сумел отбить со своими гусарами восемь вражеских орудий, за что был награжден золотым оружием, орденом Святого Георгия 4-й степени с бантом и произведен сразу в майоры. В от-ставку же вышел в 1826 году, будучи генерал-адъютантом и генерал – лейтенантом…
 Думая о прославленных однополчанах, молодой корнет Карпович тоже стремился показать себя. В полку все играли в карты – от командира до последнего прапорщика. И Серж старательно осваивал эту науку. Вначале он больше смотрел, как играют другие, стоя возле карточного стола на колодах карт, разбросанных несчастливыми понтерами и банкометами. Постепенно завсегдатаи игры стали допускать его в свою компанию, одновременно уча мальчишку курить табак и пить водку по-гусарски. Серж и не заметил, как пристрастился к игре, да так, что задолжал двухмесячную плату за квартиру. К счастью, один из старших товарищей вовремя остановил его. Желая уберечь юношу от дальнейшего следования по гибельному пути, ветеран поведал поручику историю об одном корнете, прежде служившем в этом эскадроне. Юношу тоже прельстила опасная забава. Однажды он проиграл в карты 60 тысяч рублей ка-зенных денег, за что был предан суду, лишен чинов и дворянства и сослан в Сибирь на поселение.
 История эта весьма впечатлила Сергея, хотя и не отвратила его от карт целиком и полностью.
 Мало было просто понравиться сослуживцам, чтобы стать своим в офицерской среде. По сути, гусар-ская община была очень закрытой, и действительно войти в нее можно было, лишь пройдя серьезное испытание. «Полк – твоя родная семья», «Честь полка – твоя честь», – с первого дня усвоил поручик.
 И вскоре новоиспеченному гусару представился случай доказать, что данные истины для него не толь-ко красивые фразы. Это случилось на пятый месяц пребывания Карповича в полку.
 Надо сказать, что офицеры разных кавалерийских полков, не только гвардейских, никогда не переста-вали соревноваться за право считаться лучшими среди лучших. Иногда эти состязания заканчивались кровавыми поединками. Особенно обострялась эта борьба на маневрах, в которых традиционно прини-мали участие эскадроны от всех частей гвардейской кавалерии. Совместное проживание в военном ла-гере, посещение одних и тех же увеселительных заведений создавало поистине идеальные условия для стычек между представителями конкурирующих частей.
 Однажды вечером компания офицеров, в которую входил и Серж, отправилась в цыганский табор, ос-тановившийся по соседству с походным лагерем, послушать пение черноглазых чаровниц. Сюда же пожаловала группа офицеров лейб-гвардии уланского полка его величества. Один из новых товарищей Сержа незаметно для вновь прибывших указал ему на одного из визитеров:
 – Смотрите, это корнет Бубнов, но за глаза его называют Буяновым. Ему уже тридцать шесть, а дальше корнета он продвинуться не может. И все из-за своего характера. Опасный человек!
 Серж с интересом посмотрел на указанного ему человека. Действительно, весь вид корнета Бубнова как бы говорил окружающим: «Я – дикая, необузданная сила, и мне трудно хотя бы казаться сдержан-ным». Обрамленная пышными бакенбардами усатая красная физиономия улана ни на секунду не оста-валась спокойной. Он был душой своей компании. Чуть ли не каждая его фраза вызывала одобритель-ные кивки и улыбки товарищей. При этом он шутил с цыганами, как со старыми знакомыми. По пути Буянов послал воздушные поцелуи двум хорошеньким смуглянкам в пестрых платьях; обозначил поч-тительный полупоклон седобородому старику; пожал руку гордому и влюбленному в себя красавцу с гитарой. И все были ему рады. И он тоже излучал добродушие. Однако было ясно, что это добродушие в момент может стать яростью – такой же сильной и такой же неуемной.
 Но внезапно задиристый улан перестал интересовать Сержа, ибо на импровизированной сцене появи-лась высокая, изящная красавица. Черноволосая, черноглазая, роскошно и ярко одетая, эта цыганка ка-залась воплощением всех страстных юношеских желаний. Но главным богатством и украшением этой девушки была не пышная грудь, не десятки золотых монист, не дорогие одежды, а голос удивительной, необычайной красоты. Лукаво взглянув на расположившихся у ее ног офицеров, она тут же приняла смиренный вид и запела про несчастную девушку своего племени, которую молодой поручик похитил из табора и сделал своей наложницей.

После своего выступления девушка стала обходить зрителей с подносом, на который расчувствовав-шиеся офицеры щедро кидали деньги. Серж был так растроган пением прекрасной Земфиры, что даже оторвал от мундира несколько золотых пуговиц и тоже кинул на поднос. Цыганка улыбнулась и что-то крикнула сородичам. Сержу тут же поднесли рюмку водки. А когда он выпил, красавица наградила его долгим и страстным поцелуем. Ее горячие уста были солеными, будто она только что вышла из моря, а от волос пахло степными травами.
 Оторвавшись от губ молодого человека, цыганка звонко рассмеялась:
 – Обычай у нас такой – выбирать среди гостей того, кто люб. Я тебя давно заметила, молодой сокол.
 Лучистый смех девушки, ее взгляд, волнующая близость ее упругого горячего тела, белизна зубов, мягкое прикосновение небольших грудей показались Сержу настоящим чудом.
 – Высок будет твой полет, – вглядываясь в глаза юноши, полушепотом проговорила цыганка. – Но бе-регись! Скоро камнем о землю ударишься… только не расшибешься. Все тебя похоронят. А ты снова Фениксом воскреснешь. В огненном небе тебе судьбою написано одиночкой летать…
 Серж слушал странные слова девушки и будто спал наяву. Не было ни страха, ни особенного удивле-ния – ведь это было частью представления. Близость красивой, загадочной девушки и сама атмосфера ночного табора действовала на корнета Карповича, как крепкое вино.
 Пробуждение оказалось внезапным и очень жестким.
 – Нет, нет, нет! – прозвучал густой насмешливый бас. – Так дело не пойдет.
 Как оказалось, Буянов сразу заприметил незнакомого молодого гусара и решил, что нашел наконец слабое место в «боевых порядках противника».
 – Вы, юноша, – снисходительно обратился улан к Сержу, – ставите под удар честь всей гвардейской кавалерии. Я такого стерпеть не могу.
 – Что вам угодно, сударь?
 – Мне угодно научить вас нашим традициям, коль у вас в полку одни неженки-трезвенники служат. Рюмками пусть пехотные забавляются. А уж коли вы, юноша, нацепили шпоры, то извольте соответст-вовать-с.
 Покручивая ус, улан сделал знак знакомым цыганам, и вскоре молодому гусару поднесли здоровенную металлическую кружку с водкой, больше похожую на небольшое ведерко.
 – Рюмками воробья причащать, а полной чашей дорогого гостя встречать, верно я говорю, ромалы? – Улан заговорщицки подмигнул цыганам, мол, смотрите, что сейчас будет.
 Пока Серж, давясь, осушал кружку, Буянов прогуливался вокруг него, горделиво цитируя известный стишок:
 Но без вина что жизнь улана?Его душа на дне стакана,И кто два раза в день не пьян,Тот, извините, не улан.Когда Серж наконец продемонстрировал задире пустое дно «стакана», улан улыбнулся притвор-но-умиленно:
 – Да ты, брат, орел, раз такого «орла» осушил. Браво, браво!
 Буянов подошел к Сержу вплотную, будто собираясь расцеловать удальца и тем кончить дело. И тут он вроде как случайно наступил поручику на ногу. Это была новая проверка: снесет ли молодой офи-цер явное оскорбление, тоже сделав вид, будто ничего не случилось, или же проявит характер. Если бы Серж смолчал, то пятно легло бы на честь всего его полка.
 – Вы, милостивый государь наступили мне на ногу, – не полностью отдавая себе отчет в своих словах, выпалил Карпович.
 Перед глазами у него все плыло, и даже земля слегка покачивалась.
 – Ну и что из того? – с пренебрежительным видом отозвался Буянов. Он уже придумал юному гусару кличку «пупсик» и собирался посоветовать ему вместо военной службы найти место подле мамкиной юбки.
 – Я жела… – Гусар икнул перегаром, ойкнул, прикрыв рукой рот, извинился перед присутствующими дамами, после чего все-таки завершил фразу плохо слушающимся языком. – Желаю получить в-ваше, пардон, извинение… и немедленно. Или вам угодно драться?
 Буянов рассерженно взглянул на опьяневшего сопляка, едва державшегося на ногах. Теперь он уже жалел о затеянной ссоре, ибо не сомневался, что через несколько минут заколет молокососа. А за этим будет еще один суд и, возможно, сибирская каторга. Однако отступать корнет Бубнов не привык. По-этому, когда присутствующие офицеры с той и с другой стороны стали уговаривать спорщиков поми-риться, неисправимый драчун лишь угрожающе прорычал:
 – За такое в морду бьют на всем скаку в нашем славном полку! Мне не впервой дураков жизни ли-шать…
 Выхватив клинок из ножен, ветеран продемонстрировал всем надпись «За храбрость» на наградном оружии. Один из приятелей Буянова с его разрешения уважительно потрогал пальцем остро заточенное лезвие и многозначительно взглянул на Сержа.
 – Хорошая сталь – дамасская!
 – Хорошая, – подтвердил Буянов и со зверской улыбкой посетовал: – Правда, на ней частенько появля-лись зазубрины от раздробленных вражеских черепов, но я знаю секрет, как предавать клинку перво-зданную остроту. Для этого надо затачивать его непременно о могильные камни убитых врагов.
 Улан зловеще оскалил крепкие квадратные зубы.
 Поединок было решено устроить в поле за табором. Однополчане Сержа шли с такими лицами, будто провожали молодого товарища в последний путь. Шансов у корнета Карповича действительно почти не было. Он хоть и брал уроки у фейхтместера, и даже был на дружеской ноге с учителем фехтования, но, конечно, не мог соперничать с опытным рубакой, за плечами которого была не одна военная кампания и десятки поединков. Вне всякого сомнения, улан владел саблей несравнимо лучше его и, как полу-чивший вызов, мог выбирать именно то оружие, которое гарантировало ему успех.
 – Ну, – обнял и перекрестил Сержа один из сослуживцев, – жизнь, брат, копейка, голова – ничто. Ни о чем не печалься…
 Саму дуэль Серж помнил смутно. В его памяти сохранились лишь отрывочные воспоминания. Причем некоторые из них выглядели настолько необычными, что казались игрой воображения. В отличие от трезвого сознания, которое полностью концентрируется на опасности, опьяненный мозг попутно фик-сирует массу второстепенных деталей, создавая подчас весьма причудливую картину происходившего. Серж помнил, как двое его сослуживцев вызвались быть секундантами. Затем все присутствующие встали в круг, в который вошли поединщики. Но перед этим к Сергею будто бы подошла та самая цы-ганка. Она появилась из темноты, босоногая, с капельками вечерней росы на оголенных руках. Нервно дыша, девушка повязала ему на руку какую-то нитку и сказала:
 – Хоть мы судьбой и не предназначены друг другу, но я тебя все равно спасу своей любовью.
 Со стороны табора раздавались гортанные крики. Там уже спохватились и искали девушку. Торопливо поцеловав корнета на прощание, Земфира словно растворилась в ночи.
 Серж также запомнил огромный костер. В пляшущем свете его пламени раздевшийся до пояса и поиг-рывающий мышцами Буянов выглядел кровожадным пиратом. Хищно улыбаясь, он неторопливо под-ходил, а точнее, подкрадывался к Сергею с таким видом, словно собирался снести ему голову. Странно, но юноша совсем не боялся. Зато он запомнил, какими близкими казались ему звезды над головой, как стрекотали кузнечики и шумел ночной ветер в траве. Кажется, к тому времени он уже вынул саблю из ножен. То есть он обязательно должен был это сделать по команде распорядителя дуэли «Сабли вон!». Однако самого боя Серж почти не помнил. Кажется, противник подскочил к нему огромным прыжком. По-казачьи крякнул и с оттягом рубанул. Свистнул рассекающий воздух тяжелый клинок… обожгла боль, и все. Более Сергей не помнил ничего.
 Улан рассек ему правое плечо до кости, хотя мог бы запросто отрубить всю руку, а если б захотел, то и голову. Во всяком случае, никто из знавших дикий характер жестокого и беспощадного дуэлянта не мог объяснить, почему тот пощадил мальчишку, посмевшего бросить ему вызов.
 Благодаря тому, что раненого вовремя доставили в полковой лазарет, гангрены удалось избежать. К своему большому удивлению придя в себя, Серж обнаружил, что вокруг запястья его правой руки дей-ствительно повязан странный браслет, скрученный из разноцветных ниток. Похоже, что он был обязан своим спасением этому оберегу. Сержу сразу вспомнилась загадочная цыганка. Он стал расспрашивать о ней сослуживцев, однако никто не видел, чтобы перед поединком к Сержу подходила девушка.
 – Ты что-то путаешь, – ласково ответил корнету один из посетителей. – Я и штабе – ротмистр Козин были твоими секундантами и ни на шаг не отходили от тебя, чтобы исключить любое нарушение рег-ламента дуэли. И никакой цыганки мы не видели. Но ты дрался, как лев.
 Серж с удивлением слушал рассказ своего секунданта. Оказывается, реальная картина случившегося в корне отличалась от той, что отпечаталась в его памяти. Он вовсе не стоял истуканом и не дожидался, пока противник заколет его, как свинью. А разъяренным львом бросился навстречу улану, но тот ловко ушел с линии атаки и коротким мастерским ударом решил дело…
 Началось судебное разбирательство. По закону, дуэлянтов ждало сурово наказание. Когда Сергей вы-здоровел (а рана его, к удивлению докторов, зажила очень быстро), он составил на имя начальства ра-порт, в котором объяснил свое ранение несчастным случаем, мол, решив потренироваться в рубке лозы, не удержался в седле и при падении напоролся на собственный же клинок. Объяснение выглядело ма-лоправдоподобным. Однако свидетелей дуэли найти не удалось. По законам чести, все вовлеченные в поединок обязаны были хранить молчание. Так что для грубияна-улана на этот раз все обошлось без последствий.
 Серж же переступил важный рубеж. Его поединок с признанным королем клинка произвел сильное впечатление на сослуживцев и создал поручику репутацию человека бесстрашного. Старшие товарищи признали, что корнет Карпович защищал честь полка и сделал это с честью, а стало быть, прошел ис-пытание и достоин встать среди них как равный.
 Вскоре Сергея посвятили в члены неофициального офицерского клуба. Согласно священной традиции полка старшие офицеры пригласили своего нового товарища в ресторан на торжественный ужин в его честь. Как только компания заняла свой столик, трубачи на балконе грянули полковой марш. Гусары выслушали его стоя. Затем им подали суп и к нему мадеру, которую разливали в хрустальные фужеры внушительных размеров. В течение вечера каждый однополчанин произносил тост в честь поручика и выпивал с ним на брудершафт. Так что Сержу пришлось пить практически без остановки. Традиция требовала, чтобы новичка в этот день напаивали «в дым». Выпив и расцеловавшись с участниками пи-рушки, отныне Серж должен был вне службы называть каждого из них только на «ты», невзирая на разницу в возрасте и в звании.

Его соседом по столу оказался корнет Штромберг – бывалый ветеран эскадрона, в котором Серж те-перь служил. Он тоже облобызался с недавним кадетом и все время тихо твердил ему:
 – Карпович, держи фасон! Пей, но фасона не теряй, это первое правило. Помни, даже если тебе захо-чется пойти в сортир поблевать, – ты это отныне должен сделать с фасоном. Фасон – прежде всего, по-нимаешь?
 Отныне Серж всегда старался следовать доброму совету ветерана. Правда, сам великодушный учитель встретил это утро в компании таких же вдребезги пьяных друзей – стоящим на четвереньках и воющим по-волчьи на собственное изображение в огромном зеркале, висящем в фойе ресторана. Однако никто из товарищей и тем более находившихся поблизости многочисленных штатских не мог сказать, что славный гусар потерял фасон.
 А вскоре произошла история, которая снова поставила Сержа перед смертельно опасным выбором…
Глава 8
 Далеко за полночь к модному ресторану «Медведь» резво подкатила коляска с очередной парочкой. Из экипажа вышел высокий статный офицер лет сорока пяти. Виски его серебрились сединой. Прежде чем подать руку своей юной спутнице, офицер огляделся с напускным равнодушием.
 В самом фешенебельном ресторане Петербурга последний поваренок мог отличить серьезного клиента от случайного кутилы, который за пару дней спустит шальные деньги и исчезнет навсегда.
 Офицер как раз принадлежал к самой избранной публике – манерный франт, под руку он вел утончен-ную юную красавицу того типа, который парижские художники называют les elegantes. Дама была примерно вдвое моложе своего кавалера.
 Судя по всему, военный служил в одном из элитных полков, а значит, несомненно умел держать фа-сон. Гвардейцы обычно устало заказывали за ужином бутылку баснословно дорогого шампанского Mout sec cordon vert (ибо пить иное игристое в их среде считалось такой же пошлостью, как носить пристежные манжеты или путешествовать вторым классом). Одним словом, для заведения это были очень выгодные посетители.
 В вестибюле вокруг пары захлопотал швейцар. Лицо его сдержанно сияло.
 – Сюда, ваше благородие. Пожалуйте шинельку и фуражечку.
 Ухаживая за важным гостем – снимая воображаемые пылинки с его мундира, – привратник с угодли-вой многозначительностью сообщил:
 – Сегодня у нас в программе американский оркестр. Говорят, по-ихнему «банда» называется. Сплошь одни негры, словно ваксой вымазанные! И с ними еще дюжина танцоров. Такое вытворяют! Они в Па-риже гастролировали, но хозяин их за большие деньги на два вечера сюда выписал.
 Из зала в фойе доносился гром заокеанского оркестра.
 – Банда, говоришь… – Офицер небрежным движением сбросил шинель на руки швейцару и иронично переглянулся со своей подругой, после чего вознаградил слугу щедрыми чаевыми. – Ты, братец мой, похоже, настоящую банду еще не видел, коль так мажорничаешь… Ну, ничего, сегодня в вашей про-грамме ожидается сюрприз.
 Войдя в ярко освещенный зал, офицер и его дама осмотрелись: ресторан был полон, на сцене два шо-коладных танцора синхронно выделывали экзотические па под грохот оркестра; чернокожие подпры-гивали, словно напружиненные. Подошвы их черно-белых штиблет стучали о помост со скоростью па-лочек батальонного барабанщика.
 Разодетая публика восторженно вкушала экзотическое эстрадное блюдо, а также свежие устрицы и омары, доставленные экспрессом из Южной Франции, зразы, антрекоты, бифштексы из мраморной ар-гентинской говядины, консоме, жюльены, всевозможного рода пирожные и прочие деликатесы отече-ственной и заморской кухни. Сомелье предлагали гостям лучшие заграничные напитки вплоть до конь-яков двухсотлетней выдержки и вин из подвалов дворца Людовика XIV. В этот час здесь собрался цвет петербургского общества: вельможи, владельцы заводов, золотых рудников, крупных имений. А с ними блистательные дамы в шелках, жемчугах и бриллиантах. В воздухе витал запах богатства. Офицер ука-зал подруге взглядом на седого, словно высохшего старика с желтым чопорным лицом. Он почти ниче-го не ел. Перед стариком стояла тарелка с мизерной порцией овсяной каши, которую на ресторанной кухне готовили специально для него.
 Метрдотель встретил гостей с любезностью доброго хозяина и пригласил их занять уютный столик в центре зала – возле бассейна с фонтанчиком и искусственным гротом. В бирюзовой воде плавали раз-ноцветные тропические рыбки. От этого кусочка искусственно воссозданной природы веяло настоящей свежестью. К тому же предложенный столик находился прямо напротив сцены. Однако офицер с недо-вольным видом возразил:
 – У меня от сырости разболятся старые раны. Извольте посадить нас возле сцены.
 – К сожалению, это невозможно. Самые престижные места бронируются заранее.
 – И все-таки я настаиваю, – с нажимом на последнем слове хорошо поставленным, глубоким голосом потребовал раздраженный ветеран.
 – Мне очень жаль, – сочувственно развел руками немного растерявшийся метрдотель, – но других мест в зале нет. Но если хотите, я могу предложить вам отдельный кабинет. Там вам будет удобно.
 – Хорошо, тогда я заплачу. – Военный будто не услышал предложенного ему компромиссного вариан-та, он повысил голос и злым резким движением достал бумажник. – Почем в вашем меню идет уваже-ние к защитникам отечества?
 Метрдотель изо всех сил старался урезонить проблемного посетителя:
 – Не извольте беспокоиться, сейчас мы что-нибудь придумаем. А пока не угодно ли вам будет занять вон тот свободный столик? Правда, он тоже забронирован, но не извольте беспокоиться об этом.
 В это время публика вальяжно закусывала в ожидании очередного номера программы. Начинающийся скандал привлек всеобщее любопытство. Даже купцы – признанные мастера побуйствовать и покура-житься от души – с опаской оглядывали на совершенно трезвого дебошира в форме, от которого неиз-вестно чего можно было ожидать. Ведь одно дело – в отдельном кабинете раздеть барышню донага и забавы ради вытолкнуть ее в общий зал; или искупать хористок в фонтане, наполненном шампанским; или заказать «шансонетку с гарниром», то есть обнаженную бесстыдницу на огромном подносе, худо-жественно украшенную цветами и фруктами. Это лишь усиливало приподнятую атмосферу лихого за-гула и, в сущности, никому не доставляло вреда. И совсем другое дело – затевать опасную мелочную склоку фактически на пустом месте.
 «Да он контуженый!» – послышался тихий шепоток. Покрасневшая и чуть не плачущая от стыда мо-лоденькая спутница офицера тоже стала уговаривать его успокоиться:
 – Сашенька! Не надо! На нас же все смотрят. Давай лучше уйдем отсюда.
 – Ну нет, Машенька. Это было бы слишком похоже на бегство.
 Дебошир в погонах мягко отстранил девушку. Теперь он обращался ко всему залу:
 – Господа! В этом фешенебельном борделе неуважительно относятся к фронтовикам-ветеранам. Здесь смеются над теми, кто проливал кровь на Шипке  . Вы все этому свидетели. К сожалению, ни один из вас не поддержал меня и не покинул заведение в знак протеста. Из этого я делаю вывод, что все, кто здесь присутствует, являются соучастниками данного свинства. А посему я намерен требовать удовле-творения у вас всех.
 В руках военного вдруг появились револьверы.
 – Машенька, – офицер ласково обратился к своей спутнице так, чтобы его слышали даже в самых от-даленных уголках банкетного зала, – обойди-ка всех этих напыщенных ресторанных павлинов с их зо-лотыми рыбками и собери дань за хамство, которому они потворствовали своим молчанием. И без шу-ток, – грабитель особо обратился к двум военным: драгуну с воротником персикового цвета и белоку-рому гусару в светло – голубом ментике с серебром. – Всем сидеть смирно. Кто рыпнется – получит пулю в лоб.
 Девушка мгновенно преобразилась из смущенной гимназистки в равноправную сообщницу грабителя. Взяв из рук напарника вместительный саквояж, она сразу направилась к тощему старику с желтым ли-цом – известному банкиру. На свою беду, тот имел при себе крупную сумму наличности, собираясь расплатиться за услуги со своим тайным информатором в Министерстве финансов, которому именно здесь и сегодня назначил встречу. Считая себя жертвой трагической случайности, финансист как-то упустил из виду, что, когда дело касается крупных сумм, грабители со стажем никогда не полагаются на авось.
 Увидев револьверы, метрдотель побледнел и дрогнул в коленях. Правда, он старался держаться, но его зубы стучали от страха. Каково же было насмерть перепуганному человеку вдруг услышать от только что угрожавшего ему налетчика вежливую просьбу:
 – А вы пока распорядитесь уложить нам в корзину паштета страсбургского, вестфальской ветчины, фруктов и сыра. Я предпочитаю мягких сортов – ламбургский, эдамер или шахтель. И шампанского. Повод есть… Впрочем, нет. Пожалуй, вместо шампанского лучше водочки со льда и икорки ачуевской с лимончиком. У меня от таких дел всегда зверский аппетит просыпается. И поторопитесь, любезный, у нас мало времени.
 – Будет исполнено, – поклонился снова исполнившийся достоинством метрдотель.
 Служка моментально сообразил, что, раз ему сделали заказ, значит, за свою жизнь он может не опа-саться.
 В это время извозчики-лихачи, поджидавшие клиентов возле ресторана, от скуки пересказывали друг другу городские слухи и сплетни. Кто-то хвалился доставшимся ему накануне выгодным пассажиром. А кто-то – жеребцом, купленным в рассрочку у владельца скаковой конюшни. Не смыслящие в спорте купцы породистых лошадей очень уважали, а в нетрезвом виде и вовсе готовы были озолотить извоз-чика, если тот величал подгулявшего «Нила Пахомыча» или «Савву Кузьмича» титулом «вась-сиясь» и обещал с ветерком прокатить на дутых шинах да на «тысячном призовом рысаке».
 Вообще плутовство и откровенное мошенничество почиталось здесь большой доблестью и вызывало единодушное восхищение и даже зависть. И уж если кому-то удавалось крупно надуть подгулявшего пассажира или своего постоянного хозяина, он не упускал случая покрасоваться.

– А я, почитай, каждый день то рессору чиню, то лошадь кую, – хвастался перед дружками молодой хорошо одетый и упитанный детина. – Говорю третьего дня: «Дайте, барин, двадцать рубликов на ре-монт». Он и дал, не спрашивая. И пятьдесят бы дал… Да что там пятьдесят! Намедни развинтил я рес-сору у ландо  , а сам говорю: «Сломалась!» Так мой только вздохнул и отправил к мастеру. А мастер – свой человек. Я ему «красненькую» в зубы – и приношу хозяину счет на сто пятьдесят рублей. А тот, сердечный, только вздыхает, но деньги выдает. Куме, значит, на конфеты  .
 Откровения кучера – махинатора вызвали общий хохот. А довольный общим вниманием рассказчик продолжал:
 – Вчерась снова взял деньги у своего профессора – купить овса, а у самого еще три куля припрятано. На те деньги, что хозяин мне каждую неделю отстегивает, можно не то что еще пару – целый табун прокормить.
 Снова дружный смех и уважительные реплики дружков.
 – Да, повезло тебе, Игнат, – завистливо заметил один из извозчиков и вздохнул. – Не то что нам, непу-тевым – пятьсот рубликов за хлебное место отстегни, городовому дай, чтобы не вязался, на починку тарантаса и прокорм своего мерина снова выложи. А тут на днях ко мне двое фартовых в конце дня подсели. В темном месте шнурок сзади на шею набросили и всю дневную выручку отобрали. Хорошо хоть, не удавили. Теперь без этого и не выезжаю со двора. – Рассказчик вытащил из-под сиденья длин-ный кухонный нож.
 – А мне брать кого попало в коляску не резон, – подбоченился на козлах профессорский кучер. – Три-дцать рублей в месяц зарплаты получаю, окромя харчевых и подарков.
 – Ты, поди, сам барину своему тридцатник в месяц платить можешь, – усмехнулся сосед.
 Снова последовал взрыв смеха.
 И тут один из членов компании кивнул на стоящий в сторонке экипаж:
 – Смотрите, братцы, какой красавец коняга!
 Все посмотрели, но экипаж, в который был запряжен заинтересовавший извозчиков конь, стоял в сто-роне от ресторана, не на свету. Все же ямщикам удалось разглядеть очертания исполина. Конь был мощным и в то же время достаточно изящным, что необходимо беговой лошади. Гигант-красавец не-терпеливо перебирал ногами и пофыркивал.
 – Настоящий фаворит! Такой любую дистанцию чисто пройдет, ни разу не засбоит, – убежденно зая-вил владелец невзрачной рыжей кобылы.
 Ямщики хоть и не читали спортивных журналов, любили щегольнуть терминами из лексикона жокеев, тренеров, владельцев собственных призовых рысаков и ипподромных жучков – барышников.
 – Послушайте, – опасливо понизил голос другой извозчик, – я узнал его. Это же Варвар – трехлеток из конюшни поляка Дымбовича. Он уже второй сезон подряд берет главный приз дерби. Говорят, граф Орлов – известный лошадник – назвал его черным бриллиантом.
 – Откуда он здесь?
 – Я слышал, что некоторое время назад к Дымбовичу на конюшню заявились двое – кавалер с краси-вой барышней. Они положили перед хозяином конюшни толстую пачку денег и заряженный пистолет и предложили на выбор – продать им лошадь или умереть.
 В это время в ресторане продолжалось ограбление. Пока его напарница выполняла свою часть работы, офицер держал зал под прицелом, не вынимая сигары изо рта.
 Большинство гостей сидели как замороженные, боясь даже шелохнуться. Некоторые же – кто посмелее – вполголоса переговаривались, косясь на страшного бандита и его красивую подельницу:
 – Смотри, как нежна, личико просто ангельское, а туда же. Как думаешь, она отнесется, если я что-нибудь спрошу у нее?
 – Помалкивай лучше! А то этот ангелочек отстрелит тебе причинное место без предупреждения.
 Девушка – налетчица обходила столики с раскрытым саквояжем, в который собирала деньги, золотые портсигары и благоразумно снятые дамами с себя драгоценности. Мужчины скрипели зубами от бес-помощности, дамы повытаскивали нюхательные соли и поприжимали платочки к вискам.
 За одним из столов сидел очень полный мужчина. Когда грабительница оказалась рядом, он жалобно попросил:
 – Позвольте мне отлучиться в уборную. Я болен и не могу терпеть.
 На напряженном лице преступницы появилось выражение сострадания:
 – Конечно, идите.
 Проявленное преступницей милосердие было истолковано некоторыми ограбленными как признак ее слабости. Находящийся поблизости немец-фирмач – длинношеий, лопоухий, в пенсне – вдруг вскочил и заорал на ломаном русском, что он иностранный подданный и требует, чтобы ему вернули золотые часы и все деньги.
 – Я пользоваться дипломатический неприкосновенность! Вы не иметь право. Это есть международный скандаль!
 Сидевшая с молодым любовником вдова недавно скончавшегося крупного торговца тоже быстро со-риентировалась в обстановке. Ширококостная крепкая баба обеими руками вцепилась в саквояж, в ко-тором только что исчезли ее драгоценная брошь, золотой браслет с сапфирами и двести рублей. Но тут хрупкая налетчица неожиданно залепила купчихе такую оплеуху, что та взвизгнула и мгновенно стих-ла.
 Одновременно грянул выстрел. Немец схватился рукой за ухо, разорванное пулей.
 – Если не успокоитесь, – в наступившей гробовой тишине отчетливо прозвучал невозмутимый голос грабителя, – вам настанет капут.
 Вскоре саквояж так отяжелел, что офицер поспешил забрать его у сообщницы. И тут он заметил, что ему улыбается шикарная кокотка. Забыв про своего перепуганного насмерть пузатого кавалера, бес-стыдница строила глазки высокому, прекрасно сложенному брюнету с импозантной сединой на висках, матово-бледным лицом и жгучими черными очами. Военный улыбнулся ей в ответ и, наклонившись, что-то жарко зашептал на ушко. До слуха сидящего рядом с легкомысленной изменщицей толстяка до-летела лишь первая фраза галантного грабителя:
 – Bonjour та gentile! 
 Минут пять налетчик, забыв об опасности, мурлыкал комплименты заинтересовавшей его особе и це-ловал ее руки. Она в ответ кокетливо хихикала и томно закатывала глаза, выказывая смущение. В конце концов благородный разбойник позволил пленившей его красотке забрать свои украшения из саквояжа.
 Уже в коляске, которую чудо-конь уносил с места преступления, девушка упрекнула своего напарни-ка:
 – Ты не имел права посягать на эти ценности. Ты же знаешь, что все эти деньги до последней копейки пойдут на организацию побега нашего товарища по партии. Если через месяц мы не заплатим надзира-телю мюнхенской тюремной больницы требуемую сумму, Петра передадут русским властям. А здесь его неминуемо ждет виселица.
 – Согласен, Немезида, я поступил опрометчиво. – Сорока летний мужчина состроил виноватую мину, став похожим на нашкодившего мальчишку, которого строгая учительница поймала на месте преступ-ления. – И все-таки согласись, – уже в следующую секунду лукаво блеснули его глаза, – что спектакль удался на славу. Вот увидишь: завтра же репортеры газеты «Росая» будут взахлеб описывать наш слав-ный экс  , будто видели все собственными глазами. Все-таки хорошо ты это все задумала. Давай отме-тим наш успех.
 Офицер достал из корзины, собранной метрдотелем, бутылку шампанского.
 – Смотри-ка, – добродушно изумился он, обнаружив, что перетрусивший метрдотель уложил провизии много больше требуемого.
 Зарозовел салом аппетитный окорок. Тут же оказался заботливо уложенный кем-то из официантов осетровый балык.
 – Такое изобилие нам двоим не осилить. – В голосе мужчины прозвучала досада. – Может, действи-тельно учиним пикничок. Пригласим цыган. Я знаю великолепное местечко на берегу Финского залива.
 – Странный ты человек, Рудольф, – мягко улыбнулась девушка. – Даже серьезное дело превращаешь в театр. Все тебе надо выкинуть какое-нибудь колено в опереточном стиле.
 – Что поделать, – самокритично признал мужчина, – душа моя не выносит преснятины жизни и посто-янно требует праздника. Я – артист! Этот дефект моего характера и сбил меня с пути истинного.
 Рудольф не был фальшивым офицером. Когда-то он действительно служил в кавалерии. Однако не-преодолимая страсть к удовольствиям привела его к катастрофе. Он всегда отчаянно нуждался в день-гах, ибо все свободное от службы время проводил в кутежах и большой карточной игре. Среди его бес-численных любовниц и сожительниц были актрисы, певички и дамы из высшего света. Он менял лю-бовниц как перчатки, соблазнял и бросал чужих жен.
 Женщины всегда были его главными кредиторами. Высокий и статный, при эполетах – на противопо-ложный пол Рудольф действовал магнетически. Успех у прекрасной половины купечества долго позво-лял гуляке безмятежно прожигать жизнь. Ради денег он сближался и с пожилыми дамами.
 Однако даже толстые кошельки богатых покровительниц не могли покрыть расходов альфонса. Моло-дой мот был из тех, о ком с восхищением говорят: «Он свое белье отправляет стирать в Париж». В кон-це концов офицер очень много задолжал крупному питерскому ростовщику, с которым даже сдружился на почве постоянных финансовых заимствований. И тут Рудольфу внезапно представилась возмож-ность выгодно жениться на престарелой вдове крупного московского дельца.
 И именно в тот момент, когда молодой человек решил остепениться, кредитор прислал ему странное письмо, в котором обещал сделать некий «подарок» к свадьбе. Так как у ростовщика было много неоп-лаченных векселей Рудольфа, офицер решил, что старик намерен его шантажировать. Запутавшемуся в долгах и вправду грозила долговая яма. Он явился к процентщику, чтобы вроде как обсудить условия погашения своих долгов. В этот день старик был отчего-то особенно ласков с гостем, даже называл его сыном. Хозяин отправил служанку в магазин за угощением. Как только женщина ушла, офицер полос-нул старика бритвой по горлу и бросился в его кабинет – искать свои долговые расписки. Тут на свою беду вернулась что-то забывшая кухарка, и душегубцу пришлось прикончить и ее.
 Каково же было изумление и ужас убийцы, когда, разбирая бумаги только что убитого им ростовщика, он обнаружил еще не отправленное письмо. Процентщик поздравлял Рудольфа с бракосочетанием и объявлял о том, что аннулирует все векселя. Кроме того, в обнаруженном духовном завещании бездет-ного старика молодой офицер был указан единственным наследником немалого состояния, толково размещенного в процентных бумагах, долговых обязательствах и городской недвижимости.

