2007

Никто не знает, когда начался и закончился 2007-ой. Рамки эпохи 2007-ого не измерить скупой хронологией. Он не начался 31 декабря 2006-го и не закончился 1 января 2008-го. В пятом-шестом годах начинался 2007-ой, и ещё в девятом году осколки неформалов завершали эпоху. Да и в десятых годах дух ностальгии по седьмому время от времени давал о себе знать.
Эпоха культурной борьбы, в отличии от борьбы политической, приходит и проходит незаметно. Между революциями четвёртого и четырнадцатого годов (у русских можем отметить протесты двенадцатого) произошла субкультурная революция, теперь благополучно забытая. Тем не менее, и политический, и культурный протесты позволяли людям выпустить пар и двигались простым желанием – быть свободными людьми.
Неформалов седьмого года часто упрекали в выпендрёже – и этот скепсис говорит о людях не меньше, чем сами субкультурные движения. Люди не верили в искренность желаний открыто проявлять свои эмоции, громко слушать музыку, носить любимую одежду.
Привычный мир отстаивал свои устои. Эмокидов считали манерными и слабохарактерными, готов считали сектантами и суицидниками, панков и металистов стригли под одну гребёнку. Телевиденье отчасти осуждало неформало, а отчасти заигрывало с ними.
Тем не менее, эпоху 2007-го воспринимают именно через этих странных людей в косухах или длинных плащах. Возможно, это было первое критичное молодое поколение, которое перестало верить телевизору и начало искать информацию в Интернете, не слушало музыку из бесконечных хит-парадов, поколение, бескопромиссно требующее нового. В благодарность этим людям, мы иногда с юмором, а иногда с ощущением ностальгии просим неизвестного кого вернуть 2007-ой.
Я слушал новый альбом 30-ти секунд к Марсу и офигевал. Голос Джареда Лето просто не мог звучать под эту пластмассовую музыку. Я слушал одну песню за другой, всё ожидая, что эти попсовые песни прекратятся, и ребята дадут старого доброго рокешника.
Из их старого творчества наиболее близкой новому альбому была песня Kings and Queens, но там вокальные напевы стадионного рока и крутой клип спасали ситуацию. Эти песни можно было ставить саундтреком к несмешной и нетрогательной романтической комедии.
Артисты мне ничего не должны. У них своя дорога, у меня своя. Я это понимал, но по-мальчишески протестовал против такого.
Я мог себе представить марсов любимой группой многих людей, их песни – любимыми песнями, не только из-за внешности Лето. Эта музыка была фастфудом.
Я искренне не понимал, зачем титанам своего времени играть в попсу. Ни экспериментом, ни коммерческой успешностью это не объяснить – они отлично собирали и с гитарной музыкой.
Это музыка своего времени. Никто не панкует, не протестует, все сладко поют и зовут рэперов на фит. Захотелось не просто послушать музыку того времени, но и погрузиться в эту атмосферу.
Я включил старые песни марсов погромче, пробуя смыть впечатление от их новой музыки и вообще стереть налёт современности.

