Мастер ПРМЗ-8 МПС, Свердловск
Перекидной мост
31 августа 1957 года, утром, я приехал в г. Свердловск, узнал на вокзале, как добраться до ПРМЗ №8. Мне сказали: «Это рядом, за перекидным мостом». Перекидной мост был рядом с вокзалом, на улице очень жарко, на мне железнодорожная шинель и фуражка, в руках чемодан со всем моим имуществом. Снял шинель, фуражку – в чемодан. Шинель – на левую руку, в правую чемодан и на мост. Остановился, весь в поту, на середине моста, отдыхаю и смотрю: внизу море путей и вагонов. Перешел мост, впереди что-то похожее на завод. Подошел, читаю и вижу, что пришел по адресу, отдел кадров на входе. Показываю охране направление и меня приводят в отдел кадров. Инспектор говорит: «Почему задержались, мы Вас ждали к 1 августа». Объяснил, показал разрешение начальника института. Инспектор удовлетворён объяснением, даёт направление на работу в цех №1, пропуск и направление в общежитие на улицу Ереванскую 2А.
В общежитии поселили в двухместной комнате, соседом оказался мастер литейного цеха. Познакомились, распили бутылочку, вечером, и он повёл меня знакомиться с городом. Прошли по Ереванской до перекидного моста, перешли его, прошли мимо вокзала на улицу Якова Свердлова. Прошли её, потихоньку, до кинотеатра Урал, по моей просьбе, заходили в продуктовые магазины. В магазинах было, на мой взгляд, всё. Особенно меня поразило множество рыбы, рыбных консервов, икры: красной, чёрной, лежащей большими горками на блюдах. Хлеб в магазинах тоже был разного вида. «Жить можно» - подумал я. Вернулись обратно этим же перекидным мостом. Три года, почти ежедневно, я пересекал этот мост, правда, позднее, стал пересекать железнодорожные пути, иногда, около депо. Там нарушителей ловили и штрафовали. Этот перекидной мост стал для меня как бы родным и, частенько, я вижу его во сне. На Урале у меня не было родственников. Мама, три сестры, брат – все остались в Ленинградской области. В Ленинграде и Петрозаводске жили родные тёти, а так же двоюродные братья и сёстры.
В общежитии меня посетили три земляка: Алексей Иванович Левской из Тервенич и Зина из Околка с подругой. Левскому было 62 года, он ехал к сыну в Новосибирск, в Свердловске была пересадка. Он знал только, что я в Свердловске и что закончил ЛИИЖТ. Стал узнавать, где я живу у начальника вокзала, тот направил его в Управление железной дороги. В Управлении меня нашли и дали ему мой адрес. И вот, вечером, сижу в комнате, открывается дверь, и входит дядя Саша Левской. Я изумлён. Он всё рассказал, я побежал в магазин за бутылкой и закуской. Весь вечер просидели, он рассказал, уже подробно, как он меня искал, долго смеялись. Рассказал о моей маме, Тервеничах, Околке. Переночевал у меня, утром я его проводил в Новосибирск. Зина с подругой ехали на Север, куда они завербовались на два года. Они знали мой адрес, перешли перекидной мост и через 10 минут были у меня. Переночевали и уехали. Мне показалось, что они приехали на разведку. Три месяца ночевал у меня мой однокурсник, Огородников Владимир. Его направили после института в Арамиль. Арамиль находится в 20 километрах от Свердловска, но его жена, выпускница Ленинградского текстильного института, получила направление на комвольный комбинат Свердловска, поэтому он оформлял перевод из Арамиля в Свердловск. Перешел на Свердловский завод резиново-технических изделий (РТИ).
Мост стал перекидным: с Ленинградских просторов – в Уральские. Надо было осваивать Уральские предприятия, леса, озера, реки и горы.
Бригадир слесарей – сборщиков
3 сентября 1957 года я пришел в сборочный цех №1, к начальнику цеха Шидловскому Рудольфу, отчество забыл. Шидловский расспросил меня о семье, родине, институте и спросил, чем я хочу заняться. Я сказал, что затрудняюсь с ответом, и что буду делать то, что нужно цеху и мне самому, по его мнению. Начальник цеха сказал, что цех, до Нового года, должен, впервые изготовить, шпалоподбивочную машину (ШПМ) и что нужен человек, понимающий чертежи. «Сможешь ли ты возглавить бригаду из 5 человек, изготовить в наших цехах детали и собрать машину?»- спросил он. «В чертежах разбираюсь» - ответил я.
