С раннего детства семья Топтыгиных приучала детей к самостоятельности. Медведица заботилась о своем выводке, обучая деток премудростям тайги. Запах съедобных ягод медвежата усвоили быстро, но аромат грибов был опасливо обманчив.
Мать показала простой способ миновать отравление. Затаившись в чаще, они всей семьей дождались, когда грибники наполнят корзины и внезапно появившись, отобрали у двух старушек полные лукошки грибов. Тогда маленький Мишаня впервые попробовал на зуб пенсионное удостоверение, так и не поняв какая из двух частей накопительная.
В то тяжелое жаркое лето семья была на взводе. Охраняя берлогу, им приходилось тушить костры за туристами, собирать мусор, отпугивать от реки браконьеров. Однажды наевшись рыбой из вытащенной сети, мать увидела в лесу своего косолапого кормильца Ванечку.
Среди нависших мохнатых елей и вековых кедров, он драл на поляне лосиху. Такого хамства по отношению к ней и природе берложница вынести не смогла. Разорвав узы Гиминея мамаша, подгоняя детенышей, ушла к двоюродному дяде в заповедник.
Жизнь хозяев тайги переменилась. Лапу теперь приходилось сосать не только зимой и не только свою, да что там и не только лапу. Дремучий лес казался западней. Дымил Вилючинский вулкан. С Авачинской бухты холодный ветер приносил запах тухлой рыбы и солярки. Медведи облюбовали мусорные баки на окраине незнакомого поселка. На безымянной высоте оборудовали медвежий наблюдательный пункт.
Миша, проживая бок о бок с людьми, вывел закономерность. Как только из крайней избы слышалась знакомая песня, в баках для отходов появлялись пропитанные какой-то странной жидкостью ягоды. Чем больше гризли ел эту ягодную кашу, тем сильнее становился.
В голове шумело, сердце металось под шкурой, словно заводное. То там застучит, то тут. На душе становилось легко и красиво. Глаз предательски начинал коситься на местных тёлок. Однажды, поковырявшись в объедках, медвежонок вытянул из картофельных очисток рваный баян.
Массивные лапы зависли над клавишами и плавно опустившись, привычным движением растянули дырявые меха. Мать медведица заплакала. Это была её соната. Аккорды ложились на сердце, как опавшие листья на землю. Из разорванного интимного зева понеслась мелодия любви и надежды, иногда переходящая в кратковременное арпеджио.
— Я прошу, хоть ненадолго,— затянул Михаил.
— Боль моя, ты покинь меня,— дрогнули вместе братья и сестры.
— Облаком, сизым облаком,— подхватила деревня.
Во время исполнения песни на морде хищника преобладали черты кобзоновой мудрости. Висевшее над головой потемневшее небо, словно грязными занавесками затянуло тучами. Сбивая с такта, весело кричал петух.
Последнее ля бард-баянист сыграл так, что сладострастная волна генетической памяти заставила клещей вытянуть хоботы из его полысевшего локтя и аплодировать стоя.
Из внутренностей урны лениво тянулся завитый пружиной дымок. С громким треском лопнула гармоника.
Где-то внутри медведя ожил водно-бочковый инструмент. Мишка смачно выпустил газы.
В очередной раз, подсматривая в окошко соседа, медведи наблюдали одну и ту же картину. На продавленном диване лежал мужик в одном носке. В зажатом кулаке багровел и задыхался лысый червяк. Осунувшееся небритое лицо пучило глаза в телевизор. На экране ламповой Березки бегали полосы. Приглядевшись, звери увидели уютное кафе, за столиком которого сидел импозантный мужчина в нацистской форме. Из другого угла заведения на него влюблено смотрела полная женщина, лет пятидесяти.
— Мать,— подумали медвежата.
— Штирлиц,— всплакнув, назвала фашиста медведица,— на вашего папу похож.
Она, смахивая слезу, вкратце пересказала несколько серий фильма.
Материнская история запала сыну в душу. Однажды когда вся семья направилась в гости к бобрам Миша, услышав из кафе полюбившуюся мелодию, устремился к витрине. По асфальту цокали нестриженые когти. Из пасти капала слюна. Люди за стеклом с ужасом разглядывали гостя.
— Смотрят на меня, как на фашиста,— думал, разгуливая возле двери Мишаня.— Как хреново-то! Где же, сука, ягоды? — мишку трясло. Легкий тремор охватил внутренности животного.— Где-то далеко, где-то далеко идут грибные дожди,— он попытался унять дрожь любимой композицией. Но песня на Камчатке помогала только строить. Жить без забродивших ягод на полуострове было нельзя.
Внезапно раздался гром. Качнулись стекла кафе. Легким дождем по мощной спине забарабанили свинцовые капли.
— Дождь странный,— подумал Миша, разглядывая под собой алую лужицу.
Он вспомнил, как мама рассказывала ему про красное море: огромное, бурлящее мертвыми телами тюленей. Багряные берега которого напоминали утреннюю зарю. В груди потеплело. Откуда-то бил соленый фонтан. Дышать стало легче. Из дыры в груди выпрыгивало огромное мясистое сердце. Лишь один вопрос мучил медведя перед смертью: что это за странное существо с хоботом улыбалось ему с таблички у входа?