/Философская притча/
Вышел, как-то поутру красный молодец Емеля на крыльцо, и как вышел Ваня на крыльцо, почесать своё яйцо, огляделся, потянулся, зевнул широко так, во весь свой рот и задумался: «Ну, чтобы мне такого сегодня сделать, чего не делал я вчера?»
Постоял, почесал голы ноги о морозную корку инея, сковавшую доски того крыльца, на котором он стоял, и обратил свой сонный взор к небу, на котором в тот момент, кроме пролетающих белых, словно пушистый снег, облаков и жёлтого, как апельсиновая корка, солнца, ничего и не было.
Но читал Емеля в умных книжках, что есть там тот, кто и придумал и само небо, и белоснежные облака, назначением которых иногда было, синеть и темнеть, и надуваться, а потом разливаться чёрным проливным дождём, наполняя водяной прохладной влагой реки и озёра. Как и в тех же книжках, что бабушка читала ещё раньше своему внуку, маленькому Емелюшке на ночь, рассказывалось о том, как водрузил тот «придумщик небесный» своей рукой рядом с облаками и круглый диск, тот самый, будто апельсиновая корка, и назвал его солнцем, а потом рассеял по тому же небесному пространству яркие звёзды, заставив их, как и людей, иногда умирать, а порою, рождаться, находясь под присмотром блеклого сияния Луны, что была сестрой Солнцу, но только в ночное время суток. А днём, правда, порою и ночью, тот самый создатель планет и жизни на этих планетах, запускал между звёздами и розовыми облаками, ветра и бури, что проносились, словно кони, запряжённые в греческую колесницу, сталкивая между собой эти дождевые облака, и превращая их при этом, в тучи серо-дымчатого цвета, отчего внизу, на земле, где стоял на крыльце своего дома сейчас Емеля, становилось страшно, потому что в любой момент мог разразиться ураган, означающий, что один из тех, кто сотворил этот погодный коллапс, сильно сердится, почти негодует, и потому на небе, там, высоко над облаками, выше Луны и Солнца, появлялось что-то такое невидимое, но ощутимое внизу, на земле, называемое людьми - знамением, и которое очень часто указывало им правильный путь в их жизни.
Во всяком случае, так говорилось в тех книжках, которые читал не только Емеля, и его бабушка, но и все остальные жители планеты, созданной тем «небесным придумщиком», про которого тоже было написано в тех книжицах, и ещё про то, как такой вот знак или, знамение, в своё время, а это время осталось глубоко в прошлом и на страницах учебников, в летописях и в житие святых, увидел древне-русский полководец Александр Невский на разверзшихся небесах, что-то знаковое, одному ему ведомое, потом указал на него своему войску, чтобы и оно смогло уверовать в будущую победу, что и помогло ему выиграть, то ли сражение на Чудском озере, то ли, ещё какое, во всяком случае, знамение, ни знамение, а бой был выигран.
Вот, потому и Емеля сейчас, выйдя ранним утром на крыльцо и посмотрев высоко в небо, тоже стал искать там знак свыше, всё помня прочитанное в раннем детстве, и так и засевшее глубоко у него в голове, тем осиновым колом, которым принято убивать вурдалаков, а тут, было изничтожено кое-что другое, и потому-то он всё сонно бормотал про себя, еле шевеля не проснувшимися до конца губами, желая, чтобы его услышали там, наверху, где ярко полыхало оранжевое солнце, напоминающее корку жёлтого апельсина.
А бормотал он вот что:
«Что там он мне приготовил, какой значок?»
Имея в виду, «небесного придумщика», всё спрашивал себя Емеля и каждый раз об одном и том же, будто, каждый день, что зимой, что летом, на дворе был новый год, и там же во дворе, под каким-нибудь деревом, он обязан был найти подарок, как в своём незабываемом детстве, когда бабушка положила ему под украшенную разноцветными шариками и стеклянными звёздочками ёлку, ту книжицу, из которой он и черпал информацию о житие земном, а больше, о небесном. И потому, то, что на него следом снизошло, не было чем-то из разряда необычного. Всё было как всегда, когда:
- А-ааа! – громко аж, крякнул на радостях красный молодец. - Осенило!
И он так обрадовался пришедшей ему в голову светлой идее, что даже громко хлопнул себя ладонью по темени, но, и тут же не замедлил продолжить начатую мысль:
- Фу, ты, чуть не забыл, знамение же, прям, как тот значок, что звезда во лбу горит красным пламенем, белой звёздочкой во лбу моей рогатой племенной тёлочки Манечки…
Емеля даже спустился с крыльца, и сделал пару шагов в сторону того дерева, которое, как ему казалось, украшало середину двора, и подойдя к нему поближе, молодой человек задался уже следующим вопросом.
