ВОЗВРАЩЕНИЕ
«Я вернулся в свой город, знакомый до слез….»
О.Мандельштам
Капитан , настоящий морской волк, Андрей Таран приехал в Херсон навестить семью. Стоял 1944 год, вся Херсонщина уже была освобождена от немцев. Добраться из Мурманска на юг Украины было непросто, но самое тяжелое испытание ждало его, увы, дома.
Город был полуразрушен и пуст. Солнечный свет заливал руины, и от этого они были еще страшнее. Он помнил город совсем другим, ярким и шумным, с веселым цоканьем извозчиков, с красочными и обильными рынками, с горами арбузов прямо на асфальте, с полосатыми парусиновыми навесами над окнами магазинов, аптек, ресторанов, с цветущей турецкой астрой на центральных улицах города.
С тяжелым чемоданом подарков он пошел по проспекту на свою улицу. Чтобы не терзать себя мыслями, начал тихонько напевать
-Несе Галя воду, коромысло гнеться,
А за ней Иванко як барвінок вьеться…
Незаметно для себя в его песне Галя превратилась в Машу. «Несе Маша воду…» Вот еще немного и он увидит свою жену Машу, и маленьких детей: красавицу и умницу Нелли, Андрейку и Гену. Они были совсем маленькими, когда он уезжал.
И не видел долгих 4 года.
Кое-где бригады рабочих расчищали завалы. Его окликнули, подошел сосед по Краснофлотской улице
-Андрію, це ти ніяк?
-Я. Здравствуй, дядька Гриша.
-Доброго дня.
Сосед достал кисет, аккуратно нарезанные листы газеты. Слепил самокрутку, задымил.
-До хати?
И потемнел лицом, замолчал.
-Что-то случилось с моими?
-Та дом ваш разбомбили.
-Как?
-Ну як, бобма попала, прямое попаданіе. Он як.
-А Маша, дети?
-Та казали, в Германию угнали.
…..
Чемодан сразу показался тяжелым и ненужным. Он так тщательно укладывал подарки: отрез шелка для жены, сарафан для Неллички и штанишки из черного флотского сукна мальчикам. Отдельно еду: тушенку, рыбу, белые сухари, конфеты. А теперь…Кому это нужно.
«Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью,
Куда теперь идти солдату, кому нести печаль свою»,
Нет, недаром Андрей Таран был прославленным капитаном. Он посуровел лицом, подхватил чемодан, решил пройти посмотреть, что же там, а самое главное все узнать.
Шел и думал
-Все разузнаю у соседей, потом к военному коменданту, лишь бы живы, лишь бы живы, а я их найду. Маша мудрая, ответственная, умная, она не могла пропасть, не могла погибнуть, этого не может быть, чувствую- они живы. Их только нужно будет найти, и я найду. Найду, во что бы -то ни стало.
В ярком небе чертили стрижи, солнце грело через китель в спину, он шагал, обдумывая свои будущие действия. У разрушенного дома не остановился, да и что там было смотреть- терзаться. Сердце и без того щемило.
* * *
Через квартал от его разрушенного дома, в большой комнате первого этажа, бывшей немецкой конюшне худенькая и очень красивая женщина стояла у стола и раскладывала белье. Вытягивала своими тонкими, натруженными руками наволочки и простыни, аккуратно складывала в стопочку. Стирка, а иногда уборка были единственными статьями ее дохода. Мизерного и тяжелого дохода на семью из 4 человек.
В полу-пустой комнате, белой и солнечной, она сама ее выбелила, были только стол, топчан, грубо сколоченные табуретки, шкаф с косо висящей дверцей, и печка в углу. Хорошо, что лето в Херсоне длинное и жаркое, не чищенная печка грела плохо, и женщина радовалась- наконец-то тепло: дети на солнце хоть немного окрепнут. Ведь на них смотреть-то больно: худые, как картофельные ростки из погреба весной, а Нелли пришлось остричь ее чудесные, кудрявые, каштановые кудри. Когда увидела себя в зеркало, бедная девочка, ее большущие глаза налились неземной печалью и слезами, но она сдержалась и ничего не сказала. Только вздохнула.
