§1. Презумпция правоты в праве сильного
Когда гордыня прёт со своей агрессией, она полностью уверена в своей правоте, только последовательность оснований у неё вывернута наоборот. Суть различия с адекватным подходом к делу заключается в следующем.
Допустим, в обществе, живущему по принципам согласия, кто-то может подойти к другим и сказать: «Давайте сотрудничать: я вам делаю одно, а вы взамен даёте другое». Но тут, допустим, выясняется, что у них уже есть тот, кто им всё это делает, и они уже отдают ему взамен всё то, что могут дать, и всё это тому человеку нужно так же, как и этому. Ему отвечают: «Нам жаль, но мы не можем тебя поддержать это в ущерб другому...». Тогда он может сказать: «Есть такое предложение: тот, кто вам сейчас делает это, будет делать гораздо меньше, а получать за это не настолько меньше, чтобы это стало невыгодно. А я, со своей стороны, буду делать вам всё то, что вам недостаёт, а вы мне будете отдавать то, что останется. Для меня даже такой расклад будет всё равно лучше, чем ничего, и все останутся в выгоде». И если возражений ни у кого не найдётся, это будет примером того, когда критерием правоты является общее согласие.
В обществе, живущем по принципам насилия, такого критерия быть не может. Там все вопросы решаются по-другому. Приходит вымогатель и требует у своей жертвы: «Плати мне дань!». Жертва его, с его точки зрения, находится на более низшей ступени развития, потому, что не может за себя постоять, Соответственно, её мнение его и не интересует, так же как охотника не озадачивает вопрос правоты застреливаемой им добычи (её шкурка ему нужнее, чем ей её жизнь – так он может видеть дело). И свою жертву вымогатель может и за равноправное с ним существо не держать – она для него просто овца, которую надо стричь. Но тут приходит тот, кто тоже хочет стричь с той же овцы ту же шерсть, только для себя, и с его интересами за так просто не посчитаться не получится. Возникает конфликт, начинающийся с вопроса типа: «А чем ты лучше меня?», и всплывает проблема отсутствия критериев, по которым можно объективно установить, кто же действительно лучше. Получается субъективное мнение одного против субъективного мнения другого, оба из которых апеллируют к уверенности каждого, что он прав, и ни к чему более.
В рамках правил насилия способ решения сводится к принципу «кто сильнее, тот и прав», и тот, кто побеждается, и считается более достойным. Но чтобы победить, полезно посильнее разозлиться, а для этого важен безлимитный кредит веры в свою правоту. Получается, что для того, чтобы оказаться правым, нужно быть уверенным в правоте, а, чтобы верить, нужно исключать какое-либо иные варианты из рассмотрения вообще. Но тогда приходится игнорировать вопрос «А что, если ты не прав, но благодаря только уверенности в обратном добьёшься того, на что не имеешь права?». Поэтому направление «А что, если я не прав?» агрессор не хочет задавать, и его жизненная логика старается его для себя вообще просто изжить, отбрасывая, как ненужное и неправильное. И в его кругозоре для таких вопросов места просто нет, как нет в вере в сотворение Земли за шесть дней места для эволюционной теории Дарвина. Поэтому агрессор сразу начинает с пункта, что он имеет право верить.
По логике агрессора, на уверенность в своей правоте он изначально имеет святое право, как обвиняемый в суде имеет право настаивать на своей невиновности, пока не будет доказано обратное. И, соответственно, на всё то, что следует из этой уверенности, он тоже имеет право, если это тоже оказывается частью доказательства. На языке агрессоров это называется «Я прав, потому, что я знаю, что я прав, и мне виднее!». Слушать он тоже считает себя обязанным не всё, потому, что кое-что может поколебать его веру, а её защита является частью его святого права. Вот в этом моменте понимание первичного и вторичного в праве у агрессора выворачиваются наоборот.
Вывернутая наоборот последовательность построений в жизненной логике, как вывернутая наизнанку одежда – у неё может быть та же самая общая форма, и даже швы проходить в тех же местах, но вид другой и условия эксплуатации другие: во внутренние карманы залезать становится удобнее, а во внешние наоборот. Аналогичным образом работает и вывернутая наизнанку презумпция правоты в праве сильного: результат будет, но другой – кому-то более удобный, а кому-то наоборот.
