Только прошу, не пропадай без вести,
Оставь хоть какие-то ниточки, адреса.
Я буду искать тебя до бесконечности,
Пока мне будет сниться наша весна.
Сергей Есенин
Часть I
Вступление
Автобус затормозил на остановке с простым, свойственным маленьким городам названием «Магазин». Собственно это и названием-то не было, просто люди говорили: «Остановите у магазина», имея в виду невысокое здание местной бакалеи.
Вместе с семейной парой из автобуса вышла молодая симпатичная девушка, по внешнему виду которой нельзя было однозначно сказать, местная ли она. Александра улыбнулась вслед отъезжающему автобусу: «Вот я и дома».
Город был действительно небольшим. Не то, чтобы все друг друга знали, но сплетни порой имели обыкновение возвращаться прямиком к своему источнику в измененном и добравшем подробностей виде.
N располагался вблизи крупного города. Всего три часа автобусом. Но эти «всего» были для Александры настоящей проблемой, когда она только поступила в университет и переехала на съемную квартиру. Порой, освободившись от занятий еще до обеда, девушка с трудом побеждала в себе желание сесть в первый попавшийся транспорт и поехать домой, пусть даже на пару часов. Чтобы привыкнуть и скорее обжиться, она записалась на курсы английского, нашла подработку на два раза в неделю. Постепенно, сама того не заметив, Саша привыкла. К большому городу, долгим пешим прогулкам (нужно было побывать во стольких местах) и новым знакомым. Родители часто путешествовали, так что причин возвращаться в родной город оставалось все меньше.
В этот раз причина была особенная. Лучшая подруга окончила жизнь самоубийством.
Предстояли похороны.
** **
За несколько часов, проведенных с приятелями, Саша успела устать от бесконечных вопросов о её душевном состоянии, вроде: «как ты, дорогая?», «хочешь, мы придем?», «тебе что-нибудь нужно?»
О смерти Полины сообщила мама. Позвонила вечером, когда девушка проводила время с друзьями-однокурсниками. Уехать удалось только вечером следующего дня. И, хоть друзья и проявили максимум такта, не обсуждая случившееся с посторонними, сами они измотали ее опекой, сочувствием, вынужденной, неестественной тишиной.
Оказавшись в родном городе, Саша сразу почувствовала себя комфортнее. Здесь тоже будет сочувствие и разговоры. Но в N уже не она станет центром всеобщего внимания.
Сейчас, идя по парку в направлении дома, девушка отвлеклась от печальных мыслей. Тем более, что горе ее пока обличено лишь в невесомую фразу, произнесенную мамой более суток назад. Пока она еще способна отвлечься.
Атмосфера родных мест, весенний воздух и, самое главное, неменяющиеся со временем виды вызывали массу нежных чувств и теплых воспоминаний. Саша не достигла того возраста, когда соленый привкус ностальгии может испортить трогательный восторг от встречи с прошлым. По правде, все это еще и не стало по-настоящему прошлым: ни ночные посиделки на старых скамейках, ни мороженное в знакомом с детства ларьке. Юность делала ее сердце невинным, защищенным от страданий.
Девушка подходила к своему подъезду, когда ее окликнула соседка. Та была явно не тем человеком, с кем хотелось бы увидеться сразу по приезду. Но, что поделаешь. Саша поздоровалась и вежливо улыбнулась, беседа обещала быть долгой.
** **
Есть ситуации, в которых не знаешь, как правильно себя вести. Не понимаешь, что должен чувствовать. Тогда и приходят на помощь обряды. «Вот для чего они придуманы», - рассуждала про себя Саша, впервые присутствуя на похоронах.
Сложно плакать при всех, сложно осознать реальность потери, особенно, когда не смотришь на узкий, обитый красным дорогой гроб.
«Хорошо, что все продумано за нас. Родные сидят на стульях вокруг, друзья – кто стоят, кто выходят на улицу. Священник совсем молодой. Отпевает словно впервые. Волнуется». Так, в течение всех похорон, затем поминального обеда, Александра бесконечно раздумывала, наблюдала, маскируя так свое горе.
Во время поминального обеда со всех сторон только и слышались, что горькие, ненужные комплименты в адрес умершей. Они неприятно диссонировали в сашином сердце. Неужели остальные не знали или не помнили, что излишней похвалы Полина не любила. Она вообще старалась не привлекать к себе внимания. Хотя именно внимания-то ей всегда доставалось с избытком. Полина представляла собой тот тип людей, которые молча стоят в углу, но отчего-то постепенно центр вечеринки перемещается в их сторону.
Обед продолжался и продолжался. Одновременно и грустный, и нестерпимо шумный, гудящий. Всеми, даже не близкими, овладевало горе. Пусть кто-то не скорбел по-настоящему о самой Полине, но сжималось сердце при одном взгляде на ее мать, которая до конца жизни будет нести бремя вопроса: «Почему моя дочь сделала это?» Остальных, в чьем семейном древе появился самоубийца, долго будет терзать мысль: «Есть ли ген самоубийства во мне, если он существует? Станет ли наказание преследовать будущие поколения? Упокоится ли ее дух с миром?»
