Он присел передохнуть на большой плоский камень всего в пяти шагах от бурного, журчащего горного ручья. Ему хотелось выпить воды и умыться. Но сил не осталось. Даже на пять шагов. Солнце заползало за горизонт, подсветив редкие застывшие облака оранжевым.
Камень уже остыл. Этот сухой холод поднимался от его ягодиц вверх, медленно полз по пояснице и позвоночнику, вызывая мелкую дрожь. В горах всегда так – днем правит солнце, прогревает все вокруг, делает воздух густым и плотным. А стоит ему немного отступить – и со снежных вершин опускаются потоки чистого, влажного, звенящего, почти зимнего воздуха.
Он посмотрел на свои ноги, испещренные узорами. Тонкие красные полоски, словно бритвой разрезали верхний слой кожи – от колючих кустов, ссадины – от цепких веток, застывшие капли крови и следы, по которым они стекали. Красивый узор, разнообразный. Кто пойдет через тайгу в шортах? Только дурак! Но разве был выбор… Боли не было, стопы от многочасовой ходьбы ломило так, что это отвлекало от всего прочего.
Он почти забыл за этот год, что такое человеческая речь. Зато научился понимать вороний клекот. Ворон – древняя птица, мудрая, может поддержать содержательную беседу лучше многих людей. Надо встать, выпить воды, умыться и найти место для ночлега.
Завтра, еще до заката, он будет у цели. Завтра, наконец-то, все станет ясно. Усталое тело подчинилось воле, наскребло горстку сил в каких-то потаенных уголках. Лежа на мягко-колючих иголках, под защитой старого кедра, вдыхая аромат хвои и смолы, он смотрел на млечный путь. И вспоминал прошедшие годы, которые привели его сюда.
Поначалу, это было лишь внутреннее чувство сопротивления. Любым жёстким рамкам, общепринятым направляющим, железобетонным утверждениям, скудным формам жизни, мышления, восприятия.
От попыток его подавить, ограничить, разбавить – лишь ширилось, поглощая все на него воздействующее и росло… росло. Пока не поглотило мысли, эмоции, чувства. Все заливало до краев и пузырилось, то клокочущей яростью, то затихало ровной гладью уныния. Иногда черные капли при резком движении отделялись от черной массы и разлетались на брызги истерического смеха. Мир сузился, сжался в кокон, окружающий его тело на расстоянии вытянутой руки. Все за пределами этого кокона потеряло смысл, четкость очертаний, краски и запахи – обратилось в тягучий, сероватый жидкий клейстер.
Лишь иногда, в основном ночами, что-то незаметно прокрадывалось в кокон, пульсируя, мерцая как пламя свечи на ветру и все преображалось. Время останавливалось, а иногда начинало течь назад, смещая пространство. Исчезал кокон, и белый склизкий туман, и мир скрывающийся за его пеленой и внутренняя темнота. И место, где он находился в этот момент, высвобождалось из всех точек координат. Спасительные мгновения, или часы, или дни – сколько это длилось? Как определить то, что находиться вне времени? Никак. Он жаждал повторения, звал, старался возобновить и продлить опыт. Получалось.
Что служило катализатором, понять не удавалось. Пламя свечи, медитация, длительное молчание, узор от рубашки карт на столе, дыхательное упражнение, прогулка в лесу? Он испробовал все. И что-то, определенно, помогало, может, все вместе…
Безвременье. Меняющее мир вокруг, меняющего его самого. Он оживал, наполнялся неведомой ему прежде силой, мыслил иначе, видел дальше, глубже, шире, ярче. Чувствовал за пределами привычных пяти или шести органов восприятия. Его зрение, слух и понимание проникали сквозь время и пространство, назад или вперед. Он мог видеть жизнь другого человека, словно кадры из кино в замедленной сьемке. Мог даже поставить поток на паузу и подробнее рассмотреть детали, место, разговор, настроение, мимику участников постановки.