- Ну, так, чего же мне больше всего хочется? - спрашивал себя Емеля, и искоса поглядывал не под пушистые ветки новогодней ёлки, а вверх, где ярко светило солнце и слепило Емеле, как в детстве, глаза, делая его почти совсем не зрячим.
- Неее, вчера, не хочу, оно уже закончилось, что тот вчерашний день, а вот, что, сегодня? Чего мне хочется сегодня? - всё продолжал вспоминать Емеля.
И тут его снова осенило. И в этот момент произошедшего с ним ещё одного прозрения, даже яркий оранжевый диск на голубом небесном своде, как-то пошевелился, накренился, и будто в знак одобрения идее, пришедшей Емеле в голову, зацепился длинными лучами за его нагревшееся до температуры кипения воды темя.
- Знаю! Хочу порубить всю соседскую деревню, девок, там, мальцев... А, что б их больше не было на этой земле и за деревенской околицей тоже.
И он снова, уже открыто, а не искоса, с надеждой во взгляде,сосредоточившейся в его наивных детских глазах, высоко запрокинул голову, и по обычаю, посмотрел на небо, ища на нём, среди облаков и солнца затерявшееся знамение, означающее одобрение своему желанию - порубить. Помогло же оно, это чуткое, невидимое нечто, или что-то, и не раз, и не только Александру Невскому, и не только выиграть битву, вот и ему, Емеле, тоже должно сейчас помочь.
Но, почему-то, не увидев там абсолютно ничего, кроме синевы небесной и желтизны, той, что апельсиновая корка, расплескавшейся солнечными лучами по всему воздушному пространству и теплом ударившейся о землю, потрескавшуюся от нехватки дождей и кучевых облаков, не заметив ничего, кроме летающих туда и обратно стрижей и ласточек, задевающих своими крыльями кончики перистых облаков, молодцу показалось, что он попросту не доспал, потому что, то, чего он жаждал увидеть, того просто не оказалось в положенном месте. Там привычно расположились только небесные светила – Солнце, да Луна, ждущая своего часа, наступления вечернего времени суток.
От чего расстроенный молодец, уже не обращаясь уже ни к кому, и даже ни к небесам, придуманным создателем, а только к самому себе, утверждающе, боясь ошибиться, произнёс:
- Что-то, я, кажись, не выспался сегодня… Вон, и дерева посреди двора нет, а должно быть...
И после того, как он протянул эту фразу,не доведя её до логического завершения, он снова озадаченно почесал в затылке.
- Вон, и руку сунул я, ну, нет в помине там, яйца, а тот, что назван был кем-то, богом - есть. Потому, и знамение есть, а куда ж ему деваться-то?
Всё продолжал убеждать сам себя Емеля, в надежде, что те силы, что тоже названы были людьми, «свыше», услышат его. И потому он, почти не останавливаясь, продолжил свой монолог-размышления на тему происходящего в жизни с момента её появления на планете земля:
- Висит себе там каждый день, то в виде луны, то в виде солнца, но всё равно, знамение же. А, раз знамение есть и никуда всё ж таки, не делось, коли лень мне сегодня, не выспался я, пойду-ка я и дам, хоть в морду соседскому мужику, да, хоть кому-нибудь, да, какая разница, кому, знак же свыше, значит, надо оправдать, не пропадать же Луне или Солнцу.
А то, чего это я, вышел нынче, поутру из дому, почесал в затылке, и поскрёб ногами о морозное, покрытое синим инеем крыльцо, и знамение, как всегда, увидел, а ничего не сделал, не убил и не украл, и щёку привычно не подставил для удара врагу, а так, хоть морду, кому набью, ну, мне так, просто хочется. Глядишь, и полегчает, хоть и не доспал я сегодня.
***
«Мои желания, мои знамения...» - всё напевал себе под нос Емеля, продвигаясь к покосившейся от времён, соседской изгороди с кривой калиткой, пристроившейся, в ней где-то сбоку, и понимая, при этом, что на самом деле, больше всего на свете и не только сегодня, у него чешутся кулаки, к которым каждый раз и прилагается знак свыше, означающий его внутреннее, емелино «Я», и голос, говорящий за него, и только на ему понятном языке, называемый людьми - совестью, чтобы потом, сказав, «Знамение!», можно было бы приглушить попытки собственного внутреннего голоса, сказать, как был не прав, отметелив, ни в чём не виноватого перед тобой соседа, за просто так, или наоборот, услышать, как верно поступил, посмотрев наверх, и тоже, увидев там же, знамение, выиграл битву на Чудском озере, забыв, что, если бы не войско и не воины храбрые, если бы ни сам, что дружен с головой, никакие знаки четырёх, высветившиеся, где-то среди ночного неба со звёздами и облаков с каплями будущего дождя, не помогли бы тебе стать героем или наоборот негодяем и преступником, преступив законы совести, наступив, при этом, на горло собственному «Я», и зачем-то, назвав его знаком свыше.
12/06/2018 г.
Марина Леванте