Когда агрессор вторгается со своими принципами на территорию интересов тех, кто живёт по принципам правды и согласия, то он может знать о том, как устроены их представления о правоте, а может и не знать. Если он будет знать, то он может их не признавать: «Да, я знаю, что у вас есть метод определения правоты, который я не использую, но мне он не нужен, потому, что с ним я не смогу получить то, что мне нужно. А то, что мне нужно, я имею право требовать, потому, что я уверен, что нахожусь на более высокой стадии эволюции, и мне нужнее. А если у вас по поводу последнего иное мнение, то для меня оно ничего не значит, пока вы не приведёте основной для меня аргумент – силу».
Если же агрессор не будет знать, как они устроены чужие правила решения вопросов, то ему может просто и не прийти в голову, что могут быть какие-то вообще иные критерии правоты, чем его традиционные. И тогда он может просто искренне не понять, что вообще имеется ввиду. В любом случае встреча с таким контингентом чревата ситуацией, когда состав всей их неправоты может быть описан так, что на поставленные вопросы им нечего будет ответить, но при этом это для них ничего не будет значить. И если ситуация будет такая, где нельзя будет применить силу ни с той, ни с другой стороны, и все вопросы придётся сводить к дебатам, то это чревато ситуаций, когда агрессор не сможет ответить за свои утверждения, но уйдёт со словами «Всё то, что вы мне предъявляете – это ничего не значит!».
§2. Мораль силового решения вопроса
Когда ущербная гордость ищет подтверждения своему «Мне важнее, потому, что я сам важнее», она находит следующую логику: если её носитель готов приложить силы для реализации своих намерений, то это доказывает то, что ему это важно. И чем больше сил он готов приложить, тем сильнее получается доказательство. И если он готов драться за свою позицию, то в качестве оного выступает сама сила его ударов.
Чем сильнее агрессор наносит удар, тем весомее, по его логике, получается подтверждение его правоты. Из чего следует, что чем слабее он получает удары в ответ, тем сильнее его возмущает, что такой противник посмел сопротивляться. И если в силу непредвиденного стечения обстоятельств победа всё же останется за последним, для нападающего это будет обидной несправедливостью. Если же ответные удары окажутся сильнее его собственных, для него получится, что ему, вроде как, и поделом, а стало быть, претензии должны начинаться с себя, что недооценил «правоту» противника.
Т.о., из логики гордыни получается, что слова понимать её носитель не предрасположен. Ему понятнее язык силы, на которой ему будет объяснено, к кому он имеет, а к кому не имеет права лезть со своей ущербной политикой. И в рамках такой логики он не хочет услышать объяснения, понять их, и остановиться. Или получить пощёчину, и остановиться после этого. Он хочет получить такой удар такой в зубы, после которого он будет видеть небо над головой и вспоминать, что было перед этим. Другой язык понимать его жизненная логика не предрасполагает.
§3. Асимметрия уважения в праве сильного
Когда право сильного придумывает себе оправдание «Я важнее, потому, что я сильнее», то получается, что ему приходится так же оправдывать и других, которые ничем не слабее. И тогда у него получается, что если кто-то может дать ему отпор, то интересы таких надо вроде как тоже уважать, как свои собственные. И если кто-либо из таких по независящим от него обстоятельствам будет лишён возможности использовать свою силу (например, заболеет), то получается, что это, вроде как, не то же самое, что вечно слабый, который никогда сильным и не был. И тогда получается, что первых тоже, вроде как, надо уважать и отличать от вторых, которые с ними ничего общего не имеют.
Подобные соображения действующий по праву сильного часто заносит в понятие «чести», а честь обязательно прописывает в директорию «Я прав!», которая ему так нужна, чтобы двигаться по жизни со своими принципами. И в рамках своей философии такой начинает нападать только на тех, на кого «можно» в соответствии с соображениями «чести», и обходить стороной с почтительным пониманием тех, кого «нельзя». И всё было бы гладко, если бы не проблема несостыковок в этой чести, которые ему видеть ну почему-то очень не хочется.
