Как же всё-таки красива и загадочна Горная Шория! Особенно это заметно осенью, когда природа, устав от буйства зелени, надевает свой, сияющий всей палитрой цветов, сказочный наряд. Реки тоже прихорашиваются, украшая словно модницы, своё ледяное, бирюзовое платье разноцветными листьями, которые плавно скользя по её спокойной глади, кружатся, будто в медленном вальсе.
Витька полулежал на носу лодки и рассматривал проплывающие мимо берега с каким-то упоительным чувством восторга. Для него, это время года было самым любимым. За свои долгие годы блужданий по тайге, он так и не смог привыкнуть к её изменчивой красоте. Всякий раз, уходя на охоту или рыбалку, а то и просто побродить по окрестностям, он присаживался где-нибудь на берегу ручейка или речки, и приветствовал лес, как кого-то живого:
- Ну, здравствуй, брат, как ты тут без меня, не соскучился, нет? А я вот по тебе заскучал, проведать пришёл, поброжу немного, пообщаемся.
И лес, словно в ответ ему, шумел листвой, одаривал запахами своего зелёного дома.
Вдалеке показалась небольшая заброшенная шорская деревушка. Николай, сидевший за мотором, сквозь шум прокричал Витьке:
- Ну что, может, к Афоньке заскочим?
- Давай – закивал ему в ответ Витька – давно у него не были!
Вскоре лодка, прошуршав днищем по гравию, ткнулась в пологий берег, от которого поднималась вверх заросшая тропинка к нескольким покосившимся от старости, избушкам.
- Что-то никто нас не встречает – огляделся Николай – неужто все перемёрли?
- Да не должны – отозвался Витька – Афонька-то, лет на десять старше меня, ему ещё и семидесяти нет, наверное, в тайгу ушёл.
Они поднялись по тропке до крайней избушки справа.
- Смотри, хозяин дома должен быть, дверь-то не подпёрта – заметил Николай.
Пройдя через небольшие сени, заглянули в избу. На старинной кровати, укрывшись лоскутным одеялом, лежал старик. Он сделал попытку подняться, потом махнул рукой:
- Эйзен, здравствуй, прихворнул я немного, радикулит, однако. Потом расскажу.
Витька помог старику подняться, устроив его полулёжа. Николай пошёл растопить печь – в доме пахло сыростью. Видать хозяин давно не вставал и не протапливал.
- Сейчас Афанасий, мы тебя лечить будем – попытался приободрить старика, Витька – у меня лекарство для такого случая в рюкзаке припасено.
Он сбегал к лодке и принёс какой-то свёрток и бутылку водки. К этому времени Николай растопил печь, и дом наполнился весёлым потрескиванием горящих поленьев. От печки поползло, растекаясь по всем углам, живое тепло. Вскипятили чай, заварив припасёнными Афонькой травами и чагой. Вдвоём, раздели и уложили старика на живот и Витька намазал ему спину принесённой мазью:
- Ну вот, старый, скоро станешь здоров, как бык!
Потом потихоньку усадили хозяина за стол, уже наспех накрытый Николаем, налили по маленькой.
- Три дня однако не ел – признался Афонька – встать не мог, думал помру. Хорошо вы приехали, а то бы мне хана была!
После третьей, захмелев и почувствовав себя лучше, он рассказал друзьям, из-за чего сорвал спину:
- За медведем ходил, патроны кончились, мясо тоже. Рогатину вспомнил, как раньше один, с ножом брал хозяина. Мясо носил, шибко спина заболела!
- Так ты его добыл? – Вытаращил на него глаза Витька – это же риск-то какой, с одним ножом и на такого зверюгу!
- Есть немного – согласился шорец – но навык-то, остался. Ведь с рогатиной, я больше трёх десятков мишек добыл.
- Ну, а если бы он тебя поломал? – Не унимался Витька – кто бы тебя здесь лечил, ведь в деревне только ты один и остался!
- Повадки хозяина знать надо, тогда справишься – спокойно отозвался Афанасий - а мясо я посолил и на лабазе повесил вялиться. Сходите, принесите, да и домой возьмите – родных своих угостите. Давно, однако, медвежатины не ели?
- Да, давненько, почитай лет десять – пятнадцать, наверное - наморщил лоб Николай – опасно сейчас медвежатину кушать, больного зверя много.
- Ты, Николка забыл, наверное, что я шорец и всю жизнь охотой промышляю – заерепенился Афанасий – да я больного зверя за версту вижу, и стрелять его никогда не буду. Так что кушайте, не бойтесь.
Заночевать друзья остались у Афоньки. Наутро проснулись от звона посуды и негромкого мурлыканья старика. Он топтался по дому, наводя порядок, и что-то по шорски напевал. Видимо Витькино средство от радикулита здорово ему помогло. Афанасий уже сварганил нехитрый супишко и начал тормошить приятелей:
- Хватит дрыхнуть однако, вставайте суп кушать с медвежатиной и талканом.
Отплывая, друзья оглянулись – Афонька стоял, заслонив от солнца глаза ладонью, а другой слегка помахивал им на прощанье. Они помахали ему в ответ, и лодка скрылась за лесистым поворотом реки.
Возвращались друзья через четыре дня, с хорошим уловом хариуса и тайменя, довольные и счастливые. Причалив лодку в том же месте, поднялись к Афонькиной избушке. К их удивлению дверь была распахнута настежь, по дому валялись разбросанные вещи и посуда. Хозяин видимо решил навсегда покинуть опустевшую деревушку, своё родовое гнездо, где родился и вырос и теперь вот состарился и остался один-одинёшенек среди брошенных изб. Но куда он мог податься, оставалось только догадываться, ведь все близлежащие деревни были брошены шорцами и стояли, разваливаясь, словно памятники шорскому народу, постепенно спившемуся и разбредшемуся по городам и посёлкам в поисках работы и лёгкой городской жизни. Друзья переночевали в осиротевшем доме Афоньки и поутру, с тяжёлым чувством отчалили от теперь уже окончательно брошенной, осиротевшей деревушки. Они так и не узнали, что же стало с Афонькой, этим последним шорским охотником, в таком преклонном возрасте, с рогатиной ходившим на медведя.