Саша думала о двойняшках. Младшие брат и сестра Полины. Для них случившееся станет лишь историей о какой-то там старшей сестре, странной девушке, покончившей с собой. Они будут шёпотом рассказывать об этом, лёжа в кроватях, под страшным секретом и только самым лучшим друзьям. Полина – это не их реальность, а только кусочек прошлого, история.
Так каждый присутствующий думал о чем-то своём, и это - пусть немного - помогало отвлечься.
** **
На город опустилось небо. Густое, тяжелое, оно, казалось, все увеличивается в размере и уплотняется с каждой минутой. Дождя не было. Ветер дул несильный и теплый. Саша любила такую погоду. Конец мая. В воздух, который вмещает в себя и весну и лето одновременно, врывается вдруг тяжелый осенний сумрак.
Девушка задумала о своём – им всем нужно было помолчать перед тем, как продолжить начатый разговор. Здесь, на крыше старой девятиэажки, стоящей на окраине города, компания собиралась не в первый раз. Встречаться именно на этом месте в конце весны стало настоящей традицией с тех пор как двенадцатилетний Илюша «нашел» это место.
Илья, теперь уже взрослый, привлекательный молодой человек не изменил своей привычке соблюдать не все введенные правила. Он выдохнул дым, поднес сигарету к губам Карины, та лежала головой на его коленях, и произнес:
- Я видел ее в магазине примерно за неделю до.., - он замолчал и сглотнул. Никто не желал произнести «самоубийство» вслух. – Она вела себя как обычно. Не сказал бы, будто ее что-то тревожило, или она…ну….думала об этом.
- Мне кажется, такие решения приходят внезапно, - ответила парню Карина. Но голос ее звучал бесцветно, думалось, она всего лишь вовремя отпустила мучившую ее со дня похорон фразу.
Все снова ненадолго замолчали. Илья и Карина докурили общую сигарету. Это скорее традиция, чем привычка. Саша тоже сделала затяжку. Когда они в первый раз вылезли на крышу, Илья принес первую в их жизни пачку. Тогда в каждом своем поступке они видели развлечение. А сейчас… На самом деле, мало что поменялось. Теперь им больше дозволено, но отчего-то не становится веселее.
С одного края крыши виднелась автострада. Саша знала ее наизусть. Сейчас ей вдруг стало неприятно смотреть на дорогу. Она повернула голову в сторону леса. Верхушки деревьев сгибались под порывами ветра, и стоило ему «отпустить», возвращались в прежнее положение. Это напоминало игру ребенка с неваляшкой.
«Ребенка», - Саша невольно улыбнулась и повернула голову к еще одному члену компании. Вера. Она была на втором месяце беременности, так что ее усадили на самое удобное место – ящик, на который Илья заботливо постелил свою куртку. Саша и Вера сами по себе никогда не были близкими подругами. Однако, временами, ища спокойствия, Саша находила его именно в ней. Для Саши всегда казалось очевидным, что простая, спокойная Вера первой выйдет замуж и ее малыш станет первым общим любимцем. Та была из тех девушек, которые все умеют делать «как надо» и не выделяются вследствие этого не в хорошую, не в плохую сторону. Это выражалось даже во внешности. Среднего телосложения и роста, она не была как-то по-особенному привлекательной. Но накладывала макияж каждое утро, потому что так надо; аккуратно (именно аккуратно, а не под настроение, например) причесывалась и выглядела достаточно милой и приятной. Полтора года назад Вера вышла замуж и пришла, кажется, к тому счастливому рубежу, который многие ищут годами. Рубеж, переступив который, знаешь, как и зачем ты живешь.
Что касается мужа девушки, он так и не стал полноценным членом компании. Сама Саша относилась к нему с уважением, не мешавшим, однако, чувствовать некую долю снисходительности. Он был одним из тех очень хороших, но очень непопулярных парней. Для таких статус «женат» действительно звучит куда солиднее, чем «холост».
Саша присела на кусок картона, оперлась локтями о борт крыши и перевела взгляд на Илью и Карину. Девушка не сравнивала, кого из друзей она больше любит, но эта парочка все же ей ближе с их бесшабашностью и амбициями. Илья год назад удивил всех, когда выпустившись из университета, подал документы в аспирантуру. Хотя, посмеявшись, Карина и остальные признали правоту молодого человека. Его инженерные способности граничили с гениальностью. Сам парень также посмеивался над собой, а в учебном заведении то и дело нарочно вводил людей в заблуждение своими выходками и наблюдал затем их удивленную реакцию на его познания.
Они с Кариной нашли друг друга в достаточно раннем для настоящих отношений возрасте. Но почему-то, глядя на них, Саша не сомневалась, что у них это навсегда. От того, верно, что у обоих имелся отдельный от любви источник вдохновения, который наполнял каждого до краев. Для Ильи таким бездонным колодцем была механика. Его голова забита исключительно Кариной и чертежами.