Убийца был так потрясен, что не сумел даже замести следов своего преступления. Через три дня после свадьбы к нему на квартиру явились жандармы. Однако они не застали подозреваемого дома. В это время он находился на службе. Арестовать офицера привилегированного полка было не так просто, как обычного человека. Пока решался вопрос о заключении подозреваемого под стражу, состоялся офицер-ский суд чести. Понимая, что он предоставил в руки полиции слишком много улик против себя, Ру-дольф откровенно рассказал обо всем товарищам. А те вынесли вердикт: он должен застрелиться, дабы не замарать чести мундира. Однако опозоривший свое имя и всю свою семью дворянин отказался и вы-брал каторгу.
 Там он и сошелся с революционерами. Те предложили бывшему гвардейцу стать членом своей боевой организации. Конечно, Рудольф не сможет вернуться к прежней жизни – но это и так было невозможно, – зато его будут поддерживать деньгами в обмен на выполнение различных поручений. А главное, ему, белоручке, стремительно теряющему силы на непосильной работе, пообещали устроить побег. «А по-чему бы не попробовать?» – решил бывший офицер.
Глава 9
 Жизнь гусарских офицеров была веселой и беззаботной. Серж участвовал наравне с товарищами почти во всех кутежах и забавах. Хотя некоторые проделки были далеко не безобидны. Например, однажды во время представления в Александровском театре молодые офицеры-гусары бросили в актрису кон-дом, набитый конфетными обертками… Таким поведением озорники разрушали для себя всякие слу-жебные перспективы.
 Но Серж и не рассчитывал сделать карьеру в гвардии. Он быстро понял, что для того, чтобы уверенно «скользить по служебному паркету», необходимо было иметь влиятельных родственников в столице или заручиться покровительством одной из фрейлин ее величества. Правда, молодой поручик был за-мечен одной особой, входящий в ближний круг императрицы. Похоже, влиятельная дама обратила внимание на симпатичного молодого гусара, когда он нес караульную службу во внутренних покоях императорского дворца. Она откровенно предложила щедро финансировать приглянувшегося ей гвар-дейца из «собственной шкатулки».
 «Я стану также вашей помощницей в карьерной игре», – написала Сержу по-французски светская львица, намекая, что в обмен желает видеть симпатичного юнца своим фаворитом. Муж давно ей надо-ел, и дама искала приключений в неаполитанском стиле. Поручик в красном, обшитом золотом мунди-ре лейб-гвардии распалил ее воображение.
 Вот, казалось бы, удача – нет бы ухватить ее и отправиться в необременительное путешествие за чи-нами! Но Серж вежливо отклонил щедрое предложение. Дама была уже немолода и совсем не хороша собой, а офицеру Карповичу категорически не понравилась роль комнатной собачки.
 Серж предпочитал иной путь. Вскоре началась очередная война с турками, и большинство молодых офицеров с нетерпением ждали отъезда на фронт. Однако государь не спешил жертвовать своей личной охраной  . Тогда Серж и еще несколько его товарищей подали рапорты с просьбой отправить их в дей-ствующую армию. Обычно гвардейских офицеров переводили в линейные части с большим повышени-ем в звании. Но Серж был готов идти на войну простым вольноопределяющимся или даже рядовым.
 Его вызвал к себе новый эскадронный командир и в возмутительной форме отчитал, назвав под конец разговора мальчишкой. Так между ними возникла вражда. С этого дня командир стал изводить «фрон-товика» (он произносил эту кличку с особенным сарказмом) мелочными придирками, чуть не по два раза на дню делая ему замечания и выговоры. Хотя служба для Сержа никогда не была обузой, началь-ник не упускал даже малейшей возможности обвинить молодого поручика в пренебрежении своими обязанностями.
 Впрочем, новый эскадронный майор Тиль вел себя так со всеми, кроме своих любимчиков. Более ту-пого и жестокого командира трудно было представить. Свое место он занял лишь благодаря какой-то дворцовой интриге. В военной среде никто его не уважал, а сам он всех раздражал. Вот только поста-вить зарвавшегося выскочку на место было почти невозможно.
 Офицеры равного положения ссорились довольно часто. А оскорбить командира и вызвать его на ду-эль было не делом чести, а бунтом. За такое мало было разжалования. Бунтовщиков, как и опасных мя-тежников, отправляли на каторгу или даже расстреливали.
 Поэтому Серж долго терпел оскорбительное поведение командира. Жаловаться он не собирался, ибо считал, что строчить кляузы – занятие, не достойное офицера. Из-за несносного придиры служба для Карповича сделалась почти невыносимой. А командир, чувствуя свою безнаказанность, зловредничал все больше. Казалось, еще немного – и разошедшийся тиран начнет бить офицеров палкой. Кто-то должен был положить этому конец…
 Однажды на смотре строя командир выехал перед эскадроном и заявил, что знает, что некоторые офи-церы недовольны тем, как он с ними обращается.
 – Если кто-то на меня в обиде, извольте – я могу предоставить сатисфакцию любому желающему, – насмешливо объявил самодур, уверенный, что никто не посмеет бросить ему вызова.
 Внезапно из строя выехал молодой бретер.
 – Честь так велика, – выкрикнул поручик, – и я опасаюсь, что никто из моих товарищей не согласится уступить ее мне. Посему окажите любезность.
 – Вы еще слишком молоды, – с натянутым добродушием ответил майор, глядя на Сержа злыми глаза-ми.
 – И все же осчастливьте! Выбор оружия и условий поединка за вами, – почти умолял поручик, востор-женно пожирая командира глазами.
 Дуэль не состоялась лишь потому, что на месте событий случайно оказался командир полка. Он мгно-венно оценил ситуацию и поступил по совету Василисы Егоровны из «Капитанской дочки»: «Разбери, кто прав, кто виноват. Да обоих накажи». Эскадронный получил пренеприятнейший выговор, а задири-стый мальчишка попал на гауптвахту.
 Однако гусары были в восторге от поступка поручика Карповича. Многие ожидали, что командир вос-примет это происшествие как предупреждение и отныне станет больше уважать подчиненных. И дей-ствительно, примерно месяц майор Тиль не позволял себе откровенного хамства. Но потом снова взял-ся за старое. Солдафон будто провоцировал гусар, и они решились.
 На квартире у одного из офицеров состоялся совет, на котором было решено, что кто-то должен пуб-лично дать негодяю пощечину. После этого майор уже не сможет избежать поединка.
 – Кинем жребий, – предложил штабс-ротмистр Рубановский, обводя испытующим взглядом сосредо-точенные лица сослуживцев. – Пусть судьба распорядится, кому идти на погибель.
 – Позвольте мне без жребия, – попросил Серж. – У меня право есть, мой прошлый вызов остался без ответа.
 – Не горячись, поручик, – холодно возразил корнет Штромберг. – Не у одного тебя руки чешутся про-учить этого выскочку.
 Кинули жребий. И он выпал Сержу! Присутствующие были впечатлены.
 Этот разговор происходил в пятницу. Гусары решили, что в понедельник утром на полковом смотре Серж должен повести себя так, чтобы вспыльчивый командир подскакал к нему и начал бранить. В от-вет поручик должен был ударить его, или кинуть ему перчатку в лицо, или публично оскорбить каким-либо иным действием.
 После тайного совета Серж вышел на улицу, чувствуя, что жить ему осталось всего два дня. Если он не будет убит на дуэли, то обязательно попадет под суд и, скорее всего, окажется перед расстрельным взводом или сгинет в каторжных рудниках. Однако молодой повеса недолго предавался печальным мыслям. Еще кадетом его приучили переносить боль, любые невзгоды и опасности, не теряя хладно-кровия и присутствия духа. Да и что было толку горевать о неизбежном, если можно было провести ос-тавшееся время в кутежах и развлечениях?
 Остаток вечера и ночь поручик посвятил Бахусу, пропьянствовав в веселой компании. А на следую-щий день все офицеры полка были приглашены в имение к графу Илья Юрьевичу Сатину – на пар-форсную охоту (конная погоня за зверем по пересеченной местности).
 Всем офицерам полков императорской гвардейской кавалерии предписывалось негласным правилом обязательно участвовать в аристократических конных охотах. Это считалось лучшей тренировкой. Парфорсная охота среди полей и лесов давала великолепную возможность поупражняться в верховой езде, меткой стрельбе, умении быстро ориентироваться на местности. Добыча дичи являлась только предлогом, главной же целью, тем, ради чего офицеры большой компанией покидали город с его удо-вольствиями, была дикая скачка по неизвестной местности, изобилующей разнообразными препятст-виями. Итог этой гонки был всегда непредсказуем.
 Нередко долгие преследования по бездорожью превращались в кровавую бойню не только для зверей. Никакое манежное препятствие не могло сравниться со вдруг возникшим на пути всадников повален-ным деревом или косогором, с которого нужно было спуститься на полном скаку. На каждой охоте не-пременно случались несчастные случаи. Но боль от полученных ран или даже увечий надлежало пере-носить без жалоб и стонов. Юношам, особенно впервые участвующим в подобных забавах, далеко не всегда удавалось продемонстрировать такие совершенно чуждые человеческой природе качества, как презрение к опасности и пренебрежение собственной жизнью. Это был очень жестокий спорт. Но именно он производил естественный отбор среди новичков и в отсутствие войны превращал мальчиков в мужчин с железными нервами и неукротимой волей к победе. Как гласит старинная пословица: «Ез-дить верхом – искусство, охотиться верхом – неустрашимость»…
 В девять утра офицеры вышли из дачного поезда на станции Дудергоф. До места сбора участников охоты они добрались на присланных за ними колясках. Имение графа занимало территорию, превосхо-дящую по величине земли некоторых суверенных европейских властителей.
 Еще издали Серж заметил на пригорке силуэты всадников.
 Распорядителем охоты – «мастером» – выступал пожилой полковник. Он наскоро представил гусарам других участников «баталии». Наравне с мужчинами в предстоящем рискованном деле собирались уча-ствовать несколько дам. Они уже успели проскакать с десяток верст по округе. Женщин удивительно красил яркий румянец и костюмы для верховой езды – приталенные кафтанчики и широкие юбки. Вид прекрасных амазонок восхищал и распалял воображение молодых мужчин.

– Что за невезение, – вполголоса шепнул стоящий рядом с Сержем один его приятель другому, – даже когда барышня перед тобой в дамском седле, все равно из-за этих зверских юбок не понять, – стройные у нее ножки или нет.
 К разговору тут же присоединился другой ценитель прекрасного:
 – Интересно, неужели они собираются скакать на конях в кружевных панталончиках и шелковых чул-ках?!
 – А я слышал, что самые рьяные почитательницы псовых охот носят под юбкой мужские бриджи. Только представьте себе, господа, юную прелестницу в бриджах! Вот уж действительно, при таком раскладе ножки могут быть хоть «штопором»!
 Офицеры расхохотались.
 – Господа, господа! – позвал подпрапорщик Дудин. – Нас приглашают к гофмаршальскому завтраку.
 Наскоро перекусив в разбитом тут же полевом буфете, офицеры пошли к лошадям.
 Подобные мероприятия становились для их участников прекрасным поводом продемонстрировать своих великолепных породистых скакунов. Многие за огромные деньги выписывали из-за границы чистокровных хантеров – сильных и выносливых лошадей, специально выведенных для подобных ис-пытаний англичанами, страстными поклонниками парфорсной охоты. Считалось, что только хантерам под силу скакать без отдыха много часов и преодолевать разнообразные препятствия.
 В компании присутствовал один британец – мистер Фуллер. В его обязанности входило командовать конными егерями. Он принялся с упоением расписывать достоинства хантеров:
 – Мы, британцы, стали лучшими кавалеристами в мире благодаря нашей страсти к конной охоте. Ко-гда я у себя в Хартфордшире участвую в охоте, нам приходиться то и дело перепрыгивать через камен-ные изгороди высотой до двух метров, которыми обнесены поля фермеров, и канавы шириной в два-три метра, а также плетни, целиком обросшие вьющейся колючкой. Благодаря парфорсной охоте анг-лийская армия имеет прекрасных полукровных лошадей для кавалерии. Мы, британцы…
 Мистер Фуллер запнулся, заметив нечто очень необычное. Удивительным нонсенсом, до крайности изумившим иностранного специалиста, оказалась низенькая степная лошадка под одним из молодых офицеров.
 Заранее зная, среди каких снобов окажется, Серж тем не менее решил взять на охоту своего Монгола. Пора было устроить ему серьезное испытание. Однако трудно было не обращать внимания на откро-венные насмешки штатских.
 – Послушайте, сударь, – обратился к Сержу какой-то денди в щегольском английском охотничьем кос-тюме, жокейской шапочке и крагах, – продайте мне вашего мустанга. У меня, знаете ли, подобралось неплохое собрание разных зоологических редкостей. Есть рог белого носорога, череп винторогого гор-ного козла из Гималаев, несколько зубов гигантской акулы… Для полноты коллекции не хватает лишь дикой лошади Пржевальского. Продайте. Сделайте одолжение! Я его мастеру отдам, пусть чучело сде-лает.
 Серж уже открыл рот, чтобы резко ответить наглецу, но тут он увидел своего эскадронного командира. Тот приехал в одном экипаже с хозяином этих земель графом Гариным. Молодой офицер сразу вспом-нил о своем долге перед товарищами и сдержался.
 «Неужели через пару дней я его убью?» – с некоторым удивлением подумал Серж, провожая взглядом командира, о чем-то беспечно болтающего с графом командира.
 От этой странной мысли гнев его утих.
 Вскоре кончились сборы. Призывно протрубил охотничий рожок, залились лаем собаки, возвещая на-чало охоты. Всадники неспешно выехали из лагеря.
 День обещал быть солнечным. Стояли последние денечки бабьего лета. В сельской местности золотая осень особенно прекрасна. В голове у Сержа сами собой зазвучали пушкинские строчки:
 Унылая пора! очей очарованье!Приятна мне твоя прощальная краса —Люблю я пышное природы увя-данье,В багрец и в золото одетые леса…Прохладный утренний воздух с особым запахом сырой земли, гнилой соломы и лесной сырости приятно обжигал легкие Сержа, наполняя все его тело упругой бод-ростью. Над головой с курлыканьем тянулась станица журавлей. С нагих полей давно убрали снопы, так что охота не угрожала крестьянским посевам.
 Впереди вдруг мелькнула рыжая шкура лисицы, поднятой собаками. Всадники взяли в карьер – и по-неслась лихая по полям!
 Наслаждение, восторг до замирания сердца охватили Сержа, и не его одного. Не зря старинная араб-ская пословица гласит: «Рай на земле – у коня на спине». Теперь даже владельцы усадеб, поместий, рудников и доходных домов больше всего на свете страстно желали добыть крохотный кусочек шкуры лисы, разорванной псами в клочья. В азарте погони, как на гребне кавалерийской атаки, всадники кри-чали друг другу:
 – Поддай!
 – Скачи наперерез!
 – Отсекайте, отсекайте!
 Не успевшие познакомиться лошади двух господ пытались лягать друг друга прямо на скаку. В тех, кто чуть поотстал, из-под копыт передних лошадей летели комья сырой земли; мундиры офицеров, красные сюртуки и белые рейтузы штатских быстро стали пестрыми, грязь не щадила и лиц. Но кажет-ся, никто не чувствовал особой досады.
 Скоро на пути охотников возникло первое препятствие – несколько искусственно выстроенных изго-родей. Большинство всадников легко перескочили через них, затем возле одной изгороди возникла су-толока. Оказалось, одна из лошадей, прыгая, задела за верхнюю жердь и при приземлении рухнула на колени, сломав передние ноги. Всадник вылетел из седла. На упавших налетели другие всадники. Смешались в кучу кони, люди… Кони ржали, раненые люди кричали.
 Серж едва успел направить Монгола правее жуткой мясорубки. Рядом с ним стремя в стремя оказался пижон, недавно предлагавший купить его коня. Теперь самовлюбленного красавчика было не узнать: весь перепачканный грязью, успевший потерять где-то свою щегольскую жокейскую шапочку, бедняга успел отчетливо произнести «Мамочка!», прежде чем слетел с кобылы. Однако останавливаться, чтобы помочь несчастному, было запрещено. Пострадавшими занимались другие: за охотниками следовали телеги с мужиками, которые должны были подбирать раненых и отвозить их в графское имение. При-глашенный доктор уже разложил в одной из комнат барского дома хирургический инструмент и пере-вязочный материал и вскипятил воду.
 Коротко заржав, Монгол взвился в воздух и великолепным прыжком преодолел препятствие. Все это заняло не больше секунды. Учитель джигитовки из кавалерийской школы наверняка остался бы сейчас доволен своим воспитанником…
 Серж невольно оглянулся по сторонам: не заметил ли кто-нибудь его триумфа, – и вдруг увидел, что несчастного подпрапорщика Дудина придавил его собственный конь. Видимо, не слишком опытный всадник не успел вовремя снять ноги со стремян и ослабить поводья.
 Серж придержал Монгола, желая помочь другу, и на него налетел эскадронный командир.
 – Проклятие, Карпович! – яростно заорал майор Тиль. – Отставить слюнтяйство! Увидели кровь и пе-ретрусили? Приказываю – вперед!
 Серж скрипнул зубами от обиды. Конечно же он не испугался. Еще кадетом он часто бывал в анатоми-ческом театре и в публичном морге. Старшекурсников специально водили по таким местам, приучая к видам, без которых не обходится ни один кавалерийский бой.
 – Разве вы не видите, что он умирает? Его необходимо срочно вытащить.
 – Вы размазня, поручик! Наложили в штаны и ищете повод выйти из игры. Не выйдет!
 Командир вдруг ударил Монгола по крупу хлыстом. Не выносивший такого обращения жеребец взвился на дыбы, и Серж едва удержался в седле. Возмущенный, он обернулся к командиру:
 – Как вы смеете?!
 – Молчать, щенок! – побагровел начальник и замахнулся – Сержу показалось, что на него, – и снова ударил Монгола.
 Конь понес.
 – Черт! Тебя! По-де-ри! – пытаясь остановить коня, бормотал Серж. – Ничего, скоро сочтемся…
 Препятствия вырастали на пути неожиданно. Всадникам нужно было успевать ориентироваться: оты-скивать взглядом место, подходящее для прыжка, направлять туда лошадь, чуть придерживать ее перед броском, чтобы выровнять дыхание, – и посылать вперед. «Ух!» – и очередное препятствие позади.
 Правда, после каждого броска рядом с Сержем оставалось все меньше всадников. Но те, кто уцелел, фанатично мчались на звонкий лай гончих.
 Проскакав так верст семь, а то и восемь, всадники влетели в багряный лес. Копыта гулко застучали по опавшим листьям. По плечам и лицам всадников хлестали ветки. Серж припал к холке лошади, чтобы не лишиться глаз, и ослабил поводья, предоставив коню самому выбирать дорогу. «Только бы Монгол не выдохся раньше времени! – мелькнуло в голове. – Иначе проклятый эскадронный не упустит новой возможности унизить меня перед всеми».
 Охотники проскочили просеку, перемахнули неглубокий овраг и выехали в поле.
 Природные декорации стремительно менялись: березовая роща, овраг, опять равнина – а свора собак с егерями уже на той стороне луга и вот-вот скроется за деревьями. Самого зверя не разглядеть. Вдруг псы со своими егерями-доезжими будто проваливаются сквозь землю – впереди снова глубокий овраг.
 Серж остановил коня для короткого отдыха, соскочил, быстро проверил подпругу и снова взлетел в седло. Отпустив поводья, он откинулся назад, предоставив умному животному самому выбрать путь вниз. Монгол осторожно сполз по крутому спуску, затем, высланный вперед шпорами, птицей взлетел на противоположный край… Гонка казалась бесконечной.
 Наконец несколько самых умелых всадников оказались в чаще. Охотники скакали по вьющейся между деревьями узкой тропинке, стремясь на звук собачьего лая. За ними увязалась лошадь с пустым дам-ским седлом, каждую минуту напоминая счастливчикам о незавидной участи, которая постигла многих их товарищей.
 Вскоре басовитые голоса гончих слились в сплошной истеричный вой.
 – Большого зверя подняли, – отметил один из охотников.
 Через несколько минут за деревьями замелькал темно-бурый силуэт, похожий на огромный оживший валун, поросший рыжим мхом. Вначале охотники приняли его за медведя. Но они ошиблись.

Окруженный заходящимися в неистовом лае собаками и прижатый к стволу дуба, огромный кабан злобно фыркал. В звере было не менее двадцати пудов, а то и все двадцать пять  . Собаки боялись бро-саться на него – искушенные в охоте на зайцев и лис, они робели перед лесным исполином. Псы только удерживали кабана на месте, не позволяя ему скрыться, и звали охотников.
 Но вот одна из гончих все же решилась атаковать. Секач наклонил могучую голову, скакнул ей на-встречу и пырнул собаку клыками в живот. Подброшенная в воздух мощным ударом, псина отлетела в густые заросли с распоротым брюхом. Визжа, остальные собаки отпрянули на почтительное расстоя-ние.
 Серж еще не видел такого огромного и лютого зверя. Кабан вел себя так, словно пережил не одну травлю. Егеря конечно же опасались за собак, но не смели убить зверя, ибо эта была привилегия гос-под-охотников.
 Оказавшийся одним из первых на месте событий майор Тиль поспешил первым добыть трофей. Его охватил азарт. Спрыгнув с коня, майор выхватил ружье у одного из егерей, подбежал к кабану на рас-стояние уверенного выстрела и прицелился.
 И тут зверь кинулся на стрелка. Нападение его было столь решительным и свирепым, что у эскадрон-ного командира сдали нервы. Да и трудно не запаниковать перед таким противником! Охотник попя-тился. Нога его оскользнулась на мокрой траве, и мужчина упал ничком, растянувшись на земле. Па-дая, он успел нажать на курок, но промахнулся и выронил ружье. Теперь его могло спасти только чудо – например, чей-нибудь удачный выстрел.
 Егеря и охотники открыли пальбу. Несколько пуль попало в кабана, но ни одна не задела ни его серд-ца, ни мозга. Вепрь только пошатнулся. Жизнь беспомощно растянувшегося на земле человека повисла на волоске.
 Серж пришпорил Монгола и бросился наперерез кабану. Монгол не подвел и пошел вперед на разъя-ренного зверя.
 Кабан заметил движение слева от себя и обернулся к Сержу. Молодой человек осадил коня и выхватил из кобуры револьвер. Их разделяло саженей пятнадцать  . Зверь оскалился, роняя пену изо рта. Он вни-мательно и злобно смотрел на нового врага. Молодому человеку показалось, что на него несется поте-рявший управление локомотив. Серж начал всаживать пулю за пулей в приближающегося монстра. Кто-то кричал ему, чтобы он скакал прочь. Такой большой кабан мог, даже будучи раненным, свалить лошадь и добраться до всадника.
 Но Серж оставался на месте и продолжал стрелять, пока не кончились заряды. В конце концов пора-женная множеством пуль свинья остановилась и закачалась. Собаки тут же бросились на умирающего зверя и начали рвать его. Кабан принял смерть без визга и стона…
 Героя окружили восторженные свидетели его подвига. Все хотели пожать руку Сержу и высказать ему восхищение.
 – Мы все видели, как вы его на себя вызвали. Ай да удалец! За спасение командира в бою награждают орденом. Конечно, здесь не война. Но если вас не представят к Владимиру, я подам жалобу государю на ваше начальство, – горячился граф Сатин, распоряжающийся охотой.
 – Я много слышал об охоте наших уланов на кабанов в Индии, – задыхаясь от волнения, рассказывал мистер Фуллер. – Но то, что совершили вы, феноменально! Вы дрались с этим монстром, как настоя-щий джентльмен, один на один. Хотя даже десяток сипаев   с кривыми саблями не сравнятся с этим ка-баном. По-моему, он людоед.
 – Ну, Карпович, – обнял сослуживца корнет Штромберг. – Ты уж извини, но я грешным делом пред-ставил, как прочитаю в завтрашней газете статью под заголовком «Смерть на охоте». Знаешь русскую поговорку: «На медведя идешь – дохтуру подарок готовь, на кабана идешь – гроб чеши». Но ты, бра-тец, молодец – везучий! – Штромберг кивнул на кабанью тушу. – Вон какого мастодонта в ближнем бою прикончил, и не царапины.
 Собаки уже распотрошили зверя и с довольным урчанием поедали дымящиеся внутренности.
 – А твой-то крестник не спешит со словами признательности.
 Спасенный Сержем командир уже поднялся с земли и, чуть прихрамывая, поплелся к своей лошади. Он уехал, не сказав никому ни слова.
 – И все же напрасно ты влез, – шепнул Штромберг на ухо Сержу. – Пусть один евин задрал бы друго-го.
 Вечером в графском имении дали торжественный ужин в честь удачной охоты. Многие из гостей были забинтованы, а иногда до слуха пирующих доносились крики и стоны сильно покалечившихся всадни-ков, которых разместили в комнатах второго этажа под присмотром приглашенного доктора. Там сей-час был настоящий кровавый ад. Однако оркестр, звон посуды, смех и оживленные разговоры доволь-ных собой гостей быстро заглушали эти «голоса преисподней».
 Серж был единодушно признан победителем охотничьего турнира. И хотя гостеприимный хозяин по-заботился о яствах, все ждали главного блюда дня – жареной кабанятины. По старому охотничьему обычаю, именно Серж должен был делить мясо убитого им зверя.
 В понедельник эскадрон выстроился на плацу. Появился командир. Он сразу налетом направил коня к тому месту, где стоял Серж. Остановившись прямо перед поручиком, командир несколько секунд мол-чал, собираясь с духом. Наконец он заговорил:
 – Я должен попросить у вас прощения. Если бы не вы… – Майор повел подбородком так, словно ему сильно жал воротник; голос его слегка дрожал. – Я вынужден признать, что вел себя с вами вздорно, чем вызвал вашу враждебность. Вы вправе требовать удовлетворения. Но мне очень хотелось бы наше-го окончательного примирения.
 Сильно смущенный, командир протянул Сержу руку.
 Немного подумав, Карпович пожал ее.
 В глазах расчувствовавшегося командира заблестели слезы. С явным облегчением он обвел взглядом ряды своих офицеров и обратился ко всем:
 – Господа, я осознаю себя виноватым перед многими из вас. Я прошу извинения у всех. А если, – при-бавил он, – кто-то останется этим недоволен, то я готов дать ему личное удовлетворение или подать в отставку.
 Этого не потребовалось. Офицеры были вполне удовлетворены принесенными извинениями.
Глава 10
 После случая на охоте жизнь Сержа снова вошла в привычное русло: днем он служил, а вечером кутил и всячески развлекался.
 Однажды Серж в компании приятелей отправился в публичный дом и внезапно увидел там восхити-тельную девушку. Она совсем не была похожа на проститутку и вела себя гордо и независимо. Весь ве-чер молодой офицер не спускал глаз с этой девушки. Он делал все, чтобы понравиться прекрасной блондинке с задумчивыми глазами цвета моря. Да вот парадокс: чем больше Серж старался произвести впечатление на барышню, тем более явно та отдавала предпочтение другим мужчинам, его же вовсе перестав замечать. Это страшно огорчало и одновременно злило самолюбивого гусара. Видя, как его греза о чем-то оживленно беседует с другим мужчиной, смеется и обворожительно улыбается, поручик Карпович готов был схватиться за оружие и устроить поединок здесь же, на заднем дворе дома терпи-мости.
 – Что с тобой, брат? – спросил его корнет Штромберг. – У тебя такое лицо, будто ты узнал, что отец лишил тебя наследства.
 Проследив взгляд приятеля, корнет все понял. Похлопав товарища по плечу, он сочувственно произ-нес:
 – Оставь надежды, всяк сюда входящий. Под этим неприступным бастионом полегли многие. Твой по-корный слуга неделю пролежал в опиумном салоне китайца Ли Фаня, ища целительного забвения. Это Лили – приемная дочь хозяйки. Она здесь только для красоты. Лучше обрати внимание на доступных кошечек. Особенно вон на ту. – Корнет кивнул на пышнотелую проститутку в декольтированном пла-тье. – Ее зовут Марианна. Рекомендую.
 Дамочка, заметив, что ею интересуются, поджала под себя ногу – над черным чулком показалась неж-ная кожа междуножья. Серж равнодушно отвернулся. Сейчас его интересовала другая. За один только благосклонный взгляд Лили он готов был отдать что угодно, но девушка не смотрела в его сторону. Сержа же интересовала каждая мелочь, связанная с богиней, мимоходом похитившей его душу.
 Теперь Лили оживленно разговаривала с каким-то штатским субъектом, оказавшимся в салоне в одно время с гусарами. Серж, моментально возненавидев этого господина, подошел и сел рядом с неприну-жденно болтающей парочкой. Чтобы быть здесь, ему пришлось тоже затеять разговор с одной из про-ституток, но он ловил каждое слово Лили. И чем более милой она была со своим собеседником, тем больше портилось настроение Сержа. В нем кипела ревность. В конце концов гусар начал по-мальчишески задирать соперника, и был вежливо выставлен хозяйкой заведения.
 Впрочем, он вернулся на следующее же утро. Серж влетел в комнату Лили верхом на Монголе. Его сопровождала компания музыкантов, поющих серенаду. Швырнув под ноги девушки огромный букет роз, Серж соскочил с коня, опустился на одно колено перед Лили и попросил ее руки. Для человека его положения это был немыслимый шаг. За такой поступок корнета Карповича могли изгнать с военной службы и перестать принимать в обществе. Но охваченный страстью мужчина не думал о таких пустя-ках.
 Однако Лили не оценила жертвы. Она только усмехнулась и ответила, что не верит позеру.
 Прошло три дня, и один приятель по секрету поведал Сержу, что его поступок кое-кто счел предосу-дительным. Речь шла о подпоручике Аполлоне Вексине, богатом аристократе. Выяснилось, что тот за-ключил пари с несколькими офицерами, решив добиться успеха у «смазливой шлюшки», из-за которой поручик Карпович пятнает честь дворянина и гусара.
 Скучный и глуповатый Вексин не был популярен в эскадроне – о нем говорили: «Не гусар, а гусак». Естественно, Аполлон завидовал Сержу – а точнее, его славе.
 – Как же он намерен продемонстрировать свое превосходство надо мной? – стараясь выглядеть хлад-нокровным, поинтересовался Серж, хотя внутри у него все кипело.
 – В следующий раз, когда мы отправимся туда, он обещал публично у всех на глазах поцеловать мам-зель в губы. И удерживать ее в своих объятиях три минуты.

