Ботинками по холодным лужам
Для Бируте
Мы ещё какое-то время посидели с отцом Георгием, обсуждая особенности Покровской парафии, пили чай и в половине двенадцатого пожелали друг другу спокойной ночи.
В крестилке была специальная комната для гостей. Там стояла уютная кровать, полка с книгами, столик, буфет с посудой, электроплитка, — в общем, всё необходимое для жизни. Только вот после беседы с благочинным я долго не мог сомкнуть глаз. Старался воспроизвести общую картину своего прихода, будоража при этом всю свою бурную фантазию. Представлял храм, переделанный из медпункта, сочинял прихожан, — добродушных старушек, строгих дедушек с густыми бородами, глубокими морщинами и наградными планками на груди. Непроизвольно по моему лицу блуждала улыбка. Я отмахивался от чудных иллюзий, но снова ловил себя на том, что ум витает в праздных мечтаниях.
Уснуть удалось только под утро. На улице мороз усилился, в крестилке заметно похолодало, и лёгкая дрожь пронизывала мое тело. Укутываясь в мягкое пуховое одеяло, я тщетно пытался согреться и решил, что будет лучше, если начну собираться. Отец Георгий обещал вчера разбудить пораньше и отвезти в Покровское, чтобы устроить меня и на месте показать, что к чему.
Хорошо помню тот день. Первый день моего приезда на приход. Густой, лапатый снег плавно ложился на землю, покрывая её свежим слоем ослепительно-белого покрывала. Тучи сизым омутом затянули унылое небо, совершенно не меняя его окраса, и нависли влажной тяжестью над сонным городом, медленно приводя в движение всё живое. Потянулись толстые струйки молочного дыма с почернелых от сажи дымарей, распуская щекотливый запах. Один за другим гасли электрические лампы в окнах домов. Улицы наполнялись суетливыми прохожими.
Старенький автомобиль отца Георгия не спеша тащился к гуще дремучего леса, за границей которого находилось место моего назначения. Такой красоты я не видал никогда в своей жизни! Могучие, лохматые ветви старых хвойных деревьев образовывали своеобразный тоннель над проезжей частью, полностью закрывая и без того унылый свод зимнего неба. Комья прилипшего снега придавали хвое особый колорит, напоминая пейзажи из какой-то зимней сказки, приковывали взгляд и будто завораживали.
— Красивая здесь природа, правда? — не сдерживая восхищения, спросил отец Георгий.
Будучи под огромным впечатлением, я не смог ничего ответить. Молча глядел на снежные россыпи, которые падали с ветвей елей и припорашивали черноту дорожного асфальта. Трепет перед встречей с моим храмом переполнял душу, и я с замиранием ожидал поворот, за которым покажется просвет в посёлок Покровское.
Если бы не зима, село выглядело бы красочно и живописно, если смотреть на него с той самой кручи, с которой сейчас катился, дребезжа ржавой обшивкой, наш автомобиль. Как только мы въехали в Покровское, я смог разглядывать сквозь тусклое окошко весь его неизвестный мне до сего дня сельский быт и размеренную, насыщенную чем-то старинным и скучновато-гнетущим, крестьянскую жизнь. Только теперь, когда я столкнулся со всем этим так близко, возникла реальная ясность того, что здесь всё мне совершенно чуждо. Скользкие, черновато-серые улицы, громоздкие и шумные трактора, закутанные в неопределенного покроя одежду люди, одетые так, лишь бы не пронизывал холод. Я понимал, что скоро стану одним из составляющих этого быта, окунусь в него с головой. Надо будет изо всех сил стараться, иначе, если во мне хоть на минуту заподозрят чужака, возвращаться и начинать сначала в новом приходе будет ох как трудно.
Отец Георгий остановил машину возле широкого перекрестка, сказав, что мы приехали и сейчас зайдём к церковному старосте Григорию Васильевичу для знакомства. У него же находятся и ключи от храма.
— Григорий Васильевич по прозвищу Гришуха — очень своеобразный человек. Ты постарайся сразу найти с ним общий язык, это очень важно, — сказал отец Георгий, когда мы направились к калитке. Как мне показалось, он что-то недоговаривал.