А потом появился он – голос. Это не было похоже на приступ шизофрении или раздвоение личности. Это был даже не совсем голос. Просто его мысли, его собственная внутренняя речь вдруг изменялись. Менялась форма построения предложений, слог, формулировки. Всегда очень точные, емкие и всегда о невероятном, недоказуемом, невозможном – за пределами понятных ему контекстов, доступных ему категорий. Но совершенно неоспоримые.
«Горы – это зубы земли, которые перемалывают историю человечества».
«Больше сила – больше сопротивление».
«Пока ты не используешь силу на изменение – она уходит на сопротивление».
«Осознанность – это ежесекундное знание своей сути. Знание, равное вере».
«Верить просто – открыть глаза и никогда не закрывать их».
«Ты дышишь мозгом, а должен дышать телом».
«Если ты хочешь меня увидеть, тебе всего лишь нужно посмотреть на свою тень».
Он звал этот голос – духом глубин. Его наречение, поименование, позволяло ему отодвигаться от новых знаний, сохранять дистанцию к точным словам, описываемым самую суть процесса, явления или события.
Позволяло удерживать привычную жизнь, привычный уклад, не ценный, но безопасный и понятный. Иногда голос был неумолим, от него нельзя было отделаться, так назячивая мелодия застревает в голове и снова и снова зудит по кругу.
Порой, было необходимо приложить усилия, чтобы получить ответ на какой-то вопрос. Но ответ духа глубин не приносил успокоения, ясности и окончательного понимания. Каждый ответ порождал десятки новых, еще более сложных вопросов. Наваливалось ощущение усталости, опустошенности. Слишком все узнанное было непримиримо и неприменимо к реальности. Для чего? Что с этим делать? К чему все идет? Куда? Зачем?
Но голос всегда оказывался прав. Слишком прав, без компромиссов. «Она умрет, если не сделает выбор. Скоро».
И вот спустя пару месяцев он бродил по кладбищу, пытаясь определить природу собственной вины. Виноват что сказал это вслух? Виноват что не заставил? Виноват ли вообще?
Столько выборов он сделал благодаря духу глубин, сколько-то – сделал вопреки. Время шло, жизнь набирала обороты, не всегда понятные, но неизбежные.
А потом голос исчез. Предупредив единожды и назвав точное время, ушел. Осталось лишь воспоминание об упущенной ясности, близкой, но недосягаемой истине. То, что раньше пугало – стало необходимым. Вернулась пустота, а по её следам пришло и одиночество. Чувство покинутости, подвешенности, словно земля ушла из под ног и нет больше опорной точки. Ни одной.
Он не видел в тот момент, сколько всего он получил за это время. Веру в себя, в интуицию. Множество пониманий об устройстве мироздания и его самого. Ощущение утраты перекрывало все это черной, непроницаемой пеленой.
Потеряв голос духа глубин, он внезапно обнаружил в себе готовность оставить все, что до этого боялся потерять. Все понятное, привычное, безопасное, но не ценное, стало невыносимым, отягчающим, удушающим, бесполезным. Жизнь в коконе больше ему не подходила, но какой-то конкретный смысл, собственное назначение и вектор, по которому можно было бы идти, словно скрывались в тени.
Он научился доверять внутренним импульсам, легко и без страха поддался желанию уехать в тайгу. Он знал, куда именно, но не знал – зачем, знал, что должен быть там до первого снега, но не представлял, как это возможно. Все сложилось быстро и легко.
Он нашел древнее озеро, полное ответов. Оно не было таким сговорчивым, как голос духа глубин. И смыслы, фрагменты знаний и ответы, которые он выуживал, были еще более размыты и протекали сквозь его ум. Но он знал, где-то глубоко внутри себя, что только здесь сможет обрести понимание, окончательное, движущее, свое. Себя. Он ждал целый год. Каждый день. И голос вернулся. Дух глубин – сказал «иди». И он не теряя ни секунды пошел, в лес, как был, в шортах.
