Загит Харрасович Хансоверов отвоевался ещё в сорок третьем - по причине инвалидности после сильнейшей контузии...
После войны набрал всё-таки рабочий стаж, начислили ему трудовую и как участнику войны пенсию, а вот инвалидность его в пенсионном отделе никак не хотели признавать, отказывали ему в перерасчёте пенсии на основании его документов. Это же не Ваши документы, говорили, тут и имя, и отчество, и фамилия другие! И начались мытарства ветерана по восстановлению собственного имени. Сколько потребовалось сил, терпения, времени да и расходов !
* * *
- Имя?
- Загит.
- Записываем-Запип. Отчество?
- Харрасович.
- Та-а-к. Тарасович. Фамилия?
- Хансоверов, - едва слышно произносили спёкшиеся и побелевшие от адской головной боли губы раненного, теряющего сознание бойца.
- Хан-ци-ве-ров, - добросовестно записывал армейский писарь.
Как слышал, так и писал.
Вот и стал солдат именоваться в документах, с которыми выписался из эвакогоспиталя, Ханциверовым Запипом Тарасовичем. Не до того тогда ему было, чтобы проверять, как его записали.
* * *
Не перестаёт терзать память его та проклятая война, не даёт спокойно спать, но рассказывать о ней ни детям, ни внукам он не любит: поднимается температура, скачет давление, нестерпимо начинает ломить голова, глаза заволакивают тяжёлые мужские слёзы. На помощь приходит жена Рамзия Михайловна. Она так вжилась в эти военные воспоминания, словно сама, а не её муж, сидела в тех стылых степных окопах, исполняя приказ "стоять насмерть", словно через её судьбу прошли те тяжёлые, казавшиеся бесконечными, дни окопной войны.
Загиту не было и восемнадцати, когда он в сорок втором был призван в армию. В Астрахани выучили на пулемётчика. Оттуда направили в так называемый Укрепрайон, в калмыцкие степи, на подступах к Сталинграду. Окопы. Вши. Скуднейший паёк. Лютый холод. Здесь началась и здесь же закончилась его война. Врачи эвакогоспиталя в Астрахани с того света его вернули, но на фронт он больше не попал.
* * *
Сколько нелепых, трагических смертей было на той войне - не забыть! А вспоминать - сердце на разрыв! Но держит в памяти, рассказывает Загит Харрасович о своём боевом товарище - ЖУКОВЕ (а имя его, сокрушается, забыл), чтобы не растворилась в потоке проходящих лет короткая жизнь того доброй души парня, радовавшего своих друзей-одноокопников гармоникой. Ему тоже было только восемнадцать.
Как - то однажды не получил этот солдат Жуков свой скуднейший паёк хлебушка. Чтобы доказать, что вот он, живой боец, в наличии, хоть и не внесён в хлебный список по чьей-то оплошности, парень хотел отдать, как бы в залог, до выяснения, свой комсомольский билет - удостоверение его на довольствие. Скорый армейский суд обвинил его в том, что ему кусок хлеба дороже комсомольского билета и постановил: рыть Жукову колодец для кухни. ОДНОМУ ! Окаменевшая от лютого холода земля. Обжигающий степной ветер. Плохо одетый. Голодный. Рыл. Изнемогал от непосильного задания. Зарабатывал себе право на восстановление куска хлеба. Да и скончался боец Жуков от тяжёлой простуды и физического надрыва. А ведь он и не предавал свой комсомольский билет, это был единственный документ в его руках, который удостоверял, что вот он, боец, живой, в в наличии. За чью- то оплошность заплатил жизнью. Не может забыть Загит Харрасович ту жестокую несправедливость.
После разгрома немцев под Сталинградом впервые за долгие месяцы окопной жизни бойцы получили по два таза нагретой воды и по куску мыла. Какой это был для них праздник!
* * *
Воевал Загит Харрасович недолго, а воспоминаний хватило на всю жизнь. Горьких, тяжёлых воспоминаний. Дожил он и до счастливой жизни в уютном доме, рядом верная жена, дети, внуки. Всё есть для благополучной жизни и в доме, и на подворье. Хлебосольный стол для всех, кто приходит в гости. Здоровье, конечно,осталось там, в калмыцких степях. Но повезло всё же, что живой с войны вернулся, что каждый год со всей страной празднует ВЕЛИКУЮ ПОБЕДУ.