Я родился в не самой богатой семье.
Отец мой пил столько, сколько я его помню, а матушка моя была вынуждена работать сразу на двух работах, от чего её я помню ещё хуже, чем трезвого отца. С детства я был предоставлен самому себе и школе, в которой, тем не менее, для меня нашлось то, что смогло зацепить порывы моей души. Это — преподавание. Вернее, то, как я это видел.
Мне повезло попасть в школу, где половина преподавателей, на тот момент, состояла из молодых юношей и девушек, только что закончивших обучение. В их глазах горел огонёк, а методы были нестандартны и интересны. Старшее же поколение, пускай и не всё, а лишь редкостные его представители, также отличались пускай и не огоньком, но искоркой — уж точно.
Ещё в пятом классе я чётко для себя решил, что стану учителем, когда вырасту, и обучение лишь усилило мою мечту. Было что-то невероятное в осознании того, что учитель одним словом может как убить в ученике всю тягу к предмету, так и покорить его, заставить ребёнка думать, искать, чувствовать. Я хотел стать тем учителем, что сможет вдохновлять детей на открытия и изыскания, на романы, повести, теории, изобретения — на всё, что угодно! Благо, выбор у меня был велик, ведь у меня в своё время был недюжий талант как в гуманитарных сферах, так и в сферах технических и естественных наук.
Однако, меня можно описать одной простой и крайне печальной поговоркой: «Умная голова дураку досталась».
Я, благодаря соответствующему окружению маленького городка, моему отцу и, чего греха таить, моей слабости, начал пить довольно рано. Уже в 14 лет я мог вернуться под вечер с помутнённым сознанием и заплетающимися ногами. Все свои успехи в плане точных наук я спустил в унитаз, приправив это сверху всеми моими познаниями в сфере естественных наук. К несчастью, познания эти ограничивались лишь тем, что я знал, чем мужчина отличается от женщины и куда мужчина должен тыкать женщине своё отличие. Вся надежда была на литературу, русский и иностранные языки. Экзамены я сдал на трояки почти все, кроме тех самых гуманитарных наук. По ним у меня были сплошные пятёрки, высший балл.
Вскоре я уехал из своего Воронежа, который вспоминаю с теплотой лишь потому, что там же жила моя бабушка, которая, хоть и не была вовлечена в моё воспитание, была для меня оплотом любви, нежности, заботы, интересных историй и вкусностей, которые в семидесятые-восьмидесятые годы было вообще трудно себе представить.
Перед молодым будущим студентом открылся тогда ещё Ленинград, который лишь спустя три года будет переименован в Санкт-Петербург.
Студенческие годы были моим золотым временем. У меня, хвала моему подвешенному языку и коммуникабельности, были друзья, замечательные отношения с профессорами, по крайней мере, с большей частью состава, и девушки не стеснялись проводить время с воронежским хулиганом.
Шли курсы, студент стал выпускником, а вскоре смог занять место преподавателя. Замечательная жизнь, которую усугубляло лишь моё пристрастие к алкоголю, которое, тем не менее, тогда ещё не было критическим. Моя мечта осуществилась. Сквозь терни перестройки, когда не то, что преподавателей нормальных было не сыскать, есть было нечего, я смог не ввязаться в столь заманчивый тогда бандитизм, и лишь пару раз за то десятилетие сломать себе нос об чужой кулак.
В нулевые я встретил великолепную женщину, с которой у меня всё складывалось вполне неплохо. У нас не было мгновенных страстных поцелуев и срывания одежды в подсобке школы, не смотря на мою сильнейшую любовь к женщинам и мечту полюбить кого-нибудь когда-нибудь в той злополучной подсобке, мы не торопились. Зачем торопиться, когда юношеская спонтанность и нетерпеливость уже слегка угасла, а девяносто, когда каждый день может стать последним, ещё не стукнуло?..
В конце нулевых мы с ней в итоге решили объединить себя узами брака. Красивая, нежная, мягкая, но временами строптивая и страстная, она зажигала во мне искорку за искоркой с каждым днём. Искры эти не мог потушить даже алкоголь, которого стало, на удивление, меньше после начала сожительства.