Не думал, что буду ворчать на поколение, но настроение было именно ворчливым. Я всё ещё молодой человек, но подростки, сделавшие звездой Фейса, мне были непонятны. Нам пихали с телевизора различных однодневок, но мы искали альтернативу в Интернете и отвергали суррогат. Сейчас же люди лично, без навязывания продюсеров, выбрали максимально простые формулы.
Вроде бы неважно, что человек слушает, но мне в моё время было важно именно это в первую очередь. Моё, не только в плане моей юности, но и моё по духу. Мы не слушали музыку фоном – мы сопереживали, верили. И кто-то ведь теперь верит, что Фейс теперь самый интересный и талантливый музыкант, что он принесёт радость и добро.
У меня своих забот хватало и было не до музыки. Я работаю администратором в ресторане, и окружает меня нейтральная музыка. Я её могу послушать фоном, но не буду вслушиваться.
А тем временем Фейс и Ольга Бузова забрали себе всё внимание и даже наши причёски. Это сплетение телевизора и Интернета, рейтингов и трендов, победило оппозицию в музыке. Рок ушёл в подполье, и нам остаётся довольствоваться весёлой и талантливой, но всё-таки не всеоъватывающей Пошлой Молли.
Во времена Слота и Люмена, ребята, возможно, были бы во втором ряду, но теперь рок-Олимп пустел, и парни на веселье и энтузиазме просто пришли и забрались на него.
Я не понимал, как это могло случиться. Альтернативщики в моё время проигрывали по популярности, но не идейно и по качеству музыки. Теперь же я, рокер до мозга костей, с большим удовольствием послушаю Монеточку и Луну, чем новые группы.
Ленинград, который дружит с трендами и шляпники, дружащие с блоггерами, пытаются веселиться, но от их простоты и прямоты совсем не весело. «Только, когда плывёшь против течения, понимаешь, чего стоит свободное мнение», - пел Шнуров, и теперь поёт Экспонат. В 2000-е эту песню бы не заметили, но теперь желание угодить всем увенчалось успехом. Застольные, свадебные и корпоративные песни в тренде.
Я ощущал себя скучным и докапывающимся, делящим на доброе и злое, продажное и непродажное. Можно ведь просто не слушать, не смотреть. Я хотел, чтобы в музыке всё наконец-то было по справедливости: люди, которые лучше всех поют, играют и пишут должны быть наиболее успешными. Я ощущал себя подростком.

Жизнь была скучной и бессмысленной. Эпохи, по которых ностальгируют, особо ничем не отличаются от повседневной рутины. Эпоха джаза была временем Великой депрессии, эпоха шестидесятников запомнилась очередями и дефицитом, а подростки 2007-го так же не знали, чем себя занять. В школе было скучно, дома было скучно, на улицу мы хотели попасть, но и там не знали, что делать.
У американцев 20-х готов были только джаз и фильмы, у шестидесятников – поэзия, у нас – только музыка. Это тот скучный фильм, в который крутые саундтреки заменяют спецэффекты, сюжет и актёрскую игру. Этот фильм нужно было больше слушать, чем смотреть.
Музыка диктовала настроение, одежду, стиль жизни. В Финляндии есть конкурс игры на воображаемой гитаре. Мы, в определённой степени, по жизни играли на этих воображаемых гитарах. Вначале ты ощущаешь стеснение, когда просто бьёшь рукой по воздуху в такт песне, а потом расслабляешься и по-настоящему ощущаешь себя музыкантом, который играет и подпевает не хуже известных исполнителей.
Сейчас не нахожу мелодий, которые можно сыграть на воображаемой гитаре.

Я вспоминал Витю. Это он привёл меня в 2007-ой. Я был музыкально всеяден, как, примерно, и сейчас. Рок мне казался чем-то тяжёлым и неприятным на слух, где только крики и шум. Тем не менее, любимой музыки у меня не было, а чужое увлечение заражает. От более лёгких групп я переходил к тяжёлым, пока не полюбил альтернативу окончательно.
На весь класс только мы с Витей слушали рок. Думаю, в других коллективах была примерно та же ситуация. Тем не менее, седьмой год представляют себе не по большинству, а именно по нам. Может, мы просто оригинальнее всех выглядели и необычно себя вели, но я бы хотел верить, что мы просто больше любили музыку.
Витя был самым тонким и ранимым человеком, которого я знал. Худой и бледный, невысокий парень с длинными волосами, он был белой вороной на фоне более спортивных или просто крепкий парней. Было в нём что-то аристократичное, хотя Витя был из вполне обычной семьи. Я бы назвал этот аристократизм приобретённым путем чтения, прослушивания музыки и размышления.
Учиться он не любил, в школе особо не с кем не общался. Это было подозрительно для других, а для меня абсолютно понятно. Учиться скучно, а поговорить не с кем.
Наше общение помогло ему немного социализироваться – я ввёл его в круг своих знакомых, - а мне дало понимание, на чьей же я стороне.
Противостояние обыкновенных, нормальных, благополучных людей и тех, кто хотел быть уникальным, нетривиальным, пускай путём эпатажа и голого вызова, в те времена было наиболее наглядным. Я был и продолжаю быть за непохожих, просто тогда я в этом движении участвовал, а сейчас я за них только болею.