Для девушки же не существовало ничего более настоящего, чем музыка. В ее сознании творческое вдохновение и любовь сплетались, то образуя единое целое, то переливаясь один в другое, наподобие сообщающихся сосудов. Карина с пяти лет играла на скрипке и благодаря состоятельным родителям, могла не заботиться об иной карьере.
Вера плотнее запахнула кардиган и произнесла негромко в задумчивой, рассуждающей манере:
- Саша, вы с ней больше всех общались. Ты не заметила...не знаю…депрессии, может быть?
Девушка почувствовала, как схлынула вдруг общая задумчивость. Друзья внимательно ждали ее ответа. Она встала, сделала несколько шагов вдоль бортика; никто ее не торопил. Но она все равно не знала, как ответить. Строить бессмысленные догадки о подруге не хотелось. А что еще оставалось, кроме предположений и домыслов?
- Я…нет, не думаю. Вы же знаете, она умела отбрасывать лишнее, не зацикливаться. Это ведь наша Полина! Она иного склада.
Саша замолчала и отвернулась, накопившиеся эмоции не давали покоя. А выразить их она не могла, потому что не понимала до конца их природы. Порой – но ведь в таком не признаешься – ее брала злость на подругу. Чаще было просто отчаяние, столь глубокое, что страшно осознать его и принять, окунуться, дать себя поглотить. «Я ведь не выберусь», - понимала Саша.
- Знаем, конечно. Я понимаю, о чем ты. – Карина подошла сзади и крепко обняла ее.
По небу тем временем разошлась серая дымка. Совсем немного времени до того, как начнется дождь, и все вдруг превращается в кадры черно-белого кино. И замершие на крыше фигуры молодых людей, кажутся неотъемлемой частью немой сцены.
** **
Подъезд. Лестница из шести ступеней. Подъем на лифте, горящая «9». Как долго! Саша полностью сосредоточилась на своих действиях и окружающей обстановке: объявление на стене лифта: «Кто потерял ключ с синим брелоком – обращаться в квартиру 48»; упаковка от шоколадного батончика в углу.
«Еще немного…еще немного»
Она никогда не плакала на людях. И сейчас думает лишь о том, как бы поскорее оказаться дома. На желтом циферблате высветилась «8». Уже почти.
Родителей дома не оказалось. К лучшему. Никого бы ее слезы не удивили, но девушка желала одиночества. Пусть отчаяние поглотит ее. Она устала сопротивляться ему.
Пока снимала кроссовки и вешала ключи в специальный шкафчик, слезы уже лились. Она заметила мокрые пятнышки на водолазке. Саша могла бы броситься с рыданиями на кровать, упасть на диван в гостиной, дойти до кухни и, захлебываясь в рыданиях, искать валерианку, но девушка так и осталась в коридоре. Оперлась спиной о стену, а затем медленно скатилась по ней на пол. Во всей квартире темно. Свет – и то, одна тусклая лампа – горит в коридоре. За окном почти черно от плотной стены дождя и наступивших по времени сумерек.
В эти минуты девушка плакала по подруге первый раз. В какой момент она вдруг поняла, что никогда – именно никогда, ни разу за всю жизнь – не сможет больше поговорить с Полиной, написать ей смешное сообщение, спросить ее мнение и даже просто подумать о предстоящей встрече? Тогда ли, когда крышу покидало четыре человека вместо привычных пяти? Никто не шел рядом с Сашей, и не посмеивались они вместе над ребятами, не придумывали шуток, понятных лишь им двоим.
** **
Летящие по серому небу птицы почему-то заставляли думать об осени. Приятное чувство. Карина всегда любила эту замысловатую игру чувств с разумом. Ощущения – и серое небо, и прохладный ветер с запахом сырости – все напоминает осень, но для мозга существует лишь календарь.
Карина улыбается про себя. Для нее это лучшее время, когда осеннее вдохновение смешивается с ощущением предстоящего отдыха. В комнате царит уютный беспорядок, как на каталогах IKEA. Идеального порядка, когда каждая безделушка на своем миллиметре пространства – такого в ее комнате не бывает. Она вообще не склонна делать что-либо идеально правильно. «Там, где заканчивается порядок, начинает творчество», - ее девиз. Пусть эта истина не для всех, но ведь и Карина не все. Лично ее такой настрой ни разу не подвел, а превратился уже в образ жизни.
Девушка вернулась несколько позже, чем Саша. К тому времени дождь успел кончиться. Они с Ильей провожали Веру, ее муж задерживался на работе допоздна. У ребят порой возникало неловкое чувство, словно в сравнении с молодым отцом семейства, они были праздными бездельниками. Илья признавал для себя, что во многом так и есть. Другое дело, что его это не особенно волновало. Он много учился в течение года, подрабатывал в лаборатории. Сейчас же хотел просто отдыхать, радуясь возможности ни о ком пока не заботиться. Он вовсе не был эгоистом и на самом деле уже не вспомнил бы когда просил у родителей деньги на развлечения, но молодой человек был счастливо избавлен от пагубного пристрастия к излишнему самоанализу.