Всё здорово. Мне была предначертана стабильная счастливая жизнь обычного мужчины, которому просто немного повезло в этой жизни. И всё было бы так, если бы однажды я не встретил одного молодого человека.
Это был двадцатипятилетний молодой человек. Его взгляд горел азартом, а чёрные хитрые глаза выглядывали украдкой исподлобья. На тонких губах играла усмешка, в которой я узнал молодого себя.
Наша дружба с ним была предрешена. А за дружбой потянулись и встречи. А за встречами — выпивка. А за выпивкой — мои размолвки с женой, которые становились всё серьёзнее и серьёзнее с каждым годом, пока в один день не случился переломный момент.
Я её ударил.
Я помню этот день так чётко, словно бы я только вчера его пережил. Алкогольное опьянение в миг сменилось кристальной ясностью. На меня смотрели её нежно-голубые глаза, в которых стояли слёзы горечи и обиды. Одно её безмолвное ошарашенное лицо уже спрашивало меня «За что?», не нужно было никаких слов даже. Я кинулся к ней, обнимал её, целовал, особенно щёку, на которой горел красный след от моей ладони. Я лепетал слова прощения, я рыдал и дрожал всем телом, давая ей клятву за клятвой о том, что этого больше не повториться.
Она же молчала. Молчала и не желала даже смотреть в мою сторону. Её голубые, словно небо, глазки были завешены шторами век, а розоватые губы подёргивались с каждым всхлипом. Я пытался поцеловать их, но она отворачивала голову. Когда я всё же отпустил её, она молча встала с пола и вышла из комнаты. Лишь спустя пять минут я услышал хлопок входной двери.
Она ушла.
Вскоре последовал развод. На процесс я пришёл совершенно никаким: прошлая ночь была эмоциональной мясорубкой, которую я заглушал литрами спиртного, голова трещала и я был готов поклясться, что вот-вот сблюю прямо кому-нибудь под ноги.
Следующие недели для меня стали крахом: друзья отвернулись, работа преподавателем, разумеется, так же сказала «гуд бай». Кому нужен резко разучившийся преподавать учитель, приходящий на работу с диким перегаром? Никому.
Я пал на самое дно. Однажды я настолько напился, что просто рухнул где-то на улице, а перед мыльным взором то и дело проносилась чужая обувь. Я уснул весь обблёваный и обоссаный на подстилке из жёсткого асфальта и собственной самоненависти.
* * *
Если к моему виску приставить пистолет и спросить, помню ли я, сколь долго я спал, то я вам ни за что не отвечу. Я могу, разумеется, наврать, но нужно ли это вам?
Результат лишь в том, что когда я вдруг почувствовал, что прибываю в реальности, мои веки вдруг показались мне тяжелее, чем грузовик, везущий в себе ещё, как минимум два таких же.
Восклицание «Поднимите мне веки!» само вырвалось из меня и тотчас стукнулось об внутренности моей черепной коробки, отразившись сильной гудящей болью. В ту же секунду я скрутился на кровати калачиком. Я даже не удосужился тогда удивиться тому, что заснул я на жёстком асфальте, а проснулся на мягком матрасе, будучи накрытым одеялом.
— Гляжу, ты проснулся? — вдруг донеслось до моего уха.
Я подскочил на кровати, резко сел и, устремив взгляд на непонятного мне гостя, только потом осознал всю неясность моей ситуации.
Хлопнул глазами.
Второй раз.
Передо мной стояла девушка в обычном домашнем облачении. Я находился в какой-то комнате с кроватью, с занавешенным шторами окном, сквозь которые пробивалось лишь тускловатое напоминание того, что уже утро. Я огляделся и вдруг замер. Глянул вниз. Абсолютно голый.
— Мариночка сейчас принесёт тебе халат, а после — направляйся на кухню, — женщина кивнула на дверной проход, мимо которого то и дело проходили люди: то здоровенный шкафообразный амбал, то непонятный бледный мужчина с факелом рыжих волос на голове, то ребёнок пронесётся, а за ним — ещё какой-то парень.
