Таиска

   
     - Таииискааа!
     Мамин голос звучал невдалеке и повторялся эхом, сначала полным звуком, потом только длинными протяжными ииии-ааааа… Солнце палило откуда-то сверху  и ещё со всех сторон, глаза болели от разрывающего голову яркого света. Она попыталась зажмурить глаза покрепче, но от этого становилось ещё больнее, и в глазах и где-то в животе.
     - Таиискаа!
     Она хотела потрогать живот и понять, где, в каком месте эта боль, погладить ее и успокоить. Это оказалось невозможно: руки держало что-то крепкое и неумолимое. Боль растекалась по животу, уходила вниз, к ногам. А ноги стали так тяжелы, что было понятно: она ими не управляет, они отделились и больше уже не станут слушаться ее команд. Голова расплавлялась от жара и боли, и спасения не было нигде.
     - Мама, мамочка! Мама, мамочка…
     Едва поворачивающийся во рту язык с трудом выговаривал незнакомое ей ранее слово, которым она никогда не называла свою маму. «Мамочка» - это слово пришло сегодня к ней, когда все внутри и снаружи покрывалось расплывающимся красно-чёрным огнем, и не было спасения и помощи. Это новое слово было спасительным и прохладным, и мамино лицо склонялось с нежностью и болью над ее раскаленным телом. Мягкие руки опускались осторожно на голову и водили по седым тоненьким волосам - и отводили жар и мрак. Как странно двигались ее губы и, как в детстве, шептали:
     - Шшшш, все-все-все, ты моя, никому не отдам. И немного погодя, продолжая гладить, прямо в ушко:
     - Ты молодец, обошла меня,хорошо... мне-то 89, а ты вишь как, постарше  будешь... Не спеши, Таиска...
     И батеня сидел на Серой, подбоченившись и глядя сверху вниз на младшенькую свою. Ничего не сказал, но подмигнул глазом, махнул рукой - и Серая цок-цок-цок…
     - Что вы? Что я вам сделала? - выдавила, шевеля огромным, чужим языком.
Увидела заботливые беспокойные лица. Подумалось: не защитили. Нет. - Назад, туда, где мама, батеня, Дуня, Варя, Фрося…
     - Мама,  Мамочкааа...
     Тихо. Темно. Хорошо. Ничего нет. Нет тела, головы, живота, чужих лиц. Только прохладные руки мамы.- Нет, это не мама. - Дети?
     Чужой голос, непонятные слова. Потом знакомые голоса, любимые, наперебой, улыбаются, гладят по голове. - Где я теперь?

     Ну вот, опять эта боль. Что они говорят, зачем? Просят проглотить что-то кислое, ффууу. Знаю, это пюре их, яблочное.   
     Молоденькая девочка протягивает опять эту белую ложечку с тем же кислым зелёным - нет!
     - Дайте чаю, - шепчет, и, собравшись с силами, - и хлеба!