ПЕРВЫЙ БЛИН КОМОМ
Между тем наступило утро 3 сентября. День обещал быть по-летнему теплым. Будить никого не понадобилось, всё шло своим чередом. Две сотни «бойцов» по-армейски расторопно совершили подъём, привели себя в порядок, позавтракали и дружно сели в автобусы. Ровно в 8.00 колонна направилась к месту работы: золевским картофельным полям. И здесь доцента Райзенберга ожидало первое разочарование: на поле никого не было. Ни техники, ни механизаторов, ни управляющего отделением. Никого. Спустя час на дороге показался «газик» главного по растениеводству, агронома Лигачёва.
- Алексей Петрович, ну, что это такое, где же, понимаете, ваши работники? – Райзеберг спрашивал мягко, с укоризной, но прищуренные глаза доцента просто буравили невозмутимого агронома.
- У Золотова, нашего передовика, свадьба. Сына женил, гуляют уже четвертый день. А тут еще, как назло, два комбайна вышли из строя, завгар поехал в Волоколамск за запчастями.
- И что прикажете нам делать?
- Отдыхайте пока, я сейчас съезжу в Ильинское, перегоним комбайны оттуда.
Комбайны и копалки перегнали к полудню. Чуть раньше на поле подтянулись механизаторы, опухшие, заспанные и недовольные. Пока заводились и настраивались, студентам нужно было уезжать на обед. Экипажи, выделенные для работы на комбайнах, остались обедать с рабочими. Им еду подвозили из совхозной столовой. Остальные погрузились в автобусы и отправились в лагерь. Более-менее полноценная работа началась только после обеда. Самосвалы, шедшие за комбайнами, потянулись к сортировальному пункту. В поле, на котором ходили копалки, уборка не заладилась: корзин на всех не хватило, а мешки, куда высыпали собранную картошку быстро, закончились. Полевые командиры нервничали, от них ничего не зависело.
Вечером на заседании штаба Арон Михайлович дал волю эмоциям. Итоги первого дня работы были мизерными, организация уборки отвратительной. Доцент, как бы рассуждая сам с собой, говорил членам штаба:
- Это же, понимаете, полный бардак. Никому ничего не нужно. У них свадьба, а на работу начихать. Комбайны почему-то ломаются, когда нужно убирать картошку. А мешки и корзины? Тоже дефицит. Как стиральный порошок и туалетная бумага, понимаете. Но, - Райзенберг воздел палец кверху, - нам нельзя расслабляться, мы должны противопоставить их возмутительному бардаку и, понимаете, безответственности нашу организованность, дисциплину и собранность. Вот, значит. Будем фиксировать каждый факт невыполнения руководством и работниками совхоза своих обязательств. Аня, запишите это всё в протокол, - отдал доцент распоряжение Анечке Буркиной, секретарю штаба, - С нашей стороны – строжайший учет выполняемой работы. Каждая девочка ежедневно должна найти на поле три рубля. Рубль тридцать идет на питание, остальное – на зарплату и нужды отряда.
За час до отбоя на линейке, которую проводили в клубе, всё, то же самое, Арон Михайлович втолковывал полусонным студентам. Саня удивлялся, как можно в течение часа без перерыва говорить о банальных вещах: дисциплине, организованности, важности шефской помощи селу, перемежая всё это нормами и расценками, бухгалтерскими расчетами.
На следующий день всё повторилось сначала. Шефы приехали в поля раньше хозяев на 2 часа, мешков и корзин по-прежнему не было. Прибывшие механизаторы мучились похмельем. Терпение Райзенберга кончилось, он сел в штабной ПАЗик и укатил на центральную усадьбу к руководству. Студенты разбрелись по лесу, прилегающему к огромному картофельному полю. Кто-то собирал грибы, кто-то загорал, благо погода для начала сентября выдалась вполне комфортная.
Директора совхоза Муравлёва Арон Михайлович перехватил у конторы, когда тот садился в свою «Волгу».
- Борис Сергеевич, непорядок. Второй день нормальной работы нет. Механизаторы приступают, в лучшем случае, в одиннадцать часов. Причём, явно с больной, понимаете, головой после крепкой выпивки. Мешков и корзин не хватает. Сейчас по сухой погоде можно ударно поработать, а то ведь сентябрь, понимаете, месяц не надёжный. В смысле погоды.
