ОКОНЧАНИЕ
С момента выписки нашего героя из кардиологического стационара прошло чуть больше года. Иван Петрович жив, здоров, работает по специальности. О сорока днях пребывания в стационаре вспоминает с содроганием.
Поначалу, сразу после «возвращения из ада», в характере несостоявшегося инфарктника появились такие черты, которых раньше никто не отмечал. Изредка пролетавшие в его голове светло-сиреневые мысли делали свое чёрное дело: он стал злой, раздражительный и часто его поступки вызывали вполне законное чувство тревоги у родных. Первым делом он продал цветной телевизор, стоявший в большой комнате, а вместо него купил другой, только чёрно-белый! Конечно, этого понять не мог никто, один лишь обладатель цветных мыслей, сидя перед голубым экраном, приходил в бешенство, ибо сиреневый и лиловый - вот та незначительная часть радуги, которую ещё как-то могли воспроизвести наши телеприемники.
Дома Иван Петрович выбросил синюю и сиреневую косметику, категорически запретив своему «бабью» «мазюкаться» в эти цвета. Всю резиновую обувь он сложил в мешок, отправил в деревню и там забросил в самый дальний угол чердака. Кроме этого строго настрого запретил разжигать костры. И ещё: на даче Иван Петрович вырубил всю сирень, оставив только те кусты, которые цвели белыми цветом!
Больше полугода люди в белых халатах - будь то магазин или парикмахерская, вызывали у него желание схватить лопату, вырыть окоп и занять круговую оборону. А уж при виде машины «скорой помощи» и слове «поликлиника» беднягу каждый раз била кондрашка и он сиреневел лицом! Иван Петрович дал себе страшную клятву никогда, никогда, ни при каких обстоятельствах не общаться с медициной, не обращаться к врачам, даже если умирать придётся в страшных мучениях!
Но, мы предполагаем, а Господь располагает... Впрочем, лучше опять, по порядку.
Месяца через три после выписки Ивану Петровичу неожиданно позвонил Анальгин. Это так обрадовало, что у бывшего пациента двести восемьдесят седьмой палаты захватило дух! Старик рассказал, что со здоровьем у него дела стали совсем «швах», что за это время он уже шесть раз лежал в разных больницах и «толку никакого нет и просвета не видать...»
Иван Петрович пригласил Кузьмича к себе в гости.
...Бывшие узники стационара встретились как родные братья после долгой разлуки. Приняли по маленькой, закусили, разговорились, вспомнили Афанасия, помянули профессора. Между делом дочери Ивана Петровича сказали о нелюбви отца к сиреневому цвету.
- Так они и тебе, выходит, ... [1] запузырили? - весело воскликнул Анальгин и продолжил: - Я тоже как-то к ним в лапы попал, к этому, сопливому... С кризом, как сейчас помню. Дня через два просыпаюсь - батюшки! Все мозги сиреневые...
___________________
[1] В этом месте Анальгин упомянул препарат, название которого автор, исходя из соображений гуманности, уточнять бы не хотел.
- Ну? И что!? - с тревогой и надеждой одновременно спросил Иван Петрович.
- А ничего! Я так с недельку промучился, а потом взял да и прополоскал их пару раз «Розовой водой»! И ничего, полиняли... Стали как новые!
...Засиделись допоздна. Провожали Анальгина все вместе. Жена дала старику несколько банок - варенье, солёные огурцы, маринованные грибы.
Около месяца на телефонные звонки скрипучий женский голос отвечал Ивану Петровичу, что Николая Кузьмича нет дома. Но вот, наконец, старик объявился и снова был приглашён. С тех пор он стал частым гостем у Ивана Петровича.
Едва Анальгин приходил, как кошка прыгала ему на колени и сворачивалась в клубок, млея и мурлыкая при этом. И это говорило о многом - уж кто-кто, а кошки-то в людях ошибаются редко!
Гоша, которого (точнее которую) раньше с большим трудом можно было уговорить произнести вслух всего два слова: «Гош-ша» или «Кар-р-тошка», теперь по собственной инициативе значительно расширил(а) свой словарный горизонт и целыми днями во всю горланил(а):
- Куз-з-змич-ч! Хар-рош-ший! Куз-з-змич-ч!! Хар-рош-ший!!!
Вечером, за чаем, под транслируемую с выключенным звуком программу «Время», старик рассказывал и о вчерашнем, полным трагизма дне: о себе, своей нелёгкой жизни, о наболевшем, о пережитом; и о теперешнем расцвете - двенадцатиметровом рае в коммунальной квартире, отдельном столике на кухне, о вполне удовлетворительном, и даже можно сказать, совершенно безбедном существовании на шестьдесят два пенсионных рубля. Дочки Ивана Петровича охотно говорили со стариком на английском, понимая и Кузьмича, и, что казалось абсолютно невероятным, друг друга, чем приводили родителей в совершеннейший восторг!
И сколько бы продолжалась эта идиллия, неизвестно, если б в один спокойный осенний вечер Ивану Петровичу не позвонили из больницы! Молоденький, напористый голосок быстро прощебетал, что Николай Кузьмич при смерти и очень просит вас всех прийти с ним проститься.
- Только быстрее, а то будет поздно!
Иван Петрович хотел спросить, что случилось, но трубка ответила адресом больницы, номером корпуса, этажа, палаты и нервно замяукала.
В десятом часу Иван Петрович примчался в кабинет дежурного хирурга. Молодой, здоровый, весь поросший шерстью детина в коротеньком халате и крохотной, сидящей на макушке, почему-то зелёной шапочке, рассказал Ивану Петровичу, что случилось. Дело, действительно, принимало серьёзный оборот.
Началось всё с того, что старик в очередной раз лёг в больницу, в терапию. Как обычно лежал, собирал таблетки и спокойно прозябал, доживая свой век. Но совершенно неожиданно, что-то случилось с его трубкой - то ли засорилась, то ли ещё чего, но сначала у Анальгина поднялась температура аж до сорока, а потом низом пошла алая кровь! На следующий день его перевели в урологию, малость помучили и стали готовить к операции. Хирургическое вмешательство прошло на редкость удачно, врачам удалось остановить кровотечение, убрать трубку и даже восстановить обычный, нормальный пассаж, то есть отток мочи. Однако в послеоперационном периоде как из рога изобилия на Кузьмича посыпались самые грозные осложнения. То ли из-за большой кровопотери, то ли из-за возраста, а возможно в результате долгой операции и чрезмерных усилий анестезиолога, Анальгин после наркоза никак не желал просыпаться и самостоятельно дышать, и его целые сутки пришлось держать на аппарате искусственной вентиляции легких. На третий день присоединилась двусторонняя пневмония, на одиннадцатый - нагноение операционной раны... Несколько раз старик терял артериальное давление и висел на волоске!
...Когда Иван Петрович, в коротком, не по росту халате, в сопровождении дежурной медсестры вошёл в пахнущую каким-то резким снадобьем палату, Анальгина там он не нашёл...
* * *