В случае успеха проигравшие выплатят ему триста рублей.
 – Негодяй! – не сдержался Серж.
 Гнусное намерение возмутило Сержа до крайности. Теперь дело было даже не в чувствах, которые он испытывал к Лили. В такой ситуации любой порядочный человек обязан был защитить честь дамы. И в этом не было ничего героического.
 – Прошу тебя, – попросил Серж товарища, – не говори никому, что рассказал мне о пари.
 Через неделю офицеры вновь собрались в салоне госпожи Мэри. Серж извинился за свое поведение перед хозяйкой салона и был прощен. Госпожа Мэри разрешила ему снова бывать у нее.
 Как только появилась Лили, Серж принялся бдительно следить за Вексиным. Тот был в новых блестя-щих эполетах, ходил гусаком, и все время подмигивал товарищам, мол, глядите, как я сейчас надкушу запретный плод. И вот Вексин уверенно направился к девушке. Наглец усмехался – он уже предвкушал свой успех. Серж преградил дорогу подпоручику:
 – То, что Вы замыслили, гнусно.
 – Что Вам нужно от меня, Карпович? – вспыхнул Вексин.
 – Чтобы Вы извинились перед дамой, которую хотели обидеть, а после убрались вон.
 – Я не запятнаю свою честь извинением перед публичной девкой, – презрительно скривил губы занос-чивый аристократ.
 – Я так и думал, что ты законченный подлец, – удовлетворенно произнес Серж.
 Он демонстративно натянул на правую руку перчатку и с размаху залепил пощечину по холеной щеке Вексина, показав, что не желает пачкать рук. Аполлон схватился за лицо.
 – Ты мне ответишь! – истерично взвизгнул он. Потом повернулся к однополчанам, призывая их в сви-детели. – Если этот мерзавец пожелает остаться в живых, ему придется целовать у меня руку, стоя на коленях!
 Тут же последовал вызов. Вексин изумил всех, потребовав стреляться через платок в свежевырытой могиле. Его оловянные глаза побелели от ярости. Похоже, в эту минуту он плохо понимал, на что ре-шается.
 Перед поединком секунданты противников должны были утрясти некоторые формальности и решить технические вопросы. На это требовалось несколько дней. Серж тоже должен был привести свои дела в порядок на случай неблагоприятного исхода. А такая вероятность, принимая во внимание драконовские условия дуэли, была чрезвычайно высокой.
 Составляя прощальное письмо родителям, Серж долго искал подходящие слова, затем, написав не-сколько строк, с досадой бросал скомканный лист в мусорную корзину; вставал из-за стола и начинал раздраженно расхаживать по комнате. Все, что приходило ему в голову, звучало слишком напыщенно и глупо, будто было списано из плохого романа.
 В конце концов, промучившись до рассвета, Серж решил перед самым поединком просить своего се-кунданта корнета Штромберга как-то утешить родителей в том случае, если он будет убит. В ящике своего стола он оставил только короткую прощальную записку для той, честь которой намеревался за-щищать.
 На следующий день находящемуся на службе поручику сообщили, что его ожидает какая-то дама. Серж издали узнал Лили, и лицо его помимо воли расплылось в счастливой улыбке. Однако было за-метно, что посетительница не может преодолеть волнения: в глубокой задумчивости она прохажива-лась вдоль полосатого шлагбаума; время от времени, не обращая внимания на глазеющих на нее часо-вых, она заламывала руки…
 – Лили! – с радостным криком подбежал к девушке Серж. – Мог ли я рассчитывать…
 – Молчите! – со скорбным лицом прервала его она. – Я все знаю и приехала спасти вас. Я не хочу, что-бы из-за меня кто-то был убит. Поэтому буду умолять вашего противника, чтобы он не придавал значе-ния случившемуся. Но вы должны обещать мне, что извинитесь перед ним, если потребуется.
 Серж едва заметно улыбнулся: девушка понятия не имела, что у дворян оскорбления смываются толь-ко кровью. Карпович знал, что ни при каких условиях не станет просить прощения у негодяя Вексина. Однако трогательно переживающей о нем девушке он ответил очень мягко:
 – Не беспокойтесь, сударыня. Я обещаю вам примерно наказать этого хлыща.
 Лили покачала головой:
 – Но тогда он убьет вас! Мне рассказали, что ваш противник постоянно носит с собой тяжелую трость, чтобы укрепить руку, и ежедневно упражняется в меткости, благодаря чему без труда попадает с рас-стояния в двадцать шагов в пикового туза.
 Лили не знала, что искусство обращения с пистолетом почти не могло повлиять на исход будущей ду-эли Все должна была решить воля случая или, если угодно, Закон высшей справедливости.
 – Ну что ж, на все Божья воля, сударыня, – проговорил Серж. – Тогда я почту за счастье умереть за вас.
 Он наклонился и осторожно взял нежную ручку, чтобы слегка прикоснуться к ней губами.
 Лили посмотрела на молодого человека так, будто увидела его в новом свете. Он и вправду вдруг по-казался ей рыцарем в блестящих доспехах. «Как он хорош, – невольно подумала она. – И что я не заме-чала его раньше?»
 – И потом, – добавил гусар с озорной улыбкой, – у меня есть цыганский оберег, заговоренный от вражьей пули и булата.
 Немного подумав, Лили сняла с шеи медальон и протянула его своему защитнику.
 – Тогда возьмите еще и его. Это единственный портрет моей покойной матушки. Пусть он хранит вас.
 Серж взглянул на миниатюрное изображение. Бровь его удивленно изогнулась.
 – Как? Разве ваша матушка – не госпожа Мэри?
 – Нет. Я никогда не видела свою настоящую мать. Когда она умерла, я была еще совсем маленькой. Но верю, что она с небес наблюдает за мной и хранит от бед.
 – Благодарю вас, Лили! Обещаю послезавтра вернуть эту дорогую вам вещь в целости и сохранности.
 Дуэль должна была состояться на старом лютеранском кладбище.
 Место было безлюдным. Здесь никто не мог помешать дуэлянтам.
 В половине шестого за Сержем заехали его секунданты. Всю дорогу корнет Штромберг шутил, стара-ясь подбодрить товарища.
 Некоторое время они ехали вдоль ограды кладбища.
 Небо с самого утра было свинцово-серым, а к вечеру спустился туман. Сквозь пробоины в ограде Серж видел очертания покосившихся гранитных крестов и памятников высотой в человеческий рост. Где-то кричали вороны – протяжно и тоскливо. Словно специально для того, чтобы скрасить последние часы одного из обитателей земли, небо на короткое время вдруг расчистилось, и Серж увидел клонящееся к горизонту мягко-желтое рахитичное солнце.
 Отпустив коляску, мужчины вошли в ворота кладбища. Сумерки сгущались. Окружающая обстановка подействовала даже на неунывающего корнета – Штромберг перестал шутить и замолчал.
 Вскоре дуэлянты свернули с главной аллеи на тропу, петляющую между могил, и углубились в самую старую часть кладбища. Холодный ветер что-то неприязненно шептал в кронах столетних дубов; начал накрапывать мелкий дождь.
 Вдруг офицерам почудился женский плач.
 – Вы слышали? Что это?! – стараясь скрыть тревогу, спросил у товарищей второй секундант.
 Некоторое время мужчины напряженно вслушивались в окружающую тишину, но слышали лишь ше-лест ветра в кронах деревьев.
 – Должно быть, показалось, – с явным облегчением произнес второй секундант.
 Штромберг с досадой посетовал:
 – Жаль, дуэльный кодекс запрещает Бахуса. А то бы я, как перед кавалерийской атакой, предложил вам, друзья мои, несколько глотков бодрящего напитка.
 И вдруг очередной порыв ветра донес до офицеров длинные рыдания, превратившиеся в сплошной вой. Сержу показалось, что он видит чей-то силуэт саженях в тридцати   левее – за высокой надгробной скульптурой плакальщицы. У него мурашки побежали по спине.
 Тоже вглядываясь в ту сторону, откуда доносился леденящий вой, Штромберг предположил:
 – Какая-нибудь вдовушка убивается над свежей могилкой. – Заметив, как побледнел его товарищ-секундант, он с укором сказал: – Держи фасон, Миловидов! Думай лучше о том, в чьих объятиях эта вдовушка скоро утешиться.
 Однако Серж видел по лицам товарищей, что загадочные рыдания показались им крайне дурным зна-ком. У него самого заныло сердце. Душу поручика охватил невыносимый, тоскливый ужас – и Карпо-вич едва сдерживался, чтобы не удрать без оглядки от этого места. Никогда еще Серж не чувствовал себя так скверно перед опасным испытанием. Он очень стыдился своей слабости и изо всех сил старал-ся, чтобы товарищи ничего не заметили, – даже начал насвистывать бодрый марш.
 Мужчины петляли между просевшими могильными холмами и покосившимися крестами, уходя все дальше от главной аллеи. Из мрачной задумчивости молодого человека вывели чьи-то голоса. Серж и его секунданты подошли к частично обрушившейся кладбищенской ограде, к которой вплотную при-мыкал пустырь. По ту сторону кирпичной стены их уже ждали.
 Сразу пришло спокойствие. Так было всегда: стоило Сержу поставить ногу в стремя или почувство-вать в руках оружие, как он успокаивался и сосредотачивался на деле.
 Карпович замедлил шаг, подходя к противникам без страха и волнения.
 Помимо Вексина и его секундантов на месте поединка присутствовал полусонный доктор, который ежился на ветру и неодобрительно поглядывал на молодых сумасбродов, из-за которых должен был торчать в этом скверном месте. Двое кладбищенских могильщиков, которые, не задавая лишних вопро-сов, выкопали яму для приезжих господ, уже получили свою плату и ушли.
 Доктор сразу объявил, что желает сверх положенного ему гонорара получить еще по сто рублей с каж-дого из дуэлянтов на тот случай, если придется оперировать кого-то из них. Один из офицеров тут же вручил ему несколько ассигнаций. После этого секунданты занялись оружием. Еще утром они съездили в лавку к купцам Куракиным и приобрели у них превосходный дуэльный гарнитур. Стреляться против-никам предстояло из кухенрейтеров. Открыв ящик с новенькими пистолетами, секунданты еще раз внимательно и сосредоточенно стали рассматривать их вороненые граненые стволы. «Один из них, возможно, ранит или убьет меня», – подумал Серж.
 Согласно условиям дуэли, секунданты зарядили только один пистолет из двух. Оружие должен был распределить жребий.

Стемнело. Секунданты зажгли факелы и воткнули их в землю. Пламя осветило небольшое пространст-во с черным провалом в центре. Именно в него предстояло спуститься стрелкам. Яма выглядела мрачно и зловеще, а происходящее слишком напоминало приготовление к казни.
 Как того требовал порядок, секунданты в последний раз предложили противникам примириться:
 – Господа, вы достаточно продемонстрировали свою храбрость, согласившись драться на таких ис-ключительных условиях. Объяснитесь же и пожмите руки.
 Вексин заносчиво повторил свое требование:
 – Пусть он опустился на колени и попросит прощения, – но руки его едва заметно тряслись.
 К Сержу подошел Штромберг:
 – Плохо дело, брат, – вполголоса сообщил он. – Этому Аполлону Бельведерскому пришел козырь. Или извинишься перед этим снобом, или «La commedia `e finita»  .
 – Извольте, я готов, – повернувшись к секундантам, громко произнес Серж.
 Офицеров его заявление сперва удивило, а потом вызвало брезгливый интерес: похоже, им предстояло увидеть редкий спектакль.
 – Господа, – поспешно попытался смягчить условия «капитуляции» Штромберг. – Пусть мой довери-тель просто извинится перед подпоручиком. Этого будет довольно.
 – Нет, – твердым уверенным голосом отрезал Вексин, упивающийся своей властью. – Только на коле-нях! И пусть поцелует мою руку. Только тогда я его прощу.
 – Хорошо, я это сделаю, – спокойно повторил Серж. – Но тогда и Вам, Вексин, придется на коленях извиняться перед девушкой, которую Вы собирались обидеть, бесчестный Вы человек. Если такие ус-ловия приемлемы, – что ж, извольте, я готов встать перед Вами на колени.
 – Мне не о чем больше говорить с этим господином! – сухим и сдавленным голосом произнес Вексин, глядя на секундантов.
 Идея примирения испарилась. Секунданты предложили противникам быстро составить короткие за-писки о самоубийстве, чтобы снять подозрения с того, кто выйдет живым из предстоящего поединка. После этого один из офицеров объявил:
 – Прошу в могилу, господа. И да поможет вам Бог!
 Серж на всякий случай простился с товарищами, снял сюртук, оставшись в одной рубашке, взял пис-толет и направился к яме. Пахло сырой землей, под ногами хлюпала жидкая грязь, холодный осенний ветер раздувал тонкую полотняную рубашку юноши, заставляя его мерзнуть. Противники одновремен-но взвели курки пистолетов и взялись левыми руками за противоположные концы носового платка. Каждый нацелил дуло своего пистолета в грудь врага. Хотя корнет Карпович уже знал, что в его писто-лете нет пули, он не мог даже прикрыться свободной рукой – такими были правила этого вида дуэли. Через мгновение для Сержа все должно было закончиться: выстрел в упор практически не оставлял шансов.
 Один из секундантов, стоящий на краю могилы с факелом в руке, подал сигнал, и Серж машинально нажал на спусковой крючок. Оглушительно грохнул выстрел, юношу ослепила яркая вспышка. Одно-временно он почувствовал удар в грудь – и упал на спину. Сержу показалось, что его ударил по груди огромный кузнечный молот. Его тело буквально парализовала острая «черная» боль, дыхание остано-вилось. Серж не мог произнести ни слова – лишь пытался вдохнуть, но получалось только хрипеть. Над его головой прозвучал обрадованный голос:
 – Я убил его!
 Свет от факелов не достигал дна ямы, так что Вексин и стоящие на ее краю секунданты не могли ви-деть лица поверженного человека.
 – Этого и следовало ожидать, – сердито проворчал доктор. – Не следовало отпускать этих мужиков-могильщиков. Кто теперь будет вытаскивать труп и тащить его до коляски? Кого-то надо было взять для грязной работы.
 – А вы, доктор, – обратился к врачу один из секундантов, – не соблаговолите – ка спуститься, чтобы удостовериться, что ваш клиент действительно мертв. Вам за это заплатили.
 – А вы мне не указывайте, – огрызнулся доктор. – Меня никто не предупредил, что придется по ямам лазить. Поэтому я не взял галоши. Да и чего лезть. И так ясно, что с такого расстояния этот молодец вышиб бедняге сердце и большую часть внутренностей.
 – Господа! – взял слово Штромберг; голос его звучал торжественно и печально. – Погибший был слав-ный малый. Умел держать фасон. Жаль его… Надо помянуть душу вновь преставившегося раба Божье-го Сергея. Кто желает, господа? Подходите – у меня тут с собой немного коньячку и колбаска есть.
 Открученная крышка негромко звякнула о металлическую флягу. Люди, стоящие над могилой Сержа, негромко разговаривали, поминая его, и втайне радовались тому, что не они сейчас лежат на дне. И все говорили о Карповиче в прошедшем времени: «Да, славный, славный, отчаянный был гусар! И смерть принял, как подобает…»
 – Господа, угощайтесь, – распоряжался Штромберг.
 Серж и сам удивлялся тому, что может слышать происходящее рядом. У него даже мелькнула мысль: «А не стал ли я теперь одним лишь эфирным духом, покинувшим бренное тело?» Впрочем, сильная боль в груди свидетельствовала, что пока еще он жив, хотя ранен, возможно, смертельно.
 – Ах какие славные анекдотцы мы устраивали с ним, – вздохнул второй секундант Сержа. – Все мы сегодня бодримся, а завтра вот так…
 Сержу странно и неприятно было слушать собственную панихиду, лежа в собственной могиле. Но главное – омерзительно было лежать в липкой жиже, да и боль в груди несколько мешала.
 – Эй! – позвал он. – Помогли бы, что ли…
 Воцарилась тишина. Воскресший покойник изумил всех. Однако после короткого замешательства дру-зья помогли Сержу выбраться из могилы. Доктор стащил с него рубашку, и взглядам присутствующих предстала причина удивительной неуязвимости поручика. Пуля попала прямо в медальон Лили, рас-плющила его и уничтожила портрет – что весьма огорчило Сержа. Штромберг даже упрекнул товари-ща:
 – Стыдись, Карпович! Такой банк сорвал, и на какую-то боль внимание обращаешь.
 Вексин попытался добиться права на новый выстрел. По его словам, в том, что на противнике оказа-лась неоговоренная в правилах защита, являлось грубым нарушением дуэльного кодекса. Но даже его собственные секунданты воспротивились.
 – Даже если на самом закоренелом преступнике в момент казни через повешение рвется веревка, его лечат и отпускают, – объяснил один из товарищей Вексину. – Значит, Бог желает, чтобы человек жил.
 – Вы должны были ощупать его перед поединком. Вы пренебрегли своими обязанностями, – упрекал подпоручик своих помощников.
 Но от него отмахивались, как от надоедливого насекомого. Все, кроме Вексина, радовались такому ис-ходу дела. Тогда Аполлон стал угрожать Сержу:
 – Не думайте, что мы квиты. Вы еще дорого заплатите за нанесенное мне оскорбление. Я отомщу вам.
 На обратном пути они вновь услышали странный вой, леденящий душу. На этот раз разогретый спирт-ным корнет Штромберг решил выяснить, в чем дело. Он взял пистолет и отправился на загадочный крик. Его не было минут десять. Вернувшись, корнет продемонстрировал товарищам самодельное при-способление-ревун: пустую консервную банку с наклеенными на нее полосками плотной бумаги. Когда в банку дул ветер, она издавала громкий завывающий звук. Похоже, ветряк повесили какие-то шутни-ки, а может, и кладбищенские сторожи – чтобы отогнать птиц.
 Через несколько часов на квартире у Штромберга собрались все участники дуэли, кроме Вексина. Офицеры праздновали второе рождение Карповича. Пили горячий глинтвейн. Так как дам в комнате не было, Серж сидел обнаженным по пояс, чтобы все могли видеть внушительный синяк от попавшей в него пули. Поднимая бокал с шипучим вином за здоровье «счастливчика», Штромберг уважительно рассматривал расплющенный медальон.
Глава 11
 Как Карповичу страшно было прийти к Лили после поединка! Ведь уничтоженный пулей портрет ее матери был единственным… И молодой человек не знал, как возлюбленная отреагирует на эту невос-полнимую потерю.
 Встречая его, Лили сияла:
 – Как я рада видеть вас! Мы все молились за вас всю ночь.
 Серж заметил, что глаза у девушки покраснели и припухли. Вздохнув, он вынул из кармана медальон:
 – К сожалению, я не сберег драгоценную вещь, которую вы мне доверили. Но только благодаря ей я теперь стою перед вами.
 Когда изувеченный медальон лег в ладошку девушки, глаза ее расширились от ужаса.
 – Теперь я понимаю, что значит быть на волосок от смерти, – произнесла она очень серьезно. – По-верьте, теперь медальон стал мне еще дороже.
 Из недавней персоны нон грата Серж сделался самым желанным гостем в доме, где жила Лили. При-чем все, включая саму хозяйку заведения, стали относится к нему почти по – родственному. Серж при-обрел в этих стенах статус «друга семьи». Когда он приезжал, Лили оставляла все дела и занималась только им. Корнет Карпович был невыразимо счастлив проводить каждую свободную минуту рядом с любимой. Правда, первое время Серж опасался, что возлюбленная переменилась к нему только лишь из благородства. Откровенно объясниться с ней он долго не решался, сам удивляясь своей застенчивости.
 Но однажды это случилось. Серж и Лили гуляли по парку и остановились возле пруда покормить ле-бедей. Девушку позабавило то, как приплывшая стая уток крадет угощение у грациозных лебедей. Серж с нежностью наблюдал за Лили, которая бегала по берегу и звонко хохотала. Сейчас она казалась ему совсем юной – почти девочкой, смешливой, подвижной и трогательной. Хотя пред чужими юная красавица представала холодной и величественной, будто Снежная королева. Некоторые даже считали ее прагматичной золотоискательницей. Сержу приходилось слышать разные мнения о Лизе. Например, ходили слухи, что она ездит одна с мужчинами в загородные рестораны; что госпожа Мэри готова кому угодно продать свою воспитанницу, но только за большие деньги; и что сама Лили мечтает только о том, чтобы поступить на содержание к какому-нибудь миллионщику. Сержу даже называли имя пред-полагаемого «покупателя» – железнодорожного магната барона фон Кнопса. Однако корнет Карпович считал эти слухи чепухой настолько вздорной, что они его даже не оскорбляли. Он уже успел доста-точно узнать Лизу. Она казалась ему образцом чистоты, и он не понимал, как можно усомниться в бла-городстве ее помыслов.

– Я люблю вас, – собравшись с духом, заговорил Серж. – В прошлый раз вы назвали меня позером. Что мне сделать, чтобы вы поверили в искренность моих слов?
 Лиза взяла его за руку – раскрасневшаяся, улыбающаяся – и ответила очень просто:
 – Вам ничего больше не надо доказывать, Сереженька. Любовь не нуждается в доказательствах. Я чув-ствую ее сердцем.
 – Тогда я прошу вашей руки.
 – Раньше я опасалась замужества. Мне казалось ужасным, что женщину вписывают в паспорт мужчи-ны, как некое приложение к нему. Сознание того, что в случае неудачного брака из этой западни нико-гда не вырваться, повергало меня в отчаяние. Дух мой жаждал свободы… И только любовь переменила мои взгляды. Я отвечу вам, но прежде вы должны получить согласие своих родителей. Ведь узнав, кто я, они, быть может, не захотят такой невестки.
 – Но я! – Серж порывисто бросился к возлюбленной.
 Однако девушка остановила его – лукаво улыбнувшись, она прикоснулась пальчиком к своим губам:
 – Тс! Счастье – робкая птица, его легко спугнуть. Чтобы поймать его, нужно подкрадываться осторож-но.
 В этот же день Серж сообщил родителям о своем решении, ничего не утаив. Он рассчитывал на пони-мание самых близких и родных людей.
 «Я знаю, – писал он, – что вы мечтаете видеть меня успешным в карьере, и многим пожертвовали ради этой цели. Но чины и успех в обществе не даруют мне и тысячной доли того счастья, которое я получу, заключив союз с девушкой, которую люблю всею душой. Судьба была несправедлива к ней от рожде-ния, поместив ее среди людей презренной профессии. Но даже здесь она смогла сохранить душевную чистоту и природное благородство. Я уверен, что при знакомстве Лиза произведет на вас самое благо-приятное впечатление. Поэтому, если вы действительно желаете мне добра, благословите на брак с ней».
 Ответ пришел через два месяца. К большому разочарованию Сержа, родители категорически были против его женитьбы на простолюдинке, которая к тому же оказалась кокоткой. Слово «проститутка» родители не писали, так как были хорошо воспитаны. Судя по письму, мать была особенно против та-кого мезальянса. Как примерный сын, Серж обязан был общаться только с девушками их круга, то есть с теми, чьи кандидатуры были одобрены Елизаветой Павловной. Следуя таким фарватером, вполне можно было со временем сделать хорошую партию  .
 Но Серж не видел выгоды в жизни без любви.
 – Ну что ж, в конце концов, они правы, – спокойно проговорила Лиза, когда юноша прибежал к ней с письмом. – Из-за меня вы погубите свою карьеру. Но мы ведь можем остаться хорошими друзьями, верно?
 – Я, конечно, люблю своих родителей, – ответил ей Серж. – Но если они не хотят меня понять, я пойду им наперекор. Мы сможем прожить и без их поддержки. Я уж решил, что оставлю службу. Мы уедем отсюда – вдвоем, туда, где нас никто не знает. Начнем все с чистого листа. Если потребуется, я готов стать секретарем у какого-нибудь фабриканта, учителем в сельской школе или даже дровосеком. Я не боюсь никакой работы.
 – Но вы говорили, что вы всегда хотели быть военным. Нельзя изменять своей мечте.
 – А предавать любовь – можно?
 Лиза задумалась. Давным-давно одна из девушек, работающих у госпожи Мэри, рассказала ей исто-рию ее покойной матери. Бедняжка погибла, доверившись офицеру, который в итоге жестоко обманул ее. Лили хранила пожелтевшую записку того офицера, в которой он звал ее мать бежать с ним. Серж говорил весьма похоже…
 – Если я вам не безразличен, – искренне и горячо продолжал гусар, – если вы тоже любите меня, то должны принять мое предложение. Разве можно позволить условностям этого пошлого ханжеского ми-ра убить настоящую любовь? Мы оба когда-нибудь будем сожалеть о совершенной ошибке, если сей-час станем думать не о своих чувствах, а о блеске всевидящих лорнетов в руках блюстителей общест-венной морали.
 От мысли о судьбе матери Лизе стало не по себе. Нет, сейчас она была не готова ответить этому муж-чине.
 – Мне надо подумать, – проговорила она наконец. – Только прошу вас – не торопите меня с ответом. Пока я не сообщу вам свое решение, можете по-прежнему бывать у нас. Права быть моим другом вас никто не может лишить.
 Прошел месяц. Серж продолжал ежедневно ездить к Лизе. И каждый день надежда услышать долго-жданное «да» от дорогого человека испарялась, оставляя горький осадок в душе. Серж не мог понять, почему девушка не решается, и оттого снова стал страшно ревновать любимую к окружавшим ее муж-чинам. Мысль о том, что она может предпочесть или уже предпочла ему кого-то другого, сводила Сер-жа с ума. Особенно он ревновал Лизу к барону фон Кнопсу. Да, тот был стар, зато чудовищно богат и, судя по всему, умел привлекать женщин блеском своего золота. Ревность жгла и терзала Сержа, когда он воображал подругу в объятиях этого липкого старикашки.
 И однажды накопившееся раздражение выплеснулось. Серж упрекнул Лизу в том, что она медлит с ответом, ибо ей нравится жизнь кокотки, окруженной многочисленными почитателями:
 – Вас пугает нищая жизнь с человеком, лишенным наследства.
 А ведь в тот момент Лиза уже почти решилась довериться Сержу. Но прежде ей надо было получить надежную профессию, чтобы не быть обузой мужу в их будущей совместной жизни. Втайне от всех Лиза поступила на трехмесячные курсы счетоводов-стенографисток, зная: как только у нее в руках бу-дет диплом, они с Сержем смогут уехать. Но гордость не позволяла Лизе оправдываться. Сердце де-вушки мучительно ныло, но она холодно ответила Сержу:
 – Вы можете думать обо мне, что вам угодно. Но оскорблять меня вы не смеете. Я этого не заслужила.
 – Лиза! – в тоске и страхе воскликнул Серж.
 – Ни слова больше! – тотчас же прервала его Лили. – Или вы обещаете мне, что не станете впредь уст-раивать мне сцен, или сию минуту услышите от меня отказ.
 Серж смиренно кивнул и тотчас ушел.
 Последующие несколько дней Лиза продолжала держаться с ним холодно. Серж страшно переживал, не спал ночами. Иногда он поглядывал на коллекцию пистолетов, развешанную по стенам его комнаты. А ведь прежде корнет Карпович считал себя сильным человеком! Теперь же временами ему казалось, что засунуть себе в рот пистолетный ствол и нажать на спусковой крючок – это отличный выход из по-ложения.
 На какое-то время Серж перестал ездить в салон госпожи Мэри, решив, что перестал быть приятен Ли-ли. Но совсем не видеть любимую он не мог. Серж часами торчал в арке перед подъездом дома Лили, ожидая, что девушка вместе со служанкой отправится в город по каким-нибудь своим делам. Так заяд-лый игрок, не имея денег сделать ставку, все равно приходит к казино или ипподрому, чтобы дышать атмосферой азарта.
 Рядом находился дешевый трактир. Оттуда время от времени выходили подвыпившие мужики и забе-гали в арку. Справляя малую нужду, они насмешливо поглядывали на хорошо одетого молодого бари-на, что-то высматривающего в доме напротив. Но Сержа не задевали шутки мужиков; он не обращал внимания на запах мочи. Все, что происходило вокруг, вообще его не трогало. Его волновала только одна мысль: когда же наконец появится Она.
 Через неделю такой пытки Серж снова позвонил в заветную дверь. И Лиза обрадовалась ему:
 – Как хорошо, что вы пришли. Наверное, вы почувствовали мои мысли. Я даже послала служанку за вами.
 Девушка взяла гостя за руку и потянула за собой. По дороге она постоянно прислушивалась и огляды-валась, словно опасаясь кого-то. Когда они оказались вдвоем в комнате Лизы, Серж удивленно спро-сил:
 – Что случилось?
 Лили рассказала, что случайно подслушала разговор госпожи Мэри с каким-то подозрительным типом. Раньше она никогда не видела этого мужчины. Пришелец уговаривал хозяйку дома свиданий за боль-шие деньги поучаствовать в устранении одного человека. По плану злоумышленника, жертву должны были заманить в публичный дом и здесь с нею и расправиться.
 – Откуда-то этот тип прекрасно осведомлен о наших порядках, – озадаченно рассказывала Лиза. – Хо-тя я его никогда раньше не видела среди наших клиентов.
 Таинственному визитеру было известно, что обычно гостям заведения предлагают вино и фрукты. Он просил госпожу Мэри подмешать яд в еду или питье интересующей его персоны и предлагал за это три тысячи рублей.
 – И она согласилась, – кивнул Серж.
 Лиза сердито взглянула на него.
 – Мама слишком умна и хитра, чтобы идти на каторгу. Она сказала, что знает господина, о котором идет речь. Он, мол, уже бывал у нас прежде, и девушки запомнили его как очень осторожного человека, который ест и пьет только то, что приносит с собой.
 – И злодей поверил?
 Лиза кивнула.
 – Тогда этот тип осмотрел все номера и приказал разместить интересующее его лицо в так называемой мягкой комнате. Она у нас предназначена для любителей особых развлечений, обожающих, когда их бьют плеткой. Стены там обиты мягким материалом, чтобы снаружи не было слышно, что происходит внутри.
 – Кто-то еще об этом знает?
 – Нет. Я предложила матушке обратиться в полицию. Но она нынче в ссоре с квартальным. И кроме того, она боится мести дружков этого типа.
 – Где находится жертва? – вскочив, спросил Серж. – Надо срочно предупредить этого человека!
 У гусара при себе не было никакого оружия. Лиза принесла Сержу трость со свинцовым набалдашни-ком, забытую кем-то из гостей.
 Он был из тех, кто, располагаясь на ночлег, всегда кладет под подушку револьвер. Этот высокий и ху-дой мужчина с энергичным лицом был похож на англичанина – или на кого угодно еще, ибо в совер-шенстве владел искусством перевоплощения. На багдадском рынке его знали как веселого, общитель-ного и безукоризненно говорящего по-арабски торговца фруктами Али аль-Джафари, в индийском Бомбее – как владельца рыбачьей шхуны Эмана Шетти. Племя бедуинов, кочующее к востоку от Суэц-кого канала, считало его своим братом. А несколько десятков малайских паломников, которых он спас от голодной смерти в одном восточном порту, поминали его в своих молитвах. Их, путешественников, совершающих хадж, ограбил и высадил на берег негодяй-капитан. А потом появился неизвестный спа-ситель-араб в белых одеждах и дал им денег на еду и дорогу. После этого один старик малаец сказал незнакомцу: «Милосердный человек самый близкий друг Аллаху. Мне кажется, что ты праведный че-ловек и дело твое угодно Богу».

