Относительно одного сонета Шекспира

Вячеслав Чистяков
Sonnet 109

O never say that I was false of heart,
Though absence seem'd my flame to qualify:
As easy might I from myself depart
As from my soul, which in thy breast doth lie;
That is my home of love; if I have ranged,
Like him that travels, I return again,
Just to the time, not with the time exchanged,
So that myself bring water for my stain.
Never believe, though in my nature reign'd
All frailties that besiege all kinds of blood,
That it could so preposterously be stain'd
To leave for nothing all thy sum of good:
For nothing this wide universe I call,
Save thou, my rose: in it thou art my all.

    В моём представлении, сонет Шекспира под номером 109 посвящен теме постоянства и единственности любви, но не в обыденном понимании - не в смысле верности. Человек, познавший любовь, не может не быть «помечен» ею на всю жизнь: уникальный опыт сохраняется, как некий ориентир чувственности, связанной с бывшим объектом пылкой любви. Этот ориентир не меняется с течением времени, поскольку других событий такого рода, равных по влиянию на психическое состояние молодого человека, произойти уже не может из-за приобретаемого жизненного опыта, в процессе которого теряется новизна восприятия. Так или иначе, памятью поддерживается связь с бывшим предметом любви, который в настоящее время по факту может не быть таковым. Собственно об этом и говорится в сонете.
    Речь не идёт о реальном возвращении к предмету любви, как многие считают, а лишь о том, что настоящая любовь, сохраняясь в памяти, не может не служить критерием последующих впечатлений. В сонете содержится ответ на упрёк в неискренности – любовь остаётся, но только сохранённым чувством, а не конкретным желанием быть вместе и любить друг друга (в тексте – роза, как образ этого чувства).
 
По тексту:
 
Впечатление, что я был неискренен, создаётся из ложной предпосылки: раз я не появляюсь, то значит, моя пылкость была наигранной (при этом absence может относиться и к самой пылкости, реально отсутствующей в настоящее время). Теперь я легко могу, позабыв, как изменился, мысленно обратиться в «свой дом любви» -  к прежнему переживанию влюбленности, как путник, спешащий к родному очагу, чувствуя себя таким, как раньше – но не пытаясь реально угнаться за временем, то есть не поступая как прежде, и не забывая, что живу в другом состоянии. Несмотря на то, что, как у всех, со временем во мне многое изменилось, поскольку пережитое "оседает в крови", "пятнает душу", имевшее место чувство осталось приятным воспоминанием и, больше того, - стало путеводной звездой. Кроме тебя, моя роза, в образе которой ты для меня – всё (то есть «роза» - это только отчасти обращение, а больше - образное воспоминание, которое не отражает реальной прелести личности в данный момент, но остаётся символом любви).
For nothing this wide universe I call,
Save thou, my rose: in it thou art my all:
Во всей вселенной нет ничего, что меня прельщает, кроме тебя, моя роза: к ней (то есть к этой «розе»)  стремится душа. «Друг парадоксов» Шекспир фактически говорит: «любовь моя светла», потому что навсегда осталась жить в моей душе такой, как была прежде.   
   
Перевёл следующим образом:

Не говори, что сердцем неправдив:
Хотя огонь любви моей сокрыт,
Мог быть бы пылок и красноречив -
Моя душа тебе принадлежит.
Как путешествующий - в дом родной,
Я вновь и вновь к тебе держу свой путь, -
Неизменённый временем, судьбой, -
Чтоб к чистому источнику прильнуть.
Не сомневайся: знания мои,               
Всё то, что довелось мне пережить,   
Ожесточить так сердце не смогли,
Чтобы пришлось любовь к тебе забыть.
Во всей вселенной лишь тебя люблю,   
Твой образ составляет жизнь мою.