Меня назначили, приказом директора завода Пашуто, бригадиром слесарей на время сборки машины.
На заводе было три основных цеха: сборочный цех №1, механический цех и литейный. В первую очередь, я изучил чертежи и сделал расцеховку, т.е. какой цех и какие детали должен изготовить и передать на сборку нам в цех №1. В бригаду дали опытных слесарей, хорошо знающих ремонт машин и цехи завода, но по чертежам, практически, не работавшим. Я же разбирался, пока, только в чертежах. За изготовление ШПМ в срок была обещана хорошая премия, поэтому слесари старались, а я ещё не знал ничего о премиях, но мне надо было не опозориться.
Меня учили сверлить, пилить, клепать, собирать, резать ножовкой и газом. Я – читать чертежи. Мы сработались, зауважали друг друга, и, в результате, изготовили ШПМ 10 декабря 1957 года. Испытания ШПМ прошли успешно, завод, начальство и мы получили премию и благодарность. С 1 января 1958 года директор, своим приказом, назначил меня мастером сборочного цеха.
За время изготовления ШПМ я хорошо ознакомился не только со своим цехом, но и механическим, литейным и тех бюро завода. Узнал по фамилиям, именам и отчествам начальников цехов, участков, тех бюро завода, мастеров, нормировщиков и многих рабочих. Это мне хорошо помогало в освоении работы мастера.
Мастер сборочного цеха № 1.
Сборочный цех №1 – это кирпичное здание длиной около 200 метров, шириной и высотой около 40 метров. В торце были ворота, через которые проходила железнодорожная ветка. По ней подавали для ремонта железнодорожную технику: экскаваторы, путевые струги, путеукладчики и многое другое. Вдоль цеха, поверху, ходил мостовой кран, вдоль одной стены стояли слесарные верстаки. За этой же стеной, снаружи располагалась компрессорная, обеспечивающая цех, сжатым до 6 атмосфер, воздухом. Со стороны ворот – кирпичная конторка, которую занимали начальник цеха и нормировщица. Около ворот, металлическая будка – резиденция заместителя начальника цеха, Грищенко Юрия Сергеевича и моя. Грищенко было 30 лет, мне 24. Жил он, тоже в этом же общежитии, но один в комнате. Мы подружились, часто встречались в общежитии и обсуждали разные темы. Он, вскоре, женился, но продолжал жить в общежитии все 3года, которые я проработал на заводе. Лет через 5 после моего ухода, завод построил собственный дом, и он получил квартиру.
В цехе было всего три руководителя: начальник цеха, его заместитель и мастер. Главнее всех рабочие считали нормировщицу, ведь она расценивала наряды на работы, которые выдавал каждому рабочему, мастер, т.е. я. От неё зависела, частично, и моя зарплата. В цехе была несуразная, на мой взгляд, система планирования и премирования. На каждый месяц цеху планировали выпуск из ремонта несколько машин: одну или две. Машины, по объёму ремонта, были очень разные, но это почти не учитывалось. Очевидно, те, кто планировал в управлении дороги, очень плохо знали машины, а объём ремонта каждой машины никто предварительно не определял.
В результате, один месяц цех план не выполнял, а значит, получал только зарплату, второй перевыполнял, так как, к счастью, в план засчитывали не выпущенную из ремонта машину в предыдущем месяце. Нормировщица, Надежда Петровна всегда меня защищала и, всегда, оформляла мою премию, по разрешенному положением, высшему разряду.
В моём подчинении были все рабочие, за исключением, крановщиков, компрессорщиков, сантехников и уборщиц. Они подчинялись заместителю начальника цеха. Из – за сантехников у меня возник конфликт с директором завода Пашуто. Однажды, в конце первого года моей работы на заводе, директор пришел в цех и услышал, как из одного воздушного крана шипит воздушная струя. Позвали меня, директор стал меня ругать, а я ему в ответ: «За воздух отвечает заместитель начальника цеха». Пашуто ничего не сказал, повернулся и ущел. На следующий день пришел снова, увидел, что ничего не сделано, дал нагоняй начальнику цеха, а тот мне, хотя я и ему и Грищенко рассказал, как было дело. Видно, они решили меня воспитать, приучить к дисциплине. Команду, исправить кран, я не стал давать, ибо сантехник мне, формально, не подчинялся, чем испортил отношения с Пашуто. В июне 1960 года меня пригласили в управление дороги и предложили стать начальником экспериментального участка, я согласился и отдал все необходимые документы. Не хватало характеристики от завода, за подписью директора. Характеристику мне дали хорошую, но написали, что я проявляю недисциплинированность.