Дар-эс-Салам – германскую колонию в Восточной Африке – этот мужчина посетил в качестве коррес-пондента старейшей берлинской газеты «Берлинер абендблеттер». Быстро сведя знакомство с офице-рами – аристократами германского военного флота, респектабельный газетчик смог беспрепятственно наблюдать строй их боевых кораблей в одной из лучших гаваней Африки.
 Почти полгода он выполнял особое задание Министерства иностранных дел, обеспечивая безопасность русской дипломатической миссии в Пекине. А чтобы не вызывать подозрений у местных национали-стов-заговорщиков, собирающихся на свои сходки на монгольском рынке, примыкающем к посольско-му кварталу, этот мужчина выдавал себя за слепца-попрошайку.
 Потом он долго жил в Персии под видом местного врача (благо, он когда-то изучал медицину в Вен-ском университете). Там к нему охотно обращались местные стареющие богачи и придворные чинов-ники вплоть до шахского визиря, желавшие, чтобы доктор-чудодей «сделал их молодыми и толстыми». В благодарность пациенты откровенно делились с эскулапом нужной ему информацией.
 Затем мужчина отправился туда, куда еще не ступала нога европейца. Все предыдущие попытки при-никнуть в эти неразведанные земли заканчивались трагически. Посланные в дальнюю разведку воин-ские команды и казачьи сотни бесследно исчезали в диких горах и песках непроходимых пустынь, гиб-ли от кривых мусульманских сабель. Но этому мужчине удалось совершить невозможное. В одиночку, выдавая себя за странствующего татарского муллу, он пересек враждебные земли среднеазиатских ханств. Этот мужчина выполнял секретное задание Генштаба русской армии. Правящие круги Россий-ской империи претендовали на Индию – самую драгоценную жемчужину британской короны. Усили-валось русско – британское противостояние в Средней Азии и на Ближнем Востоке, так называемая Большая игра. Для успешной экспансии русскому командованию было необходимо разведать надеж-ный путь через земли враждебных ханов Средней Азии, Афганистана и Ирана.
 Большинство местных относились к европейцам как к врагам. Любого немусульманина ожидала дол-гая и мучительная смерть. А после того, как войска генерала Черняева взяли Ташкент, ханы Бухары и Хивы объявили джихад всем русским. Много раз этот мужчина оказывался на пороге смерти. Зато это путешествие позволило ему собрать массу бесценной информации. Он передал личное послание рус-ского государя эмиру Афганистана. Эмир даже пообещал поддержать русских, если они выступят про-тив британцев: послать им на помощь пуштунские отряды и элитную верблюжью артиллерию.
 Но на обратном пути разведчика все же разоблачили. От смерти его спасла лишь снисходительность местного правителя, которого позабавил дерзкий маскарад чужеземца. Этот мужчина прожил в Хиве два года – рабом. Его отпустили из плена вскоре после хивинского похода русских войск под командо-ванием оренбургского военного губернатора Перовского.
 Примерно год назад он переключился с задач внешней разведки на борьбу с внутренними врагами го-сударства и сразу убедился, что в жестокости и хитрости его новые противники не только не уступали коварным сынам Востока, но часто даже превосходили их. Так этот мужчина стал полковником Игна-товым.
 Тридцативосьмилетний полковник был холост, ибо большую часть жизни провел вдали от родины, выполняя секретные задания или участвуя в военных походах. Ему просто некогда было искать спут-ницу жизни. Естественную мужскую потребность он утолял с продажными женщинами. Его сегодняш-няя партнерша была удивительно хороша собой и, видимо, весьма искусна в постели. Полковник пред-вкушал райскую ночь, но прежде он должен был встретиться со своим агентом. Публичный дом – луч-шее место для тайной встречи. Если даже по дороге сюда информатор случайно попадется на глаза ко-му-нибудь из своих соратников по революционному подполью, его вряд ли в чем-то заподозрят. Любой мужчина легко поймет другого, если увидит его на пороге борделя. Так что все шло по плану.
 Полковник Игнатов с удовлетворением вспомнил утренний разговор с директором Департамента по-лиции.
 – Признаюсь, я долго не понимал ваших методов, – сказал ему начальник. – Но теперь могу сказать, что впечатлен. И даже ставлю вас в пример многим. Вот, говорю, смотрите, как можно достигать впе-чатляющих успехов, не распыляя сил.
 Полковник коротко кивнул. Действительно, за короткий срок работы в Охранном отделении он создал небольшое, но очень боеспособное мобильное подразделение. Официально оно фигурировало в доку-ментах как «Отделение в составе Департамента полиции». В неофициальных же разговорах о нем обычно упоминали как о летучем отряде полковника Игнатова. Помимо контрразведки и борьбы с ино-странными шпионами, подчиненные полковника занимались революционными группами, которые бы-ли серьезной угрозой для государства.
 За короткое время полковник успел неплохо изучить этот мрачный мир. Да, многие восхищались тер-рористами. Убийцы великих князей и министров становились настоящими кумирами молодежи. Лите-ратура благодаря гениальным или просто модным авторам типа Некрасова, Тургенева, Степняка – Кравчинского и Войнич превратила революционный террор в модное явление андеграунда. В массовое сознание был внедрен крайне привлекательный образ борца за справедливость, жертвующего жизнью ради счастья всех остальных.
 Но этот зазеркальный мир был перенасыщен подлецами. Рекрутированные в революцию романтики, как правило, быстро погибали или попадали на каторгу. Возможно, именно поэтому среди профессио-нальных революционеров со стажем почти не было идейных борцов, людей порядочных и честных, преданных идее до самоотречения. В основном революционное сообщество состояло из неудачников, истериков, беспринципных психопатов, людей порочных, ненавидящих всех и вся, жаждущих безде-лья, денег и власти. Ради этих целей они готовы были заложить душу, предать друзей, пойти на любую сделку с собственной совестью. И уж конечно, их в наименьшей степени интересовало построение иде-ального общества – земного рая, который был описан в их прокламациях.
 Впрочем, среди профессиональных революционеров попадались и злые гении, сумевшие превратить кровавый террор в очень прибыльный, как говорят американцы, бизнес.
 Полковнику и его людям удалось завербовать троих из руководства боевого крыла партии «Народная воля». Благодаря информации, вовремя полученной от этих осведомителей, контрразведчики сорвали несколько крупных террористических актов и арестовали многих активных членов подрывной органи-зации.
 С одним из этих троих полковник и встречался сегодня. Информатор пообещал – разумеется, небес-платно – сдать секретной полиции семерых своих товарищей, которых ожидала виселица или пожиз-ненная каторга.
 Впрочем, полковник умел уважать противника и чрезвычайно дорожил своим лучшим агентом. Он считал его главной своей удачей – настоящим бриллиантом. Вначале, при знакомстве, Игнатов назвал завербованного революционера Жокеем – за любовь к скачкам. Но со временем непосредственный ку-ратор суперагента изменил его оперативный псевдоним. Теперь в картотеке Департамента полиции – в той ее части, где размещался архив с особо секретными документами, именуемый здешними сотрудни-ками «Книгой живота», – этот агент именовался Трой. Даже здесь, в святая святых штаб-квартиры сек-ретной полиции, личные дела нескольких самых ценных провокаторов хранились в особом круппов-ском   сейфе. Получить доступ к этим досье можно было только с личного разрешения директора Де-партамента полиции. Чтобы открыть сейф, два высокопоставленных чиновника должны были одновре-менно вставить ключи в его замки.
 Трой был одним из лидеров террористической организации «Народная воля»  . За свои услуги он по-лучал шестьсот рублей в месяц, а когда выезжал по делам своей партии за границу – еще и тысячу франков на расходы. Больше ни у кого из осведомителей не было такой высокой ставки. Но Трой был уникальным: ловким, умным, харизматичным провокатором. Соратники по борьбе считали его идеалом неподкупности и преданности идее и звали двуличного террориста Маратом – в честь одного из лиде-ров Французской революции, отличавшегося крайним фанатизмом и неподкупностью.
 Товарищи всецело доверяли Трою. И он ни разу не вызвал их подозрений. На партийных съездах та-лантливый оратор бил себя в грудь, обвинял царский режим во всяческих преступлениях, давал советы товарищам на местах; разрабатывал план действий, настаивал на самом безжалостном терроре. Он все-гда находился в гуще борьбы. Трой лично руководил многими покушениями. Ему нравилось убивать людей. И уж конечно, он не был трусом. Нервы у него были железными. Много раз его могло в клочья разорвать взрывчаткой «динамитного жилета». Товарищи отговаривали Троя перевозить взрывчатку на себе, считая, что руководитель обязан беречь свою ценную жизнь.
 На самом деле Игнатов не до конца понимал, что двигало этим загадочным человеком: стремление к деньгам, невероятная страсть к игре со смертью или что-то другое?
 Трою были известны все имена и явки. Но он сдавал полиции своих друзей, только когда это было вы-годно ему самому. Игнатов начал подозревать, что Трой ведет собственную игру. Террор и провокатор-ство приносили Трою огромные дивиденды. Как один из лидеров революционного подполья, он кон-тролировал большую часть пожертвований на организацию новых терактов – деньги давали богачи, со-чувствующие революционерам. Средств, полученных из партийной кассы и от охранки, Трою хватало на то, чтобы купить и содержать дом в Ницце и нескольких любовниц в России и за границей, кутить в дорогих ресторанах Парижа и регулярно ездить в Монако и Баден-Баден, где пламенного аскета-революционера знали как завсегдатая фешенебельных казино. Часто наезжая из-за границы в Россию, Трой снимал для любовных утех только генеральские апартаменты в первоклассных гостиницах и меб-лированных комнатах. Поистине он открыл для себя золотую жилу…
 Полковник сверился с часами. Агент задерживался. Игнатов закурил папиросу и присел на край подо-конника. «Трой – хитрая лиса, – размышлял разведчик, – его интуиции можно только позавидовать. И если он не пришел, значит, почувствовал опасность».

Внимание Игнатова привлек странный человек в мужицкой шапке из заячьего меха и в толстом кожа-ном переднике поверх овчинного тулупа. Он катил перед собой тележку и громкими криками созывал уличных котов. Из своей тележки мужик вытаскивал куски печенки и бросал их пронзительно мяу-кающим попрошайкам, которые десятками сбегались на запах угощения. Игнатову было непонятно, что происходит, но от этого становилось еще любопытнее. И вдруг полковника озарило: коты были крысоловами! За это их и кормили хозяева соседних мясных лавок и кабаков!
 Это был знак. «Крысоловами» у террористов назывались охотники на провокаторов – убийцы-чистильщики. В своих странствиях Игнатов несколько раз получал подобные предупреждения от не-бесного ангела-хранителя.
 Мужчина выбросил недокуренную папироску в открытую форточку и в раздумье прошелся по комна-те. «Надо немедленно покинуть этот дом», – говорил ему внутренний голос. Однако полковник медлил. Мысль о шикарной женщине, которая готова явиться в эту комнату по первому его желанию и лечь с ним в постель, туманила его обычно холодный разум. Стоит ему остаться, и он получит возможность гладить обнаженное великолепное тело, сжимать упругие груди, целовать фарфоровые плечи и лебеди-ную шею, обнимать осиную талию, жадно охватывая широкие бедра, и видеть, как бесстыдно распахи-ваются навстречу стройные ноги, чтобы открыть ему путь в вожделенное лоно…
 Напали внезапно – полковник был в постели. Его партнерша только что вышла – вроде как в уборную. И тут же в комнату заскочили трое молодчиков. Полковник метнулся к оружию, но револьвера не бы-ло. Продажная девка прихватила кольт с собой.
 Один из бандитов прыгнул на полковника – и получил в живот ногами. Другого Игнатов опрокинул сильным ударом в лицо. Но следующий бандит сцепился с разведчиком. Несколько раз перекувырнув-шись, мужчины упали с кровати. Видимо, в этот момент к Игнатову подкрался сзади четвертый напа-дающий и ударил его по голове чем-то тяжелым.
 Очнулся полковник связанным по рукам и ногам. Он лежал на полу, а над ним стояли четверо его про-тивников. Страшно ломило затылок. Некоторое время мужики молча и хмуро разглядывали врага. Один из налетчиков – худой, но жилистый – прижимал окровавленный платок к сильно распухшему носу.
 – Здоров, сука! – гнусаво сказал он. – Нос мне сломал! Сейчас я тебе за это в глаз выстрелю, сволота!
 – Поостынь, Михей, – буркнул ему мускулистый дядька, одетый в широкий рыбацкий свитер.
 Широкоплечий, с толстой красной шеей, с закрученными усами, он одновременно напоминал цирко-вого борца и морского волка. Похоже, он был главным. Однако несколько минут назад этот здоровяк получил от полковника удар в пах и теперь тоже злился на полицейского.
 – Кому говорю: убери пушку! Мы же договорились без лишнего шума все делать. И потом, сперва на-до его выпотрошить, – и обратился к Игнатову: – Имей в виду, жандармская морда: если сейчас же не расскажешь нам, кого ты тут поджидал, мы тебя на куски порежем и в твой департамент несколькими посылочками отошлем.
 – Верно говоришь, Аркаш, – повеселел худой, затыкая револьвер за ремень. – Отправим им голову ва-шего благородия, чтоб было, что в гроб положить да под оркестр схоронить.
 – Я ничего не скажу, – коротко ответил полковник.
 Не теряя времени, боевики приступили к делу.
 Один из них задавал Игнатову вопрос, а второй слегка колол его ножом в самые болезненные места, когда не дожидался ответа. Вряд ли допрос продолжился бы долго. Среди пытающих не оказалось опытного палача – и вскоре Игнатов должен был бы истечь кровью.
 И тут в комнату ворвался какой-то парень и начал яростно избивать злодеев тяжелой тростью. Муску-листый громила в этот момент сидел на корточках перед пленником. Он только успел поднять лицо на влетевшего юнца и тут же закатил глаза, захрипел, начал заваливаться на бок. Из ноздрей его полилась кровь. Сильным ударом тяжелого свинцового набалдашника Серж проломил главарю череп. Это реши-ло исход схватки. Потеряв старшего, налетчики растерялись. Один из них выхватил из кармана писто-лет. Серж тут же обрушил палку на его предплечье. Лицо бандита изменилось, пистолет вывалился из его руки. Михей, бандит со сломанным носом, получил удар ручкой трости в лицо.
 – С меня хватит, – отчетливо произнес он, отполз в угол и уселся там, не помышляя о бегстве или со-противлении.
 Третий бандит, вскрикнув, выбежал из номера. Серж бросился за ним. На черной лестнице боевик не-сколько раз выстрелил в преследователя. Юноша едва успел спрятаться за высокие дубовые перила. Но уйти бандиту все равно не удалось. Его скрутили во дворе телохранители полковника Игнатова.
 Они, как и было приказано, дожидались шефа в кондитерской через улицу. Услышав выстрел, охран-ники первым делом перекрыли все выходы из дома. Сержа они тоже на всякий случай сбили с ног и надели на него наручники. Для острастки полицейские слегка прибили задержанных.
 Обратно в номер Сержа привели под конвоем. Отведав кулаков своих сопровождающих, молодой че-ловек чувствовал солоноватый вкус крови во рту. Спасенного к тому времени уже развязали, он даже успел одеться. Полковник Игнатов стоял в центре комнаты, приложив мокрый платок к затылку.
 Когда ввели задержанных, он бросился навстречу Сержу. Взяв ключ от наручников у одного из своих людей, он немедленно освободил юношу, пожал ему руку и отвел в сторону:
 – Не сердитесь на исправных служак. Они, как хорошие фокстерьеры, выполнили в точности то, что им приказано: схватили всех, кто показался им подозрительным, и проволокли к хозяину.
 – Я все понимаю и не держу на них зла, – ответил Серж.
 – Вот и славно! Тогда примите мою глубокую благодарность, mon eher  ! – проговорил полковник. – Если бы не вы, эти якобинцы искромсали бы меня своими ножиками. Поверьте, я добра не забываю. – Он еще раз пожал Сержу руку и представился: – Полковник Игнатов. Простите меня, я отлучусь на ми-нуту – пожалуйста, не уходите.
 Он о чем-то пошептался со своими людьми – теми, что привели Сержа и бандита, – потом вниматель-но осмотрел труп главаря и восхищенно присвистнул:
 – Однако какого налима вы глушанули!
 Перешагнув через бездыханное тело, полковник подошел к бандиту с перебитым носом и присел перед ним на корточки. Налетчик так и сидел в углу, закинув голову, чтобы меньше текла кровь из разбитого носа. Временами он глухо постанывал. За несколько минут до этого он выплюнул два зуба – в этот день бедняге чертовски не везло.
 – Я пошлю с полицейскими письмо к тюремному доктору, чтобы он вас сегодня же осмотрел, – участ-ливо произнес полковник, будто разговаривал не с тем человеком, который совсем недавно собирался выстрелить ему в глаз.
 – Это необязательно, – равнодушно прошепелявил худой боевик и утомленно закрыл глаза.
 – И все-таки, Саш, что могу, я для тебя сделаю, – почти дружески пообещал полицейский пойманному на месте преступления злодею. – Хотя от виселицы тебе на этот раз трудно будет отвертеться… Да-а, понатворил ты делов!
 Боевик открыл глаза и удивленно уставился на полковника:
 – Откуда ты меня знаешь?
 – Да уж знаю, Саш, – покачал головой контрразведчик. – Это тебе меня знать ни к чему. А мне по должности положено. И вот, что я тебе скажу, Саша: жалко мне тебя. Зверем живешь – ни дома, ни се-мьи, даже вместо имени кличка, как у пса. А ведь отец у тебя честный рабочий был и брат – золото. Да и ты, Саш, для общества не потерян… Тебе ведь, кажется, только двадцать пять исполнилось? Считай, и не пожил толком, а уже умереть можешь.
 – Я смерти не боюсь! – с вызовом заявил революционер. – Я за счастье трудового народа рад постра-дать. А цепные псы это как раз вы – жандармы и полицейские держиморды. Вы охраняете покой экс-плуататоров, сторожите самодержавие.
 Полковник не обиделся, только кивнул понимающе:
 – Я и сам в молодости за политику был бит нещадно. Но мне одного раза хватило. Получил полицей-ской дубинкой по голове и сразу поумнел.
 – Значит, жидковат ты оказался для нашего дела, – скривился революционер. – Вон ручонки у тебя хо-леные – бабьи.
 Полковник вытащил из кармана гривенник и без видимых усилий согнул его пальцами пополам и про-должил спокойно говорить:
 – Любая настоящая вера, на мой взгляд, достойна уважения. Когда шестнадцатилетний юноша мечтает переустроить мир, чтобы построить общество всеобщей справедливости, я им восхищаюсь. Но когда того же желает зрелый муж двадцати пяти лет, я ему искренне сочувствую. И вот что я решил: поста-раюсь спасти тебя от пенькового галстука.
 – Это еще зачем? – насторожился боевик. – Из меня вам провокатора все равно не сделать.
 – Не опасайся, Саша, – заверил его полковник, поднимаясь на ноги. – У нас в секретных сотрудниках недостатка нет. Все вакансии давно заняты. Просто хочу дать тебе возможность подумать над своей жизнью. В камере у тебя будет достаточно времени для этого. И не надо так варварски относиться к собственной жизни и к своей семье.
 Тут полковника внезапно озарило:
 – А знаешь что? Пожалуй, мы тебя немного подлечим у одного нашего доктора и отпустим.
 – Н-не надо! – испуганно замотал головой боевик, видимо больше виселицы опасающийся обвинения в предательстве.
 Серж видел, что боевик растерялся. Видимо, Саша-Михей приготовился к тому, что полковник будет его оскорблять и бить, угрожать повесить. И никак не рассчитывал на столь любезное отношение к се-бе. Сержа и самого удивило странное поведение нового знакомого.
 Впрочем, в этот момент странный полковник отошел от Саши-Михея и предложил поручику вместе покинуть комнату. Он подробно расспросил своего спасителя о том, как ему стало известно о готовя-щемся покушении. После чего подал ему руку на прощание:
 – Уверен, что мы еще встретимся. Как я вам уже сказал, я добра не забываю.
 Выйдя из номера, Серж увидел в коридоре двух других злоумышленников. Под охраной людей Игна-това они уныло ждали, когда их передадут в руки полиции. Один из злодеев, временами мыча от боли, осторожно придерживал перебитую тростью руку. Оба бандита зло посмотрели на юнца, который спу-тал им все карты.

Глава 12
 Только через несколько месяцев Серж узнал, какую важную персону он спас. Но прежде в его жизни произошло одно очень неприятное событие. По Петербургу пошли толки об удивительном поединке, состоявшемся между двумя молодыми гусарскими офицерами на старом лютеранском кладбище. Это была не первая дуэль, в которой участвовал поручик, и терпение его начальства кончилось. Сержа со-чли опасным задирой и дуэлянтом и убрали из столицы. Второго участника дуэли – подпоручика Аполлона Вексина – дисциплинарные меры почему-то не коснулись.
 Проштрафившегося офицера перевели не в обычную армейскую часть, а в привилегированный грод-ненский гусарский полк, который тоже относился к старой гвардии. Но все равно расставание с това-рищами надолго повергло молодого человека в уныние.
 Вскоре после переезда на новое место службы Серж узнал, что представлен к награде за спасение пол-ковника Игнатова. Корнет Карпович попробовал через петербургских знакомых разузнать, кого же он такого спас, – и узнал много интересного. Полковник был весьма таинственной фигурой. Было только известно, что по отцу он грузин и князь, а по матери потомок знаменитого графского рода. При этом внешне он не был похож на уроженца Кавказа, ибо его отец происходил из Имеретии – области в За-падной Грузии, а имеретинцы, как правило, светловолосы, стройны, и у большинства из них бирюзово-голубые глаза.
 Еще об интересующем Серже человеке было известно, что он носит штатский чин тайного советника (а по некоторым сведениям – армейского генерала) и занимает высокий пост чиновника по особым по-ручениям то ли при министре внутренних дел, то ли при главе дипломатической службы. Впрочем, го-ворили также, что он большая шишка в военном ведомстве. Однако никто из опрошенных Сержем лю-дей не встречал этого господина во всем блеске высоких регалий. Видимо, полковника Игнатова не слишком прельщала привилегия носить белые панталоны с золотым галуном и форменное генераль-ское пальто на красной подкладке.
 И еще почти все, кого гусар просил хоть что-нибудь выяснить о своем крестнике, почему-то добавля-ли, что это очень странный генерал, ибо в своем департаменте он почти не сидит, светские мероприя-тия не посещает, а предпочитает суровую солдатскую жизнь.
 Серж был заинтригован.
 Ну и конечно, новость о награде не могла не поднять настроение честолюбивому юноше. В честь этого события поручик организовал небольшой фуршет в гостиничном номере, который занимал после пере-езда из столицы. Дело в том, что прежние сослуживцы продолжали хлопотать о возвращении полково-го любимца, так что Серж не загружал голову поисками квартиры, надеясь вскоре вновь оказаться в Петербурге. Там его любили так, что даже эскадронный командир, который когда-то допекал Сержа мелочными придирками, теперь стоял за него горой.
 А пока молодой человек был рад свести дружбу с гродненцами. Они оказались славными людьми и очень хорошо приняли «штрафника». Даже новое начальство относилось к ссыльному офицеру с сим-патией. А уж ротмистры и корнеты смотрели на Сержа с восхищением. Пострадать за честь дамы – не важно, какого сословия, – почиталось в гусарской среде почти так же высоко, как и получить рану в бою. Неудивительно, что приглашение новичка приняли все без исключения офицеры его эскадрона.
 Вначале пирушка не выходила за рамки дозволенного. Но все изменила случайность. Выйдя в компа-нии нескольких офицеров на балкон своего гостиничного номера – вдохнуть свежего воздуха, подвы-пивший «именинник» вдруг увидел, как внизу по улице идет Лиза! Серж не поверил своим глазам. Ведь он еще не успел сообщить девушке свой новый адрес!
 К изумлению новых товарищей, питерец вдруг легко перемахнул через перила балкона – благо, до земли было недалеко – и бросился наперерез какой-то девице.
 Однако, подбежав к барышне, Серж понял, что обознался.
 – Сударыня! – быстро справившись с нахлынувшим разочарованием, обратился он к девушке. – Грече-ские богини перед вами – ничто. Вы само совершенство! Прошу вас, не волнуйтесь. Я только хотел вы-разить вам свое восхищение.
 Зардевшаяся девица изумленно и разочарованно смотрела вслед удаляющемуся молодому военному, который так внезапно появился и отчего-то ушел, даже не узнав ее имени.
 – Ну ты, брат, даешь! – услышал Серж, вернувшись к собутыльникам. – Такому большому поклоннику женского пола в нашей уездной дыре не развернуться. У нас так фланкировать опасно. Гляди, как бы местные купцы, чьих дочек ты с наскока в оборот берешь, не наняли кулачных бойцов да не устроили тебе темную. У здешних богатеев нрав крутой. Одного ходока тут недавно в дегте вымазали, в перьях вываляли да голым по улице пустили.
 Серж отшучивался, думая о своем. Случайная ошибка пробудила в его сердце тоску по любимой. До его отъезда Лиза так и не согласилась стать его невестой. И неизвестно было, как долго продлиться их разлука. «Теперь, когда нас разделяют сотни верст, не угаснет ли ее чувство ко мне? – мучался Серж. – Ведь она так красива и свежа, что создана для любви. А вокруг нее всегда полно воздыхателей – бога-тых, благополучных».
 Серж решил заглушить душевную боль вином. Вскоре его охватил злой азарт. Юноше хотелось сде-лать что-то назло женщине, которая, возможно, в эту самую минуту кокетничает с посетителями своего салона. Он опрокидывал в себя стакан за стаканом.
 После возлияний поручика потянуло на подвиги…
 Вскоре офицеры эскадрона отправились провожать командира. На обратном пути компания останови-лась перед входом в гостиницу.
 – Господа! – вдруг воскликнул питерец, приосанившись и распушив усики. – Какого черта мы собира-емся возвращаться в номер по лестнице? Пусть таким аллюром тащатся всякие штатские и старики. Мы же гусары! А душа-гусар не только редут на ура берет, но и на крепостные стены первым влезает. Наш флаг должен развеваться на крыше этой цитадели! Айда, кто со мной? – Разошедшийся не на шутку юный буян сбросил с себя ментик   и стал расстегивать доломан  .
 – Постойте, горячая голова! Это же бравурство! – сказал кто-то из офицеров. – Вы же пьяны.
 – И в самом деле, господа, здесь же добрых двадцать аршин  . Не лучше ли вернуться за стол обычным манером?
 – Да, да, поручик, мы верим вам на слово.
 – Напрасно! – воскликнул запальчиво питерец. – Сейчас я водружу знамя на крепостную стену.
 Стащив с себя нижнюю рубашку, Серж заозирался и увидел дворника. Мужик в кожаном фартуке и с большой медной бляхой с номером на груди подметал улицу. Гусар бросился к нему, сунул растеряв-шемуся татарину скомканную ассигнацию, выхватил у него из рук метлу и побежал обратно к «цитаде-ли». На бегу шкодник избавился от прутьев, оставив лишь палку, и на нее, как на древко, привязал свою нижнюю сорочку – получился флаг.
 Опомнившийся дворник засвистел в свисток.
 Товарищи стали говорить Сержу, что за подобные забавы его отправят в полицейский участок.
 – У вас снова будут большие неприятности по службе. В полиции вам придется заплатить не одну сот-ню, чтобы скрыть все от начальства.
 – А мне плевать!
 Сержа было уже не остановить. Офицеры изумленно наблюдали, как питерец сбросил с себя сапоги, быстро стянул чакчиры  , затем кальсоны, оставшись совершенно голым. Казалось, для него не сущест-вовало никаких запретов. Ошарашенный вид зрителей лишь раззадоривал Сержа еще больше.
 – Настоящему мужчине не нужны павлиньи перья, чтобы выглядеть достойно, – заявил хулиган и на-чал взбираться по водосточной трубе.
 Оказавшись на самом верхнем балконе, обнаженный вояка принялся победно размахивать «флагом» и во все горло распевать марш лейб-гвардии гусарского полка.
 В полной мере насладившись своим триумфом, Серж распахнул балконную дверь и, отодвинув гарди-ны, шагнул в темноту комнаты. Его ноги утонули в мягком ковре шикарных апартаментов. Пьяный по-ручик совершенно забыл, что его собственный номер находится значительно ниже.
 – Это ты? – послышался сонный женский голос. – Ну где ты пропадал так долго, мой зайка? Иди же скорей ко мне. И зачем только ты потащил меня с собой в эту глушь. На этом постоялом дворе можно околеть от холода.
 – Слушаюсь, сударыня, – отозвался подвыпивший мужчина и направился к постели.
 Тишину номера разорвал пронзительный женский визг. В Сержа полетел подсвечник, и он едва успел уклониться от него. Немного протрезвев, гусар сообразил, что пора «трубить отход», и направился об-ратно на балкон, но тут в комнату из коридора ворвался какой-то господин весьма солидной наружно-сти. Он сразу зажег свет. Увидев голого Сержа рядом со своей женщиной, мужчина воскликнул:
 – Что вы тут делаете?
 – А вы? – нашелся Серж, ехидно взглянув на букет в руках вошедшего.
 – Извольте отвечать! – начальственным тоном загремел солидный господин.
 – Пошел к черту! – Серж направился к балконной двери.
 – Но это моя жена! – закричал ему вслед солидный господин.
 По роковому стечению обстоятельств он оказался важным чиновником, присланным из Петербурга для инспекции полка. Он привез с собой новенький орден для Сержа и приказ о его переводе обратно на прежнее место службы. Ревизор вышел из номера, чтобы принести розы своей капризной жене, обиженной и недовольной. И долго искал цветы ночью в провинциальном городе…
 Эта проделка чуть не кончилась для Сержа отставкой. На его счастье, заезжий чиновник не был заин-тересован в огласке. Чтобы не сделаться героем анекдотов, он сказал поручику на прощание:
 – Я рассчитываю на ваше молчание. Сохраните все в тайне, чтобы не пострадала честь благородной дамы. А я закрою глаза на вашу шалость.
 Понятное дело, после такого и речи не могло быть о возвращении Сержа в Петербург – и молодой гу-сар остался в Гродно.
 После блестящей увлекательной жизни в столице Сержу показалось ужасно тоскливым однообразное существование в провинции. Каждый день был в точности похож на предыдущий. Развлечений для господ офицеров в городе было не так много. Если заезжала какая-нибудь третьеразрядная театральная труппа, то об этом говорили еще несколько месяцев после ее отъезда. Местное офицерское собрание выглядело убогим в сравнении с элитарным петербургским клубом лейб – гвардейцев. Плохонькая ме-бель, отсутствие столового серебра, на стенах вместо подлинных картин и гравюр – дешевые репро-дукции. В буфете вместо отборного вина и разнообразных ресторанных закусок – какие-то пирожки, сосиски, селедка, соленые огурцы. Да и разговоры все больше провинциальные…

