Ему некуда было идти, поэтому он просто шел по тротуару и свистел.
Сегодня ночью его уволили из магазина — все правильно, грузчик из него действительно получался некрепкий. Накануне его окончательно исключили из института. А сегодня утром попросили освободить комнату, за которую, впрочем, теперь все равно нечем было платить. Когда после всего этого он вышел из дома, направляясь в никуда, его ботинок лопнул по шву и наполнился грязной водой из единственной в округе лужи.
Это был последний аккорд в той симфонии неудач, что составляла звукоряд его жизни уже много дней. Слушать это дальше было нельзя. Решение возникло вместе с первым приливом воды в его башмаке и пересмотру не подлежало. Теперь, подумаете вы, он встретит доброго священника, который внесет в его жизнь Смысл и Свет. Нет. Я не сделал для этого парня решительно ничего.
…Этим утром я вытащил за город своего старого друга, которого навещал в Москве — как выяснилось, детский врач Михаил Юрьевич Коробков никогда не видел весеннего леса. Мы тряслись в полупустой электричке, когда в пыльном городе кто-то искал очередную аптеку, чтобы довести запас лекарств в кармане до смертельной дозы. Мы пробирались по мокрым кочкам и разглядывали наш лес в атласе автомобильных дорог, когда кто-то скользил глазами по расписанию пригородных поездов, выбирая направление последнего в своей жизни маршрута. Мы разжигали костер из сырых веток, пекли картошку и смеялись о чем-то, когда он шел напролом сквозь начинавший зеленеть кустарник, высматривая себе последнее убежище, как загнанный зверь.
Мы нашли его, когда выбирались из леса на дорогу — вскоре после того, как он принял все свои таблетки. Было ли это докторское чутье, не знаю, но его заметил Миша. А я так прошел бы мимо, не увидев, как он сидит на поваленном дереве среди жидких кустов, обхватив голову руками, глядя сквозь нас в пространство. Но Миша сразу поднял с земли пустую медицинскую упаковку и, близоруко щурясь, поднес ее к глазам.
— Коля, кружку! — он скомандовал это почти как "Коля, скальпель".
Путаясь в карманах рюкзака, я вытащил эмалированную кружку. Миша зачерпнул из-под корней темную, словно крепкий чай, воду и повернулся ко мне:
— Найди машину, быстро, — а потом добавил с расстановкой: Все — Будет — Хорошо.
И я побежал в сторону предполагаемого шоссе…
В ранних сумерках передо мной открылась узкая асфальтовая дорога. В оба направления она была совершенно пуста, и деревья подступали к ней почти вплотную. Я увидел себя со стороны, бородатого и грязного, и с ужасом понял, что никто на мой призыв не остановится. Да и ездит ли здесь вообще кто-нибудь?
Ждать пришлось бесконечно долго, и когда впереди показался свет фар, я был настроен решительно и отчаянно. Машина быстро приближалась. Я подпустил ее совсем близко и, раскинув руки, выскочил ей наперерез. Визг тормозов и яркий свет в лицо.
— Помогите! Нам надо доставить в больницу… — крикнул я.
Прищурясь, я увидел за рулем тетушку неопределенного возраста и понял, что сейчас она даст задний ход, а я не смогу остановить машину.
Но тут из кустов показался Миша. Худенький очкастый доктор, он тащил парня, перекинув его через плечо. Я хотел помочь ему, но боялся отойти от машины. И тогда тетушка сама выскочила на дорогу и открыла ему дверь. Вместе мы запихали парня на заднее сидение ее "Форда", Миша сел рядом, я плюхнулся вперед, тетушка завела мотор, и машина понеслась.
Все были при деле. Миша не давал парню уснуть, парень мычал что-то и боролся то ли с жизнью, то ли со смертью, тетушка жала на педали и энергично крутила рулем. Я тоже был занят: молился, как мог — за парня, за Мишу и за безымянную тетушку, — а что мне еще оставалась делать?..
Дальше была больница в каком-то поселке, каталка с санитаром, исчезнувший вслед за парнем Миша и обрывки сна на деревянных стульях в приемном покое.
Я вышел во двор, когда начало светать. Меня встретил холодный рассвет на стыке промышленной зоны и больничной ограды. Сквозь сетку я долго смотрел на столп цементной пыли, танцевавший над дорогой. Все бессмысленно. Моисея вел столп облачный, ночью — столп огненный. Нам остался столп цементной пыли, разворачивающийся в тонкий шлейф, похожий на пепел костра.
— Коля, мы возьмем его под расписку, — Миша бесшумно оказался рядом, он смотрел на меня поверх очков. — Поживет пока у меня, а там посмотрим. Найди машину, через два часа мне надо быть в городе, у меня дежурство.
И он снова исчез за грязной дверью приемного покоя. Машину — в такой глуши в такую рань?.. Я растеряно оглянулся и увидел… да, я увидел, как к больнице медленно подъезжает вчерашний "Форд", а за рулем сидит всё та же тетушка!.. Да, так бывает. Она вернулась за нами, чтобы узнать, как этот парень, имени которого мы не знали.
И мы были через два часа в Москве. Когда мы проехали МКАД, я увидел над крышами дымное городское солнце и вдруг ощутил, что есть некоторая высшая гармония, которая сильнее, чем шум за окном и цементная пыль.
Я услышал странный звук, как будто клокотала какая-то неведомая птица, и оглянулся. Парень спал на заднем сиденье, укрытый пледом, а Миша заводил большие карманные часы. Он успевал сегодня в свою больницу.