Я мотнул головой и тут же пожалел об этом. Вся моя репа будто бы превратилась в огромный колокол, в котором даже после того, как я обхватил его обеими руками, до сих пор звоном отдавалась боль.
— Где я.?
— Сперва тебе нужно поесть, — настояла девушка, — После тебе дадут анальгин, а-то на голодный желудок его есть вредно, а уже после — всё объяснят.
Я покосился на неё. Это всё попахивало похищением или непонятным сном. Хотя голова болела, как в реальности… Что же, если это и похищение, то, пожалуй, самое мирное.
Девушка вышла из комнаты, позвав какую-то Мариночку за халатом.
Мариночкой оказалась миниатюрная блондиночка с длинными растрёпанными волосами. Её глазки сверкнули перед моим лицом, от чего я даже отпрянул. Слишком резко и слишком внезапно я оказался так близко к миловидному личику, даже непривычно.
Она хихикнула, — Забавный, — и положила прямо мне на колени махровый халат. Отошла от кровати и, постояв так несколько секунд, вдруг в недоумении склонила голову.
— Что-то не так?
— Почему ты не одеваешься? — она с истинным недоумением хлопнула глазками.
— Марина, он же гость, — вдруг послышался чей-то бас в проёме.
Бас принадлежал тому самому шкафообразному мужчине, который внешне смахивал больше на персонажа какого-нибудь молодёжного слешера: здоровый, в грязной потрёпанной рубахе, из-под закатанных рукавов которых торчали здоровенные волосатые ручищи. Он зыркнул на меня из-под копны своих чёрных спутанных волос.
— Здрасте… — засипел я так, что был вообще удивлён, что этот мужик меня услышал.
— С добрым утром, друг, — кивнул мне этот боров и, вновь устремив глаза на Мариночку, жестом попросил её выйти, попутно говоря что-то про то, что гости не привыкли ходить голыми перед людьми. Проводив эту парочку взглядом, я быстро скинул с себя одеяло и, завернувшись в длинный халат, подошёл к окну. Распахнул шторы и тут же, подобно вампиру, с шипением отпрянул от яркого света. Проморгавшись, я всё же смог заставить себя посмотреть в окно.
Этаж седьмой… Высоковато…
Зашторив окно обратно, я с неким подозрением покосился на дверной проём, в который уже с интересом заглядывал какой-то паренёк. Судя по всему, это тот самый юноша, который гонялся за ребёнком. Заметив, что я смотрю прямо на него, он решил показаться мне полностью.
Внешность у парня отвечала стандартам эдакого интерна-заучки, или же какого-нибудь гика: невысокий, не спортивный, растрёпанные короткие чёрные волосы, усики девственника и чёлка, занавешивающая правый глаз. Головная боль слегка притупилась и я уже был способен разбирать в людях не только фигуры и степень их угрозы ко мне, но даже типажи. Этот самый типаж не представлял для меня никакой опасности: он слегка застенчиво мне улыбался, убрав руки за спиной, и с интересом разглядывал меня…
Почему-то я вдруг стал всем необычайно интересен, хотя моя внешность, как и облик этого юноши, не отличалась от стандарта.
— Меня зовут Даня, — представился парень слегка хрипловатым, будто бы ломающимся голосом.
— Приятно познакомиться, Даня, — кивнул ему я, — меня зовут Евгений.
— Здравствуйте, Евгений, — коротко кивнул мне в ответ Даня, — Извольте пройти покушать.
И удалился.
Я не смог сдержать короткий полу-истеричный, полу-недоумённый смешок. Однако, решил в итоге покинуть комнату.
Тут же мне бросилось в глаза то, что квартирка очень мала, несмотря на то, что в ней явно была не одна и не две комнаты. Всё было стиснуто, сжато до такого состояния, что, боюсь, будь тут хоть десять комнат, квартирка всё равно выглядела бы как однушка.
Тут же, не дав мне залюбоваться, в меня влетело что-то маленькое, звонкое и хохочущее. Я дёрнулся и глянул вниз. Тот самый мальчонка, который убегал от Дани.