В другой ситуации Серж не роптал бы на убогий быт – «на войне как на войне». Но когда вместо бое-вой подготовки начальство отправляло его с командой солдат на сельскохозяйственные работы навроде заготовки капусты для полковой кухни, «прирожденный воин» чувствовал себя уязвленным.
 Несколько раз Серж подавал рапорт с просьбой об отпуске. Раз в год каждому офицеру полагался два-дцативосьмидневный отпуск. Карпович своего еще не отгулял. Но командир эскадрона объяснил Сер-жу, что может отпустить его не раньше чем через полгода, ибо у него теперь некомплект офицеров из-за преждевременного выхода в отставку одного ротмистра, женившегося на даме с сомнительной репу-тацией.
 Тоскуя по Питеру и по оставшейся там любимой, Серж часто стал наведываться на вокзал. Часами мо-лодой человек просиживал в железнодорожном буфете, глядя на пассажиров, спешащих на ночной по-езд до Петербурга или только что вернувшихся из столицы. «Подумать только! Какие-то семнадцать часов – и рядом Лиза и мои друзья», – думал Серж, и его охватывало сильное волнение. Желание на-плевать на все и сбежать было столь велико, что он спешил потратить все наличные деньги на еду и выпивку. На его счастье, кормили в станционном буфете очень неплохо.
 Местные официанты уже знали его и по первому знаку несли все необходимое. Если бы все шло так и дальше, Серж быстро превратился бы в пьяницу. Но однажды он получил письмо, которое круто изме-нило его судьбу.
Глава 13
 Новость о том, что его мать находится при смерти, застала Сержа врасплох. Это было громом средь ясного неба. Отпуск ему, конечно, сразу же дали, и молодой человек помчался в деревню к родителям.
 В доме резко пахло карболкой и еще какими-то лекарствами. Атмосфера родительского дома показа-лась Сержу тяжелой – лишь потом он понял, что это был запах обреченности и смерти.
 Едва взглянув на отца, молодой человек сразу понял: дело плохо. Всегда так старательно заботящийся о собственной внешности, папа выглядел неряшливо: галстук его был завязан очень небрежно, на сюр-туке отсутствовала пуговица, волосы падали на лоб беспорядочными прядями. Отец был бледен. Разго-варивая с сыном, он временами отворачивался от него, чтобы скрыть подступающие слезы.
 Николай Бенедиктович не сказал сыну, от какой болезни умирает мать. Но при взгляде на нее у Сержа сжалось сердце от боли и сострадания. Казалось, безжалостная и непобедимая черная сила пожирает дорогого ему человека изнутри. Елизавета Павловна была очень слаба, лицо ее осунулось, кожа приоб-рела желтоватый цвет. Несчастная женщина выглядела жалкой тенью былой себя, но при этом сохра-няла полную ясность ума.
 Увидев своего мальчика, приезда которого она так ждала, Елизавета Павловна постаралась улыбнуться как можно беззаботнее:
 – Как хорошо, что ты наконец приехал домой! Тебе очень идет это форма.
 Серж взял ее руку и поразился ее мраморной холодности.
 – Теперь все будет хорошо, – сказал он. – Доктор говорит, что кризис миновал и скоро ты пойдешь на поправку.
 Но в глазах матери Серж увидел спокойное понимание неизбежности конца и счастливую благодар-ность.
 – Спасибо, Сереженька. Но судьбу не обманешь. Я хочу умереть с мыслью, что твоя судьба устроена. Мы с отцом присмотрели тебе достойную невесту. Она порядочная девушка из хорошей семьи.
 Серж подумал о Лизе и хотел было возразить, но посмотрел на маму, и слова застряли у него в горле. Он просто не мог сказать «нет».
 – Не волнуйся, мама, я сделаю так, как ты хочешь.
 – Теперь я спокойна! – едва слышно прошептали сухие губы умирающей.
 Женщина устало закрыла глаза, на ее изможденном лице появилась улыбка. Черты ее заострились.
 В комнату вошел отец, но, увидев лицо жены, бросился вон с криком:
 – Доктора! Ради бога, скорее доктора!
 Тут же появился маленький седой старичок в золотых очках и в длинном черном сюртуке, застегнутом на все пуговицы. Такие чудаки отлично разбирались в своем деле, поэтому Серж немного приободрил-ся. Прищурив один глаз и оттопырив нижнюю губу, доктор сосредоточенно осмотрел больную, послу-шал с помощью специальной трубки ее сердце, прощупал пульс. Заметив Сержа, врач сердито велел ему:
 – Немедленно выйдите отсюда!
 Серж послушно поплелся к дверям. Через минуту появился его отец, уселся на стул и сидел неподвиж-но, вроде даже и не дыша. Серж слышал через закрытую дверь, как доктор бранит помогающих ему горничных за нерасторопность. Затем из комнаты выбежала служанка с заплаканным лицом. Она бро-силась к барину:
 – Как же так!
 В соседней комнате вдруг стало тихо. Николай Бенедиктович вскочил со стула. Дверь спальни тихо отворилась, доктор вышел и, застегивая сюртук на ходу, подошел к хозяину дома:
 – Мне очень жаль. Но медицина тут бессильна. Примите мои соболезнования…
 Все было кончено.
 Через десять дней после похорон матери Николай Бенедиктович повез сына в гости к дочери очень бо-гатой соседки – вдовы, владеющей едва ли не самым большим и благоустроенным имением во всей гу-бернии. Молодая девушка показалась Сержу симпатичной. Она недавно окончила высшие женские курсы в Москве. Наташа Запольская была единственной наследницей своей богатой матери и могла рассчитывать на часть доходов с родового имения, а также на солидный приданный капитал. Но о деньгах Серж не думал. Он намеревался выполнить обещание, данное покойной матери.
 Серж стал часто наведываться в это имение. Он оказывал знаки внимания юной хозяйке и вскоре был благожелательно принят ею самой и ее матушкой в качестве жениха. В конце концов Серж у Надежды Игнатьевны Запольской попросил руки ее дочери и получил согласие. Состоялось домашнее обруче-ние, и была назначена дата свадьбы. С тяжелым сердцем Серж написал прощальное письмо возлюб-ленной.
 А Лиза все ждала, когда возлюбленный приедет за ней. К счастью, они успели помириться. Теперь Ли-за была готова к тому, чтобы уехать вместе с Сержем. Она предвкушала новую счастливую жизнь с любимым мужем…
 И тут мир словно ополчился на нее. Беды обрушились разом и со всех сторон. Вначале погибла госпо-жа Мэри. Принимая ванну, хозяйка борделя поскользнулась на мокром полу и разбила голову, ударив-шись виском о мраморный умывальник. Полиция не усмотрела в случившемся ничьего злого умысла и пришла к заключению, что все произошло по трагической случайности. Однако вскоре после смерти хозяйки доходного дома ее молодой любовник предъявил права на все имущество покойной. Нотариус, который вел все дела госпожи Мэри, предъявил якобы составленное им по просьбе хозяйки завещание, в котором единственным наследником назывался ее сожитель.
 Лизу это удивило, ведь при жизни приемная мать не раз повторяла, что собирается оставить все свое имущество ей. Но девушка даже не пыталась оспорить законность действий душеприказчика скончав-шейся госпожи Мэри, считая это кощунством. «Возможно, мама действительно так любила этого муж-чину, что решила обеспечить его в случае своей преждевремен-ной смерти», – сказала себе Лиза.
 Новый хозяин, едва вступив в права наследства, не стал скрывать, что желает видеть «доставшуюся ему вместе с домом и банковским счетом» юную красавицу своей любовницей. Наткнувшись на твер-дый отказ, негодяй поставил Лизе жесткое условие: либо она по-прежнему останется в этом доме хо-зяйкой и отблагодарит своего благодетеля, либо начнет обслуживать клиентов наравне с другими ра-ботницами борделя.
 Лиза решила бежать к жениху. И в этот самый момент пришло злополучное письмо. Девушка распеча-тала конверт прямо в прихожей и стала жадно читать…
 Серж писал, что обстоятельства и долг обязывают его жениться на другой, и просил не поминать его лихом.
 У бедной девушки не осталось надежды. Ей показалось, что любимый безжалостно выкинул ее из сво-ей жизни, точно ненужную вещь.
 Настал вечер. Лиза лежала на тахте в своей комнате. Она понимала, что, скорей всего, последний раз ночует в бывшем своем доме. Завтра она станет бездомной собакой. От работавших у госпожи Мэри девушек Лиза много слышала о том, как безжалостен этот мир. Ей было жутко думать о будущем. Лиза вполне отдавала себе отчет в том, что совершенно не готова к самостоятельной жизни.
 Она приподнялась на тахте и посмотрела в окно. Вот на другой стороне улицы у противоположного дома, похожего на громадный ящик, зажгли газовый фонарь. Зеленоватое пламя его вспыхнуло и оза-рило часть каменной мостовой. Затем вспыхнул другой фонарь, третий… Какие-то хорошо одетые лю-ди выходили из магазинов, мужчины держали под ручку своих спутниц. И внезапно Лиза остро поза-видовала тем, кто защищен от превратностей судьбы происхождением и богатством, и ей стало очень жаль себя.
 Тут взгляд ее привлекла щегольская карета, подкатившая к подъезду борделя. Франтоватый лакей в длинном английском пальто с блестящими пуговицами, в высоком цилиндре и белых перчатках, по-спешно соскочил с козел и распахнул дверцу кареты. Наружу выкатился незнакомый господин с тол-стой палкой в руках. Он немного постоял на тротуаре, глядя по сторонам, потом важно обратился к ку-черу, что-то сказал ему. Потом поднял глаза. И тут Лиза узнала в этом господине барона фон Кнопса.
 Глава 14
 Чем ближе была дата свадьбы, тем более унывал Серж. Ему было нестерпимо скучно с невестой, вы-школенной строгим воспитанием. Несмотря на помолвку, они оставались друг для друга совершенно чужими людьми. Наташа не интересовала гусара ни физически, ни духовно. И как только она могла по-казаться ему хорошенькой и неглупой! Временами будущая жена и вовсе представлялась Сержу ма-нерной дурой. И он был обречен жениться на ней!
 Впрочем, скорее всего, истинной причиной его раздражения было отсутствие любви. Всей душой Сержа тянуло к Лизе. Но молодой человек даже не помышлял о том, чтобы нарушить слово, данное умирающей матери.
 От бессилия его часто охватывала ярость, которая сменялась унынием. Каким-то образом Наташа по-чувствовала его настроение. Однажды, когда они вдвоем гуляли по парку, девушка вдруг глубоко вздохнула, словно решаясь на что-то, оглянулась кругом, взяла жениха за руку и, заглядывая ему в гла-за, спросила:
 – Признайтесь, вы не любите меня?
 Серж молчал, не зная, что ответить.
 Наташа взволнованно заговорила о том, что случайно узнала об обещании Сержа.
 – Я не хочу стать причиной вашего несчастия. Я чувствую: бывая со мной, вы постоянно думаете о другой. Так вот: я освобождаю вас от всех клятв. Вы свободны! Поезжайте к той, которую действи-тельно любите, и будьте счастливы.
 Серж с благодарностью смотрел на Наташу. Он почувствовал, как к его глазам подступили слезы, и нежно поцеловал руку своей спутницы.
 В этот же день он уехал в Петербург.
 Новость о том, что Лиза теперь живет в квартире, снятой для нее престарелым магнатом, ошеломила Сержа. С тяжелым сердцем он отправился по адресу, который узнал от одного из знакомых.
 Дверь ему открыла горничная.
 – Сейчас я доложу о вас, – сказала она.
 Вернувшись через несколько минут, служанка сообщила, что посетителя принимать не велено. Тогда, вежливо отодвинув прислугу в сторону, Серж направился в комнаты и почти сразу натолкнулся на Ли-зу. Она стояла так, чтобы визитер ее не видел, и ловила каждое его слово.
 – Зачем вы приехали? – с упреком бросила она Сержу. – Вы все достаточно ясно объяснили мне в сво-ем письме.
 – Я знаю, что причинил вам боль, – потупился молодой человек. – Но поверьте: на то меня толкнули действительно серьезные обстоятельства, которым я не мог противиться. Но теперь, слава богу, все разрешилось. Вот вам моя рука, и давайте немедленно вместе уедем из этого города.
 Лиза едва не ответила: «Да». Но обида ее была слишком велика, а гордость – слишком сильно задета. Да и не могла она уехать, не сказав ни слова барону, который единственный пришел ей на помощь в трудную минуту.
 Фон Кнопс, увидев, в каком бедственном положении оказалась Лиза после смерти названой матушки, не воспользовался случаем и не попытался снова сделать ее содержанкой. «Позвольте мне стать вашим близким другом и покровителем, – почтительно сказал он девушке, которая по возрасту годилась ему во внучки. – Я хочу дать вам образование, показать мир, заботится о вас. Прошу вас! Не отталкивайте своего преданного друга. Ведь несчастия посылаются нам, чтобы мы поняли, кто наш истинный друг, а кто только им притворялся».
 Было это две недели назад.
 И Лиза, которая осталась совершенно одна во враждебном мире, с благодарностью приняла помощь барона. Конечно, Серж не мог знать об этом. С его точки зрения все выглядело иначе.
 – Или, может быть, вам нравится роль куклы, для которой покупают дорогие платья, игрушечные до-мики и экипажи? – вспылил он.
 В это время из передней в столовую прошмыгнула служанка. Лизе стало неприятно от мысли, что она передаст этот разговор барону.
 – Уходите, у меня разболелась голова, – устало сказала она и отвернулась.
 Выходя из подъезда, молодой человек столкнулся с бароном. Старик сразу узнал молодого офицера, о котором говорили, что у него был роман с Лизой.
 – Я прошу вас впредь без моего разрешения не приезжать сюда, – надменно заявил фон Кнопс.
 Серж зло усмехнулся:
 – Мне вашего разрешения, милостивый государь, не требуется! Вы не отец этой женщины и не муж ей. Вы посторонний мужчина, перед которым я не обязан отчитываться о цели своего визита.
 Лицо барона исказила злоба. Аристократическая выдержка, которую он так старательно вырабатывал в себе, чтобы соответствовать дворянскому титулу, изменила ему.
 – Подите вон! – заорал он.
 Левой рукой Кнопс схватил молодого человека за отворот мундира, а правой замахнулся на него пал-кой. Однако офицер без труда перехватил руку противника и несильно оттолкнул его от себя. Палка осталась в руках гусара.
 Несколько секунд мужчины с ненавистью глядели друг на друга.
 – Негодяй! – прохрипел барон. – Если ты сейчас же не уйдешь отсюда, я прикажу своим слугам поко-лотить тебя.
 Серж обнаружил, что старик сорвал пуговицу с его мундира.
 – Благодарите Бога, что вы оторвали мне только пуговицу, а не эполет. За подобное оскорбление ар-мии мне пришлось бы немного поторопить естественный ход событий и до срока отправить вашу штатскую душонку прямиком в ад, который вы заслужили.
 Барону на помощь подоспел кучер. Рослый детина с хлыстом в руке угрожающе двинулся на обидчика своего хозяина. В дверях подъезда показалась горничная Лизы. С собой она привела дворника и еще какого-то мастерового.
 Серж поднял палку и приготовился к жестокой драке. Но тут Кнопс заметил, что вокруг собираются зеваки, и испугался, что эта история может попасть в газеты.
 – Пусть он убирается, – нехотя приказал он своим людям.
 Серж презрительно швырнул палку в ноги старику и пошел прочь. Мстительно глядя ему вслед, барон сказал горничной, которую нанял шпионить за Лизой:
 – Сегодня же я прикажу установить в квартире телефонный аппарат. Если этот молодчик еще раз явит-ся сюда, позвоните в полицию.
 После этого барон заехал в ближайший полицейский участок и договорился с его начальником, под-крепив свою просьбу несколькими золотыми империалами. Фон Кнопс просил, чтобы стражи порядка позаботились о покое его больной родственницы.
 – Не извольте беспокоиться, – козырнул полицейский офицер, – если названный вами хулиган еще по-пробует навестить ту квартиру, я его на денек помещу в холодную, чтобы остудил свой пыл.
 Этим же вечером барон решил сделать девчонку, которую обманом заманил в золотую клетку, своей любовницей. За ужином он подмешал ей в чай большую дозу снотворного.
 Лиза проснулась ночью и в ужасе обнаружила, что лежит обнаженная с храпящим стариком, который надругался над ней.
 Девушка была потрясена. Некоторое время она пребывала в шоке, потом осторожно встала с кровати, торопливо оделась и на цыпочках направилась к двери. Но та оказалась заперта. В отчаянии Лиза при-нялась звать горничную, чтобы та отперла дверь вторым ключом. От шума проснулся барон.
 – Напрасно разыгрываете спектакль, мадам, – зевнул он. – Из квартиры без моего разрешения вас все равно не выпустят. Вам должно быть известно, что я выкупил вас у наследника вашей мадам за круг-ленькую сумму. Теперь вы моя собственность.
 – Я все равно не стану вашей любовницей, гадкий вы, бесчестный человечишка! – гневно крикнула ему Лиза.
 – Вы уже ею стали, – самодовольно усмехнулся банкир.
 – Тогда я расскажу полиции, какую гнусность вы со мной сотворили, и вас отправят в тюрьму.
 – Не советую. Вы беглая проститутка. У меня имеется на этот счет заявление нового хозяина вашего борделя в полицию. У вас даже паспорта нет. Юридически вы собственность своего сутенера и не имеете права даже выйти на улицу без его разрешения. А ваш хозяин, как я уже сказал, уступил вас мне. – Желая окончательно сломить наложницу, барон с издевкой сообщил: – Единственного человека, который мог бы за вас заступиться, – я имею в виду этого нелепого офицерика, – вы сами сегодня от себя оттолкнули. Да-да, как видите, в этой квартире следят за каждым вашим шагом.
 Лиза поняла, что оказалась в ловушке, и заплакала.
 Барон неспешно оделся, подошел и покровительственно взял ее за плечи:
 – Смиритесь, душенька, и уверяю вас – вскоре вы обнаружите много приятного в своем нынешнем по-ложении. Я не такое уж чудовище, как вам могло сегодня показаться. Я с удовольствием выполню все, что обещал вам, и даже более того. Баловать вас доставит мне не меньшее наслаждение, чем обладать вашим совершенным телом. Деньги, драгоценности, дорогие наряды – все, что только пожелаете, у вас будет.
 Барон вынул из кармана халата ключ и показал его Лизе.
 – Поверьте, держать вас под замком не доставляет мне удовольствия. Я ведь не какой-нибудь там ази-атский хан, собирающий рабынь в свой гарем. Я цивилизованный человек, придерживающийся либе-ральных взглядов на права женщин. Со мной вы сможете с уверенностью смотреть в собственное бу-дущее. Я даже женюсь на вас, если когда-нибудь вы того захотите.
 Тут барон лукавил. Его интересовало только прекрасное тело этой девчонки, которым он теперь мог пользоваться, сколько хотел.
 Старик выдержал паузу, а затем приказал:
 – А теперь иди ко мне, моя девочка.
 Лиза вела себя, как жертва, уже однажды побывавшая в лапах жестокого хищника. Она покорно по-зволила снова себя раздеть. Партнер снова овладел ею – грубо, по-хозяйски. Ему было все равно, что любовница не отвечает на его ласки. Его заботили только собственные ощущения. Казалось, чувствен-ный аппетит этого двуного зверя неутолим. Но пытка прервалась самым неожиданным образом: у ба-рона начался приступ подагры. Боль в костях и суставах нарастала так быстро, что старик не мог ду-мать ни о чем другом. Служанка вызвала доктора и принялась хлопотать вокруг хозяина. Вскоре барон уже не мог пошевелиться, он только страшно бранился и выл. Лиза сама впустила приехавшего докто-ра, и, пользуясь всеобщей неразберихой, выскользнула из квартиры.

Глава 15
 Ночь Серж провел в компании приятелей, а утром поехал на вокзал – пора было возвращаться к месту службы. Прощаясь с товарищами у вагона, Серж уже не испытывал прежнего жгучего желания остать-ся. Зачем? Его главная связь с этим городом оборвалась. Даже лучше, если ничто не будет напоминать ему о неудачной любви.
 Корнет Штромберг появился на перроне, когда дежурный по вокзалу прозвонил в колокол, извещая пассажиров и провожающих об отправлении поезда. Корнет быстро подошел к уже простившемуся со всеми дружку и прихватил его за локоток.
 – Послушай, Карпович, а не остаться ли тебе еще на несколько деньков? – многозначительно подмиг-нул он и сунул скомканную рублевку проводнику. – А ну-ка, любезный, вытащи чемоданчик этого гос-подина. Он передумал ехать.
 – Что за неуместные шутки! Мне пора в полк, – попытался возражать Серж.
 – Пустяки! – равнодушно пожал плечами Штромберг. – Подумаешь, отсидишь недельку под домаш-ним арестом. Ну, в звании понизят. Ерундовина!
 – А как же билет? – забеспокоился маленький кондуктор. – Сдать уже нельзя, пропадут его денежки.
 – Он щедрый человек, – небрежно усмехнулся через плечо Штромберг, свистом подзывая носильщика.
 В этот момент поезд тронулся с места.
 – Что ты затеял? – набросились на корнета сослуживцы. – Зачем ты снял его с поезда?
 – Хочу познакомить моего лучшего друга с одной дамой, – сердито отбивался от всех нападок Штром-берг, увлекая за собой Сержа. – Я, может, скоро оставлю службу ради того, чтобы жениться на ней. Знаю, вы, чистоплюи, сразу попросите меня вон из полка. Никто из вас слова доброго мне не скажет. Только он может одобрить мой выбор.
 Штромберг принялся напевать арию из модной оперетки. А потом остаток пути до поджидающей на площади у здания вокзала коляски безостановочно болтал о своей подружке – певичке, которую назы-вал дусей. Похоже, именно ее гвардеец в скором времени собирался осчастливить.
 Верх извозчичьей пролетки был поднят. Когда до нее оставалось метров сто, Штромберг оставил Сер-жа и быстро пошел вперед, а подойдя к пролетке, галантно протянул кому-то руку. Серж остолбенел, когда увидел, что из коляски выходит смущенная Лиза. Сияющий Штромберг взял ее под руку и под-вел к товарищу.
 – Будьте счастливы, дети мои, – самодовольно объявил он и обратился к Сержу: – Встречаемся завтра у Дюссо. Я собираюсь устроить смотрины моей дусе. Заодно отпразднуем вашу помолвку.
 С вокзала счастливые влюбленные поехали в гостиницу, в которой для них снял апартаменты преду-смотрительный Штромберг. На свою удачу, сбежавшая девушка сумела быстро разыскать его в ночном городе. Она откровенно рассказала Штромбергу о том, как поссорилась с Сержем, и о том, как сбежала от старого негодяя, который хотел сделать ее своей наложницей. Корнет сразу взялся все устроить.
 Возле гостиницы совершенно пьяная от счастья Лиза в порыве чувств бросилась к Штромбергу:
 – Милый!.. Дорогой! Как же я вам благодарна! – и расцеловала его в обе щеки.
 – Я… право… не стою этого! – пробормотал корнет, краснея.
 А для Сержа и Лизы наступило время подлинного счастья. Теперь они наконец принадлежали друг другу.
 Следующим вечером, около семи, Серж со товарищи встретились в ресторане. Влюбленные, наконец обретшие друг друга, не разлучались больше ни на секунду. Даже новость о том, что люди барона по всему городу разыскивают Лизу, они восприняли почти равнодушно.
 Друзья любовались без пяти минут мужем и женой и чувствовали свою сопричастность к счастливому концу драматической истории. За столом царила полная идиллия, пока в ресторане не появился Апол-лон Вексин. Он теперь учился в Академии Генерального штаба и пришел провести вечер в компании сокурсников.
 Увидав своего заклятого врага, Вексин вначале густо покраснел, а потом лицо его будто окаменело. Вексин очень старался выглядеть спокойным, но Серж видел, как выступили вены на его висках. Апол-лон напоминал кипящий котел, готовый взорваться в любую минуту. Случайная встреча не могла за-вершиться мирно.
 Выпив, Вексин развалился на стуле и нагло уставился на бывшего сослуживца. В его взгляде читалось столь яростное желание уничтожить Сержа, что вскоре окружающие стали обращать на это внимание. Карпович держался несколько минут, но вскоре почувствовал, как у него запылали щеки от гнева.
 – Уйдем отсюда, – забеспокоилась Лиза.
 – Не волнуйся. – Серж взял ее руку. – Пусть сколь ему угодно пытается прожечь взглядом дырку во мне. Он не сможет испортить нам вечер.
 – Правильно! – поддержал товарища Штромберг. – Держи фасон, поручик! Настоящие гусары никогда с поля боя не бегут. Напротив, как говорили древние: «Лучшая защита – это нападение».
 Подвыпивший корнет тут же подозвал официанта и о чем-то зашептался с ним, после чего стал нетер-пеливо ждать развития событий.
 Через несколько минут официант отнес за «неприятельский» стол большое блюдо с жареным фазаном – и штабисты зашумели. Товарищи Вексина рассерженно потребовали, чтобы официант сообщил, кто посмел подшучивать над ними.
 Дело в том, что «фазанами» в армии называли слушателей Академии Генерального штаба – из-за осо-бой яркой формы. Часто в это прозвище вкладывали завистливое презрение, ибо выпускники академии очень быстро делали карьеру.
 Конечно, офицеры гвардии ничего подобного к генштабистам не испытывали. Просто Штромбергу за-хотелось поиздеваться над Вексиным, который променял их славный полк на занудное образование. В другой ситуации Серж с удовольствием поддержал бы учителя и друга в этой забаве, но счастье далось ему так трудно, что он не спешил снова подставлять лоб под дуэльный пистолет. Однако перчатка фак-тически была брошена, и Вексин первым поднял ее. Он подскочил к столику, за которым сидели его бывшие сослуживцы.
 – Надеюсь, вы не забыли, что мы не закончили наши с вами дела! – громко, чтобы слышали окружаю-щие, обратился Аполлон к Сержу. – Или вы предпочтете удрать с поджатым хвостом?
 – Вы ошиблись адресом, любезный, – тронул Аполлона за плечо Штромберг. – Это я послал вам дичь. Кстати, от всей души.
 Вексин бросил на него равнодушный взгляд:
 – Cela, pass`e la plaisanterie  . Это касается только меня и этого господина.
 Штромберг почувствовал себя оскорбленным и стал требовать удовлетворения от Вексина. Тогда Аполлон неожиданно для Сержа со всего размаха залепил ему хлесткую пощечину.
 – Теперь мы квиты! – злорадно воскликнул Вексин.
 Таким образом, новая дуэль между ними стала неизбежной. Но и этого Вексину показалось мало. Аполлон мгновенно выхватил из кармана маленький пистолетик. Эта штука совершенно игрушечного вида была довольно грозным оружием: даже самый искусный хирург не мог извлечь крошечную свин-цовую пулю из тела человека, в которого выстрелили из этого пистолетика. Несчастный умирал через несколько суток от заражения крови и страшно мучился до самой смерти.
 Обезумевший от ненависти Вексин направил дуло пистолета в живот ненавистного врага, но выстре-лить не успел. Один из товарищей Сержа точным ударом выбил оружие из рук штабиста. Будущих ду-элянтов тут же развели их друзья.
 – Учти, – говорил Сержу Штромберг по дороге на улицу, – я стреляюсь с мерзавцем сразу после тебя. Поэтому не вздумай убивать его. Оставь мне хоть что-нибудь на поживу. Если ты шлепнешь дурака, я тебя самого тогда вызову.
 – Извини, дружище, но я вообще с ним второй раз стреляться не стану, – отвечал взбешенный Серж, – а просто заколю его, как свинью.
 Глава 16
 Неожиданно для себя Серж оказался за решеткой. Арест стал для него полной неожиданностью. За ним пришли ночью. Влюбленные проснулись от настойчивого стука в дверь. В ответ на свой недоволь-ный окрик Серж неожиданно услышал:
 – Откройте! Полиция.
 Небольшая прихожая мгновенно заполнилась городовыми и околоточными полицейскими чинами, го-лубыми жандармскими шинелями, какими-то штатскими… Чинно вошел товарищ (заместитель) про-курора петербургского окружного суда, за ним – пристав с помощником. Оказались здесь и два гости-ничных служителя.
 Еще до конца не проснувшись, молодой человек растерялся. От этих внезапно ворвавшихся в его дом людей исходил сильный запах армейской кожи, табака, оружейной смазки. А еще от них веяло явной опасностью – враждебной силой. За спиной юноши, позвякивая амуницией, перешептывались квар-тальные. Серж чувствовал себя пленником, которого внезапно атаковавший противник оставил в жи-вых лишь для допроса. Пока его мозг еще окончательно не пробудился, инстинкт запечатал его уста.
 – Вы будете поручик лейб-гвардии гродненского гусарского полка Сергей Николаевич Карпович? – чрезвычайно официальным тоном обратился к полуодетому молодому человеку товарищ прокурора.
 Это был тучный человек с полным бритым лицом и замедленными движениями – очень барственной наружности. Он казался даже сердитым, хотя давно перестал чувствовать что-либо на службе.
 – Ну-с, отчего же вы молчите, сударь? Извольте отвечать, – проговорил усатый жандармский штабе-капитан весьма бравого вида.
 Он получал явное удовольствие, созерцая испуганного молодого человека. Усачу особенно приятно было, что перед ним гвардеец, «белая кость». В обществе многие не любили жандармов, бранили их службу, а их самих называли доносчиками. Офицеры гвардии, напротив, были овеяны ореолом славы. Поэтому офицеры привилегированных полков обычно свысока поглядывали на коллег из жандармско-го корпуса. И уж совсем нечасто жандармам выпадал случай оказаться над кем-то из этих снобов. Да и вся эта история распыляла воображение штабс-капитана. Он не сомневался, что здесь замешана жен-щина.
 – Да он это, он, вашбродь! – указывая на Сержа, заявил один из городовых. – Я в гостиничной книге уже сверился.
 – Да, это я, – наконец взяв себя в руки, подтвердил Серж.
 И тут товарищ прокурора огорошил его неожиданным сообщением:

– Вы подозреваетесь в убийстве вашего бывшего сослуживца Аполлона Вексина. Вы знаете такого че-ловека?
 Серж ошарашенно уставился на бросившего ему страшное обвинение прокурора. «Так вот из-за чего нагрянула полиция! И эти жандармы!» И все-таки Сержу пока трудно было поверить в суровую реаль-ность происходящего.
 Тут из соседней комнаты вышла одетая и причесанная Лиза.
 – Сережа, что происходит? – тревожно спросила она. – Что им от тебя нужно?
 Присутствие любимой девушки успокоило и подбодрило Сержа.
 – Не беспокойся, родная. Это какая-то нелепая ошибка. Думаю, это проделки шута Вексина. Наверное, он совсем свихнулся от ненависти – разыграл свою смерть, а в прощальном письме указал на меня. Те-перь сидит где-нибудь в укромном месте и радуется, представляя себе, как на меня наденут кандалы.
 – Напрасно иронизируете, юноша, – с легким укором в голосе произнес товарищ прокурора. – Вам те-перь не шутить надобно, а о собственном спасении думать. Персону, о которой вы говорите, нашли два часа назад в арке его дома. Некто всадил ему в живот вот это.
 Один из судейских чиновников – рыжий мужчина с рябым острым лицом – аккуратно извлек из не-проницаемого мешка кавказский кинжал, длинное лезвие которого было измазано засохшей кровью. Держа оружие за рукоять кончиками пальцев затянутой в перчатку руки, он поинтересовался:
 – Узнаете?
 У Сержа пересохло в горле. Время словно остановилось для него. Возникло странное ощущение, будто он наблюдает за происходящим со стороны. И все это происходит вовсе не с ним или же с ним, но только во сне.
 – …Впервые вижу этот нож… Но почему вы пришли именно ко мне?
 Теперь с подозреваемым говорил только судейский следователь:
 – Мы нашли свидетелей, которые видели, как вы сильно повздорили с Вексиным за несколько часов до его убийства. Швейцар ресторана показал, что слышал, цитирую его слова: «Молодой шатен с усиками обещал заколоть как свинью господина, с которым только что поругался»… Вы действительно это го-ворили?
 – Да, но у меня это вырвалось сгоряча.
 – Понимаю, – охотно качнул головой рыжий следователь с лисьим лицом. – Кто-то может подтвердить ваше алиби?
 – Я могу! – решительно заявила Лиза.
 – Вы, простите, кто этому господину? – вежливо осведомился следователь.
 – Это моя невеста, – ответил за Лизу Серж и вопросительно взглянул на девушку.
 Она благодарно улыбнулась в ответ.
 После тщательного обыска в гостиничном номере Сержа вывели на улицу к полицейскому фургону. Рядом с ним шла Лиза.
 – Не беспокойся, это недоразумение, – сказал он ей на прощание. – Через два-три дня все выяснится, и мы уедем из этого города.
 Даже в тюрьме Серж оставался привилегированной персоной. Режим его содержания был достаточно мягким. Арестованному гусару дозволялось иметь книги. К тюремной баланде за несколько месяцев заключения Серж даже не притронулся. Один из надзирателей за плату приносил ему еду из ближай-шего трактира. Передачи от родственников разрешались без ограничений.
 Таким образом узник был избавлен от физических страданий, но не от моральных. Для большинства бывших друзей он вне зависимости от будущего решения суда превратился в человека, вовлеченного в грязную историю. Штромберг оказался единственным, для кого дружба оказалась важнее репутации полка. Да и то корнет, скорее всего, решился на это лишь потому, что сам из-за намерения жениться на певичке должен был вскоре выйти в отставку.
 Только свидания с Лизой радовали Сержа и хотя бы на время отвлекали его от мрачных мыслей. А по-ложение его меж тем было преопаснейшим. Конечно, полиция узнала о прошлой дуэли Карповича и Вексина и о том, что она не прекратила вражды офицеров, а лишь обострила ее.
 Да и все улики были против подозреваемого. Причем их было так много, что создавалось впечатление, будто организатор провокации хотел подстраховаться на тот случай, если вдруг какая-то из уловок не сработает. На месте преступления была найдена неизвестно как оказавшаяся там пуговица с запасного мундира Сержа, который полиция нашла при обыске в его гостиничном номере. Здесь же была обна-ружена перчатка, пара той, что была «потеряна» убийцей недалеко от места гибели Вексина. Перчатку Серж объяснить не мог, а вот про пуговицу вспомнил: лишился ее недавно в стычке с бароном фон Кнопсом. Однако следователь воспринял это заявление подозреваемого с большим скепсисом.
 – Я понимаю ваше желание оправдаться. Но боюсь, что на прокурора и присяжных такая версия не произведет впечатления. Вам лучше хотя бы частично признать свою вину, чтобы показать свое рас-каяние. Скажите, что покойный был непорядочным человеком и вы убили его случайно – на почве личной неприязни. Вы ведь действительно не желали его убивать! А только хотели объясниться. Но в разговоре он снова достал свой пистолет, и вам пришлось защищаться. Так ведь было дело? Лично я бы на вашем месте поступил так же. Ведь он когда-то оскорбил вашу невесту?
 После этих бесед Серж чувствовал, что запутывается все больше.
 Вскоре в Петербург приехал Николай Бенедиктович. Встречи с ним Серж одновременно ждал и боял-ся. Видеть убитого горем отца, знать, что он невольно сокращает его земные дни, было невыносимо. Да и поверит ли отец в невиновность сына, когда по всем признакам получается, что именно он предатель-ски зарезал своего обидчика в темной арке?
 К счастью, Николай Бенедиктович сразу и без колебаний принял сторону сына. Более того, теперь он признал выбранную им невесту.
 – Думаю, матушка там на небесах не осудит нас, если мы примем эту девушку в нашу семью, – сказал он. – Ведь настоящая любовь проверяется в испытаниях. А как я вижу, она не оставила тебя в трудную минуту.
 Николай Бенедиктович нанял одного из лучших адвокатов города шестидесятилетнего Романа Ильича Брызгина. Правда, для спасения сына ему пришлось заложить имение. В последнее время его финансо-вые дела находились в плачевном состоянии. Адвокат, которому предстояло организовать защиту Сер-жа, слыл первоклассным специалистом. Однако петербургские знакомые, которые порекомендовали Николаю Бенедиктовичу обратиться к известному на весь Петербург юристу, сами не знали, что отсы-лают провинциала к погасшей звезде, от которой исходит сияние былой славы.
 Давно потерявший хватку мэтр и сам понимал, что выдохся, однако продолжал брать клиентов. На пи-ке своей карьеры он успел завести слишком дорогие привычки и не мог отказаться от них. Чтобы со-держать экипаж с парой породистых рысаков, фешенебельный особняк на Английской набережной и многочисленное семейство, требовались огромные деньги. Соседями и хорошими знакомыми Брызгина были новые владельцы старинных аристократических дворцов, принадлежавших прежней знати: же-лезнодорожные магнаты Дервизы, вагоностроитель Тенишев, банкир Поляков, двадцатисемилетний миллионер Михаил Терещенко – наследник крупного сахарорафинадного производства и обладатель придворного камер-юнкерского чина. Когда-то все они были его клиентами. Однако преуспевающие дельцы первыми переметнулись к конкурентам, как только почувствовали, что виртуоз судебных бата-лий выдохся.
 Так что не слишком сведущие в столичных делах провинциалы оставались последней надеждой неко-гда непобедимого профессионала. Как состарившийся и потерявший мужскую силу Казанова, больше смерти страшащийся разоблачения, почти соблазнив женщину, в последний момент сбегал от нее на пороге спальни, так и этот благородный муж вынужден был прибегать к уловкам из арсенала своих бывших подзащитных.
 Адвокат заставил отца Сержа влезть в огромные долги ради спасения сына, а потом за неделю до суда симулировал внезапный приступ почечных колик и укатил в Баден-Баден на минеральные воды, оста-вив дело на своих помощников. У Сержа и его близких не осталось надежды на благоприятный исход дела.
Глава 17
 Я знаю, что вы невиновны! – объявил неожиданный посетитель Сержу, едва переступив порог его тю-ремной камеры. – Иначе ни за что не пришел бы сюда.
 Это был полковник Игнатов. Узник был рад гостю и особенно его словам. Он благодарно пожал про-тянутую ему руку.
 – Спасибо, полковник. Немногие теперь продолжают верить в мою непричастность к этому преступле-нию.
 – И тем не менее вы невиновны, – убежденно повторил визитер, но лицо его при этом оставалось оза-боченным. – Однако этот фон Кнопс обложил вас уликами, как медведя в берлоге. Несколько человек готовы на Библии поклясться, что видели вас в ту ночь вблизи от места преступления. Ваше же алиби может подтвердить лишь эта молодая женщина из салона госпожи Мэри.
 – Она моя невеста! – с вызовом вскинул голову Серж.
 – Тем хуже для вас, – сочувствующе посмотрел на него гость и тут же поспешил объясниться: – Не поймите меня превратно. Я далек от предрассудков и ни в коем случае не осуждаю ваш выбор. Но, от-кровенно говоря, ее показания стоят недорого. Господа присяжные заседатели вряд ли поверят беспас-портной проститутке, которая к тому же состоит в близких отношениях с обвиняемым.
 Узник снова хотел возразить, но промолчал, осознавая правоту полковника. В глубине души Серж и сам понимал, что показания Лизы ему вряд ли помогут. Но человеку свойственно цепляться за собст-венные иллюзии. Однако по мере того, как полковник продолжал говорить, юноша все острее осозна-вал, что никакого спасения нет.
 – Конечно, хороший защитник иногда может сотворить чудо, – со знанием дела рассуждал гость. – Но насколько мне известно, ваш распрекрасный адвокатишка просто сбежал, бросив вас на произвол судь-бы. И как только этой каналье до сих пор позволяют практиковать!
 Полковник внимательно наблюдал за Сержем, стремясь поймать тончайшие оттенки пробегающих по лицу собеседника эмоций, оценить, как он реагирует на очередной аргумент. Говорил Игнатов ровно и спокойно, как человек, который невозмутимо ведет дело к намеченной цели:
 – В то же время, по моим сведениям, барон дал крупную взятку вашему следователю и наверняка по-пытается подкупить прокурора и большую часть присяжных. Похоже, у него на вас зуб, раз он так швыряется деньгами.