Любая ерунда из той эпохи вызывает во мне ностальгию – реклама, мультик, сериал, энергетик, даже попса того времени. То, что могло раздражать тогда, умиляло сейчас.
Телевидение и тогда промывало мозги людям, но той фанатичной веры ему тогда, по-моему, не было. Даже чисто эстетически. Альтернативная культура действовала активно и оказывала сопротивление, с которым необходимо было считаться.
Витю невозможно было зомбировать, и это мне в нём нравилось. Мы с ним брали энергетики, бродили по городу и беседовали не о чём, то есть, о самом главном. Только когда мы можем поговорить обо всем на свете, а не о конкретных делах, мы по-настоящему свободны.
Тогда я не замечал, сколько боли было у него внутри. Он не любил говорить о личном, о своих переживаниях. Мог что-то сказать, что в семье напряжение, но я не придавал этому значение. Тогда у большинства подростков были сложности в семье, особенно у неформальных. Наверное, не только тогда.
Депрессивное настроение нас тоже не удивляло. Жить было скучно, учиться было скучно, будущее обещало всё меньше прав и всё больше обязанностей. Прогулки и лёгкий алкоголь развеивали тоску, но не снимали её.
Нельзя было сказать, что мы были счастливыми. Но была глупая надежда, что рок вынесет попсу, произойдёт культурная революция и это улучшит жизнь в целом. Сейчас таких перспектив нет.

Что может заставить нормального молодого человека покрасить волосы в чёрный и, более того, сделать чёлку розовой?
Этот вопрос обескураживал и родителей, и озлобленных парней, которые отрезали чёлки у эмо и били их. Это провокация, это понты, это выпендрёж, это мода, - говорили люди, которые не хотели знать правду и не были открыты к диалогу.
Ответ гораздо проще. Молодым людям нравилось так ходить. Вот и всё. Кому-то нравятся джинсовые костюмы, кому-то клетчатые рубашки, а эмо нравились розовые чёлки. Просто есть вещи, которые совсем немного выходят за рамки привычного, и люди с трудом это принимают.
Мы с Витей сделали этот радикальный шаг – мы решили стать эмо и покрасили волосы в чёрный, оставив розовую чёлку. Я бы сказал, что это был протест внутри протеста. Можно было оставаться в парадигме старого всезнающего рока, учащего жить, стать весёлыми и агрессивными панками или свысока смотреть на бренный мир вместе с готами. Мы решили оставаться собой – наивными подростками, которые могут смеяться и грустить, не соглашаться и слушать любимую музыку. Для нас тогда эти принципы отражала субкультура эмо.
Наш внешний вид в школе посчитали клоунадой. Не поняли не только педагоги, но и многие ученики. До физических столкновений не доходило, но явный холодок проступил между нами. Это и задевало, и по-своему радовало. Тем не менее, хотел бы я, чтобы ученики в будущем могли прийти в школу в любой одежде и с любой причёской.

Музыка заменила нашему поколению любовь. Может, это касается только меня и моих знакомых, но, по-моему, это особенность многих фанатиков. Отношения, как говорят сейчас, навязанный западом стереотип, а, если серьёзно, просто кажутся чем-то необходимым, когда нечего делать, не за что бороться. Религиозные люди, революционеры, научные светила отказывались от отношений или минимизировали их, чтобы основные силы отдать любимому делу.
Мы отдавали все силы музыке, а остаток фильмам и компьютерным играм. К слову, фильмы и компьютерные игры того времени до сих пор классика. В них было гармоничное сочетание высокого технического мастерства и искренности, интересной истории. И музыка этих игр и фильмов, соответственно, была на высоте.
Мы могли понять советских меломанов, отдающих целую зарплату за музыкальную пластинку, переписывающих музыку на рентгеновые плёнки и магнитофоны. Некоторое время мы улавливали рокерские песни на музыкальных каналах. С появлением Интернета стало попроще – можно было уже скачивать гораздо больше музыки и погружаться в неё полнее, слушая целыми дискографиями.
В те времена у меня не было истории любви. Зато остался Реквием по мечте, которому можно сопереживать и послушать крутые саундтреки заодно.