Итак, Карина сидит на диване, прижав коленки к груди. Окно в комнате приоткрыто, от того немого прохладно. Но если не шевелиться, холод не чувствуется. Зато вместе с прохладой врывается запах! Девушка с трудом может определить его: сырость, мокрые земля и асфальт, пыльца. Но именно им, этим неясным ароматом, определяется для нее лето. Он воскрешает теплые чувства, рожденные еще в раннем детстве.
Девушка делает медленный вдох, задерживает дыхание, лишь бы этот запах оставался в ней дольше. Хочет вкусить его и разложить по нотам. В любое время года, она наслаждается переходами, надломом, которым происходит в природе.
Порой (сейчас ей вспоминается именно это) ей казалось, что и Полина чувствует мистицизм окружающего мира, улавливает атмосферу предметов, явлений. Она часто, и даже более чем сама Карина, глядела вглубь пространства. То не был бессмысленный потерянный взгляд. Напротив, Карине показалось однажды, будто и она, и все остальные не столь реальны в сравнении с тем, что открывается Полине в видимом лишь ей свете. Это случилось только раз. Они не успели стать союзниками в своей чувствительности. Теперь же, Карина запоздало приходила к выводу, что, возможно, некая тайна или предчувствие делали подругу такой.
Стараясь не сбиться с мыслительного пути, девушка встала и направилась в кухню сварить какао. Наполнила сотейник молоком из большой кружки, высыпала порошок какао, немного, чтобы вкус остался молочным. «Ведь кажется, у нее имелось всё, - размышляла она, пока закипал напиток. - Спокойная, уверенная, смешливая и безумно милая. Толпа людей вокруг нее. Явный талант к изобразительному искусству (для Карины это было главным показателем счастья). Взять ее картину…» - не успела додумать, какао закипело. Девушка перелила его обратно в большую кружку. И оставила стыть, иначе и вкуса не почувствуешь. Один кипяток. На чашке изображен автомобиль, Карина тотчас вспоминает молодого человека подруги.
Макс и Полина познакомились на автомобильной выставке, и весь праздник привлекали всеобщее внимание одним своим видом. Макс без преувеличения был парнем с обложки. В нем было столько мужественности, что ни потрясающие голубые глаза в обрамлении густых ресниц, ни даже серьга в ухе, не в состоянии были умалить ее, а, напротив, подчёркивали.
Любая девушка боялась бы потеряться на его фоне. Да и тот факт, что женщины, не стесняясь, оборачивались на него, смутил бы многих претенденток. Но Полина, кажется, даже не задумывалась на этот счет. А Макс при всей самовлюбленности, был ей верен. И его-то взгляд всегда останавливался только на ней. Полина представлялась ему не просто любимой девушкой, она была предметом восхищения окружающих, а значит, ею не стоило разбрасываться.
Карина видела, что Полина все понимает, но, похоже, это, ровно как и деньги Макса, ее вовсе не волновало. Он подходил ей. Подходили их не слишком обременительные отношения. Полина проводила время.
Парень даже на похоронах выглядел сногсшибательно. И, учитывая, тот факт, что скорбел он по-настоящему (возможно, даже сильнее, чем ожидала от него Карина), становилось очевидно - он не готовился специально, он всегда так выглядел. Это было его естественным состоянием.
Позже, в разговоре с Ильей, девушка отметила, насколько сильнее ожидаемого принял ситуацию Макс.
- Он сам не заметил, как влюбился. Считал ее красивой куклой, она оказалась большим, - размышлял Илья.
- Она любой умела быть, - Карина чуть улыбнулась теплому воспоминанию. – Но Макс вряд ли рассчитывал привязываться к очередной девушке сильнее, чем к новой машине.
Воспоминания увлекли девушку, она и не заметила, как выпила все какао: «Черт! Хоть заново вари». Наскоро споласкивает посуду и возвращается в комнату. И первое, что видит – свою скрипку. Она не станет играть сейчас, но проходя мимо, дотрагивается пальцами.
Искусство для Карины всегда было якорем. Ее музыка. Сколько девушка себя помнила, они были неразлучны. Стоило пальцам прикоснуться к струнам, а ладошкам ощутить изящество линий инструмента, и мир вдруг и расширялся до бесконечности, и сужался одновременно, существуя лишь в ударах сердца и меж ее пальцев.
Музыкой она спасалась. Всегда. Сейчас же ее смущали мысли: «Что если я всего лишь бегу от реальности? Правильно это? И стоят ли настоящих переживаний мои проблемы? Может статься в один прекрасный момент, что страдания бывали придуманы мной в поиске источника вдохновения. А если они и были настоящими, неужели я просто-напросто сбегаю в музыку?»
Нет, Карина не слабая. По-своему справляясь с трудностями, она не осознаёт того, что и страдание приносит ей своеобразное вдохновение. И в том ее счастье, что существует нечто, находящееся всегда на первом месте, способное спасти ее.
Однажды она будет гореть в этом пламени и в нем же возрождаться. Ведь искусство способно подарить крылья, независимо от того, чем оно рождено.