Полковник замолчал. Не сводя глаз с Сергея, он выжидал, давая юноше возможность в полной мере осознать свое бедственное положение. Умение держать паузу именно столько, сколько необходимо, было частью его богатого профессионального арсенала.
 – Как офицер офицеру должен сказать вам прямо, – с сожалением заключил полковник, – имея такую диспозицию перед сражением, победить почти невозможно.
 Серж впервые позволил себе заговорить с неприязнью:
 – Но если вы знаете наверняка, что барон шельмует, то, как порядочный человек…
 – Должен принять меры, – закончил его мысль полковник и помрачнел. – К сожалению, доказать что-то будет очень сложно. Барон очень богат и влиятелен, а деньги и связи решают многое.
 – Неужели в нашем отечестве никак нельзя добиться беспристрастного объективного правосудия? – в сердцах воскликнул Серж.
 – Есть один способ, – сообщил собеседник, впрочем, без особого энтузиазма. – Вас ведь еще не лиши-ли офицерского чина. Так что вы вправе просить передать ваше дело из гражданского судопроизводст-ва в военное. Только я вам не советую этого делать. Ведь в случае признания вины вам грозит не катор-га, а расстрел.
 В военных судах действовали другие правила. Осужденный преступник был лишен права подавать апелляции. Это была предельно жесткая система. Неудивительно, что большинство военных в условиях мирного времени всеми правдами и неправдами старались пойти под гражданский суд, а не под трибу-нал. Однако гордость несправедливо обвиненного офицера оказалась выше страха.
 – Так я и поступлю, – заключил Серж после короткого размышления. – Если меня признают винов-ным, то уж пусть лучше благородная казнь, чем жалкое существование среди воров и убийц.
 Посетитель кивнул удовлетворенно, словно ждал именно такого ответа. В задумчивости он прошелся пружинистым шагом от одной стены камеры до другой, затем подошел к приоткрытой двери и подо-звал надзирателя:
 – Сделай-ка нам чайку, Егорыч. Только своего, с мятой. Да чтоб не слишком обжигал.
 – Тотчас сделаю, Арнольд Михайлович, – послышался из коридора хрипловатый голос. – Могли бы и не напоминать. Я ваш вкус еще не забыл.
 Даже не видя надзирателя в узком дверном проеме, Серж по его довольному тону чувствовал, что ста-рик отчего-то рад угодить этому человеку.
 В ожидании, когда тюремщик вернется с чаем, гость присел на краешек нар.
 – В действительности меня зовут Арнольд Михайлович Эристов, – зачем-то заново представился он собеседнику. – Полковник Игнатов – это оперативный псевдоним. У нас так полагается. Я служу в Ох-ранном отделении Департамента полиции. Руковожу особым подразделением.
 Серж слушал визитера с большим интересом. Его собеседник с первых минут знакомства показался ему человеком дела, не привыкшим разбрасываться словами и уж точно не склонным к спонтанным откровениям. Раз этот господин пришел сюда и заговорил, значит, хотел чего-то определенного.
 Эристов стал рассказывать, что руководимая им группа борется с иностранными шпионами и внутрен-ними врагами империи. Об этих враждебных силах поручик-гусар почти ничего не знал. Ему было из-вестно, что революционеры подстрекают студентов, рабочих и крестьян к бунту, устраивают покуше-ния на высших военных и гражданских должностных лиц, разлагают армию. Они убили царя-освободителя Александра II и многих честных слуг государства. Сержу эти господа представлялись мрачными, жестокими и коварными нигилистами, для которых не существует понятия Родины и вооб-ще нет ничего святого.
 Еще кадетом юношу учили, что «солдат есть слуга царя и Отечества и защитник их от врагов внешних и внутренних». На вопрос о том, кто такой враг внутренний, кадетам было положено отвечать так: «Это воры, мошенники, убийцы, шпионы, социалисты и вообще все, кто идут против государя и России».
 А значит, должны быть и те, кто ведет постоянную войну с внутренними врагами. Их служба была окутана тайной. В таких людях, как Эристов, не было обычной офицерской прямолинейности и откры-тости. Они внушали уважение и даже какой-то непонятный почтительный страх. Почему и отчего – это было Сержу пока неясно. Но лично он никогда не хотел сменить гусарский ментик на плащ агента тай-ной полиции. И вдруг выяснилось, что Эристов явился к нему именно для того, чтобы сделать подоб-ное предложение.
 Вербовщик был предельно откровенен:
 – Вы мне нужны. Я предлагаю вам службу в своем отряде. Но прежде вас должны казнить.
 Молодой человек удивленно посмотрел на визитера. Но тот невозмутимо продолжал, прихлебывая принесенный тюремным надзирателем чай:
 – Итак, если вы согласны, то вот, ознакомьтесь: это приговор трибунала, согласно которому вас как офицера расстреляют. Это произойдет денька через два на рассвете. Но прежде вас переведут в воен-ную тюрьму. Вы ведь сами этого хотели, не правда ли?
 Изумленный арестант стал читать документ с печатями и высокими подписями.
 – Как видите, приговор высочайше утвержден, – комментировал Эристов. – Поверьте, мне было нелег-ко его выхлопотать, сейчас ведь казнят крайне редко. Все больше решают дело тюрьмой или бессроч-ной каторгой. Но вы должны исчезнуть для всех навсегда.
 – Простите, я не понял. – Молодой человек несколько раз сглотнул слюну, чтобы голос у него не со-рвался от волнения. – Меня что – действительно расстреляют? А как же суд?
 – Формально суд над вами уже состоялся. Через несколько дней в газетах сообщат о вашей казни.
 Происходящее напоминало Сержу театр абсурда. Ему отчего-то вспомнилась вычитанная в каком-то журнале статья о принятой в одной из европейских стран – он уже точно не помнил, в какой именно, – традиции сажать приговоренных к расстрелу офицеров на стул, тогда как простых солдат просто ста-вили к стенке. Видимо, считалось, что даже перед лицом смерти дворянин должен пользоваться приви-легиями. Конечно, это был махровый идиотизм. Ведь казнь не спектакль. Однако, как оказалось, Серж ошибался. Посетивший его человек всерьез убеждал его принять участие в подобном представлении.
 – Вместо вас к расстрельному столбу привяжут манекен, на который будет надет саван, – деловито рассказывал Эристов, – расстрельный взвод даст залп… Таков порядок.
 – Но зачем это вам?
 Полковник Игнатов доверительно положил молодому человеку руку на плечо:
 – Видите ли, мне нужно, чтобы для всех вы умерли, стали призраком, человеком – невидимкой. Такова уж специфика нашей службы. Как это ни парадоксально, но только благодаря тому, что вы оказались под судом по такому тяжкому обвинению, вы перешли для меня из разряда потенциальных кандидатов в реальные. Дело в том, что на перевод офицера из гвардии – даже из отставки – в Отдельный корпус жандармов, в Охранное отделение требуется личное согласие государя и военного министра. О вашем переходе к нам неминуемо узнают все главные иностранные разведки и сразу возьмут вас на учет. Ибо там прекрасно понимают, что сегодня вы боретесь с социалистами, а завтра можете переключиться на борьбу с ними. Кстати, сегодня немцы, англичане, французы и даже японцы активно пытаются исполь-зовать русскую революционную эмиграцию в своих интересах. Так что грань между внутриполитиче-ской контрразведкой и внешней постепенно размывается.
 Серж понимающе кивнул. Эристов отметил это с удовлетворением. Значит, не зря он распинался перед мальчишкой, тратил время на организацию его вербовки. Арнольд Михайлович закончил свою мысль с ощущением выигранной партии.
 – Итак, если действовать обычным порядком, то как разведчик – нелегал вы сразу будете засвечены и, следовательно, проку от вас не будет никакого. Революционеры в любой момент могут взять в залож-ники ваших родственников и манипулировать вами. Все это слабые места. Мне же нужен неуязвимый воин, которого ничего не связывает с этим миром, кроме преданности мне и Родине… Кстати, ваш отец уже дал свое согласие. Для меня особенно приятно было, что он сделал это не столько для того, чтобы спасти вас от каторги, сколько желая видеть в вас человека, истинно полезного для государства. Честно признаюсь, нечасто в нашем обществе можно встретить такое понимание, лишенное обычных интелли-гентских предрассудков. Вот его письмо.
 Эристов вынул из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул Сержу.
 В письме отец коротко сообщал, что одобряет решение сына. Но его неровный почерк показывал, в каком смятении это было написано.
 – У нас такое правило, – вкрадчиво пояснял жандарм, пока Серж читал, – по возможности сообщать близким родственникам. Я имел с вашим отцом продолжительный разговор, прежде чем решил, что ему можно доверять.
 Сказав это, Арнольд Михайлович невольно вспомнил, с каким потерянным, безучастным видом слу-шал его отец этого молодого человека, как уныло соглашался с аргументами вербовщика. Временами интеллигентный господин брезгливо морщился и отворачивался, не желая обидеть собеседника. Потом этот человек открыл окно и долго молча курил, выпуская дым в сиреневые петербургские сумерки.
 – Неужели нельзя помочь Сереже как-то иначе? – спросил он не оборачиваясь. – Неужели обязательно делать из него шпиона?
 Жандарму было жаль старика, но ему нужен был его сын.
 – Поймите, это единственный выход! Другого просто нет. Нет! – ответил он.
 – Я понимаю, – окончательно сникая, пробормотал Николай Бенедиктович и обреченно спросил: – Что я должен сделать?
 Под диктовку Эристова он написал сыну короткое письмо.
 – Я заверил вашего отца, – продолжал говорить Сержу Арнольд Михайлович, – что ваша карьера от-нюдь не загублена, ведь на нашей службе тоже можно стать генералом. Вопросы с производством в но-вый чин и награждением решаются у нас даже быстрее, нежели в гвардии или в армии. Ваше жалованье увеличиться вдвое против прежнего. У нас вы сразу будете получать сто пятьдесят рублей, как армей-ский капитан. Полагаю, что ваш батюшка снова сможет гордиться вами.
 – А моя невеста?
 – Ей сообщат чуть позднее.

Серж задумался. Пока он размышлял, Эристов не спускал с него взгляда. «Нервничает, – анализировал полковник поведение будущего подчиненного, – но виду не хочет подавать, крепится. Молодец. При этом не скован».
 Эристов всегда очень тщательно подбирал новых сотрудников. Он брал в свой отряд только надежных офицеров, которых проверял лично.
 Конечно, кадровый отдел собирал подробное досье на каждого новичка. Таковы были общие правила. Чтобы занять офицерскую должность в тайной полиции, соискатель должен был быть потомственным дворянином, закончившим военное училище по первому разряду. Он не должен был иметь долгов, ка-ких-либо проблем с законом в прошлом и служить в армии менее шести лет. Удовлетворявшие этим требованиям соискатели обязаны были выдержать серьезный экзамен. Однако командир особого под-разделения часто пренебрегал формальными требованиями, если находил нужного ему человека. Неко-торые кадровые решения Эристова казались странными его начальству. Но разве кабинетные теоретики могли понять того, кто долго изучал науку человековедения на практике, много раз убеждаясь в том, что даже малейшая ошибка в выборе помощников может стоить жизни!
 Много лет прожив в Турции, Эристов уверовал в физиогномику, согласно которой моральный облик людей можно определять по их внешности. Внешность Сержа Карповича понравилась и запомнилась Арнольду Михайловичу еще при первой их встрече. Лицо Сергея лицо свидетельствовало о сильном, волевом характере, тонком уме и независимом характере юноши. Правда, юнец был явно склонен к авантюрам и спонтанным решениям. Казалось бы, гусарство и требующее холодного педантичного ума ремесло разведчика – вещи несовместимые. Однако Эристов считал, что ему в отряде как раз недостает своего «вольного партизана», этакого «Дениса Давыдова» для особых миссий. А главное, он видел мальчишку в деле, когда тот в одиночку набросился с тростью на нескольких хорошо вооруженных го-ловорезов и сумел выиграть схватку. У гусара были отменные бойцовские качества. Арнольд Михайло-вич чувствовал, что заполучил первоклассного сотрудника, и был доволен.
 Уже уходя, разведчик вдруг остановился на пороге камеры, словно что-то вспомнив.
 – Да, кстати, – обернулся он к обитателю тюремной камеры, – так как скоро вас казнят, то, как смерт-нику, вам полагается последнее желание.
 Эристов сообщил эту новость без намека на иронию. Серж, у которого голова плохо соображала от всего услышанного, неприязненно покосился на посетителя, не понимая, зачем тому понадобилось продолжать спектакль. «Странный тип! Смотрит все время испытующе, и не поймешь, что у него на уме». Тем не менее «смертник» ответил так, словно и взаправду был обречен через два-три дня ока-заться перед расстрельной командой:
 – Мой отец наверняка отдал этому плуту – адвокату последние деньги. Я хотел бы, чтобы их ему вер-нули.
 – Хорошо, – пообещал Аристов и вышел.
 Загремел закрываемый надзирателем засов.
 Через несколько дней в газетах появилось сообщение о казни бывшего гвардейского поручика, обви-няемого в тяжком уголовном преступлении.
 А для Сержа началась новая жизнь. При зачислении на службу в тайную полицию поручику было со-хранено прежнее звание. Обычно гвардейцы переводились в армию и в другие силовые ведомства с большим повышением в чинах. Но после уголовной истории нельзя было ожидать почетных условий. Сержу оставалось радоваться, что ему вообще оставили офицерские погоны. Хотя вместе с гусарским мундиром у него забрали даже то, что не отнимают у самых последних каторжников, – данное родите-лями имя. Официально Сержа Карповича расстреляли на рассвете во внутреннем дворике военной тюрьмы. Вместо него под свинцовым питерским небом родился молодой мужчина со странным для России именем Анри Вильмонт. Такой псевдоним придумал Эристов.
 «Что толку горевать о потерянном, – рассуждал молодой человек. – Никто не знает наперед своей судьбы. Мудрецы говорят, что часто то, что поначалу кажется нам несправедливостью, впоследствии может послужить к нашей великой пользе».
 Итак, жизнь Сержа-Анри круто изменилась. Впрочем, Петербург умершему и снова воскресшему под чужим именем господину покидать не пришлось. Просто теперь он должен был сознательно избегать встреч со старыми друзьями или, как выражался его новый патрон, «вести жизнь невидимки».
 – А если я все-таки случайно столкнусь с кем-нибудь из бывших знакомых на улице? – как-то спросил шефа «казненный понарошку» поручик. – Все же сразу станет известно.
 – Ничего не произойдет, если вы этого специально захотите, – невозмутимо отвечал Эристов. – В са-мом худшем случае поползет слух, что по городу бродит ваш призрак. Затем в «Петербургском листке» появится сенсационная статья известного медиума мсье Блана, объясняющего псевдонаучным языком, что неприкаянная душа убиенного мытаря шляется по так обожаемым им при жизни злачным местам в поисках удовольствий, недоступных в загробном мире. После этого прежние приятели, едва завидев вдали ваш силуэт, будут кидаться наутек.
 Сержу не улыбалась перспектива стать привидением, наводящим ужас на прохожих. И он старался пе-редвигаться по городу так, чтобы не встретить никого из знакомых. Для этого приходилось осваивать новые тропы, пролегавшие через подворотни и мрачные дворы-колодцы. Это был другой, прежде не знакомый ему Петербург.
 Только поиски пропавшей невесты заставляли молодого человека временами забывать про осторож-ность. Лиза словно растворилась в большом городе. Эристов не успел ее предупредить. Еще до того, как в газетах появилось сообщение о казни жениха, девушка по неизвестной причине съехала из гости-ницы, в которой Серж с нею жил до своего ареста. Эристов, по его словам, пытался выяснить ее новый адрес, но безрезультатно.
 И вот теперь Серж, словно одержимый, рыскал по городу в поисках возлюбленной. Долго ему удава-лось оставаться неузнанным. Но рано или поздно это должно было случиться.
 Однажды на Невском проспекте Анри Вильмонт на ходу вскочил на подножку двухэтажной конки. Случилось это напротив лютеранской церкви. Он только что безуспешно посетил доходный дом пол-ковничихи Куракиной, у которой, по некоторым добытым им сведениям, могла квартировать Лиза. На-строение у молодого человека было хуже некуда – рухнула очередная надежда найти возлюбленную.
 На первом этаже вагона было свободные места, но после недавних блужданий по каменному муравей-нику Сержу хотелось дышать свежим воздухом. Швейцар в только что обследованном им доме отсут-ствовал, и жильцов приходилось отыскивать без посторонней помощи. Указанием для поисков служи-ли лишь черные доски с фамилиями квартирантов, висевшие на этажах.
 Серж поднялся по винтовой лестнице на империал вагона конки и увидел знакомого маркера. Вирту-озный бильярдист, в компании которого гусарский поручик провел не один вечер за любимой игрой, непринужденно болтал с каким-то господином с бритым актерским лицом. Маркер только что докурил сигару и метко швырнул ее в затылок стоящего на мостовой городового. Бильярдист, как обычно, был весел, беззаботен и вальяжен.
 Серж думал только о Лизе. Поэтому он рассеянно поприветствовал знакомца и хотел было сесть с ним рядом. У него совершенно вылетело из головы, что самого его больше нет. Сержа остановило выраже-ние ужаса на лице игрока. Глаза бильярдиста расширились. Несколько секунд он завороженно смотрел на ожившего мертвеца. Потом вдруг вскочил и, словно матрос, спешащий покинуть обреченный ко-рабль, сиганул за борт. Пронзительно прозвучал полицейский свисток. Трамвайчик остановился.
 – Караул! – вопил перепуганный бильярдист, тыча пальцем в сторону покинутого им второго этажа вагона конки. – Среди бела дня пользуются общественным транспортом, как живые. Совсем совесть потеряли! Кладбища им мало! Путь городская Дума заставит их хотя бы платить по двойной цене за билет – по десять копеек за проезд внизу и по шесть за империал. Или вообще покойников не пускать! Пусть берут ямщика, коль им в могилах скучно.
 Вокруг внезапно свихнувшегося пассажира конки стремительно собиралась толпа зевак.
 – Расходись, расходись! – сердито сдвинув брови, городовой пытался расчистить улицу. – Белой го-рячки, что ли, не видели. Сейчас его в больницу для умалишенных свезут. А тех, кто будет тут толкать-ся, я в участок препровожу.
 Серж не стал дожидаться развязки.
 После этого случая он стал более прилежно маскироваться. Эристов, настоящий мастер перевоплоще-ния, обучал его искусству изменения внешности. Трюки с переодеванием, применение париков, на-кладных усов и бород, театрального грима были лишь азами, которыми новичок овладел очень быстро.
 Со временем Серж почувствовал вкус к творчеству. Он даже стал специально бывать там, где его мог-ли узнать, предварительно вживаясь в роль какого-нибудь персонажа. Мастер учил его, что большин-ство людей воспринимают окружающую реальность стереотипно. Иными словами, человеку, которого привыкли видеть в определенном амплуа, совсем не сложно сделаться невидимкой на глазах у всех. Для этого нужно только с помощью определенных приемов изменить свое поведение. И Серж с удо-вольствием практиковал эту технику, вживаясь в образ бродяги, фонарщика или курьера. Он старался научиться мыслить, говорить и двигаться, как они.
 После нескольких дней тренировок следовал экзамен: возле проходной гусарского полка вдруг на день-два появлялся новый чистильщик сапог, который не слишком ловко обращался с сапожными щет-ками, зато любил поболтать с господами офицерами. Или пьяненький псевдонищий весь вечер маячил у входа в любимый ресторан гвардейских офицеров, выпрашивая милостыню у бывших сослуживцев. Когда перед посетителями заведения вдруг вырастал потрепанный, небритый человек с лицом пропой-цы, они обычно ускоряли шаг. И даже если кто-то замечал знакомые черты, он тут же отбрасывал от себя странное наваждение. Что общего могло быть у приличного человека, благородного офицера с ка-ким-то попрошайкой! Элегантные кавалеры брезгливо воротили носы от опустившегося оборванца. А прилипчивый тип специально старался завести разговор с известными ему посетителями. И никто из однополчан и многочисленных дружков-приятелей из прежней жизни ни разу не признал в мужике – «портяночнике» блестящего гусарского поручика.

Эристов постоянно учил Сержа и еще двоих новобранцев чему-то новому. Он исповедовал восточную систему обучения, в которой знания передавались от мастера к ученику.
 – Только так, – считал Арнольд Михайлович, – можно подготовить не середнячка, нахватавшегося все-го понемногу от разных преподавателей и из типовых учебников, а действительно универсального вы-сококлассного специалиста в области разведки.
 Уметь же профессионал обязан был многое: чертить карты, маскироваться на местности, пользоваться необычным оружием вроде остро заточенных метательных звезд и гуркских кривых ножей; без прома-ха по-македонски стрелять из револьверов с обеих рук; в одиночку, не имея даже палки для самооборо-ны, побеждать нескольких хорошо вооруженных противников. В опытных руках даже обыкновенная тарелка могла превратиться в грозное оружие «последнего шанса».
 Секретный агент должен был знать, как применять яды и противоядия, как раскидывать специальные шипы и ставить мины – ловушки, чтобы избавиться от погони. Эристов учил отобранных им молодых людей английскому боксу и карточным приемам из арсенала шулеров экстра-класса. Вдали от чужих глаз стажеры спецподразделения контрразведки взбирались на карельские скалы, предварительно при-вязав к подошвам ботинок металлические шипы-кошки, и, вооружившись связками прочной веревки, пересекали заполненные водой защитные рвы, пользуясь специальными башмаками из арсенала япон-ских ниндзя – «водяными пауками».
 – Шпион никогда не знает заранее, какой из полученных навыков спасет ему жизнь и поможет выпол-нить задание, – говорил наставник, обучая молодых офицеров гончарному и сапожному ремеслам, жонглированию и другим цирковым дисциплинам. – Поэтому чем больше вы умеете, тем выше ваши шансы дожить до почтенных лет и умереть в собственной постели, со вкусом прожив последние годы на генеральскую пенсию.
 А чтобы еще больше возбудить интерес к занятиям в начинающих разведчиках, инструктор рассказы-вал им о том, как в своих рейдах, приняв обличье монаха из дзен – буддистской секты или странст-вующего музыканта, проникал туда, куда никому до него не удавалось пробраться.
 – Правда, и мне далеко до великих мастеров тайной войны, – то ли в шутку, то ли всерьез добавлял ин-структор. – Я не могу, как они, оборотиться крысой или ястребом, видеть на расстоянии и читать чужие мысли.
 Периодически Эристов проверял уровень подготовки стажеров, которые не только учились под его ру-ководством, но и проходили испытательный срок как офицеры тайной полиции. Причем у Сержа соз-далось впечатление, что командир отряда еще приглядывается к ним, решая, кто на что способен.
 Некоторые задания были чрезвычайно сложными. Иные же, напротив, носили шуточный характер. Тем не менее нельзя было сказать наверняка, какое из них учитель считает более важным.
 Например, однажды Арнольд Михайлович предложил курсантам доказать свою ловкость – украсть у него подушку из-под головы, когда он будет спать. Один товарищ Сержа сумел чрезвычайно бесшумно подкрасться к мирно похрапывающему мастеру. Но стоило ему протянуть руку, как Эристов перехва-тил ее. Другой использовал для своих целей хитроумную петлю, но тоже потерпел поражение. Оба то-варища Сержа в один голос посоветовали ему не тратить силы на решение невыполнимой задачи.
 – Он хитер и бдителен, как дьявол, – буркнул один из стажеров.
 Это он придумал трюк с петлей и провалился. Он явно видел себя лидером здесь и страдал оттого, что учитель и товарищи его таковым не признавали. Парень был прекрасно физически развит и всячески подчеркивал свою силу и удаль, при любой возможности демонстрируя свой мускулистый торс и пока-зывая разные акробатические трюки.
 Надо сказать, что для тренировок Эристов обычно увозил своих новых подчиненных за город, где у него была скромная дачка. И вот, заметив как-то во дворе дачи двухпудовые гири, гордящийся силой молодец принялся играть с ними. Подошел Эристов, некоторое время наблюдал за силовым жонглиро-ванием атлета. Потом вынул из кармана пятиалтынный   и, согнув его между пальцами, протянул уче-нику:
 – Разогни-ка.
 Как ни пытался парень, у него ничего не вышло. Затем мастер предложил здоровяку разогнуть свой мизинец. И снова атлета ожидало поражение. Даже обеими руками ему не удалось разогнуть палец ху-дощавого учителя. Парень страшно злился, пыхтел, краснел и потел. Эристов добродушно улыбался, глядя на его потуги.
 – Ничего, – утешал он, – придет время – гривенники   будешь гнуть, а потом и разгибать.
 Учитель принялся дружелюбно рассказывать потрясенному стажеру, как развивать силу в пальцах, ко-торая делает хватку железной. Потом стал показывать ему некоторые приемы французской борьбы. Но видно было, что парень страшно обиделся. Неудача в шутливом испытании нанесла очередной удар по его самолюбию гордеца. Слабым утешением ему служило лишь то обстоятельство, что и товарищам не удастся стащить подушку из-под головы мастера. Однако он ошибался.
 Ночью начался дождь. Спал Эристов обычно не в доме, а в небольшой пристройке. Здесь же он зани-мался йогой и медитировал. Среди ночи мужчина проснулся оттого, что на лицо ему капала вода. Он взглянул на потолок и увидел, что в одном месте крыша протекает. Это было неудивительно: доски кровли сарая прогнили и давно требовали замены. Непроизвольно Эристов на мгновение оторвал голо-ву от своего ложа – а когда вновь опустился, подушки уже не было. Утром на глазах у товарищей Серж вернул добытый трофей мастеру и удостоился его одобрительного взгляда и… дополнительных ста от-жиманий к стандартному утреннему гимнастическому курсу. Причем на спине у победителя сидел сам мастер. Потягивая кофе, он рассказывал рычащему от напряжения ученику восточную притчу об опас-ности гордыни, которая даже очень хорошего воина может сделать уязвимым.
 В этот же день здоровяк, который воспринял успех товарища как личную обиду, добровольно покинул импровизированный тренировочный лагерь. По этому поводу мастер высказался кратко:
 – Жаль, хороший мог получиться специалист. Только зачах бы на тайной службе – уж больно самолю-бив.
 Обожающий Восток и все восточное Эристов был при этом фанатичным англоманом. Завтракал он обычно на английский манер. Естественно, что на время совместных тренировок ученики перенимали привычки своего мастера. Их утренняя трапеза состояла из крепкого чая или кофе, хлеба с маслом, не-скольких тонких ломтей ветчины и вареных яиц.
 Сразу после завтрака юноши занималась «железом». На своей даче в глубине двора, в отдельном фли-геле Эристов оборудовал класс минно – взрывного дела. По его словам, руководители революционных боевых организаций разуверились в эффективности «пистолетных покушений». У них даже стала по-пулярна поговорка «Нет веры в револьверы!». Динамит становился главным оружием террористов в борьбе с властью.
 – Соответственно мы должны идти в ногу с нашими оппонентами, – пояснял инструктор, вглядываясь в лица курсантов.
 В руках он держал самодельную гранату, полностью снаряженную для совершения теракта. Это был не муляж, а самый что ни на есть боевой экземпляр. Изготовлен он был в одной из заграничных лабо-раторий, предположительно в Швейцарии. Однако до убийц-метальщиков смертоносная «посылочка» не дошла. Работающий на левых радикалов контрабандист был перехвачен на финской границе.
 Оболочка гранаты была тонкой и очень легкой – жестяной. Разрывной заряд снаряда составлял магне-зиальный динамит, приближающийся по силе к гремучему студню, наиболее сильному из нитроглице-риновых препаратов. Массы взрывчатки – 4 фунта   – было вполне достаточно, чтобы разорвать в кло-чья всех, кто находился в помещении.
 Это был уже третий урок. Перед его началом преподаватель вручил ученикам маленькие жетончики на шнурках. На каждом была выбита цифра или буква. Эти металлические пластинки напоминали номер-ки, что выдаются в театральных гардеробах. В специальном журнале Эристов записал, кому какой же-тон выдал, затем предложил новичкам привязать их себе на лодыжку.
 – Если что-то пойдет не так, вам может сильно изуродовать лицо и даже оторвать взрывом голову. То-гда по этому «смертнику» опознают ваш труп или то, что от него останется.
 Арнольд Михайлович первым повязал себе шнурок на ногу, затем в своей обычной спокойной манере предложил Сержу разрядить бомбу.
 Наверное, если бы начинающие контрразведчики знали, что им предстоит, они чувствовали бы легкий мандраж, входя в «класс». Ведь, чтобы без страха работать с «адскими машинками», к тому же изго-товленными в кустарных условиях, нужен был опыт, которого они не имели.
 Работа с детонаторами была особенно опасной из-за несовершенности их устройства. У бомбы был химический запал – стеклянные трубочки, наполненные серной кислотой, с баллонами и надетыми на них свинцовыми грузами. Эти грузы при падении снаряда ломали стеклянные трубки; серная кислота, выливаясь, воспламеняла зажигательную смесь. Взрывался патрон гремучей ртути, а от него детониро-вал динамит, наполняющий корпус снаряда. Опасность заключалась в том, что эти стеклянные трубоч-ки были очень хрупкими и не раз ломались в руках у подпольщиков, снаряжающих бомбы. Содержи-мое запала могло взорваться от любого неосторожного движения. Были известны случаи, когда внезап-ный чих стоил головы подпольщику, снаряжающему или, наоборот, разряжающему бомбу. Самой лег-кой расплатой за недостаточную аккуратность были оторванные пальцы и кисти рук. Впрочем, гораздо чаще полиция обнаруживала в разрушенных взрывами лабораториях отдельные фрагменты тел под-польных химиков.
 Серж обо всем этом знал – и его ужаснула дрожь собственных рук. Он остановился на минуту и зады-шал глубоко и медленно, стараясь унять бешеное сердцебиение. Серж-Анри попытался представить себе, что это просто урок химии в кадетском корпусе, а в руках у него всего-навсего школьное пособие. Конечно, обращаться с ним надо бережно – иначе учитель выбранит, но бомба – только муляж.