— Здрасте, дядя! — поздоровался со мной ребёнок и побежал дальше, скрывшись в другой комнатушке.
— Большая у вас семейка, — резюмировал я, когда садился за стол.
Кухня была также мала, как и всё остальное в этой квартирке. В ней с трудом могло поместиться человека четыре, среди которых был тот самый Шкаф, — его имени я не знал, потому заимел наглость наградить его кличкой, — девушка, что встретила меня после пробуждения, Даня, который «Здравствуйте, Евгений», и Мариночка. Что же, у меня рекорд! Я тут нахожусь всего-ничего, а уже знаю добрую половину обитателей этой квартиры!
— Да, есть такое, — ответила сидящая во главе небольшого столика черноволосая девушка, пожав плечами, — не жалуемся.
Шкафообразный мужчина принялся раскладывать еду, — Мама, ты будешь? — поинтересовался он у девушки.
— Мама?!
Мгновенно за столом воцарилась тишина, а я поспешно захлопнул рот, прикрыв его обеими ладонями.
— Я… прошу прощения, — я решил поправить ситуацию, — Своим изумлением я лишь хотел сказать, что вы выглядите несказанно молодо для матери такого гражданина, как он!
Девушка, вернее, уже женщина засмеялась. Её тотчас обняла сидящая справа Мариночка.
— Она не только его, она мама всех нас! — гордо заявила блондиночка.
Мой рот в ту же секунду распахнулся настолько широко, что, могу поклясться, подбородок вот-вот пробил бы собой стол. Я оглядел всех сидящих за столом людей, не забыв и про мужика «на раздаче».
— То есть вы, выходит, ещё и многодетная мать-героиня? — откашлявшись, я начал хлопать в ладоши, — Мои аплодисменты вам!
Женщина не сдержалась и рассмеялась вновь. Её голос был необычайно низким для представительницы прекрасного пола, хрипловатым, от чего сомнения в её героизме у меня отпали сами собой. Не мог такой голос принадлежать молоденькой девчушке. Только взрослой, повидавшей жизнь женщине, у которой за плечами ворох граблей, гора опыта и масса интересного, что можно поведать не только детям, но и внукам.
Кстати о внуках.
Я почувствовал, как по колену меня похлопывает чья-то маленькая ладошка. Опустив свой взор на похлопывателя, я обнаружил того самого пацанёнка.
— Дяденька, а сколько вам лет? — поинтересовался он, заглядывая мне в глаза своими двумя синими блюдцами.
— Сорок восемь.
— А мне три годика… — как-то меланхолично заключил ребятёнок.
— Три года — это большая цифра, — столь же меланхолично вторил ему я, для убедительности ещё и вздохнув настолько тоскливо, что даже самому не по себе стало.
— Евгений, будете? — прервал нашу с ребёнком тоску бас шкафа.
— А, д-да, — закивал я, боясь, что если откажусь, то мне выльют этот суп прямо за воротник.
— А потом мы вам анальгинчику дадим, — пропела Мариночка, по-матерински подхватив моего мелкого собеседника себе на колени.
— Д-да не стоит анальгинчику, я и с-сам прекрасно его купить могу! — отмахивался я, не замечая, как начал поедать угощение, — Да и не так уж сильно у меня голова болит!
— Евгений нервничает… — с беспокойством заметил Даня, переведя расстроенный взгляд на мать семейства.
Женщина лишь усмехнулась и, поблагодарив чадо на раздаче, решила, очевидно, меня успокоить, — Ты только не волнуйся, Евгений, тебя сюда привели вовсе не для того, чтобы вредить, — мужчина, убирающий суп в холодильник, вторил женщине кивком, — Напротив, — продолжала черноволосая, — мы тебя привели сюда, чтобы помочь.
— Да, к слову, а… как вы… как я у вас оказался? — я не постеснялся изобразить скептицизм на своём лице, — Вы просто шли, увидели, как на асфальте валяется какой-то бомж, и такие: «О, классно, давай возьмём!»?
— Ты сам пришёл к нам.
Её ответ меня малость удивил.