** **
Время пересекло границу дня и ночи. Сумерки поглотила тьма, а свет нашел укрытие в луне и звездах. Все кажется спокойным, словно темнота есть нечто физически ощутимое, и она накрыла город, поглотила его звуки, растворила в себе жителей. Но, также как существуют несогласные, есть и неспящие в ночи. Те, кто неспокоен, кто боится лишиться чего-то важного, пусть даже этим важным стали боль или смятение.
Не в силах покориться сну Вера в своей супружеской спальне. И, боясь заразить бессонницей мужа, выходит в другую комнату. Ей неспокойно от предчувствия скорого рождения новой жизни. Жизни, которая будет в ее руках. Как уберечь дитя от несчастия? Вдруг ему лучше познать все стороны горя и закалиться тем самым, раз не дано знать наперед о событиях нашей жизни.
Девушка кладет ладони на живот. «Хоть бы все у тебя было хорошо», - шепчет она, и фраза кажется ей глупой, детской. Но что еще она может? Не в ее силах будет долго защищать дитя, но она сможет любить его вечно и произносить свою молитву снова и снова.
** **
В доме напротив горит свет. Илья. Чертит, стирает линии, переделывает. Он всегда уходит в работу, когда голова полна тяжелыми мыслями. Молодой человек убеждает себе – не стоит в них копаться. В данном случае, не стоит бередить покой подруги. Здесь, на земле, он может и должен позаботиться о Карине. За Полину же осталось лишь молиться с верой в обретенный ею, желанный, по всей видимости, покой.
У Карины и Саши свой способ переживать эмоции. Обе девушки отключаются от внешнего. Карина гасит свет, молча лежит на одеяле, обняв колени. Саша сидит в кресле, глаза прикрыты, но она не спит. Молчание, не только внешнего, но и внутреннего голоса помогает успокоиться обеим. Чувства сейчас не нужны никому.
Часть II
Отметили 9 дней. Кладбище умиротворяет своей безмятежностью – время течет здесь как-то иначе – и красотой. Сколько деревьев! Ели, рябины, декоративные вечнозеленые кустарники у некоторых могил. Александру даже смущало то, как живо откликалась она на живописность места. Можно ли…
Обратно шла чуть поодаль остальных. Никто, к счастью, не догонял. Чувства мешались, и лучше сейчас было ни о чем не думать. Стоило девушке дать себе расслабиться, она почувствовала, как сжимает руку браслет на правом запястье. Полина подарила ей его, когда они были подростками. Саша отыскала украшение сразу после похорон и не снимала все эти дни. Браслет плотно обхватывает руку, и девушке вдруг чудится, будто кто-то держится за нее. Тогда она сжимает пальцы в ответ.
Девять дней прошло. Больше недели. Полина, ее облик, поступки, смех постепенно обращаются в память. Все тоньше с каждым днем нить, связывающая ее с реальными людьми. Они и хотят запомнить девушку навсегда, и не могут. А если бы и нашелся кто-либо, способный помнить, то на какие невыносимые муки обрек бы себя человек – вспоминать и терять снова и снова.
Позже, уже дома, Саша думала об этом и том, какое страдание причиняет незнание причины поступка Полины. Сама мысль о том, что она, возможно, могла помочь и не сделала этого, сводила с ума.
«Где я поступила неправильно? Где оказалась невнимательна? Вдруг она намекала, а не поняла, не уловила вовремя. Что если, она ждала моей помощи». И хочется ей вслух уже застонать: «Поля, прости меня! Я ведь не знала! Но я любила тебя и все бы сделала, лишь бы спасти».
И вот, в самый горький момент отчаяния приходит спасение. Неожиданное, и воспринимаемое от того с еще большей страстью, ибо надежа, пусть самая призрачная, способна перевернуть душу как ничто иное.
Около восьми вечера в дверь позвонили. На пороге стоял паренек-курьер в фирменной ветровке и кепке.
- Александра? – деловито осведомился парень, добавляя фамилию девушки.
- Да, но я ничего не заказывала, - поспешно отвечает она.
- А и не надо. Для вас посылка от.., - он заглядывает в блокнот, замешкавшись, затем называет полное имя Полины.
Саша не в силах вымолвить ни слова.
В небольшой, размером с обувную, коробке оказывается стопка писем. На каждом конверте подпись: родителям, бабушке, Карине…. Всего восемь штук. Верхний кажется несколько толще остальных. «Саше».
…письмо из прошлого…
… когда она писала его, была еще жива…
… но уже знала…
Саша тщетно пытается унять дрожь в ладонях. Сердце бьется так сильно, что, кажется, она слышит его удары. Но лучше успокоиться. Читать внимательно и, главное, долго. Пусть голос подруги будет слышен, и звучит как можно дольше. Медленный выдох, и девушка разворачивает свой конверт.
** **
Письмо.
Саша! Я не знаю, как начать это письмо.
Понимаю, сколько боли доставляет всем вам мой эгоистичный (иначе не назовешь) поступок. Страшно даже представить, как переживают родители. (Об это стараюсь вообще не думать). К счастью, у них есть близнецы. Я специально ждала их рождения. Потом еще полтора года, чтобы не привязывать мою смерть к их рождению.