Семья Вити меня не очень любила, а после того, как мы стали эмо, вообще стала откровенно негативно воспринимать. Из-за этого я не хотел появляться у него дома.
Однажды он сорвал голос во время ссоры в семье. Тогда это показалось мне больше необычным, чем настораживающим.
Вообще, я не понимал, как можно было ссориться с таким человеком. Не то, чтобы прямо мухи не обидит, но если есть возможность договориться и избежать столкновения, он это делал.
Долгое время в роке таким людям место не было. Рокеры считались воинственными и сильными людьми, которые даже в саморазрушении слабыми не казались. Эмо одними из первых делали то, что сейчас можно назвать борьбой с половыми стереотипами. Если ты женщина, то ты должна быть слабой, нежной, женственной, - феминистки это оспаривают. Если ты парень, то ты должен быть сильным, держать боль в себе, должен строить отношения и карьеру, - это оспаривали мы. Человек не должен соответствовать общественным ожиданиям.

Я не хочу сказать, что все попсовики плохие, а эмо хорошие. Не все искали себя, как мы с Витей, для кого-то это было модой или просто чем-то экзотичным. Да и у других субкультур свои преимущества. Нам порой не хватало энергии панков и хладнокровия готов.
Конфликт панков и эмо я считаю вредным для обеих субкультур, для всей альтернативы в целом. Эти идеи с посвящениями, иерархиями, каким-то условным кодексом поведения – никому не нужны были.
Горшок – настоящий панк. Я думаю, он бы не ударил эмо и просто кого-то явно слабее. Король и Шут были наголову выше всех остальных панк-групп. Смерть Горшка лишний раз заставила вспомнить 2007-ой.
К сожалению, в основном, именно смерти напоминали о нулевых. Знаковые альбомы современности, погружающие в ту атмосферы, найти будет сложно. Любимые группы молчат. Видимо, не могут найти точек соприкосновения между своей музыкой и новыми слушателями.
Объединить бы тогда все субкультуры, создать собственные медиа, использовать бы Интернет активнее – и борьба с попсой могла бы продолжаться. Но все недолюбливали всех, и победила попса, которая всех ненавидела.

Из-за родителей Вити и учёбы мы стали общаться всё меньше. И это я принял спокойно, даже с какой-то радостью. Мы уже обо всём обговорили не раз, поэтому можно было сделать паузу в общении, заняться чем-то полезным, получше узнать не друга, а самого себя.
Его разговоры о семье немного напрягали нас обоих. Они интересны на первых порах, когда ты либо поддакиваешь, мол, у тебя так же, либо находишь различия. В моей семье ситуация была попроще.
Я думал, что, когда Витя будет меньше гулять и больше учиться, это поможет укреплению их семьи. Тем более, обо мне упоминать не будет, может, и ко мне немного лучше станут относиться.
Новых альбомов не было, во все игры я уже переиграл, поэтому можно было взяться за учебники, не столько для пользы, сколько от скуки. От музыки и дружбы, казалось, тоже можно было отдыхать, чтобы вернуться к ним снова.