У меня было подано заявление ещё и на предприятие п/я 320, куда я поступил 5 сентября 1960 года. И сюда Пашуто сообщил о моей, якобы, не дисциплинированности, но Главный технолог, Иванов Валерьян Васильевич, после разговора со мною, словами Пашуто пренебрег. Думаю, что и в управлении дороги пренебрегли бы тоже, если бы я к ним пришел, но я выбрал конструкторскую тропу. Однако сейчас то я понимаю, что был не прав – надо было выполнить указание директора, а потом ему сказать о его несправедливости. Думаю, что и Пашуто вёл себя так не для того, чтобы навредить мне – ему просто не хотелось отпускать хорошего мастера. Вообще, с начальством лучше не спорить, но и не терять чувство собственного достоинства. В моей дальнейшей жизни было много случаев, когда я спорил с начальниками, и, большинство начальников, никогда не держало зла и не считало, что я подрываю их авторитет. Это были умные, порядочные начальники.
Рабочие цеха имели специальности слесарей разного типа, электриков, сварщиков – газорезчиков, грузчиков, маляров и подсобников. Первой машиной, которую мне пришлось ремонтировать, оказался паровой экскаватор. Цех, тоже, никогда их не ремонтировал. Помог экскаваторщик, который привёз экскаватор в ремонт, Без него мы бы не справились. После ремонта экскаватор увезли в Казахстан, в район около города Петропавловска. Через 8 месяцев пришла рекламация, экскаватор не работает – сломался ползун паровой машины.
Разбираться отправили меня. В спешке, уехал без точного адреса местонахождения экскаватора, всю дорогу переживал. Приехал в Петропавловск, у начальника вокзала спросил, где может быть такой экскаватор. Начальник отправил в управление дороги, где мне дали адрес. Экскаватор эксплуатировали в 40 километрах от Петропавловска, в карьере. В карьер ходил, ежедневно, автобус, возивший рабочих. Рабочие мне рассказали, что в карьере очень ждут нашего представителя, так как без экскаватора работы, почти, остановились. Карьер был в степи, кругом шелестел ковыль. Стояла 30-ти градусная жара, все хотели пить. Автобус остановился около кибитки, попросили воды, нам предложили кумыс. Кумыс я уже пил, он мне нравился. Казашка повела меня в кладовку кибитки, где стояла бочка, закрытая крышкой. Подняла крышку, а под ней тёмно – коричневая корка чего – то. Казашка, ковшиком сдвинула корку в сторону, а под ней светиться кумыс. Налила кумыс в кружку и подала кружку мне. У меня в глазах стояла эта корка, я пересилил себя и выпил. Кумыс был прекрасен. Денег казашка не взяла. Этот кумыс пил я один, остальные побрезговали и пили тёплую воду. Корка была сметаной кобыльего молока. Доехали до карьера, на экскаваторе работал тот же экскаваторщик, ремонтировавший, вместе с нами, экскаватор у нас на заводе. В месте излома ползуна была раковина, причина ясна. Я взял ползун и уехал обратно. Рекламацию приняли, выслали новый ползун в Петропавловск. На заводе, сдуру, рассказал, как искал экскаватор. Потом долго надо мной подсмеивались, называя следопытом. Больше экскаваторы в ремонт не приходили.
Зато, постоянно ремонтировали путевые струги, которые использовались зимой, для уборки снега с железнодорожных путей, а летом – для выравнивания откосов путей. Струг раскрывал мощные крылья, паровоз или тепловоз толкал его, крылья сдвигали снег или землю со щебёнкой. Крылья гнулись, ломались, и струг шел в ремонт. Ремонт, в основном, заключался в снятии крыльев, их замене или правке. Для правки был специальный стенд: сваренная из рельсов металлоконструкция, по верхней части которой передвигался, вручную, ручной винтовой домкрат. Крыло укладывали на стенд, вогнутостью вверх, на выпуклость устанавливали торец домкрата и, крутили, с помощью рычага (трубы, длиной 3 метра) винт домкрата силами двух, трёх человек. Рабочие шутили: крутим с помощью «пердячего пара». Я стал, по вечерам, разрабатывать конструкцию стенда с гидравлическим домкратом, но не успел до увольнения. Стенд до сих пор старый.