К большой радости Сержа, это помогло. Он благополучно вынул запал и получил зачет.
 На следующем занятии готовили динамит. Все необходимые для этого материалы ученики получили из подпольной лаборатории, недавно захваченной полицейскими. Перед началом занятия Станислав Дудин – напарник Сержа по занятиям, оставшийся новичок, позволил себе недоуменно и даже слегка недовольно поинтересоваться у Эристова:
 – Извините, но я не понимаю. В чем смысл подобной небезопасной алхимии? Ведь, насколько я пони-маю, наша будущая работа заключается в том, чтобы разоблачать тех, кто готовит пуды взрывчатки, а не помогать им в этом!
 Арнольд Михайлович только усмехнулся. В своем длинном кожаном переднике и платке, повязанном по-пиратски, он походил на средневекового алхимика. Да и весь «класс химии» скорее был похож на средневековую алхимическую лабораторию, чем на что-либо еще. Вдоль стен располагались стеллажи и шкафы; на них рядом с мотками бикфордова шнура и современными приборами стояли большие ста-ринные колбы с какими-то порошками и разноцветными растворами, приспособления для дистилля-ции, перегонные кубы. Повсюду были развешаны всевозможные инструменты.
 В углу стоял небольшой кузнечный горн с вытяжкой и мехами для раздутия пламени. Вокруг горна, будто грибы, сушащиеся на зиму, висели гирлянды всевозможных щипцов. Дымоход печи был снабжен специальными заслонками, служившими для сокрытия дыма в дневное время, – обитателям дачного поселка ни к чему было знать лишнее.
 – Здесь не армия, – наконец проговорил Эристов. – Это в обычной войне все просто: впереди враг, смело и бескомпромиссно иди на него по пути чести, не ошибешься.
 Видя, что Дудин все еще смотрит недоверчиво и даже немного обиженно, Арнольд Михайлович на-помнил:
 – Я ведь уже говорил вам, что контрразведчик не знает наперед, в какой ситуации может оказаться. Ему могут приказать внедриться во вражескую группу для предотвращения серьезного преступления. А наши противники абы кого к себе не подпустят, им нужны специалисты. Для этого я вас и учу.
 Однако это объяснение, скорее всего, не удовлетворило стажера. И в этот же день Станислав Дудин допустил непростительную ошибку, которая могла бы обернуться большой бедой для всех находив-шихся в учебной лаборатории. Мужчин спасло только хладнокровие и опыт мастера.
 Готовя желатиновую основу для взрывчатки, неопытный химик вопреки рекомендации преподавателя сыпанул в сосуд слишком большую дозу одного из ингредиентов. Эристов вовремя заметил, что веще-ство сейчас взорвется. Оттолкнув подмастерье, он схватил стоявший рядом кувшин с водой и залил со-став, успев прокричать новичкам:
 – Вон отсюда!
 Дудин удрал, а Серж-Анри остался.
 Струя воды разбрызгала взрывчатую массу, желатинные брызги попали на одежду преподавателя и начали взрываться прямо на нем. Серж схватил с верстака прочные кожаные рукавицы и бросился на помощь учителю. Вскоре к нему присоединился Стас Дудин, вернувшийся с полдороги. Вместе они стали помогать мастеру – очищать его от взрывчатки. Потом молодые люди стащили с Эристова одеж-ду. К счастью, большого взрыва удалось избежать. Учитель получил лишь легкие ожоги. Курсанты не пострадали.
 И вот однажды Эристов объявил стажерам, что им предстоит первая серьезная работа. Три часа назад агент Трой сообщил куратору из Охранного отделения, что на сегодня запланировано покушение. Его объектом должен был стать заместитель и личный друг министра путей сообщения граф Платон Ильич Сокольский. Террористы давно охотились за ним.
 – Я лично знаю тех, кому поручено это дело, – весело заявил Трой своему куратору. – Они ребята бое-вые. За святое дело готовые пожертвовать собой. Не сегодня, так завтра достанут они вашего графа.
 Арнольд Михайлович часто не понимал своего агента. Иногда этот «пламенный апостол революции» словно забывал, что находится не на сходке боевых товарищей, а разговаривает с офицером охранки, которому продает товарищей по борьбе. Впрочем, Эристов не пытался учить агента морали. Если Трою приятно жить в придуманном им мире – пусть его; в конце концов, это даже полезно для дела. Чтобы оставаться на первых позициях в партии и по-прежнему иметь возможность поставлять тайной поли-ции ценные сведения, Трой должен был максимально искренне играть роль неподкупного лидера со-противления. Арнольд Михайлович знал, что Трой кутит в парижских ресторанах, играет по-крупному в казино Монте-Карло, тратится на женщин. Контрразведчика поражало, как глубоко погружается Трой в каждую из своих жизней – как отчаянно кутит, как спокойно продает информацию, как четко работа-ет партийным лидером. И его товарищи по борьбе не догадываются о том, что перед ними – перво-классный актер своего собственного театра.
 Узнав о готовящемся покушении на графа Сокольского, Арнольд Михайлович приказал срочно орга-низовать наблюдение за домом сановника. Поздно вечером его люди заметили двоих неизвестных, спускающихся с крыши графского дома, но не поняли, как те появились и что делали наверху. В это время хозяин дома с супругой были в театре. Эристов послал офицера предупредить Сокольского, что-бы граф не спешил возвращаться домой, а сам с двумя стажерами выехал на место. Пора было устроить курсантам «выпускной экзамен».
 Филеры, проморгавшие появление террористов, ждали начальство на улице. Эристов запретил им вхо-дить в дом до своего приезда. Опростоволосившиеся сотрудники имели жалкий вид, но Арнольд Ми-хайлович не стал их отчитывать. Он вообще и словом не обмолвился об ошибке подчиненных, а сразу по-деловому заговорил о предстоящей работе. Но чувствовалось, что филерам от этого только больнее. Им наверняка было бы легче, если бы шеф наорал на них, а не ограничился подчеркнутой вежливо-стью.
 Дело в том, что в подразделении, именуемом летучим отрядом полковника Игнатова, служили не обычные «брандеры», ведущие наблюдение так, что не заметить их мог разве что слепой. Таких неуме-лых филеров еще называли «гороховыми пальто» за то, что они одевались в одинаковую казенную одежду. Обычно на малооплачиваемую и непрестижную филерскую работу принимали отставных сол-дат; часто кандидаты не отличались высокими умственными способностями, а многие не умели читать и писать. По отношению к своим офицерам они чувствовали себя просто ремесленниками, лишенными профессионального достоинства. Это была поистине каста отверженных, которых презирали свои и чужие. Полицейским шпикам часто даже не говорили, почему они должны следить за тем или иным человеком. Филер мог не знать, за кем наблюдает: за врагом или же за своим – секретным сотрудником, которого начальство решило по какой-то причине прощупать.
 Совсем не так было поставлено дело с наружным наблюдением в особом элитарном Летучем отряде. Арнольд Михайлович лично отбирал и обучал каждого сотрудника. Платили им вдвое больше, чем в других подразделениях. Его филеры также получали хорошие деньги на покупку приличного граждан-ского платья. При служебных выездах в другие города им выдавались солидные командировочные. Су-точных хватало на приличную жизнь за границей и на длинный ужин в ресторане – если объект наблю-дения оседал там надолго. При необходимости филер мог за казенные деньги нанять лихача. Когда ра-ботать приходилось, к примеру, в Лондоне, где были очень популярны велосипеды, агентам предписы-валось брать напрокат такую машину. То есть подразумевалось, что сотрудник умеет управлять раз-личными видами современного транспорта.
 Эристов даже организовал школу по подготовке филеров. Его ученики по внешнему виду безошибоч-но вычисляли революционеров в толпе людей. От них почти невозможно было скрыться. Выпускник школы мог пролежать в баке над ванной целый вечер, заговорить зубы любому швейцару, чтобы прой-ти в нужный дом, не предъявляя полицейского жетона. Если такой филер изображал извозчика, торгов-ца или лоточника, то даже профессионал не мог признать в нем сотрудника полиции. При необходимо-сти выпускник школы высшего филерского мастерства мог мастерски прикинуться пьяным или дурач-ком. Эти люди рисковали жизнью – и были к этому готовы.
 Агентам строго запрещалось пить спиртное. В свой отряд старый холостяк предпочитал брать людей неженатых, так как считал, что чрезмерная привязанность к семье вредит службе контрразведчика – делает его слабым и уязвимым.
 Сам Эристов был примером подражания для своих учеников. Он был готов ко всему: мог на полном ходу остановить извозчика, вскочить в поезд, куда бы тот ни следовал. Он никогда не терялся на мест-ности, прекрасно ориентировался как в городе, так и в лесу. Даже в ночном лесу противнику не удалось бы проскользнуть мимо него незамеченным. От подчиненных Арнольд Михайлович требовал того же. Поэтому так расстроились сотрудники, не оправдавшие доверие командира.
 В вестибюле графского дома к Арнольду Михайловичу подошел швейцар.
 – Она наверху в голландке, – вполголоса сообщил он. – Я вас провожу. Правда, там холодновато, пока не топят…
 У Эристова везде были свои люди. Через подставных лиц он владел несколькими солидными контора-ми по найму домашней прислуги. Рекомендованные этими агентствами лакеи, кучера, горничные, швейцары неизменно получали от своих хозяев прекрасные рекомендации. При этом им шло двойное жалованье – одно от непосредственного хозяина, второе от Департамента полиции. Это была превос-ходная агентурная сеть.
 Потому-то Эристов не слишком огорчился промашкой филеров, что одновременно с ними дал задание своему секретному сотруднику в графском доме. Этот отставной унтер-офицер Волынского полка и его жена-кухарка весь день были настороже. Однако сами они тоже ничего подозрительного не заметили. Но зато в разговоре с дворником швейцар узнал, что часов в пять вечера к нему подходил какой-то гос-подин и интересовался, где находится спальня хозяев. Человек был похож на студента – длинноволо-сый, в темных круглых очках, в нахлобученной на глаза широкополой шляпе и в пальто, воротник ко-торого почти закрывал лицо мужчины. Потом дворник увидел, как этот «студент» и с ним еще один по пожарной лестнице взбираются на крышу.

Швейцар оказался смышленым малым. Первым делом он сбегал за околоточным надзирателем. Но так как хватать подозрительных лиц Эристов ему запретил, швейцар сразу предупредил полицейского, что они позволят любителям ночных прогулок уйти по крышам. Дождавшись, когда парочка спустится и скроется из виду, швейцар и околоточный надзиратель поднялись на крышу. По следам и окуркам они выяснили, что злоумышленников интересовали печные трубы. Так выяснилось, что адская машинка заложена в дымоход.
 На втором этаже в спальне хозяев рядом с изразцовой голландской печью переминался с ноги на ногу пожилой истопник. Он уже открыл заслонку и обнаружил в глубине печи маленький ящик, от которого тянулась длинная веревка. Эристов приказал всем посторонним выйти, а сам аккуратно достал и от-крыл ящик, предварительно убедившись, что минеры, заложившие взрывчатку, не установили заодно какой-нибудь хитроумной ловушки.
 – Смотрите, – сказал он подчиненным. – Последнее слово в терроре! Бомба с часовым таймером. Рево-люционеры активно берут на вооружение новейшие технические разработки, особенно в области воен-ного дела. Такие бомбы пруссаки использовали при осаде Меца  . Прежде я таких еще не видел. Похо-же, у наших противников появился крупный специалист. Обратите внимание на фирменный знак.
 Корпус бомбы украшал ангелочек, нарисованный голубой краской. Часы на взрывном механизме были установлены на семь часов утра.
 – Наши оппоненты тщательно изучили привычки графа, – пояснил Эристов. – Им известно, что он час-то любит после театра, отправив супругу домой, заехать в клуб. Но обязательно возвращается домой не позже шести и сразу ложиться спать.
 Арнольд Михайлович начал разряжать бомбу.
 – А вы обследуйте другие трубы, – велел начальник стажерам. – Только прежде выясните у швейцара адрес местного трубочиста и возьмите его в помощники.
 В одной из труб стажеры действительно обнаружили вторую бомбу. Стас Дудин предложил не трогать опасную находку, пока ее не осмотрит шеф. Серж только усмехнулся, решив: довольно ходить в учени-ках, пора показать командиру, чего они стоят.
 Включив фонарик, он залез в печь по плечи и внимательно осмотрел ящик. Вроде никаких дополни-тельных веревочек и проводков от него не тянулось. Однако на самом деле Сержу-Анри тоже ужасно не хотелось трогать бомбу: он понятия не имел, что там может скрываться внутри. Молодой человек представил себе в красках собственный обезображенный труп и криминалистов, которые осматривают место происшествия, и глубоко вдохнул, прогоняя волнение.
 – Ну как там? – беспокойно потеребил его ногу напарник. – Может, все-таки лучше сбегать за шефом?
 – Очень милая на вид посылочка, – стараясь, чтобы голос его звучал максимально непринужденно, от-ветил Анри. – Здесь написано, что она отправлена до востребования. Так что это нам.
 «Возьму ее на счет три», – решил молодой человек и начал отсчет. Сказав себе «три», он одеревенев-шими руками взял ящик и, стараясь даже не дышать, вытащил его из печи. Осторожно открыл. И по его спине пробежал ледяной пот: стрелка на часах боевого механизма показывала, что взрыв должен был произойти всего через пять минут. Серж отказывался верить своим глазам. Как такое могло произой-ти?! Ведь Эристов говорил им, что террористы запланировали взрыв на утро, чтобы наверняка поразить вернувшегося домой графа.
 Станислав Дудин страшно побледнел, вскочил и бросился вон из комнаты. Сержу очень хотелось по-следовать за ним. За пять минут можно было успеть покинуть дом. Но тогда от взрыва могут постра-дать и даже погибнуть находящиеся в соседней комнате люди, одним из которых был его боевой ко-мандир. Серж-Анри нервно зевнул, его руки похолодели, пальцы мелко задрожали, а по всему тело разлилась мерзкая слабость.
 «Прекрати, – одернул он себя, прислушиваясь к нервному биению собственного сердца. – Ты знаешь, как обращаться с бомбой. Тебя этому научили. Скорее займись делом, тогда некогда будет думать обо всякой ерунде. Пока молоточек будильника не разбил трубочку с серной кислотой и не последовал взрыв, все в твоих руках. Ты обязательно справишься! Я в тебя верю. Пять минут – этого вполне доста-точно, чтобы нейтрализовать боевой механизм». Серж вспомнил слова мастера: «Стоит вам чего-то ис-пугаться, и это обязательно случится. И наоборот – стоит улыбнуться страху в лицо, как почти любая угроза рассыпается в прах. Ужас превращается в иллюзию потому, что в мире улыбки он просто не может существовать. Это как при встрече с уличной шпаной – если вы испугались, вас обязательно по-бьют и ограбят, но если вы не испытали никакого страха или сумели преодолеть его, вы легко пройдете мимо, а можете даже подружиться и полночи петь с новыми дружками песни под гитару. Это не два варианта развития событий, это два разных мира, законы которых противоположны. Главное – попасть в нужный мир».
 Серж заставил себя улыбнуться, прекрасно понимая, что со стороны выглядит безумцем. Потом он по-тратил несколько драгоценных секунд, чтобы размять и разогреть руки, и начал работать. Ему очень хотелось покончить со всем как можно скорее, пока не пропала отчаянная решимость. И он постоянно осаживал себя. Спешка в обращении с адской машинкой могла привезти только к гибели.
 Эристов оценил работу ученика как обычно – сдержанной похвалой.
 – Вы даже лучше, чем я думал. Пожалуй, надо было дать вам не пять минут, а три. – Он сделал паузу, наблюдая за ошеломленным курсантом, и пояснил: – Я же предупреждал, что вам предстоит экзамен. О второй бомбе я узнал еще два часа назад из депеши и приказал одному из своих офицеров быстро схо-дить в дом и перевести на ней таймер.
 Начальник поздравил Сержа с зачислением на службу в свой отряд и вручил ему офицерский патент на имя сотрудника Департамента полиции поручика Анри Вильмонта. Он оказался единственным но-вичком, прошедшим испытания.
Глава 18
 Лизу буквально убило известие о казни Сережи. Девушка впала в апатию: целыми днями она лежала в постели, мучилась мигренью и желала умереть. Девушке казалось, что со смертью любимого оборва-лась последняя нить, связывающая ее с этим миром. Лиза даже перестала есть, но молодой организм упорно цеплялся за жизнь.
 Какое-то время ее поддерживал деньгами полковой товарищ Сержа – корнет Штромберг. Он обещал достать ей паспорт. Но потом эскадрон, в котором служил корнет, выслали из Петербурга. От тягост-ных переживаний Лиза ослабла. Вскоре она продала то немногое из вещей, что у нее было, и осталась совсем без средств. За неуплату ее выселили. Теперь девушка уже ни на что не надеялась, разве что на смерть, но та по-прежнему не спешила.
 И тогда Лиза попыталась ускорить события, однако вместо могилы оказалась в полицейском участке. Машинист маневрового паровоза заметил постороннего человека на пристанционных путях и послал помощника сообщить в Жандармское полицейское железнодорожное управление. Через несколько ча-сов со станции должен был уйти министерский спецпоезд, поэтому охрана по всей дороге была осо-бенно бдительной. Для задержания подозрительной женщины тут же выслали велодрезину, а на ней – группу жандармов во главе с офицером.
 Предполагаемую террористку схватили именно там, где ее видел машинист маневровки, и доставили в участок. Лизу допрашивали двое офицеров. Один был вежливым и корректным и был полной противо-положностью своему коллеге, который с наглой развязностью рассматривал сидящую перед ним де-вушку. Интеллигентный жандарм, едва поняв, что перед ним всего лишь незадачливая самоубийца, тут же ушел. А второй, видимо от скуки, принялся издеваться над беспаспортной бродяжкой. Проведя меньше часа наедине с садистом в погонах, Лиза приобрела устойчивую ненависть к синей жандарм-ской форме. Офицер запугивал ее холодным карцером, оскорблял, обещал посадить в мужскую камеру, если она не скажет ему какую-то правду. Но потом в кабинет снова вернулся «интеллигент» и засту-пился за задержанную:
 – Видишь, дамочка не в себе. Не трать времени попусту!
 Впрочем, и вежливый жандарм тоже оказался негодяем. Вместо того чтобы отпустить невиновную, именно он распорядился отправить ее в лечебницу для душевнобольных.
 Несколько месяцев Лиза провела в этом мрачном заведении. Это была настоящая тюрьма с решетками и цепями, только тюремщики носили белые халаты.
 Когда Лиза вышла из больнички, прежние знакомые вряд ли смогли бы признать недавнюю обаятель-ную красавицу в этой страшно исхудавшей истеричке с впалыми щеками и синими кругами вокруг глаз. От прежней Лили осталась лишь тень.
 В булочной Дора обратила внимание на молодую, но бедно одетую и изможденную девушку. Та о чем-то умоляла владельца магазина; лавочник ее едва слушал. Дору отчего-то заинтересовал этот разговор. Возможно, оттого, что она никогда не могла пройти мимо несправедливости, даже если происходящее не касалось ее напрямую.
 Всю свою жизнь Дора посвятила борьбе за справедливость и никогда не шла на компромиссы с собст-венной совестью. Она попала на каторгу за соучастие в убийстве печально прославившегося на всю Россию своей жестокостью начальника одесского жандармского управления Гейкинга. Суровое нака-зание Доре назначил не суд присяжных, а Особое присутствие Сената. Впрочем, у дочери богатых ро-дителей был выбор: каторга или довольно комфортная жизнь в «Сибирской Швейцарии» – так за мяг-кий, приветливый климат и природное изобилие называли юг Енисейской губернии. Убитые горем ро-дители сумели подкупить какого-то важного полицейского чина из Главного тюремного управления, который готов был заменить каторгу ссылкой ввиду «слабого здоровья» девушки. Достаточно было представить полиции липовую справку о плохом состоянии своего здоровья, и можно было с комфор-том устроиться в далеком таежном селе: получать регулярно передачи с книгами и нужными вещами, хорошо питаться… Некоторые революционеры-рецидивисты даже гордились тем, что обманули цар-ских сатрапов и сумели «за казенный счет» основательно поправить здоровье и набраться сил для про-должения борьбы. Так, один видный партиец, отправленный в ссылку в те далекие места, даже изба-вился от застарелой язвы, чего не мог сделать на лучших швейцарских курортах.

Но Дора с негодованием отвергла это предложение. Она не собиралась унижаться перед врагами, идти на сделку с собственной совестью. «Нет для революционера большего счастья, чем возможность по-страдать за свои идеалы!» – ответила она хлопочущим о ее спасении родителям и друзьям. Революция, наивысшая форма справедливого общественного устройства, была ее путеводной звездой. Но по дороге к великой цели Дора, отзывчивая на чужие страдания, не могла спокойно пройти даже мимо брошенно-го хозяевами котенка.
 Три года назад, едва прибыв на нерчинскую каторгу, Дора сразу объявила голодовку в знак протеста против произвола администрации в отношении местных политкаторжан. За это бунтовщицу определи-ли в печально знаменитую Мальцевскую тюрьму: даже здоровые и сильные люди не выдерживали там больше года, а сошедших с ума там было больше, чем в остальных нерчинских острогах, вместе взя-тых. Тем не менее арестантка продолжала доставлять администрации массу хлопот. Своими зажига-тельными речами она взбаламутила не только местных заключенных, но и солдат охраны. Эта бестия, страстно убежденная в правоте своего дела, могла проповедовать где угодно. Чтобы лишить Дору опасного оружия, начальник тюрьмы приказал посадить ее в отдельную камеру и надеть на нее специ-альный намордник. Охрана так боялась слабую женщину, что большую часть дня та проводила на цепи в ножных и ручных кандалах. Так в Нерчинске появилась своя железная маска. Но Дора все равно на-шла способ сообщить о зверствах тюремщиков на волю. Она отстучала свое послание в соседнюю ка-меру, пользуясь специальным тюремным кодом, вроде азбуки Морзе.
 Так Дора добилась своего: с большим трудом переправленная ею в Петербург жалоба заинтересовала высшее начальство. На Акатуй прибыла столичная инспекция с плановой проверкой. Ревизоры обна-ружили автора жалобы среди умирающих от чахотки безнадежных больных и свихнувшихся узников, едва живой, но в ясном сознании…
 Не выказывая пока своего интереса, Дора незаметно приблизилась к разговаривающим и услышала, как чахоточная бедняжка упрашивает хозяина булочной:
 – Ну, пожалуйста, возьмите меня! Я согласна на любую работу. Я готова работать у вас за еду.
 – Ладно, так уж и быть, – почесывая круглое пузо, смилостивился хозяин.
 Придирчивым взглядом он осматривал девицу.
 – Возьму тебя уборщицей за харчи. Но только делать будешь все, что я прикажу. Это ничего, что ты пока худенькая. Кренделями с марципаном отъешься, будешь в теле. Мне пышные бабы нравятся.
 Дора с негодованием набросилась на негодяя:
 – Немедленно прекратите!
 Внезапно атакованный невесть откуда взявшейся экзальтированной нервной дамой, лавочник расте-рялся:
 – Я вас не понимаю-с.
 Дама была одета строго, но с большим вкусом и напоминала домашнюю учительницу. Она и разгова-ривала со взрослым развратником, как с провинившимся мальчишкой:
 – Как вам не стыдно! Я все слышала. То, что вы предлагали, – низко и гадко. Немедленно извинитесь перед этой девушкой!
 – Да ничего я ей не предлагал! – возмущенно воскликнул торгаш, уже взявший себя в руки. – Тоже мне, Пенелопа ярославского разлива  ! Пусть убирается вон!
 Просительница бросилась к выходу.
 Дора догнала ее на бульваре. Пронзительный ветер с Невы хлестал по лицам, продувал легкое платье несчастной девушки. Она кашляла и зябко куталась в пуховую шаль. Дора отметила ее не по погоде легкие сапожки. Ей самой не раз приходилось оказываться без крова над головой в чужих городах и совсем без денег, так что она прекрасно понимала, каково приходится бедняге.
 Лиза вздрогнула и обернулась, когда чья-то рука легла ей на плечо.
 – Если вам некуда идти, вы можете переночевать у меня, – участливо предложила женщина, только что вступившаяся за нее в булочной.
 Незнакомка выглядела не то сказочной феей, не то доброй матушкой – не довериться ей было невоз-можно. И только странный блеск в глазах не вязался с ее образом.
 Вскоре Лиза уже входила в дом новой знакомой. Это была небольшая квартирка, обставленная на ме-щанский лад, с дешевыми олеографиями по стенам. Большой стол в одной из комнат был заставлен ка-кими-то колбами, частично прикрытыми газетами. Но главное – здесь было тепло и уютно. Дора усади-ла гостью возле печи, принесла ей чай со сладкими булками. Вскоре хозяйка удовлетворенно отметила, что губы ее гостьи порозовели, а на ее впалых, бледных щеках заиграл легкий румянец.
 Дора устроила Лизу на диване во второй комнате. Перед тем как пожелать ей спокойной ночи и затво-рить за собой дверь, добрая фея пообещала:
 – Завтра я познакомлю вас со своими приятелями, им как раз нужна исполнительная помощница по хозяйству. Это порядочные люди. Правда, больше трех рублей в месяц они вам вряд ли смогут платить. Но зато вы сможете у них отдышаться и спокойно подыскать себе более доходное место.
 Лиза еще не могла до конца поверить в то, что нашелся на свете человек, который позаботился о ней бескорыстно, так, как когда-то делала ее названая матушка. И впервые за долгое время Лиза уснула спокойно.
 Среди ночи ее разбудил шум из-за стены. В соседней комнате двое – мужчина и женщина – вели раз-говор на повышенных тонах. Мужчина был вполне спокоен. Зато его собеседница – судя по всему, хо-зяйка квартиры – напротив, взвинченна и напугана. Мужчина добродушно успокаивал хозяйку и напо-минал, что надо говорить тише:
 – Ты же сама говорила, что подобрала на улице очередного замерзающего воробышка, который теперь спит в соседней комнатке. Не надо будить девочку.
 На несколько минут хозяйка понижала голос, но потом забывалась и снова вспыхивала:
 – Ты не должен этого делать, Андрей!
 – Но ты же сама знаешь, Дора, что у нас нет иного выхода. Они уже наверняка перекрыли оба выхода. Надо попробовать уйти по крышам. Если мы попадемся с бомбами, то не только погубим себя, но и со-рвем важное дело. Ты же сама знаешь, какого труда стоило доставить их из-за границы.
 В голосе мужчины чувствовалась добродушная терпеливая снисходительность. Так любящий старший брат разговаривает с сестрой.
 – Но бежать и тем более перепрыгивать с крыши на крышу с неразряженными бомбами нельзя! – вос-кликнула женщина. – Хрупкие детонаторы обязательно лопнут, и тебя разорвет в клочья. Говорю это тебе как химик, Андрей.
 – Но и не попытаться уйти тоже нельзя. Ты сама знаешь, что нам не успеть разрядить бомбы. Эти гос-пода будут здесь с минуты на минуту.
 В разговоре наступила пауза. Затем мужчина принялся инструктировать хозяйку квартиры, что ей сле-дует сказать жандармам, когда те придут. При слове «жандарм» Лизе сразу вспомнился холеный садист с сигареткой в зубах, который недавно издевался над ней на железнодорожной станции. Теперь она знала точно: там, за стенкой, беседуют ее друзья, которым угрожают негодяи в синих мундирах. И она пошла к друзьям.
 На оттоманке в гостиной Доры полулежал кряжистый мужчина с короткой бородкой, в жилете, из внутреннего кармана которого свисала цепочка золотых часов. Его снятый пиджак был небрежно по-вешен хозяином на край спинки стула. На большом диване, примыкающем к противоположной стене комнаты, в два ряда лежали какие-то чугунные шары.
 Увидев Лизу, мужчина насторожился:
 – Это что за явление? И как вас звать, барышня?
 – Лиза.
 – А вам известно, уважаемая Лиза, что иногда чрезмерное любопытство доводит наивных созданий вроде вас до больших неприятностей?
 Слова мужчины могли показаться угрожающими, но голос и взгляд этого импозантного бородача не выдавали дурных намерений. Весь его вид внушал доверие. Такой человек, безусловно, был на стороне добра.
 – Мне кажется, что о неприятностях я знаю все, – проговорила Лиза.
 Пара спорщиков переглянулась.
 – Не удивляйтесь, жизнь достаточно побила меня. И теперь я хочу дать ей реванш. Словом, предлагаю вам использовать меня. – Лиза смутилась. – Правда, пока не знаю, чем я могу вам помочь… Но очень хочу!
 – Спасибо за предложение, – ответила Дора. – Но ты сама не понимаешь, как это опасно. Если такую девочку, как ты, поймают с этими предметами, – она кивнула на чугунные шары на диване, – то тебе будет грозить не исключение из гимназии, а в лучшем случае бессрочная каторга.
 – А в худшем тебя повесят, – отчего-то развеселившись, добавил мужчина.
 Наверное, он приготовился к тому, что сейчас девчонка испугается и даст задний ход. Однако он ошибся.
 – Пусть, – упрямо отозвалась Лиза.
 В конце концов ей удалось убедить этих людей в своей искренности и достаточном самообладании. Конечно, в иной ситуации опытные конспираторы никогда бы не доверились случайному человеку. Но теперь у них просто не оставалось выбора.
 Было решено, что Лиза выдаст себя за экономку-немку.
 – В этом доме их полно, – пояснила хозяйка. – Они служат в богатых квартирах, расположенных на первых трех этажах.
 Хозяйка квартиры куда-то сходила и принесла вещи, которые должны были сделать Лизу похожей на настоящую фрау. Надев аккуратное бордовое платье с высоким воротником с перламутровыми пуго-вичками, кружевной белый фартук и расшитый искусственным жемчугом чепец, взяв в руки серебря-ный лорнет на длинной ручке и корзину для похода в прачечную, Лиза и в самом деле почувствовала себя чистоплотной и хозяйственной Гретхен. Под белье на дно корзины Дора и Андрей аккуратно уло-жили бомбы – «македонки». Они несколько раз повторили своей неожиданной помощнице, чтобы она была максимально аккуратна со своим тайным грузом.
 Прежде всего Лизе обязательно нужно было попасть на барскую лестницу, не замеченной жандарма-ми. Парадной лестницей пользовались только те, кто жил в элитных квартирах на первых трех этажах доходного дома.
 Лиза быстро преодолела два пролета вниз по крутой лестнице, устланной затасканными половиками, и оказалась на широкой площадке. Дора рассказала, что где-то здесь есть небольшой служебный кори-дор, которым пользуется обслуга дома – истопники и водопроводчики. Следуя этим коридором, можно было попасть в привилегированную часть дома, где арендовали «барские» квартиры представители аристократического крупного чиновного дворянства, банкиры и промышленники, светила медицины и адвокатуры, модные литераторы и художники.