О смерти Вити я узнал от его родителей по телефон. Он порезал вены в ванной.
Принято считать, что такие новости ввергают в ступор, вызывают сильные эмоции, но я этого просто не осознал. Я был спокоен, удивлялся своему спокойствию, немного стыдился, но сильных чувств не испытывался. Я, эмо.
Боль подкрадывалась незаметно. Все его слова о бессмысленности жизни, непонимании в семье, ощущении себя лишним в мире, которые тогда представлялись просто эмоциональным выплеском, оказались правдой. Он не говорил о самоубийстве, но внимательный психолог мог бы прочитать по его словам и тону такие наклонности.
Поэтому его смерть не удивила меня. Каждая ссора в семье, задирания в школе, вообще несправедливость в мире приближали его к лезвию. Он не знал, чем он будет заниматься по жизни и ничего делать не хотел. И это абсолютно нормально для подростка, вот только мир его не поддерживал.
Даже если бы я знал о его намерениях, к сожалению, я бы не сумел его переубедить. Родительское тепло не заменить ни дружеской поддержкой, ни любовью девушки, ни карьерными успехами. Взрослые люди могут хотя бы создать свою семью и компенсировать в ней то, чего им не хватало, а у Вити и этой возможности не было.
Совру, если скажу, что не привык сейчас к его смерти. Дальше продолжилась и моя жизнь, и жизнь его родителей. Чтобы окончательно отпустить этот этап, я хотел помириться с его семьёй. Мне, обычному подростку, непросто было сделать этот шаг, но я пошёл им навстречу.

Из комнаты Вити убрали его постеры и вещи. Наверное, это было правильно. Мы сидели у него в комнате и вспоминали Витю.
Родители рассказывали забавные случаи из его детства, а вот о подростковом периоде им вспомнить было нечего. В нём были только крики и ссоры. Они не знали его, как человека, не знали его интересов и увлечений, его одиночества.
Я рассказывал о том, что было важно для меня и него = это не вызывало у них интереса. Между нами проступал холодок, и я начинал жалеть, что пошёл к этим людям.
- Не проконтролировали мы его, какую музыку слушает, на каких сайтах сидит. Слишком много свободы дали. Не ценил он нашей заботы.
У меня сорвало клеммы. Я забыл о том, что в чужом доме, что эти люди старше меня и им может быть больно.
- Вы не дали ему никакой свободы, постоянно контролировали и запрещали. Вы любили его только ребёнком – когда он не имел своего мнения и делал всё, что вы захотите. И вы полюбили его, если бы он поступил в престижный университет, нашёл работу, создал бы семью по вашему образу и подобию, с теми же методами воспитания. Его никто, кроме меня не понимал, и вы, вместо того, чтобы стать на его сторону, поддержали общество. Вы могли послушать вместе с ним музыку, но посчитали это странным и осудили. Достаточно было одного шага навстречу, но вы даже после смерти его не сделали.
Человек не обязан делать всё, что ожидает от него семья, у него своя воля. И ваша не возьмёт. Советский Союз не вернуть, и это последние дни, когда из детей делают пионеров. Совки уйдут. Люди перестанут ходить строем, и Витя был одних из тех, кто шёл по-другому.
Мысли спутались, меня занесло в антисоветчину, спорить не было желания и смысла, поэтому я выбежал из их квартиры, громко хлопнув дверью. Мне было неприятно, но я чувствовал, что должен был сказать всё это.

Жизнь с тех пор заменилась существованием. Протестовать было не с кем и не за что. Обязанности заменили желания, а попса вытеснила рок-музыку.
И вот теперь я администратор ресторана. Может, Витя тоже чем-то подобным бы занимался, но я бы хотел видеть его рок-звездой. Я приспособился, а он не захотел.
Смерть Честера Бэннингтона напомнила мне о том, что лучшие уходят, что даже с миллионами слушателей, они не могут найти себя в этом мире. Люди продолжают задаваться гамлетовским вопросом, и перед ним равны и ранимый подросток, и один из его любимых музыкантов.
Период личной свободы ушёл. Сейчас борются за национальную и политическую свободу, и эту борьбу нельзя не признавать, но тема человека всё ещё забыта. Свободная страна не может состоять из несвободных людей.
В этой ситуации я мог только пойти в парикмахерскую и покрасить волосы в чёрный цвет, оставив чёлку розовой. Я вышел в людное место и ощутил на себе те же взгляды, которыми меня с Витей пронзали в школе. Обыватели не изменились.
Люди, которые скучают, например, по эпохе диско, видят в этом беззаботность и веселье. Они в это время, зачастую, не были, и могут идеализировать его. Я помню, сколько скуки и обыденности тогда было, но всё равно скучаю по этим временам. Культурный борьбы за индивидуальное счастье теперь не вижу. Есть только ностальгия по этой борьбе.