Ещё приходили для ремонта снегочистители, путеукладчики, ЩОМы (щебнеочистительные машины). Когда я работал, уже второй год, привезли ремонтировать ЩОМ №1. Это был первый, опытный экземпляр машины. Таких больших, сложных машин завод ещё не ремонтировал, хорошо, что прислали конструкторскую документацию. В цехе не было технологов, в тех бюро, тоже. Сейчас, после работы в НПОА, мне это кажется не правдоподобным. Но так было. Дефектовать, делать расцеховки на вновь изготавливаемые детали, писать ремонтные технологии приходилось мастеру. Надо было помогать нормировщику, вернее самому, определять трудоёмкость ремонта деталей, разборки и сборки узлов машины. После ремонта оказалось, что трудоёмкость ремонта почти равна трудоёмкости изготовления ЩОМ при её первичном изготовлении. С трудом, но отремонтировали. При мне, ЩОМы больше в ремонт не приходили.
Кроме ремонта, завод изготавливал новые вагон – бани и снегоуборочные секции. Вагон – бани пользовались большим спросом на железной дороге. Каждый месяц завод выпускал одну, две бани. Снегоуборочная секция состояла из пяти или девяти вагонов с транспортёрами. В вагоны снегочистителем загружали снег с железнодорожных путей на станциях, вывозили на перегон и выгружали, в специально отведённых местах.
Отремонтированные и новые машины принимало ОТК. В нашем цехе был один представитель ОТК, дядя Гриша – так все его звали, и он не обижался. Ему было 56 лет, седой, вечно улыбающийся человек, но жестко проверяющий качество сделанных заводом работ. Меня он не только контролировал, а больше воспитывал, объясняя, что качество зависит больше от мастера, а не от контролёра. Когда обнаруживал брак, то, в первую очередь, звал меня, «тыкал носом» и объяснял, какие последствия могут быть, если брак уйдёт с завода. Последствия, не для изготовителя, а для потребителя, говоря, что мы, в первую очередь, должны думать о потребителе нашей продукции. Он просил меня, чтобы я объяснял своим рабочим, к чему может привести брак, а, поэтому, объяснял мне. Повзрослев, я понял и оценил мудрость дяди Гриши. Погиб дядя Гриша нелепо. Однажды, цех выехал на массовку на озеро Таватуй. Как обычно, выпили немного и стали купаться. Резвились, ныряли в воду с камня. Дядя Гриша тоже решил понырять, но в другую сторону от камня. Нырнул и попал головой в корягу. Вот так ушел из жизни прекрасный человек, которого на заводе все уважали и любили.
Рабочие меня узнали и оценили, пока я был бригадиром при изготовлении ШПМ. Поэтому, когда меня назначили мастером, у меня с ними не было больших недоразумений, но всяких происшествий хватало. Больше всех, приносил хлопот сварщик Савелий, тридцати лет, любящий пошутить. Вторым сварщиком была молодая женщина, с которой Савелий флиртовал. Рабочие места у них были рядом, и вот, однажды, Савелий, в прожженное отверстие в брезентовых штанах соседки напустил очень не много кислорода из горелки, и, поджег. Взрыв, соседка в обморок, Савелий в шок. Брезентовые штаны, к счастью, не загорелись, соседка очнулась невредимой. Начальству ничего не сказали, даже мне, рассказали спустя месяц. Дружба между Савелием соседкой восстановилась, но только спустя нескольких месяцев. Второй случай, связанный с Савелием, отразился на его здоровье и моих нервах. Савелий наваривал изношенный вал, для последующей проточки. Вал весил 70 килограмм. Вал был установлен на подставку, для удобства наваривания, и, периодически, вручную прокручивался самим сварщиком. При очередном прокручивании, вал упал на ногу Савелия и придавил большой палец ноги. Савелия отвели в медпункт, сделали перевязку и обнаружили, что он не трезв. Скандал. Составили акт, что Савелий был допущен до работы в не трезвом виде, потребовали от меня письменное объяснение. Директор хотел дать указание, чтобы бюллетень Савелию оплатили из моей зарплаты, но меня отстоял начальник цеха. Третий случай, опять, с Савелием. Савелий, опять, наваривал очередную деталь. В десяти метрах от него, стоят баллоны с ацетиленом и кислородом. Вдруг, кислородный шланг, идущий от газовой горелки, загорелся от искры. Пламя, сопровождаемое взрывами, побежало к баллонам. Все, в том числе и Савелий, бросились бежать. Я был рядом, знал опасность, но я был мастер и бросился к баллонам. Успел, закрутил вентиль кислородного баллона, потом и ацетиленового. Замасленный кислородный шланг гореть перестал, все облегчённо вздохнули. Мне опять грозило взыскание, мол не следил за состоянием шлангов у сварщиков, но, опять, начальник цеха не поддержал директора. Мне он сказал: «Молодец, спас цех от взрыва».