Допустим, носителю «чести» встречается равный по силе, но с другой философией, направленной на защиту слабых, и в рамках своей морали тот ни на кого не нападает потому, что считает это неправильным, а когда обижают слабого, встаёт на его защиту. Потенциальный диспут между двумя приверженцами разных принципов выглядел бы примерно так. Защитник слабых спросил бы: «Если ты считаешь правым брать своё силой, то чего же не нападаешь на моих подзащитных? Нет у тебя правоты слабых брать, значит, да?» – «Дело не в них, просто я уважаю тебя!» – «А я тебя нет: я же держу под защитой тех, кто тебе нужен – это идёт против твоих интересов. Если я не уважаю их, значит, я не уважаю тебя тебя. Получается, ты уважаешь того, кто тебя не уважает – нельзя так себя не уважать!» – «Но ты-то тоже не лезешь ко мне. И не пытаешься защитить всех, кого защитить тебе не по силам. И не пытаешься не потому, что не считаешь это правым, а потому, что просто не можешь. Нет у тебя правоты их защищать тогда тоже?» – «Правота есть; силы не хватает – это разные вещи. Но я, по крайней мере, не говорю, что я тебя уважаю» – «Ты уважаешь мою силу – для меня это равнозначно» – «А для меня нет: если ты её лишишься хоть на время, я сразу этим воспользуюсь, чего не сделаю в отношении тех, кого уважаю по-настоящему!» – «Ну тогда я тоже тебя не уважаю, и, если ты окажешься в аналогичном положении, я этим тоже воспользуюсь!» – «Ну тогда ты никого не уважаешь. Потому, что если ко мне не лезешь по тем же причинам, что и к другим, а меня не уважаешь, то значит, твоё уважение к остальным – такой же самообман. А если они мыслят аналогично, то, значит, не уважают и тебя. И тогда ты, выбрав свой путь, сам же и предопределил этим, что ты не достоин настоящего уважения» – «А я не буду не уважать тех, кто встал на такой же путь; только на таких, как ты!» – «А уверен ли ты, что они так же будут?» – «А у нас есть предпосылки об этом договориться и блюсти такой кодекс!» – «И как же вы будете определять, кто из вас по уважительной причине бессилен, а кто нет, если вы не знаете никаких других критериев, кроме предъявляемой на месте силы?» – «А мы будем вести реестр, и там всё зафиксируем, кто есть кто, и кому что полагается!» – «Да какой реестр ты будешь вести, если у тебя свои понятия права по своему уровню, а у более сильного будут по-своему, и на твои понятия он так же чихать хотел, как и ты на понятия более слабых?» – «Тогда мы учредим иерархию…» – «Тогда ты в своей среде будешь уважаем лишь в пределах своего уровня, а я в своей – в абсолюте» – «А мы нагнём твою иерархию своей иерархией, и этим положением этот момент будет компенсирован!» – «А вы, когда нападать будете, ты своё «Я прав!» с собой в бой возьмёшь, или в обозе оставишь?» – «Конечно, с собой возьму!» – «А откуда же ты право на это возьмёшь? Если я оказываюсь элементом системы, которая обеспечивает меня полноценным уважением, а твоя тебя ограниченным, то значит, мои интересы оказываются полноценны, а твои ограничены. А значит, ты не так важен, как я. А значит, права ни на какое «Я прав!» по твоей же логике у тебя нет!» – «Моё право на презумпцию своей правоты всегда свято, и ничего слушать тут не хочу!».
И вот в этом вся его суть: здесь он тут он прав, пока его не победят, там он прав, потому, что уверен, что победит противника, в третьем случае, когда будет разбирательство, кто по-настоящему сильный, а кто только косит под сильного, он в праве мерить всё по своей силе. Когда в результате произвола ему подобных его благополучие окажется под угрозой, он начнёт кричать, что все козлы и что нужна сильная власть, которая наведёт порядок. А когда ему таковой предоставят, он начнёт творить в нём свой произвол, потому, что ему виднее, кому можно нарушать этот порядок, а кому нет. А как начнёшь разбирать его правоту, так на поверку там везде будет один только мрак, в котором он извивается, и цепляется за пустоту. Ибо право сильного – корень беспорядка, а порядок, который не боится развала, может быть только в обществе, построенном на добровольном уважении. И во всей иерархии «чести» и права сильного порядок сможет удерживаться только на силе того, кто в состоянии заставить всех себя слушаться; а в суждениях же резидентов этой системы всегда будет хаос, и хаос будет во всей системе везде, где только верховному не хватит силы удержать ситуацию полностью под контролем. И все они будут кричать, что сильная власть нужна потому, что с этим хаосом иначе невозможно справиться. Ибо из того мрака, в котором находится сознание резидентов такой системы, иного варианта не видно.