И одеты плохо, считай, не одеты вовсе. Обдерганные, и латать- не за что хватать. У мальчишек в животах бурчит - есть хотят. Бледные. Что они едят? Хлеб с высевками, овощи, когда-никогда картошку, щиплют весной акацию. Разве это еда для малых детей.
Это еще Слава Богу, не попали в Николаевский концлагерь. Дождались своих.
Дети сидели на подоконнике ногами на улицу. Сил шалить, бегать, баловаться у них не было. Они, как солнцееды, есть такие сейчас граждане, которые солнцем питаются и врут в экран, что это правда, просто выгревались. Они болтали ногами, рассматривали людей, изредка идущих по Краснофлотской, что-то между собой тихонько говорили.
* * *
Капитан мерно шагал, опустив плечи, он не оглядывался- невеселые думы одолевали, и по сторонам он не смотрел. Шевроны на его форме сияли на солнце. Он прошел мимо детей, даже не взглянув на них- мыслями был уже далеко.
* * *
Нелли была самой смышленой, она внимательно посмотрела вслед уходящему капитану, потом обернулась к матери
-Мама, а там, кажется, наш папа пошел.
-Что?!
Простынь выпала у Марии из рук.
-Где?
-А вон по Краснофлотской, туда, во-о-н, в порт.
У Маши онемели ноги, сердце, казалось, остановилось.
-Где, ты говоришь?!
-А вон,- Нелличка вытянула указательный палец.
Маша выбежала на улицу, Боже мой, мужская фигура удалялась, но походка была его, любимая, всегда узнаваемая походка морского человека- вразвалку.
-А-а-ндре-ей!
Он не слышал , не обернулся, продолжал шагать.
Маша побежала, задыхаясь, кричала
-А-андре-ей!
Наконец капитан услышал, вздрогнул, остановился, это был голос жены.
Она подбежала к нему
-Андрей! Ты!?
Он смотрел на жену и не узнавал.
Неужели это Маша - худая, измученная, с тонкой кожей натянутой на скулах, вместо когда-то румяных щек
(Какой-то советский автор написал в роман-газете, уж не помню кто: «…у нее были такие необычные просевшие щеки», -вот гад, видел бы он обтянутые скулы и проваленные щеки от голода, небось бы не любовался просевшими щеками. Ну, для красного словца, не пожалеешь и родного отца. И речь не о нем)
С бледными, бескровными губами.
И только глаза- огромные карие глаза были те же, любимые глаза его жены, урожденной графини Верещагиной.
-Машенька! Ты?!
-Я, я, Боже мой, если бы не Нелли, ты бы ушел.
Капитан обнял жену и с тоской, и болью почувствовал, какая она слабенькая, нежная, легкая, как перышко.
Пушистые, тонкие волосы щекотали ему лицо, родинка на тонкой шейке была та же, только шея походила на тростинку камыша-рогоза из которого в детстве он делал дымовухи.
-Живы?
-Да, да, идем скорей, там дети одни.
Он подхватил чемодан и торопливо зашагал вместе с ней к их новому дому.
Но, когда он вошел и увидел их нищую комнату, робко стоящих детей своих, изможденных недоеданием, оборванных и большеглазых, он застыл на месте, и не мог сказать слова. Казалось, ничего у них нет на лице, кроме глаз. Они стояли у подоконника и, молча, смотрели на капитана.
И вот этот сильный человек, гроза капитанского мостика, одного слова его было достаточно, да что слова, взгляда, чтобы команда беспрекословно выполнила его приказ, тяжело опустился на табурет и зарыдал так, как, наверное, никогда не плакал в далеком детстве.
Дети окружили его, они тихо стояли, как птички, наклонив головки, а потом у них тоже потекли слезы. Капитан поднимал глаза, рыдания опять перехватывали ему горло, он плакал и ничего не мог сказать.
И только его жена- Маша, единственная, любимая всем сердцем, схватила со стола старую эмалированную кружку с отбитой эмалью и побежала во двор к колонке за водой, потому что в чайнике воды было совсем на донышке.
* * *
Сейчас в Мурманском пароходстве регулярно выходит в море большой рыболовецкий сейнер «Капитан Андрей Таран». 2010 г. Ольга Голубь
05.05.10 Ольга Голубь