Да, как видишь, мой поступок более чем обдуман. Несмотря на это, объяснить его кому-либо крайне сложно. Я расскажу тебе. Понять ты не обязана…но попытайся. Пожалуйста. Ради того, чтобы не винить меня, не считать слабой. Я люблю тебя и не хочу, чтобы моя смерть оставила у тебя неразгаданные вопросы. Я знаю, каково это - мучиться от незнания того, все ли сделал правильно. Не хочу обременять вас ни надеждой, ни чувством вины. Ребятам также можешь показать это письмо, а родителям… Даже сейчас, пишу эти строки и не могу решить. Думаю, если ты не сочтешь иначе, им лучше не знать. В их письме я не написала правду.
Прошу тебя, не делай поспешных выводов, пока не прочтешь до конца. Знаю, ты не склонна к такому и осуждать меня не станешь. Большинство – возможно, но не ты. Что ж, вступление затянулось. Приступаю.
Все началось, когда мне было пятнадцать. Ты помнишь это время? Стояла яркая, непривычно жаркая осень. Илья к тому времени уже нашел нашу крышу, мы пускали с нее бумажные самолеты, а потом собирали те, что не улетели далеко, чтобы никто не догадался, откуда они взялись.
Саша улыбается. Конечно же, она помнит ту осень. Такую счастливую, первую взрослую осень. Когда они целыми днями болтались, где хотели. Когда все вдруг начали влюбляться, оказывать знаки внимания уже не в виде дергания за косички.
Тогда же я познакомилась с ним. (Не называю имени, потому что не хочу давать не единой зацепки, чтобы найти его). Не важно, как и где мы встретились. Я не писатель, не смогу рассказать так, как оно того заслуживает. Все было слишком просто, чтобы поддаваться хоть сколько-нибудь красочному повествованию. Не прозвучало фанфар, сердце мое не забилось быстрее от первого же его взгляда, у меня не путались (по началу) мысли. Нет! Это не было яркой первой влюбленностью. Мы просто встретились.
Мы просто принадлежали друг другу.
Я никогда не сомневалась в его любви. Не боялась, что делаю или говорю что-то не то. Часами мы гуляли, держась за руки, сидели в обнимку, говоря не о чем. Быть может, ты замечала, я не люблю ходить за руку с кем-либо. Это от того, что прикосновения рождают воспоминания. Не могу забыть, как он впервые взял меня за руку, словно позволив полюбить себя.
Каким стало бы наше будущее? Наверное, слишком счастливым. Сделала бы всепоглощающая любовь друг к другу нас эгоистичными слепцами? Сгорели бы наши сердца от переизбытка чувств? Верно, наша любовь нарушала мировую гармонию, раз судьба сочла нас недостойными, а ее невозможной. Ты сейчас наверняка читаешь эти строки и удивляешься. Но мне тогда едва исполнилось пятнадцать лет. Мы познакомились через четыре дня после моего праздника. Он же был значительно старше...
Так или иначе, мы с самого начала знали, что любим и что все слишком сложно. Главным образом потому, что не было никаких сил расстаться. Нужно было видеть друг друга, питаться нашим чувством. С тех пор лишь оно одно заставляло наши сердца биться.
Он не был героем Набокова, чтобы легко отнестись к данной ситуации. Но и любил меня слишком, чтобы оставлять время на сомнения. Называл «малышкой» (до сих пор чуть не плачу, слыша это обращение), и мы улыбались, понимая всю двойственность сказанного. Каждая встреча несла оттенок непроизнесённой вслух грусти.
Его руки, его глаза….даже сейчас – пишу, и сердце забилось сильнее. Когда-то я могла ощущать, что он рядом.
Все думала, как странно, чувствовать себя такой целостной, наполненной; как никогда раньше осознавать своё «Я» и в то же время понимать, что сердце твое отныне разделено пополам, и одна часть бьется в другом человеке.
Саша чуть отводит глаза от строк. Да, она заметила однажды, хотя и не поняла, что дело во влюбленности, какой женственной стала Полина. По-взрослому красивой. Она не отдалилась от друзей, несмотря на захлестнувшее ее чувство. Той осенью они были неразлучны и счастливы, казалось, навсегда.
За те месяцы, я прожила целую жизнь. Радость и наслаждение выражались в одной простом желании быть рядом. Ты, может быть, думаешь, я преувеличиваю, выдаю свои чувства за его. Но это не так. Во мне всегда преобладало рациональное начало, я не склонна романтизировать, ты знаешь. Лишь взаимное могло взорвать каждый мой нерв, проникнуть внутрь с первым вздохом; прорасти в сердце и наделить его собственным, отдельным от моего, разумом.
Что ж, все происходящее должно иметь завершение. Подойти либо к своему логическому концу, либо же перейти в новое состояние с тем, чтобы продолжиться. Мы такого шанса не получили. Я не получила.
(Хочется забежать вперед, но рассказываю по порядку. Не время поддаваться эмоциям).