- Арон Михайлович, я обязательно разберусь, сейчас времени совсем нет. Вызывают срочно в горком. На ковёр.
Вечером командиры отрядов и бригадиры вновь докладывали об отвратительной работе подшефных селян, о нехватке корзин для сбора картошки. Больше всех горячилась стройная симпатичная третьекурсница Настя Сосновская:
- Арон Михайлович, ну, что это за работа такая? Моей бригаде досталось всего две корзины и те без ручек. Пять девочек на одну плетёнку. Их же таскать за собой невозможно, они тяжеленные, килограммов по двадцать.
Остальные высказывались в том же духе: трактористы и комбайнеры работают плохо, на сортировке сгорел мотор, полдня простаивали. И опять – мешки и корзины. Доцент тщательно записывал всё в блокнот.
- Товарищи командиры, успокойтесь. Я переговорил сегодня с директором, он обещал, что разберется.
- Арон Михайлович, можно вопрос?
- Давай, Царёв.
- Я не пойму, почему нужно картошку собирать в корзины. В совхозе, что, вёдер нет? С ведром одной девочке намного легче по полю ходить, чем вдвоем таскать за собой корзину. Если нет, их можно закупить и оставить в отряде. Проблема дефицита тары отпадёт не только в этом году, но и в будущем. Эти вёдра можно потом оставить здесь, в лагере у Петровича.
Райзенберг пожевал губами, подумал, черкнул в блокноте.
- Идея неплохая, надо обдумать. Завтра я с утра поеду опять к руководству.
После заседания штаба к Царёву подошла Настя Сосновская.
- Слушай, а ты молодец, придумал неплохо, хотя в поля и не ездишь.
- Да тут ума большого не нужно. Я вырос в деревне, как картошку сажают и убирают, знаю не понаслышке.
- А ты откуда?
- Из Харьковской области.
- А я из Пицунды. Отец украинец, родом из Полтавы, а мама грузинка. Не похоже, что ты после школы в институт поступил, по годам, вроде, не получается.
- Угадала. Я после армии работал на стройке в Сибири и в Москве на автозаводе. Год учился на рабфаке.
- А как в наш «кулёк» попал?
- Да, это долгая история, как-нибудь расскажу при случае. Сейчас, извини, моё дежурство в кочегарке, надо сменить «директора теплопункта». Будет желание, заходи к нам на огонёк.
- Ну, пока-пока.
Царёв отправился в кочегарку, продолжая думать о красавице Насте. Ночью, подбросив в топку дров, он выходил из кочегарки, смотрел в усеянное звёздами чёрное небо. Там плыла задумчивая луна, в воздухе потрясающе пахло свежестью, осенней прелью и горьковатым дымом. Саня ощущал, что душа замирает и томится сладким предчувствием. Пёс Волчок бегал вокруг, садился рядом, тоже поднимал голову, смотрел вверх и поскуливал. То ли разделял настроение студента, то ли вспоминал о каких-то своих собачьих делах.
Не спала этой ночью и Настя Сосновская. Она лежала с закрытыми глазами и, как бы со стороны, наблюдала за картинками из своей жизни. Они передвигались то медленно, то с повышенной скоростью, а некоторые возвращались обратно, и появлялась возможность вникнуть в подробности и детали. Настя приехала из Пицунды в столицу шесть лет назад не покорять её, а следом за Эдиком Иашвили, первой своей любовью. Влюбилась без памяти ещё в седьмом классе. Кончилось всё беременностью и отъездом Эдика, поступившим в столичный Иняз. Но студент, увидев Настю, ожидавшую его у института, совсем не обрадовался. Он был устремлен в свое звёздное завтра, а Настя была в прошлом и, значит, балластом. Отработанной ступенью ракеты. Она и отвалилась. Надо было начинать новую жизнь, а сил и желания не было. Дальняя родственница, приютившая Настю в своей «однушке», работала дворничихой и была женщиной хваткой, ушлой, но не зловредной. Она приторговывала дефицитом, давно обросла нужными связями, поэтому найти хорошего врача не составило труда. Пару месяцев после аборта Настя жила, как во сне. Машинально передвигалась, что-то делала, помогала тётке. Иногда подменяла её на работе, иногда ходила за товаром по указанным адресам. Постепенно оттаивала и оживала, как земля после зимней спячки. Потом появилась Вика. Подружка из соседнего дома. Студентка института культуры. На следующий год Настя тоже подала документы. Поступила легко, но без особого интереса и эмоций. Поступила и поступила. Так и училась. От тётки перебралась в общагу. Тесновато, конечно, вчетвером в одной комнате, зато сама по себе и еще с целыми сорока рублями стипендии.
