Ян Вермеер Дельфтский (1632 - 1675).
«Кружевница». Около 1660 г. Лувр, Париж.
___________________________________________
Моя бабушка была кружевницей. Летом она сидела на крыльце своего деревенского дома, пока было светло, а городской зимой – возле окна, и плела кружево, быстро перебирая гладкие, отполированные за долгие годы коклюшки.
Я любила смотреть, как упругое новорождённое кружево медленно складывается в картонную коробку: утром его было совсем немного, а днем оно уже поднималось, как пенка на кипящем молоке.
Круглая твёрдая подушка, за которой сидела бабушка, состояла из соломы, каким-то особым способом уложенной соломинка к соломинке так плотно, будто это был толстый чурбан, но, в отличие от деревянного, лёгкий, а вместо годовых колец в отверстии, где стягивался белый чехол, виднелись маленькие дырочки – одна к одной.
Я помню бабушку Сашу плетущей кружево, вяжущей носки или чистящей картошку. Просто так, сложа руки, она сидела редко – только на улице, когда выходила вечером отдохнуть на скамейке и посмотреть на людей. Я не знаю, умела ли она читать. Наверное, умела, но когда ей было читать? Она рано стала вдовой и одна подняла пятерых детей. Её любимая младшая дочь погибла на войне, а остальные дети – два сына и две дочери – дожили до старости. Может быть, детей у бабушки родилось больше, но тогда в деревне выживали не все.
Моя мама Наталья тоже умела плести кружево. Иногда она садилась за подушку вместо бабушки, но плела уже не так споро – отвыкла. Ещё в молодости она выучилась на портниху и стала работать в пошивочной артели. Что это такое, я толком не знаю. Скорее всего, что-то вроде маленькой сельской швейной фабрики. Вероятно, женщины шили рабочую одежду и наряды для своих односельчан, а во время войны выполняли заказы армии. О той жизни я знаю немного, а теперь и спросить уже не у кого...
* * *
Бабушка приучала дочерей к плетению кружева с шести лет. Сначала девочки осваивали более лёгкий, узкий «прошив», а затем и сложный «край» с фестончиками и зубчиками. Так они вместе с матерью зарабатывали на жизнь, пока сами не встали на ноги.
Конечно, кружево плели в свободное от сельских забот время: прежде надо было думать о том, как прокормиться, растить на своём клочке земли хлеб и картошку, держать корову, овец, кур. А потом и колхозы подоспели...
Две дочери, Екатерина и Наталья, вышли замуж, а младшую, Верочку, забрали на войну. Да, именно забрали: на деревню пришла разнарядка и нескольких незамужних девушек призвали в армию. Один бабушкин сын, Иван, уже воевал; другой, Тихон, работал на оборонном заводе в Москве.
Бабушка осталась одна. Как и другие матери, она работала в колхозе и ждала писем с фронта.
В 1944 году пришла похоронка на Верочку. Она была медсестрой и погибла от тяжёлых ранений при освобождении Белоруссии, в деревне Мадора, что в Гомельской области. Тетрадный листок с печатью, написанный от руки, бабушке долго не показывали: почтальонка отдала конверт моей маме. Дочери, жившие неподалёку, боялись за бабушку и ничего ей не говорили. Похоронка так и осталась у нас дома, а бабушка Саша ждала Верочку с войны ещё год...
Мне кажется, если бы Верочка вернулась, она тоже стала бы кружевницей. Её имени так идёт слово «кружево»...
* * *
Бабушка жила в деревне с сыном и его семьёй и гостила у нас или у старшей дочери только зимой. Она казалась неразговорчивой – видимо, привыкла молчать рядом с нелюбезной, хитрой невесткой, чтобы не раздражать её лишний раз. А может быть, она целиком сосредотачивалась на своём кропотливом занятии – коклюшки постукивали весь день. Как все колхозники, бабушка получала маленькую пенсию и старалась хоть немного заработать в кружевной артели, которая давала надомницам заказы, нитки и сколки, то есть схемы, – по ним мастерицы плели кружево.
Сказки бабушка мне почему-то не рассказывала и никогда не пела. Жаль, конечно... Наверное, её жизнь не располагала к сказкам и песням. Но я рано – в пять лет – научилась читать и слушала по радио детские передачи, так что со сказками было всё в порядке. Зато я могла подолгу смотреть, как ловко бабушка перебирает коклюшки, и помогала ей вынимать булавки с другого конца сколка, если это можно назвать помощью. Она и сама неплохо справлялась, однако всегда хвалила меня.
Мне достались по наследству две длинных ленты бабушкиного кружева – нежного, лёгкого, настоящего кружева ручной работы.
* * *
Слово «кружево» с детства было для меня таким же красивым и притягательным, как слова «бирюза», «сказка», «волшебница». Я не умею плести кружево, но раньше мне очень нравилось вязать. В этом занятии есть нечто мистическое. Казалось бы, монотонная работа – а бывало, что не могла оторваться от неё, особенно поначалу.
«Ручная работа лечит душу», – сказал Андрей Платонов.
А сейчас я больше всего люблю что-нибудь писать, и мне кажется, что стихотворение, отозвавшееся в чьём-то сердце, или рассказ, в котором мне удалось сказать то, что я хотела, похожи на кружево ручной работы.
Оно не обязательно должно быть вычурным и поражающим воображение, или очень дорогим – нет, для этого есть другие, более изобретательные мастера, придумывающие всё новые и новые узоры. Эти работы показывают на выставках, хранят в музеях.
Кружево должно быть и таким, чтобы оно пригодилось людям, чтобы они не только любовались им, но и носили его, и радовались ему.
Если я вижу сборник своих стихов с явными следами прочтения – подчёркиваниями, записями, закладками, потёртым корешком и даже выпадающими страницами, – я понимаю, что стихи пришлись читателю по душе.
Среди них есть и это стихотворение.
КРУЖЕВНИЦА
Посвящается моей бабушке
Александре Стефановне
Великий художник Вермеер,*
Наверно, ценил кружева.
Он в строгой голландской манере
Супругу свою рисовал.
Сегодня его «Кружевницей»
Любуется в Лувре народ.
Голландка головку склонила
И кружево молча плетёт.
Для чьих-то красивых нарядов
Плетёт у людей на виду.
А я оказалась с ней рядом,
И бабушку вспомнила тут...
Коклюшки тихонько звенели
В морщинистых ловких руках,
И кружево нежно белело,
Текло ручейком молока.
Густой и медлительный «прошив»
И тонкий узорчатый «край»...
Нелёгкой была её ноша,
Но кто же тогда выбирал?
Все тяготы бурного века
Вдове довелось испытать.
В работе не видела света:
Детей у неё было – пять.
Она их людьми воспитала –
Она была мудрая мать,
И всё, что умела и знала,
Потомству смогла передать.
...Картина – как будто бы наша:
Коклюшки, крестьянский пробор.
Голландская бабушка Саша –
Я помню её до сих пор.
___________________________________________
Рассказ о бабушкином доме:
«Неповторимая нежность земляники»
http://www.proza.ru/2014/05/24/1256