Заглядывая ей в лицо, я пытался уловить хоть долю чего-то необычного — хотя, куда уж необычней? — и понять, шутят ли надо мной. Может быть, я просто ещё не проснулся и мне это всё только кажется: гостеприимная своеобразная семейка, кормящая меня вкусным супом и дающая мне тёплый приём, многодетная мать, один из детей которых явно мой ровесник, а сама эта женщина выглядит не старше тридцати пяти… Может быть, это лишь сон, а в реальности я всё ещё лежу на асфальте, мочусь под себя и булькаю что-то непонятное?
Возможно, я захлёбываюсь в блевотине, а это всё — моя предсмертная галлюцинация?
Хотя, может быть, я просто в вытрезвителе…
Кто знает.
От своих мыслей мне стало как-то печально и тут же, будто угадав их, шкафообразный несильно ущипнул меня за щёку, показывая, что, мол, в реальности ты, в реальности. Что же, это малость приободрило.
— Но я же рухнул на асфальт, я же это помню!
— Верно, ты рухнул на асфальт прямо у парадной нашего дома, — отвечала мне женщина, — Мариночка и Даня выходили из неё в магазин и увидели тебя, лежащего на земле, и решили помочь.
— Просто так взять и помочь? — недоверчиво переспросил я.
— Мы тут именно для этого, — женщина кивнула, — Помогать. Видишь ли, Евгений, эти люди… — она развела руками, — Они — не мои биологические дети. Они все пришли ко мне, когда в их жизнях был полный разгром. Я приняла их как своих, и с каждым годом нас всё больше. Мы помогаем друг другу, поддерживаем, дарим любовь и безопасность. Вот, почему мы тут.
Я почувствовал, как меня за ворот халата потягивает чья-то маленькая ручка. Повернулся и, оказалось, так и есть. Улыбчивая мордашка ребёнка смотрела прямо на меня.
— И вот, почему ты тут.
— Это что-то вроде секты?.. — ляпнул я, не подумав, и тут же захлопнул свой рот второй раз за это утро. Второй рекорд, чтоб его.
Однако, никто не выглядел взбешённым. Наоборот, глава этой «семьи» добродушно мне улыбнулась, а на лицах остальных возникло либо недоумение, либо снисходительная усмешка. Последним меня одарил именно шкаф.
— Если круг людей, любящих и поддерживающих друг друга, как родных, тебе кажется сектой, то твоё право так думать, — она пожала плечами, разведя руки вновь в уже менее хозяйском жесте, — Но я, всё же, предпочитаю слово «семья». Какое-то оно, всё же, более мягкое, родное и точное…
Я решил не спорить.
Сейчас я чувствовал себя каким-то ребёнком, сказавшим глупость, но вместо того, чтобы быть обруганным, я был мягко поправлен и поглажен по головке. От этого мне стало лишь ещё более неловко. Поведи они себя агрессивно, я бы просто мог решить, что они больные люди, и вспоминать это, как необычную и странную историю, если бы выжил. Однако, когда с тобой так мягки и добры, отпадает всякое желание высокомерно фыркнуть.
— Вкусный суп… — промямлил я.
— Спасибо, — ответил шкаф.
— Это вы готовили?
Шкаф кивнул.
— Я — Георгий, к слову, — он протянул мне свою ручищу с огромной ладонью, покрытой шрамами и следами прошлого. Я пожал её и только сейчас заметил, сколь его кожа, в сравнении с моей, смугла, и сколь моя рука кажется тонкой, нежели его здоровое бревно.
Подзапустил я себя, конечно…
— Не тушуйся так, Евгений, — успокоила меня женщина, — Жора может выглядеть злобным вепрем, но на деле он и мухи не обидит. Я не встречала человека терпеливей и спокойней Георгия.
Мужчина кивнул ей в знак благодарности, а на тонких губах, которые пересекал шрам, почти по центру, появилась слегка смущённая, как мне тогда показалось, улыбка.
— Даню ты уже знаешь, как и Марину, — представляла мне глава семейства остальных своих «родных», — На коленях у Марины — её сын, Андрюша.