Царёва она впервые увидела несколько дней назад в вестибюле института. Он тащил куда-то мешок с цементом. Потом они оказались в одном автобусе, когда ехали сюда, в Чисмены. И даже сидели рядом на заседаниях штаба. Всё чаще Настя ловила себя на мысли, что думает об этом парне. А сегодня вот, наконец, познакомились. Пришлось проявить инициативу. Только зачем всё это? Что-то притягивало, как магнитом, и в то же время, что-то удерживало. Еще не совсем зарубцевалось старое. Настя долго лежала без сна. Причиной был этот такой неожиданный, не похожий на других, симпатяга Саня Царёв.
На следующий день после отправки отряда в поля, Райзенберг, откомандировал коменданта в центральную усадьбу, чтобы выяснить, имеются ли на складе вёдра. Кладовщица, толстая тётка в залатанной кофте поверх серого халата, посмотрела на Саню, как на умалишенного.
- Ты чего, парень, какие - такие вёдра? Да у нас их отродясь не было. А зачем они тебе понадобились?
- Понадобились затем, чтобы собирать в них картошку.
- А-а, так у нас её в корзины собирают.
- Ну, и где они, эти корзины?
Тётка пожала могучими плечами, - Корзин тоже нет, в этом году не завозили, это тебе к директору надо, или к главному агроному.
- Подозреваю, что директор не поможет, я уже не говорю про агронома. Надо к секретарю горкома обращаться. А лучше – к Генеральному Секретарю Брежневу.
Заведующая складом вытаращила глаза и замахала на Саню руками.
- Иди, иди уже. Грамотные все, приезжают тут учить, как нам жить.
В приемной директора за убогим фанерным столом восседала полная женщина неопределенного возраста в очках и тёплой кофте. Можно дать тридцать лет, но с таким же успехом и пятьдесят. На столе стояла древняя печатная машинка. Женщина, высунув кончик языка, пыталась что-то печатать двумя указательными пальцами. На вошедшего она даже не взглянула, но как только Царёв взялся за ручку директорской двери, тут же вскочила, загородив собою дверной проём, как амбразуру ДОТа.
- Я к директору, по важному вопросу, - Саня попытался протиснуться в дверь.
- Борис Сергеевич занят. А вы кто?
- Я из студенческого лагеря. Комендант.
В этот момент дверь приоткрылась, упёршись в спину секретарши. Женщина освободила дверной проём, выпуская директора наружу.
- Что за шум, а драки нет?- глава совхоза весело взглянул на бородатого, с волосами до плеч настырного парня.
- Борис Сергеевич, меня отправил к вам Арон Михайлович. У нас работа не ладится, не во что собирать картошку. Есть предложение: вместо корзин собирать в вёдра. Но их нет. Можно бы вёдра закупить, и эта проблема отпадёт.
- Ну, что же, предложение дельное. Давайте сделаем так: мы выделим деньги, а вы вёдра закупите сами в Волоколамске. Пусть Арон Михайлович подъедет завтра с утра на планёрку.
Директор переключился на секретаршу, отдавая ей распоряжения, а вдохновлённый Царёв отправился в лагерь.
Доцент, узнав о результатах поездки, обрадовался:
- Очень хорошо. Так ты шо, прямо к директору и обратился?
- Ну, а что оставалось делать? Тётка из склада меня к нему отправила.
- Значит, завтра едем в контору, а после – в Волоколамск покупать вёдра. Еще, там у меня на кондитерской фабрике хорошая знакомая работает. Попробуем купить пару ящиков «Помадки».
- А зачем нам «Помадка», - Саня непонимающе воззрился на командира.
