Вот дом, который построил Джек. А это его амбар. Покосившийся, вросший в вековую глубину забор, четыре стены и трактор. Ржавое напоминание о годах кредитов, тряски и телефонных звонков. Жёлтая авто-мойка Кёрхер (лидер на рынке бытовых авто-моек в течение последних надцати лет, заслуживший свою репутацию надёжной и быстро-развивающейся компании). Свора ругающихся синиц, котов, собак и, как минимум, двух петухов. Которые будят того пастуха, который бранится с коровой безрогою, той, что лягнула коровницу без хвоста, которая пугает и ловит кота за то, что тот часто ворует пшеницу, которая в бесхвостой беззубой собаке хранится в доме (если его можно так назвать), который построил Джек. А что вы хотели? Новый миллениум, границ больше нет.
И вот невидимые ангелы спускаются с небес на Землю, нашёптывая на ухо мелодию, набравшую за год пять миллиардов просмотров. Ту, что резонировала сразу во всех четырёх стенах дома, который построил Джек. Загруженная в компьютер, который купил Джек, с помощью интернет-соединения, которое оплатил Джек. В акустическую систему, которую подключил Джек к своей гитаре с помощью кабеля джек-джек. Обслуживающая компания (бывший ЖЭК) грозит за долги, которые накопил Джек, отключить горячую воду и свет, который освещает строчки книг, которые читает Джек. И это уже не шутки.
Я вижу здесь историю, разбросанную по комнате смятыми альбомными листками. Обрывки журналов и газет, отдельные записи дневника и ещё множество различных заметок. Ветер, проникший сквозь ветхие ставни деревянного окна, с задором и суматохой пинает макулатуру из одной части комнаты в другую. И то, что раньше с трепетом было уложено в сакральные места, являет собой инсталляцию жизни Джека, где всё подчиняется силе одной только природы и смиренно идёт по заданному вектору в давно известном детерминированном направлении.
И вот невидимые ангелы спускаются с небес на Землю, говоря мне: «Ну как же так?».
И на этом история Джека обрывается…
А я всё киваю головой, как бы осознавая абсурдность ситуации. За душой одно только бесконечное сострадание к человечеству и, в частности, трагической фигуре выше-озвученного героя. Того, которого, по закону мною выдуманного жанра, больше нельзя называть по имени. Вот прямо с этого момента от меня вы больше никогда не услышите это слово. Слово, начинающееся на букву Д, а заканчивающееся нигде и никогда. И более никакие обстоятельства не смогут заставить меня произнести его вновь.
А мы движемся далее, вперёд по красной ветке метро в сторону статической вселенной, проезжая станции Днепр, Гидропарк, Левобережная, Дарница и далее по плану. Стоим по центру платформы, не желая испытывать судьбу и смотрим, как поезд метро уносит вдаль бессмысленные чужие лица. Уже другие, но такие близкие и родные. И невидимые ангелы по эскалатору спускаются с небес на Землю, нашёптывая вудуистские заклинания прямо мне на левое ухо.
«Вот скажите, ангелы, а Он есть? А где Он есть и как Он есть? А Он ест? А есть ли там вино? А там собаки есть? А после-после что-нибудь есть? А есть после шести или не есть?»
И ангелы растерянно разводят руками, втягивая шею в узкие бледные плечи.
«А вот дом, который построил тот, которого нельзя называть, который пинает двух петухов, которые будят того пастуха, который чаще всего слишком пьян, чтобы просыпаться в такую рань. Заходите, ангелы, можете не снимать крылья».
Здесь мир как-то резко меняет полюса морали. Один за всех и все против одного – как принцип сосуществования организмов. Здесь лучше журавль в небе, без каких-либо синиц в руках. Здесь овцы разделаны на прилавке на мясо, молоко, шерсть и кожу, а волки сыты брендовым кормом. Здесь ангелы совершают вудуистские обряды на станциях метрополитена, застывая в гранитных стенах на неопределённый срок. И всё это в доме, который построил тот, которого больше нельзя называть. Который однажды пригрел синицу (которая часто ворует пшеницу полу-развалившегося амбара), который подобрал на улице бесхвостых и исхудалых кота и собаку. Который на полставки принял седую и строгую старушку, что доит безрогую корову, ежедневно сливая по литру молока мимо кассы. Который трижды подавал в суд на ленивого и толстого пастуха, спьяну стреляющего из ружья по банкам в сторону чужого дома. Дома, который построил тот, чьё имя навсегда исчезнет со страниц кармических трактатов и поселится в мире нерождённых и тех, кто никогда не будет рождён.