Да и вообще, я уже догадывался, что в Покровском ждёт меня много сюрпризов, знать бы ещё каких!
Весь двор, в том числе и дом Григория Васильевича, украшали столярные изделия и поделки. Кровля, забор с воротами, беседки делались с особой фантазией и любовью. Если бы тут не жил человек, то дом запросто можно было бы принять за какую-нибудь музейную усадьбу или декоративное подворье.
Старый кудлатый пёс Григория Васильевича лениво вылез из конуры, посмотрел в нашу сторону безразличным взглядом и, что-то прохрипев, спрятался за огромной кучей сосновых обрезков, засыпанных пушистым крошевом сверкающего снега.
— Есть кто дома?! — крикнул отец Георгий, остановившись на границе досягаемости собаки, пытаясь предугадать её дальнейшие действия.
Пёс и не собирался бросаться на нас. Он вообще решил отсидеться за обрезками, чтобы лишний раз не напрягать голос на крепнущем морозе. Видимо, нас услышали, так как двери дома открылись, издавая пронзительный визг, и на пороге вырос огромный силуэт пожилого мужчины. Скорее всего, это и был староста Григорий Васильевич. Он нахмурил лоб, пристально всматриваясь в лица пришедших, потом устремился к нам. Пёс в это время мигом выскочил из-за дров и с лютой свирепостью принялся нас облаивать, стараясь показать хозяину, что он вовсе не терял бдительности, а лишь только выжидал удобный момент.
— Спаси Господи, Григорий Васильевич! — улыбаясь протянул для приветствия руку отец Георгий.
Лицо старосты совершенно не изменилось. Его серые глаза выражали безразличие, он нервно комкал огромной рукой край вязаной кофты и периодически покрикивал на задыхающуюся от лая псину. Я сразу понял, что староста отличается эдакой застенчивостью, а при его величественной фигуре это был маленький недостаток, совершенно несовместимый с выражением лица и суровостью глаз. Мне почему-то тут же в голову пришла мысль: какой же этот человек в гневе, если сейчас одним своим видом он вызывает противоречивые чувства. Я постарался себя утешить: может, мы оторвали человека от какого-то важного дела или нарушили покой и отдых? С другой стороны, он же церковный староста, самый близкий мой помощник и, так сказать, сподвижник. С ним придётся обсуждать и решать многие вопросы. Я слегка улыбнулся, понимая, как много романтизма и наивности в моей голове. Нужно понемногу включаться в непредсказуемую реальность.
Я был уверен, что Григорий Васильевич подставит ладони под благословение к отцу Георгию, как это всегда делала наша соборская староста Людмила Марковна. Но вместо этого он пожал ему руку и тут же, засунув в зубы сигарету, похлопал себя по карманах, ища спички.
— Ой, извините, батюшка! — тут же опомнился Григорий Васильевич, выбрасывая сигарету и неуклюже потерев нос. — Так что же вас привело сегодня в наши края?
— Вот, батюшку вам нового привёз. Прошу любить и жаловать — отец Виктор! — ответил отец Георгий.
Староста перевел взгляд на меня, внимательно рассмотрев с головы до ног. Он вдруг переменился в лице и заговорил каким-то неестественным голосом, с нескрываемой лестью, точно так же, как разговаривают с маленькими детьми.
— О, это очень хорошо! Очень хорошо! Бабы уже забросали вопросами, когда пришлют да когда. Пост великий начался, говеть хотят, а попа… прошу прощения, батюшки нет. Вот радость-то какая! Слава Богу! Уже полгода ждём... Прихожане почти все к отцу Мирону перешли, в Сосновку. И Надька, что на дачах жила, тоже туда перешла, теперь там хором руководит. Ольга с Деркачкой нас тоже оставили. А что же делать? Службы нет, люди разбегаются...
— Ну вот, теперь этот вопрос, надеюсь, закрыт, — проговорил отец Георгий, кивая в мою сторону головой. — Нам бы ключи да в храм пойти. И ещё… На жительство отца Виктора определить бы куда-нибудь.
Продолжение следует...