- Будем поощрять девочек за хорошую работу. Перевыполнила норму – получай коробочку конфет. Ну, на дни рождения будем вручать, кстати, надо составить список всех, родившихся в сентябре и октябре. Я вот думаю, что и наших механизаторов стимулировать надо, чтобы лучше работали.
- «Помадкой»?
- Ну, ты Царёв даёшь, зачем мужикам «Помадка»? Деньгами, естественно. Материальное поощрение, понимаете, очень хороший стимул, хоть для академика, хоть для колхозника.
- А почему мы их должны стимулировать, - Саня никак не мог взять в толк, - кто к кому приехал помогать, мы к ним, или они к нам?
- Так - то, оно так, но у совхозных работников совершенно нет заинтересованности для того, чтобы хорошо трудиться, видел бы ты, какие здесь нормы и расценки на уборку той же картошки. С тридцатых годов ничего не изменилось. Мы здесь кардинально ничего поменять не можем, а вот немного подтолкнуть трактористов и комбайнеров – это в наших силах. Будут механизаторы лучше работать – будет больше выработка, а это значит, что отряд, во-первых, сможет больше заработать, во-вторых, может быть удастся быстрее уехать в Москву.
«Везде одно и то же», - Саня вспомнил свой опыт бригадирства на одной из сибирских строек. Подрядились они однажды соорудить склад комбикормов в соседнем совхозе. Прораб долго щёлкал на счетах, потом обозначил смехотворную сумму: по четыреста рублей на брата, то есть, две тысячи за объект. Саня отвёл прораба в сторону и предложил другой вариант. Шесть тысяч за объект. Из них – одна тысяча прорабу. Работала пошла бойко, никаких тебе перебоев со стройматериалами. За месяц управились и в результате все остались довольными друг другом.
Утром Райзенберг получил деньги, и они с Царёвым отправились на «штабном» ПАЗике в Волоколамск. Шоссе было почти свободным, по обе стороны дороги время от времени встречались небольшие деревушки. Погода по-прежнему баловала: небо без единого облачка, теплынь, зеленые перелески и поля. Подъехали к разъезду Дубосеково. Слева от дороги возвышалась скульптурная группа из шести монументальных фигур бойцов знаменитой 4-й роты панфиловской дивизии метров под десять каждая. Так вот где это происходило! С детства знакомые слова политрука В.Клочкова «Велика Россия…», пробирающие до озноба… Вот только как же потом узнали, что политрук говорил перед боем, если они там, вроде бы, все погибли? Своими сомнениями Саня и поделился с сидящим рядом доцентом. Арон Михайлович, задумчиво глядя на каменных богатырей, сказал:
- Ну, говорил ли политрук эти слова тогда, или не говорил, подтвердить уже, понимаете, некому. Да и разве в этом дело? Что говорил комиссар солдатам перед боем, сколько танков они подбили, пятнадцать или пятьдесят, сколько полегло здесь, двадцать восемь солдат, а может быть, сто и больше? Завхоз Петрович, он, кстати, родом из деревни Нелидово, как-то рассказывал мне, что немцы пёрли к Москве на этом направлении в ноябре 41-го сплошной лавиной. Гул от танков и грохот боёв не стихал ни днём, ни ночью. А жители окрестных деревень несколько дней не вылезали из погребов. Сидели под землёй, как кроты. Пока они сидели, навалило снега по пояс. Так что хоронили убитых уже потом, когда немцев погнали обратно и снег подтаял. Главное – Москва тогда устояла, и это благодаря мужеству и, понимаете, героизму рядовых солдат, политруков, генералов. Они выиграли ту битву. А мы вот сейчас на этих полях из года в год разворачиваем свою битву за урожай. И не всегда её выигрываем. А здесь, между прочим, до сих пор при перепашке земли и копке картошки продолжают находить патроны, гранаты и мины. Случалось, что подрывались люди и даже гибли.
Между тем, ПАЗик подъехал к окраине Волоколамска. У въезда в город образовался затор из самой разнообразной техники: самосвалов, бортовых грузовиков, легковушек, УАЗиков, тракторов «Беларусь», бульдозеров, и даже комбайнов.
- Что тут у них случилось, - Райзенберг даже привстал, пытаясь рассмотреть начало пробки.
- Пойду, узнаю, - рыжий водитель Коля Фаусек, прикомандированный в совхоз от Гостелерадио, направился к колонне.