— Мне три годика, — напомнил он.
— Рыжий молодой человек в дверном проходе… — она кивнула куда-то мне за спину и я в момент обернулся. В проёме кухни и вправду стоял рыжий молодой человек, выражающий своим белым лицом абсолютный флегматизм, — Это Александр, он выглядит холодным и суровым, но, поверь мне, он — душечка.
Душечка смущённо скосил глаза куда-то себе под ноги.
— Меня же зовут Мария, — женщина коротко поклонилась, не вставая из-за стола, — Я, с позволения сказать, — мать их всех.
Последняя информация всё ещё не хотела ложиться в мою голову без скрежета диссонанса, но спорить я не решился. Вдруг внизу раздалось заинтересованное «мур?», на которое я тут же отреагировал, опустив взгляд к полу. Около меня вилась серая кошка мейн-кун, будто бы пытаясь разглядеть меня получше.
— А вас как зовут? — поинтересовался я.
Кошка ответила мне уверенным «мур-мяу».
— Куня! — воскликнул Андрюша.
— Очень рад знакомству, — коротко кивнул я кошке.
Суп начал остывать, а не есть кушанье, что предложили тебе хозяева, вроде как, неприлично, так что я поспешил избавиться от содержимого своей тарелки. Когда же она была полностью опустошена, Мариночка кивнула Александру, который проследовал куда-то на лоджию, где стоял небольшой шкафчик, что-то вроде тумбочки с лекарствами, откуда он, покопавшись немного, достал анальгин.
Мне налили стакан воды, дали целебную таблетку и я, расправившись ещё и с этим, благодарно кивнул.
— Я думаю, мне пора домой уже… — резюмировал я, обратив внимание на время.
— Вас там кто-то ждёт? — поинтересовалась Мария, помогая Георгию с посудой. Посудомойки у них не было, потому мужчина мыл всё, что подавала ему «мать» в раковине, — Жена, девушка, котик?..
— Нет, увы, — я пожал плечами, чувствуя, как от осознания этого горького факта в груди больно закололо, — Даже котик меня там не ждёт, даже рыбки золотой у меня нет…
Я хотел этой шуткой хоть немного поднять себе настроение, но она прозвучала для меня настолько удручающе, что мне пришлось приложить усилие, чтобы не выдать лицом своей грусти.
— Звучит грустно… — я услышал, как Даня подсаживается ко мне поближе.
— Ничего страшного, будущее всё расставит по местам, — заверила меня женщина, мягко опустив свою ладонь мне на плечо. Только сейчас я заметил, что её рука покрыта царапинами от кошкиных когтей, — Хотя, конечно, романтическая любовь — это не самое главное в жизни, так что сужать на ней спектр своих интересов тоже не стоит.
— Романтическая любовь, говорите… — я не сдержал печальной усмешки, — Не скажу, что мне сильно повезёт в этом. У меня было когда-то всё, однако я всё сам же и просрал… — тут же я дёрнулся, обернувшись на Андрюшу, и похлопал себя по губам, — Потерял, потерял я всё!
— Каждый совершает ошибки, — я повернулся к Марии. Одними пальцами она смахнула прядь волос, упавших мне на лоб, — Главное — не забывать, что ошибки ведут за собой опыт и новые возможности.
Её чёрные, сливающиеся с радужкой глаза смотрели на меня с удивительной нежностью, словно я — один из её многочисленных странных детей. Так когда-то смотрела на меня мама, когда я в пятом классе подошёл к ней, уставшей после смены, и гордо заявил, что хочу стать учителем. Так когда-то смотрела на меня бабушка каждый раз, когда я её навещал.
— Какие же возможности у меня есть… — это был не столько вопрос, сколько размышления вслух.
— Прямо сейчас у тебя есть возможность не торопиться и подождать, пока твоя одежда высохнет, — на тонких губах женщины появилась улыбка, а в уголках глаз заплясали небольшие морщинки, — А пока можешь попить чаю, посидеть, отдохнуть.