В начале декабря у него родился племянник. Он должен был ехать к брату в ***. Как быстро все случилось!..
Пропущенное свидание. И наша последняя встреча.
О, Боже! Я чувствовала, что-то не так. Но ЧТО именно могло быть не так? Ведь тот факт, что мы должны быть вместе не поддавался сомнению.
- Мы должны…расстаться….я не могу. Я должен сохранить твое детство … юность. Тебе необходимо встречаться с ровесниками, расставаться, мириться. Я чувствую, что краду это. И боюсь, что однажды ты опомнишься, через полгода или год… А я люблю тебя! Так сильно! ….не смогу отпустить никогда…с каждым днем всё сильнее. Поэтому нужно сейчас...
При этих словах, я чувствую, как сжимаются лёгкие. «Следующий вздох я не смогу сделать», - проносится в голове. Теряю равновесие. Кровь пульсирует в каждом сосуде. И мне кажется, что происходящее повторяется. Будто последние секунды - с того момента, как он заговорил – закольцевались, и я снова и снова слышу его слова….снова и снова…
- ... мы расстаемся. Я не вернусь из ***, чтобы уж точно не видеться. Иначе…
Говоря, он пытается быть сильным, сохранять спокойствие. И от этого мне только больнее. Я хочу видеть, что ему тоже больно! Знать, что и его душа разрывается на тысячу частей! Как больно! И каким бесчувственным ко всему остальному становишься после.
Он в итоге сдается. Его боль…моя…наша….И оба мы едва живы.
Ты спросишь, пыталась ли я его остановить. О! Разумеется! Я ему не верила. Твердила, что прекрасно всё осознаю и знаю, что мне не нужны другие. Убеждала, что мои чувства никогда не подведут. Да и много таких пар, в конце концов!
- А я не хочу стать однажды стариком, который привязал к себе молодую женщину.
Он был непреклонен. На его стороне выступала логика. На моей – чувства. Как сложно спорить в такой ситуации. Но я ни тогда, ни теперь не считаю его решение правильным. Неизвестно, как все пошло бы, пусть логика и указывает на правильный ответ.
А так мы оба погибли в тот момент, когда я проводила его на поезд.
Мы видели друг друга сколько могли, пока не замелькали окна вагонов перед глазами. И не было уже разницы, вернется ли мое тело домой или будет раздавлено колесами уходящего состава.
Ненадолго девушка отрывается от письма. Требуется переварить прочитанное. Внутренний голос нашептывает: «Видишь, как изменчива реальность. Даже в прошлом, в виденном своими глазами нельзя быть уверенной. Ты как будто получила шанс переместиться на несколько лет назад. А затем разбила вазу в чужой гостиной и наблюдаешь теперь, как кадр за кадром меняется настоящее». Саша встаёт с дивана. Ноги затеки, но она почувствовала это только сейчас. Бесцельно прошлась по комнате. Взяла в руки часы, повертела, положила на место. Ей вдруг подумалось не конкретно о Полине, а как-то обо всем сразу.
«Вдруг я не умею замечать главное? Делаю не те выводы. Могу ли теперь быть уверенной в чем-либо?»
Но мысли эти являли собой лишь завесу, и она это понимала. Пройдет совсем немного времени, и ее «накроет».
«Что пришлось пережить бедной Полине? Какой неимоверный ад преследовал ее? И почему она не рассказала?» Последним вопросом Саша сильно не задавалась, наверное, понимала, что расскажи Полина ей или нет, ничего бы не изменилось.
Такая боль, которая не уменьшится, если ее озвучить.
Нечто, принадлежащее только двоим. Оно разбилось, но продолжало связывать. Невозможно представить, чтобы чужие мысли проникли в их историю. Утешения все равно не существовало, так же, как не было замены ее любви. Быть может, девушка боялась, что от слов, произнесенных вслух, случившееся станет реальным, осязаемым? Оно вырвется за пределы ее сознания, и она потеряет контроль. И, может быть, потеряет еще и надежду. Лишится возможности хоть иногда, грёзя в ожидании снов, несмело мечтать…
Саша немного успокоилась и вернулась к письму. Она прочла большую его часть.
Первое время я едва могла признавать случившееся и вообще существовать более или менее осознанно. Силы уходили на то, чтобы твердить самой себе: «Не думай…дыши…не вспоминай».
Прошло несколько месяцев. Вопреки логике, легче не становилось. Разумеется, боль перестала быть такой острой, но она сделалась моим спутником. Незримым врагом, на борьбу с которым я стала обречена. Порой словно бы начинала забывать, но потом все возвращалось. Так даже хуже, когда ненадолго отвыкнешь.
Расскажу об одном эпизоде.
Ты знаешь стойку с журналами в нашем супермаркете. У меня нет привычки останавливаться и пролистывать их. Так что как всегда проходила мимо, в ушах наушники; один из более или менее нормальных дней. Вдруг, боковым зрением я заметила обложку журнала «Семья и дети». Горячий ток пробежал по моему позвоночнику и рухнул в стопы. На обложке изображалось фото семьи: улыбающаяся женщина обнимает троих ребятишек, а ее саму – муж с младенцем на руках.