Доцент переживал от любой задержки. Это выражалось в том, что он усиленно жевал губами, негромко говорил сам с собой и разводил руками.
- Ну, что там?
- Да очередь в вино-водочный магазин образовалась, сейчас же по всему району на время уборки запретили продавать спиртное. Оставили один магазин здесь, в городе, где можно купить. Поэтому они и стоят, ждут его открытия.
- Это вот, понимаете, они сюда на технике за водкой приехали…, да тут же, наверное, и наши механизаторы дожидаются! – возмущению Райзенберга не было предела.
- Придется ехать другой дорогой, в объезд, - Фаусек крутанул руль и поддал газу.
В хозмаге продавщица несказанно удивилась, увидев покупателей, попросивших 200 вёдер.
- У нас, наверное, и нет такого количества.
- А сколько есть?
- Я схожу на склад, посмотрю.
Неожиданно, причём даже для самой работницы торговли нехитрым хозяйственным скарбом, нужное количество вёдер на складе обнаружилось. Скорее всего, скопились за много лет. Повезло москвичам и в другом месте – на местной кондитерской фабрике. Знакомая доцента была на работе, помадка тоже, совершенно случайно, оказалась в наличии. Минут через двадцать Саня с Фаусеком погрузили в автобус две большие коробки с дефицитным лакомством.
После обеда вторая смена получила личное средство труда: новенькие, блестящие на солнце, лёгкие ведра. А в конце рабочего дня Райзенберг подъехал к полю и пригласил в автобус механизатора Золотова. Того самого, что несколько дней назад женил сына.
- Ну, что, Иван Евсеевич, как идёт работа, справляются наши девочки?
- Да всё нормально, Михалыч, после обеда они с вёдрами шустро бегали за копалками, наступали мне на пятки.
- Погода сейчас стоит хорошая, надо бы поднажать, пока сухо. А то, если задождит, завязнем в грязи. Вот, значит. Неплохо, если бы Вы переговорили с остальными работниками, с комбайнёрами и трактористами. За хорошую работу мы можем, понимаете, всех премировать от отряда.
- Так я что, Михалыч? Лишняя копейка, конечно, не помешает. С мужиками я переговорю, Техника вот тока подводит, как будто, не из железа сделана, а из дерьма. Часто ломается, запчастей нет. Приходится самим выкручиваться.
- Я доложу директору и попробую договориться с завгаром. Ну, что, по рукам?
- По рукам, Михалыч!
Доцент в бежевом стильном плаще, кожаной фуражке и тракторист Иван Золотов в кирзачах и засаленной телогрейке, закончив переговоры, крепко пожали друг другу руки в знак полного взаимопонимания и согласия.
На следующий день картина изменилась кардинально. Подъехавшие на поля к половине девятого студенты с удивлением обнаружили уже приступившие к работе копалки, четыре комбайна в полной готовности ожидали студенческие экипажи, закрепленные за каждым самоходным агрегатом. У края поля стоял ГАЗик главного агронома Лигачёва, а сам он отчитывал молодого парнишку, водителя грузовика с прицепом за опоздание.
- Арон Михайлович, вот подвезли вам сотню мешков. По мере наполнения ваши мужички будут ссыпать картошку в эту машину,- Лигачёв кивнул в сторону парня, понуро стоявшего в стороне, - он будет отвозить на сортировку, поэтому перебоев с мешками не должно быть. Вёдра – это очень хорошая идея. Мы, извиняюсь, сами не додумались.
Вечером на заседании штаба весь командный состав пребывал в приподнятом настроении. Бригадиры с гордостью докладывали о выработке, которая за этот день увеличилась в три раза.
- Можете назвать рекордсменов в каждой бригаде? – Райзенберг впервые за эти дни был доволен.
- Конечно, можем, вот список.
На линейке доцент, как обычно, вначале подвёл итоги дня, напомнил всем о строжайшем соблюдении правил внутреннего распорядка и техники безопасности. А в конце комиссар Микалишин зачитал приказ №1 о поощрении лучших бойцов отряда. Он называл фамилии, а Райзенберг вручал ошеломлённым рекордсменам коробочки с помадкой. Жизнь налаживалась.