На столе пятном разлито варенье. Сладкое, как уже было сказано, разлитое.
– Осень – думала Татьяна, глядя на все это безобразие.
– Сентябрь, - думала Татьяна, - время сладкого варенья и грустных обещаний.
– Чего это грустных сразу? – спросил виновник лужицы из земляники на дубовом-то княжеском столе, Иван.
– От чего же не грустно обещать самому себе никогда не забывать и беречь во всей нежностью легкость облаков, пролетающих над зубчатыми вершинами леса, радость росы, цепляющейся за платье, и медовую тяжесть заходящего в поле солнца? – произнесла княжна, подперев ладонью молочную щечку/
–А знаете, Иван, что грустнее всего?
–Что?
–Что даже воспоминания обо всем, что мне подарило это лето, а значит, и грустные клятвы, мне запрещены во избежание созидания дуальности зримого и умозримого.
–А варенье-то вам не запрещено? – бестактный вопрос Ивана повис в тугом молчании воздуха.
Княжна тупо глядела перед собой на стену.
– Сладкое и грустное. Два крыла сентября. Наваливайте.