Однако оказалось, что найти неприметную дверь, открывающую путь в тайный коридор между мира-ми, не так-то просто. В отличие от богатой части дома, здесь не было света. В полумраке Лиза металась во все стороны, но никак не могла найти нужного входа. Она почувствовала себя мышью в мышеловке. В нос бил кислый, спертый воздух. Здесь пахло прогнившим деревом, детскими пеленками, жареной картошкой и щами. Откуда-то неслись бешеные звуки рояльных экзерсисов, их то и дело заглушал хо-хот гуляющей компании. Где-то надоедливо пиликала скрипка, а из одной полуотворенной двери сип-лый голос упорно звал какого-то Федора.
 Между тем времени почти не оставалось. Лиза подошла к небольшому оконцу, из которого виден был грязный двор. Там на дне «колодца» собралось человек пятнадцать. Среди них Лиза увидела людей в ненавистной синей форме и полицейских с шашками на боку. Но вот часть группы двинулась к подъез-ду. Внизу хлопнула дверь, загрохотали по лестнице сапоги, послышались отрывистые команды. Кусая губы, чувствуя, как вскипают в глазах слезы отчаяния, Лиза вжалась в стену. И без того тяжелая корзи-на вдруг показалась ей смертельным свинцовым грузом, тянущим ее на дно.
 «А если попробовать затаиться в глубине темного коридора, – мелькнула мысль, – то, может, меня не заметят и пройдут мимо?» Но интуиция подсказала девушке, что направляющиеся сюда охотники обя-зательно осмотрят все.
 И тут на лестнице появилась неряшливо одетая горничная с кипящим самоваром в руках. Лизе показа-лось, что сейчас эта женщина выдаст ее приближающимся жандармам. Девушка вся сжалась в ожида-нии неизбежного разоблачения и того, что должно за этим последовать. Дора честно предупредила добровольную помощницу, что ее могут раздеть донага для обыска и даже избить.
 Горничная с любопытством оглядела Лизу.
 – Ну что, заблудилась, подружка? – вдруг беззлобно усмехнулась она. – И как только тебя занесло в наши края? Ладно, пойдем провожу.
 Поставив самовар прямо на грязный пол, горничная повела Лизу по коридору. По дороге простодуш-ная проводница без умолку пересказывала «немке» местные новости. Они остановилась возле неболь-шой двери. Местная обитательница толкнула ее, дверь бесшумно отворилась.
 – Ну, ступай в свои хоромы, фройлян. Может, как-нибудь тоже зайду к тебе. Страсть как хочется по-смотреть, как миллионщики и профессора разные живут. Говорят, у вас там фонтаны на этажах и элек-тричество. – Пышнотелая баба подбоченилась и шутливо «бортанула» крутым бедром худосочную «немку». – А, подружка? Покажешь мне свой рай? А я тебе веселого дружка найду. А то небось поми-раешь с тоски со своими-то шибко культурными.
 Лиза осторожно пошла вниз по парадной лестнице. Перегнувшись через мраморные перила, она уви-дела, что из парадного, переговорив со швейцаром, ей навстречу поднимаются двое мужчин, тоже по-хожие на врагов.
 Внезапно в голову начинающей подпольщице пришла отличная идея. Девушка вернулась на площадку третьего этажа и вызвала лифт. Из плавно опускающейся кабинки Лиза увидела двоих в штатском – они скользнули по ней равнодушными взглядами и отвернулись. «Сработало!» – обрадовалась Лиза.
 Вся прилегающая к дому улица была полна полицейских и мужчин в штатском. Но никто из них не остановил иностранную прислугу, горделиво шествующую мимо. Лишь один невысокий носатый тип в мятом костюме учтиво приподнял котелок и игриво подмигнул «немке», но та в ответ обдала его ледя-ным презрением.
 Лиза осталась жить у Доры. Они быстро стали подругами. Студентка химического факультета Дора была заметной фигурой в революционном террористическом движении. Недавно партия поручила ей организовать лабораторию по изготовлению боевой взрывчатки. В помощь себе Дора взяла Лизу.
 Дора всегда с восхищением говорила Лизе о мужчине, который принес к ней домой бомбы.
 Его революционной клички Лиза пока не знала. Но Дора говорила, что это удивительный человек – бесстрашный, как гладиатор, чрезвычайно умный, благородный:
 – Он настоящий народный вождь, как Робеспьер или Марат! Уверена, что если бы эти великие народ-ные трибуны не жили в то время, мы не знали бы Великой французской революции. Нам повезло, что у нас теперь есть такой человек. Благодаря его кипучей энергии во многом держится наше дело. Он мо-тор борьбы!
 Дора сама была удивительным бурлящим потоком. Единственная дочь крупного чиновника, она в уни-верситете увлеклась левыми идеями и почти сразу решительно порвала с прежним миром. Представи-тельница старинного дворянского рода, чей далекий предок был одним из ближайших соратников Пет-ра I, пришла в политику в поисках настоящего смысла жизни, возможностей для личностного роста. Ее всегда угнетала перспектива спокойной, размеренной жизни, которая была уготована ей по рождении.
 Родители Доры были людьми умеренно передовых взглядов. Благодаря их поддержке девушка смогла поступить в университет и стать единственной студенткой на курсе этого мужского заповедника. Но в целом положение женщины, даже дворянки, в России было более чем плачевным. Фактически она была закована в кандалы ханжеской морали, строгих религиозных догм. С точки зрения общества ей отводи-лась роль хорошей матери и примерной жены, и только. По мнению Доры, это было прокрустово ложе. Но друзья-марксисты указали девушке иной путь.
 Очень быстро революция стала ее наркотиком. Дора превратилась в фанатика революции, готового пожертвовать всем ради идеи. Она покинула мужа, отказалась от возможности иметь ребенка.
 Впрочем, помимо духовных наркотиков эта женщина потребляла и химические вещества, стимули-рующие работоспособность. Дора была морфинисткой. Она пристрастилась к наркотикам в Лондоне. Там приходилось много работать: утром она посещала лекции в летней партийной школе, вечером ру-ководила работами в небольшой химической лаборатории, изготавливающей бомбы для действующих на родине боевых групп. Владеющая четырьмя иностранными языками и серьезными познаниями в об-ласти химии, Дора считалась ценным партийным кадром. Ее постоянно перебрасывали из одной евро-пейской страны в другую для организации новых лабораторий.
 В первый раз Дору арестовали, когда она уступила просьбам матери и приехала на недельку в роди-тельское имение. Но как оказалось, охранка давно держала ее на прицеле и только и ждала, когда опас-ная преступница пересечет границу империи. Как только это случилось, Дору арестовали, заключили в Выборгскую женскую тюрьму, затем судили и приговорили к каторжным работам. На нерчинской ка-торге Дора едва не погибла.
 Однако прошло всего три года, и она вырвалась из каторжного ада за границу, а потом вернулась в Россию. У этой женщины отсутствовал инстинкт самосохранения – ведь она согласилась без колеба-ний, когда партийное руководство попросило ее организовать производство боевых зарядов прямо на месте, в Петербурге.
 Подпольщики сняли меблированную комнату под лабораторию. Им в помощь прислали квалифициро-ванного специалиста с характерным псевдонимом Механик. Это был рано полысевший мужчина не-ряшливого вида, совсем невзрачный. К своей внешности он относился наплевательски: откровенно пренебрегал личной гигиеной и редко менял одежду.
 Кроме того, Механик нюхал табак. Делал он это так: насыпал на тыльную сторону кисти между боль-шим и указательным пальцами дорожку пахучей смеси и начинал втягивать ее в нос. Или же просто набивал табаку в ноздри. Потом с удовольствием чихал. Обычно после таких «перекуров» на его носу, на волосках, торчащих из ноздрей, на усах, на одежде оставались остатки коричневого порошка. Вы-глядело это крайне неприятно.
 Нечистоплотность и общая неухоженность Механика могла бы вызвать отвращение у женщин, выну-жденных жить с ним под одной крышей, но этот неряха был необыкновенно талантлив в работе с меха-низмами. Он постоянно совершенствовал бомбы, изобретал новые виды: магнитные, с электрическим детонатором. Механик даже предложил гранату, начиненную веществом, при контакте с воздухом пре-образующимся в облако ядовитого газа. Впрочем, идея была отвергнута руководительницей лаборато-рии: слишком высоким был риск навредить случайным прохожим. Тем не менее Дора очень высоко оценивала талант своего сотрудника.
 – Вот увидишь, – говорила она Лизе, – вскоре он непременно изобретет какое-нибудь хитроумное при-способление, чтобы разом стряхнуть с русской земли царя – кровопийцу и всех его ближайших санов-ников.
 – Что же может быть опасней этих штук? – недоумевала Лиза, кивая на изготовленные ими «адские машинки».
 Лицо Доры приобретало мечтательное выражение:
 – Например, бомба чудовищной разрушительной мощи величиною с грецкий орех, которую можно будет незаметно спрятать в царском поезде. Нашему гению все по плечу! Он может построить лета-тельную машину и с воздуха разбомбить Зимний дворец.
 Лиза видела, что ее подруга сгорает от жара революционной борьбы. Для Доры справедливое общест-во, ради которого она и ее соратники ежедневно рисковали головой, не было чем-то абстрактным. Она поездила по миру и могла на конкретных примерах рассказать, как должна быть устроена жизнь в но-вой России, освобожденной от оков самодержавия. По словам Доры, в будущем все будут равны перед судом, в стране не останется безработных и нищих. Важнейшие государственные вопросы будет ре-шать не кучка царедворцев, узурпировавших власть, а депутаты народного парламента, избранные от всех слоев населения. А освобожденные женщины наконец получат те же права, что и мужчины.
 Постепенно Лиза заражалась новой религией. «Ради такой цели и в самом деле можно пострадать, – думала она, слушая проповедницу прежде неведомой ей веры. – Страдали же апостолы Христа, неся людям знание, полученное от Спасителя». От новых идей и открытий у Лизы временами захватывало дух. Ей открылся целый мир совершенно новых, возбуждающий разум понятий: «коммунистический манифест», «социальная революция», «профсоюзы»… Оказалось, что смысл жизни может заключаться не в устроении личного мещанского счастья. Дора показала юной подруге, какое это наслаждение – служить великой цели, строить лучший мир для русского народа или даже для всего человечества.

Естественно, разговаривали в основном о политике. Удивительно, но при всем своем максимализме и ненависти к существующему строю Дора была готова к диспутам. Механик, хоть и давно работал на революцию, тем не менее иногда позволял себе скептически высказываться об остальных.
 – Помилуйте, родная вы моя, – говорил он, подслеповато щурясь из-за толстых стекол очков. – Неуже-ли вы действительно верите в то, что кучке фанатиков под силу перекроить людскую природу? Человек устроен, как любая машина. А машина делает только то, для чего она предназначена. Так же и мы с ва-ми созданы, чтобы есть, пить, размножаться. Людям свойствен биологический эгоизм. А вы пытаетесь искусственно вывести из общественного животного нечто декоративно – альтруистическое. Помилуй-те, голубушка! У вас ничего не получится!
 – Значит, вы не согласны, что русский человек по своей природе бессребреник и что ему свойственны поиски справедливости? – возмущалась Дора, желая уличить собеседника в страшной крамоле. – Вы же сами попали на каторгу, когда ходили в народ по заданию партии  .
 – Дурак был, – пожимал костистыми узкими плечами механик. – Меня повязали и выдали полиции именно те, кого я пытался осчастливить своими проповедями. Вместо того чтобы университет кончить, лучшие годы в Зерентуйской каторжной тюрьме да на руднике провел. Наша сельская община – это средневековый пережиток, а не база для построения коммун нового типа, как полагали господа Герцен и Чернышевский и те наивные идеалисты вроде меня, что отправлялись в народ агитировать мужичков строить деревенский социализм. Нарежьте бедноте солидных кусков землицы, дайте денег на закупку необходимого инвентаря, скота, и они завтра же хором запоют «Боже, царя храни!». Вот увидите, вла-сти этим займутся и без нашего принуждения.
 И практически в каждом споре Механик наступал на любимую мозоль воительницы за права угнетен-ных женщин.
 – А уж ваше намерение избавить в будущем слабый пол от заботы о муже и детях, которых в будущем должно воспитывать государство, и вовсе утопично. Неужто вы и в самом деле полагаете, что боль-шинство женщин денно и нощно мечтают отправить свои чада в детские трудовые колонии социали-стического типа, чтобы заниматься государственными делами, наукой и, как вы выражаетесь, свобод-ной любовью? Все это, извините, бред собачий!
 – Отчего же вы до сих пор с нами? – едва сдерживая гнев, недоумевала Дора. – Шли бы к какому-нибудь промышленнику со своими талантами. Он бы вас озолотил.
 – Скучно, – пожимал плечами Механик. – Да и не нужны у нас никому Кулибины да Черепановы. Я тут предложил одному промышленнику способ втрое увеличить добычу угля на его шахтах и при этом снизить риск для рабочих, ежедневно спускающихся в подземный забой. Так знаете, что он мне отве-тил? «А зачем? – говорит. – У нас людская жизнь – копейка. А внедрение новой техники обойдется во многие тысячи. Невыгодно! Если же мне какая-нибудь машина для дела понадобится, то я ее лучше в Англии или в Германии закажу. А то меня собственные акционеры без хлеба съедят, если узнают, что я их деньги на русское расходую». – Механик уныло махнул рукой. – Нет, для нормального дела я чело-век потерянный – с брачком. Тот, кто всерьез попробовал террора, с этой иглы уже не слезет. В нашей конторе все, что сделаю, сразу в дело употребится. Больше нигде не найти такого простора для творче-ства, как в терроре.
 Впрочем, регулярные споры не мешали членам технической группы слаженно работать и производить достаточное количество бомб. Партийное руководство было очень довольно.
 Даже то, что некоторые из новейших изделий лаборатории в ходе неудачного покушения на товарища министра путей сообщения попали в руки полиции, в конечном счете сыграло на руку подпольщикам. В газеты просочились сведения, что террористы начали применять против сановников сверхмощные мины, которые их создатели зачем-то помечают своим фирменным знаком качества – голубым анге-лочком. Поднялась шумиха, у нескольких крупных чиновников сдали нервы. Перепуганные министры и генералы один за другим подавали в отставку и срочно уезжали за границу. Как выразился один из беглецов в приватной беседе, подробности которой тоже каким-то образом стали достоянием общест-венности и мгновенно превратились в популярный анекдот: «На этой должности я сделался настоящим параноиком! Даже в ночной горшок заглядываю, чтобы убедиться, что там не сидит заложенный этими негодяями голубой дьявол!»
Глава 19
 Прошло больше двух месяцев с тех пор, как Лиза стала работать с Дорой. Однажды в квартире, где они теперь жили, снова появился Андрей. Когда он пришел, Лиза стряпала обед. Выглянув из кухни, она увидела в прихожей какого-то человека в старом плаще, разбитых сапогах. На глаза его был нахлобу-чен картуз, а нижнюю часть лица скрывал обмотанный вокруг шеи шарф.
 Заметив Лизу, незнакомец театральным жестом скинул с себя кепку и начал разматывать шарф. Анд-рей шутливо объявил, что жизнь представителя британской фирмы, торгующей велосипедами, ему ос-точертела, так что теперь он – чернорабочий с Сенного рынка.
 – Шел вот сейчас сюда, – глядя смеющимися глазами на Лизу, рассказывал Андрей, – и вспоминал, как здорово вы нас в прошлый раз выручили, золотой вы мой человечек. И Дора в своих записках вас очень хвалит. Все думал, какой же подарок вам купить. Уж не сердитесь на меня за такой выбор. – И Андрей с шутливым поклоном подал Лизе коробку, в которой оказались изящные женские ботики.
 Лиза всплеснула руками от восторга. Ее ботинки совсем износились. «И как только он догадался, что мне очень нужна новая обувь!» Девушка тут же примерила обновку – ботинки оказалась ей в самый раз. Видя ее реакцию, все засмеялись.
 Доре Андрей тоже принес скромный подарок – дешевый перстень с изумрудным глазком. Оказывает-ся, два дня назад у Доры был день рождения, но она никому об этом не сказала. По лицу женщины бы-ло видно, что она растрогана.
 В юности Дора украшала себя уникальными драгоценностями из фамильной шкатулки. Много лет на-зад во время свадебного путешествия муж тоже покупал ей уникальные вещи в лучших ювелирных ма-газинах и антикварных салонах Рима и Лондона. Но даже принадлежавшие королевам сокровища не радовали Дору так, как это скромное колечко, которое она тут же надела на безымянный палец левой руки.
 В тот вечер Лизе разрешили остаться и выслушать то, ради чего пришел эмиссар партии. Это означало, что ей доверяют.
 Беседа шла за чаем. Говорил больше гость. Он объяснил, что с этого дня они работают сразу на не-сколько боевых групп. Цели были такими: новый шеф жандармов Дрентельн; прокурор окружного суда Суханов, виновный в вынесении нескольких серьезных обвинительных приговоров их товарищам; и еще трое крупных царских чиновников и военных, приговоренных к смерти революционным трибуна-лом.
 – Две недели назад на совещании в Брюсселе я настоял на необходимости новой волны террора, – скользя внимательным взглядом по лицам собравшихся, рассказывал Андрей. – Пора показать этим сволочам нашу силу. В некоторых газетах о нас пишут, как о жалкой кучке экзальтированных интелли-гентиков. Что ж, устроим нашим врагам настоящую народную расправу. Только вместо топоров нам нужны бомбы. Много бомб.
 После визита Андрея персонал маленькой лаборатории перешел практически на круглосуточный ре-жим работы. Постоянно приходили какие-то люди – доставляли расходные материалы, уносили гото-вые изделия. Неиспользованные бомбы нужно было обязательно разрядить, а затем снова зарядить пе-ред новой попыткой покушения. Это была адская работа. От крайнего напряжения у Механика обост-рилась язвенная болезнь, и ему пришлось лечь в больницу. Теперь вся тяжесть работы легла на хрупкие женские плечи.
 Несколько раз в день Дора минут на десять запиралась в ванной. Выходила она из нее полная энергии, с расширенными зрачками, неестественно веселая, разговорчивая. В таком состоянии эйфории Дора могла без отдыха и пищи работать десять-двенадцать часов. Однако потом она обессилевала. Тридца-тишестилетняя женщина вмиг превращалась в старуху. В таком состоянии ей в сотни раз сложнее было работать с вредными химическими препаратами.
 Даже у Лизы запах динамита вызывал сильную головную боль и приступы дурноты. Несколько раз она чуть не падала в обморок прямо за верстаком. Руководительница запретила ей работать с запалами, где требовалась особая выдержка и аккуратность. Себе же она никаких поблажек не давала.
 Когда Доре становилось совсем худо, она ложилась на расстеленный на полу возле рабочего места матрац и минут десять – пятнадцать лежала на нем с закрытыми глазами. Потом снова принималась за работу. Здесь же стояло ведро на случай внезапно открывшейся рвоты или горлового кровотечения.
 Однажды Лиза боковым зрением заметила, как напарница вдруг покачнулась и начала медленно па-дать навзничь. В этот момент Дора как раз работала с детонатором. Лиза едва успела подхватить под-ругу на руки. На ее страшно бледном лице двумя ниточками выделялись ручейки крови, которая была почему-то не красной, а почти черной.
 – Тебе необходимо отдохнуть! – воскликнула Лиза. – Хотя бы полчаса.
 – Не говори ерунду, – с ласковым ответила профессиональная революционерка. – Ты же сама знаешь, что всего через час за этими снарядами придут.
 – Но это же настоящая каторга! – воскликнула Лиза. – Ты убиваешь себя!
 Дора как-то странно посмотрела на нее, но ничего не ответила. Они продолжили работу. Только когда срочное дело была выполнено и готовые бомбы забрал курьер, Дора продолжила разговор:
 – Если ты считаешь, что попала на каторгу, то лучше уходи. Подпольная работа – это действительно адский, опасный труд. И наградой за него может быть петля или медленная смерть в каторжной тюрь-ме. Три дня назад одного из наших разорвало собственной же бомбой. Полицейские не смогли его опо-знать и выставили заспиртованную голову в банке на всеобщее обозрение. Вот что нас ждет. И тем не менее я не на что не поменяю свою судьбу, ибо точно знаю, ради чего могу умереть в любую минуту. Если же твоя вера еще недостаточно крепка – уходи, пока не поздно. Ты молода, красива и еще най-дешь свое счастье.

Через три дня произошло несчастье: при покушении на шефа жандармов от взрыва брошенной бомбы пострадали несколько прохожих. Погиб мальчишка-газетчик, оторвало ноги какому-то старику. Дора очень тяжело восприняла эту новость и вообще перестала спать. Ее душевные муки были столь сильны, что Лиза стала всерьез опасаться за душевное здоровье подруги. Иногда Лиза замечала, что Дора, уст-ремив остекленевший взгляд в пустоту, тихо обращается к кому-то невидимому с вопросами или молит о прощении. Но самое страшное, что подпольщица стала пренебрегать собственной безопасностью и конспирацией. Видимо, подсознательно она решила наказать себя за страшный грех. При выполнении особенно опасной работы Дора стала отсылать помощницу из комнаты, не слушая ее протестов. Лиза понимала, что подруга хочет уберечь ее от несчастья…
 Стекла вылетели из всех окон четырехэтажного дома, в котором взорвалась бомба. Сильно пахло га-рью. На мостовой валялись какие-то доски, куски мебели, выброшенные из квартиры, где произошел взрыв. Но Эристова пока это не интересовало. Он равнодушно переступал через обломки. Всю дорогу сюда начальник рассказывал новому сотруднику о правилах слежки. Выйдя из пролетки, мастер про-должал наставлять ученика:
 – Когда ведете скрытое наблюдение, нельзя подолгу задерживать взгляд на чем-то одном. Избегайте смотреть прямо в глаза тому, за кем приглядываете. Если он опытный конспиратор, то сразу вас раску-сит. Это на барышень можно глазеть сколько душе угодно. Им такое внимание очень даже нравится. А наши клиенты очень не любят, когда ими интересуются.
 Серж-Анри делал вид, что слушает, а сам впился взглядом в черный пролом на уровне второго этажа, из которого еще вился черный дымок. Именно там и рвануло. Молодой человек был так погружен в свои мысли, что машинально кивнул на очередной вопрос командира. И тут же услышал насмешливое:
 – Как! Неужели вы и в самом деле считаете, что клоунский колпак – лучшее прикрытие для филера?
 Словно застигнутый врасплох гимназист, Серж уставился на учителя, пытаясь быстро сориентировать-ся в происходящем.
 – Ну-с, – подобрался Эристов. – У вас только тридцать секунд на то, чтобы выпутаться из передряги. Если не ответите, я буду считать вас провалившим задание.
 – Я прикинусь извозчиком. – Серж выпалил первое, что пришло ему в голову.
 – А где же, позвольте узнать, ваша лошадь? – хмыкнул учитель и пообещал: – Еще пятнадцать секунд, и я на неделю отстраню вас от работы.
 – Притворюсь дворником.
 – У вас осталось только десять секунд. Имейте в виду: мое доверие трудно завоевать, но очень легко потерять. Хотите, чтобы я на полгода забыл о вашем существовании? Итак, у вас осталась всего одна попытка.
 – Пьяный приказчик! – воскликнул Серж, и это прозвучало, как знаменитое: «Эврика!»
 – Ну конечно! – поощрительно кивнул Эристов.
 Лицо его вдруг поехало куда-то вбок, вся фигура мгновенно сделалась разболтанной. Казалось, его прямо на глазах развинтили.
 – Эй, морда, пшел с дороги! – вдруг по-кабацки заорал он в спину одному из зевак, стоящему к ним спиной. – Не вишь – я иду!
 Мужик тут же опасливо посторонился и изумленно закрутил головой в поисках горластого пьяницы. Его испуганный взгляд скользнул мимо прилично одетых господ.
 – Но тут важно не переборщить, – пояснил Эристов, – а то привяжется городовой и сорвет вам все де-ло.
 Серж уважительно покачал головой:
 – Ловко.
 – И у вас получится, – обнадежил его Арнольд Михайлович. – Интересуйтесь людьми, наблюдайте за ними, примеряйте понравившиеся типажи.
 Тут к Эристову подошел участковый пристав. В руках он нес окровавленный сверток с частью жен-ской руки.
 – В сквере нашли, – доложил начальству полицейский. – Почитай, в квартале отсюда.
 На одном из обугленных пальцев оторванной взрывом кисти был дешевый перстенек с зеленым ка-мешком. Полицейский стал рассказывать, что женщину, которая, по-видимому, работала над изготов-лением бомбы, разметало по всему кварталу. А вот вторая обитательница злополучной квартиры ка-ким-то чудом выжила. Она была контужена и завалена щебнем, обломками рухнувшей межкомнатной перегородки и мебели. Также пострадали еще шестеро жильцов дома. Кроме того, куском стены тяже-ло покалечило молодую женщину, проходившую по улице в момент взрыва.
 Юную террористку, раненых соседей и случайную прохожую увезли в больницу на карете «скорой помощи» еще до прибытия полиции.
 – Я уже нашел владельца дома, – обстоятельно рассказывал участковый пристав. – Сам он в лицо мно-гих жильцов не знает. Но у него имеется управляющая, старуха шестидесяти лет, которая ведет дела с квартирантами. Она сумеет опознать преступницу. Дворника и швейцара тоже опросил. Прикажете вы-слать в больницу наряд и препроводить ее в тюремную часть?
 Пока они разговаривали, полиция начала оцеплять место происшествия. В нескольких шагах от на-чальства городовой размахивал руками и беспрестанно дул в свисток, боясь случайно выбраниться. Вскоре у дома не осталось посторонних.
 – Послушайте, Егор Филлипович, – вдруг обратился Эристов к полицейскому начальнику, – а давайте поручим это дело моему молодому коллеге. Юноша рвется в бой. Дадим ему возможность отличиться. Вы не возражаете?
 Пожилой полицейский добродушно улыбнулся в усы:
 – Пускай едет. Я ему двух городовых дам.
 Итак, Серж ехал арестовывать опасную террористку. На всякий случай в кармане его брюк лежал браунинг, заряженный восемью боевыми патронами.
 По словам управляющей, девушке – террористке на вид было не больше двадцати лет. И судя по все-му, она уже являлась закоренелой преступницей, убившей и покалечившей многих.
 В приемном покое казенной больницы Сержа встретил молодой доктор. Чуть усталый взгляд его скользнул по визитеру, когда тот рассказывал о цели своего приезда.
 – Хорошо, пойдемте, – кивнул он и строго предупредил: – Только вы один. Остальные пусть здесь ожидают. У нас тут не постоялый двор, а больница.
 Серж решил пока не спорить с сердитым доктором. В конце концов, ему важно было оценить обста-новку, а уж потом опознавать и задерживать преступницу.
 Дежурный врач повел полицейского длинными гулкими коридорами – показать труп случайной про-хожей. Оказалось, что полиция получила ошибочные сведения: несчастная была не ранена, а убита.
 У Сержа похолодело в груди, когда они вошли в холодный подвал мертвецкой. Здесь было темно. От тяжелого запаха тухлого мяса юношу замутило. Серж вытащил из кармана платок и задышал в него. Местный служитель светил визитерам керосиновой лампой. Пятно света неторопливо скользило по си-нюшным лицам покойников. Здесь было много неопознанных трупов. Некоторые представляли собой просто жуткое зрелище. Серж старался не смотреть на них. А служитель, который, видимо, соскучился по общению, обстоятельно рассказывал историю каждого мертвеца.
 Наконец они подошли к останкам несчастной, которую доставили сегодня с места взрыва. Ее труп был сильно обезображен. Серж осмотрел одежду погибшей. Никаких документов при ней не оказалось.
 – Опознать будет сложно, – со знанием дела прокомментировал служитель морга. – Наверное, из де-ревни на заработки приехала, раба Божья. Пачпорт, скорей всего, у хозяйки остался. Да только где ж ее теперь сыщешь.
 – Ничего, установим, – веско пообещал Серж, хотя в душе сам не слишком верил, что в огромном Пе-тербурге можно быстро выяснить личность погибшей беспаспортной крестьянки. Даже если хозяева, к которым она нанялась, быстро обратятся в полицию, пройдут недели, прежде чем все выяснится. Да и то не факт. Впрочем, это уже не его забота. Теперь он должен заняться уцелевшей террористкой.
 Из мертвецкой Серж поднялся в палату, где лежала вторая молодая женщина. Именно в ней ожидаю-щая внизу управляющая домом должна была опознать выжившую террористку. Во всяком случае, Кар-пович очень на это надеялся.
 – Скорее всего, у нее сотрясение мозга и внутренние переломы костей, – объяснял врач по дороге. – Мы также подозреваем повреждение органов живота.
 Возможен разрыв селезенки. Сейчас ее готовят к операции. Поэтому у вас есть только пять минут на общение с больной.
 Серж объяснил:
 – Если выяснится, что это опасная преступница, я должен буду перевезти ее в тюремную больницу.
 – Об этом не может быть и речи, – ответил врач и неприязненно покосился на идущего рядом поли-цейского. – Неужели вы не понимаете, что больную нельзя трогать без крайней нужды?
 Серж хотел сказать что-то вроде: «Напрасно вы считаете меня бездушным служакой», но передумал. Эристов не раз предупреждал новичка, что ему придется сталкиваться с откровенно враждебным отно-шением интеллигентов. «В обществе нас многие не любят. Теперь в моде Нечаевы и Засулич  . А мы для них – царские ищейки».
 – Пять минут, – напомнил сыщику доктор, когда они остановились возле стеклянных дверей.
 В палату они зашли вместе. И Серж остолбенел: на кровати с забинтованной головой лежала Лиза, его любимая родная Лиза, которую он уже не чаял отыскать!
 Глаза девушки были закрыты, но веки подрагивали. Иногда она постанывала и беспокойно крутила головой на подушке.
 Врач велел сиделке выйти и сам покинул палату следом за ней.
 Серж сразу забыл, что перед ним предполагаемая преступница. Наконец-то он нашел любимую!
 Словно почувствовав его взгляд, Лиза открыла глаза. Несколько минут она с изумлением смотрела на жениха. Потом поморщилась от боли.
 – Не волнуйся, доктор говорит, что ты легко отделалась, – поспешил успокоить ее Серж. – Теперь все будет хорошо.
 – Как ты меня нашел? Ты умер, значит, и я умерла… – простонала Лиза. – Но я жива – так больно…
 – Ты жива, мы оба живы, я все тебе расскажу. Я нашел тебя, мы больше не расстанемся! – Серж улыб-нулся и нежно сжал руку девушки.
 И тут, словно вспомнив о чем-то важном, Лиза тревожно стала озираться по сторонам.

– Где я? Как долго здесь нахожусь? Где Дора?
 Она запнулась, сообразив, что не должна была называть никаких имен. Потом с мольбой посмотрела на Сержа:
 – Ты должен помочь мне выбраться отсюда. Я потом тебе все объясню.
 – Тебе нельзя двигаться. – Серж пытался мягко удержать беспокойную больную в постели.
 – Ты не понимаешь, – взволнованно говорила Лиза, – если я попаду в руки полиции, пострадают хо-рошие, честные люди.
 Сержа словно ударили хлыстом по лицу. Его руки опустились. Молодой человек отошел к окну, из ко-торого открывался великолепный вид на больничный парк. Но Серж не видел людей, гуляющих по до-рожкам. В голове и в душе его образовалась огромная дыра, в которой исчезли все его мысли и чувства. Взамен осталась лишь зияющая болезненная пустота.
 – Почему ты молчишь? – непонимающе допытывалась Лиза. – Ведь ты поможешь мне?
 Серж-Анри не мог врать и изворачиваться, поэтому откровенно рассказал, где он теперь служит и за-чем приехал сюда. Свой монолог он заключил словами:
 – Ты совершила ужасную ошибку, что доверилась негодяям. Из-за твоих новых знакомых погибли не-винные люди. Тело одной жертвы, кстати, твоей ровесницы, лежит здесь внизу, в подвале… И я сделаю все, чтобы спасти тебя. Если потребуется, пойду на должностное преступление. В этом деле только Бог мне судья.
 Лиза ответила ему изменившимся голосом:
 – Нет, это не ошибка. Я ни о чем не жалею…
 Серж оглянулся и встретился с полным ненависти взглядом когда-то любившей его женщины. Теперь она смотрела на него, как на врага.
 – Почему я пришла в террор? – снизошла она до объяснений. – Тебе не ясно? – И Лиза процитировала любимые Дорой слова Спасителя: – Ибо кто хочет душу свою спасти, погубит ее, а кто погубит душу свою ради меня, тот спасется.
 Так как Серж подавленно молчал и не двигался с места, Лиза презрительно предложила:
 – Где же твои подручные? Зови их! Не стесняйся. Да, я твоя бывшая невеста. Это даже лучше. За про-явленную принципиальность тебе точно орден навесят.
 Прикажи заковать меня в кандалы, избить, надругаться надо мной. Вы ведь так поступаете с теми из нас, кто живым попадает вам в руки…
 От волнения у Лизы потемнело в глазах и перехватило дыхание. Однако, собравшись с силами, она крикнула некогда любимому ею мужчине:
 – Я жалею, что ношу под сердцем дитя негодяя и предателя.
 Но Серж не услышал ее последней фразы. Потрясенный, он выбежал прочь из палаты. Только внизу молодой человек опомнился. Здесь его ждала свидетельница и городовые, готовые выполнить приказ офицера. Некоторое время Серж пребывал в растерянности, не зная, как ему поступить. А потом его вдруг осенило.
 Врачу и полицейским Серж-Анри объявил, что произошла ошибка и именно погибшая женщина, чье тело лежит в холодном подвале, скорее всего, является террористкой:
 – Видимо, что-то напутали те, кто забирал людей с места происшествия.
 Объяснение выглядело вполне убедительным. Станции «Скорой помощи» при полицейских участках имелись далеко не во всех городских кварталах. Поэтому к месту взрыва первыми приехали частники. Пока конные экипажи муниципальной службы «Скорой помощи» скакали из других частей города, фирмачи быстренько погрузили носилки с ранеными и погибшую в кузов своих «Рено» и отвезли в ближайшую больницу. За это им из городской казны выплачивались хорошие деньги. А то, что поли-ции потом приходится исправлять их ошибки, «автосанитаров» не волновало.
 Городовые охотно согласились с жандармским офицером, что частники – большая помеха в их службе. Теперь надо было сделать так, чтобы приехавшая для опознания террористки старуха подтвердила придуманную Сержем версию. Для этого он сначала отвел ее в морг. Там поручик постарался внушить едва не лишившейся чувств свидетельнице, что перед ней мертвое тело второй обитательницы той са-мой квартиры, где случился взрыв. Убедить в этом едва живую от страха бабку оказалось довольно просто.
 Затем в сопровождении городовых они поднялись наверх, Серж сразу предупредил полицейских, что, так как невинно пострадавшей от взрыва женщине предстоит сложная операция, опознание будет про-водиться через стеклянную дверь.
 Когда домоправительница взглянула на Лизу, у Сержа все тело сжалось от напряжения. Его воображе-ние принялось рисовать, как сейчас старуха возмущенно завопит:
 – Это она! Что вы мне голову морочите. Я ее сразу узнала.
 Рука его сжала ребристую рукоять браунинга. Но на свое счастье, свидетельница, едва взглянув на указанную ей особу, сразу заявила, что не знает ее.
 – Теперь вы можете увезти меня отсюда? – заискивающе попросила она полицейского начальника. – А то я сама окочурюсь сегодня от всех этих волнений.
 С явным облегчением бабуля засеменила к выходу, благодарно опираясь на руку вежливого молодого человека и шепча молитву. Возле лестницы Серж в последний раз обернулся на Лизу. Казалось неле-пой трагической ошибкой, что, едва найдя друг друга, они снова вынуждены расставаться. Впрочем, он знал, что они еще встретятся.

Дорогой читатель! Если вам понравилось это произведение, Вы можете поддержать дальнейшее творчество автора, пере-числив любую удобную вам сумму в рублях на адрес элек-тронного кошелька (веб-мани) автора: R653864471773

С уважением Кротков Антон Павлович!