— Звучит заманчиво… — и правда, не пойду же я по городу в мокрой одежде или в этом же самом халате, сколь бы мягким и удобным он ни был.
* * *
Одежда моя висела на лоджии, под ней, под моим ранним облачением, стоял небольшой тазик, чтобы капли воды не шмякались об пол. Я сидел возле входа на ту самую лоджию и смотрел на это зрелище с каким-то непонятным спокойствием. Я в чужой квартире с неизвестными людьми. Чрезвычайно гостеприимными неизвестными людьми, должен заметить. Но мне от чего-то стало так спокойно… Скорей всего, когда я вернусь к обычной жизни, мой пожар в душе возобновится и мне вновь придётся тушить его спиртным.
Кошка расслабленно покоилась у моих ног, периодически играя в полами халата, то пиная их лапками, то вгрызаясь в них зубками. Ноги мои, благо, её не интересовали.
— А где, к слову, мой телефон? Ключи? Кошелёк?.. — вдруг опомнился я, даже подскочив с табуретки. Кошка это восприняла без энтузиазма и больше у моих ног решила не лежать.
— Они все в прихожей, — заверил меня Александр, — Лежат на тумбочке, могу принести.
Его голос был монотонным, таким же безэмоциональным, как глаза. Если Георгий пугал меня только внешне, но уже успел себя зарекомендовать, как человека адекватного, то Александр-"Душка» всё ещё оставался для меня загадкой.
— Д-да не стоит, — я натянул улыбку и отмахнулся.
— Все ваши вещи в целости и сохранности, кошелёк не тронут, телефон не побит и не пользован, ключи в полном составе, — декламировал Душка.
— Благодарю… — кивнул я, на секунду подумав, не робот ли передо мной часом.
Я вновь сел на табуретку. Взамен покинувшей меня кошке ко мне рядом подсел именно тот самый Александр, пододвинувший ещё одну табуретку.
Весна во всю играла: птички за окном щебетали свои мелодии, шум машин, просыпающихся вместе со своими хозяевами, нарастал, а во дворе были слышны отзвуки детской игры. Всегда сочувствовал родителям, у которых выходной, а они идут в девять утра с детьми на площадку. Хвала и слава таким родителям.
Где-то в квартире была слышна жизнь человеческая: Георгий о чём-то беседовал с Данилой, пока ходил по квартире, что-то делая, Марина, очевидно, играла с сынишкой в «съедобное-несъедобное», а Мария, как я понял потом, только-только присоединилась ко мне и моему молчаливому собеседнику. Саша смотрел в окно.
— Когда-то я тоже оступился, как и ты, — признался он. Я повернул к нему голову и увидел, сколь по-матерински его обнимает женщина.
Я был удивлён этим внезапным душеизлиянием Душки, но, с другой стороны, осознавал логичность этого его действия: я о своих проблемах, пускай и бегло, но рассказал, сейчас он сидит рядом со мной, диалог как-то заводить надо… Что же, по крайней мере, передо мной точно не робот.
— Однако, прежде чем я совершил очередную глобальную ошибку в моей жизни, я нашёл их… — Александр поднял голову к обнимающей его со спины женщине, — Меня спасли.
Мария мягко улыбнулась, закопавшись рукой в волосы парня. Его худое бледное лицо, выражающее до этого момента лишь флегматичное безразличие, вдруг преобразилось и засияло: он улыбнулся, зажмурив глаза, и откинул голову чуть назад.
Точно не робот. Это меня даже успокоило.
— А вы тут все вместе живёте или они к вам приходят?.. — решил поинтересоваться я.
— Саша, Даня, Мариночка с Андрюшей и Жора — живут тут, как и я, — отвечала Мария, поглаживая Душку по волосам, почёсывая его за ушами и щекоча затылок, — У нас есть ещё несколько людей, но ты сам видишь, квартирка слишком мала для большего количества людей, иначе мы бы тут жили как сардины в банке…
Я понимающе кивнул.
— А в какой кошмар превратилась бы очередь в туалет… — тихо добавила она.
Саша тихо засмеялся. У меня не хватило духу сдержаться и я тоже позволил себе усмехнуться.