Я раздвигаю руками густые ветви деревьев, и моему взору предстаёт старое, давным-давно заброшенное здание. Прекрасное место! А прекрасно оно тем, что находится в нескольких десятках километров от ближайшего населённого пункта, что даёт возможность спокойно завершить здесь своё существование. Немного полюбовавшись последним в моей жизни закатом на фоне двухэтажного деревянного дома и густого леса, я ступаю на заросшую, еле проглядную тропу, ведущую ко входу в жилище. Трава в перемешку с красочными цветами умело скрывают её от ока людского. Я останавливаюсь недалеко от порога дома и срываю несколько ромашек на пару с колокольчиками, после чего вкладываю их в свой альбом, где они останутся до конца моих дней. Сама не знаю, зачем я это делаю. Моим действиям нет объяснения.
На пороге дома меня встречает развалившееся и прогнившее кресло-качалка, на обломках которого уютно устроился лесной кот; рядом стоят несколько пластмассовых горшков, наполненных до отказа землёй. Не теряя времени, я вхожу в дверной проём с повисшей на петлях дверью.
Хех, забавно, что даже в таком пустующем годами месте, на порядок чище, чем в моей собственной квартире, видимо, кто-то всё же следил за домом даже после его опустения.
Первым помещением на моём пути к месту для установки петли стал коридор, полностью уставленный платяными шкафами, внутри которых висел целый гардероб дурнопахнущей одежды и не менее вонючих пар обуви.
Пройдя дальше, я попадаю в гостиную, посреди которой, прямо на прогнивших досках, стоит огромный, пропитанный дождевой водой диван, создаётся ощущение, что в любую секунду он провалится, стоит только до него дотронуться; прямо напротив него стоит старинный ЭЛТ телевизор «Чайка», экран которого лежит рядом, отдельно от корпуса; сквозь заколоченные окна пробивается тусклый свет, благодаря которому видны хлопья пыли, парящие в воздухе; рядом же со входом в комнату стоит ржавая вешалка, предназначенная для головных уборов.
Если взглянуть в помещение, вход в которое расположен слева от спинки дивана, можно обнаружить кухню, так же как и коридор, увешанную навесными шкафами; прямо в центре комнаты стоит стол с почерневшей от старости скатертью; на полу валяются разбитая фаянсовая посуда и переломанные у оснований столовые приборы, видно вандалы постарались; мебель разделила участь кресла-качалки с порога дома, не позавидуешь ей.
Прямо под лестницей, ведущей на второй этаж, находится ванная комната, соединённая в одно целое с уборной. У противоположной стены находится стальная ванна покрытая ржавчиной, рядом с ней можно увидеть потерпевший крушение умывальник из которого некогда безостановочно сочилась вода, затопившая половину помещения; от керамического белого коня и вовсе остались одни обломки под которыми валяется шкаф с медикаментами, утратившими свою ценность.
Пока я теряла время на рассмотр местных достопримечательностей, солнце скрылось за горизонт, что не есть хорошо, так как во тьме поиски хорошего места для повешения усложняются. Не теряя ни секунды я начинаю подыматься по скрипящим ступеням, некоторые даже проваливаются под моей поступью, заставляя прилагать усилия, чтобы выбраться из противной, кишащей крысами и тараканами ловушки.
На верху мне открывается детская комната с разбросанными тут и там мягкими игрушками и куклами, которые неизвестным образом лишились своих конечностей и важных органов, служащих для ориентирования в пространстве; у противоположной от входа стены виднеется шведская стенка, доски которой изрядно прогнили и еле держатся; в углу стоит маленькая деревянная колыбелька, которую покачивает ветер, пришедший из окна, а над самой колыбелькой подвешено несколько игрушек, предназначенных для увеселения ребёнка; неподалёку возвышается двухъярусная кровать, второй этаж которой мягко приземлился на первый. И, конечно же, желанная мною вещь — крепкая стальная люстра, концы которой изящно заворачиваются, создавая узоры. Именно её-то я искала!
Проверенная временем вещь, способная выдержать около сотни килограмм, что никак не тягается с моими жалкими 40. Поразмыслив ещё немного, я закидываю на неё заготовленную заранее петлю и, встав на непрочную кроватку, которая, к удивлению, выдержала меня, крепко-накрепко завязываю верёвку. Не слезая оттуда, достаю смоченное в затопленной ванной мыло из рюкзака и неуверенно натираю им верёвку, дабы ускорить и сделать безвозвратным процесс моего самоубийства. Мыло выполняет роль смазки, верёвка лучше скользит и петля затягивается быстрее и плотнее. То же самое проворачиваю и с поверхностью, на которой стою.
И вот! Настал момент истины! В голове мельком проскакивают детские воспоминания, друзья, школа — жизнь проносится перед глазами. Я делаю шаг, и…