До сих пор не могу с уверенностью сказать, кем был тот мужчина. Некоторое время я стояла и смотрела на него, узнавала (как мне казалось) черты лица. Было невыразимо больно, но и перестать смотреть невозможно. Вероятно, просто выплеск энергии, игра воображения, незнакомый мне человек. Казалось, я привыкла ко всему. Но тогда я заново пережила всю историю. Никаких усилий не хватало, чтобы сдержать поток воспоминаний. Они выскальзывали из потаенных уголков мозга, где я прочно запирала их долгое время. Душили, выкрикивали на полную громкость слова, сказанные в момент расставания.
Мне хотелось продать душу дьяволу. Не ради выгоды, а лишь для того, чтобы избавиться от способности чувствовать.
Признаться, подсознательно, с каждым прожитым годом, особенно с наступлением совершеннолетия, я верила, что однажды он вернется. Все станет как прежде, ведь впереди целая жизнь.
Позже вера покинула меня. Не знаю, послужила ли история с журнальной обложкой катализатором, но явилось вдруг понимание того, что приди он сейчас, как раньше не будет! Слишком я долго страдала, слишком далеко мы были друг от друга. Моя рана не зарастет, а я не стану прежней. Но, что еще важнее, пришлось признать – на самом деле я никогда больше его не увижу.
Итак, я потеряла веру. А вместе с ней почувствовала, как теряю разум. Знаешь, похоже на падение в яму с гладкими стенами. Ты пытаешься схватиться за что-нибудь, удержать себя, но продолжаешь падать.
Видишь, мой поступок не столь уж эгоистичен. Я уверена, лучше иметь мертвую дочь, чем умалишенную.
Мама ждала близнецов. Это стало благословением для меня. Я тоже ждала их рождения. Помогала родителям на первых порах. И была счастлива, будущее больше не пугало.
Следила за статистикой самоубийств. Люди, неизвестные мне, без имен и лиц, становились моими друзьями. Я не одинока, пока кто-то тоже не находит в себе сил продолжить... Пусть мы никогда не встретимся, если только не нарушим логическую основу времени – я не чувствую себя слабой, пока есть и другие.
Остаётся последний лист. И оборвется нить. Больше не прозвучит в голове голос подруги. Останутся воспоминания. О ней, об этом дне. Саша снова выпускает на волю слезы. За себя, за подругу, за неизвестного мужчину, жизнь которого навсегда останется в забвении. Берёт последний лист письма.
Если тебе захочется узнать, не теряла ли я уверенности, ведь были счастливые моменты - отвечу. Чувства к семье, к вам - моим друзьям, были настоящими. Но боль проникла глубже. Смех, радость – они всегда мимолетны. Так или иначе, мы проводим большую часть времени наедине с собой. Я – наедине с болью.
Макс - чтобы люди не задавали вопросов.
Писать картины – чтобы убивать время.
Законы человеческой памяти говорят о неизбежности забвения, об облегчении душевного страдания. Мое же с каждым прожитым днем набирает силу. Мучительно осознавать неизменность нового дня.
Ад – это брести среди осколков Рая.
Сначала страдание душило меня едва ли не физически, теперь оно стало хитрее и покоряет мой разум.
Думаю, что желание выжить, когда человек оказывается у края – это азарт, вызов самому сильному и непознанному, что есть на Земле.
Но я проиграла ещё при жизни.
Больше писать нечего. Надеюсь, ты не осуждаешь меня. Поверь, я бы держалась и дальше. Жила бы. Но чувствую, как устал сопротивляться мой разум.
Мне страшно.
Люблю тебя! Твоя Полина.
** **
Письмо, аккуратно сложенное, лежит на столе. Рядом коробка с остальными. Саша не плачет. Нет больше причин взывать к тишине, ответы у нее теперь есть.
Ее знобит от волнения.
Это так сильно. Необъятно. Сколько понадобится времени, чтобы свыкнуться, принять сказанное Полиной. От волнения нет слез. Да и что теперь плакать! Саша на всю жизнь сохранит в молчании мысль, настигнувшую ее тогда. Мысль, рожденную чистотой и состраданием ее души, а не нажитым опытом поколений.
«Полина права! – губы беззвучно смыкаются в ритме слов. - Ей так лучше. Ей теперь легче. У нее не было выбора».
Подобное пугает. Мысли, идущие вразрез с рожденными цивилизацией нормами. Но для Саши это есть искренность и любовь, верность дружбе. Ее честность по отношению к самой себе. Тайный дар – уметь сочувствовать без осуждения.
Девушку укрывает тоска. Она осознает и принимает в этот момент лишь потрясение от внезапной правды.
Необязательно правы чувства. Необязательно права логика. И насколько всё это неважно, когда опору теряет реальный человек, чья боль сильнее разума, а разум не даёт ни одного ответа.
Как познать другого человека – друга, любимого – если мы не можем видеть чужие сны?..