Однажды я избежал большой возможной травмы. После изготовления снегоуборочной секции, её из цеха убирали и ставили перед воротами, чтобы выбросить остатки досок, которыми зашивали стенки вагона. Секция состояла из нескольких вагонов. Подсобный рабочий шел по транспортёру вдоль секции и выбрасывал, в просвет между вагонами, оставшиеся доски. Доска, толщиной 30мм, длиной три метра, шириной 200мм была тяжелой. Я, как мастер, должен проверить, очищена ли секция. И вот, иду вдоль секции и мимо моей головы, коснувшись макушки и содрав кожу, пролетает доска. Я упал. Из секции выскакивает рабочий и бежит, в панике, ко мне. Я встал и говорю ему: «Успокойся, я жив, только царапина на голове. Если бы чуть пониже, то…….». Пошел в медпункт, смазали йодом, акт о травме я не согласился составлять. Начальник цеха спросил, что делать с рабочим. Я ответил: «Ничего, я сам виноват. Надо было проверять секцию после того, как он спуститься с неё».
Был ещё один случай, когда чуть не укатился за территорию завода отремонтированный путеукладчик, но я успел поставить тормозной башмак под колесо убегающей машины. Больше со мною, как мастером, на территории цеха, серьёзных, происшествий не было.
Был один несчастный, смертельный, случай в литейном цехе. Во время обеденного перерыва, крановщица мостового крана, по какой то причине, выключила электропитание цеха и поднялась на ферму крана. Кто то, не известный, пришел с обеда и включил рубильник, крановщица попала под напряжение. После обеда крановщицы в будке не оказалось, но увидели её руку, свисающую с фермы крана. Поднялись на ферму, увидели её лежащей на полу и побежали в медпункт. Медсестра, проходя мимо нашего цеха, попросила меня пойти вместе в литейку. Прищли, поднялись, вместе с медсестрой на кран, стали делать искусственное дыхание, но было поздно, прошло много времени. Зачем крановщица поднималась, в обед, на кран и кто включил и, сразу, выключил рубильник, так и не узнали. Крановщица жила в нашем общежитии и все очень переживали.
В 1960 году заводу дали задание подготовить производство на случай войны, в основном, документально. Надо было разработать много конструкторской документации и передать на хранение в специальную организацию. Кстати, так делали на всех предприятиях, до распада СССР. Тех бюро было маленькое, прибыло, на помощь, два конструктора из Москвы и меня направили помогать разрабатывать чертежи. Четыре месяца проработал конструктором, понравилось. Это, наверное, и стало основной причиной моего ухода в НПОА.
Проработав в цехе мастером почти три года, получил большой опыт взаимоотношения с рабочими, ИТР и начальством. Понял, что во взаимоотношениях с подчинёнными надо быть требовательным, но справедливым и тактичным. На справедливую требовательность люди не обижаются, а грубость никогда не прощают. Был и газорезчиком, и сварщиком, и компрессорщиком, и машинистом мостового крана, в тех случаях, когда они отсутствовали по какой то причине. За три года работы получил четыре благодарности по заводу, подал 4 рационализаторских предложения и внедрил их, получив вознаграждение в сумме 1300 рублей. Мой оклад, как мастера ,был 1000 рублей, заработок, с учётом месячных премий – 1500 рублей. Цех, работники цеха, мне, до сих пор, иногда, снятся по ночам.
На фотографии, директор, начальники цехов и мастера ПРМЗ №8 МПС.