Завтра наступило раньше, чем он рассчитывал. Когда он открыл глаза, небо уже посветлело, приобрело серый оттенок, но до рассвета оставалась еще пара часов. Яркий холодый серп убывающей луны висел низко над горой, глядя на него с какой-то усмешкой. Тело было скованно, словно усталость и ноющая боль за ночь закостенели. Ледяная вода из ручья с привкусом лунного света и небольшая разминка помогли. Он давно научился двигаться вперед, несмотря на преграды – ментальные, эмоциональные или физические, когда важна цель на пути.
Он не раздумывал о том, куда идти дальше. За годы он привык доверять внутренним импульсам, ощущениям, освобождать их от суеты ума, позволяя им проявится. А последний год, проведенный в тайге, научил доверять ногам, которые приведут кратчайшей и единственно верной дорогой, нужно лишь найти подходящий темп, синхронный местности, погоде и циклу года.
Утренняя роса, осевшая ровными, гладкими круглыми каплями на траве и кустах, разлеталась под его ногами. Луна ползла вверх, выше, уменьшаясь и становясь бледной на голубеющем небе. Солнце поднималось из-за той же горы, над которой несколько часов назад усмехалась луна. Руки раздвигали ветви деревьев, отгибали кусты.
Воздух уже прогрелся, когда он вышел к подножью горы. Каменистые серо-коричневые склоны которой оттенялись молодой зеленеющей травой на пологих участках. Он понял, что ответ на самой вершине и пошел. Было тяжело. Камни, то и дело, ускользали из под ног, шурша, скатывали вниз, вызывая внутреннюю дрожь и короткий приступ жара. Местами ему приходилось карабкаться, держась руками за острые выступы. Пару раз он споткнулся и гора оставила свой след на его правой ладони и ноге. Но он чувствовал, что все ему благосклонно – солнце уступчиво скрывалось за облаком, когда он выходил на пустой участок, покидая тенистый уют, образованный очередным выступом. Видел, что перед ногами снова и снова вырастает тропа, непростая, но проходимая.
Когда он добрался до вершины, солнце уже начало свой путь к закату. Порывистое дыхание от усталости и плотный разряженный воздух вызывали у него головокружение. Но ощущение, что цель уже совсем близко, наполняло трепетом. Сделав последний шаг, он оказался на маленькой площадке, не больше его зимника. Посреди стоял сделанный вручную деревянный крест, вбитый заточенным концом в тело горы, а за края закрепленный какой-то веревкой, поросшей плесенью и мхом от времени.
Его охватила неведомая доселе ярость, клокочущая, раздирающая изнутри, сжимающая кулаки и скулы, требующая выхода. Он чувствовал гнев горы, за вероломство, надругательство, за бесправное осквернение живой, дышавшей святыни мертвым символом. Он выхватил нож и с ревом разрубил веревки, а потом вырвал крест из горной породы и остервенело бросил на землю. Силы покинули его все разом и он лег на колючую траву, цепляющую его одежду, украшающую тело новыми узорами, и отключился.
Когда он очнулся, до заката оставалось не больше часа. Рядом с ним на камне сидел большой черный ворон, ожидающий пробуждения. Мигал блестящим глазом.
Он встал, сделал глубокий вдох, возвращающий в реальность. Осознал себя и все события прошедших дней. Ворон пронзительно закричал и из его клюва выпал маленький сверток, напоминающий листок пергамента.
Слова, составленные для него, определили дальнейший путь. Дали ему ответ, единственно верный, применимый в любой ситуации, движущий. Они врезались в его сердце, стали его частью, он будет помнить их вечно. Отдохнувший, наполненный силой, со спокойной улыбкой он спустился с горы, к самому закату. Уходящие лучи солнца окрасили контур синих облаков ярко-розовым.
На пергаменте было написано:
«Учись действовать в условиях относительной ясности».